Мы из подводного космоса Касатонов Валерий

"Рюмку, как и женщину, нужно держать за талию". Он даже дважды приносил в кают-компанию хрустальную рюмку, персональную, показывая, как надо держать женщину за талию, но после очередного шторма осколки этих рюмок выбрасывались за борт. После обеда для всех, не занятых на вахте, "адмиральский час" – глубокий здоровый молодой сон, для всех, кроме штурмана. Он ведёт корабль на базу. Уже к нему подходил посланец экипажа и очень вежливо интересовался: "Товарищ капитан-лейтенант! Мы на футбол сегодня успеем?". Весь экипаж – фанаты киевского "Динамо". Блохин, Буряк, Лобановский – это родные люди. Сегодня вечером трансляция матча из Киева. Надо сделать всё, чтобы успеть на футбол. Штурман погружается в расчёты. " Здесь пройти по кромке полигона, здесь немного срезать, здесь чуть-чуть отклониться от рекомендованного курса. Если увеличить скорость на два узла, то успеем".

Лодка увеличивает ход. Ветер яростно рвёт Военно-морской флаг. Стая дельфинов появляется неожиданно и начинает играть с лодкой. Один, видимо самый смелый, подплывает к форштевню и прижатый набежавшей волной задерживается поперёк корабля. Туча брызг летит перед носом лодки. Дельфины довольны. Вахтенный офицер и сигнальщик помахали им рукой. Тогда дельфины ещё несколько раз повторили этот цирковой номер. Умные животные, верные друзья моряков.

Солнце садится. Огонь Ильинского маяка зазывно манит. За кормой остаётся светящийся след. Последний поворот и …сотни огней порта, среди которых только один родной, красный огонёк причала. К нему швартуется усталая подлодка. Дело сделано! Завтра утром снова в море. Это моя работа. Море зовёт.

Вид на Ильинский Маяк.

Забермах Александр Андреевич Subscribe.Ru: Феодосия, Крым – новости.

* * *

Породнённый с морской глубиной. Материалы газеты ПОБЕДА 27 сентября 2008 г., суббота, № 108 (15196)

14 февраля в городской мэрии председатель Феодосийского общества «Подводник» вручил медаль «90 лет Вооруженным силам…» В.А.Шайдерову, а уже 8 марта мэра не стало… Это еще раз напоминает нам о том, что жизнь не вечна. Спеши делать добрые дела людям, не хами, уважай ветеранов, «возлюби ближнего как самого себя»!

Умный, доброжелательный, усталый взгляд интеллигентного человека, интересного собеседника, витязя морских глубин, скромного и немногословного, медленно повествующего годы своей биографии. «Что главным-то было в вашей службе, – спрашиваю я, – такое, что нужно передать нынешнему военно-морскому поколению?»

– Главное – любить подчиненных, прощать им промахи по службе и не допустить их потерю, ответил настоящий заместитель командира даже в свои 75, ответил не задумываясь.

19 марта 2006 года по ходатайству совета Феодосийского общества «Подводник» исполнительный комитет городского совета установил памятный знак в честь 100-летия подводных сил Отечества по улице Горького, в сквере напротив клуба морского порта. Потому что на протяжении 40 лет (1956–1996 гг.) в Феодосийском порту под разными номерами базировалась бывшая Первая Севастопольская Краснознаменная бригада подводных лодок Черноморского флота. Подводники, и в их числе капитан 1-го ранга в отставке Макаров Сергей Афанасьевич, чей юбилей мы отмечаем, внесли большой вклад в укрепление боеготовности флота, оставили заметный след в военной истории Феодосии. Консультантом в сооружении памятного знака стал бывший председатель совета общества «Подводник» капитан 1 ранга в отставке Александр Андреевич Забермах, уже ушедший из жизни. Вместе с другими ушедшими он живёт в памяти 128 членов общества.

СВВМИУ. ru:: Просмотр темы – Первый выпуск 1958 года – февраль – вторая рота. Забермах А.А.

24. Прощание Славянки

Он плакал, как плачут суровые люди, тихо, сдержанно. Слезы медленно вытекали из глаз, нехотя катились по его изрезанному морщинами лицу (возраст оставил на нем свой отпечаток)…

"Белоснежный теплоход медленно развернулся в порту и с помощью буксиров пришвартовался к пассажирскому причалу. Отъезжающие неорганизованной толпой бросились к трапу и начали просачиваться на палубу. Кругом шумели, толкались, суетились. Гремели портовые краны, оглушительно ревели сирены подводных лодок, выходящих на просторы Феодосийского залива, раздавались какие-то громкие команды из металлических динамиков. И только одна пара стояла, бережно обнявшись, без всяких движений. Они как будто прислушивались к внутренним часам друг друга, к часам, которые отстукивали последние минуты их любви. Мужчина с обычным русским лицом, не лишенным мужественной красоты и силы, в рубашке с расстегнутым воротом, в простых джинсах, в нем чувствовалась уверенность и надежность, этот сильный красивый мужчина плакал. Он плакал, как плачут суровые люди, тихо, сдержанно. Слезы медленно вытекали из глаз, нехотя катились по его изрезанному морщинами лицу (возраст оставил на нем свой отпечаток), аккуратно обходили довольно крупный нос и исчезали на волевом подбородке, которым он уткнулся в плечо любимой женщины. Ее лица не было видно. Она вся влилась в провожающего ее мужчину и потерялась на его груди. Ее плечи вздрагивали, и было ясно, что она рыдает. Они оба плакали молча, ничего не видя и не слыша. Они расставались навсегда!

Они не видели, что молодой офицер-подводник Алексей Игольников остановился, пораженный этой печальной картиной, и искоса поглядывал на них. Он только что проводил на теплоход моряков-подводников, которые направлялись на Кавказ в санаторий Черноморского флота. Моряки завершили накануне длительный поход под водой. Подводная лодка не всплывала тридцать три дня, по тем временам это был рекорд. Но достался он дорогой ценой, каждый моряк потерял в весе от восьми до тринадцати килограммов, троих человек вынесли из лодки на носилках. И вот теперь первая половина экипажа во главе с доктором капитаном Филиным убывала на лечение и отдых. Алексей выполнил поручение командира, доставил экипаж на теплоход, пожал на прощание руку своему другу Толе Филину и, ожидая отхода судна, оглянулся и… увидел трагедию.

Два человека, мужчина и женщина, не могли оторваться друг от друга. Лицо мужчины выражало неподдельное горе. Он, сильный и здоровый, страдал и плакал. Она, мягкая, хрупкая и нежная, вцепилась в него, как котенок, и никакая сила не могла оторвать ее от него. Офицер видел ее со спины. Красивые женственные ноги, мягкие округлые линии той части женского тела, которая неизбежно привлекает внимание мужчин, переходящие в талию, спина со слегка обнаженным плечом, с которого сползла шлейка сарафана. Все просто, но красиво. Как нас привлекает в женщине слабость! В ней была слабость, нежность, беззащитность. В ней была женщина, которую можно было только любить.

Молодой подводник представил себе, как эта несчастная провела последнюю ночь и последние часы перед расставанием. С каким неистовством они любили друг друга, с какой жадностью они наслаждались, понимая, что это в последний раз. Почему они прощались навсегда? Это их, только им понятная тайна. Так сложилась жизнь, так легли карты, любимая поговорка Саши из Одессы, механика с подводной лодки Алексея. У каждого своя мелодия в этой жизни. У каждого своя роль, свое предназначение. Да и не бывает настоящей любви без страданий, без переживаний! Им было суждено расстаться.

Мощный гудок теплохода прервал печальные мысли моряка. Настали последние минуты прощания. Алексей увидел обнаженные нервы, неподдельное горе, жестокость страдания. Он отвернулся, ему стало стыдно смотреть на эту интимную картину, словно он подглядывал в замочную скважину. Ему самому стало плохо. Время как бы остановилось. Он переживал чужое горе так, как будто оно касалось его…

Вдруг нежно-трогательные звуки начала марша «Прощание Славянки» раздались из береговых репродукторов. Теплоход издал последний стон и заработал винтами.

  • Наступает минута прощания,
  • Ты глядишь мне тревожно в глаза,
  • И ловлю я родное дыхание,
  • А вдали уже дышит гроза,

– неслось по всей гавани. Сердце подводника затрепетало. И слова, и прекрасная музыка Василия Ивановича Агапкина несли мощное эмоциональное воздействие. Как часто нам приходится переживать грусть расставаний! Печаль, тоска, боль в сердце. Но вот мелодия постепенно переходит на мажорный лад, поднимает боевой дух, словно говоря мужчинам, что надо взять себя в руки, собраться:

  • Прощай, отчий край,
  • Ты нас вспоминай,
  • Прощай, милый взгляд,
  • Прости – прощай, прости – прощай…

Когда молодой офицер-подводник обернулся, теплоход уже вышел из порта. Он покачивался на морской волне и увозил чью-то любовь…

На следующее утро волны прибили к берегу труп неизвестного мужчины, он сам бросился в море Он не хотел, он не мог жить. Мужчины тоже очень ранимые!.."

25. Лейтенантские будни

"Тяжела подводная служба каждого лейтенанта. Естественно, это самый младший офицер на флоте. И в отпуск он ездит зимой. И дежурит постоянно: то по казарме, то в патруле, а то и в гарнизонном карауле на гауптвахте. А если он холостяк, то вообще с лодки не выходит. Особенно, когда ночью объявляют штормовое предупреждение «Готовность № 2», всегда на лодке остается лейтенант, и он обеспечивает высокую боеготовность субмарины. Остальные еще могут понежиться около своих жен, а холостяку лейтенанту все равно делать нечего, так пусть принесет хоть какую-то пользу кораблю, где из него делают человека. Все, кому не лень. И действительно, смотришь, через несколько лет это уже не лейтенант, а капитан-лейтенант, который все знает и все умеет. А о лейтенанте как у нас говорят: «Все знает, но ничего не умеет». Знания есть после училища, а службы не знает. Вот и учат его службе. Слабый сломается, а сильный только закалится. И уже будет служить надежно. С таким и в море не опасно ходить. И рвение у него есть. Многие из них потом становятся адмиралами. Эта система на флоте отработана за триста лет существования флота. Спасибо Петру Первому!

Лейтенант Алексей Игольников, заступая дежурить по береговой казарме подводников, всегда боялся одного – погореть за семечки. В Феодосии, в этом южном городе, семечки продавались на каждом углу. Пока экипаж строем возвращается с порта на береговую базу, десять – двадцать матросов обязательно купят жареных семечек, которые так приятно пахнут и как бы сами просятся в рот.

Алексей Игольников тоже обожал семечки. А вот начальник штаба просто свирепел, когда видел на территории бригады шелуху от семечек. Грубые разносы, украшенные ненормативной лексикой, снятия дежурных и аресты с содержанием на гарнизонной гауптвахте – это был обычный набор воспитательных мер, которые использовал крутой начальник штаба бригады.

Сегодня выходов в море не было, все экипажи на берегу. Заканчивается время обеда. Впереди «адмиральский час». Полтора часа здорового мужского сна. Через несколько минут матросы лягут отдыхать, а дежурная служба начнет наводить порядок в умывальнике, гальюне и вообще на территории казармы. Сейчас везде, естественно, беспорядок, десятки матросов использовали все эти заведения по предназначению, а после «адмиральского часа», глядишь, и служба лейтенанта Игольникова закончится без замечаний. Приятно помечтать!

