СССР™ Идиатуллин Шамиль

– Во-первых, я почти и не тряс – так, пару раз буквально. Во-вторых, я, между прочим, вас, веселых банщиц, спасал.

Элька чмокнула меня в щеку.

– Спаситель ты наш. Пошли-пошли, народ ждет. Я тебе, кстати, один умный вещь попозже скажу.

– Сказала уже, – недовольно сказал я, раскидал судки по ответственным и пошел на свое место, подальше от тетенек, у которых все-таки переизбыток жил вытесняет из организма способности к человеческому мышлению.

Место было свободным, и два стула справа тоже были свободными.

– Серый, Бравин или Рычев не звонили? – спросил я Кузнецова.

Кузнецов тщательно дожевал и сказал:

– Я думал, один Нуреев летающий плясун, – нет, оказывается, все вы из энтих. Респект. Позвонили, встретились, говорят, едут к нам.

– Болтай, завистник, – сказал я, присаживаясь. – Гнусных намеков и ахтунга мы не боимся. Служба безопасности бдит.

– А на фига вообще служба безопасности? – поинтересовался Серега, добив оливье и принявшись чиркать по столу тревожным взглядом.

– Под Игорька теперь копаешь? – осведомился я. – Будешь валить всех, кто чуть поднялся?

Я понимал, что Каменщикова Кузнецову не простят очень многие, и он казался мне первым из этих многих. Поэтому я, едва оформив некоторые виды на кузнецовскую карьеру, принялся беспощадными подначками и гнусными провокациями наращивать слой брони на Серегином темпераменте. В принципе, преуспел и градус слегка опустил, но совсем сворачивать программу занятий не собирался – следовало поддерживать тонус. В любом случае резкой или сколь-нибудь адекватной реакции на несправедливые выпады я не опасался. И правильно делал.

– Ага и тебя свалю, дай только срок. И никакой Игорек не поможет. – Серега нашел две неразведанные салатницы, густо черпанул из обеих и принялся вглядываться в добычу.

– Почему?

– Он пацан, конечно, невероятно прекрасный, мне больше, чем родня, и ел с ладони у меня, и народ у него вроде подбирается соответствующий. Но лично я вот совсем не вижу ситуации, при которой эта служба может, а главное, должна сработать. Крыша у нас о-го-го, внешних угроз можно не опасаться. Кадровая текучка под систему выстроилась, тут тоже проблем не ожидается. С уродами типа Клима вроде сами «союзники» справятся, не будем о присутствующих, как говорится. Ну, и от милиции мы рано или поздно не уйдем, заводить придется. Технические или экономические траблы Игорек и его команда не отловят, хоть на сегментики порвутся. Так что – на фига? Большую зарплату проедать?

– Ну, зарплата у них не самая большая, так что сильно так не переживай.

– Да я и не переживаю, завидую только немного, – сказал Кузнецов и наконец приступил к внедрению в пестрые курганы.

– И не завидуй. Ребятишки свои деньги отрабатывают с таким КПД, который твоим только по средам на горизонте показывается.

– О. Вот это спасибо и зашибись. Аргументируй.

– Пытаюсь. Понимаешь, почти все, что ты сказал, – крыша, экономические аспекты, кадровая текучка, – это дилетантщина и ошибка. Служба персонала занимается всеми этими направлениями, днем и ночью, рьяно и по-честному, до стертых ног и мозолей на глазах.

– Кровавого поноса и раннего простатита.

– Тебе это тоже близко? Но даже не в этом дело, а в том, что мы очень литературоцентричная страна, а «Союз» – самый и невозможно литературный проект из всех, что когда-либо возникали. Ну вот любой дурак же согласится: пока у нас история полностью соответствует классическим советским «здесь будет город-сад». Ясенский, Кочетов, Журбины там всякие и так далее – плохо знаю, если честно, но вот фантастику всякую в детстве любил. Казанцев там, «Купол Надежды» какой-нибудь. Не читал? Просто в ноль, честно говоря. Даже страшно. Зато поначалу смириться вот со всей этой сказкой помогало – пока не втянулся.

– Знать, ненужные книги ты в детстве читал. За фантастикой тебе к Егоршеву. Он мне уже полмозга вынес своими, я даже запомнил, Спинрадами, Мирерами, Рыбаковыми – корпорация «Красная звезда», мост там какой-то, атлант, полынь... Ну и что?

– Ну и то, – объяснил я, наваливая себе всяких овощей и маринованной оленины. – В этих историях обязательно объявляется шпион-вредитель, который перегрызает главный кабель и минирует шахты радиоактивной бомбой. Вы мне скажете: таков классовый недостаток и дисквалифицирующий порок остросюжетного соцреализма. А я вам скажу: а вот ни фига. Мы что думаем, что Апанасенко до двадцать восьмого века продержится? Или что он всю дорогу будет нам в попу дышать? Или что все в мире производители электромобилей и биопроцессоров уже сейчас готовы нам рукоплескать и отдаваться всеми доступными способами, а когда мы всерьез развернемся, дружно объявят о самоликвидации в связи с собственной жалкостью и недостойнос... недостоинством? Причем я даже не столько забугорных инсургентов имею в виду, а отечественных, которым многое давалось куда большими усилиями, чем Союзу, и которые имеют все основания и обижаться, и сопротивляться.

