Англичанка Силва Дэниел
— Я не женат, — соврал Габриель.
— Ее зовут Клара, ведь так?
— Нет, — улыбнулся Габриель. — Кьяра.
— Она итальянка?
— Да.
— Я буду молиться за тебя. — Старуха кивнула в сторону стола, на котором стояли миска с водой, сосуд с маслом и пара зажженных свечей. — Не присядешь?
— Что-то не хочется.
— Все еще не веришь мне?
— Верю.
— Тогда почему не присядешь? Ты ведь не боишься меня? Мать неспроста назвала тебя Габриелем.[10] Господь — сила твоя.
Габриель ощутил страшную тяжесть на сердце. Захотелось уйти, однако любопытство оказалось сильнее. Габриель помог старухе присесть за стол, устроился напротив и, обмакнув палец в масло, занес его над миской воды. Когда три капли масла упали в воду, то разбились на тысячи крохотных капелек. Старуха мрачно кивнула, будто подтвердились ее самые страшные опасения. Она снова взяла Габриеля за руку.
— Ты весь горишь, — сказала она. — Точно не болен?
— Я провел день под солнцем.
— В доме Кристофера, — уверенно заметила она. — Ты пил его вино, и за поясом у тебя его пистолет.
— Продолжайте.
— Ты ищешь человека, погубившего англичанку.
— Знаете, кто он?
— Нет, но знаю, где он. Прячется на востоке, в городе грешников. Не ходи туда, иначе, — твердо предупредила она, — погибнешь.
Закрыв глаза, синьядора тихонько заплакала — это перешла на нее порча. Потом старуха кивнула и велела Габриелю повторить ритуал с маслом. На сей раз три капли слились в одну. Синьядора как-то загадочно улыбнулась.
— Что вы такое увидели? — поинтересовался Габриель.
— Точно хочешь узнать?
— Ну конечно.
— Вижу дитя, — неуверенно ответила вещунья.
— Чье?
Старуха похлопала его по руке.
— Возвращайся на виллу. Твой друг Кристофер снова на Корсике.
Вернувшись на виллу, Габриель застал Келлера у холодильника. Одетый в темно-серый костюм (помявшийся в дороге) и расстегнутую у горла белую сорочку, Англичанин достал ополовиненную бутылку вина. Демонстративно встряхнул ее и налил себе почти полный бокал.
— Тяжелый день в офисе, милый? — спросил Габриель.
— Просто чудовищный. — Келлер протянул ему бутылку. — Выпьете?
— Мне уже хватит.
— Да, заметно.
— Как поездка?
— Дорога — сущий ад, зато все остальное прошло как по маслу.
— Кто?
Келлер молча отпил вина и вместо ответа сам спросил, где мотался Габриель. Когда тот сказал, что ходил к синьядоре, Англичанин усмехнулся.
— Мы еще сделаем из вас корсиканца.
— Я же не по доброй воле, — напомнил Габриель.
— Что она хотела сказать?
— Так, ничего. Обычная ведунская болтовня.
— Тогда что же вы такой бледный?
Габриель молча выложил пистолет Келлера на стол.
— Судя по тому, что мне известно, — произнес Англичанин, — оружие вам пригодится.
— И что же вам известно?
— Слышал, вы собираетесь на охоту.
— Хотите помочь?
— Если честно, — Келлер поднял бокал на свет, — я вас порядком заждался.
— Надо было закончить одну картину.
— Кто автор?
— Бассано.
— Ученик Бассано или сам мастер?
— Понемногу и того, и другого.
— Как мило.
— Скоро сможете отправиться за мной?
— Надо свериться с графиком, но, думаю, с утра буду готов. Вам следует знать, что Марсель кишит легавыми, половина из которых ищет нас.
— Вот потому-то мы и не поедем в Марсель, по крайней мере сейчас.
— Тогда куда?
— Домой, — улыбнулся Габриель.
32
Корсика — Лондон
Они поужинали в деревне, а после Габриель устроился на ночь в гостевой спальне у Келлера: белые стены, белое белье и кресло с оттоманкой под белым брезентом — все это сказалось на сне. Габриель бежал к Мадлен через бескрайнее заснеженное поле, и, когда девушка расчесывала себе руки, из-под ногтей текла кровь цвета жирных сливок.
