2012. Танго для Кали Северный Олег

Зато практичности и здравости её суждений сейчас следовало бы позавидовать. Всё верно — из них двоих кто-то может витать в облаках, тогда другой обязан стоять на земле и сохранять холодный рассудок.

— Седой как-то сказал… в общем, я тогда про отношения его спросила, про Татьян и про баб прочих, а он мне: «От ваших отношений зависит будущее Вселенной, а ты мне про каких-то баб говоришь…» Я тогда не поверила.

— Ладно, это ерунда. Сила, воля тоже. Главное — кольца энергетики. Твои и мои.

— Слушай, давай завтра действительно за город поедем? Я матери скажу, что в фитнес-клуб иду, на весь день, там телефон не ловит.

— Можно попробовать.

Конечно, можно. Нужно. Необходимо. Мысль об отъезде в дом зудела в голове Чёрного, как настырный комар, не позволяя уклониться и забыть о себе.

— Я подумала — а что тогда Храм? Почему он мне снился?

— Сбор энергии? Включение?

— То есть он уже нам не нужен? Всё равно хотелось бы побывать дома.

— Мы нейтральными будем, как Брюс. Помнишь, «если хранитель тут, то эпохи продолжатся, а так вся Вселенная умрёт».

— Хранитель, про которого говорила Ариста?

— Да. Это мы и есть — да, и это — да, так просто. Совсем просто.

— Мы. Голова кружится. Помнишь, как ты в кафе пошутил, будто я Нечто? А я тебе — нет, Нечто — это ты!

Антон вспомнил, как они тогда дурачились и смеялись. Вот недотёпы!

— Да, а Седой нам тогда «теплее»! А ещё я теперь понял: двенадцатый год из-за нас.

— Ты можешь в это поверить? Я весь последний год его боялась. Ты что со мной делаешь, а? И ведь все смерти из-за нас, получается.

— Игра — Тайна — Независимость! Понимаешь? Это ключ! Это маска.

Он опять утратил способность что-либо объяснять, мог только бросать основные положения своих озарений. В нём росла новая волна, поднимая его понимание на новую высоту, будоража, заряжая его энергией для действий.

— Да, теперь это и моё кредо тоже.

— Игра пойдёт, когда он в нас проявится. — Антон вдруг ощутил острый укол страха. — Бабочки. В животе.

— Ты серьёзно?

— Несколько. Всё, прошли. — Страх пропал так же мгновенно, как появился. Чёрный понял: это сигнал. — Срочно нужен камин.

— Да? Хотя там обстановка другая. — Матрёна поняла его с полуслова. — Надо с ночёвкой?

— Не знаю пока. Видно будет.

— Мать проснулась.

— Собирайся! Я еду.

— Мы едем!

— Да.

Антон поднялся, покачался на слегка затёкших ногах. Быстрее, теперь только быстрее. Он закрутился по кухне, соображая, что следует прихватить с собой. Так, свечи в доме есть, много, запасал основательно. Спички есть, а вот невесть как затесавшаяся зажигалка может и пригодиться. Проверил: рабочая — и отправил в карман. Все магические принадлежности у него там, это хорошо. Да — вино! Чуть не забыл! Чёрный имел в доме запас ритуальных напитков, но он очень хорошо представлял, во что превратился этот запас в неотапливаемом помещении после тридцатиградусных холодов — в осколки и кусочки грязного льда. Он заглянул в бар — не то, не то, не подходит — и разочарованно захлопнул дверцу. Здесь не было ничего, что соответствовало бы его цели. Значит, придётся заглянуть в ночник. Так даже будет лучше — он подумал, что не стоило бы брать у Night напиток для этого ритуала. А вот машину он у неё возьмёт — всё равно хозяйка проснётся не раньше полудня, а то и гораздо позже. Антон оделся, стараясь не шуметь, бросил в карман куртки ключи от дома и от машины и выскользнул за дверь.

Матрёна ждала его возле своего дома, за углом, чтобы не маячить под окнами. Похоже, она удирала с боем, но с победным: в небольшой сумке через плечо поместились запасной свитер и поспешно сунутые Людмилой Сергеевной мандаринки и парочка яблок — раз уж не удалось удержать дома неразумную дочь, нельзя же отпускать её в ночь и в ужасную глухую деревню голодной! Антон осторожно подрулил — он впервые после многих месяцев болезни сидел за рулём и сейчас опасался какого-нибудь подвоха со стороны своего организма. Пока организм не бунтовал — возможно, он достаточно восстановился для таких занятий. Девушка быстро забралась на переднее сиденье и прихлопнула дверь.

— Ну что, поняла? — вместо приветствия сразу набросился на неё Чёрный.

— Да, но, кажется, не совсем. Это всё слишком много для моей головы. — Матрёша сокрушённо развела руками. — Я только маленький проводник, а тут — Нечто.

— Ты не проводник, ты — моя вторая часть! Понимаешь? Ну — Брида! — Связи самых разных понятий мгновенно вспыхивали в голове Антона, и ему казалось, что достаточно их просто назвать, чтобы собеседник тотчас их тоже увидел.

Матрёна сложила губы трубочкой и замолчала на пару минут. Потом осторожно уточнила:

— Ты хочешь сказать, что мы с тобой — Иные части друг друга, как это описано у Коэльо, и что эта книга была нам дана, чтобы мы это поняли?

— Да! Да, да, умница! Всё именно так.

— И у нас одна душа на двоих?

— Да.

— А где она, эта душа? — Матрёна интересовалась вполне серьёзно, и Антон так же серьёзно ответил:

— В животе.

— Что?! — Девушка рывком повернулась к нему и чуть не схватила за руки, но остановилась, вспомнив, что он ведёт машину.

— Живот — один из энергетических центров, его знают среди самых разных культур, от славян до мексиканских индейцев. Это именно живот, не индийские чакры, хотя среди них он тоже есть. Живот безмолвен, это центр бессознательного и тишины. Он позволяет каждому быть тем, кто он есть, даёт самость.

