Куда она ушла Форман Гейл
Мия склоняет голову к воде.
– Да? Так спроси.
– У нее?
– Конечно, она же рядом. И никого больше нет. Туристы под ногами не копошатся, как муравьи. Попроси раскрыть тебе ее тайну.
– Не буду.
– Хочешь, я? Я могу, но вопрос-то твой, так что, думаю, тебе лучше самому.
– Ты завела привычку разговаривать со статуями?
– Ага. И с голубями. Ну так что, будешь спрашивать?
Я смотрю на Мию. Она стоит, нетерпеливо сложив на груди руки. Я поворачиваюсь к перилам.
– Гм. Статуя? Да, Статуя Свободы, – тихонько обращаюсь к ней я. Рядом никого нет, но мне все равно очень неловко.
– Громче, – подначивает Мия.
Ладно, хрен с ним.
– Извини! – кричу я. – В чем твой секрет?
Мы оба склоняем головы к воде, словно ждем, что ответ прилетит сам собой.
– Что она сказала? – интересуется Мия.
– Свобода.
– Свобода, – повторяет Мия, согласно кивая. – Нет, погоди-ка, мне кажется, есть что-то еще. Постой. – Она перегибается через перила, таращит глаза. – Гм. Ага, ага. – Потом снова поворачивается ко мне. – Оказывается, под одеждой у нее нет нижнего белья, и когда с залива дует ветер, по телу пробегает frisson[14].
– Леди Свобода без трусов, – говорю я. – Как это по-французски!
Мия начинает хохотать.
– Как считаешь, она когда-нибудь задирает юбку при туристах?
– Ни в коем случае! Почему, ты думаешь, у нее такое лицо загадочное? Сюда же кораблями съезжаются пуритане из республиканских штатов, и они еще ни разу не заподозрили, что на старушке Свободе нет трусиков. У нее, наверное, еще и бразильская эпиляция.
– Так, ладно, этого мне лучше не воображать, – со стоном говорит Мия. – И позволь тебе напомнить, что ты сам из республиканского штата. Ну, типа того.
– Орегон не весь такой, – отвечаю я. – На востоке реднеки[15], на западе хиппи.
– К слову о хиппи и отсутствии белья…
– О, нет. Вот этого мне себе представлять не надо.
– День освобождения молочных желез! – вскрикивает Мия. Эта традиция, пережиток шестидесятых, до сих пор блюдется в нашем городе. Раз в год какие-нибудь женщины расхаживают весь день с обнаженной грудью, выражая протест против того, что закон запрещает женщинам ходить без верха, а мужчинам нет. Акция проводится летом, но в Орегоне-то в большинстве случаев почти всегда холодно, так что обычно это немолодая сморщенная плоть. Мама Мии постоянно угрожала присоединиться к этому маршу протеста, и ее отцу каждый раз приходилось предлагать ей взятку в виде похода в хороший ресторан, чтобы она этого не делала.
– Руки прочь от моего второго размера! – говорит Мия, цитируя один из самых нелепых слоганов этого движения в перерыве между приступами смеха. – Смысла никакого нет, если с голыми сиськами, то при чем тут размер лифчика?
– Да откуда ему тут взяться, это же какой-нибудь обдолбанный хиппи придумал. А ты смысла ищешь?
– День освобождения молочных желез, – повторяет Мия, вытирая слезы. – Наш старый добрый Орегон! Это же как в прошлой жизни уже было.
Правда. А мне опять как оплеуху отвесили, хотя с чего бы вдруг.
– Почему ты не приезжала туда? – Меня интересует, почему она бросила не Орегон, но прикрыться огромным одеялом всего штата мне безопаснее.
– А зачем? – отзывается Мия, глядя на воду.
– Не знаю. Ради людей.
– Люди оттуда могут сюда приехать.
– Навестила бы их. Родных. Сходила бы… «Черт, что я несу?!»
– На могилу?
Я молча киваю.
– Вообще-то, именно из-за них я и не возвращаюсь.
Я киваю.
– Это очень больно.
Мия смеется. Это настоящий искренний смех, такой же ожидаемый, как автомобильная сигнализация в лесу.
– Нет, все вообще не так. – Она качает головой. – Ты что, правда считаешь, их дух живет именно там, где они похоронены?
Дух живет?
– Хочешь знать, где находится дух моей семьи?
У меня вдруг возникает ощущение, что я сам разговариваю с духом. С призраком разумной Мии.
– Они здесь, – говорит она, похлопывая по груди. – И здесь, – показывает на висок. – И я слышу их все время.