Но не тут-то было. Беда всегда приходит, когда ее не ждешь. Только Алексей, расслабленный после хорошего обеда, тем более, что кок-матрос Катюша (его пассия) подбросила ему персонально стаканчик сметаны, только он набил себе рот семечками, раздался львиный рык. Так ревел только начальник штаба при обнаружении шелухи. Алексей бросился на звук тревоги.

Начальник штаба в гальюне крыл всех направо и налево трехэтажным матом. Да, там был беспорядок, но главное, на что указывал перст начальника, была шелуха. Кто-то неаккуратно вытряхнул из кармана в унитаз шелуху и остатки семечек. Лейтенант Игольников по долгу службы должен был представиться старшему по званию. Он глубоко вздохнул и как бы бросился головой в омут:

– Дежурный по казарме лейтенант Игольников!

Начальник штаба, распаленный и раскаленный, не оборачиваясь, рявкнул:

– Десять суток ареста!

– Есть десять суток! – на ходу крикнул Алексей, пытаясь догнать начальника, который уже мчался на другой этаж казармы, где тоже был умывальник и гальюн. Там картина была еще хуже, прямо последний день Помпеи.

– Где дежурная служба? – вопрошал начальник штаба, в его голосе слышались рыдания и надрыв.

– Я – дежурный по казарме.

– Десять суток ареста! – и начальник бросился на выход.

Внизу уже появились командиры лодок, сорванные с коек душераздирающими криками

– Живете, как свиньи, в берлоге. А вашего дежурного по казарме я так и не видел, – набросился он на командира Алексеевой лодки.

– Как же, вот он сзади вас.

Начальник штаба медленно, как бык на арене Колизея, обернулся и впервые увидел бледного, испуганного лейтенанта Игольникова, на губе которого приклеилась одна-единственная чешуйка от семечки. Лучше бы он этого не видел! Все генеалогическое древо лейтенанта Игольникова было вытряхнуто с корнем. Все родственники, наверняка, скатились и упали с ветвей этого огромного дерева. Даже прабабушке, которую Алексей не помнит и не знает, досталось. Начальник штаба доказал, указывая на шелуху, что прабабушка у Алексея была легкого поведения, куртизанка. Самая ласковая фраза прозвучала в конце:

– Снять с дежурства. Десять суток ареста с содержанием на гарнизонной гауптвахте! Жаль, что там нет холодного карцера.

– Есть, десять суток ареста, – в третий раз за последние пятнадцать минут упавшим голосом изрек несчастный лейтенант Алексей Игольников. Опять срывалась встреча с приятной во всех отношениях девушкой Катей, служившей у них на береговой базе коком. Как она ласково сегодня смотрела на него, когда преподнесла стаканчик сметаны своему юному другу…

Сдав досрочно дежурство, Алексей прибыл к командиру для заполнения записки об арестовании:

– Сколько суток ареста записать? Больше десяти согласно уставу начальник штаба не имеет права. Командир мудро посоветовал:

– Сколько получил, столько и запиши. И сам иди на подпись к начальнику штаба.

Действительно, командир был очень мудр. Делать нечего. Надо идти на свою голгофу. Лейтенант сделал умное лицо и постучал в кабинет начальника штаба.

– Что у вас?

– Записка об арестовании.

– Давайте.

Не отрываясь от своих бумаг, грозный начальник быстро подписал документ, лишающий свободы человека на тридцать суток.

– Разрешите идти на гауптвахту?

– Идите!

Уже около дверей без пяти минут заключенный услышал грозный окрик:

– Стой! Сколько суток я вам подписал?

– Тридцать, товарищ капитан 1 ранга.

– Как вы мне не нравитесь, лейтенант. Вы даже устава не знаете. Я могу арестовать вас только на десять суток. Я вижу, вы хотите отфилонить от моря. Отдохнуть на гауптвахте. Дайте мне записку.

Начальник штаба решительно порвал записку об арестовании:

– Не выйдет. Отсидите в море. Да, да, в море!

Это было новое в мировой практике.

– А также приказываю вам изучить Дисциплинарный Устав. Совершенно ничего не знаете. Пусть командир примет от вас зачет по уставу.

Когда за прыгающим от радости лейтенантом Игольниковым закрылась дверь, начальник штаба все еще долго возмущался:

– Тридцать суток ареста. Даже командующий флотом таких прав не имеет. Как эти молодые лейтенанты рвутся на гауптвахту, лишь бы в море не ходить!

На следующий день вся бригада лодок вышла в море на сбор-поход. Две недели подводники отрабатывали задачи боевой подготовки. Лейтенант Алексей Игольников по итогам года боевой подготовки был признан лучшим, его штурманская боевая часть объявлена отличной. Значит, правильно воспитывали Алексея на подводной лодке. Сам Алексей Игольников часто повторял слова адмирала Нахимова Павла Степановича: «У моряка нет трудного или легкого пути, есть один – славный».

Успеха тебе, лейтенант. На лейтенантах флот держится!

26. Две фуражки

Дежурный по береговой казарме подводников старший лейтенант Алексей Игольников ликовал. День начинался прекрасно. Шесть утра. Только что он успел поцеловать старшего матроса Катюшу, свою хорошую подругу, которая в числе первых прибыла на службу. Ей, дипломированному коку, надо было приготовить на камбузе завтрак для всех подводников. Когда она вошла на КПП, она ахнула, увидев Алексея в новой фуражке. Ее неподдельная реакция так взбодрила юношу, что он тут же чмокнул ее в щеку, ощутив аромат хорошего мыла и чистой девичьей кожи. Старший матрос Катя вспыхнула, но, увидев, что за ними никто не наблюдает, успела прикоснуться своими мягкими губами куда-то за ухом Алексей. Оба веселые и счастливые со смехом оторвались друг от друга, поняв без слов, что впереди их ждет прекрасный вечер.

Да, свершилась мечта старшего лейтенанта Игольникова. Морская форма сама по себе очень красива. А когда она подогнана по фигуре, да еще носится с определенным изяществом, глаз невозможно оторвать от таких офицеров. Белые манжеты с запонками, золотые нашивки до локтя, шелковый галстук с заколкой, лакированные туфли. Мечта!.. Но самое большое украшение – это офицерская фуражка, сшитая на заказ в Севастополе. Со вчерашнего вечера у Алексея Игольникова новая фуражка. Да какая! Настоящая адмиральская фуражка. Материал называется кастор. Широкий кант. Высокая тулья. Вышитый вручную краб, не штампованный металлический, а именно вышитый золотыми нитками. Несбыточная мечта всех молодых офицеров.

Счастье подвалило вчера, когда моложавый все еще красивый адмирал Решетов в безукоризненно сидящей на нем морской форме проходил по причалу и внезапно увидел старшего лейтенанта Игольникова. Адмирал был в прекрасном расположении духа. Только что в Севастополе главком провел разбор учения, где на командира дивизии Решетова прямо-таки посыпались благосклонности высокого начальства. Кадровик даже намекнул ему на скорое повышение и перевод в Москву. Все внутри у адмирала пело и хотелось сделать что-то хорошее. Щеголеватый адмирал увидел знакомого по недавнему выходу в море младшего офицера, который напоминал ему себя в молодости. Офицер по знаку адмирала засучил ножками, подбежал и, конечно, дрожа, представился:

– Старший лейтенант Игольников! – А про себя добавил: – Авэ, Цезар, моритуре тэ салютант. (Здравствуй, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя).

Адмирал спросил по-отечески мягко, с отвращением глядя на фуражку Алексея:

– Игольников, что это за писсуар у тебя на голове?

Алексей, ругающий себя, что не успел скрыться от адмирала, как того требуют правила хорошего тона, заикаясь пояснил:

– Новая уставная фуражка, полученная три дня назад со склада.

Адмирал, распираемый благородством, изрек: – Зайди ко мне в каюту, возьми адмиральскую фуражку. У моего писаря возьмешь козырек от уха до уха. В другой фуражке чтоб я тебя не видел.

Алексей потерял дар речи. Наверное, высохли Великие озера в Америке или черная икра подешевела. Явно что-то случилось в мире!.. Накануне вечером, обе бригады офицеров, входящие в состав дивизии, пересекая КПП, восхищались антоновой фуражкой, в которой он прибыл на дежурство. Некоторые завидовали. Доктор Толя Филин, лучший друг Алексея, робко попросил разрешения съездить в его фуражке в отпуск в Одессу. Алексей отказал:

– В такой фуражке доктору нельзя ходить. Она слишком хороша для твоей располневшей фигуры. Флот опозоришь!

Толя, заскулив, молча растворился в ночи… А сегодня через два часа старший лейтенант Игольников был самым несчастным офицером на флоте. Он, гордый и счастливый, выскочил встречать своего командира бригады капитана 1 ранга Панкратова, ярого уставника и начетчика. Тот с ходу:

– Почему неуставная фуражка?

Ошарашенный Алексей начал блеять:

– Уставную невозможно носить. Она некрасивая. Она не смотрится.

Уставник и педант капитан 1 ранга Панкратов парирует:

– Народ дал, народ пусть и смотрит.

И тут Алексей, по молодости, конечно, совершил ошибку:

– Фуражку приказал носить контр-адмирал Решетов.

На глазах озверевший капитан 1 ранга Панкратов с металлом в голосе вопрошает:

– Кто твой командир? Я или Решетов? Кто на тебя подписывает аттестацию? Где ты получаешь денежное содержание? (Мол, кто платит, тот может и наорать).

Разгоряченный, даже дымящийся, капитан 1 ранга забил старшего лейтенанта Игольникова своими риторическими вопросами. Алексей, только что переживший фантастический взлет славы и почета в своей новой фуражке, стоял чуть не плача, опечаленный и морально избитый, и успокаивал себя по-латыни: «Сик транзит глериа мунди. (Так проходит земная слава)». Но, чтобы как-то мысленно уколоть грозного начальника, унизить его, вспомнил (про себя) философское высказывание Козьмы Пруткова: «Камергер редко наслаждается природою». Кончилось тем, что через полчаса Алексей прибыл в кабинет командира бригады в старой фуражке и доложил об устранении замечаний. «В другой фуражке чтоб я тебя не видел!»

А еще через час точно такой же разговор, с точностью до наоборот, с контр-адмиралом Решетовым. Старший лейтенант Игольников в шоке: «Как быть? Адмирал требует одно, капитан 1 ранга – другое. Совершенно противоречивые требования». Алексей метался. Что делать? Обессиленный от внутренней борьбы, он буквально взвыл: «Адмиралы и капразы. А я маленький такой!» И нашел гениальный выход. Теперь на службе он ходит в двух фуражках. Одна на голове, другая в «дипломате». В зависимости от того, кто на горизонте, фуражки быстро меняются. Все довольны! А для себя Алексей Игольников сделал вывод опять-таки ядовитыми словами Козьмы Пруткова: «А не ходи по косогору, сапоги стопчешь!» Гениальные были мужики, создатели Козьмы Пруткова, братья Жемчужниковы и Алексей Толстой. Ведь это они сказали устами своего героя: «Глядя на мир, нельзя не удивляться».