— Ничего себе! — Девушка заворожено внимала.

— Вспомни поговорку «Не щадить живота своего» — она не о жизни, как все теперь думают, она именно о животе. У наших предков первичным понятием был живот, нужно было его кормить, кормить душу. А жизнь уже потом, следом, если не покормить живот, то и жизни не будет. И раньше все ранения живота были смертельны.

— Ага, харакири, — подтвердила Матрёша.

— Типа того. — Антон улыбнулся. — Понятия не идентичны, но похожи. У японцев «хара» — это и «живот», и «душа», и «намерения», и «тайные мысли», даже иероглиф один.

— Ой, я, кажется, поняла! — Матрёна захлопала в ладоши. — Я поняла, откуда у меня такое пристрастие к твоему пузечку! А то уже сама себе удивлялась — прямо извращенка какая-то. Никогда на животы внимания не обращала, а тут как переклинило. Пузечко моё!

Девушка рассмеялась, потом нахмурилась.

— А ведь и впрямь «моё» получается, раз одна душа на двоих, то и оно тоже.

— Что ещё непонятно? — Антон отклонился назад и чуть отпустил педаль газа — он заметил, что увлёкся и начал слишком уж «поддавать».

— Всё! — Матрёна выпрямила спину и застыла в напряжённой позе, уставившись на дорогу. — И понятно и непонятно одновременно. Теперь у меня не получается верить. Я могу представить контакт, это я хорошо могу представить, это я приняла. Я могу представить возвращение индусской богини Кали, сейчас многие боги возвращаются. А вот дальше — затык. Нечто пришёл из далёкого космоса, а богиня была здесь, на Земле, дальше я верю тебе, что они получаются одним и тем же, но не могу этого представить. Понимаешь, Кали — она наша, она внутри, а Нечто всегда был вне.

— Матюня… — Чёрный понял, что придётся проявить максимум терпения и мягкости. — Ведь ты сама мне все эти статьи собирала.

— Да, собирала, — согласилась Матрёша. — И читала все. И по одной они у меня очень хорошо укладываются. А все вместе — никак.

— Ну, смотри, Тёмная Богиня — это не просто индуистское божество, это универсальная, мировая форма Матери, которая является истинным управляющим этого мира. Это энергия, сила Времени, которая переносит нас из одной эпохи в другую, нас — как всё человечество. Она поддерживает всю энергию планеты, целиком, не разделяя на «светлую» и «тёмную». Это ясно?

— Вот это как раз — да.

— Дальше. Она, как трансцендентная Деви-богиня, держит ключи ко всему мирозданию и ко всей истинной силе. А сейчас она снова входит в сферу Земли и в человеческую среду. Входит! Чтобы люди смогли, наконец, прекратить тот бардак, который они здесь развели. Войны, религиозная рознь, отравленная экология — как в детском саду прямо. А Кали — как воспитательница. — Антон усмехнулся, представив эту картину. — Бесятся детишки в тихий час, подушками дерутся, визжат, а она вошла — и тишина полная, все по койкам, всё по правилам. Ей и делать-то ничего не надо, просто быть. В этом и есть равновесие.

— Хороша тишина! — возразила Матрёна. — Что ни день, то землетрясение, то потоп, то вулкан, а то и самолёт упадёт.

— Не без того. Это всё указатели, извещения о её приходе. Пробуждается и индивидуальное человеческое, и общепланетное сознание. Вот планета с периодичностью и хлопает себя по лбу при очередном инсайте: «Семён Семеныч!» А для нас выглядит — горы трясутся.

— Так пока она пробуждается, мы тут все и помрём, — заключила Матрёна. — Проснётся Земля, глядь — а нет уже никаких человечков, засыпаны, затоплены, с голоду померли или сами себя перебили. А кто выжил, тот крышей двинулся. Вот и весь двенадцатый год.

— Кто пройдёт сквозь огонь — выживет. И не просто выживет — поднимется на новую ступень. Кто сумеет принять огонь Кали, получит новый уровень знания, видение будущего и связь с гармонией Вселенной. Это без вариантов — или вверх, или вниз.

— Вниз — это смерть?

— Необязательно. Может быть, даже не смерть, а остановка развития. Стагнация или сброс на одну из прошлых эпох. Развалится весь хай-тёк и придётся начинать со Средневековья. Города-государства, натуральное хозяйство, примитивный обмен. Тогда уже не до просветления им будет — все ресурсы пойдут на выживание.

— А кто окажется достоин огня?

— А они дальше пойдут, на другом уровне.

— В другом мире?

— Может быть, да, может быть, нет. Но миры всё равно разделятся. Если будущее разное — разделение неизбежно, а он и-то будут видеть, куда нужно идти.

Машина неслась по ночной пустой дороге, на миг Матрёне показалось, что разделение миров уже произошло, и они с Антоном оказались совершенно одни в своём варианте будущего. Ночь, лес, дорога и Кали с ними, и всё. Она поёжилась. А потом спросила:

— Антош, ну почему именно мы? А?

Чёрный тяжело вздохнул. Ответ на этот вопрос сейчас был для него очевидным, всё складывалось в ответ, вся его жизнь. Но как же долго придётся его излагать!

— Нас готовили к этому с рождения, сам Нечто и подбирал, я думаю. А может быть, даже ещё раньше. Смотри, в моём роду всех мужчин называли именами, начинающимися с буквы «А». Получалось «Моршан А. А.» — или «МАА». Думаешь, это случайно?

— Не знаю. У меня ничего подобного нет.

— Ты сама — МА! Даже больше, ты у нас МАТЬ — Матрёна. Ты же уже так думала. Ипостась Матери может быть только твоей — не моей же! — Он усмехнулся.

— Это метки Кали? Да?

— Да. Да любую мелочь возьми! И прикинь — почему она с тобой случилась, даже не «почему» — для чего? Посмотри отсюда. У меня когда-то крестик просто так пропал. Потом медальон потерялся, он был от другой силы. Всё это исчезло, потому что оно не совпадало с Кали.

