Влюбленные Браун Сандра
Маршалы недоуменно переглянулись, потом один из них сказал:
— Но, сэр… состояние задержанного все еще очень серьезное, и…
— Вот именно, — с нажимом сказал Хедли. — Он может умереть каждую минуту. Именно поэтому мне необходимо допросить его сейчас, пока у нас еще есть такая возможность.
— А где старший агент Кнуц?
Хедли с трудом пожал плечами:
— Кнуц по уши зарылся в бумажки, так что… Собственно говоря, именно поэтому он и поручил мне провести этот допрос.
— Простите, сэр, но вы и сами выглядите, гм-м… не лучшим образом. Вы уверены, что справитесь?
Хедли бросил на маршала такой негодующий взгляд, что тот немедленно стушевался.
— А как насчет него? — Второй охранник кивнул в сторону Доусона.
— Это мистер Доусон Скотт. Тот самый, которого Карл Уингерт пытался взять в заложники вчера вечером.
— Мы знаем, кто он такой, но… Санкционировано ли его присутствие при допросе задержанного? И кем?
— Мной санкционировано. — Хедли широко улыбнулся. — Во-первых, как вы сами видите, я использую мистера Скотта как курьера… Ну а во-вторых, он сразу разоблачит Карла, если тот начнет выдумывать.
Маршалы снова переглянулись; в их взглядах читалась неуверенность. Немного поколебавшись, старший из них все-таки решился:
— Извините, сэр, но я не могу пропустить вас к задержанному без…
— …Без разрешения руководства?
Охранник кивнул.
— О’кей. — Мобильный телефон лежал у Хедли на коленях, и сейчас он кивком показал на него. — Телефон министра юстиции США запрограммирован у меня на кнопку под цифрой восемь. Позвоните ему, разбудите его и скажите, что вы не разрешаете мне допросить преступника, за которым лично я и все Министерство юстиции безуспешно гонялись больше сорока лет. — Хедли кротко улыбнулся и добавил: — Думаю, министр будет чертовски рад вашему звонку.
Маршалу потребовалось всего три секунды, чтобы принять окончательное решение. С уважением покосившись на телефон, в памяти которого хранился номер самого министра, он спросил:
— Вы вооружены, сэр?
— Да. У меня в члене дренажный катетер, через который моча стекает в специальный мешок. Можете сами убедиться. — И он снова кивком показал на свои колени, прикрытые лишь тонким больничным халатом.
— Думаю, в этом нет необходимости. — Маршал натянуто улыбнулся.
— Знаешь, сынок, даже если бы у меня было оружие, я бы не смог им воспользоваться — я только вчера начал понемногу шевелить руками.
Тем временем второй маршал сноровисто ощупал Доусона.
— Все в порядке, — доложил он.
Первый охранник отворил дверь, и Доусон вкатил кресло Хедли в палату, где лежал Карл Уингерт, опутанный трубками и проводами и пристегнутый к раме кровати стальными наручниками. Глаза Карла были закрыты. Он спал или был без сознания и не отреагировал, даже когда Хедли, которого Доусон подвез вплотную к изголовью кровати, позвал его по имени. Тогда агент велел своему спутнику толкнуть Карла, что тот и сделал, не без удовольствия ткнув последнего в подвешенную на растяжках раненую ногу. Только после этого Карл застонал и приоткрыл глаза. Впрочем, стоило ему увидеть, кто стоит рядом с ним, как его глаза широко распахнулись, а из горла вырвался какой-то сдавленный хрип. Он даже сделал попытку отстраниться, но не слишком преуспел.
Доусон в свою очередь и сам едва не попятился — таким сильным было отвращение, которое он испытал, снова оказавшись так близко от Карла. К горлу подкатила тошнота, а в ушах зашумело. Этот шум заглушал даже гудение, попискивание и бульканье различных медицинских аппаратов и капельниц, к которым тело Карла было подсоединено посредством многочисленных трубок и кабелей, свивавшихся на полу под кроватью в неаккуратный клубок — совсем как в палате Хедли.
Карл первым нарушил молчание.