Утром они первым же рейсом вылетели в Париж, оттуда — в Хитроу. Келлер прошел контроль с французским паспортом. Габриель, дожидавшийся его в зале прибытия, решил, что это самый недостойный для англичанина способ вернуться на родину. Снаружи они двадцать минут дожидались такси, на котором медленно — сквозь пробки и дождь — отправились в Лондон.
— Теперь понимаете, почему я не возвращаюсь? — по-французски, очень тихо произнес Келлер. Он смотрел в забрызганное дождем окно на серый пейзаж лондонского пригорода.
— Влажный воздух пойдет вам на пользу, — точно так же, по-французски, заметил Габриель. — Кожа у вас вся продубленная.
Такси доставило их к Мраморной арке. Габриель с Келлером прошлись немного вдоль Бэйсуотер-роуд до многоквартирного дома с видом на Гайд-парк. С того утра, как Габриель увез во Францию выкуп, в квартире ничего не изменилось. Даже посуда после завтрака Кьяры все еще лежала в мойке. Габриель бросил сумку на пол в главной спальне и из тайника в кладовке извлек пистолет. Келлер тем временем встал у окна в гостиной.
— Мне надо отлучиться на несколько часов, — сказал Габриель. — Не пропадете без меня?
— Справлюсь.
— Планы есть?
— Думаю сходить на озеро Серпентайн и покататься на лодке, потом смотаться за покупками.
— Вам лучше не высовываться отсюда. Кто знает, на кого натолкнетесь.
— Я же спецназовец, детка.
Больше Келлер ничего не добавил, да и не надо было. Он мог войти в комнату, полную близких друзей, и никто бы его не узнал.
Габриель вышел на улицу и поймал такси. Минут через двадцать он уже шел мимо ворот на Даунинг-стрит, в сторону парламента. В кармане у него лежала одна-единственная страница из досье, объемная статья из «Дейли телеграф», заголовок которой гласил: «МАДЛЕН ХЭРТ. ВОПРОСЫ БЕЗ ОТВЕТОВ».
Статья принадлежала перу Саманты Кук, ведущей правительственной корреспондентке «Телеграф» и одной из самых авторитетных журналисток Великобритании. Она следила за карьерой Джонатана Ланкастера еще с тех пор, как он был рядовым членом парламента, и описала его восхождение в биографической книге «Путь к власти». Несмотря на претенциозное название, книгу приняли тепло даже конкуренты Саманты Кук, завидовавшие выплаченному ей авансом гонорару. Она была из тех репортеров, которые знают куда больше, чем публикуют, и потому Габриель решил обратиться к ней.
Позвонил в редакцию «Телеграф» и попросил связать его с Самантой Кук. Диспетчер выполнил просьбу без промедлений, и уже через несколько секунд Габриелю ответили. Должно быть, говорила мисс Кук с мобильного, потому что в трубке Габриель слышал отдающиеся эхом от высокого потолка шаги и мужские голоса. Мисс Кук, наверное, шла по вестибюлю парламента, а это через дорогу от кафе, в котором засел Габриель. Он попросил уделить ему несколько минут, пообещав, что потраченное время того стоит. Имени своего он так и не назвал.
— Знаете, сколько раз на дню я получаю подобные звонки? — спросила в ответ Саманта Кук.
— Таких звонков, мисс Кук, вы еще не получали.
Повисла тишина. Видно, Габриелю удалось заинтриговать собеседницу.
— Так, и в чем же дело?
— Это не телефонный разговор.
— А, ну да, конечно же.
— Вы, смотрю, тот еще скептик.
— Да, тот еще.
— С вашего телефона можно выйти в Интернет?
— Разумеется.
— Пару лет назад исламские террористы захватили в плен известного офицера израильской разведки. Они пытали его, записав допрос на камеру, и хотели убить. У них ничего не вышло, зато видео с пытками все еще гуляет по Сети. Посмотрите — перезвоните.
Оставив свой номер, Габриель отключился. Минуты через две мисс Кук перезвонила.
— Я бы хотела с вами увидеться.
— Уверен, вы способны на большее, мисс Кук.
— Очень вас прошу, мистер Аллон, уделить мне толику вашего драгоценного времени.
— Только если извинитесь за грубость.