27. Созвездие «Волосы Вероники»

Море устало играло своими волнами после ночного шторма. Ветер затих, но океанская зыбь, как грудь молодой женщины, взволнованной близостью мужчины, глубоко вздымалась и опускалась, нежно покачивая подводную лодку с борта на борт. Нет-нет озорная, наиболее резвая волна подбегала к лодке и обрушивалась на неё, рассыпаясь на тысячи светло-зелёных брызг, смеясь и радуясь своей молодости и силе. По просьбе штурмана лодка всплыла в позиционное положение. Утренние сумерки самое лучшее время для определения места корабля по звёздам: и звёзды ещё яркие, и линию горизонта уже хорошо видно. Опыт подсказывал штурману, что после шторма, когда в океане действуют нестандартные течения, вызванные сильнейшим ветром, нужно обязательно «определиться», тем более, что впереди Фареро-Исландский противолодочный рубеж, который придётся преодолевать глубоко под водой.

Аккуратный, тщательно выбритый, несмотря на раннее утро, и даже пахнущий одеколоном "Шипр", штурман подводной лодки капитан-лейтенант Угольников Алексей, широко расставив ноги, стоял на рубке с секстаном в руке и спокойно, с наслаждением, определял высоты навигационных звёзд.

"Альдебаран, Сириус – две звезды, две линии положения есть!" Третья линия должна отстоять от первых двух на 120 градусов, в этом случае место корабля будет определено наиболее точно. Развернувшись всем корпусом в нужном направлении, он замер от неожиданной красоты увиденного созвездия. Десятки звёзд как нити чётко и рельефно высвечивались над горизонтом. И хотя Алексей был уже опытный штурман, он никогда раньше не видел этих звёзд. А загадочные звёзды мерцали, манили, переливались, заставляли учащённо биться сердце. Они магически притягивали. "Что за наваждение? В этих звёздах какая-то неведомая женская сила. Они и похожи на женские волосы", – наконец догадался Алексей.

Его молодое сильное тело жаждало любви, женской ласки. Излишне требовательный к себе, воспитываемый с 10 лет в закрытых учебных заведениях, в мужской среде, он стеснялся женщин, боялся их и боготворил. Стройный и подтянутый, в прекрасно сидящей на нём морской форме, он, находясь в отпуске, нередко ловил на себе восхищённые взгляды женщин, но тут же опускал глаза, краснел и совершенно не знал, что дальше делать. Где-то у Паустовского он прочитал, что женщину можно либо любить, либо ненавидеть. Он, к своему стыду, хотел любить всех женщин, носить их на руках и молиться на них. Чтобы меньше думать об этом, всю неизрасходованную силу он отдавал службе, морским походам, своей прекрасной профессии – штурмана подводной лодки. Но вот сегодня в этих сверкающих, словно рассыпанных по женским волосам бриллиантах, в этой заколдованной плеяде звёзд, он почувствовал какой-то космический разум, который говорил ему: "Алексей, жди перемен!" И вот первые лучи, ещё невидимого солнца, показались из-за горизонта и на мгновение всё вокруг стало изумрудно-зелёным. Зелёный луч! Это очень редкое явление в океане. Кто увидит зелёный луч, тот будет счастлив до конца жизни. Есть такое старинное поверье.

Необыкновенно возбуждённый, чувствуя прилив огромных сил, бросился Алексей в штурманскую рубку. Вот он, звёздный глобус. Установил широту места, затем – пеленг на загадочное созвездие, наконец, его высоту, определённую только что с помощью секстана, и как заклинание по слогам прочитал название – ВОЛОСЫ ВЕРОНИКИ.

Осенью Алексей Угольников, блестяще сдав вступительные экзамены, поступил в Военно-морскую академию. Три года учиться в Ленинграде! В родном городе. Здесь он мальчишкой шесть лет учился в Нахимовском училище, затем четыре года в училище подводного плавания. Закончив училище с красным дипломом, попросился на Северный Флот. Самый сильный, самый сложный, самый суровый. Испытав себя «глубиной погружения», пройдя школу выживания на Севере, двадцатисемилетний капитан-лейтенант Угольников спланировал для себя: на первом курсе академии – жениться, на втором – родить дочку, на третьем – научиться играть в преферанс.

Когда он увидел на Невском проспекте скромное неземное создание, все другие женщины перестали для него существовать. Всегда робкий и стеснительный, он подошёл к ней, очень вежливо взял за локоть и, почти зная ответ, затаив дыхание, спросил: "Как Вас зовут?" Она прошептала:

"ВЕРОНИКА".

Она была напугана красотой его морской шинели, большим количеством звёзд на погонах, поэтому сразу призналась, что она не ленинградка, она из Бреста. О, чудо…! Сколько тысяч случайностей должно было соединиться, чтобы эта девятнадцатилетняя девушка из далёкого Бреста оказалась в центре пятимиллионного Ленинграда, и чтобы её звали Вероникой, и чтобы она попала на глаза Алексея, и чтобы он сразу понял, что это ОНА. Действительно, от судьбы не уйдёшь. И, пожалуй, не надо уходить, чтобы её не гневить.

Через месяц была свадьба. А ровно через год родилась дочка. Молодые назвали ее Виктория, что означает ПОБЕДА. Победа любви; победа внеземного разума, соединившего их; победа над одиночеством в этом огромном мире. Сейчас в Бресте Виктория вместе с родителями часто играет в преферанс, ей уже помогает ее дочка Машенька – внучка моряка-подводника.

28. Мужская верность

Для каждого подводника большая честь побывать в Балаклаве. Это самая сложная база подводных лодок. Обрывистые скалы. Необычный вход, не видимый с моря. Причалы в центре города. Тоннели, соединенные с морем, где могут укрыться (по рассказам знатоков) до десятка подводных лодок, и даже завод для ремонта этих лодок. Балаклавские романтические легенды, описанные Куприным…

Феодосийская опытовая подводная лодка уже три недели была прикомандирована к балаклавской бригаде для отработки новой системы торпедной стрельбы. Работа нудная. Два-три дня работают на корабле инженеры, затем выход в море и… стрельба неудачна. Инженеры спорят, кричат, ищут виновного, докладывают в Москву, кое-что дорабатывают, снова выход в море и… опять неудача. Дни вынужденного бездействия разлагают офицеров, особенно по вечерам. Чтобы предотвратить всевозможные ЧП, командир утвердил график и потихоньку отправляет офицеров домой на пару дней на побывку, «на размагничивание», как шутит доктор капитан Филин. Командир лодки, молодой, подтянутый, спортивного вида, капитан 3 ранга Алексей Игольников сам женился всего два года тому назад, когда учился в Академии, и остро переживает отрыв от дома, от ласковой и нежной жены. Почему-то у нас считается, что «первым делом – самолеты, ну, а девушки…, а девушки – потом». У американцев – по-другому. В прошлом году на боевой службе в Средиземном море радиоразведка на лодке Алексея перехватила радиограмму американцев, где они просили забронировать для их жен гостиницу в Неаполе, куда их корабль прибывает на десятидневный отдых. Жен с детьми доставляют в Европу бесплатно специальным самолетом Военно-морских сил США. И пребывание в гостинице и обратная дорога – все за счет флота. Наши подводники уходят в море на шесть, девять и даже одиннадцать месяцев не только без всяких свиданий с семьей, но и «без права переписки». Мол, из писем вероятный противник может узнать, где находится лодка и чем она занимается. Не каждая жена может пережить такую разлуку без писем, без радиограмм, без надежды на скорую встречу. Если мужчины заняты в море тяжелой флотской службой и им легче перенести разлуку, то жены живут ожиданием. Только ожиданием! Поскольку все они молодые, а ждать приходиться долго, то возникает проблема женской верности, которая озадачила Алексея еще в юности. Он так ее и понимал: «Эй, моряк, ты слишком долго плавал, я тебя успела позабыть…». Поэтому и женился он по современным понятиям поздно, в 28 лет, сказав сам себе: «…дальше отступать некуда, позади Москва». Сегодня, когда подводники шли строем по городу на береговую базу, к Алексею на шею бросилась женщина, что вызвало одобрение всего экипажа. Моряки любили своего командира. Командир нежно обнял женщину, прильнувшую к нему всем телом, ощутив через легкое платье крутые бедра, мягкий живот, шикарную грудь незнакомки. Искра мгновенного желания пронзила его, он даже молча застонал, но собрался и чуть-чуть оторвал от себя целующую его женщину. Надо же разобраться, кто такая! После мгновенного замешательства он узнал подругу жены, которая была на их свадьбе свидетельницей, и которую он не видел ни разу после свадьбы. Она в течение одной минуты сообщила, что разошлась с мужем, живет одна и что вечером ждет Алексея в гости, никто не помешает им отпраздновать их встречу. На ее радостном лице открытым текстом было написано: «Хочу мужчину!». И она долго глядела вслед морякам, любуясь ладной фигурой Алексея и улыбаясь чему-то своему…

Алексей потерял покой. Закончив все служебные дела, он взглянул на часы. До встречи оставалось два часа. Командир подводной лодки, смелый, решительный и твердый на службе, растерялся. Как быть?

Плоть и все его мужское начало требовало: «Только вперед!» Такой случай, как им не воспользоваться. Однако воспитание и серьезное отношение к супружеским обязанностям останавливало от грехопадения. «Я же сам говорил себе перед свадьбой, что других женщин для меня больше не существует. Да, есть много красивых, интересных, привлекательных женщин, безусловно, даже лучших, чем моя избранница, но я же ЧЕЛОВЕК, который отличается от животного пониманием нравственных и безнравственных поступков». Алексей себя уговаривал, успокаивал, но гормоны уже были вброшены в мозг и не давали возможности принять единственно правильное решение. Разбушевавшееся воображение рисовало картины прямо-таки Нероновского наслаждения, времен Римской империи. Ох, как сильны глубинные человеческие пороки!

«Все – иду. Если не пойду, потом буду всю жизнь жалеть. Все равно никто ничего не узнает», – успокаивал голос плоти. «Живем ради наслаждений», – толкал бес в ребро. «Маленькое приключение только освежит твое отношение к жене», – шептал вкрадчивый голос откуда-то ниже пояса. Все. Тормоза у Алексея начали давать сбой. Чтобы помочь себе, он стал судорожно искать примеры мужской стойкости из художественной литературы. Как бы поступил Лев Толстой? Правда, у него была «Анна Каренина», да и в «Воскресенье» его герои столько натворили, что вся их жизнь пошла кувырком. Пушкина тоже нельзя брать. Горячая африканская кровь не раз доводила его до беды. Тем более, что у него даже был список, что-то более ста покоренных женщин. То, что он покорил так много, еще можно понять и простить, все-таки ГЕНИЙ, но вот, что список вел, это уже не украшает мужчину. Теперь потомки разбираются и смакуют подробности, где, когда и с кем. Александр Сергеевич отпадает. Может быть, у Гоголя что-то есть? Нет, у него Хлестаков ухаживает сразу и за матерью, и за дочкой, да еще на глазах у всех. Гоголь отпадает тоже. «Остановите меня, люди», – чуть ли не в слух застонал молодой моряк. Он взглянул на часы, до назначенного времени оставался один час.