— Я думаю. — Девушка напряжённо вспоминала. — Да, если смотреть отсюда, то многое можно так объяснить. Всё детство, точно!

— А уж когда в институте контакт пошёл, это вообще просто большими буквами было написано. А я не видел. — Чёрный покачал головой. — Седой прямо в лоб и открытым текстом мне твердил: «Берсеркер»! Пустой звук было!

— Берсеркер — ключ?

— Конечно! Прямой и первый. Это слово значит «превосходящий самого себя», сам себя, себя — понимаешь?! А я, дурак, в Сети информацию искал, кого из божеств или партнёров контакта так называли. И не находил, конечно, потому что имя-то это лишь для меня было, его Седой мне назвал. Чтобы именно я это понял.

— А ты не понял и контакт пропал?

— Да. Но я не мог тогда это понять, второй половинки души не хватало. — Он подмигнул Матрёне. — Кое-кто тогда был ещё совсем маленьким.

— А потом я выросла и нашла тебя! — Матрёна довольно улыбалась.

— Да, нашла. Эх, как Снежный Волк мне всё подробно расписывал. — Чёрный вспомнил ещё одну серию подсказок, которую получал. — И кольца-то ему были нужны, и Сердце, и в Петербург Night он зазывал. Кстати, ещё в Англию. И о книге-то беспокоился. Все! Все ключи изложил. Только не понимал, что Татьяна хорошая девушка — да не та.

Чёрный начал смеяться первым, Матрёна присоединилась к нему, сбрасывая нервное напряжение в приступах едва контролируемого хохота. Антону даже пришлось отвести машину к обочине и остановить, подождать, пока они отсмеются.

— Ох, Матрёшка-неверующая, а кто меня избранным называл?!

— Да-а, так это всё для контакта было, а тут Нечто-о! — Она смешно протянула последнюю букву, получилось, как будто слово перешло в восклицание удивления.

— Нечто — ого! — подхватил Чёрный.

— Нечто — ого-го!

— Эх ты, Нюша!

— Знаешь, а ведь Нюша помогла мне самое главное вспомнить, — вдруг призналась Матрёна. — Уж не знаю, как она это сделала, но помогла. Брюс ведь тогда сказал: «Вы найдёте себя», — именно это привело тебя в полный восторг.

Истерическая весёлость прошла так же неожиданно, как накатила, они вновь понеслись по ночному шоссе и уже приближались к посёлку.

Едва Антон раскрыл ворота, чтобы завести машину во двор, как к нему бросился исскучавшийся Джой. Он ластился, крутился под ногами, молотил по ним упругим, влажным от сырого снега хвостом, прыгал и пытался лизнуть хозяина. Антон порадовался, что всё-таки сообразил прихватить пачку «Педигри», когда заезжал в магазин. Или бы сейчас ему было очень стыдно. Он въехал во двор, запер ворота и взялся кормить собаку. Протёр снегом миску, всыпал свежего корма от всей души, потрепал по холке, погладил, похвалил — пёс заслужил внимание, ему и так несладко пришлось, особенно в течение последних недель. Наконец они с Матрёной вошли в дом.

На их счастье, с электричеством всё оказалось в порядке — свет был. Им не пришлось ломать ноги, пробираясь через потёки подтаявшего льда и спотыкаясь об обломки металла. Картина разгрома была впечатляющей. Через весь коридор тянулась тонкая ледяная дорожка. В зале ковёр был засыпан кусочками чугуна, в одном месте высилась груда черепков — там прежде стояла несчастная ваза. Льда здесь не было, вода благодаря Марине не успела залить зал. Зато пол кухни покрывал ровный сантиметровый слой с парой миллиметров воды сверху — оттепель брала своё. В спальне пол оказался с наклоном, так что вся вода собралась под стенку с окном и там и замёрзла, остальная часть комнаты почти не пострадала. На отцовскую половину дома Чёрный сейчас заходить не стал — чтобы избежать лишних эмоций. Он притащил несколько охапок дров и занялся приведением помещения в пригодное для пребывания состояние.

Этот зал можно было обогреть даже свечами, некогда Чёрный проделывал такой эксперимент. У него было подвешено по канделябру в каждом углу, кроме того, здоровенный шандал на пять свечей стоял на комоде. Было ещё несколько мелких переносных подсвечников для дежурного употребления. Сейчас Антон расставил их равномерно по комнате, выгреб запасы и зажёг свечи во всех. Зал сразу наполнился мягким, приятным ароматом топлёного воска.

Разгорался камин. Пар изо рта больше не был заметен, Антон даже рискнул снять куртку. Он кинул на пол возле камина несколько шкур, добавил туда же пару маленьких подушек-думок и пригласил Матрёну устраиваться возле огня. Он сам начал готовиться к ритуалу.

Все свои магические причиндалы Антон хранил в небольшом старинном шкафчике, стоявшем в дальнем углу зала. Каждый камень, кольцо, амулет либо пантакль имели свой собственный кожаный чехол или свою собственную коробочку. Всё это было аккуратно уложено в одну большую коробку, которая заняла целое отделение в шкафу. Некоторые артефакты, кроме того, были завёрнуты в специальные ткани: шёлк, лён, а кое-что и в полиэтилен, — что усиливало степень их экранированности от окружения. Антон медленно перебирал мешочки, пока не нащупал знакомый контур сердца в одном из них. Он развязал мешочек и вытряхнул искомый предмет на ладонь.

За долгое время он уже подзабыл, как именно выглядело это его творение. Сейчас Антон смотрел и дивился самому себе — оказывается, он тогда же плотно обтянул само сердечко тончайшей чёрной кожей, прошил по контуру и сделал всё, чтобы его можно было носить на шее как амулет. Он похвалил себя за предусмотрительность, взглянул на онемевшую от удивления Матрёну, не мешкая, шагнул к ней и надел на неё шнурок с сердцем. Девушка скосила глаза, разглядывая артефакт, но не рискнула тронуть его руками. Она так и сидела возле камина, неподвижно, лишь следя расширенными глазами за манипуляциями Антона. До сих пор ей не приходилось не только участвовать, но даже наблюдать что-либо магическое.