— Приношу свои самые искренние и глубочайшие извинения и надеюсь, что в своем сердце вы найдете силы простить меня.
— Прощаю.
— Где вы?
— Кафе «Нерон» на Бридж-стрит.
— Хм, я там часто бываю.
— Скоро сможете подойти?
— Через десять минут.
— Не опаздывайте, — посоветовал Габриель и нажал «отбой».
Она все-таки опоздала — на целых шесть минут. Ворвалась в кафе, одной рукой прижимая к уху трубку телефона, в другой удерживая хлопающий на ветру зонтик. В кафе сидели почти одни туристы, и лишь в дальнем углу прихлебывали латте молодые парламентарии в серых костюмах. Саманта Кук остановилась переброситься с ними парой фраз и только после этого направилась к Габриелю. Пепельная блондинка, волосы до плеч, глаза синие, взгляд пытливый… Несколько секунд она пристально смотрела в лицо Габриелю.
— Господи боже, — произнесла она наконец. — Это и впрямь вы.
— А вы чего ожидали?
— Рогов, наверное.
— Ну, спасибо за честность.
— Это один из моих самых больших недостатков.
— Есть и другие?
— Любопытство, — сказала мисс Кук.
— Тогда вы пришли по адресу. Могу я угостить вас чем-нибудь?
— Вообще-то, — репортер огляделась, — нам лучше выйти и прогуляться.
Габриель встал из-за стола и надел куртку.
У Тауэрского моста они свернули налево, к набережной Виктории. Машины медленно ползли по дороге, зато толп пешеходов из-за дождя как ни бывало. Обернувшись через плечо, Габриель убедился, что из кафе за ними никто не увязался. Потом заметил, что Саманта Кук глядит на него из-под зонта, словно на представителя вымирающего вида.
— Вы смотритесь куда лучше, чем на том видео, — сказала она немного погодя.
— Спасибо косметике.
Репортерша невольно улыбнулась.
— Вам так легче? — спросила она.
— Шутить над собой после всего пережитого?
Она кивнула.
— Да, — сказал Габриель. — Помогает.
— Знаете, я ведь встречалась с ней как-то раз.
— С кем?
— С Надей аль-Бакари. Она тогда была никем, просто оторвой из Саудовской Аравии, избалованной дочерью Абдула Азиза аль-Бакари, спонсора исламских террористов. — Мисс Кук выжидающе посмотрела Габриелю в лицо и, видно, разочаровалась, не заметив реакции. — Правда, что его убили вы?
— Зизи аль-Бакари погиб в результате операции, санкционированной США и их союзниками в ходе всемирной борьбы с терроризмом.
— Но курок-то спустили вы? Убили аль-Бакари в Каннах, на глазах у Нади, а после завербовали ее саму, чтобы разрушить изнутри террористическую сеть Рашида аль-Хуссейни. Блестяще. Просто блестяще.
— Надя не выжила.
— Она пожертвовала собой, чтобы изменить общество. Помогла принести демократию в арабский мир.
— И вот чем все обернулось, — мрачно заметил Габриель.
Когда они проходили под Хангерфордским мостом, по нему на вокзал Чаринг-Кросс въехал поезд. Дождь поутих, и Саманта Кук сложила зонтик, убрала его в сумочку.
— Вы оказали мне большую честь, — призналась она. — Вот только Ближним Востоком я не занимаюсь.
— Я не Ближний Восток пришел обсуждать, а Джонатана Ланкастера.
Она пристально посмотрела на него.
— С чего бы знаменитому израильскому шпиону обращаться к лондонскому репортеру за информацией о британском премьер-министре?
— С того, что дело важное, — уклончиво ответил Габриель. — Иначе знаменитый израильский шпион не отважился бы на такой шаг.
— И то правда, — согласилась репортерша. — Впрочем, знаменитому шпиону и без того известна вся подноготная Ланкастера. Зачем обращаться к простому репортеру?
— Вопреки расхожему мнению, мы не ведем досье на друзей.
— Брехня.
Чуть помявшись, Габриель ответил:
— Это глубоко личное дело, мисс Кук. И потом, моя служба к нему непричастна.
— А если я соглашусь помочь?
— Само собой, я вас отблагодарю.
— Поделитесь материалом для статьи?