Алексей очень отчетливо вспомнил, как пару месяцев назад старший помощник командира с соседней лодки загремел в госпиталь. Его искали по всему Крыму. Официантка из симферопольского ресторана «Белая акация» провела с ним красивую ночь. «Клеопатра», – ласково называл он ее до рассвета! И если настоящая Клеопатра под утро убивала своих любовников, то современная дарила своим ухажерам…сифилис. Это была ее страшная месть мужчинам. «Моряка Сашу» искали по всему Черноморскому флоту. Он входил в двухзначное число несчастных, которых назвала царица ночи «под пытками» у врачей. Больше всего старпома, «романтика моря» (как он говорил о себе, представляясь женщинам) расстроило, что расплачиваться придется всего лишь за одну ночь. За такой ничтожный проступок такая страшная цена. Цена, действительно, была страшная, потому что и жену старпома пришлось лечить. Он принес болезнь в дом. Семья трещала по швам.

До встречи осталось полчаса. «Еще можно успеть», – вкрадчиво напевал ему бесенок. Алексей вытащил фотографию жены. Красивое девичье лицо, нежная кожа, ласковые добрые глаза, обаятельная улыбка, ровные белые зубы – она улыбалась и звала его к себе. Он даже почувствовал ее запах. Запах любимой женщины. Сколько она подарила ему невероятных, неземных наслаждений. Разве может он растоптать ее любовь? Разве может предать ее? Сколько грязи несет супружеская неверность. Сколько лжи наслаивается при этом. Только от нас самих зависит, чтобы дома отношения были чистые и честные. «Жену, как и профессию, выбирают раз в жизни», – вспомнил он заповедь отца. У них в семейном клане никогда не было разводов. И не будет. Не будет и маленьких подлых измен.

Алексей взял себя в руки. Усилием воли обуздал разбушевавшиеся гормоны. Буря в его молодом теле утихла. Здравый смысл взял верх. Скоро, всего лишь через неделю, корабль вернется на базу. Его ждет самое прекрасное, что есть в жизни, – встреча с любимой женщиной после долгой разлуки. Он встал, включил радио. Хрипловатым голосом Джорж Марьянович, югославский певец, пел о любви:

  • «Любимая, верь мне. Пойми, что есть на свете и мужская верность!»

29. Рядовой эпизод

Меня всегда восхищала Балаклава – главная база черноморских подводников. Сложная изрезанная бухта. По ее берегам исторически формировался городок. Во времена А.И. Куприна это было нормально и естественно. Рыбацкие лодки с барабулькой, форелью, бычками подходили к берегу, разгружались. Живая рыба тут же раскупалась толпившимися покупателями. С еще «теплыми» деньгами рыбаки шли в многочисленные таверны, подвальчики, кофейни, где утоляли жажду жизни молодым вином и красивыми женщинами.

Теперь же подводные лодки стоят прямо в центре города. Береговая база, обеспечивающая эти лодки, раскинулась по всей бухте. Основное средство передвижения – катер. Рейдовый катер, доставляя моряков по месту назначения, постоянно режет форштевнем грязную гладь бухты, где уже давно нет барабульки и бычков. С шутками и смехом мой экипаж высаживается на берег, и мы направляемся сдавать зачеты по легководолазной подготовке. Этот элемент учебы подводника не простой. У меня много молодых матросов, поэтому я принял решение, что все офицеры, и я сам – командир, капитан 3 ранга Алексей Игольников, личным примером практически покажем, как надо действовать в легководолазном снаряжении. Я пойду первым. Накануне с мичманом водолазом-инструктором мы обговорили все действия, он готов и ждет нас. «Аппарат для вас я подготовлю и проверю лично», – с профессиональной гордостью обещал мне опытный инструктор.

Прекрасная погода, не жарко, начало осени. Мичман, желая сделать все, как положено, вынес схемы и макеты на улицу перед зданием водолазной каптерки для проведения получасового теоретического занятия. Матросы расположились полукругом вокруг него тут же, на берегу. Слушая вполуха рассказ инструктора об устройстве давно известного мне изолирующего дыхательного аппарата, я увидел моего старинного приятеля еще с лейтенантских времен – Леву Краснова, которого не видел лет десять. Стройный, подтянутый, в красивой морской фуражке, сшитой на заказ в Севастополе, по моде того времени. Аккуратный. Форма на нем была, как всегда, с иголочки. Уже капитан 2 ранга, обогнал меня в звании. Любимец женщин. Они его любили за многие качества, но главное – за умение молчать. Ни об одной его пассии мы никогда ничего не знали. Даже после расставания его бывшие подруги продолжали его любить или, по крайней мере, хорошо о нем вспоминать. У Левы был врожденный талант. Многие ему завидовали хорошей завистью. По-мужски неловко обнялись и, конечно, увлеклись воспоминаниями. Отойдя в сторону, договорились о встрече вечером в ресторане «Дары моря». Я проводил его до поворота тропинки и стал возвращаться назад…

В это время мичман, закончив теорию, подошел к приготовленному для меня аппарату и начал показывать на нем основные узлы, детали и баллоны с кислородом и гелиокислородной смесью. По его замыслу, я должен был надеть аппарат, и он на мне хотел провести показную часть занятия, чтобы я после всех его проверок сразу же погрузился под воду.

Видя, что я немного задерживаюсь, мичман отстегнул мой кислородный баллон, говоря, что перед погружением надо проверить давление в баллоне, мол, обычно он это делает непосредственно на подводнике, готовом к спуску. Держа баллон в левой руке, правой он взял небольшой манометр и присоединил его к кислородному баллону. Со словами: «Проверяю давление в кислородном баллоне» – он открыл вентиль. Раздался… взрыв.

Я вскинул голову. Мощная струя огня под большим давлением выскочила из баллона. Мичман остолбенел. У него в руках находился как бы газовый резак со струей огня метра три. В любой момент баллон мог взорваться. Пламя с ревом вырывалось наружу. Картина была жуткая. Штуцер, куда был прикручен разорвавшийся манометр, на глазах становился белым от огромной температуры горения. «Бросай баллон в море», – крикнул я на ходу, подбегая к застывшим в шоке матросам. Мичман неуклюже, видимо, боясь быть обожженным, бросил горящий баллон в сторону моря. Не долетев метров пять до воды, он упал на камни, продолжая шипеть и извергать огонь. Взрыв неизбежен. Взрыв кислородного баллона под большим давлением равнозначен взрыву бомбы или снаряда с двадцатью килограммами тротила. Кругом люди. Жертвы могут быть страшными. «Ложись!», – заорал я истошным голосом. Матросы дисциплинированно упали на землю и закрыли головы руками. Я встал за дерево, не в силах оторвать взгляда от горящего монстра. Прошли 10, 20, 30 секунд, показавшиеся мне часами, Рев огня перешел в свист, свист в шипение, потом – в сипение и легкий кашель. Наконец, все стихло. Пронесло?! Матросы начали поднимать головы, но все смотрят только на меня. Я показываю рукой – лежать. «Товарищ мичман, – командую водолазу-инструктору, – идите выясните, что там». Мичман с опаской идет на берег. Он сосредоточен и собран. Вдруг лицо его… расплывается в улыбке. Он протягивает руку, берет баллон, лежащий наполовину в воде между камнями, и, счастливый, оборачивается к нам. Баллон пуст, кислород сгорел весь. Металл еще горячий, баллон дымится от пара. Мичман пришел в себя. Матросы поднимаются, отряхиваются. Слышатся смех, соленые флотские шутки. Но больше всех насмешил нас виновник этого ЧП.

Когда все уселись на свои места, он на полном серьезе объявил, как ни в чем не бывало: «Вот, товарищи подводники, вы практически убедились, как кислород реагирует даже на незначительное появление масла. Манометр был протерт масляной ветошью, и этого хватило, чтобы произошел взрыв». После этой фразы был еще один взрыв – дикого хохота. После пережитого людям требовалась разрядка, поэтому хохотали все: и матросы, и офицеры, и «шутник» мичман, и даже я, командир лодки, забыв про субординацию.

Считая, что дважды в одну и ту же воронку снаряд не попадет, занятия были продолжены. Когда весь экипаж сдал зачеты и веселые неунывающие матросы направились к катеру, я подошел к мичману. Он с пониманием посмотрел на меня и, волнуясь, сказал: «Вы сегодня родились заново. Ведь этот баллон должен был загореться на вас. Струей огня вас могло разрезать пополам. Спасибо, что вы не отдали меня под суд. Обещаю, этого никогда больше не повторится». Я с самого начала знал, какая беда могла быть со мной. Мне повезло. Мой давнишний друг Лев Краснов спас меня. Даже не догадываясь. Вечером, когда мы с ним наслаждались дарами моря, я ничего не сказал об этом. Для нас, подводников, это рядовой случай, незначительный эпизод. Сколько их уже было и сколько еще будет!

Мы пили прекрасное крымское вино «Мадера», дважды рожденное солнцем. Сначала на бескрайних виноградниках, а потом – в бочках под палящим солнцем в течение трех лет. Говорили о службе. Вспоминали товарищей, которых ненасытное море забрало от нас молодыми. Решили, что мы везучие. Грех жаловаться. Выпили за тех, кто в море. За наших в море, как сейчас говорят. «И все-таки море останется морем, и нам никогда не прожить без морей…» Конечно, выпили за красивых женщин, любивших нас, и которых любили мы. За всех женщин!

Теплая крымская ночь с яркими звездами, с голосящими цикадами обволакивала нас. Легкий аромат солярки тянулся из Балаклавской бухты. Мотыльки летели на огонь лампы, стоящей на нашем столе. Луна, ярко-красная, восходящая, совершенно круглая луна, ласково улыбалась нам.

Завтра выходим в море – погружение на предельную глубину. Тоже рядовой эпизод. Сложный и опасный. Мы – моряки-подводники, готовые ко всему.

30. Мяч на снегу

Севастополь зимой для нас, мальчишек «шестидесятой широты» – это чудо. Снега нет, морозов нет. Сыро, пасмурно, ветрено. Но иногда подойдет антициклон и, как сейчас, полмесяца стоит солнечный февраль. Скоро появятся подснежники. Но вдруг в ночь на субботу загудело, зашумело, внезапно похолодало и выпал первый снег. Это редкое событие. Моряки подводной лодки «С-338», стоящей в навигационном ремонте в Килен-бухте, бросились к штурману капитан-лейтенанту Игольникову Алексею Ивановичу и упросили его организовать футбольный матч. Футбол на снегу. Это коронный вид спорта нашей субмарины в выходные дни. Штурман пошел на поводу у матросов, и весь экипаж начал готовиться к футболу.

Бросили «на морского». В итоге – сегодня встречается команда электромеханической боевой части пять (БЧ-5) «Маховик» с командой «Шпиль» – сборной интеллектуальной части экипажа: БЧ -1 (штурманский электрик, рулевые-сигнальщики), БЧ – 4 (радисты) и химик-санитар-инструктор.