Я и не знаю, что на это ответить. Мы же только две минуты назад ржали над хиппи эпохи нью-эйджа?
Но Мия больше не шутит. Она сильно хмурится, потом резко отворачивается.
– Забудь.
– Нет, извини меня.
– Нет, я понимаю. Я как будто из племени Радуги[16]. Ненормальная. Киса куку.
– Вообще-то, ты говорила как бабушка.
Мия переводит на меня пристальный взгляд.
– Если я тебе расскажу, ты вызовешь санитаров со смирительными рубашками.
– Я телефон в отеле оставил.
– Точно.
– К тому же мы на корабле.
– Логично.
– Но если они случайно тут все же окажутся, я сам сдамся. Так что, они тебя преследуют?
Мия вдыхает поглубже и сутулится, словно у нее на плечах тяжелая ноша. Она подзывает меня к пустой скамейке. Я сажусь рядом.
– «Преследуют» не совсем подходящее слово, оно отрицательное, как будто это плохо. Но я их слышу. Постоянно.
– Ой.
– Это не воспоминания, – продолжает она, – я слышу их голоса, как будто они со мной разговаривают. Прямо вот в реальном времени. О моей жизни.
Я, наверное, смотрю на нее как-то странно – Мия краснеет.
– Да, понимаю. Я слышу голоса мертвых. Но все не так. Помнишь ту ненормальную бездомную, которая бродила по кампусу в колледже и уверяла, что ей тележка из магазина что-то вещает? – Я киваю. Мия на минуту смолкает. – Мне, по крайней мере, кажется, что у меня не так, – продолжает она. – Хотя, может, и так. Может, я спятила, но не осознаю этого, ведь сумасшедшие никогда себя ненормальными не считают, да? Но я правда их слышу. Я не знаю, стали ли они ангелами, в которых верит бабушка, и теперь у меня прямая связь с небесами, или это те «они», которые просто сохранились внутри меня. Я даже не понимаю, есть ли какая-нибудь разница. Важно то, что они со мной. Всегда. Я в курсе, что похожа на ненормальную, я иногда даже под нос себе что-то бурчу, но на самом деле я просто интересуюсь у мамы, какую юбку купить, или обсуждаю с папой какое-нибудь кино. И я слышу, как они мне отвечают. Как будто они со мной в одной комнате. Как будто никуда и не девались. И вот что странно: в Орегоне-то такого не было. После аварии их голоса как будто потихоньку стихали. Я думала, что забуду даже, как они вообще звучат. Но уехав оттуда, я стала слышать их постоянно. Именно поэтому я не хочу возвращаться. Ну, это одна из причин. Проще говоря, я боюсь утратить эту связь.
– Ты и сейчас их слышишь?
Мия смолкает, прислушивается и кивает.
– Что они говорят?
– Говорят, что рады тебя видеть, Адам.
Я понимаю, что это типа шутка такая, но от мысли, будто они меня видят, следят за мной, знают, чем я эти последние три года занимался, я начинаю дрожать, хотя ночь очень теплая.
Заметив это, Мия опускает взгляд.
– Я знаю, что это безумие. Поэтому я об этом никому никогда не рассказывала. Ни Эрнесто. Ни даже Ким.
«Нет, – хочу сказать я, – ты все не так поняла. Это не безумие». Я думаю о голосах, населяющих мою собственную голову, которые принадлежат мне постарше, мне помладше или просто мне получше – в этом я не сомневаюсь. Было время – очень хреновое время, – когда я пытался вызвать и ее, чтобы она мне ответила, но ни разу не вышло. Мне отвечаю только я. А чтобы услышать ее голос, оставалось полагаться лишь на воспоминания. Но их у меня хотя бы в достатке.
Я и представить не могу, что было бы, если бы у меня в голове жила и Мия – насколько бы это меня утешило. Поэтому мысль, что они были с ней все это время, меня радует. И еще благодаря этому я понимаю, почему из нас двоих она больше похожа на нормального человека.
15
Я совершенно уверен, что когда в Орегоне рождается младенец, покидая роддом, он получает свидетельство о рождении и крошечный спальник. Все жители этого штата обожают отдыхать с палатками. И хиппи, и реднеки. И охотники, и зеленые. Богатые. Бедные. Даже рок-музыканты. Особенно рок-музыканты. Наша группа довела искусство панк-рок кемпинга до совершенства: мы могли собрать свои манатки где-то за час и выехать в горы, и пили там пиво, жгли всякую еду, играли музыку вокруг костра и дрыхли под открытым небом. В далекие нищебродские времена мы даже во время турне иногда останавливались в палатках, чтобы не селиться в каком-нибудь очередном хламовнике, населенном рок-н-рольщиками и тараканами.