Габриель кивнул.
— Так в чем же дело? — спросила мисс Кук.
— Пока сказать не могу.
— Лучше бы история оказалась громкая.
— Я, Габриель Аллон, только с громкими делами и работаю.
— Да, правда. — Остановившись, она взглянула на противоположный берег, где медленно вращалось колесо обозрения «Лондонский глаз». — Хорошо, мистер Аллон, мы договорились. Что вы хотите знать?
Достав из кармана статью, Габриель показал ее Саманте Кук. Та улыбнулась.
— С чего начать?
Убрав статью в карман, Габриель попросил рассказать о Джереми Фэллоне.
33
Лондон
Саманта Кук была хорошим репортером и, как любой хороший репортер, умела создать нужный информационный фон для истории. Габриель, прежде живший в Соединенном Королевстве, информацией владел. Он знал, например, что Джереми Фэллон учился в Университетском колледже Лондона и работал копирайтером в сфере рекламы, прежде чем податься в политику и примкнуть к Партии. Фэллон понял, что их методы пиара давно устарели: Партия продавала товар, который никто — и уж тем более британский электорат — не хотел покупать. Перво-наперво он изменил подход к получению голосов. Фэллона не заботило, за какую партию голосует тот или иной избиратель; он хотел знать, где избиратель тратит деньги, что смотрит по телевизору и кем видит своих детей в будущем. И больше всего — чего избиратель ожидает от правительства. Так, втихую, работая вдали от глаз общественности, Фэллон переписал политику Партии, дабы та могла отвечать требованиям современного британского электората. Затем отправился на поиски адекватного продавца, который мог бы протолкнуть товар на рынке. Таким продавцом оказался Джонатан Ланкастер: с поддержкой Фэллона он возглавил Партию, а через полгода — правительство.
— В награду за свои старания Джереми получил работу мечты, — сказала Саманта Кук. — Джонатан назначил его начальником секретариата и власти дал столько, сколько не было ни у одного из начальников секретариата за всю историю Великобритании. Джереми — щит и меч Джонатана. По сути, он и есть премьер. Ланкастер как-то признался, что сильно жалеет о назначении Джереми.
— Официально признался?
— Нет, в личной беседе, — подчеркнуто возразила мисс Кук. — В очень, очень и очень личной.
— Зачем он вообще дал Фэллону власть?
— Без Джереми Партия до сих пор обитала бы на задворках политического мира, а Джонатан Ланкастер так и остался бы никому не известным оппозиционером, который пытается сделать себе имя на еженедельных вопросах к премьер-министру. К тому же, — добавила репортерша, — Джереми абсолютно предан Ланкастеру. Он убьет за него, а после еще добровольно вызовется убрать следы преступления.
Хотел бы Габриель сказать, насколько она неправа. Однако он молча продолжал идти дальше, в ожидании, что еще расскажет Саманта Кук.
— Их связь куда глубже, дело не просто в долге и верности. Джереми нужен Ланкастеру, без него наш премьер боится не справиться.
— Значит, это правда?
— Что именно?
— То, что Джереми Фэллон — мозг Ланкастера.
— Вообще-то, это полная чушь, зато публика верит. Партия провела собственные общественные опросы, и даже те показали: большинство британцев верит, будто глава правительста — Джереми. — Она погрузилась в задумчивое молчание. — Вот почему я удивилась, увидев Джереми рядом с Ланкастером, когда тот наконец назначил досрочные выборы.
— Удивились?
— Не так давно в правительстве распространился слух, будто Ланкастер намерен вытурить Джереми с Даунинг-стрит.
— Тот стал помехой?
Саманта Кук кивнула.
— Джереми встал Партии поперек горла. Никто не хочет с ним работать.
— Вы не писали об этом.
— Не было достоверных источников, — призналась она. — Кому-то ведь надо придерживаться стандартов.
— Думаете, и до Джереми Фэллона дошли эти слухи?
— Не могли не дойти.
— Он с Ланкастером обсуждал этот вопрос?
— Я не могла ничего подтвердить и потому ничего не писала. И слава богу, — добавила она. — Выставила бы себя полной дурой.
У моста Ватерлоо Габриель взял репортершу под локоть и повел в сторону улицы Стрэнд.
