Правдивая ложь Робертс Нора
– Ее откачали, но она в коме. Мне удалось без огласки перевезти ее в частную клинику.
Ева увидела в дверях Нину и отрицательно покачала толовой. Ужин подождет.
– Когда все это случилось, Виктор?
– Я нашел ее утром. – Он не сопротивлялся, когда Ева взяла его за руку и подвела к креслу. – В ее спальне. Она надела кружевной пеньюар, подаренный мной на двадцать пятую годовщину свадьбы, когда мы пытались возродить наши чувства. Она подкрасилась. В первый раз за целый год я увидел помаду на ее губах. – Виктор обхватил голову руками, подавленный чувством вины. – Она сжимала в руках беленькие башмачки, которые связала когда-то для ребенка. Я думал, что избавился от всех детских вещей, но, должно быть, она их где-то спрятала. На полу у кровати валялись бутылочка из-под таблеток и записка. Мюриэл написала, что устала, что хочет быть со своей маленькой девочкой. Виктор выпрямился, схватил Еву за руку.
– Самое страшное то, что мы поссорились накануне. Она собиралась на какую-то встречу и не хотела сказать мне – с кем. Кто-то рассказал ей о твоей книге. Она вернулась в ярости. В дикой ярости. Она визжала, что я должен остановить тебя, что она не вынесет унижения. Что единственное, о чем она когда-либо просила меня, это не афишировать мою греховную связь. Разве она не сдержала свои клятвы перед богом? Разве она чуть не умерла, пытаясь подарить мне ребенка?
И разве она не приковала его к себе цепями брака без любви на целых пятьдесят лет? Ева не испытывала ни сострадания, ни угрызений совести, лишь возмущение. Она ничего не должна Мюриэл Флэнниган!
– Ты должна понять, Ева. Если что-то и поддерживало Мюриэл все эти годы, так только ее вера. Но мысль о твоей книге лишила ее рассудка.
Виктор на мгновение закрыл глаза и вздрогнул, снова мысленно увидев дергающуюся в припадке жену.
– Я позвал сиделку. Нам удалось дать Мюриэл лекарство. Когда мы наконец уложили ее в постель, она тихо плакала, просила прощения. Она цеплялась за меня, умоляя защитить ее. От тебя. Сиделка оставалась с ней до рассвета, но она как-то ухитрилась принять таблетки.
– Мне очень жаль, Виктор. – Ева обняла его, прижалась лицом к его лицу, укачивая, убаюкивая, как малое дитя. – Я хотела бы сделать что-нибудь…
– Скажи, что не станешь писать в своей книге про наши отношения.
– Как ты можешь это говорить? – Ева отпрянула, изумленная, что после стольких мучительных лет Виктор еще способен причинить ей боль.
– Я прошу тебя, Ева! Не ради себя! Видит бог, не ради себя. Ради Мюриэл. Я столько лет обкрадывал ее. Мы обкрадывали ее. Прошу тебя.
– Нет, черт побери! – Ева метнулась к бару, трясущимися руками плеснула в бокал шампанского. Господи, только этот мужчина на всей земле мог заставить ее дрожать. Она хотела бы ненавидеть его, но не могла. – Я обкрадывала ее? Боже, какая чушь! Ты проводил с ней каждое Рождество, ты возвращался к ней ночь за ночью, а я подбирала объедки!
– Мюриэл моя жена, – тихо сказал он. – Ты – женщина, которую я люблю.
– Думаешь, мне от этого легче? – Насколько легче проглотить горсть таблеток, с горечью подумала Ева. Покончить с болью. Отгородиться от ошибок, вместо того чтобы посмотреть им в глаза. – Она носила твое имя, открыто вынашивала твоего ребенка. А мне оставались твои беды.
Ему было стыдно, что он никогда не мог, дать ей больше.
– Если бы я мог изменить…
– Не можешь. Как и я. Просить меня отказаться от этой книги – все равно что просить отказаться от моей жизни.
– Я только прошу исключить нас.