— Так-так… — проговорил он, слегка повернув голову, чтобы посмотреть на Хедли. — Наконец-то мы встретились. — Его взгляд упал на инвалидное кресло. — Надо сказать, что во плоти ты не так грозен, — добавил Карл слабым голосом.
— Ты тоже.
— Я знавал и лучшие деньки.
— А я — нет.
— Можешь записать себе очко, Хедли. Сегодня твой верх.
Хедли покачал головой:
— Ты стареешь, Карл. И ты уже не так ловок и хитер, как раньше.
— Можно подумать, я этого не знаю… — Его голос неожиданно прозвучал довольно мягко и мелодично, на мгновение напомнив Доусону Берни.
— Сильно болит?
— Еще как болит! Просто живого места нет!
— Это хорошо.
— Почему… почему они не застрелили меня?
— Потому что я приказал взять тебя живым.
— Интересно, зачем я тебе понадобился? — Карл хитро улыбнулся, потом перевел взгляд на Доусона, который внимательно изучал клубок трубок и проводов под кроватью: — Ну, как оно тебе, парень? Нравится?..
Оторвав взгляд от путаницы пластиковых трубок, Доусон посмотрел на Карла:
— Что именно?
— Трахать жену своего покойного брата, вот что!
От Доусона потребовались вся его выдержка, все его самообладание, чтобы не броситься на этого мерзавца и не схватить за горло. Медленно сосчитав до десяти, он наклонился к самому лицу Карла:
— Ты бросил меня умирать!
— А на кой черт ты мне был нужен? Я возненавидел тебя еще до того, как ты родился. Это все Флора виновата — она могла забеременеть буквально от сквозняка. В результате я сначала потратил несколько часов, пытаясь вытащить тебя из материнской утробы, а потом… Когда ты родился, ты был похож на уродливую маленькую обезьянку, да к тому же — полудохлую. Конечно, я тебя бросил!
— Ты отнял у Флоры ее ребенка.
— Я сказал ей, что ты родился мертвым и что будет гораздо лучше, если она тебя так и не увидит. Ну и пока она не очухалась, я запихал тебя в какую-то щель в полу. Ты действительно был полудохлым и даже не закричал, что оказалось весьма кстати. Флора ни о чем не догадалась.
Доусон только головой покачал. Ему с самого начала было хорошо известно, что Карл далеко не ангел, но до сегодняшнего дня он и представить себе не мог, насколько бессердечным, эгоистичным и жестоким он был на самом деле.
— Как… как ты мог так поступить? — спросил Доусон срывающимся голосом.
— Как? — Карл злобно усмехнулся. — Да очень просто!.. Ты, помнится, сказал, что Хедли все равно будет смеяться последним… Так вот, это не так. Последнее слово все равно останется за мной. — Он окинул Доусона ненавидящим взглядом. — Ты не мой сын.
На мгновение Доусон даже перестал дышать, потом спросил внезапно севшим голосом:
— Что-о?!
— Что слышал. Теперь только Бог знает, от кого в тот раз залетела Флора. Это мог быть любой из моих людей. Кто именно, я не знаю, да и знать не хочу.
— Ты лжешь, — вмешался Хедли. — Я изучил Флору так же хорошо, как тебя. Конечно, это звучит странно, но она любила тебя, зарвавшегося придурка, и готова была пойти за тобой куда угодно. Хоть в ад. Маловероятно, что она спала с кем попало.
— Она и не спала с кем попало, а только с теми, с кем я приказывал.
Хедли и Доусон переглянулись, пораженные как небрежностью, с которой было сделано это заявление, так и тем, что оно подразумевало.
— Господи Иисусе!.. — прошипел Хедли сквозь зубы.
А Доусон и вовсе не находил слов. Пережитое им потрясение было столь сильным, что он никак не мог решить, что он должен сейчас чувствовать — облегчение, торжество или отвращение. Что ему делать — прыгать от радости или оплакивать Флору, которой пришлось пройти через подобное унижение.