— Вы хорошо его знаете? — спросил он.
— Джереми?
Габриель кивнул.
— Боюсь, никто толком не знает Джереми Фэллона. У меня с ним чисто деловое знакомство, а значит, он говорит то, что хочет видеть в газетах. Эта сволочь — настоящий манипулятор, оттого он и вел себя столь необычно на похоронах Мадлен Хэрт. Никогда бы не подумала, будто он способен пролить хоть слезинку. — Немного помолчав, репортерша добавила: — Похоже, слухи не врали.
— Еще слухи? Какие?
— О том, что Джереми был в нее влюблен.
Габриель резко остановился и взглянул в лицо Саманте Кук.
— Хотите сказать, что у Джереми Фэллона и Мадлен Хэрт была интрижка?
— Мадлен не питала к Джереми романтических чувств, — покачала та головой. — Правда, это не мешало ей использовать его для продвижения по служебной лестнице. Как по мне, эта девушка поднялась слишком быстро. Скорее всего, благодаря Джереми.
Повисла пауза. Они стояли на мостовой у галереи Куртольда. Саманта Кук смотрела на дорожное движение вдоль Стрэнда, а Габриель гадал, чего ради Джереми Фэллон представил любимую женщину Джонатану Ланкастеру. Должно быть, хотел приобрести рычаг воздействия на человека, собравшегося оборвать его политическую карьеру.
— Вы уверены? — спросил он наконец.
— В том, что Джереми втрескался в Мадлен?
Габриель кивнул.
— Уверена. Если в таких делах вообще можно быть в чем-то уверенной.
— То есть?
— От проверенных источников я слышала, что Джереми использовал любой, даже самый мелкий повод пообщаться с Мадлен. Выглядел он, должно быть, жалко.
— Почему вы ничего не написали, когда Мадлен исчезла?
— В то время это было не очень уместно. А теперь, когда она погибла…
Они вошли в галерею, купили два билета и поднялись к выставочным залам. Посетителей, как обычно, не было. В седьмом зале они остановились перед пустой рамой, висящей тут как напоминание о краже визитной карточки галереи — «Автопортрета с забинтованным ухом» Ван Гога.
— Какая жалость, — заметила репортерша.
— Да, — согласился Габриель. Отвел Саманту Кук к «Больше никогда» Гогена и спросил, не встречалась ли она с Мадлен Хэрт лично.
— Встречалась, однажды, — ответила мисс Кук, указав на женщину на холсте, будто говорила о ней, а не о погибшей. — Когда готовила статью о попытках Партии переманить электорат у оппозиции. Джереми отправил меня к Мадлен. Мне она показалась чересчур красивой и в то же время потрясающе умной. Порой начинало казаться, будто это она берет у меня интервью. Впечатление было, будто меня… — Мисс Кук помолчала, подбирая нужное слово. — …будто меня нанимают… для чего, правда, не знаю.
Когда она договорила, послышался звук шагов. Обернувшись, Габриель заметил пожилую пару: мужчина, лысый — если не считать похожего на тонзуру венчика волос — и в тонированных очках; женщина — немного моложе спутника — с путеводителем по музею. (Буклет она раскрыла наобум.) Пара молча, будто роботы, переходила от картины к картине, задерживаясь у каждой лишь на несколько секунд. Подождав, пока они скроются в смежном помещении, Габриель отвел мисс Кук вниз, а затем — в просторный внутренний двор. В теплую погоду лондонцы — кто работал в офисных зданиях вдоль Стрэнда — обожали собираться здесь, однако сейчас, под холодным ветром, металлические столики стояли незанятые; танцующий фонтан грустно журчал, словно брошенная ребенком игрушка.
— Вы написали хорошую статью о Мадлен, когда она исчезла, — сказал Габриель, пока они прохаживались вдоль периметра двора.
— Я и сейчас готова подписаться под каждым словом. Мадлен была невероятно собранной и уверенной для человека с ее происхождением и воспитанием. — Репортерша задумчиво нахмурилась. — Когда она пропала, ее мать вела себя очень странно. Обычно, если у человека пропадает родственник, он теребит прессу только так, а мать Мадлен молчала. Закрылась ото всех. И вот она словно исчезла с лица земли. Как и брат Мадлен.
— В каком смысле?