Всезнающий старший помощник командира подводной лодки, веселый и жизнерадостный, капитан 3 ранга Колчин Юрий Павлович построил команду – и футболистов, и болельщиков и с песней повел на стадион. Пришли на стадион с красивым названием «КВВК» – коровий выгон высшего качества. Футболисты по шесть человек на поле и по одному в воротах замерли, ожидая сигнала. Судья, доктор капитан Филин Анатолий Александрович, достал из штанов свисток, и футбол начался.

Юрий Павлович, юморист № 1 нашей бригады лодок, повел репортаж. Почти профессиональный. Моряки-болельщики заранее улыбаются, сейчас начнутся хохмы. Комментатор набирает обороты:

«Итак, мяч попал к рулевому Долгову. Долгов отдал Копейкину. Копейкин перебросил его Рублеву и команда «Шпиль» бросилась вперед. Удар по воротам! Страшный удар… Уж не знаю, чем вратарь остановил мяч, но он застрял у него между ног. Это спартаковская школа!». Матросы шире заулыбались. ЮП (так все уважительно называют Юрия Павловича на лодке) продолжает вести репортаж: «Футболисты команды «Шпиль» во главе со штурманом Алексеем Игольниковым продолжают идти вперед. Свой зад они просто забросили. Напрасно… Нападающий «Маховика» моторист матрос Баранов по кличке «Ваня-Пеле» увидел ошибку соперника и вцепился в нее мертвой хваткой. Он вышел к воротам «Шпиля» один на один, но в это время другой «бразилец» Сашок Сагадаш в падении почти стянул с него трусы и брюки. Грубо, но все было корректно. Арбитр достал из штанов удаление, но под воздействием слез и клятвенных заверений Сагадаша передумал.

А «Ваня-Пеле» сегодня хорош, он вездесущ – только что атаковал чужие ворота, а сейчас валяется на снегу около своих». Матросы уже смеялись. ЮП в ударе: «Футболисты-интеллектуалы бросились в психическую атаку, защитник «Маховика» трюмный матрос Яков Доберман поднял ногу, и атака «Шпиля»… захлебнулась! Никто не ожидал такого исхода. Но каков защитник! Прав замполит, надо наших людей изучать глубже и «щетельней».

Комментатор в запале: «А теперь уже Сашок Сагадаш нащупал изъян между ног противника и быстро им воспользовался. Да-а-а, повторю, это школа! Высшая партийная школа! Вратарю здесь нечего делать, пусть отдыхает». Матросы-болельщики уже хохочут. «Счет 2:2. Сашок Сагадаш снова рвется к воротам «Маховика», в борьбе за мяч он оттесняет нападающего и овладевает им. Надеюсь, что с футболистом все в порядке, хотя его и уносят с поля вперед ногами. Арбитр, видимо, от избытка чувств, принимает в поле красивые позы, не думаю, что он раньше занимался балетом».

Матросы ржут, их уже не остановить. ЮП в экстазе: «Футбол на снегу принимает разгоряченный вид. От игроков идет пар. Похоже, им очень жарко. Я помню такой же тяжелый матч киевского «Динамо»: футболисты мочились на каждом шагу. Но вернемся к нашим «баранам». С ревом проносятся по полю спортсмены. Счет уже двузначный 11: 11. Кто-то мощно бьет по воротам. Все кричат: «Хулио, Хулио…». Должен вам сказать, Хулио – это имя! Удар был очень сильным. Мяч попал в голову защитника, хорошо, что не в ворота. Но… может быть сотрясение. Пора кончать этот обострившийся матч, такой футбол, как говорил Николай Озеров, нам не нужен».

Старпом дает сигнал судье в поле. При счете 17: 17 обессиленный судья – доктор Филин дает финальный свисток. Матч окончен. Подходят счастливые футболисты. «Все грязные, потные, страшные – вот что такое футбол!», – под общий хохот заканчивает репортаж Юрий Павлович Колчин. Все довольны.

Экипаж идет мыться и обедать. Завтра снова футбол. «Маховик» будет встречается с «Запалом», командой торпедистов. Все ждут нового репортажа. Снег в Крыму – это такая редкость!

31. Ах, Одесса…

Закаты, рассветы

Штормило. Дым от работающих дизелей задувало через открытый рубочный люк в отсеки. Глаза слезились, в горле стоял ком, но это не мешало штурману с наслаждением вести корабль в Одессу. Мы – моряки– испытатели. Занимаемся испытаниями новой техники для кораблей Военно-морского флота. Вчера, после очередного испытания гидроакустической аппаратуры, наша подводная лодка срочно была направлена в Одессу. Штурман подводной лодки капитан-лейтенант Алексей Игольников по такому случаю надел чистую кремовую рубашку, завязал галстук рижским узлом, остро заточил карандаши и, быстро сделав предварительную прокладку, доложил командиру, что ходом десять узлов они успеют прийти на рейд Одессы к указанному времени. Штурман давно уяснил для себя, что Кронштадт, Севастополь, Одесса – города, где обязательно должен побывать каждый моряк. Потемкинская лестница, памятник адмиралу де Рибасу, основателю города, одесские каштаны, белая акация, воспетая Дунаевским, – это все создавало прекрасное настроение для экипажа. Подводники ломали голову, с какой целью их субмарина мчится в город-герой. «Ах, Одесса, жемчужина у моря…», – напевал в кают-компании помощник командира подводной лодки капитан 3 ранга Колчин Юрий Павлович, собираясь на берег на инструктаж. Молодой офицер Алексей Игольников восхищался этим незаурядным человеком. Помощник был породист и красив, даже излишне красив, за что неоднократно «горел». Настоящий «поручик Ржевский». К нам он прибыл недавно. На исправление. Мог бы прийти командиром, но пришел с понижением на две ступени. Наказан за чрезмерную любовь к женщинам. Он уже осознал, за что наказан. Служил хорошо, поскольку службу знал и любил. Служил весело, все у него получалось легко и быстро. Частенько перед увольнением на берег, шутя, напутствовал матросов: «Вы идете в увольнение, чтобы отдохнуть душой и другими частями тела». На днях на разборе, когда проверяющий генерал из Москвы приказал зачитать свои замечания, выявленные им лично, помощник открыл блокнот и громогласно воспел изречения генерала: «На береговой базе подводной лодки «С-338» в мужском туалете торчат оголенные концы (Пауза!). Два матроса Козлов и Богуш не стрижены, на ушах висят (Пауза!). Матрос первого года службы Озеров не в состоянии умножить два плюс два». После чего разбор был свернут. Генерал вскочил в машину, хлопнул дверью:

– Поехали!

– Не заводится, товарищ генерал…

– Поехали, потом заведешь!

Все офицеры смотрели в рот своему кумиру и любое его приказание выполняли бегом и с радостью. У Юрия Павловича было бесконечное количество баек о прекрасной половине человечества. Именно он познакомил нас с одним из высказываний Бриджит Бардо: «Я не понимаю, почему некоторые женщины стесняются раздеться перед доктором. Ведь он такой же мужчина, как и любой другой». Или вот такой тонкий юмор: «Некрасивая дама наняла извозчика и встревоженно спросила: «Ваша лошадь не понесет, она не пуглива? – Ничего, садитесь, она не оглядывается». Наконец, любимая байка помощника: «Я вам должен сказать, – говорит доктор, – что у вашей жены рожа. – Знаю, знаю. Это наследственное. У тещи тоже рожа – и препротивная». Юрий Павлович любил женщин и красиво подшучивал над ними. Они не обижались…

Вечером, придя вместе с командиром с инструктажа, слегка навеселе, он объявил, что завтра в 5 утра выход в море. «Нас будут снимать в кино. Наша задача показать SOS!», – закончил помощник свое короткое выступление. Командир вообще молчал, он был еще более навеселе…

Утреннее море встретило нас туманом, сыростью и легким дождем. Командир четко, по-военному, поставил задачу. Мы участвуем в съемках учебного фильма об оказании помощи аварийной лодке с помощью вертолета. Надо подготовить несколько «раненых» матросов, которых вертолет снимет с подводной лодки, терпящей бедствие. Бывалый Юрий Павлович тут же предложил для полного правдоподобия аварии создать на лодке крен и дифферент. Предложение было принято с благодарностью. Несколько старшин и матросов, с детства мечтающих сняться в кино, наперебой предлагали себя в роли раненых и эвакуируемых. Корабельный врач капитан Анатолий Филин, одессит (вчера он тоже был на берегу, прошелся по Дерибасовской с выпущенным тралом, как он сообщил своему Другу штурману), проявив чудеса изобретательности и изворотливости, используя йод, зеленку и даже корабельный сурик, придал раненым естественный вид, перевязав их головы, руки и ноги «окровавленными» бинтами. Когда лодка прибыла в заданную точку, все было готово к киносъемке. Солнце разогнало утренний туман, дождь кончился, небо без единого облачка, море ласковое, тихое и спокойное. Мы дали согласно плану учебный сигнал SOS. Наша субмарина с креном 20 градусов на левый борт, с дифферентом 6 градусов на нос лежала в дрейфе, как бы пережив тяжелую «аварию».

Руководитель съемок со спасательного судна, находящегося рядом, объявил, что вертолет прибудет через пять минут. Все «артисты» – в ограждении рубки. Все горят желанием сниматься в кино. Кинули они «морского», кому первому быть раненым, И тут началось… настоящее кино!

Как сказал штурман, любитель интеллектуального юмора, начал действовать закон Мерфи: «Если какая-то неприятность может случиться, она случается». Неимоверно грохоча двигателем, вертолет приблизился к лодке, завис над ней. Медленно опустил лебедкой на мостик спасательное кресло. На мостике невозможно находиться: воздушная струя от винта разрывает легкие, срывает одежду, не дает открыть глаза. По команде помощника «первопроходец» с трудом влез в кресло, боцман закрепил его, дали сигнал вертолетчику выбирать трос. Только выбрали слабину, кресло зацепилось за ограждение мостика. Вертолет, не замечая этого, продолжает выбирать трос. Трос натянулся, как струна, звенит, потрескивает, того и гляди лопнет, и наш «условно раненый» фактически окажется в море и его надо будет спасать по-настоящему. Все, находящиеся на мостике, машут пилоту руками, что-то кричат, а тот, не обращая внимания, прямо-таки пытается поднять подводную лодку к себе на борт. Наконец, пилот понял, что лодку ему не поднять, дал слабину, кресло с визгом вырвалось, чуть не оторвав головы стоящим на мостике. Вертолет рванулся вверх, кресло с «раненым», как огромные качели, выпущенные из пращи, закружилось в воздушной струе от винтов, между морем, лодкой и вертолетом. Мы видели искаженное страхом лицо нашего матроса и боялись, как бы он не выпал из кресла в море или не разбился о лодку.

Оцепеневших от ужаса «артистов» как ветром сдуло с мостика, они врассыпную бросились в свои отсеки и бесследно исчезли там, распространяя микроб страха по всей лодке. Вертолет, наконец, благополучно подлетел к надводному кораблю и передал нашего «раненого» на борт. Мы облегченно вздохнули.

Не дав нам расслабиться, буквально через минуту руководитель дает указание подготовиться ко второму дублю. Командир в сердцах бросил недокуренную сигарету за борт, обернулся и… замер. Желающих сниматься нет. Все добровольцы скрылись и не подают признаков жизни, несмотря на призывы командования. Командир опять же с подачи многоопытного помощника Юрия Павловича по громкоговорящей трансляции дает обещание, что второму «раненому», изъявившему желание сниматься, будет предоставлено 10 суток отпуска. Возбужденные начальники прождали пять минут, но на мостик никто не вышел.