Ритуал приходилось прикидывать на скорую руку. Радовало лишь то, что, тщательно разрабатывая и предвосхищая все тонкости и нюансы тогда, почти двадцать лет назад, начинающий маг Чёрный одновременно с формулой для активации амулета приготовил и заклинание для дезактивации. Итак, что у него есть? Гусиное перо — раз. Несколько листков той самой дорогущей бумаги, что заменяла пергамент, — два. Пузырёк — он с огромным трудом свернул крышку с небольшого зачернённого пузырька и заглянул внутрь — полпузырька тех самых чернил! Замечательно. Что ещё? Два бронзовых кубка понадобятся. Несколько ритуальных ножей. Он подумал и выбрал небольшой острый ножик с белой костяной рукояткой. Нагнулся, пошарил рукой в глубине и извлёк небольшую стальную треногу и чугунное блюдце. Вроде всё.

Свечи давали столь яркий свет, что электричество можно было отключить. Антон выключил свет, снял свитер, оставшись в чёрной футболке без рукавов — благодаря свечам и камину в помещении уже становилось жарко. Он присел в кресло, прокручивая в голове общую схему ритуала и соображая, что он ещё не учёл. Ах да, вино! На всякий случай он решил всё же заглянуть в сундук, где хранил напитки. Предчувствие его не обмануло — большая их часть действительно представляла собой тающие среди осколков бутылей грязные комки льда. Но, к удивлению, осторожно пошарив среди стекла, он всё же нашёл одну целую ёмкость. Это было белое вино «Молоко матери». Символично! И как раз подойдёт, гораздо лучше той чьей-то там, вроде бы монашьей, крови, которую он спешно приобрёл в супермаркете.

Время неумолимо двигалось к четырём утра. Успокаивало лишь то, что сейчас наступили самые длинные ночи в году, ещё долго можно было не опасаться рассвета. Притихшая Матрёна всё так же следила глазами за каждым его движением. Антон усмехнулся про себя — когда-то и он, так же затаив дыхание, следил за «матёрыми оккультистами», в то время как они «мутили обряд». Всё было готово, пора приступать. Антон развернул кресло к старинному дубовому столу, на котором красовался человеческий череп.

Обозначая особость действия, Чёрный зажёг на столе ещё одну свечу и взялся за перо. Аккуратно макая его в чернила, он выводил готическим шрифтом слова заклинания. Поднялась из глубин сознания и тут же включилась в работу его память магистра — он знал, что всё, что бы он сейчас ни сделал, окажется верным. Он создал этот обряд, он сотворил чёрное сердце, он же его и уничтожит. Антон подождал, пока написанный текст просохнет. При высыхании чёрные чернила светлели, приобретали коричневый оттенок. Теперь казалось, что заклинание написано кровью.

Теперь место. Чёрный знал, где в зале находится его личное место силы. Некогда вокруг этой точки упорно крутился Снежный Волк, в своё единственное появление в этом доме. Без сомнения, он также её почуял. Возможно, он даже мог предвидеть, чему здесь суждено произойти. Антон подошёл к камину, устроил удобное сиденье из шкур, попросил Матрёну передвинуться так, чтобы она оказалась напротив него. Он перенёс все ингредиенты поближе к огню, под руки, принёс также треножник и блюдце. Постоял, послушал треск поленьев в камине, слабый гул пламени, едва слышное потрескивание свечей. Прислушался к тишине, установившейся у него внутри. Освещённый живым, мятущимся огнём зал, несмотря на погром и потоп, сейчас приобрёл особую атмосферу торжественности и мистического присутствия. Когда Антон понял, что готов, он снял резинку, отпуская шевелюру на волю. Любой, кто занимается магией и носит длинные волосы, знает, какой это производит эффект.

Слегка морщась от жара, он кочергой разворошил угли в середине каминной топки, установил треножник и поставил на него блюдце. Матрёна смотрела на всё это и от волнения теребила висевший на груди амулет. Девушка молчала, немного испуганная и очень заинтригованная происходящим. Антон мысленно обратился к стихиям. Его призыв был в чём-то сродни деринийскому, но очень сильно переделанному под него самого. Он также подключал стихии для свидетельства и охраны, но не обращался к персонажам христианского пантеона. Вместо этого он именовал их напрямую и просил: «Встань на страже!»

— Воздух, встань на страже!

Из какой-то незаметной щели дунуло сквозняком, пронесло по залу, заплясали огоньки свечей.

— Огонь, встань на страже!

Согласованно рванулись вверх языки огня.

— Вода, встань на страже!

Внезапно стала слышна стучащая за окном капель.

— Земля, встань на страже!

Ничего не произошло, кроме того, что помещение разом приобрело вес и тяжесть, как будто ощутив тяготение Земли.

— Старт!

Чёрный развернул свиток с написанным заклинанием. Он начал медленно читать его при свете огня, давая каждому слову приобрести свой собственный вес и открыть все свои значения. Время от времени он отрывался от текста, чтобы посмотреть в глаза Матрёне. Девушка в ответ не спускала с него глаз.

Лицо Матрёны постепенно бледнело. Её глаза вспыхнули и застыли, лишь метались отражённые в них язычки пламени. По её щеке медленно сползала слеза. Антон отложил свиток, взялся за нож и сделал недлинный разрез на своём левом предплечье. Показалась кровь. Он обмакнул в неё гусиное перо, подождал, пока канал наполнится, и размашисто расписался подтекстом. Следующим движением он отхватил прядь своих волос и тут же отправил её в огонь. Раздался шипящий треск, метнулся сноп искр и исчез в пропасти дымохода. Девушка отпрянула от камина, её начала сотрясать пока ещё едва заметная дрожь.