– А люди справедливости хотят. Мы в очереди первые стояли, а те, кто сзади нас, – уже едят, – старательно проговорил Серега сквозь салат.

– Оно и видно. Вот в таких условиях и должны, не могут не возникнуть различные контуры противодействия нашему проекту и его подрыва, снаружи и изнутри, любыми способами – политическими, экономическими, техническими, эксплозионными, блин. Вдруг возникнет такой вот глубоко советский человек из застенок сигуранцы и китайской беспеки, внедрится нам в доверие, а сам примется стружку в газовый концентрат сыпать или контейнеры местами менять. Или вдруг в тундре повыскакивает из-под сопок полк симпатичных рейдеров на боевых оленях – и помчится со свистом и под страшное улюлюкание. Вот тогда наша доблестная служба безопасности и выйдет с уро-маваши наперевес.

– Гы. И перевес одержит сокрушительную победу.

– Перевес ничто против каратэ, – важно процитировал я нечто из детства, допускаю, что неточно.

– Фуфло ваше каратэ, – пренебрежительно ответил Кузнецов, – любой мухач-перворазрядник хоть троих черных поясов на раз сделает.

– Ой, – сказал я и даже вилку отложил, чтобы не мешать обонятельно-осязательное удовольствие со слуховым.

– Вот ой. Видел я каратистов всяких, и в зале, и на улице. Ногами дрыгают, как нормальный человек, это самое, рукой не махнет. А толку-то.

– Ну да, вообще ноль, – поддержал я.

– Да, ноль, – сказал Серега, заводясь. Что значит еда со специями. – Рука по-любому быстрее ходит, чем нога. Это физика.

– Геометрия. Ну-ну, и чё, и чё?

– Ну, и геометрия. Издеваешься, да? – с подозрением поинтересовался Сергей.

– Ах, что ты. Как можно. И что, значит, рука? Ходит быстрее, а каратист от нее не уходит и падает?

– Он, может, и уходит, но стоит солдатиком, голова прямо, и подбородок дарит противнику, понимаешь? Нырять не умеет, все движения по прямой, блин. Ну и нарывается сразу – и брык, шорох метро слушать. Геометрия, правильно говоришь.

– Как интересно, – восхитился я. – Видный ты теоретик, Серега, а?

– Ну почему только теоретик. Я и обосновать могу.

– Айда, – предложил я и взялся за край стола.

– Здесь? – уточнил Серега, расправляя салфетку.

– А что? Вон полянка, разомнемся заодно.

– А перед трудовым коллективом не боязно опозориться?

– Никто не может одержать сокрушительную победу над подлинным мастером, – назидательно сказал я. – Ибо проигравший заведомо не является подлинным мастером, иначе бы и не проиграл. И потом, я же не за безопасность отвечаю, мне не западло в торец принять. Пошли.

Мы быстро встали и ловко отошли – так, что даже жены спохватиться не успели, не то что упомянутый коллектив. Элька все-таки вскинулась, окликнула в спину:

– Камалов, ты далеко?

– Пять минут, – пообещал я.

Уложились даже быстрее.

Серега был не мухач, но и я ведь не три черных пояса, и даже не один, потому что за всеми этими выборно-выпускными делами до аттестационных соревнований так и не дошло. Не сказать, что это радикально исправляло исходные погрешности нашей реконструкции, – но никто ведь не обещал чистоты эксперимента.

Полянка оказалась полуукромной – восточный ее сектор скрывал подсаженный год назад карликовый сосняк. Мы бросили пиджаки на сосенки и встали друг против друга. Пока шли от стола, я успел остыть и решил дать Кузнецову шанс подтормозить двигателем.

– Вот, мистер боксер, мой уро-маваши, – сказал я и замедленно продемонстрировал. – Ваш ход.