Командир нервно закурил внеочередную сигарету, ситуация становилась неуправляемой. И тут опять выручил Юрий Павлович. Как не вспомнить здесь высказывание адмирала Макарова Степана Осиповича: – Есть офицеры умеющие, а есть – знающие. Я предпочитаю служить с офицерами умеющими, хотя лучше всего, когда офицер и умеющий, и знающий.

Умеющий служить помощник напомнил командиру, что в седьмом отсеке торпедист Дмитрий Богуш имеет 10 суток нереализованного ареста за то, что выпил в городском увольнении. Если согласится сниматься, то участие в съемках будет зачтено как отбытие наказания. Повеселевший командир срочно вызвал нарушителя дисциплины, начал с ним беседовать. Подключился замполит и напомнил, что в годы войны кровью смывали позорное пятно в биографии. Матрос Дима Богуш затравленно посмотрел по сторонам и согласился с доводами: кровью, так кровью. Второй дубль прошел, на удивление, удачно. Уже через семь с половиной минут трясущегося от пережитого страха, но счастливого от того, что флот не опозорил и восстановил свое честное имя непьющего матроса, Диму Богуша вынимали из спасательного кресла в полубессознательном состоянии на борту надводного корабля.

Со спасателя руководитель съемок просит подготовить третьего «раненого». Желающих, естественно, нет и возможности уже нет. Тогда Юрий Павлович, психолог и знаток человеческой Души, особенно женской, моргнул озверевшему от такой нервной работы боцману, и тот представил перед глазами удивленного командира… чучело. Старая рабочая форма, набитая ветошью, газетами, использованной политической литературой, – издали настоящий матрос. Всю голову забинтовали бело-красными бинтами. Подлетел вертолет. Чучело быстро закрепили в спасательном кресле. Лебедка начала выбирать трос и третьего «раненого» благополучно эвакуировали на надводный корабль. Хорошо, что больше трех дублей снимать не стали.

Руководитель поблагодарил командира и экипаж за отличное проведение киносъемок. Так как погода была тихая, попросил пришвартоваться к борту и забрать своих матросов. Каково же было удивление всех, особенно замполита, когда Димку Богуша, который только что исправился, пришлось вести под руки, он оказался совершенно пьян. Оказывается, на спасательном судне каждому «раненому» выдавали по полстакана спирта для снятия стресса. Так рекомендовала медицина и в реальных условиях, и на учениях. Страх-то люди переживали фактический!

Как ему завидовали отказавшиеся сниматься, как они страдали, что не использовали такую возможность. А 10 суток ареста, как и было обещано, засчитали, что он отсидел. Но только не на гауптвахте, а на спасательном кресле. Те несколько минут в кресле сделали Дмитрия Петровича Богуша совершенно другим человеком. Видимо, прошло детство. Службу он закончил мичманом, награжден медалью «За отвагу». И все с легкой руки находчивого Юрия Павловича Колчина, который через полгода стал командиром подводной лодки, экстерном сдав экзамены на командирских классах. А женщины его по-прежнему любят!

Город Одесса. Памятник Ришелье

32. Васисуалий Маслёнкин

Посвящается памяти Конецкого Виктора Викторовича, моряка, писателя, однокашника по училищу подводного плавания

.

Когда Василий прибыл на подводную лодку «С-338» вторым штурманом, он с некоторым недоумением обнаружил, что попал в «уголок Дурова», как он сам определил ситуацию. Командир лодки Орлов, замполит Жаворонков, минёр Козлов. Даже доктор, одессит, интеллектуал, человек, который каждый раз перед приёмом пищи протирал руки спиртом, распространяя в кают-компании приятный аромат, заглушающий запах тройного одеколона и солярки, активно внедряемый кителем механика, и тот оказался – Филин. А когда по корабельной трансляции объявили, что мичману Баранову срочно прибыть к механику, а вестовому матросу Медведю накрывать стол в кают-компании, Вася Маслёнкин понял, что жизнь играет с ним фуги Баха.

Старпом Соболевский (!), осмотрев молодого офицера со всех сторон, сделал замечание – клапан кармана должен ровнее лежать на кармане и значок об окончании училища должен быть более вертикален. Старпом был максималист. Он чётко поставил задачу лейтенанту Маслёнкину – совместно со штурманом старшим лейтенантом Тавотовым вывести штурманскую боевую часть в лучшую на бригаде подводных лодок. А сейчас приказал срочно направляться на плавбазу, к которой была пришвартована лодка, на репетицию хора мальчиков, ибо через час смотр художественной самодеятельности. Когда через час раздвинули занавес, бригада, собранная на смотр в приказном порядке (кто не представит самодеятельность, завтра заступит в караул на гауптвахте), и комиссия из высоких штабных политработников – ахнули. На сцене стоял «Хор мальчиков» – весь офицерский состав подводной лодки «С– 338» во главе с командиром, в этом и заключалась главная изюминка старпома, поразить комиссию чёткой организацией. В центре – штурман Саша Тавотов с гармошкой. «Мальчики» на бис исполнили гимн ПЛ «С-338» «Ребята настоящие…» из кинофильма «Исправленному верить». А когда замполит Жаворонков просолировал на ломаном украинском языке «Ты ж мэнэ пидманула, ты ж мэнэ подвыла», зрители не могли сдержать эмоции, они заулыбались. Но затем, когда три матроса во главе со старшиной команды мотористов Барановым в трусах, тельняшках и в яловых рабочих ботинках исполнили «Танец маленьких лебедей», бригада пришла в неистовство. Успех был полный.

Командир Орлов, обнаруживший на сцене лишнего офицера, пригласил его вечером к себе в каюту – познакомиться. Когда в конце дня Маслёнкин доложил, что прибыл для дальнейшего прохождения службы, командир подошёл к умывальнику, вытащил графин, закреплённый по-походному на специальной полочке, и налил полстакана жидкости. Вася потянул носом, вспомнив эпизод из кинофильма «Кавказская пленница», и, как Юрий Никулин, но без улыбки спросил: «Спирт?».

«Аква вита», – поправил его командир. «Вода жизни», – перевёл про себя Вася с латинского. – «Разрешите разбавить?» «Немного, чтобы недолго мучиться». Добавив прямо из крана воды, Вася принял боевое крещение: первый раз в жизни выпил настоящего корабельного спирта. Командир оценил его подвиг и сказал, что первый зачёт он от него принял, остальные – согласно зачётному листу у старпома.

Вечер прошёл у Васи как в тумане. Офицеры, возбуждённые удачей на смотре самодеятельности, много шутили и смеялись. Механик, Саша Забермах, насмешник и острослов (кто-то шепнул Васе его подпольную кличку «Забер Бонс», аналогично Билли Бонс из «Острова сокровищ» Стивенсона), в этот вечер был в ударе. Он доложил уважаемым офицерам, что с прибытием молодого штурмана впервые штурманская боевая часть нашей гвардейской «субмарины» укомплектована на редкость единодушным тандемом, какое удачное сочетание – штурман Тавотов Алекс (в миру Александр) и младший штурман Маслёнкин Вася. Поскольку Вася для такого шикарного тандема звучит слишком просто, с сегодняшнего дня он будет называться «Васисуалий». Офицеры дружно выпили за присвоение Васи нового имени, воздержавшихся не было. В полудрёме Вася помнит, что Забермах, заливаясь соловьём, даже им позавидовал, мол, были бы вы механиками, цены бы вам не было с такими фамилиями – Тавотов и Маслёнкин. Лучшая пара на флоте!

В течение полугода лейтенант Маслёнкин активно занимался и сдавал зачёты на допуск к самостоятельному управлению штурманской боевой частью. Флагманский штурман бригады попортил ему много крови, но зато теперь Василий был уверен в себе: маяки, полигоны, створы, рекомендованные курсы – всё выстроилось у него в голове в стройную систему и заложилось в долговременное запоминающее устройство. Самым трудным оказался зачёт по устройству подводной лодки. Механик Александр Андреевич Забермах каждый день ставил ему конкретную задачу и вечером не отпускал с лодки, пока Василий не давал ему правильный ответ. Однажды, воспользовавшись задержкой механика в штабе, Василий ушёл с корабля вместе с командой в 18 часов. Поужинал и только расслабился в своей каюте на плавбазе с книгой Виктора Конецкого, как прибежал матрос и передал приказание прибыть на лодку. Механик капитан-лейтенант Забермах по-отечески провёл с лейтенантом Маслёнкиным первое философское занятие. «Вы, сэр, Васисуалий, хотите служить по закону Ома. Восемнадцать часов – и Вы уже дома. Но на Флоте, а тем более для таких, как Вы, салажат, действует закон Бернулли, в восемнадцать часов пришёл домой, а в девятнадцать – вернули». А потом очень ласково приказал: «Доложите устройство подводного гальюна».

Уже трижды сдавал Вася экзамен по устройству гальюна. Устройство секретное, потому что при неправильных действиях можно ненароком утопить подводный корабль, или же можно совершить меньшее преступление – выплеснуть содержимое унитаза на себя. Только на четвёртый раз Васе удалось «сходить в гальюн» без замечаний, совершив все необходимые 13 действий с клапанами и механизмами в строгой последовательности. Он почувствовал огромное облегчение, когда весь красный и мокрый вышел из гальюна и получил «зачёт» от механика…

Вчера проводили штурмана Тавотова в отпуск. Железный принцип продолжал действовать на Флоте: «Солнце светит, зной палит, в отпуск едет замполит; а в дождливую пору отправляют всю финдру». Васисуалий Маслёнкин остался впервые за штурмана. Уже утром, после подъёма флага, он доложил старпому, что на основании изученных им архивов на подводной лодке «С-338» давно уже не производились работы по определению и уничтожению девиации магнитного компаса. А так как на последнем выходе на боевую службу в Северную Атлантику на лодке была оторвана волной дверь ограждения рубки, а затем своими силами поставлена в базе из металлолома, то нарушилось магнитное поле вокруг нактоуза магнитного компаса, вследствие чего компас показывает направление на Север, на 20 градусов отличающееся от показаний гирокомпаса. Старпом задумался. Он планировал себе скорое продвижение по службе. А так как приближалась сдача курсовой задачи, то всё должно быть приведено в соответствие с Корабельным Уставом. «Молодец, Маслёнкин, хорошо роет землю копытами!», – подумал старпом, но вслух этого не сказал, ни к чему баловать подчинённых. У него был принцип: «Если матрос не наказан, он уже поощрён». «Готовьтесь, – сказал немногословный старпом. – Будете наказаны за то, что затянули с докладом». И даже несмотря на концовку фразы, Вася в душе пел и плясал. Девиация магнитного компаса – это целая наука.