Чёрный огляделся, словно что-то искал, но не нашёл и снова взялся за нож. От своей майки он отрезал узкую полоску ткани. Потом снова свернул в трубочку лист с текстом, обвязал этой импровизированной лентой, немного посмотрел на него в полном молчании и бросил в огонь. Теперь Матрёна дрожала сильнее. Антон жестом указал на висящее у неё на груди сердце. Девушка замерла, как будто окаменела сама. Не задумываясь, Антон сорвал с пояса свой раскладной нож и в одно движение срезал часть чехла с ремешком. Он поймал выпавшее ему на ладонь сердце, и оно замерцало матовым чёрным светом. Медлить было нельзя. Уверенным движением он протянул руку в огонь и положил артефакт точно в центр раскалённого блюдца. И тут же отдёрнул руку, спасаясь от обжигающего жара.

Теперь они оба смотрели на чёрный комочек, лежащий на чугунном кружке. Прошла минута, затем другая, ничего не менялось. Сердце действительно казалось каменным, а несделанным из особого, но всё-таки пластика. Антон ожидал, что оно просто расплавится и растечётся бесформенной лужей, как воск, но ничего подобного не произошло. Вместо этого сердце, наконец, треснуло с сухим резким щелчком, и из него вырвался изумрудный язычок пламени. Теперь уже и у Антона глаза полезли на лоб, хотя он не позволил себе испугаться, зато Матрёну колотила крупная дрожь. Зелёное пламя вырывалось из артефакта и исчезало в тёмной арке дымохода, пластик постепенно выгорал изнутри, пока от него не остались только чёрные плоские угольки.

Теперь Антон взялся за кубки. Он, недолго думая, срубил ножом горлышко бутылки вина и наполнил их «Молоком матери». Из своего кубка он плеснул немного в огонь, другой передал дрожащей девушке. Они оба сделали по глотку. Вино оказалось редкостной гадостью, всё же ему не пошло на пользу замерзание и оттаивание в недрах сундука, но это не имело значения.

Стоп. Ритуал завершён. Чёрный поблагодарил и отпустил стихии. Ничего особенного он не чувствовал, разве что некоторую внутреннюю свободу, как будто исчезли некие не слишком осознаваемые им до того преграды. Его больше ничто не сдерживало. Матрёна постепенно успокаивалась и согревалась, перестала дрожать. Конечно, это не была дрожь от холода, в зале сейчас было очень жарко, но и она прошла от тепла. Обоим захотелось есть, они приговорили навязанные Матрёниной матерью мандаринки. После чего обоих же неудержимо потянуло в сон. Конечно, их разморило и от тепла, и от еды, и от капельки алкоголя, но Антон знал — всё это признаки правильно отработанного ритуала. Чёрный опустился на шкуры у камина, голова коснулась подушки, и последнее, что он смутно ещё ощутил, — это что рядом пристраивается засыпающая Матрёна. Дальше был провал в черноту с полным отсутствием сновидений.

Антон проснулся от странного шипящего звука. Несколько десятков секунд он лежал, вслушиваясь в темноту, едва подсвеченную красноватым заревом от остывающих в камине углей, пока не понял, что это где-то сильным потоком льётся вода. Звук шёл со стороны кухни. Он вскочил и кинулся туда. Включил свет, рванул дверь и замер на пороге: вода хлестала изо всех щелей. Тоже самое, судя по звукам, творилось и в ванной. Прибежала перепуганная Матрёна, не успела затормозить и врезалась в Чёрного, вытолкнув его с порога. Антон оступился, шагнул в ледяную воду и тихо охнул. Терять было уже нечего, как был, босиком, он пошёл разбираться — откуда свалилась напасть. Всё оказалось ужасно просто — они вчера так хорошо обогрели дом, что пробки льда в водопроводе и трубах отопления растаяли. Этому помогла и оттепель на улице. Теперь вода била изо всех разорванных труб одновременно, на глазах заливая дом. Действительно, ужасно: чем всё это можно было заделать, Антон не мог и предположить. Он метнулся из кухни в ванную, пытаясь найти, где расположен кран, перекрывающий весь дом сразу. Нет, там его нет. Снова вернулся в кухню, обежал весь периметр, заглянул во все заслонённые кухонной мебелью уголки. Где же он может быть? Этого он не знал — хозяйством, и водоснабжением в том числе, всегда занимался отец. Матрёна носилась следом за Чёрным, тоже по щиколотку в воде, пытаясь чем-нибудь помочь, и только путалась под ногами. Они оба были уже мокрые и стучали зубами. Антон подумал, что это будет последний кирпич для его и так пошатнувшегося здоровья.

Вода поднялась уже почти до колен, угрожая залить также зал и пол спальни. Ах да! Только сейчас Антон вспомнил, что вроде бы отец говорил, что кран находится в подполе. Он побрёл в коридор, отыскивать ведущий туда люк. В коридоре тоже стояла вода, хотя оттуда она просто обязана была уходить в подвал — люк никогда не делали герметичным. Нехорошая мысль закралась в голову Чёрного и подтвердилась полностью, когда он вытянул люк из воды: подвал был залит по самую крышечку. Это же сколько времени должен был длиться потоп?! Но что толку гадать, когда вода всё ещё хлещет, и её становится больше и больше. Антон набрал воздуха, скинул майку на руки Матрёне и ухнул в ледяную купель. В первое мгновение зашлось сердце, но не остановилось, выдержало, продолжило старательное тук-тук.

Под потолком скребли по штукатурке пустые деревянные ящики, трёхлитровые банки, раскачанные появлением пловца, потянулись кругом и принялись, одна за одной, выныривать из люка на простор коридора и уже здесь покачиваться на волнах. Кончился запас воздуха, Антон рванул к светлому квадрату люка, высунул голову, вдохнул и нырнул обратно. Теперь он стал пробираться вдоль стенки, отыскивая выходящую из дома трубу. Руки начала сводить судорога, в ногах, как ни странно, как-то сохраняли тепло мокрые и тяжёлые джинсы. Наконец он нашёл кран, но ему не хватило сил его повернуть. Пришлось снова возвращаться за порцией воздуха. Когда он ушёл под воду в третий раз, его усилия увенчались успехом: то ли накрывающая его паника удесятерила силы, то ли теперь он, наконец, повернул рычаг в нужную сторону. Антон, как мокрый чёртик из табакерки, выскочил из подвала и, поднимая фонтаны брызг, рысью понёсся в спальню к стоявшему там шкафу с одеждой.