– Нас? Тебя, меня и Мюриэл? И всех тех, кому мы доверяли наши тайны? Доверенных слуг и друзей, лицемерных святош, читавших нотации и отпускавших грехи. – Ева попыталась подавить гнев. – Ты забыл пословицу, что трое могут сохранить секрет, если только двое из них мертвы?
Виктор вскочил и снова схватился за стакан.
– Ты погубишь нас, Ева.
– Нет. Когда-то я так думала. Давно. – Она смотрела, как поднимаются на поверхность пузырьки в бокале, вспоминала, и остатки гнева покидали ее. – Я поняла, что ошибалась. Решение, которое я приняла тогда, было… не правильным. Я могла бы освободить нас.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Она улыбнулась.
– В данный момент важно только то, что понимаю я.
– Ева. – Виктор подошел к ней, пытаясь подавить собственный гнев. – Мы прожили большую часть нашей жизни. Книга ничего не изменит для нас с тобой. Но для Мюриэл это вопрос нескольких лет душевного покоя или ада.
"А как быть с моим адом?» Но Ева не стала повторять вопрос вслух.
– Не ей одной пришлось жить с болью потери, Виктор.
– Она может умереть.
– Мы все умираем.
Виктор стиснул зубы так, что желваки заходили под натянувшейся кожей, его огромные руки сжались в кулаки.
– Господи, я забыл, какой холодной ты можешь быть.
– Так вспомни. – Но ее пальцы были теплыми и нежными. – Иди к своей жене, Виктор. Я никуда не денусь.
Он на мгновение сжал ее руку и ушел, не сказав больше ни слова.
Ева долго стояла посреди комнаты, вдыхая запахи древесного дыма, виски и несбывшихся надежд, и вдруг словно очнулась.
– Нина! Нина, пусть кто-нибудь принесет мой ужин в 1 остевой дом.
Нина догнала ее на веранде.
– В гостевой дом?
– Да, и поскорее. Я умираю с голоду.
Брэндон сидел на ковре перед телевизором, но, увлекшись строительством космопорта, давно потерял интерес к веселой комедии.
Когда раздался стук в дверь веранды, он поднял глаза и увидел Еву. Мама сто раз говорила, что никому нельзя открывать двери, но наверняка это не относится к их хозяйке.
Он подошел и откинул задвижку.
– Привет. Вы хотите видеть мою маму?
– Да. – Ева с умилением смотрела на него. Как трогательно выглядит выкупанный, пахнущий мылом ребенок в застиранной пижамке. Она с трудом подавила желание взъерошить его волосы. – Как поживаете, юный мистер Саммерс?
Он захихикал. Ева часто называла его так, когда они случайно встречались в саду или у бассейна. За последние две недели он проникся к ней симпатией. Она часто посылала ему с поварихой пирожные, которые мама давала лишь в награду.
– Нормально. Заходите.
– Ну, благодарю тебя.
– Мама разговаривает по телефону в кабинете. Позвать ее?
– Мы можем подождать, пока она освободится. Не зная, что делать с гостьей, Брэндон переступил с ноги на ногу, пожал плечами.
– Принести вам чего-нибудь? Мама испекла шоколадное печенье.
– Восхитительно, но я еще не ужинала. Мой ужин сейчас принесут. – Ева опустилась на диван, вынула сигарету… Ей вдруг пришло в голову, что она впервые разговаривает с Брэндоном наедине и в месте, которое можно считать его домом. – Наверное, я должна расспросить тебя о школе и спорте, но боюсь, меня это не очень интересует. А что это ты делаешь?
– Строю космический порт.
– Космический порт. – Ева отложила незажженную сигарету. – И как же его можно построить?
– Это нетрудно, если есть план. – Брэндон снова сел на ковер. – Видите, эти детали сцепляются друг с другом, и можно построить все, что угодно. Я хочу соорудить мост между местом стыковки и лабораторией.
– Очень интересно. Покажи мне.
Когда через пять минут прибыла Нина с подносом, Ева сидела на полу рядом с Брэндоном, борясь с пластмассовыми деталями, не желавшими соединяться друг с другом.
– Надо было попросить кого-нибудь из слуг. – Ева указала на журнальный столик. – Поставь там.
– У тебя завтра в шесть тридцать репетиция.
– Не волнуйся, дорогая. – Ева издала победный вопль – детали наконец встали на место. – Я успею выспаться.
Нина потопталась на месте.
– Ужин остынет.
Ева что-то хмыкнула, продолжая строительство. Когда Нина ушла, Брэндон прошептал:
– Она говорила, как мама. Ева расхохоталась:
– Ты абсолютно прав, парень. Когда-нибудь ты мне расскажешь о своей маме.
– Она очень редко кричит. Но все время беспокоится. Вдруг я перебегу улицу и попаду под машину или съем слишком много конфет. Или забуду сделать домашнюю работу. А я никогда.
– Не попадаешь под машину?
Брэндон оценил ее чувство юмора и хмыкнул.
– Не забываю сделать домашнюю работу – Я думаю, мамы должны беспокоиться, если они хорошие мамы. – Ева подняла голову и улыбнулась. – Привет, Джулия.
Джулия только продолжала смотреть на них во все глаза. Ева Бенедикт сидит на полу, играет с ее сыном и обсуждает с ним проблемы материнства!
– Мисс Би пришла к тебе, – сообщил Брэндон. – Но она сказала, что может подождать.
Джулия автоматически выключила телевизор.
– Простите, что заставила вас ждать.
– Не надо извиняться. – На этот раз Ева не стала сдерживаться и погладила Брэндона по голове. – Меня прекрасно развлекли. – Она поднялась, с удовольствием отметив лишь легкую боль в суставах. – Я хотела поговорить с вами, но не успела поужинать. Надеюсь, вы не возражаете, если я буду жевать во время разговора?
– Нет, конечно. Брэндон, завтра в школу. То есть пора спать. Брэндон вздохнул.
– Я хотел достроить мост.
– Достроишь завтра. – Когда сын неохотно поднялся, Джулия обхватила ладонями его лицо. – Отличный космопорт, дружок. – Она поцеловала сына в лоб, затем в нос. – И не забудь…
– Почистить зубы, – закончил он и закатил глаза. – Спокойной ночи, мисс Би.
– Спокойной ночи, Брэндон. – Когда мальчик ушел, Ева повернулась к Джулии. – Он всегда такой послушный?
– Брэндон? Думаю, да. – Джулия улыбнулась, массируя затекшую шею. – Но у меня очень мало незыблемых правил.
– Вам повезло. – Ева сняла крышку с блюда. – Я помню, как многие мои друзья и знакомые растили детей. Как гостье, мне всегда приходилось терпеть нытье, жалобы, истерики. Это отвадило меня от детей.
– Именно поэтому вы не завели своих? Ева вынула салфетку из фарфорового кольца, разложила ее на коленях, выбрала нежную веточку спаржи.
– Скажем, это заставило меня задуматься, почему их заводят другие Но я пришла поговорить о другом.
– Я только хотела бы проверить Брэндона и принести диктофон.
– Пожалуйста.
Хотя мясо было превосходным. Ела она механически. Просто необходимое топливо, чтобы утром быть в форме. В лучшей форме. На меньшее она никогда не соглашалась. Когда Джулия устроилась в кресле напротив, с ужином было наполовину покончено.
– Должна признаться, что прийти к вам меня побудил визит Виктора. Его жена пыталась утром покончить с собой.
– О боже!
Ева пожала плечами, отрезала кусочек мяса.
– Не в первый раз. И не в последний, если врачам удастся ее спасти. Похоже, бог хранит дураков и неврастеников. Вы считаете меня бесчувственной?
– Не тронутой этим происшествием. Это нечто другое.
– Совершенно верно. У меня есть чувства, Джулия. – Ева запила мясо травяным чаем, надеясь облегчить боль в горле. – Что же еще могло заставить меня отдать столько лет жизни мужчине, который никогда не будет принадлежать мне?
– Виктору Флэннигану?
– Виктору Флэннигану. – Вздохнув, Ева отодвинула поднос и откинулась на спинку дивана. – Я любила его и была его любовницей тридцать лет. Он единственный мужчина, ради которого я приносила жертвы. Единственный мужчина, из-за которого я рыдала в отчаянии долгими одинокими ночами.
– Однако за эти тридцать лет вы дважды выходили замуж.
– Да, и наслаждалась любовниками. Любовь к Виктору не заставила меня отказаться от жизни.
– Ева, я не просила вас оправдываться.
– Нет? Но я вижу выражение ваших глаз. Я не пыталась привязать его к себе страданиями, как Мюриэл, но признаю, я пыталась забыть его, заполняя свою жизнь другими мужчинами.
– Он любит вас.
– О да. Это часть нашей трагедии и ее величие.
– Ева, если он любит вас, то почему женат на другой?
– Отличный вопрос. – Ева закурила. – Вопрос, который я задавала себе много раз. И даже когда знала ответ, продолжала спрашивать себя. Когда мы познакомились, его брак с Мюриэл уже дал трещину. Я говорю это не для того, чтобы приукрасить супружескую измену. Я и глазом бы не моргнула, если бы Виктор разлюбил жену из-за меня, но уже тогда он оставался с ней потому, что ее религия никогда не оправдала бы развод. И потому, что Мюриэл так и не оправилась от потери ребенка. И потому, что у нее эпилепсия. Мюриэл Флэнниган из тех, кто упивается собственными страданиями.
Джулия нахмурилась:
– Вы хотите сказать, что она пользуется своей болезнью, чтобы вызывать сочувствие?
– Дорогая, она пользуется ею так же расчетливо и хладнокровно, как генерал, командующий своими войсками. Это ее защита от реальности, барьер, за который она всю жизнь тащит Виктора.
– Трудно затащить мужчину туда, куда он не хочет идти.
Ева поджала губы, затем натянуто улыбнулась.
– Не в бровь, а в глаз, дорогая.
– Простите, я не осуждаю вас. Я не должна была это говорить. Вы знаете исполнителей лучше меня.
– Точно, – прошептала Ева. – Мы трое играем бесконечную пьесу. Страдающая жена, другая женщина, мужчина, разрывающийся между любовью и совестью. Как часто Мюриэл нарочно забывает выпить лекарство, провоцируя свою болезнь… обычно, когда надо принимать какое-то решение.
– Простите, Ева, но почему вы это терпите? Почему год за годом позволяете ей манипулировать вами?
– Пошевелите своими практичными мозгами, Джулия, и скажите мне, что сильнее: любовь или чувство вины?
Ответ сформировался за долю секунды.
– Их сочетание способно перевесить все другие чувства.
– И Мюриэл умеет им пользоваться. Она заставляла Виктора держать ее болезнь в тайне. До сих пор никто не подозревает, что жена Виктора Флэннигана страдает эпилепсией. После потери ребенка ее душевное состояние стало совершенно нестабильным. Мы оба знали, мы оба смирились с тем, что, пока Мюриэл жива, Виктор никогда не будет моим.
Не время критиковать и осуждать, поняла Джулия. Как и тот час, проведенный у бассейна, сейчас время взаимопонимания.
– Мне только казалось, что я люблю мужчину, который никогда не сможет принадлежать мне. Я даже не представляю, как ужасна боль, если любишь кого-то так долго и так безнадежно.
– Надежда не умирает, – поправила Ева. Она так волновалась, что ей пришлось трижды чиркнуть спичкой, чтобы прикурить. – Когда я встретила Виктора, я была старше вас, но еще молода. Достаточно молода, чтобы верить в чудеса. В то, что любовь все побеждает. Однако даже сейчас я не стала бы ничего менять. Я оглядываюсь на те первые головокружительные месяцы с Виктором и благодарю бога.
– Расскажите мне, – попросила Джулия.
Глава 14
– Прошло два года после развода с Тони, – начала Ева, – но мои душевные раны еще кровоточили. Не хотите чаю? Он еще теплый, а Нина принесла две чашки.
– Спасибо.
– Я только что купила это поместье и занималась перестройкой и отделкой, в общем, можно смело сказать, что моя жизнь била ключом.
– Но не профессиональная.
– Не профессиональная, – с улыбкой согласилась Ева. – Было начало шестидесятых. Лица менялись, молодели. Умер Джеймс Дин. До смерти Мэрилин оставалось несколько месяцев. Но главное даже не трагическая смерть молодых. Ушла – кто из кино, кто из жизни – старая гвардия. Грета Гарбо, Дуглас Фэрбенкс, Эррол Флинн, Кларк Гейбл, Рита Хейворт и многие другие. Все те прекрасные лица и потрясающие таланты сменились другими лицами, другими талантами. Стильный Пол Ньюмен, ослепительный Питер О'Тул, воздушная Клэр Блум, озорная Одри Хепберн. – Ева вздохнула, признавая, что караул снова сменился. – Голливуд, как женщина, вечно гонится за юностью.
– И преклоняется перед долголетием.
– О да, вы правы. Но когда я встретилась с Виктором в нашем первом совместном фильме, мне еще не было сорока. Уже не юная, но еще не настолько старая, чтобы претендовать на долговечность. Черт, это было еще до моей первой подтяжки.
Джулия не сдержала усмешку. Где еще, кроме Голливуда, люди измеряют свою жизнь пластическими операциями!
– «Крутой полицейский». Этот фильм принес вам второй «Оскар».
– И Виктора. – Ева лениво подтянула ноги на диван. – Как я и говорила, я еще не оправилась от брака с Тони. Я не доверяла мужчинам, хотя и понимала, что они полезны, и никогда не стеснялась использовать их. Я очень радовалась той роли, тем более что отвоевала ее у Шарлотты Миллер, и потому, что моим партнером будет Виктор. Его считали выдающимся актером и театра, и кино.
– Должно быть, вы встречались с ним раньше.
– Как ни странно, нет. Наши дорожки никогда не пересекались. Он подолгу жил в Нью-Йорке, играл в бродвейских театрах, а в Калифорнии его общественная жизнь в основном сводилась к пьянкам с приятелями. Мы встретились на съемочной площадке, и все случилось так быстро. Как вспышка молнии. Люди говорят о любви с первого взгляда шутливо или с легкой завистью. Не думаю, что это случается часто, но, когда случается, борьба бесполезна. Мы произнесли все, что говорят при знакомстве коллеги, начинающие важный проект, но под вежливыми масками разгорался пожар. Как банально и как правдиво.
Ева умолкла, охваченная воспоминаниями, рассеянно потерла висок.
– Головная боль? Могу я предложить вам что-нибудь?
– Нет, спасибо. – Ева затянулась сигаретой, усилием воли отгоняя боль, возвращаясь в прошлое. – Сюжет был очень простым: я играла проститутку, которая в конце концов спуталась с мафией, Виктор – полицейского, приставленного ее защищать. Но что выделяло тот фильм из ему подобных, так это острые диалоги, великолепная режиссура, прекрасная операторская работа, необыкновенно сильный состав актеров второго плана… и, конечно, электрические разряды между главными исполнителями.
– Не могу сосчитать, сколько раз я видела этот фильм и каждый раз находила в нем что-то новое.
– Маленький сверкающий бриллиант в моей короне. Вы помните сцену, когда Ричард и Сьюзен прячутся в грязном гостиничном номере? Он ждет приказа, она ищет способ сбежать. Они спорят, оскорбляют друг друга, борясь с взаимным влечением.
– Прекрасно помню. Я впервые увидела «Крутого полицейского», когда мне было пятнадцать или шестнадцать. Я была по уши влюблена в Роберта Редфорда, но в тот вечер отбросила его, как старый башмак, и влюбилась в Виктора Флэннигана.