— Иногда я позволял своим парням позабавиться с ней, чтобы, так сказать, снять стресс после опасной операции, — как ни в чем не бывало продолжал Карл. — А иногда я отдавал ее кому-то из них в качестве награды. Насколько я могу судить, Флора зачала тебя как раз тогда, когда после удачного налета трое или четверо моих единомышленников…
Но гнев Доусона, казалось, только позабавил Карла.
— Навряд ли даже сама Флора знала, кто твой настоящий отец, — сказал он. — Мне, во всяком случае, она ничего такого не говорила. Если у нее и были какие-то предположения на этот счет, то она держала их при себе. Или, может быть, записывала в этот свой глупый дневник.
— В дневник? — Доусон поморщился.
— Эта хитрая гадина много лет вела дневник! — прорычал Карл. — И прятала его от меня — знала, что ей не поздоровится, если я его найду! Она так и сдохла — с тетрадкой и карандашом в руках. Твои люди, наверное, уже выкопали ее труп?.. — обратился он к Хедли. — Дневник должен быть рядом с ней — я бросил его в могилу прежде чем закидать землей. Наверное, вам будет интересно его читать… а может, и нет. Флора была малограмотна и не умела верно выражать свои мысли.
И Доусону, и Хедли было совершенно очевидно, что Карл просто наслаждается этим разговором — и собой. Он намеренно дразнил их, провоцировал и при этом внимательно наблюдал за их реакцией, надеясь вызвать взрыв гнева, но Доусон не хотел доставить ему этого удовольствия. Что касалось Хедли, то он и вовсе оставался непоколебим, как скала.
— Ну, с меня хватит; я слышал достаточно, — сказал Доусон крестному. — А ты?
— Мне хватило и Голденбранча. С тех пор я не переношу этого типа.
— Тогда, может быть, приступим?.. — Доусон уже некоторое время вертел в руках клубок трубок и проводов, которые он поднял с пола. Сейчас он отделил от него одну прозрачную трубочку, по которой в вену Карла поступала какая-то жидкость. — Как тебе кажется, ты справишься? — спросил Доусон задумчиво.
— Левая рука почти полностью восстановилась. Большого и указательного пальцев мне вполне хватит, — ответил Хедли, и Доусон дважды обернул трубку капельницы вокруг его большого пальца, чтобы крестному было удобнее.
Казалось, однако, что все эти зловещие приготовления нисколько не пугают Карла. Напротив, он беззаботно рассмеялся.
— Просто удивительно, агент Хедли, как легко заставить тебя действовать именно так, как нужно мне!
— Что ты имеешь в виду?
— Я всегда знал: ты не успокоишься, пока не увидишь меня мертвым. Когда меня поместили в эту палату, я почти не сомневался: ты явишься сюда, чтобы меня прикончить. И вот ты здесь — собираешься обрезать мне провода или пережать капельницу… или что ты там еще задумал… — Карл приподнял голову, насколько ему позволяло забинтованное плечо, и послал Хедли воздушный поцелуй. — Огромное тебе спасибо, агент Хедли! Извини, что приходится благодарить заранее, потому что потом мне будет уже все равно, но… Собственно говоря, мне и сейчас все равно.
— Ну, вот и славно! — И Хедли коротким движением вырвал трубку капельницы из-под кожуха аппарата, к которому она была подсоединена. А еще мгновение спустя дверь палаты с треском распахнулась, и внутрь ворвались оба маршала. Один из них громко выкрикнул имя Хедли. Следом вбежала Амелия с искаженным от страха лицом:
— Доусон, нет!!!
Хедли даже не обернулся. Он продолжал неподвижно сидеть в своем инвалидном кресле, держа в руках оборванный конец тонкой пластиковой трубки. Сам Карл дергался на кровати, в ужасе выпучив глаза и жадно хватая ртом воздух. Немая сцена продолжалась несколько секунд, потом лицо Карла удивленно вытянулось.
— Я… Ничего не произошло? — растерянно спросил он.
— Конечно, ничего, — холодно ответил Доусон и, вынув трубку из пальцев Хедли, стал наматывать ее на кулак, пока из клубка на полу не показался ее второй конец. — Видишь, она ни к чему не подсоединена. — Он покачал свободными концами трубки перед лицом Карла. — Медсестры часто ленятся и не убирают капельницы, которые больше не используются, а это небезопасно. Страшно подумать, что могло бы случиться, если бы кто-то по ошибке вырвал трубку, которая помогает тебе дышать!