Шкаф был большой и высокий, сухая одежда нашлась для обоих, они переоделись, закутались в одеяла и принялись размышлять, что же теперь делать. Оставлять всё как есть, только лишь перекрыв воду, безумие: первый же мороз превратит внутренности дома в ледяной каток и искорёжит всё так, что потом не исправишь никаким ремонтом. Воду нужно было откачать. Антон влез в найденные на шкафу болотные сапоги и отправился искать насос. Он точно был в доме, отец использовал его для полива своего любимого огорода. Стараясь сдержать горестные мысли, Чёрный копался в закромах отца. Насос нашёлся, Антон установил его в коридоре и принялся освобождать от воды подвал. По мере откачивания уровень воды во всём доме тоже равномерно понижался. Наконец на полу кухни и ванной остались всего лишь большие лужи, которые можно было собрать с помощью ведра и тряпки. Этим занялась Матрёна. Тут и выяснилось, что, галопируя по кухне, Антон умудрился выронить свой телефон, так что он уже несколько часов был без связи. Он попросил Матрёну взглянуть на часы. Шестой час вечера — значит, Татьяна наверняка уже давно ищет его и сходит с ума. И вместе с ней его разыскивают использующие её Силы.

Обратно ехали в полном молчании: сил на разговоры не было. Матрёна сжалась в комок и неотрывно смотрела на дорогу. Чёрный вцепился в руль и старательно проходил за поворотом поворот, несмотря на подступающую время от времени дрожь — давало о себе знать ледяное купание.

В город они въехали уже в темноте. В первую очередь Антон доставил домой Матрёну, которую наверняка ожидал материнский скандал. О том, что творится сейчас у Татьяны, он боялся подумать. Его снова начало колотить ещё до эстакады, слёзы подступили к глазам. Он не смог остановить их, оставалось лишь снизить скорость. Антон не понимал, что с ним творится — рыдания рвались наружу, хотя его рассудок не мог обнаружить для них никаких причин. Как будто все эмоции, которых он лишал себя в течение почти двадцати лет, решили разом вернуть своё. Он кое-как припарковал машину, поднялся на лифте и, грязный и зарёванный, предстал перед глазами Night.

— Ты меня в гроб сведёшь! — Таня с перекошенным лицом и дрожащими губами возникла в дверях. — Что случилось?! Я все морги уже обзвонила, все больницы, переполошила ребят! Вот и Люминос уже тут.

Из-за спины Night выглядывал удивлённый и обеспокоенный Леонид.

— Угу, — буркнул Антон, проходя в коридор и подавая ему руку. Он разулся, сбросил в коридоре куртку и, в носках и с мокрым пакетом в руках, пошёл в комнату. Леонид и Татьяна последовали за ним, встали в дверях.

— Антон, что случилось? — Лишь по искусственно ровному тону Люминоса можно было догадаться, насколько сильно он беспокоился.

— Я ездил кормить собаку. — Чёрному не оставалось ничего, кроме как говорить правду, и только правду. Это не значило, что ему следовало рассказать всю правду.

— Почти сутки?! — снова взвилась Night.

— Там батареи сорваны. Водопровод лопнул. Оттепель, развезло всё. Полный дом воды. Я её до полудня только откачивал.

Горло перехватывало, он мог выдавить из себя только короткие, обрывистые фразы, останавливаясь и срываясь на всхлип.

— А позвонить ты не мог? — Татьяна сбавила пыл, разглядев, в каком жалком виде её собеседник.

Антон порылся в пакете и вытащил утопленный телефон. Уронил на ковёр, осмотрелся, с трудом соображая, куда деть пакет с мокрой одеждой, потом прошёл с ним в ванную, едва прикрыв за собой дверь. Татьяна и Леонид поспешно посторонились. Люминос впервые видел Чёрного в таком состоянии, он растерялся и не знал, что предпринять. Они с Night остались в комнате, негромко обсуждая происшествие. Конечно, они понимали причины: смерть отца, тяжёлая болезнь, угроза инвалидности и в довершение всего разрушающийся на глазах дом — это добьёт кого угодно. Антон тоже не из железа, отсюда и его нервный срыв.

Из ванной, пробиваясь через плеск воды, доносились сдавленные рыдания. Пока не наполнилась ванна, Антон как опустился без сил на пол, так и сидел там, на сброшенной куче одежды и скулил, как побитый пёс. Его трясло. Он пытался умыться, дотянуться до бьющей из крана струи, но руки срывались, скользили по пластику, и он лишь ударялся о край ванны лицом. Слёзы текли и текли, не давали дышать, он глотал солёную влагу и размазывал её по лицу, которое уже всё было в грязных разводах. Хорошо, что его никто не видел. И хорошо, что он не видел себя сам.

Наконец ванна наполнилась, Антон с огромным трудом поднялся, перевалился через край и утонул в блаженном тепле. Горячая вода согрела его, помогла успокоиться. Через час, когда он вышел из ванной, он уже полностью держал себя в руках.

— Антон, я всё устроила! — обрадовала его Night, стоило ему показаться в дверях. — Я договорилась с Гошей, он готов отправляться немедленно, и подходящие батареи как раз есть. Мы сейчас поедем и всё поправим. Отдыхай. И не переживай больше.

— Кто такой Гоша? Куда вы собрались? — Чёрный не успевал за событиями, они набегали чересчур быстро.

— Наш сантехник. Мы поедем в дом и займёмся твоим отоплением. А ты пока отоспись.

Антон схватился за КПК.

— Что у тебя? — отстучал он Матрёне. — Как родители?

— У меня плохо, мозги не работают, — прилетел ответ. — Но голос сказал, что мы молодцы и что они в нас не ошиблись. А в Храм — позже.