Это музыка эпохи парусного флота, когда деревянный корабль и магнитная стрелка сливались в танце маневрирования, в результате которого основное средство кораблевождения – магнитный компас, обузданный и прирученный дополнительными магнитами, показывал строго на «Север». На подводной лодке всё не так. Магнитный компас на полностью металлическом корабле может показывать только «погоду», если не знать «Теорию магнитного компаса» Хайнацкого. Вася знал её на «отлично», и хотел блеснуть своими знаниями. Как опытный подводник он уже понял: чтобы исключить вредное влияние корабельного металла, ограждение рубки подводной лодки делается из немагнитных материалов. Верхний рубочный люк вытачивается из бронзы. И герметичный нактоуз, где размещается картушка магнитного компаса и корректирующие магниты, также изготавливается из немагнитных сплавов.

Механик Забермах, обнаружив буйную энергию Васисуалия и его штурманского электрика, матроса Скворцова (!), пытавшихся в ограждении рубки разобрать что-то неразбирающееся, проявил профессиональный интерес, ибо он нёс персональную ответственность за непотопляемость корабля. Вася с пафосом объяснил, какая благодать обрушится на их подводную лодку, у них, единственных на бригаде, будет отлично действующий магнитный компас.

Механик смахнул слезу и, скучая, сказал, что стоит лодке погрузиться несколько раз на предельную глубину, её магнитное поле от страшных сжатий меняется. И девиация магнитного компаса вновь будет требовать определения и уничтожения. А так как магнитный компас – это запасное средство кораблевождения, то ему сейчас уделяется столько внимания, сколько он заслуживает, не больше. Вася задохнулся от гнева и гордо сказал, что если надо, то он ежедневно будет заниматься определением и уничтожением девиации магнитного компаса. Механик мудро промолчал, правда, вечером доктор Филин почему-то был к Васе более внимателен.

Наконец, Васин день, который древние греки отметили бы белым камушком, настал. Море 1–2 балла. Ветер – штиль. Лодка прибыла в полигон. Вася крикнул в переговорное устройство, представляющее собой трубу, идущую по всей лодке и выходящую на мостик: «Внизу! Запишите. Начали уничтожение девиации. Хода и курсы переменные!».

«Подводные лодки 613 проекта». Серия «Боевые корабли мира», С-Пб, 2002 г.

Комбриг, находящийся на мостике, опытный подводник, любовался работой молодого штурмана. Сколько энергии, задора у этих ленинградских мальчишек, которые только вчера пришли на Флот. Воистину, на лейтенантах держится флот. Для этого лейтенанта сегодня праздник. Как старается. Лишь бы не перестарался, подумал многоопытный комбриг. Вася колдовал, Вася творил. Нактоуз, где размещается магнитный, компас разобран, регулировочные магниты оголены. Их много: продольные, поперечные. Они в своих каретках могут двигаться вверх, вниз, влево и вправо. Когда Вася увидел это хозяйство, он нервно задышал, и ему стало жарко. В теории Хайнацкого всё выглядело проще. Начали движение. На курсе корабля ноль градусов продольными магнитами он с трудом довёл девиацию до нуля. По лбу катились крупные капли пота. Приказал лечь на курс 180 градусов, поперечными магнитами уничтожил девиацию, как положено, наполовину. Такую же операцию повторил на курсах 90 и 270 градусов. Странно, а что делать с вертикальным магнитом? И, вообще, откуда он взялся. В Васиных конспектах его не было. Может быть, в этот день он был в патруле на Балтийском вокзале. На всякий случай покрутил маховик, каретка с магнитом поднялась на пять сантиметров. Теперь надо всё маневрирование повторить, чтобы быть уверенным в правильной работе магнитного компаса. Прошёл ещё час нервной и изматывающей работы. Тут у механика забарахлил дизель, врубили электромотор, режим движения нарушился, надо начинать всю процедуру с начала. Комбриг закурил очередную сигарету. Ему перестала нравиться работа молодого офицера. Он спустился в ограждение рубки проверить чистоту и порядок. Только легли на курс, показался «рыбак», который нахально шёл на пересечение курса. Наш курс менять нельзя, мы строго на зюйде, Вася колдует с поперечными магнитами.

Командир вдруг очнулся, когда до «рыбака» оставалось не более одного кабельтова. «Стоп оба дизеля. Оба полный назад!» Подводная лодка задрожала как загнанная лошадь. Полторы тысячи тонн тянули её по инерции вперёд, а винты, набирающие мощь, пытались заставить остановиться и идти назад. Василий с ужасом наблюдал, как лодка продолжает сближаться с рыбацким сейнером. Он этому виной. Он главный, кто отвечает сегодня за безопасность кораблевождения. Он увлёкся магнитами и потерял чувство опасности. Позор! У Васи впервые защемило сердце. Наконец, вспененная вода вдоль борта пошла вперёд, и лодка медленно-медленно, словно нехотя, начала двигаться назад.

Комбриг снизу, из ограждения рубки крикнул: «Что случилось?» Командир не растерялся и чётко доложил: «Отрабатываем реверс, товарищ комбриг! Замечаний нет». «Молодцы, – похвалил комбриг, – наконец-то занялись делом». Вася посмотрел на командира, командир многозначительно на лейтенанта Маслёнкина и сказал сквозь зубы одно слово: «Заканчивайте».

Вместе со штурманским электриком матросом Скворцовым Вася с трудом собрал нактоуз магнитного компаса. Появился комбриг. Приказал ложиться на створы для проверки результатов работы. Большего позора Василий никогда не испытывал – при пересечении створов разница между магнитным пеленгом и пеленгом по гирокомпасу составила 26 градусов. Комбриг махнул рукой на штурманскую службу гвардейской «С-338» и приказал командиру следовать с ним вниз для проверки службы в отсеках лодки.

Спускаясь в центральный пост, они услышали привычные каждому моряку удары костяшек и возгласы: «Шесть-шесть; пять-пять; рыба; козёл; с погонами…» Вахтенный матрос, который полдня тренировался, чтобы красиво встретить комбрига, растерялся, приложил руку к пилотке, замер и сказал шёпотом одно слово: «Здрасте». Комбриг побагровел, командир стушевался. «Дайте вахтенный журнал, что вы там записали за весь день? Читайте вслух сами свои каракули», – возмущённый комбриг вернул журнал вахтенному. Матрос, взбодрённый гневным командирским взглядом, громко на весь отсек зачитал: «Начали уничтожение авиации, хотя и курсы переменные!» Хохотали все, даже комбриг. Он поставил командиру за этот выход в море 2 балла. За отсутствие организации службы объявил всей лодке неделю «оргпериода» без схода на берег, прислал флагманских специалистов и по их докладам оказал «практическую помощь» в приказе по соединению. Через три дня выход в море повторили. Флагманский штурман за два часа уничтожил девиацию, объяснив Васе, что такое продольные и поперечные магниты. Оказывается, Вася по молодости их перепутал и делал всё наоборот.

А Вася вошёл в историю. Теперь он назывался «Васисуалий Маслёнкин – Конан-разрушитель». А вся штурманская боевая часть – «терминаторы». Конечно, а как ещё, если они в море уничтожают авиацию, хотя и курсы переменные.

33. Вспоминая Мастера

К 80-летию Булата Шалвовича Окуджавы – 9 мая 2004 года

Лейтенант Игольников Алексей Иванович прибыл вторым штурманом на подводную лодку «С-338», и в первый же вечер, когда он согласно Уставу Петра Первого представлялся офицерам, выяснилось, что на корабле знают и любят Булата Окуджаву. Саша Петров, старший штурман, под лёгким подпитием набренчал на гитаре «Вы слышите – грохочут сапоги, и птицы ошалелые летят, и женщины глядят из-под руки…», офицеры дружно подхватили и с большим чувством исполнили песню до конца. Других песен никто не знал и, когда лейтенант Игольников продекламировал «За что вы Ваньку-то Морозова, ведь он ни в чём не виноват, она сама его морочила…», авторитет молодого штурмана резко возрос, и он был принят кают-компанией безоговорочно. Ему пришлось, отвечая на настойчивые просьбы, написать стихи этой разудалой песни в трёх экземплярах, после чего он взмолился и попросил, чтобы ему дали текст «Сапог». Как здорово схвачено, думал он, читая:

  • «А где же наши женщины, дружок,
  • Когда приходим мы на свой порог.
  • Они встречают нас и вводят в дом,
  • А в нашем доме пахнет воровством…»

Какие простые, но сильные и глубокие фразы. Мудрый поэт – знает жизнь! Женщина – это всегда обман; пусть лёгкая, незначительная, но всегда неправда. Это генетически заложено в женщине. Поэтому мы, мужчины, дорожим мужской дружбой, она бескорыстна, она правдива.

Позднее, находясь в глубинах Северной Атлантики и читая роман Бориса Полевого об очередной великой стройке в Сибири, он вдруг наткнулся на обидные слова: «… и как бурятский шаман, сонным, многозначительным голосом, напевал под гитару свои странные, похожие на заклинания, песенки Булат Окуджава». Значит, в писательской среде не всем нравилось творчество этого неординарного, не похожего на других, поэта. Не любят у нас непохожих, не таких, как все. Лейтенант вспомнил шутливое напутствие брату, которое тот получил, работая над кандидатской диссертацией: «Не отбивайся от учёного стада – сомнут!»

Но наша жизнь так устроена, что, чем больше начальство ругает непокорную Личность, тем большую симпатию мы испытываем к ней. Народная любовь к автору знаменитой песни «Десятый наш ударный батальон» из кинофильма «Белорусский вокзал» росла с каждым годом.

Командир лодки Орлов Юрий Степанович, настоящий ленинградский интеллигент, прекрасно пел, играл на многих инструментах, отлично танцевал, сам слагал иногда вирши о подводной службе, типа:

  • «… На подводной лодке воздух очень плох,
  • а вчера от дизеля я совсем оглох…»,

прибыл из очередного отпуска и привёз новые стихи любимого на его субмарине «вольнодумца» Булата Окуджавы. Там были невероятно лирические и нежные слова, поразившие молодого офицера Алексея Игольникова в самое сердце, «давайте говорить друг другу комплименты» или «давайте будем жить, друг другу потакая, поскольку жизнь и так короткая такая».

Гениально, лучше и не скажешь. Тем более, что на флоте очень мало говорят комплиментов, чаще посылают самым отборным матом. «На флоте матом не ругаются, на флоте матом разговаривают», – прорычал развалившийся в кресле адмирал, разгромивший только что всю кают-компанию, где ему подали на обед гренки к гороховому супу не квадратные, а прямоугольные. Сколько унижений и оскорблений приходилось терпеть молодым офицерам. Вся воспитательная работа начальства сводилась к тому, чтобы ликвидировать, уничтожить в них индивидуальность, превратить в безропотных болванов. Один московский адмирал на разборе после очередного шмона на Северном Флоте кричал на офицеров: «Запомните. На службе основное правило – не высовываться! Вы должны чувствовать себя как в окопе – поднял голову, её тут же оторвало». Другой адмирал всех нижестоящих называл на «ты» и любил распекать командиров в присутствии подчиненных, испытывая садистское наслаждение. Лейтенант Игольников как самый младший на флоте, возмущённый хамством адмирала по отношению к своему командиру, набрал воздуха и ляпнул, обращаясь к адмиралу: «Вася, ты…» Что здесь началось! Вице-адмирал Василий Николаевич С … вспомнил всех родственников несчастного лейтенанта, обтряс всё генеалогическое дерево, объявил экипажу организационный период, на неделю запретил сход на берег. Политотдел по его приказанию после тщательной проверки выяснил, что у ряда офицеров не законспектирована работа В.И.Ленина «Все на борьбу с Деникиным». В это время в лодку спустился, как всегда не знающий обстановки и немножко расхристанный, корабельный врач Толя Филин. Адмирал, увидев новое лицо, бросился к нему с криком: «Где ВЫ были?»