Не знаю, может, это связано с тем, что, где бы ты ни жил, до дикой природы было рукой подать, но складывалось ощущение, что все орегонцы время от времени уходят пожить в леса.
Ну, то есть все, кроме Мии Холл.
– Я сплю только в кровати, – сказала мне Мия, когда я впервые позвал ее в лес на выходные. Я в ответ на это предложил взять надувные матрасы, но она все равно отказалась. Услышав, как я пытаюсь ее переубедить, Кэт расхохоталась.
– Что ж, удачи тебе в этом начинании, Адам, – сказала она. – Мы с Дэнни вывозили ее в детстве. Хотели отдохнуть неделю на побережье, но она орала целых два дня, и нам пришлось вернуться. У нее на кемпинг аллергия.
– Это точно, – подтвердила Мия.
– А я поеду, – вызвался Тэдди. – А то мне палатку только во дворе разбить удается.
– Тебя деды каждый месяц водят, – возразил Дэнни. – И я с тобой схожу. У нас просто всей семьей не получится. – И он со значением посмотрел на дочь. В ответ она лишь закатила глаза.
Так что когда Мия согласилась, я был в шоке. Случилось это тем летом, когда она перешла в последний класс, а я поступил в колледж, и мы тогда практически вообще не виделись. Дела в группе пошли в гору, так что почти все лето мы гастролировали, а Мия ездила в лагерь с оркестром, а потом к родственникам. Наверное, она всерьез по мне соскучилась. Другого объяснения этой ее уступке я придумать не мог.
Я понимал, что обычный наш панк-рокерский стиль ей не подойдет, так что взял в аренду палатку. И еще коврик-пенку. Набил едой холодильник. Я хотел, чтобы все прошло хорошо, хотя, по правде говоря, я не особо понимал, почему она вообще воспринимает саму идею кемпинга в штыки – изнеженной ханжой Мия никогда не была, могла ночью пойти в баскетбол играть – так что я и не мог угадать, какие земные блага ей необходимы, чтобы получить от этого удовольствие.
Когда я за ней заехал, проводить нас собралась вся ее семья, словно мы собирались в дикое сафари, а не на банальную вылазку на двое суток. Меня подозвала Кэт.
– Из еды ты что взял? – поинтересовалась она.
– Сэндвичи. Фрукты. На сегодня – гамбургеры, печеные бобы и сморы[17]. Ну, для аутентичности.
Кэт кивнула, вид у нее был очень серьезный.
– Хорошо, но если начнет психовать, наверное, первым делом скармливай ей сморы. Я вам тоже кое-что собрала, – и она вручила мне пакет на застежке киллограма на два. – Вскрыть в случае необходимости.
– Это что?
– Конфеты. «Нау-энд-Лейтер», «Старберст», «Пикси Стикс». Если будет слишком истерить, корми ее этим. Высокий уровень сахара в крови сделает вашу жизнь на природе достаточно безопасной.
– Гм, спасибо.
Кэт покачала головой.
– Мы вот не такие смелые, как ты. Удачи тебе.
– Да, она тебе пригодится, – ответил Дэнни. Затем они с Кэт переглянулись и начали ржать.
За час можно было доехать до нескольких отличных полян, но мне хотелось показать ей особенное место, так что мы заехали далеко в горы, где проходила старая лесовозная дорога. Меня часто возили туда в детстве.
– А где палаточный городок? – спросила Мия, когда я съехал с шоссе на грунтовку.
– Это для туристов. А мы дикарями.
– Дикарями? – в ее голосе зазвучала тревога.
– Мия, успокойся. Мой отец здесь работал, я тут все знаю. А если тебе душ нужен…
– Душ не нужен.
– Хорошо. У нас будет собственный частный бассейн, – я выключил двигатель и показал Мие наше место: прямо у реки, где образовалась небольшая прохладная и кристально чистая бухточка. Куда ни посмотри – прекрасный вид, сосны и горы, как на огромной открытке, рекламирующей красоты Орегона.
– Симпатично, – неохотно признала Мия.
– Погоди, вот еще на вид с горы посмотришь. Гулять пойдем?
Она кивнула. Я взял сэндвичи, воду, две пачки арбузных ирисок «Нау-энд-Лейтер» и мы потихоньку пошли по тропинке, немного там пошлялись, почитали под деревьями. Вернулись мы уже в сумерках.