Карл, не в силах оправиться от ужаса, перевел взгляд на Хедли. Агент холодно улыбнулся.
— Ах, Карл, Карл, ты и впрямь постарел и поглупел! Неужели ты действительно думал, что я убью тебя и тем самым лишу себя удовольствия следить за тем, как ты годами будешь гнить в одиночной камере в тюрьме? — Хедли покачал головой. — Нет, дорогой мой, я не поступил бы так и за все сокровища мира. Смерть для таких, как ты, — слишком легкий выход.
Эпилог
Стекла в машине были опущены, и в окна врывался соленый морской воздух. Прибой был слабым, как часто бывает ранним утром; безоблачное голубое небо обещало тихий погожий денек.
Подъезжая к коттеджу Амелии, Доусон невольно бросил взгляд на дом, который под именем Берни когда-то занимал Карл Уингерт. Впрочем, этот взгляд был очень коротким — большего убийца не заслуживал, и Доусон почти сразу о нем забыл. У него и без этого было о чем подумать.
Доусон был уверен, что в этот ранний час Амелия и дети еще спят, но когда он вышел из машины, то увидел на пляже ее одинокую фигуру. Амелия медленно шла вдоль линии прибоя, держа в руках легкие пляжные туфли. Как обычно, на ней были просторные хлопчатобумажные брюки из тонкой полупрозрачной ткани и легкий топик, в котором она, скорее всего, спала. Волосы Амелии были небрежно собраны на макушке в узел, и Доусон невольно подумал, что еще никогда она не казалась ему такой красивой и желанной.
Он уже преодолел половину разделявшего их расстояния, когда Амелия его заметила. Выронив сандалии, она бросилась к нему. Доусон раскрыл ей объятия, Амелия с разбега повисла у него на шее, и они поцеловались. Этот поцелуй длился очень долго, и только острая нехватка воздуха заставила их оторваться друг от друга. Они не разжали объятий, словно стараясь убедить друг друга: десятидневная разлука позади, и они снова вместе.
— Ну, как все прошло? — спросила Амелия, обвив его шею руками и слегка отклонив назад голову. — Все в порядке?
— Все нормально, если не считать того, что в сентябре в Северной Дакоте уже довольно холодно. В один из дней, под утро, случились уже самые настоящие заморозки.
Амелия небрежным движением убрала с лица выбившуюся из узла на макушке прядь волос и положила ладони ему на грудь.
— Как все прошло? — повторила она свой вопрос несколько иным тоном, и Доусон кивнул.
— Все хорошо, — мягко ответил он. — Они — чудесные люди, настоящая соль земли. Американский флаг на флагштоке перед домом, тушеное мясо на обед, и повсюду — фотографии Хокинса. Они хотели знать, как все было…
Вскоре после возвращения из Афганистана Доусон получил от родителей капрала Хокинса письмо, в котором они просили его связаться с ними, чтобы поговорить о своем сыне и о его последних часах. Впоследствии они прислали ему еще несколько бумажных и электронных писем, а также оставили с полдюжины сообщений на голосовой почте. «Он очень хорошо отзывался о вас, мистер Скотт. Пожалуйста, позвоните нам».
Но Доусон никак не мог решиться на этот звонок. Только после откровенного разговора с Амелией смерть капрала Хокинса перестала быть для него запретной темой. Теперь он мог думать и говорить об этом и не чувствовать мертвящего ужаса, тоски и безысходности, которые неотступно преследовали его раньше. Вот почему сразу после того, как Доусон сопроводил Хедли и Еву обратно в Вашингтон, он заказал билет на самолет до Северной Дакоты.
— Его родители очень подробно рассказали мне о нем, о его детстве, характере, увлечениях, привычках. Я также познакомился с его братом, двумя сестрами, полудюжиной племянников и племянниц и прочими родственниками. Мне показали его бейсбольные призы и награды, а также фотографии со школьного выпускного вечера. Конечно, говорить обо всем этом было тяжело и им, и мне, и в то же время мы чувствовали, как боль понемногу отступает.