Врач судорожно проглотил слюну и сказал очень спокойно первое пришедшее на ум: «В гальюне». И плечами пожал, мол, что здесь такого. Адмирал как будто налетел на стену. «Вы бы ещё в театр сходили», – буркнул он уже спокойно, махнул рукой и исчез. Старший лейтенант медицинской службы Анатолий Филин был первым офицером в новейшей истории, которого адмирал назвал на «ВЫ». Действительно, после этого случая адмирал стал обращаться ко всем подчиненным согласно Уставу на «Вы».

Адмирал сделал невольно хорошее дело, подальше с глаз долой, перевёл наш «броненосец Потёмкин» на Чёрное море. Однажды штурман Алексей Игольников сидел в кают-компании и занимался «любимым делом» всех штурманов – корректурой карт. Где-то у Одессы на мелководье, где наш боевой корабль никогда не будет находиться, затонула швартовная бочка. И вот надо на всех картах, где есть опасный район, зачеркнуть красной тушью эту несчастную бочку и сделать запись внизу на ободе карты и расписаться. Работа нудная, утомительная и бесполезная, потому что через неделю эту бочку восстановят на её штатном месте, и снова надо будет корректировать карты уже в обратном направлении. Краем уха офицер слышит, что на лодку прибыл командир. Кто-то вошёл во второй отсек. Голоса приблизились и остановились возле стола кают-компании, где шла работа с картами. Алексей поднимает голову и видит рядом с командиром двух больших поэтов – Булата Окуджаву и Роберта Рождественского. Командир, улыбаясь, поощряет Игольникова на активные действия. Тот красиво, как учил командир, представляется: «Штурман подводной лодки «С-338» капитан-лейтенант Игольников Алексей Иванович». Поэты обмениваются с ним рукопожатием.

Булат Окуджава, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко и Феликс Медведев.

Булат Окуджава говорит командиру: «Только на флоте есть такие красивые слова – штурман корабля или морское звание – капитан-лейтенант, красивые золотые нашивки на рукавах. Как много романтики в морской службе. Какие подтянутые, аккуратные морские офицеры». В разговор вступает Роберт Рождественский: «Ты, Булат, всегда был неравнодушен к морякам, к морской форме. Помню, у тебя в молодости были стихи: «На синей улице портовой всю ночь сияют маяки. Откинув ленточки фортово, всю ночь гуляют моряки…» Там же в конце: «Волна соленая задушит. Ее попробуй упросить. Вот если б нам служить на суше. Да только б ленточки носить!» «Да, да», – засмеялся Булат. Они с живым интересом рассмотрели штурманские карты: изобаты, бухты Кара-Дага, течения, маяки с их характеристиками, радиомаяки, рекомендованные курсы, полигоны. Оказывается, ни тот, ни другой никогда раньше не видели настоящих морских карт. Попросили показать на карте Коктебель, где они отдыхают в Доме творчества писателей. Командир пригласил: «Пойдёмте в 1 отсек, я покажу вам торпеды. В каждой по 200 килограммов тротила. Вы сможете погладить их рукой». Штурман слышал, как они в соседнем отсеке похлопывали по семиметровому корпусу торпеды, лежащей на стеллаже. Восхищались красивыми обводами этого страшного оружия, которое мчится под водой со скоростью 45 узлов на расстояние 20 километров.

После осмотра лодки поэты посидели с офицерами в кают-компании, выпили по бокалу сухого вина за флот, за моряков, за женщин. Командир посвятил их в подводники, каждому вручил небольшой маховик от запорных клапанов на память. Булат Окуджава сказал на прощанье, что служба подводника сложная и опасная, условия нахождения на подводной лодке ужасные, что он восхищается мужеством молодых людей, которые посвятили себя морской службе, назвав их «корсарами морских глубин»…

Много позднее, уже капитан 1 ранга Алексей Игольников, бывалый и опытный моряк, тёртый и перетёртый, битый и перебитый, седой и постаревший, но не зачерствевший душой, услышал и глубоко вник в стихи, ставшие, на его взгляд, молитвой интеллигентных людей:

  • «Когда мне невмочь пересилить беду,
  • Когда подступает отчаянье,
  • Я в синий троллейбус сажусь на ходу,
  • В последний, случайный….»

Какая пронзительная тоска, свойственная каждому мыслящему человеку, какое глубокое проникновение в самые сокровенные уголки человеческой души. И здесь Булат Шалвович Окуджава не смог обойтись без моряков:

  • «…Полночный троллейбус, мне дверь отвори,
  • Я знаю, как в зябкую полночь,
  • Твои пассажиры, матросы твои,
  • Приходят на помощь.
  • Я с ними не раз уходил от беды,
  • Я к ним прикасался плечами,
  • Как много, представьте себе, доброты
  • В молчанье, в молчанье…»

Какое доверие морскому братству. Какая уверенность, что моряки помогут, даже если просто посидеть рядом и помолчать. Действительно, морю дана великая сила – смывать с человеческой души грязь и горечь.

Заключительный куплет нельзя произносить без внутреннего очищения, хочется плакать и слезами смыть всё, что наболело в душе:

  • «…Последний троллейбус плывёт по Москве,
  • Москва как река затухает,
  • А боль, что скворчонком стучала в виске,
  • Стихает, стихает».

Когда у ветерана Флота, жителя блокадного Ленинграда, капитана 1 ранга Игольникова Алексея Ивановича болит голова, а она сейчас болит частенько, он делает себе массаж и читает вслух это великое творение любимого поэта. В нём столько заключено положительной энергетики, такой мощный заряд жизни, такая ритмика стиха, что через какое-то время боль, «что скворчонком стучала в виске», действительно, стихает, стихает.

Спасибо тебе, великий Мастер. Ты надорвал своё сердце, переживая за всё человечество. «Прекрасный, редкий цветок отцвёл, ласковая звезда погасла. Трудно жилось ему: быть честным человеком на Руси очень дорого стоит». Ты ушёл от нас туда, где большинство, как говорят англичане. Но ты с нами. Ты научил нас говорить друг другу комплименты. Уважать, ценить и беречь человеческую жизнь. Делать добро, пока человек ещё жив, поскольку «жизнь человека короткая такая». Ты ушел, но ты всегда с нами, в наших сердцах. А мы, моряки, с тобой.

34. В торпедном аппарате

Ничто так не украшает женщину, как военная форма, а тем более – морская. А если еще женщина – яркая блондинка!

  • «Кудри милой от мускуса ночи темней,
  • А рубин ее губ всех дороже камней…
  • Я однажды сравнил ее стан с кипарисом,
  • Возгордился теперь кипарис до корней!»
Омар Хайям

Солнце ласковое, отдохнувшее за ночь и умывшееся в море, лукаво появилось из-за тучек на горизонте, и начался день. Легкий бриз с моря приятно освежал. Аромат цветущей акации дурманил и без того не очень свежую голову. Воспоминания минувшей ночи будоражат молодую кровь…

Черное море. Самое синее море в мире! Сколько красок! Жизнь прекрасна! Правильно говорит наш старший помощник: «Жизнь дается один раз, и прожить ее нужно в Крыму».

На ходу застегивая кремовую форменную рубашку с лейтенантскими погонами, бегу на службу. Сегодня у меня день, который древние греки отметили бы белым камешком. Нам предстоит испытание, называемое по-научному – «выход из аварийной подводной лодки через торпедный аппарат». Каждый подводник, прежде чем его выпустят в море, должен пройти подготовку по легководолазному делу, завершающим этапом которой является выход через торпедный аппарат. Всю неделю экипаж нашей «гвардейской субмарины», как шутя называет нас старпом капитан 3 ранга Колчин Юрий Павлович, изучал изолирующий дыхательный аппарат и снаряжение к нему, водолазные болезни и как их не допустить, систему сигналов для связи и действия в критических ситуациях.

Матросы голые, как у нас принято, включались в аппарат, опускались в бассейне под воду, искали на дне шайбы, гайки, куски труб, все это надо было сделать за ограниченное время. Отработав этот элемент, перешли на причал и начали погружаться в море на глубину 10 метров, надевая уже изолирующий костюм подводника – гидрокомбинезон. Опытный инструктор-водолаз мичман Голубничий, крупный, крепкий мужчина, именно о таких говорят: «Стоит он тяжелый, как дуб, не чесаны рыжие баки, и трубку не вырвать из губ, как кость у голодной собаки», не давал никому поблажек, даже нас, офицеров, заставил погружаться. Он, бывало, отбросит прядь седых волос с кирпичного лица, на котором время и заботы сначала провели, потом углубили морщины, и гаркнет свою сакраментальную фразу: «Жить хочешь? Полезай под воду». Мол, когда случится авария на подводной лодке, некогда будет учиться, там надо действовать автоматически…

Построились на подъем военно-морского флага. Доктор капитан Филин, мой друг и «сокамерник» (у нас с ним на лодке одна маленькая каютка, похожая на камеру), ощутив легкий аромат французских духов и увидев мои глаза с некоторой синевой, покрутил пальцем у виска. «Намек понял, но уж больно хороша была прекрасная незнакомка», – ответил я одним лишь движением плеч. «Красивая?» – «Хуже, чем красивая!» И все, ни слова. У нас на лодке старпом, любимец женщин и сам с восторгом отвечавший им взаимностью, ввел табу – о покоренных женщинах ни слова. «Это недостойно морского офицера. Учтите, на ваше место потом придут другие. Для них каждая наша женщина должна быть чиста и непорочна». Вот такая у него была философия жизни. Сам он был красив и породист. Аккуратный, подтянутый, всегда веселый и обаятельный, к тому же первый юморист в нашей бригаде лодок. Нередко подшофе Юрий Павлович проводил с нами, поручиками Ржевскими (его терминология), занятия, общий смысл которых сводился к одному: «От женщин одно лекарство – другая женщина!» У него был прекрасный девиз: «Если любить, то только королеву!»

Я завидовал ему, из его королев уже можно было бы создать экипаж подводной лодки. Это была бы первая в мире атомная лодка, где матросам не надо было бы выдавать вино, как нам, по 50 граммов ежедневно. Женщины с удовольствием обходились бы двойной порцией шоколада.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Кровь заливает древнюю Анкиду…Оставленная низвергнутым губителем язва – Светлая Пустошь – стремитель...
Это произведение уникально. Обычно детективы, вышедшие из-под пера великой Агаты Кристи, немедленно ...
Прекрасная и неопытная девушка из Шотландского нагорья, впервые окунувшаяся в светскую жизнь Лондона...
Когда миллионер мистер Блендиш преподнес обожаемой дочери фамильные драгоценности на день рождения, ...
Франц фон Папен, офицер Генерального штаба, политик и дипломат, рассказывает о своей деятельности в ...
Мемуары Фридо фон Зенгера унд Эттерлина, почти совершенного солдата, усвоившего все лучшие военные г...