— Татьяна и Люминос собираются ехать в дом. Без меня. Они нашли сантехника.

— Не пускай их туда одних!

— Я двое суток не спал.

— Надо, Антоша. Не отдавай им ключ. Скажи, что там много ценных вещей.

— Какие вещи? Они там за ночь всё перероют, что надо и не надо найдут.

— Там моих следов полон дом — вот засада.

— Так, уже я еду, а Люминос остаётся здесь. Я, Татьяна и Гоша с батареями.

— Не пускай Night!

— Попробуй связаться с Седым, а? Сейчас.

Целую минуту он напряжённо смотрел на экран, пока там не зажёгся ответ от Матрёны.

— Да, получилось. Он сказал, что прикроет, но только если не будет Татьяны. С теми, кто за ней, они не справятся.

— Всё, едем. — Чёрный отключил КПК.

Татьяна и Леонид уже собрались и стояли в дверях. Антон ринулся в атаку. Его, Антона, присутствие необходимо, потому что Джой не впустит незнакомых людей, он искусает этого сантехника, и ни Татьяна, ни Леонид не смогут его удержать. Он слушается только хозяина. Леонид должен ехать, потому что батареи нужно будет грузить, а Антон не может заниматься этим с больной спиной. Грузить батареи не женское дело, Татьяна там не нужна. Машина перегружена, она не выдержит такой вес, батареи занимают место, вчетвером туда поместиться нельзя.

Night сдалась. Чёрный снова уселся за руль, Люминос занял сиденье рядом с водителем, а сантехника Гошу отправили назад, поближе к его батареям.

Антон никогда бы не поверил, что этот обрюзгший мужик с одутловатым нечистым лицом его ровесник, если бы Гоша не сказал это сам. Выглядел он на все пятьдесят. Всю дорогу он пытался балагурить и изображал из себя этакого простеца и рубаху-парня, но жёсткий прищур его холодных глаз сбивал всю картину — в искренность его натужного веселья Антон не верил. К тому же этот болван попытался рассказывать про Кенигсберг! Это ему. Чёрному, который прожил в Калининграде уже несколько лет, полюбил этот город и постарался разузнать о нём всё. Плоские байки о затопленных подземельях с прикованными к сундукам немцами вызывали брезгливую ухмылку. Впрочем, его дело было восстановить систему в срок и за хорошую сумму. Всё остальное Антона не волновало. Пусть врёт, лапша на ушах не виснет. Чёрный чувствовал себя игроком в «Мафию» — он знает, кто он и в чём состоит его игра, он знает ставки. Он знает, что остальные тоже в игре и что они не знают об этом. Это вызывало лёгкую неловкость. Не самая приятная это игра.

Во второй раз за этот долгий день Чёрный оказался в своём дворе. Джой гавкнул пару раз для приличия, но, видя хозяина, посчитал, что всё в порядке, и скрылся в своей будке. Оттепель продолжалась. С ветвей деревьев капала вода, дорожки в снегу размякли, и уже невозможно было определить, сколько человек ходило по ним поутру.

Гоша и Люминос взялись разгружать и заносить в коридор батареи. Антон пошёл по дому, окидывая знакомый антураж новым взглядом, как будто видел его впервые. При входе в зал гостей встречала белая маска, взирая пустыми глазницами с чёрной панели. Как много было для Чёрного в этом символе! Маска — это тайна, это игра и блеск карнавала, это независимость незнакомца. Маски окружали его всегда. В спальне на белоснежных шторах, драпирующих большое зеркало, расположилась пара венецианских. Такая же некогда была у Татьяны — узкая, изящная, из чёрного бархата с бахромой, почти скрывавшей лицо. Она исчезла во время истории со Снежным Волком. Висела в большой комнате над торшером и однажды перестала висеть. Все последующие годы эта пропажа занозой сидела в памяти Антона. Кто её мог забрать? Зачем? Или же — почему?

Его мысли свернули на новую колею. А ведь у Night были все подобающие знаки Кали: необычное детство, множество историй с треугольниками, к тому же она занималась фехтованием. Даже Снежный Волк обманулся, приняв её за избранную. Эх, не нужно было ей принимать сторону стоявших за ним Сил. Кали не может быть ни на чьей стороне, она — равновесие. Это он понимает теперь.

А вот Матрёне маска как раз помогла. Маски окружали её на улицах, окружали в метро: обычные медицинские маски, которые носил народ во время пандемии свиного гриппа. Возможно, именно маска как один из знаков Кали привела к тому, что она начала вспоминать разговор с Брюсом. Кали помогла! Антон улыбнулся этой мысли. Да ведь и эпидемия как-то резко пошла на спад и незаметно иссякла, как только здоровье Чёрного пошло на поправку.

Он прошёлся по залу, оглядел его. Прямо над входной дверью висит каббалистическая монограмма. Он купил её когда-то давно в маленькой оккультной лавочке в старой Варшаве. Главный элемент — треугольник. Да у него весь дом в знаках Кали! А он и не замечал, всё собиралось как-то само собой.

Сзади загремел железом сантехник, ввалился в зал прямо в верхней одежде и с тяжёлым ящиком с инструментами. Грохнул ящик посередь помещения на ковёр. А, ковру уже всё равно, его уже ничто не испортит. В зале всё ещё держалось тепло, чувствовался слабый аромат сгоревших свечей. Гоша встал столбом и принялся вертеть головой, озирая диковинный интерьер. На всех стенах висели мечи, щиты и доспехи. На знамени возле камина раскинул крылья зелёный грифон. Картина должна была производить сильное впечатление на неподготовленного человека.

Антон бегло окинул взглядом зал, отыскивая следы ритуала. Подушки возвращены на диван — умница Матрёна, не забыла. Шкуры он убрал сам. Камин ещё тёплый, но это ничего не значит, кроме того, что он обогревал дом. Разве что чугунное блюдце на каминной полке могло вызвать подозрение, но неискушённый взгляд мог вполне посчитать его за такую оригинальную пепельницу — почему бы нет, на фоне столь экзотического интерьера? Остатки шлака от сгоревшего сердца выброшены в камин, их невозможно различить среди пепла и кучки золы.

Наконец сантехник очухался и обратился к трубам. Он прошёл по всему дому, определяя объём работ. Среди разрухи уцелела лишь одна батарея из всех, та, что была в библиотеке. Все прочие подлежали замене. Кроме батарей, были разорваны сами трубы и отопления, и основного водопровода. А вот трубы они с собой не привезли. Значит, нечего было и думать приняться за ремонт немедленно. Гоша с важным видом записывал что-то в небольшой блокнот. Антон ходил за ним по пятам, в то время как Люминос устроился в кресле и предавался отдыху после тяжких трудов — всё же он далеко не грузчик.

Когда обход и опись повреждений были завершены, Антон прямо спросил, когда он может рассчитывать обрести действующее водоснабжение. Гоша помялся, бросил на него косой взгляд и буркнул, что берётся сделать до Нового года. Но начинать работу сегодня он не мог — кроме труб, не хватало ещё кучи прилагающихся мелочей: переходников, кранов, вентилей. Он огласил весь список, пообещал завтра же озаботиться приобретением, и на этом ремонтная экспедиция завершилась.

Ни назавтра, ни послезавтра сантехник так и не появился. Антон нервничал, злился, волновался за Матрёну, отношения которой с родителями пошли вразнос, но ничего поделать не мог. Становилось ясно, что Новый год придётся встречать в городе. Люминос пообещал составить им с Татьяной компанию, чтобы им не скучать в одиночестве. Он хотел хотя бы этим поддержать друга в трудный момент.

После возвращения Матрёны в доме воцарилась атмосфера холодной войны. Мать даже не стала устраивать ей скандала, она просто буркнула: «Нагулялась?» — и, поджав губы, удалилась на кухню. Отец был разговорчивее, завидев дочь, он оторвался от телевизора и произнёс прочувствованную речь о том, что если Матрёна позволяет себе относиться к родителям так, как будто их не существует, если ей наплевать на их переживания и здоровье, то, видимо, они допустили ошибки в её воспитании, и теперь им остаётся только смириться с тем, что дочь выросла такой равнодушной и чёрствой. У Матрёны не было сил на объяснения, она просто прошла к себе и упала на кровать рядом с плюшевой Нюшей. Она почти спала, когда Антон постучал в аську и огорошил её рассказом о Татьяне и батареях. Сон пропал, связь с Седым отняла последние силы, и девушка лежала на кровати и бессмысленно смотрела в потолок. Она не могла даже плакать.

Запищал домофон. Людмила Сергеевна недовольно взглянула на часы — начало двенадцатого, кого принесло в такой поздний час? Но домофон пищал, пришлось идти в коридор и снимать трубку.

— Да? — насторожённо спросила она.

— Здравствуйте, — говорил незнакомый молодой человек. — Я к Матрёне.

— А вы кто? — на всякий случай уточнила Людмила Сергеевна, уже готовая прочитать гневную отповедь незваным гостям.

— Я Иван. — Говоривший был краток.

— Матрёна, к тебе! — позвала мать, кладя трубку на коридорный столик, но, не открывая дверь.

Матрёна как чувствовала, что это звонят по её душу.

— Я слушаю. — Она не удивлялась, а спокойно ожидала ответ.

Ответа не было, домофон отключился, наверно, с той стороны нажали на сброс. Она пожала плечами и положила трубку, но не успела выйти из коридора, как кто-то опять позвонил.

— Да, я слушаю.

— Здравствуйте, — вежливо раздалось с той стороны. — Это Иван. Я могу поговорить с Мотей?

Матрёне резануло слух обращение, потому что «Мотей» её называли либо родители, либо подруги. Ни один молодой человек никогда не сокращал так её имя. Но она просто отозвалась:

— Это я.

— Здравствуйте, — ещё раз произнёс незнакомец. Теперь в его голосе звучало удивление. — Это Иван.

— Я вас слушаю. — Матрёна выбрала свой самый сухой и неприветливый тон. — Что вы хотите?

Парень, похоже, совсем растерялся и пролепетал:

— Ну, понимаете… Я Иван!

Опять китайский болванчик? Дурацкая ночная шутка или подстава?

— Замечательно. Вы Иван. Я Мотя. Что вам от меня нужно?

— Простите. — Молодой человек уже слегка заикался. — Наверно, я ошибся квартирой. Извините.

Матрёна тут же сообразила: никого с таким именем в её подъезде нет, значит, странный гость всё же пришёл к ней. И пока он не сбросил вызов, уточнила:

— А вам какая квартира нужна?

Номер квартиры Иван назвал правильно.

— Да, это моя квартира! — рявкнула на него Матрёна. — Да, я Матрёна! То, что вы Иван, я уже поняла. Так что вы от меня хотите?!

— Ну, как… я же… это… я Иван!

— Если вам больше нечего мне сообщить, больше не звоните сюда! — Она бросила трубку и окликнула мать, которая прилипла к кухонному окну: — Мам, кто это там?

— Вроде нет никого, — с недоумением отозвалась мать. — Никто не отошёл.

И тут же досталось ни в чём не повинной Матрёше.

— Что это за знакомых ты себе завела? — приступила к ней Людмила Сергеевна. — Приходят на ночь глядя, звонят, ты их не пускаешь. А нам с отцом одно беспокойство!

— Может, мне лучше отсюда уйти? — огорошила её дочь. — Вам спокойнее станет.

— Как уйти? Куда это уйти? Ты что себе позволяешь?! Это всё Антон твой тебя с ума сбивает, сам непутёвый и тебя тянет туда же.

— Не трогай Антона! — взвилась Матрёша. — Я тебе сколько раз говорила, не трогай моих друзей! Они тебя не касаются!

— Надо же, недотрога какая, слова ей не скажи, — пошла на попятную мать и обиженно отвернулась.