— Расскажи и мне, — попросила Амелия, вставая на цыпочки и целуя его. — Я должна знать. Кстати, как ты теперь спишь?.. Лучше?
— Вот уже две ночи подряд спал глубоко и почти безмятежно.
Она улыбнулась:
— Это же здорово!
— И все благодаря тебе.
Правда, в Вашингтоне Доусон несколько раз побывал у психотерапевта, однако продолжал считать,что главную роль в его исцелении сыграла все-таки Амелия — ее любовь, ее вера в него, а вовсе не усилия дряхлого старичка семитской наружности, стены кабинета которого были сплошь увешаны грамотами и дипломами.
— Как там Хедли и Ева? — поинтересовалась она.
— Хедли с каждым днем чувствует себя все лучше. ФБР хотело отложить его отставку до тех пор, пока дело Карла не будет окончательно закрыто, но на это, по-видимому, потребуется немало времени, поэтому Хедли отказался и ушел на пенсию.
— Вот не ожидала!.. — удивленно проговорила Амелия.
— Я тоже не ожидал. Но Хедли объяснил мне, что для себя он закрыл дело Карла еще в больнице, когда увидел, как тот мечется на кровати, бранится на чем свет стоит и умоляет его прикончить.
Амелия прижалась головой к груди Доусона.
— В тот день, когда я проснулась и увидела, что тебя нет, я подумала…
Он кивнул:
— Карл подумал то же самое, а мы этого и добивались. Он должен был думать, что мы пришли расправиться с ним, но для него это было бы благом. Хедли же хотел только одного: встретиться лицом к лицу с человеком, за которым он гонялся всю жизнь. Встретиться и одержать над ним моральную победу. На меньшее Хедли никогда бы не согласился. Для него это было очень важно, и я решил помочь…
— Для тебя, я думаю, тоже.
— Ты хорошо меня изучила.
В ответ Амелия поцеловала его в шею и сказала:
— Значит, Хедли отказался от предложения ФБР без всяких сожалений?
— Ну, почти… — признался Доусон. — Впрочем, ему помогла Ева. Она пообещала, что если он останется на службе, то она каждый день будет подмешивать ему в еду «Виагру», а потом — отказывать в близости.
— Боюсь, что именно так она бы и поступила. Ева такая женщина — ей хватит решимости и на это, и на многое другое.
— Совершенно с тобой согласен. Кстати, они приглашали нас на День благодарения… — Доусон нежно погладил Амелию по волосам. — Но что это мы все обо мне да обо мне? Как твоя поездка в Канзас?
— Поминальная служба была очень трогательной. К сожалению, я не могла там задержаться — мне не хотелось оставлять детей у Меткалфов больше, чем на одну ночь.
— Наверное, родители Стеф были очень тронуты, что ты приехала?
Амелия кивнула.
— Они так и сказали. — Она потерлась щекой о его рубашку. — Знаешь, я очень рада, что Джереми признался в убийстве Стеф и ее родителям не пришлось присутствовать на судебных заседаниях. Для них это было бы очень тяжело… — Она немного поколебалась и добавила: — Я позаботилась, чтобы его кремировали.
Доусон взял ее лицо в ладони и заглянул в глаза.
— Нам с тобой предстоит многое забыть, Амелия.
— Я знаю.
— И мне не терпится поскорее начать…
— Мне тоже.
Они долго молчали, глядя друг на друга с любовью, пониманием и сочувствием. Амелия кивком указала на бывший коттедж Берни.
— Я думаю, тебе приятно будет узнать, что его дом продан. Вчера приезжали риелтор, который занимался продажей, и застройщик. Новый хозяин намерен разобрать его и построить новый, более удобный и современный дом, который он, вероятно, будет сдавать. Честно говоря, я рада, что это произошло, да еще так быстро, — добавила она. — Каждый раз, когда я случайно смотрю в ту сторону… — Не договорив, Амелия озадаченно посмотрела на него. — Ты, кажется, совсем не удивлен? — Она пристальнее вгляделась в выражение его лица. — Ах, вот оно в чем дело! Теперь мне все ясно!.. Это ты его купил?