Серега тормозить не стал, кинул крюк левой от бедра. Я, конечно, голову убрал, но адреналин пошел, и все стало ясным и горячим – боевой режим. Я чуть не застонал от наслаждения и от избытка чувств крутанул вертушку голова-голова-со-сплетение, по-киношному красивую, избыточную, бесполезную, а в данном случае еще и вредную, потому что Серега поиграл корпусом, нырнул и надел бы на кулак мою молодую печенку, кабы я крутился тут всерьез. Блин, как мне этого режима, оказывается, не хватало. Спасибо тебе, Кузнецов, красавец, как выяснилось умелый, кабы не ты, совсем я заплесневел бы. А кабы не я тут был, а какой-нибудь мальчонка совсем из зала без моего опыта, в самом деле поймал бы он твой крюк челюстью и прямой печенкой – и брыкнулся бы пяточками вверх. На тебе за это двоечку нос-грудь. Ах, это просто? Ну на тебе тогда троечку горло-челюсть-печень, и тут же коленом в почку. Блин, ты куда, баран? Поздно. Вывалились на арену. Так, публика вроде обеспокоена и где-то даже повскакала с мест, и Элька, видимо, первой и сейчас психовать начнет. Надо успокоить, вот так, отскочить, на полсекунды обернуться к народу, наскоро объяснить лицом и ладошками, что мужички играют, – и Серега не совсем же отмороженный, подыграет. Мол, здравствуйте, товарищи, весь вечер вашему вниманию клоуны Бим и Бом. Бом-м!

Левая за висок прошла. Не подыграл. Ладно, хоть вскользь. Вот же урод. Ну на тебе тогда ответку. А, уходим? А мы приходим. Темп. Ити-ни, ити-ни-сан, ити-нисан, и локтем с разворота. О, пробил. Теперь в корпус, темп, темп, только прямыми – и за локтями следить, опять левая пошла, – а вот тебе жесткий блок, у вас в боксе такого нет. Скривился, наверное, не до любований, еще в корпус, двойка, перевод в голову. А теперь я тебя завалю. Ух-х-х.

Я задохнулся, ослеп и оглох, на автомате отшагнул назад в глухой защите, лихорадочно пытаясь сообразить, что случилось – нокаут, разрыв шейных позвонков или я ухнул в древнюю берлогу, провалился и лечу навстречу старым костям, вбитым кольям, голодным медвежатам и кроликам в жилетках с часами.

Способность к дыханию вернулась вместе со слухом, немедленно травмировавшим мозг запредельной какой-то трелью. Я не успел еще разжать кулаки и смахнуть остатки воды с волос и бровей, а уже сообразил, что это ненаглядная супруга решила почему-то, что супруг загнался всерьез, и поскакала разнимать классическим способом из юмористических стишков. Обдала водой из ведерка, в котором стояли бутылки – на мое счастье, сильно раньше стояли, – а теперь еще и в ухо свистнула. Что особенно обидно – метод оказался действенным. Стою весь стылый и обтекаю. Rxmt, xatnm.[6] Убью все-таки когда-нибудь, наверное.

Отдельный позор, что я ее не заметил, с ведром-то. Бай-е-ец.

Ладно, постараемся спасти ошметки лица. Я засмеялся и спросил:

– Главное – за что?

– С праздником! – рявкнула Элька, бросилась мне на шею и для убедительности поджала ноги.

Я крякнул, выпрямился и принялся сквозь душистые летящие пряди рассматривать поле боя. Зрелище было страшным. Вокруг разоренного стола бегала толпа мокрых людей, часть которых размахивала бутылками с водой что твой жонглер. Все натыкались друг на друга, обливали чем попало, спотыкались о валявшиеся в невероятном количестве пластмассовые ведра и истерично хохотали. Я поискал глазами Кузнецова, опознал не сразу, зато сразу успокоился. Он сидел на травке в позе утомленного жнеца, уронив кулачки на колени, и узнать Серегу можно было только по кулачкам да по штанам, потому что рубашка была мокрой насквозь, а голову заменяло двенадцатилитровое зеленое ведро. По ведру несильно постукивала пританцовывавшая вокруг мужа Танька. Это я, получается, сладко отделался.

– Иван Купала, что ли? – спросил я для порядка и почти без натуги – привык, видать, к ноше.

– Ага, – сказала Элька, побалтывая ногами.

– Что-то опоздали вы зверски. И вообще – нас он как касается?

– Он покровитель союзных строителей, – заявила жена, приникла к мокрому уху и щекочуще прошептала: – И великих бойцов. Ты его убил без малого, Джет Ли психованный. Чуть детей сиротами не оставил.

– Нет у него детей, – буркнул я польщенно.

– Наших детей. Чем папаша тюремщик, так лучше никакого.

– Ай, отмазался бы. Несчастный случай на охоте, ЧМТ в результате неосторожной отлучки по нужде, все такое. Я ж юрист и блатной по самое это самое. И потом, товарищ жена, деликатно напоминаю: у нас тоже детей нет.

– Ну, это пока, – сказала Элька и осветила сияющими глазами мое тусклое глазное дно. Сияние проникло.

Я аккуратно подхватил Эльку под согнутые коленки, поднял и спросил:

– А когда?

– Что – когда?

– Xatn, sine aqtq sekundan citte. Tiz yt.[7]

– Ой, испугал. В апреле. Ну, или чуть раньше – это уж как кормить будешь. Ой, пусти, маньяк носатый! Пусти, говорю!

Фиг я ее отпустил.