– Поставлю палатку, – сказал я.
– Тебе помочь?
– Нет. Ты же гость. Расслабься. Книжку почитай или еще что-нибудь.
– Как скажешь.
Я вывалил на землю запчасти от палатки и принялся собирать каркас. Но она оказалась какая-то новомодная, как огромный пазл, не такая простая, к каким я привык с детства. Через полчаса еще ничего не было готово. Солнце уже спряталось за горы, так что Мия отложила книгу и стала смотреть на меня с мечтательной улыбкой на лице.
– Ну как, нравится тебе? – спросил я, весь вспотев, хотя вечер был прохладный.
– Однозначно. Если бы знала, как все будет, я бы куда раньше начала ездить.
– Я рад, что ты довольна.
– О, да. Ты точно не хочешь, чтобы я тебе помогла? Если в ближайшее время не соберешь, мне надо будет фонарь держать.
Я вздохнул и вскинул руки.
– Да, эта зараза оказалась умнее меня!
– А есть у этой твоей конкурентки какая-нибудь инструкция?
– Когда-то, наверное, была.
Мия покачала головой, встала, схватилась за верхнюю часть палатки.
– Ладно, ты берись за тот край, а я – за этот. По-моему, эти длинные штуки должны идти тут сверху.
Через десять минут палатка была готова. Я набрал камней и хвороста для костра и развел огонь. Разогрел в сковородке бургеры, а бобы запек прямо в банке.
– Я поражена, – сказала Мия.
– Что, полюбила жизнь на природе?
– Я этого не говорила, – ответила она с улыбкой.
И лишь позднее, после того как мы поужинали, съели сморы, помыли посуду в залитой лунным светом реке, я поиграл на гитаре у костра, пока Мия пила чай со «Старберстом», я, наконец, понял, в чем у нее проблема.
Случилось это часов в десять вечера, хотя на природе это все равно что два ночи. Мы залезли в палатку, уютно устроившись в сдвоенном спальнике. Я прижал ее к себе.
– Хочешь знать, что во всем этом лучшее?
Я почувствовал, как она вся напряглась – но не в том смысле.
– Что это было? – прошептала она.
– Ты о чем?
– Я что-то слышала, – сказала Мия.
– Наверное, зверь какой-нибудь.
Она зажгла фонарик.
– Откуда ты знаешь?
Я забрал фонарь и посветил на нее. Глаза у Мии были просто огромные.
– Испугалась?
Она опустила взгляд и едва заметно кивнула.
– Тут бояться некого, кроме медведей, но их только еда интересует, а мы ее именно из-за этого спрятали в тачку, – успокоил ее я.
– Медведей я не боюсь, – с презрением сказала Мия.
– А чего же?
– Просто мне кажется, что я тут как легкая мишень.
– Для кого?
– Не знаю… Для людей с оружием. Для охотников.
– Это смешно. Половина Орегона охотится. Все мои родственники. Но только на животных, а не на туристов.
– Понимаю, – тихонько ответила Мия. – Дело даже не в этом. Просто я чувствую себя такой… беззащитной. Ну, я не знаю, на природе мир кажется таким огромным. И когда не можешь уйти в дом, то тебе как будто и места нигде нет.
– Вот твое место, – ответил я, укладывая и обнимая ее.
Мия прижалась ко мне.
– Знаю, – вздохнула она. – Ну и дура! Внучка биолога из лесной службы боится ходить в лес.
– Но этим же дело не ограничивается. Ты – исполнительница классической музыки на виолончели и дочь старых панк-рокеров. Ты вообще ненормальная. Но ты моя ненормальная.
Какое-то время мы лежали молча. Мия выключила фонарь и подползла ко мне еще ближе.
– А ты в детстве охотился? – шепотом спросила она. – Ты никогда об этом не рассказывал.
– Я ездил с отцом, – прошептал я. Несмотря на то что в радиусе нескольких километров никого не было, все равно почему-то казалось, что надо говорить тихо. – Он все время говорил, что на мой двенадцатый день рождения подарит мне ружье и научит стрелять. Но лет в девять я поехал со старшими кузенами, и один из них одолжил мне свое ружье. Случилось нечто из серии «новичкам везет» – я подстрелил кролика. Братья мои подняли суету, кролик зверек маленький и быстрый, и даже опытный охотник не всегда может в него попасть, а мне удалось прямо с первой попытки. Они пошли за ним, чтобы можно было показать его всем или, может, даже сделать трофейное чучело. Но увидев его в крови, я расплакался. Потом начал кричать, что надо его к ветеринару отнести, но зверек, разумеется, был уже мертв. Но нести его домой я отказался. Я заставил их похоронить кролика в лесу. Узнав об этом, мой отец сказал, что убивать надо лишь ради выгоды – чтобы съесть или снять шкуру, а иначе считай, что его жизнь пропала даром. Но он, наверное, догадался, что я для этого вообще не создан, потому что на двенадцатый день рождения он мне вместо ружья подарил гитару.