– Как лестно для Виктора. – Пытаясь скрыть волнение, Ева отпила воды. – И как печально для мистера Редфорда.
– Думаю, он пережил это. О, пожалуйста, продолжайте. Я не должна была прерывать вас.
– Я наслаждаюсь вашими замечаниями, – прошептала Ева, затем вскочила с дивана и продолжила свой рассказ, двигаясь по комнате:
– Однако многие, даже участвовавшие в съемках, не помнят, что та сцена была сыграна совсем не так, как было написано в сценарии. Виктор изменил ее… и нашу жизнь.
– Тишина на площадке!
Ева заняла свое место.
– Включить камеры!
Она забыла об операторских тележках, микрофонных журавлях, ассистентах. Вскинула голову, выпятила нижнюю губу. Стала Сьюзен.
– Сцена двадцать четвертая, дубль третий. Щелкнула «хлопушка».
– Начали!
– Ты ничего обо мне не знаешь.
– Милашка, я знаю о тебе все. – Виктор навис над ней, его глаза, мгновение назад спокойные, засверкали гневом и отчаянием. – Тебе не было и двенадцати, когда ты решила, что твоя внешность даст тебе все, что ты захочешь. И ты выбрала легкую дорожку.
Крупный план будет позже. Ева знала, что сейчас камера не поймает ни ледяной блеск ее глаз, ни презрительный изгиб губ, но она использовала все это.
– Если бы ты был прав, я не оказалась бы в грязной дыре с неудачником вроде тебя!
Сунув руки в карманы, он раскачивался на каблуках.
– Ты знала, на что идешь. Такие женщины, как ты, всегда понимают, что делают. И ты прекрасненько выкрутишься. Это твой стиль.
Отвернувшись, она плеснула виски в стакан, стоявший на ободранном комоде.
– Я не выдаю своих друзей копам.
– Друзей. – Он расхохотался. – Ты называешь дружбой, когда кто-то пытается перерезать тебе глотку? Твой выбор, детка. – Сигарета повисла в углу его рта. Он сощурился от дыма, клубящегося между ними. – Но советую передумать, и окружной прокурор хорошо заплатит тебе за информацию. Такая, как ты… должна бы привыкнуть получать деньги за свои услуги.
Она влепила ему пощечину. Его голова резко откинулась, глаза превратились в щелки. Медленно, очень медленно он затянулся сигаретой. Ева снова замахнулась и, когда он схватил ее за запястье, чуть вздрогнула, готовясь к отрепетированному броску, готовясь с размаху плюхнуться в кресло…
Но Виктор швырнул сигарету на пол – ее взгляд, изумленный, понимающий, испуганный, навечно остался на кинопленке – и притянул ее к себе. Когда его губы обрушились на ее рот, она стала вырываться. Она боролась не с его стальными объятиями, а с теми взрывами, что сотрясали ее, и это не имело ничего общего со Сьюзен и касалось только Евы.
Если бы он не держал ее, она бы закачалась. Она чувствовала, как слабеют ноги, слышала, как грохочет в висках кровь, и, когда он отпустил ее, с трудом перевела Дыхание, побледнев так, что не требовалось никаких ухищрений осветителей или гримеров. Она помнила свою реплику только потому, что та полностью соответствовала ее состоянию.
– Ублюдок! Думаешь, этого достаточно, чтобы женщина упала к твоим ногам?
Он ухмыльнулся, но его ухмылка не разрядила сгустившуюся атмосферу.
– Да. – Только теперь он толкнул ее. – Сядь и заткнись.
– Стоп. В проявку. Господи, Виктор, – режиссер выскочил на площадку, – где ты взял это, черт побери?
Виктор наклонился, поднял с пола дымящуюся сигарету, затянулся.
– Просто показалось естественным в тот момент.
– И сработало. Боже милостивый, еще как сработало. Только в следующий раз, когда у тебя появится блестящая идея, предупреди меня. Хорошо? – Режиссер вернулся к камерам. – Снимаем крупные планы.
Ева стойко выдержала еще три часа съемок. Она ничем не выдала своего потрясения и гордилась этим.
В гардеробной она сменила одежду Сьюзен на свою. Сбросила проблемы Сьюзен и осталась со своими. В горле пересохло, и она с благодарностью приняла стакан чая со льдом у своей ассистентки.
– Сьюзен слишком много курит. Идите домой. Я посижу еще немного, успокоюсь.
– Вы потрясающе играли сегодня, мисс Бенедикт. Вы и мистер Флэнниган вместе великолепны.
– Да. – Помоги ей бог. – Спасибо, дорогая. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мисс Бенедикт. О, мистер Флэнниган. Я как раз говорила, как восхищаюсь вами.
– Приятно слышать. Спокойной ночи, Джоан. До завтра.
Виктор вошел, и Ева замерла, следя за ним в зеркало туалетного столика. Он оставил дверь открытой, и она немного расслабилась. Повторения сцены с Тони не будет!
– Я подумал, что должен извиниться. – Однако в его голосе не было и намека на сожаление. Не отрывая взгляда от его отражения, Ева взяла щетку и начала расчесывать волосы.
– За блестящую идею?
– За поцелуй, не имевший никакого отношения к фильму. Я хотел это сделать с того самого момента, как мы познакомились.
– И сделал.
– Но стало только хуже. – Виктор провел рукой по волосам, густым и темным, лишь с легкой сединой на висках. – Я староват, чтобы играть в эти игры, Ева.
Отложив щетку, она взяла стакан с чаем.
– Мужчина никогда не бывает староват.
– Я люблю тебя.
Ее рука дрогнула, кубики льда в стакане звякнули.
– Как глупо.
– Тем более глупо, что это правда. С самой первой минуты.
– Виктор, между любовью и похотью большая разница. – Ева вскочила, схватила большую полотняную сумку, с которой обычно приходила в студию. – Лично меня в данный момент похоть не привлекает.
– А чашечка кофе?
– Что?
– Чашечка кофе, Ева. В людном месте. – Он усмехнулся, заметив ее колебания. – Неужели ты боишься меня, милашка?
Ева рассмеялась. Ричард бросал вызов Сьюзен. И она ответила, как Сьюзен:
– Если я и боялась когда-нибудь, то не мужчин. Ты платишь.
Виктор выбрал ярко освещенную забегаловку с пластмассовыми столиками, разделенными пластмассовыми перегородками, с безнадежно грязным полом и крикливыми официантками – явно не подходящее для обольщения место.
Они просидели там почти три часа, заказав, кроме кофе, мясо и черничный пирог. Виктор рассказывал о Мюриэл, о свеем неудачном браке, о своих обязательствах. И он не начал, как можно было ожидать, с того, что жена не понимает его, или с того, что он может освободиться в любой момент. Наоборот, он признал, что Мюриэл по-своему любит его и – что гораздо важнее – отчаянно нуждается в сохранении этого брака.
– Она нездорова. И физически, и душевно. Вряд ли она когда-либо поправится, а в таком состоянии я не могу оставить ее. У нее больше никого нет.
Как женщина, недавно выбравшаяся из-под развалин собственного брака, Ева попыталась проникнуться чувствами жены Виктора.
– Должно быть, ей трудно смириться с частым отсутствием, которого требует твоя работа.
– Нет. Она любит свой дом, и слуги прекрасно заботятся о ней, когда это необходимо. Вообще-то она могла бы справляться сама, но она часто забывает принимать лекарство, и тогда… – Виктор пожал плечами. – Она рисует, и очень хорошо. Когда бывает настроение. Так мы и познакомились. Я был типичным голодающим молодым актером и подрабатывал натурщиком в художественной школе.
Ева подцепила вилкой кусок пирога и усмехнулась.
Читать бесплатно другие книги:
