Судьба с чужого плеча Иванова Анна
Голос Олега приближается. Слезы брызжут из глаз. Я накрываюсь с головой одеялом, но все равно отчетливо слышу шум из прихожей.
— Ты что делаешь? Пусти! — словно пес, посаженный на цепь, рычит Олег.
— Это мой дом, и я тебя сюда не звал.
— В твоем доме моя жена!
— Это потому, что у тебя ей было плохо.
— Не твое дело, плохо ей было или хорошо. Отдай мне ее, я сам разберусь.
— Одну уже отдал, — голос Игоря становится тише, но, несмотря на это, злость в нем только усиливается, — и помню, как ты с ней разобрался.
— Ах ты падла!
Крик Олега тонет в оглушительном грохоте. Среди шума я различаю звон стекла — похоже, разбилось зеркало — и приглушенные удары о стену. Ловлю каждый звук, но при этом не хочу ничего слышать. Зажимаю рот ладонью, чтобы не разреветься в голос. Звуки приближаются, кто-то возится рядом с дверью. Громкий удар и хрип. Грохот, как будто с плеча сбросили на пол мешок с картошкой. Теперь этот мешок тащат к выходу. Из моей груди сам собой вырывается стон, но его заглушает звук захлопывающейся двери. Тяжелые шаги приближаются к спальне. Я пытаюсь вздохнуть, но не могу. Откидываю одеяло, чтобы вырваться на воздух. Все волоски на теле то ли от ужаса, то ли от холода встали дыбом. Дверь распахивается, громко ударяясь о стену.
— Все в порядке, — объявляет Игорь. — Олег выпил лишнего, и я проводил его домой.
Руки Игоря в крови, но на теле не видно ран.
— Он жив?
— Ты все еще за него переживаешь?
Кривая улыбка Игоря пугает меня сильнее, чем окровавленные кулаки. Качаю головой.
— Жив.
Игорь достает из шкафа полотенце и, вытирая руки, идет ко мне. Закрыв лицо ладонями, я опускаюсь на подушку.
— Не плачь, — садится с другой стороны кровати он, — твой муж этого не стоит.
Стараюсь дышать медленнее, чтобы успокоиться, но, стоит мне немного прийти в себя, в голове начинают прокручиваться звуки драки и разговора.
— Мне показалось или ты припомнил Олегу, что кого-то ему отдал?
— Показалось. Боюсь, с шефом мы прогадали. Ну ты в курсе, да?
— Я слышала почти весь разговор с Шавлюком, пока не увидела Олега.
— Или пока не начала флиртовать с незнакомым парнем?
— Думаешь, Шавлюк сказал правду?
— Зачем ему врать? — Игорь ложится на кровать и, вытянувшись, закидывает за голову руки. — По-моему, он на меня запал.
— Не сомневаюсь. Вот только вдруг он догадался, зачем ты расспрашиваешь его об Артуре?
— А я не расспрашивал, он сам о нем заговорил. Мог бы просто сменить тему.
— Может, он специально о нем рассказал, чтобы всучить нам ложное алиби?
— Вряд ли. Его алиби легко проверить. С ним, как я понял, было человек двести.
— Допустим, он на самом деле был в субботу на свадьбе. Возможно, он даже оставался там до конца. Где доказательства, что он не опоздал, или что свадьба не началась уже после того, как убили Катю?
— В двухстах километрах отсюда.
— О чем ты?
— Брак регистрировали в областном центре. Чтобы туда попасть, ему пришлось выехать рано утром. А если он опоздал, мы без труда об этом узнаем. Надо только позвонить кому-нибудь из его родственников. Можно даже жениху и невесте. Если хочешь, завтра к ним съездим.
— Обязательно. Что будем делать дальше?
— Как насчет обещанной медсестрички?
— Я про расследование.
Не хочу, чтобы Игорь касался меня руками, испачканными в крови Олега.
— Завтра проверим алиби Шавлюка. Но перед этим надо хорошенько выспаться, — потягивается он. — Иди ко мне, Соломинка.
— Допустим, шеф не убивал Катю, — сажусь и опускаю ноги на пол. — Тогда кто мог убить?
— Предлагаю вернуться к версии с бабкой, — зевает он.
— Я серьезно.
— Зря ты списываешь ее со счетов, — говорит Игорь с закрытыми глазами и начинает монотонно посапывать.
Я встаю с кровати и хожу по комнате кругами. Вспоминаю, как мы с Игорем проводили эксперимент. Мысленно возвращаюсь в Катину спальню. Взгляд гуляет по стенам, но глаза ничего не различают вокруг. Непослушное, как будто чужое тело задевает мебель, сбивает все, что встречается на пути. Игорь поворачивается во сне. Я выхожу из спальни, чтобы его не разбудить, и продолжаю сновать по дому так же бесцельно, как движутся мысли в голове.
Войти в дом и убить Катю мог любой человек, потому что я не закрыла дверь. Вот только кому это было нужно? Врагов у меня нет. Кроме собственного мужа, но он больше всего на свете любил дочку. Хотя нет, больше всего на свете он любил самого себя, а Катя была его продолжением, поэтому ее он любил заодно. Возможно, кто-то отомстил Олегу. Не думаю, что у него много врагов. Муж умеет производить хорошее впечатление на полезных людей. Если же человек ему не нравится, он никогда не полезет в драку и не скажет гадости в лицо. Скорее, напакостит за спиной, да так, что неприятель вряд ли его в этом заподозрит. Но один раз Олег все-таки перестарался.
Чем ему насолил молодой помощник? Скорее всего, однажды вечером, когда я думала, что мужа вызвали на работу, Олег отправился в бар, на свидание с любовницей. Там он увидел Артура в компании шефа. Парень мог пригрозить, что все расскажет жене Олега. Теперь понятно, зачем он собирался мне звонить. Несложно догадаться, почему муж изначально прицепился к помощнику. Гомосексуализм для Олега — смертный грех. Он всегда считал себя настоящим мужиком, а тех, кто придерживался иных взглядов на мужественность, мечтал поставить к стене и расстрелять. Например, Игоря, регулярно принимающего душ, с чистыми волосами и ухоженными ногтями, Олег не считал за человека.
Впрочем, в отношениях Олега и Игоря не все так просто. Игорь говорил, что они с Олегом выросли в соседних домах, но при этом никогда не были друзьями и мало общались. Что означают слова: «Одну уже отдал»? Вряд ли Игорь имел в виду машинку, которую Олег отобрал у него в детстве. Еще этот странный подкоп под забором. И потом, не стоит забывать об информации, которую мне подкинула Ира. Любой мог зайти в дом и убить Катю, но заметили там только Игоря.
Господи, что за кошмар? Нельзя просто так обвинять человека, который мне помогал. Хотя помогал ли? Вместо того чтобы найти убийцу, Игорь повел меня по ложному следу. Да, Олег заставил молодого помощника залезть на крышу в дождь, тот упал и разбился насмерть. Но ни мать Артура, ни его начальник, по совместительству любовник, не причастны к смерти Кати. С одной стороны, это расследование выглядит как ошибка, без которой не найти убийцу, с другой — как продуманный ход, который уводит меня подальше от разгадки.
Как я могла настолько потерять от Игоря голову, чтобы не разглядеть очевидное? Неужели влюбилась? Раньше со мной такого не случалось. Олег, например, первым проявил ко мне интерес. Именно этим он привлек мое внимание. С каждым днем я все больше к нему привязывалась, но влюбленностью я бы это не назвала. Возможно, чувства к Игорю — это всего лишь итог пережитых вместе событий. Мы не расставались четверо суток, и все это время я испытывала сильнейшее напряжение. Говорят, в экстремальных условиях даже заложники влюбляются в своих похитителей.
Стоит ли сравнивать Игоря с преступником? Я не имею права вешать на него ярлык злодея только из-за сплетен. Зачем Игорю понадобилось бы убивать Катю? Даже если местный алкаш сказал правду, это еще не доказывает, что Игорь действительно был в доме и убил ребенка. Может быть, стоит спросить Игоря напрямую: что он делал на участке Олега в день убийства Кати и откуда появилась яма под забором? Даже если он и есть убийца, все равно не признается. В лучшем случае что-нибудь соврет, а в худшем — убьет и меня. Игорь может меня убить? Бред. Невозможно в это поверить.
Ложусь на диван и закрываю глаза. Сомнение крошечной язвочкой терзает меня внутри. Так не пойдет. Я должна все проверить прямо сейчас. Сажусь, ноги собираются в очередное хаотичное путешествие по дому, но я сдерживаюсь и продолжаю сидеть. Надо собрать мысли воедино, оценить весь лес, а не рассматривать каждое дерево по отдельности. Только факты, и никаких чувств. Яма под забором Олега — факт. Для чего она могла понадобиться? Чтобы с участка Игоря забраться во двор Олега или наоборот. Такие размышления еще больше меня запутывают. Игорь, скорее всего, был возле нашего с Олегом дома во время убийства. Не хочется верить пьянице-соседу, но дыма без огня не бывает. Значит, это тоже факт, но, как и в предыдущем случае, этому факту можно найти объяснение. Что не понятно, так это слова Игоря в прихожей. Кого он мог отдать Олегу? Очень странный, но тоже факт. Если разобраться, фактов не так уж мало.
Осматриваю разложенные на столе улики: мобильный телефон Артура, окровавленная сорочка свекрови, квитанция от адвоката, вырезки из газет. Взгляд останавливается на фотографии с похорон Лены, первой жены Олега. Кто мог избить скорбящего вдовца? И чем закончилась история с подозрением в убийстве? Если ответа на первый вопрос не найти, то на второй стоило бы поискать. Этим я бы и занялась в первую очередь, если бы Игорь меня не отговорил. Раз дело о смерти Лены освещали газеты, значит, там можно узнать, к чему пришло следствие. Дизайн колонки похож на местную «Правду». Лена умерла при родах, Кате полтора месяца назад исполнилось пять лет. Во время расследования я уже работала в библиотеке и, скорее всего, читала эти статьи. Если и так, их содержание я забыла уже к знакомству с Олегом. Вот бы снова очутиться на своем рабочем месте и поднять подшивку «Правды» пятилетней давности. Библиотека закрыта на ремонт, но мне это может сыграть на руку. Убийца без проблем залез на крышу. Надо сходить и посмотреть, вдруг удастся пробраться внутрь.
Я убираю осколки зеркала и безуспешно осматриваю прихожую в поисках фонарика. Кладу в сумку телефон Артура. Потихоньку, чтобы не разбудить Игоря, открываю входную дверь. Прохладный ветерок забирается под платье. Обхватив себя за плечи, я на цыпочках выхожу из переулка. На улице никого. Добравшись до брусчатого тротуара, опускаюсь на всю ступню. Стук каблуков заполняет тишину. Мимо проезжает черный джип. Водитель притормаживает, опуская стекло. Я перехожу через дорогу и сворачиваю к библиотеке. Джип с ревом трогается с места. Кроны сосен защищают покой здания от света фонарей. Тропинка, по которой я четыре дня назад убегала от убийцы Кати, еле различима в темноте. Пахнущие хвоей ветви царапают мне щеки. Я достаю из сумочки телефон, чтобы подсветить путь, когда с крыльца доносится шорох. Замираю и прислушиваюсь. К шороху присоединяется мужской голос:
— Черт, я в цемент влез! Как назло, кроссовки новые надел.
— А я занозу посадила, — отвечает женский голос. — Далось тебе это пиво на свежем воздухе, лучше бы в кафе коктейлей попили.
— Сама кричала: «Хочу романтики!» Скажи спасибо, что перила не покрасили.
Осторожно выглядываю из-за ветвей сосны. Парочка, задрав ноги, ерзает на поручнях пандуса для инвалидных колясок.
— Сам скажи, а то бы фирменными джинсами прилип. Я и так твою попу с дивана еле оторвала…
Пока влюбленные пререкаются, я захожу за угол. Служебный вход, само собой, заперт. Дверь осталась прежняя, а вот старые деревянные окна заменили на пластиковые. Это только часть преобразований, главный сюрприз ждет меня дальше: за каждой оконной рамой на первом этаже установили решетку. Два года назад, когда я увольнялась из библиотеки, директриса собиралась заказывать решетки, но пожарная инспекция не дала их поставить. Интересно, как моей бывшей начальнице удалось обойти правила безопасности?
Одно из окон приоткрыто настолько, насколько позволяет расстояние до решетки. Я залезаю на выступающий край фундамента и просовываю руку в щель. Левый край решетки сдвигается на полсантиметра. Незначительное — на первый взгляд — достижение предвещает успех. Свободной рукой включаю на мобильнике Артура подсветку и поворачиваю телефон экраном к окну. Из темноты выступают книжные стеллажи. Подсвечиваю край решетки. Как я и думала, слева она не вмонтирована в стену, а закрыта на задвижку. Встаю на мыски и просовываю между прутьями неестественно сложенную ладонь правой руки. Ощупываю стену в поисках открывающего механизма, когда между стеллажами проплывает тень человека. Отшатываюсь, ноги соскальзывают с фундамента, а рука застревает между прутьями. Тень проходит окно и направляется к двери. Держась левой рукой за решетку, я пытаюсь высвободить правую ладонь. В проржавевшем дверном замке лязгает ключ. Я упираюсь ногами в стену, ладонь с хрустом выдергивается из прутьев. Завалившись спиной на асфальт, я пытаюсь подняться на ноги.
— Дина! — склоняется надо мной тень. — Ты что здесь делаешь?
— Тетя Женя?
— Дай-ка я тебе помогу, — тяжело дыша, она протягивает ко мне руки.
Экран телефона освещает напряженный взгляд серых глаз и морщинку на лбу.
— Тетя Женя! — захлебываясь то ли слезами, то ли смехом, висну на ее шее.
— Что ж ты делаешь, бессовестная? Пощади старую женщину!
— Какая же ты старая? — смеюсь я, поднимаясь на ноги.
— Такая, — улыбается она, сверкая золотым зубом. — Четыре года до трудовой пенсии осталось. Ты как, живая?
— Живая, — вглядываюсь в лицо тети Жени, пытаясь понять, что ей известно об убийстве Кати.
— Пойдем внутрь, пока тебя не заметили, — подтверждает она мои опасения.
— Не пойду. Тебя из-за меня могут уволить.
— Заходи без разговоров, — берет меня под руку и тянет к двери она. — Если бы не ты, я бы здесь вообще не работала. Сидела бы до сих пор со своей астмой на пособии по инвалидности, одни макароны жевала.
Тетя Женя включает свет. Я переступаю порог и попадаю в свою библиотеку, такую, какой видят ее работники, а не посетители. Вместо застекленного гардероба на входе — железная вешалка; вместо яркого освещения — тени от книжных стеллажей; вместо перемешанных ароматов духов читательниц — кисло-сладкий запах старых книг с примесью затхлости. Я здороваюсь с друзьями, поглаживая шершавые корешки обложек, погружаюсь в целебную для измученного духа медитацию.
— Я тебя еще в прошлый раз из окна приметила, когда ты ночью шум подняла. Испугалась, вдруг бандиты, а как по телевизору новости посмотрела… Ну, думаю, точно, Дина прибегала! Вот, держи, — касается моего плеча тетя Женя, — семьсот рублей. Больше с собой нет. Дома еще три тысячи лежат.
— Деньги у меня есть, спасибо. Лучше найди кое-что в читальном зале.
— Нет уж, я сторож, а не библиотекарь. В этом деле ты мастер, — протягивает она связку с ключами. — Иди и ищи.
— Спасибо, — смахиваю набежавшие слезы. — И за помощь, и за доверие. Не спросишь хотя бы, это я убила падчерицу или нет?
— Зачем спрашивать, когда я и так знаю?
Целую тетю Женю в щеку и бегу к лестнице. Поднявшись на второй этаж, на ощупь пробираюсь по темному коридору к входу в читальный зал. Наталкиваюсь на столы, задеваю стенд. Включаю свет только в хранилище. Стопку местной «Правды» нахожу в самом углу. Чтобы до нее добраться, приходится отодвинуть ящик с агитационными брошюрами с прошлых выборов. Найти выпуски нужного года оказывается легче, чем вытащить их из стопки. Вся в пыли и паутине, я присаживаюсь на лицо главе города. Газетные листы шуршат в руках, оставляя порезы на пальцах, столбцы текста окрашивают ладони в черный цвет. Наконец, перевернув очередную страницу, я встречаюсь взглядом с женщиной, с которой не была даже знакома, но умудрилась породниться, причем не только по документам, но и по несчастью быть женой садиста. Под заголовком «Суд вынес обвинительный приговор» напечатана фотография Лены, а ниже — цитата, от которой у меня начинают трястись руки.
Глава 12
Засасывающая тьма
Кладу газету на колени, чтобы строчки перестали прыгать перед глазами, и вчитываюсь в текст.
«Производство в суде первой инстанции
Сведения о лице: Пауков Олег Борисович, пол мужской, не судим, обвиняется в умышленном причинении тяжкого вреда здоровью, повлекшем по неосторожности смерть потерпевшей Пауковой Елены Владимировны.
Приговор: Паукова Олега Борисовича признать виновным в совершении преступления, предусмотренного ст. 111 ч. 4 УК РФ, и назначить ему наказание в виде лишения свободы сроком на пять лет. На основании ст. 73 УК РФ назначенное наказание считать условным с испытательным сроком три года».
Новость о судимости Олега пугает меня не так сильно, как упоминание в пояснении к приговору фамилии Игоря: «Свидетель Панин И. Д. пояснил, что был женат на Пауковой Е. В., с которой и после развода поддерживал отношения. По характеру Паукова Е. В. была спокойной, уравновешенной и уступчивой, избегала конфликтных ситуаций». Получается, Игорь не только знал о судимости Олега, но и свидетельствовал против него в суде. Лену, вот кого Игорь отдал Олегу. Теперь понятно, кому понадобилось избивать вдовца перед похоронами. Игорь наказал Олега за смерть бывшей жены. Он внушил мне: никто не стал бы ждать пять лет, чтобы отомстить. Никто, кроме соседа, который следил за домом, за ребенком, за новой женой и, наконец, дождался. Все сходится. Олег увел у Игоря жену, она умерла во время родов, а Игорь, убив Катю и переспав со мной, отомстил Олегу на этот раз по-настоящему. Больше не может быть никаких сомнений и оправданий.
Единственное, чего я не могу понять, так это кто пытался убить меня, если Игорь все время находился рядом? Хотя нет, когда я была вместе с ним, на меня никто не нападал, но стоило мне отойти… Меня тут же чуть не сбросили с лестницы, там, на стадионе. Причем когда я вернулась, Игоря не было на месте. В следующий раз я выпрыгнула из-за угла и вместо убийцы встретила Игоря. Вместо… Что заставило меня поверить каждому его слову? Как ему удалось меня обмануть? Какие понабилось покупать сигареты, когда дома у него лежал целый блок? Зачем ему обходить бар с другой стороны? Да еще мотоцикл. Я поверила, что Игорь ради меня пожертвовал самым дорогим, а он, как выясняется, просто спасал свою шкуру. Мало ли что могли подумать полицейские, найди они меня в сарае. Непонятно только, почему он не убил меня сразу же, как затащил к себе в дом. И долго он собирается оставлять меня в живых? Не буду это выяснять. К Игорю я больше не вернусь.
Куда теперь идти, в полицию? У меня нет доказательств, только догадки. Нужно все обдумать, а лучше обсудить с кем-то, кто знает всю историю. Ира единственная, кому я доверяю, но сегодня она может работать в ночную смену. Надо проверить, чтобы не рисковать напрасно, появляясь возле ее дома, но как? У меня же с собой телефон Артура! Номер Ириного мобильного я помню наизусть и, несмотря на дрожь в руках, с первой попытки правильно его набираю.
— Алло? — раздается в трубке недовольный голос подруги.
— Ира, ты где?
— Дома, где еще я могу быть в три часа ночи?
— Никуда не уходи, слышишь?!
— И не собиралась.
— Я сейчас к тебе приду, жди.
— Динка, ты, что ли? У тебя все в порядке?
— Все нормально. Оставайся дома.
Нажимаю «Завершить вызов» и кладу телефон в сумку. Спустившись на первый этаж, обнимаю на прощание тетю Женю. Тяжело дыша, она выбегает за мной на улицу и пытается всучить деньги. Когда я снова отказываюсь, тетя Женя перечисляет все имеющиеся в ее распоряжении блага, включая дом в деревне, квартиру сестры в областном центре и машину сына. На секунду я представляю, как было бы здорово поехать в деревню, хорошенько выспаться на печке и провести завтрашний день на свежем воздухе, созерцая умиротворяющую рябь местного озерца. Нельзя расслабляться, даже мысленно. Я должна быть собранной, чтобы справиться с испытаниями, какими бы трудными они ни были.
Расцеловавшись на прощание с тетей Женей, я быстрым шагом иду к общежитию. Неправдоподобная тишина настораживает, шелест целлофанового пакета на асфальте заставляет поежиться, а от скрипа гуляющей на ветру калитки по спине пробегают мурашки. К концу пути я успокаиваюсь, привыкнув к раздутым воображением опасностям. Когда я поднимаюсь на крыльцо общежития, сзади раздается очередной шорох. Оглядываюсь, из-за угла вытягивается человеческая тень. Хватаюсь за дверную ручку и забегаю в подъезд. Жму на кнопку лифта. Кабинка со старушечьим стоном опускается на первый этаж. Дверь, как обычно, открыта. Запрыгиваю в лифт, не дожидаясь, пока он остановится. Жму кнопку Ириного этажа, пока кабинка раздумывает, двинуться ли с места, перевожу дух. На площадке раздается топот. Нехотя механизм меня поднимает. Шаги замирают неподалеку. Я с ужасом смотрю в сжимающийся снизу проем. Щель возле моих ног становится такой узкой, что сверху мне практически не видно этажа. Вздох облегчения застревает в горле комом, когда в кабину влетает дымящаяся пластиковая бутылка. Я на автомате отфутболиваю ее обратно. Вместо того чтобы выкатиться наружу, бутылка пружинит и отлетает в угол.
В панике я жму на кнопку остановки. Лифт замедляется и закрывает двери. Изо всех сил стараюсь разжать их руками, но ржавая конструкция не поддается. Секунды до взрыва зажигательной смеси тянутся в моей голове часами. Это, скорее всего, последние мгновения моей жизни. Вместо воспоминаний разум подает молниеносные команды. Я подпрыгиваю, упираюсь ладонями в потолок возле лампочки. Люк открывается и тут же ударяет меня по пальцам. Не даю ему шанса закрыться, повиснув под потолком на здоровой руке. Покалеченная тоже приходит на помощь, высовывая в люк локоть. Непонятно откуда взявшиеся силы помогают мне подтянуться и по пояс вылезти из кабинки.
После ярко освещенного лифта шахта кажется неправдоподобно черной. С криком отталкиваюсь руками и забираюсь на край крыши. Ноги выпрыгивают из кабинки с такой скоростью, что все тело покачивается. Вряд ли я когда-либо была напугана сильнее, но именно сейчас мне больше всего хочется жить. Пытаюсь рассмотреть, как далеко дно шахты, но взгляд падает на крышу грузового лифта. Кажется, она совсем близко. На раздумья нет даже секунды. Я спрыгиваю на грузовой лифт.
Ноги пролетают в пустоту. Угол громадной металлической коробки ударяет меня в живот. Скользя мысками туфель по гладкой стене, а руками по пыльной поверхности крыши, я съезжаю в засасывающую тьму. За секунду до падения локти упираются в металлическую перекладину на самом краю. Шахту заполняет убийственный грохот. Я вздрагиваю, правая рука соскальзывает с крыши. Подтягиваясь всей левой стороной тела, с трудом снова закидываю правый локоть на крышу, когда… Грузовой лифт дергается и медленно ползет вверх. Прощай, вера в спасение. Дно кабинки пассажирского лифта все ближе.
Растягиваю левый бок и пытаюсь отпружинить всем телом, чтобы закинуть правую ногу на крышу. Удается зацепиться каблуком за перекладину, но туфля соскакивает с ноги и, ударив меня носком в макушку, улетает в темноту. Занемевшие, как будто отмороженные, руки продолжают удерживать меня на весу, угол крыши врезается в грудь. Надо отстраниться от боли, рвануть вверх. Только это спасет мне жизнь. Только я способна себе помочь. Незнакомая раньше сила помогает раскачаться и согнуть тело пополам. На этот раз босая ступня пяткой упирается в край крыши. Я стараюсь подтянуть вторую ногу. Боль сквозь пятку пронзает все тело. Кабина пассажирского лифта, как огромный каблук с металлической набойкой, надвигается на меня и грозит перерубить пополам. Зажмуриваюсь и с воплем переваливаюсь на крышу. Жива? Цела? Открываю глаза, пассажирский лифт проезжает мимо, а я теперь уже на крыше грузового, поднимаюсь все выше. От медленного монотонного движения мутит. Потолок приближается. Я опускаю голову на крышу и, раскинув в стороны руки и ноги, готовлюсь превратиться в блин. Господи, миленький, останови этот чертов лифт, пожалуйста! Я больше не доверюсь ни одному мужчине и буду самой осмотрительной женщиной в мире, только не дай мне умереть. Лифт, услышав мои мольбы, что-то бурчит в ответ и замирает.
— Остановился. Спаслась! Жива!!!
Радостный вопль разлетается по всей шахте. Пытаюсь приподняться, но тело, будто магнит, притягивается к металлической крыше лифта. Надо отдохнуть, сейчас полежу минутку и… Что дальше? Осматриваюсь, двигая одними глазными яблоками. Только чудо могло меня спасти, но даже оно не способно помочь выбраться из шахты самостоятельно.
— Есть кто живой? — раздается голос снизу.
— Я здесь! — отрываю голову от крыши. — На грузовом лифте! Помогите!
— Сейчас спасатели приедут, помогут.
— А заодно и полиция… — бьюсь лбом о холодный металл.
— Чистосердечное признание, гражданочка, облегчает понимание.
Глядя на меня из-под полуприкрытых век, следователь улыбается во все тридцать два белоснежных зуба. Рубашка с короткими рукавами обтягивает накачанный торс, выставляя на обозрение напряженные бицепсы. Слегка взъерошенные волосы придают образу деланную небрежность. Складывается впечатление, будто он вылез из телевизора. Хотя нет, скорее, я попала в детективный сериал.
— Мне признаваться не в чем, — серьезным взглядом отвечаю на заигрывания следователя.
Неужели он и правда думает, что я поведусь на красивые глазки и тут же подпишусь под любым преступлением? Наверно, встречаются дуры, которые так и поступают, раз он использует эту тактику.
— Ну как же? — Распахивает глаза цвета штормового моря следователь. — Убийство несовершеннолетней с особой жесткостью. От восьми до двадцати пяти лет. Это в случае чистосердечного признания, а будете отрицать вину при таких неопровержимых доказательствах, получите пожизненное.
— При каких «неопровержимых доказательствах»?
— Отпечатков пальцев на месте преступления вам недостаточно? — Съезжает на стуле он, расслабляя руки.
— Она умерла в моем доме. Там повсюду мои отпечатки, и не только пальцев.
— Как насчет свидетелей?
— Свидетелей чего?
— Побега с места преступления.
— Послушайте, а разве вы не должны начинать допрос с выяснения моей личности, паспортных данных? Вести протокол, в конце концов?
— Разве это допрос? — Улыбается следователь. — Пока мы с вами просто мило беседуем.
Обводит взглядом мои ноги и, чтобы лучше их разглядеть, отъезжает на стуле подальше от стола. Спасибо Ире, ну и натерпелась же я с ее коротеньким платьицем.
— Кстати, что случилось с вашей обувью?
— Кстати, после предъявления обвинения вы, кажется, должны начать допрос, — выуживаю из памяти сведения, почерпнутые из какого-то учебника для юристов, а может, из детективного романа. Без разницы, главное, чтобы написанное было правдой.
— Хорошо, — подкатывает он стул обратно к столу. — Допрос так допрос.
Следователь берет ручку и листок и, полностью погрузившись в кропотливую работу, мелким почерком исписывает половину страницы.
— Что это вы пишете?
— Как что? Протокол. А вы не этого хотели?
— Подождите, но я же еще ничего не сказала!
— Думаете, последние полчаса я беседовал сам с собой?
— Не знаю, с кем вы беседовали, но допрос еще не начался. Записывайте мои показания по ходу дела, а не вспоминайте, о чем мы беседовали. Свои мемуары я как-нибудь напишу без вас.
Следователь явно сожалеет о проделанной работе, мнет листок и кидает в стоящую за моей спиной корзину. Бумажный шарик пролетает рядом с моим ухом. До этого я тратила все силы, чтобы изображать агрессию, но теперь у меня по-настоящему вскипает кровь. Следователь снова склоняется над бумажкой.
— Можно я?
— Что — вы? — Раздражение на его холеном лице проявляет первые морщины.
— Буду вести протокол.
— Зачем?! — Его глаза выпучиваются и становятся не такими уж привлекательными, а брови ползут на лоб, собирая кожу в гармошку. Так-то лучше.
— Разве я не имею права записывать свои показания сама?
— Имеете, — встряхивает волосами он. — Только я не пойму, для чего вам это нужно? Когда протокол будет подписан, вы сможете указать на все неточности и потребовать внести дополнения.
— Когда пишу, мне легче вспоминается, — улыбаюсь следователю, всем видом показывая готовность сотрудничать.
Как же, внести изменения. Когда протокол будет подписан, все домыслы следователя станут неопровержимыми доказательствами моей вины.
— Пожалуйста, — он подталкивает листок ко мне. — Хотя нет, подождите. Вопросы я буду записывать сам. Не возражаете?
— Пожалуйста, — тем же жестом возвращаю бумажку.
— Вас зовут Паукова Дина Александровна, правильно? — Снова подталкивает ко мне листок он.
— Да, — медленно вывожу каждую букву, — все верно.
— Кем вам приходилась убитая, Паукова Екатерина Олеговна?
— Приемной дочерью, — отдаю листок следователю.
— Падчерицей? — Наносит ответный удар он.
— Разве это не одно и то же?
— Как вы к ней относились?
— Хорошо. Как могла, заботилась о ней.
— А она к вам?
— Не очень хорошо. Думаю, даже плохо.
— Почему?
— Наверно, ревновала ко мне отца.
— Мысль избавиться от падчерицы пришла к вам спонтанно или вы давно планировали убийство?
— Я ее не убивала.
— Ну конечно, — закатывает глаза следователь. — Она сама размозжила себе голову.
— Этого я не говорила.
— Тогда, если не вы, кто, по-вашему, ее убил?
Рассказать об Игоре? Какой в этом смысл? Следователь не только мне не поверит, но еще и постарается исказить мои слова, использовать их против меня. Лучше держать язык за зубами.
— Не знаю.
— Вы бывали на месте преступления после убийства?
— Нет, — ложь во спасение.
— Искали там улики?
— Говорю же, нет.
— А каким-нибудь другим способом пробовали найти убийцу?
— Нет.
— Хорошо, — потягивается следователь, треща костяшками пальцев.
Кажется, он доволен. Плохой знак.
— Вы присутствовали на похоронах падчерицы?
— Нет, — на следующий вопрос, для разнообразия, надо ответить правду, — я о них не знала.
— Чем же вы, интересно, были заняты, если не поиском убийцы, что даже не слышали о похоронах собственной приемной дочери?
Теперь не падчерица, а приемная дочь.
— Я…
— Вы скрывались от следствия, вот чем! — Переходит на крик следователь. — Вы были в бегах!
— Я не от кого не скрывалась, — отвечаю спокойным голосом. — Даже не знала, что меня ищут.
— Не знали о похоронах падчерицы. Не знали, что вас разыскивает полиция. Может, вы не знали, что убивать плохо? Незнание закона, солнышко, — наклоняется ко мне следователь, — не освобождает от ответственности.
— Я вам не солнышко, а Дина Александровна, и законы знаю достаточно хорошо.
— Может, мне с тобой поговорить вне закона? — Упирается руками в стол он.
— Может, вам стоит записать этот вопрос в протокол? — Скрещиваю руки на груди и откидываюсь на спинку стула.
— Значит, вы утверждаете, что не убивали Паукову Екатерину Олеговну? — Садится на место и тяжело вздыхает.
— Утверждаю.
— В таком случае для чего вам понадобилось убегать из дома в предполагаемое время преступления?
— Вы правы, из дома я убежала, но Катя в это время была еще жива.
— В побеге, значит, вы признаетесь, а в убийстве нет. Хорошо. Если вы не убивали падчерицу, зачем вам понадобилось убегать из дома?
— Меня избил муж.
— Насколько я знаю, в это время ваш муж был на работе.
— Да. Я дождалась, пока он уедет на работу, и ушла из дома.
— Вы не ушли, вы убежали. Для чего такая спешка?
— Я сильно нервничала и больше не могла оставаться в этом доме.
— Тогда почему не ушли следом за мужем, а задержались более чем на полчаса?
— Хотела закончить домашние дела.
— Хотела закончить домашние дела… Так вы называете убийство падчерицы?
— Я ее не убивала.
— Это я уже слышал. Хорошо, какие домашние дела вы хотели закончить?
— Помыть посуду после завтрака, одеть и отвести Катю к бабушке.
— Что вам помешало?
— Катя капризничала.
— Как именно?
— Она плюнула мне в лицо и обозвала словами, которыми часто ругался ее отец.
— Но ему вы за это голову не пробили?
— Кате тоже.