– Раньше ты эту историю не рассказывал.
– Наверное, не хотел подрывать рокерскую репутацию.
– Мне кажется, это бы ее, наоборот, только укрепило.
– Ну не. Но я в любом случае эмокор, так что все нормально.
В палатке повисло теплое молчание, а снаружи слышалось тихое уханье совы. Мия ткнула пальцем мне в ребра.
– Какой ты неженка!
– И это говорит человек, который боится на природе ночевать.
Мия хихикнула. Я прижал ее к себе, чтобы устранить всякое расстояние между нашими телами, потом убрал волосы с шеи и уткнулся в нее носом.
– Теперь ты должна мне рассказать какую-нибудь постыдную детскую историю, – шепнул я ей на ухо.
– Мои постыдные истории со мной все еще происходят, – ответила она.
– Должна же быть какая-то, которой я не знаю.
Какое-то время она молчала.
– Бабочки.
– Бабочки?
– Я боялась бабочек.
– Да что у тебя за отношения с природой?
Мия затряслась от беззвучного смеха.
– Да уж. И разве можно найти менее страшное существо, чем бабочка? Они живут-то всего недели две. Но я как ни увижу, мне дурно становилось. Родители старались, как могли, чтобы я к ним привыкла: покупали книжки про бабочек, одежду с бабочками, повесили плакаты мне в комнате. Но ничего не помогало.
– На тебя что, стая монархов[18] напала? – поинтересовался я.
– Нет. У бабушки была теория по поводу этой моей фобии. Она считала, что это связано с тем, что мне когда-нибудь придется претерпеть метаморфозы вроде того, как гусеница превращается в бабочку, и меня это пугало, потому я боялась и самих бабочек.
– Да, это вполне в ее духе. И как ты преодолела этот страх?
– Не знаю. Просто решила, что не буду их больше бояться, и со временем действительно вдруг перестала.
– Если долго мучиться, что-нибудь получится.
– Типа того.
– Можешь то же самое и с вылазками попробовать.
– Это обязательно?
– Да не, но я рад, что ты со мной поехала.
Мия повернулась ко мне лицом. В палатке стояла практически кромешная тьма, но я видел, как светятся ее темные глаза.
– И я. А можно не спать? Еще какое-то время?
– Можно даже всю ночь, если захочешь. Будем рассказывать друг другу тайны в темноте.
– Хорошо.
– Давай продолжим про иррациональные страхи.
Мия схватила меня за руки и легла мне на грудь, словно пыталась закопаться в меня всем телом.
– Я боюсь тебя потерять, – сказала она так тихо, как только возможно.
Я ее отодвинул, чтобы посмотреть в лицо, а потом поцеловал в лоб.
– Я же сказал «иррациональные». Этого-то не произойдет.
– А я все равно боюсь, – пробормотала она. Но тут же переключилась на список других странных вещей, которые ее пугают, я тоже присоединился, и мы шептались, рассказывая друг другу детские истории, до самого утра, пока Мия не забыла о своих страхах настолько, что уснула.
Через несколько недель похолодало, а зимой Мия попала в аварию. Так что с тех пор я на природе уже и не бывал. Но даже если бы все сложилось иначе, все равно я считал бы эту вылазку лучшей в своей жизни. Каждый раз, когда я ее вспоминаю, мне видится та палатка, маленький, светящийся в ночи кораблик и наш с Мией шепот, похожий на музыку, летящую к залитому лунным светом морю.
16
Ты ушла за океан
и взорвала все мосты,
Мне рукой махала ты,
Я хотел тебя догнать, но не мог,
Было поздно —
Я не чувствовал под собой ног,
Да и под ногами – только воздух.
«Мост»«Косвенный ущерб», трек № 4
Ночное небо уже разрывают лучи света. Солнце скоро встанет, и, несомненно, начнется новый день. Тот день, когда я должен улетать в Лондон. А Мия – в Токио. И часики тикают, отсчитывая секунды, как на бомбе.