Доусон кивнул.
— Я знал, что тебе будет тяжело на него смотреть, но продать свой коттедж и куда-то уехать ты вряд ли сможешь — он тебе слишком дорог. Единственным решением было избавиться от дома Берни раз и навсегда.
— Ты не должен был этого делать! — воскликнула Амелия. — Я хорошо представляю, сколько может стоить недвижимость на побережье! Ты, наверное, остался совсем без гроша, да еще у Хедли занял… — Она покачала головой. — Ах, Доусон, Доусон… Придется мне теперь о тебе заботиться — не могу же я допустить, чтобы ты голодал!
Доусон невольно улыбнулся:
— Родители оставили мне неплохое наследство — средства в доверительном фонде, которыми я ни разу не пользовался. Они лежали и лежали без дела, вот я и решил: будет только справедливо, если я возьму часть денег и потрачу их… на хорошее дело. Карл не был моим отцом, но он всю жизнь мучил мою мать, Флору, а когда я родился — обрек меня на смерть. Меньше всего мне хочется, чтобы что-то напоминало мне о нем, пока мы с тобой будем здесь…
Амелия хотела что-то возразить, но он властным жестом остановил ее:
— Дело сделано, и довольно об этом.
Она молча кивнула, потом снова посмотрела на него.
— А дневник Флоры… Его нашли?
— Да. И он на удивление хорошо сохранился — учитывая тамошнюю влажность. Хедли даже кое-что читал. Он обещал, что пришлет мне копию, когда эксперты закончат расшифровку записей. — Доусон печально улыбнулся. — У моей матери был очень плохой почерк, да и сырость все же сделала свое дело.
— А как насчет… — Амелия выжидательно уставилась на него, и Доусон пожал плечами:
— Пока никак. Я даже не уверен, хочется ли мне читать, что может быть там написано о… Может, когда-нибудь потом, но сейчас мне просто не хочется обо всем этом думать.
— Разве ты не хочешь узнать имя своего биологического отца?
— Нет, не хочу! — довольно резко ответил Доусон. — Мне вполне достаточно знать, что это не Карл. Я ненавидел его не за то, что он мог быть моим отцом, а за то, что он бросил меня умирать. Кстати, ни один из мужчин, убитых в Голденбранче, тоже не является моим отцом; сравнительный анализ ДНК, который Кнуц сделал по просьбе Хедли, показал это совершенно определенно, так что… так что я не вижу особенного смысла продолжать поиски.
Ее руки чуть сильнее сжали его талию, а щека снова легла на грудь.
— Ты напишешь статью?
— Хэрриет буквально на коленях умоляет меня дать материал для очередного номера, но я сказал «нет». Я не могу ничего написать, не упомянув тебя и мальчиков, а я не хочу… — Он покачал головой. — Нет, я не буду этого делать.
С этими словами Доусон просунул руку под ее топик и погладил по спине — и в который раз удивился, какая гладкая и нежная у нее кожа и как приятно к ней прикасаться. А ведь он был настолько глуп, что едва не отказался от этой удивительной женщины, подумалось ему. При одной мысли об этом Доусон содрогнулся.
— А вот о Хокинсе я, может быть, напишу, — проговорил он после небольшой паузы. — Его родители не против. Самоубийства среди военных происходят намного чаще, чем принято считать. Это большая и важная тема, вот только справлюсь ли я с ней? Мне придется показать, как психологически устойчивый, абсолютно нормальный во всех отношениях молодой парень мог дойти до самых глубин отчаяния. Что должно было с ним произойти, чему он должен был стать свидетелем, чтобы единственным выходом ему показалась смерть от собственной руки? — Доусон тяжело вздохнул. — Война ломает даже самую крепкую психику — это давно известно, но как и почему это происходит в наши дни, с нашими парнями? Да, писать об этом очень непросто, — повторил он, — но если у меня получится, это будет достойный материал.
— Я уверена — это будет отличная статья, потому что ее напишет самый лучший, самый талантливый журналист!
— Гм-м… — протянул Доусон, целуя ее в нагретую солнцем макушку. Второй поцелуй он попытался запечатлеть на ее щеке, но Амелия неожиданно увернулась и даже слегка оттолкнула его.
— Эй, в чем дело?! — удивился Доусон.
— Ты недавно сказал — «пока мы здесь», и еще — что Хедли и Ева приглашают нас на День благодарения. А потом, после праздника?.. Мы снова станем Амелией и Доусоном или по-прежнему будем вместе?
— Я на это очень рассчитываю, — серьезно ответил он. — А ты?
— Да. Да! Конечно!..
— Рад это слышать. — Доусон ухмыльнулся.
— Я только не знаю, как лучше все организовать. — Амелия задумалась и даже слегка нахмурила брови. — Понимаешь, осенью мальчики все-таки пойдут в школу, а мне еще нужно присмотреть в Савнне дом с большим двором, чтобы держать собаку. Кроме того, Джордж в конце концов согласился организовать в музее постоянную экспозицию, посвященную солдатам с «вьетнамским синдромом». Я хотела бы сама заниматься этим проектом, если, конечно, нам с Джорджем удастся убедить дирекцию, что такая экспозиция необходима. А еще я хотела бы принимать участие в организации мемориального музея в папином доме… — Она виновато посмотрела на него. — Видишь, сколько дел? А ведь ты живешь в Виргинии. Это довольно далеко.
Доусон кивнул.
— Да, дел много, но с ними мы как-нибудь разберемся. Все это чисто практические вопросы, которые можно так или иначе решить. Что касается того, где я живу… Думаю, это не будет иметь большого значения, пока я вовремя сдаю материалы да иногда посещаю редакционные совещания. Иными словами, ничто не мешает мне поселиться в Саванне. Быть может, я прочту дневник Флоры, или нет. Начну я в любом случае с черновика статьи о Хокинсе. Если я вдруг с ней не справлюсь или мне покажется, что ее не стоит публиковать, что ж… Буду писать о чем-нибудь другом — о тех же слепых воздухоплавателях, к примеру. — Он улыбнулся. — А когда твои дети станут достаточно взрослыми, чтобы узнать о своем отце и деде, мы с тобой попробуем им все объяснить. Думаю, они примут обстоятельства своего происхождения как нечто такое, что нельзя изменить и чего не нужно стыдиться или скрывать. И даже если у них возникнут какие-то проблемы, мы поможем им с ними справиться… Дел, вопросов, проблем много, — повторил Доусон, — но их вовсе не обязательно решать именно сегодня, сейчас. Тем более что мы все равно не сможем сделать это в одно мгновение, как бы ни старались. Ты согласна?
Она кивнула, и Доусон, прижавшись губами к ее губам, прошептал:
— Самое трудное позади. По сравнению с тем, что мы пережили, все остальное — просто пустяки. Давай не будем заранее тревожиться из-за того, что, быть может, еще и не случится. Давай просто жить, любить друг друга как сумасшедшие, а проблемы будем решать по мере поступления, о’кей?
Амелия улыбнулась:
— Неплохой план. Мне нравится. Особенно насчет того, чтобы любить друг друга как сумасшедшие.
— Откровенно говоря, эта часть мне тоже больше всего по душе. — Доусон положил руки ей на затылок и наклонился вперед, готовясь поцеловать Амелию по-настоящему, но она снова отстранилась и прошептала:
— Стой! Мы не одни!..
Обернувшись, Доусон увидел, что к ним бегут Хантер и Грант. Оба были в пижамах и босиком; их пятки гулко стучали по рассохшимся доскам дорожки. Амелия крикнула, чтобы они были осторожнее и береглись заноз, но это нисколько не замедлило их продвижение. Выкрикивая на бегу имя Доусона, дети со всех ног мчались прямо к ним.
— Ты уверен, что готов взять на себя воспитание этих сорванцов? — лукаво улыбнулась Амелия.
— Абсолютно. Это решение я уже принял, — ответил Доусон, крепко обнимая ее за талию.
И когда дети, налетев, повалили его на песок, Амелия упала вместе с ними.
Читать бесплатно другие книги:
