Валюта смерти Андреева Юлия
Тем не менее, Казик чувствовал нарастающую тревогу и еще желание поговорить с мамой, просто ни о чем, или рассказать ей об Ане, о том, как устроился на новом месте, как нашел монеты, да и вообще о жизни.
О жизни Казик знал очень мало, но все же нужно ведь человеку когда-нибудь научиться говорить на важные темы.
Мальчик деловито обошел квартиру, заглянул в холодильник, вытащил оттуда холодную сосиску, откусил кусочек, положил на место, достал красное яблоко, отошел с ним к окну.
Есть не хотелось, ему вообще никогда особенно не хотелось есть, в доме ребенка говорили – плохой аппетит. Но, самое странное, что аппетит не приходил не только в казенном заведении, но и когда он провел целую ночь и еще следующий день в подвале. А ведь все время думал, каково это умереть от голода. Думал, где будет добывать еду, ничего не придумал, но и не проголодался. Может, только немного. И потом, когда Аня забрала его к себе, когда он помылся, переоделся в чистое, даже потом на кухне он почти не ощущал вкуса пищи. Есть, конечно, ел, не отказываться же, не обижать ни в чем не повинную Аню, но все же…
Аня вот тоже почти ничего не ела, только пила шипучую минералку и валялась на кровати в спальне. Нигде не работала, жила одна без друзей, без детей, без мужа. Никому не нужная, выброшенная из жизни.
Из окна был виден типовой дворик с качелью, горкой и песочницей, на песочнице сидел кот. Смеркалось. Мимо прошли весело щебечущие о чем-то своем подружки. Быстро цокая каблуками, пробежала женщина с тяжелой сумкой на левом плече. Женщина что-то объясняла на ходу, придерживая рукой у уха крохотный мобильник, быстро переставляя ноги, торопясь куда-то.
Какое-то время Казик провожал ее взглядом, пытаясь понять, что именно так взволновало его в этой женщине. Она не была похожа на маму, на Аню, на кого-то из воспитателей или нянечек приюта, но…
И тут Казика осенило: его тянуло не к незнакомой, усталой, замученной жизнью женщине, а к ее телефону. Не к конкретной трубке, Казик хотел, нет, ему было просто необходимо срочно переговорить с мамой или папой, услышать их голоса, понять, что ему не приснились их разговоры, что они живы, и он может в любую минуту дотянуться до них…
Казик так сильно захотел этого, что решил, что умрет, если прямо сейчас ему не дадут позвонить. Он лег на пушистый, уже довольно грязный ковер и начал представлять, что вдруг его не станет. Но смерть не приходила, и Казик подумал, что правильнее всего дождаться Аню и тогда вместе они сходят и позвонят его родителям. Но Аня уже один раз обманула его, из-за нее он остался дома. Почему же ей не обмануть его еще раз? Тем более, что именно сегодня она уехала для того, чтобы встретиться со своим Димой. Захочет ли она звонить ему после того, как приедет домой? Зачем? Если они только что встречались и разговаривали? Она ни за что не станет звонить сама и не поведет Казика. Тогда как же быть?
Казик сел по-турецки, раздумывая над своим положением. С одной стороны он, конечно, мог выйти из дома, Аня оставила ему ключи и написала на листочке точный адрес, на случай, если он потеряется.
Но даже если бы Казик и решился выйти из дома, он все равно не сумел бы добраться до приюта. С другой стороны, на кухне в шкафчике лежал другой листок, на котором, как уверяла сама Аня, был написан адрес, где находится точно такая же будка.
Разумеется, Казик понятия не имел, где это, но если показать записку кому-нибудь из взрослых, возможно, они сумеют отвести его, или объяснят, как найти.
Казик оделся и, сунув в карман все свои монеты, открыл дверь на коридор. Пока все было спокойно. Никого. Мальчик прислушался, где-то далеко играло радио, за окнами накрапывал дождик. Крадучись, мальчик вышел на лестничную площадку, затворил за собой дверь и, покопавшись в замочной скважине, запер квартиру.
Пока все шло как по маслу, Казик нашарил в кармане листок с адресом телефонной будки и, вытащив из другого кармана монеты, пересчитал их.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть…
Неожиданно соседская дверь распахнулась, и перед мальчиком возникла огромная женщина с красным лицом и голубыми глазами. Казик вздрогнул, черные монеты покатились по бетонному полу. Заметив это, тетка бросилась было на колени, собирать деньги, Казик дернулся к лестнице, но тут же соседка схватила его за ногу, так что мальчик не удержал равновесия и упал, едва успев подставить руку и защитить лицо.
– Куда же ты так торопишься, миленький, миленький? Аня говорит, племянник. Ну-ну, племянничка Бог послал. Тетка за порог, а ты ее и обворовал! Что, скажешь, не знаешь, сколько приходится душегубам, кровососам платить за одну такую монетку, чтобы одну единую минуточку с любимым человеком переговорить? Молчишь? Вор! Вот я тебя сейчас в милицию-то сдам! Вот там тебя в тюрьму для малолетних преступников упекут! Надолго запомнишь, как порядочных вдов обворовывать! Да еще что красть – минуты любви!
– Ничего я не крал! Это мои монеты! Честное слово! Я их нашел! Пустите, тетя!
– Ну да, поверю я тебе. Я что-то, сколько ни ищу, нигде таких монет не нахожу, да и Аня за свои кровные их покупает. Скоро на панель пойдет, чтобы монеты эти клятые оплатить, она на панель, а мне только на паперть. Знаешь, что такое паперть, паразит?
Казик не знал, что такое паперть, но он знал, что такое вор! и что вором быть стыдно. И еще, что он – Казик – никакой не вор!
– А ну, отдавай все монеты, все Ане расскажу, пусть узнает, какой у нее племянничек, как он ее обманул.
– Я не вор, тетя! Честное слово – я не вор! – Казик и сам не понял, как получилось, что он заплакал. – Это мои монеты, я маме хотел позвонить, вот. – Мальчик сунул руку в карман штанов и достал оттуда смятый листок.
– А где твоя мама? – Тетка перестала кричать, но теперь, отпустив ногу Казика, крепко держала его за шиворот.
– В раю. – Ребенок вздохнул.
– До рая твоих грошей, пожалуй, не хватит. Боюсь, там роуминг дороже. – Тетка разжала пальцы, но Казик не попытался убежать, а стоял и смотрел на лежащие на огромной красноватой ладони черные монеты.
– Отдайте, тетя, ну пожалуйста. Аня вчера еще обещала отвести меня позвонить и не отвела, и сегодня не отведет, а мне очень надо. – Он старался смотреть в пугающие его голубые, казалось бы, ничего не выражающие глаза бабы, смотреть, не утирая собственных льющихся без всякого удержу слез. – Ну, пожалуйста, я Ане три монеты обещал, хотите вам тоже дам, только отведите меня позвонить. А Аня потом, когда вернется, все вам расскажет. Она подтвердит, что я не вор. Что это мои монеты. Правда.
– Три монеты? – Теперь женщина смотрела на него уже по-другому, не пыталась оскорбить, не грозилась милицией, но все равно Казику сильно не нравился этот ее взгляд.
– С мамой, говоришь?
– С мамой или с папой. – Казик шумно втянул в себя сопли, стараясь не отводить взгляда. – Честное слово.
– С мамой – это святое. Если с мамой, так я, это, помогу тебе, чем смогу, конечно. К будке этой клятой проведу, за охрану тебе буду, чтобы по дороге никто не обидел, деньжищи такие не отобрал. А то всякого сброда тут видимо-невидимо. – Она тяжело поднялась с пола, отряхнула коленки. – Только ты мне тогда тоже монету, нет, две монеты выдашь, чтобы я не за просто так ноги ломала. Хорошо?
– Конечно, хорошо. – Казик вытер рукавом слезы и улыбнулся.
– Только я остальные монеты сама Ане отдам. Тебе выдам у будки одну или две, свои заберу, а остальные отдам твоей тете, а то еще потеряешь. – Она сунула монеты в карман фартука, размашисто перекрестилась.
– А вы так и пойдете? Без куртки?
– Да что тут идти-то, – баба решительно взяла Казика за руку, и вместе они начали медленно спускаться по лестнице.
Глава 22
Когда река смерти течет через твой город
А.Смир
- Аккуратно сложу понты
- У роковой черты.
Вопреки обещаниям Георгия, через мост ей не пришлось переправляться одной. Точнее, одна она прошла ровнехонько половину моста, где ее встретил опирающийся на весло, точно патриарх на свой посох, Захарыч.
– Долго вы что-то, а где же провожатый? Сбежал, черти ему в кишки. Вот ведь народец поганенький пошел. Им за сопровождение такие бабосы сыпятся, а они даже до места толком довести не могут. Уроды. Ну, ничего, сегодня в «Навь» телегу накатаю, будьте нате. Ишь, чего удумали, охраняемую особу несколько метров до места не довести! С рук на руки, как водится, не передать.
– Да фиг с ним, с убогим. – Аня махнула рукой в сторону берега. – Ногу вот только зашибла, у них там начало весны, лед пополам с водой. Скользко.
– Весна – это хорошо. Весна, это я особенно люблю, тем более, когда она солнечная да радостная, с птичками, голубым небом, первыми цветами. Впрочем, цветы – они в городах теперь почитай что круглый год обитают. В стеклянных гробах. Прямо на улицах. И тетки при них вечно замерзшие приплясывают, в ладоши хлопают. А в каждом гробике по несколько зажженных свечей. Днем и ночью. Днем и ночью горят. Цветы живые в мертвых гробиках, много, самые разные. Кум рассказывал, что даже зимой весенние, летние или скажем осенние раздобыть возможно. Так ли?
– Самолеты летают, отчего же не привезти? Цветы хорошо расходятся. – Аня нарочно шла тихо, прихрамывая на пострадавшую ногу. Будет Захарыч в офисе отчитываться, припомнит, что клиентка травмировалась, поэтому и до моста долго добиралась. Хотя не похож Константин Захарович на человека, который любит отчеты писать. Вот он какой, работает близ Питера, а даже не прогуляется по городу, не полюбопытствует, какими цветами торгуют.
– Не скажи, самолеты не самое главное, главное, что мир единый и маленький, словно щенок крошечный, что за пазухой, если угодно, разместится. Мир – он живой, дышащий, чувствующий, соображающий. Правда, туго это у него выходит, медленно, но все же… – Константин Захарович задумался, почесывая плохо выбритый подбородок. – Раньше, для того чтобы из осени в зиму, или из зимы в весну, почитай три месяца жить приходилось, если ехать в карете, скажем, навстречу весне, то можно было быстрее поспеть, приход нового времени ускорить и порадоваться. Нынче на самолете из снежной Московии в солнечный Египет или Турцию несколько часов, и все – победа! Думаешь, это оттого, что самолеты быстро летают? Оттого, что мир с каждым годом меньше становится, Господь его во все времена одной ладонью прикрыть мог, или, скажем, на одну положить, а другой и хлопнуть, чтобы неповадно было всяким-яким…
– А другой свет, он тоже живой? Ад – тоже чувствует? Тоже соображает? – Аня затаила дыхание. Этот странный, чем-то напоминающий мультяшного Печкина человечек, говорил вещи, прежде не приходившие ей в голову. Но от них, от этих вещей, она чувствовала, зависела нынче ее жизнь.
– Ад-то?.. – Захарыч на мгновение задумался. – Полагаю, Ад, как говорится, живее всех живых. В нем постоянно что-то происходит, творится. Он хрупок и артистичен, умеет подстраиваться под обитающих там людей, выдавая им те картинки, к которым они привыкли. Сам я, правда, не бывал в тех местах, не особо и тянет. Но слышал, что если человек всю жизнь прожил на помойке и ничего, кроме пьяной шушеры, драк и объедков не видел, каким бы ни был он хорошим, какие бы муки на земле ни претерпел, но на том свете он нипочем не попадет в роскошный дворец или скажем отель пять звезд. Потому что первая задача ада – сделать все возможное, чтобы человек не понял, что умер. Потому как если он уверится, что помер, поди ты его заставь думать, что-то в себе менять. А это важно. Ой, как важно, потому что там, где мир крохотный, пушистый и теплый, словно щенок, которого можно запросто и за пазуху запихнуть, и сапогом огреть, и, шутки ради, кипятком обварить, – мир этот, как сросшийся близнец, связан с миром, который у тебя внутри. И каков человек – таков и окружающий его мир. Если он, к примеру, в чудеса верит, точно ребенок – вокруг него всенепременнейше чудеса. Христос говорил, будьте как дети… А вот если внутри человека клокочущий огонь и полымя, значит, и вокруг него непременно ад выстроится. Вокруг любящего – любовь, вокруг злого – зло. Вокруг трусливого – подлость, ложь и предательство, все чего он по жизни боится, вокруг смелого – боевые друзья, красивые женщины, Вальхалла с ее вечными пирами!
Человеческое сердце – солнце в его личной вселенной, если солнце светит – все цветет. Если выжигает безжалостным огнем – гибнет, совсем не светит – льдом все покрывается.
– А Димка, он получается в зиме, идущей на весну? Это хорошо?
– Хорошо тем, кто умер, и то не всем, многие и после смерти мучаются по старой памяти.
По мере прохождения моста воздух заметно теплел, или Аня заранее предчувствовала встречу с огненной рекой.
– Ничего, на том берегу, поди, отогреемся, теплая осень – это тебе не ранняя весна. Когда погода каждый день меняет обличие, точно капризная девка сарафаны.
Оказавшись на набережной, Захарыч сразу же ускорил шаг, стуча по мостовой веслом, заставляя Аню плестись чуть сзади. Исправно хромая, она не стремилась выдавать себя, идя вровень с хитрым перевозчиком.
– Ватник под скамейкой на корме, сапоги тута. Одевайте быстрее, а свою обувку хотите в руках, хотите в сумку. Только давайте уж скорее, а то как бы на том берегу наши тревогу не подняли, что мы припоздали.
– Может, позвоним им? – Аня опустила голову, опасаясь, что ее вопрос может показаться из разряда крамолы.
Захарыч не понял подвоха и, зажав подмышкой весло, достал мобилу и набрал несколько цифр.
– Вадюха, привет дружбан, тут такое дело, в общем, клиентка ногу ушибла и ко времени на мост не поспела, так что, я ее только-только до лодки дотащил. Смекаешь, не успеваем мы к сроку-то. Перекуси там где-нибудь. Поди, работают еще забегаловки. Вот-вот, и выпей, что ли, кофию за мое здоровье. Ага. В Макдоналдсе посиди, что ли. Да что мне учить тебя. Это ведь я так, упреждаю. Что все путем, чтобы не пужались, куда мы запропали. Ага. Ну, отбой связи.
– Меня там что, уже ждут? – Аня сделала озабоченное лицо. – Не рано ли?
– Люди привычные, не страшно, – отмахнулся Захарыч, пристраивая весло за спиной, точно невероятно длинный самурайский меч, и вдруг подхватил Аню на руки и перенес, шлепая болотниками, прямо на лодку. – Так, поди, лучше будет, а то, с твоей ногой еще кувырнешься. Совсем обиду затаишь. А мы ведь не все тут нервные, как этот Гошик. Цена ему грошик.
– Спасибо. Какие обиды? Просто странно…
– Что странно? – Захарыч оттолкнул лодку от берега и, ловко перепрыгнув через борт, наладил весла в уключины.
– Ну, этот Георгий мне даже руки не подал, когда я, еще там, грохнулась на льду. Такую рожу скорчил, словно не женщина перед ним, а жаба… неприятно. Что я ему сделала?
– Гоше нужно меньше инструкции читать, а больше бестолковкой своей думать, а то настрогал, понимаешь ли, детей, а теперь из кожи вон лезет, чтобы на кусок хлеба им заработать. Идиотина! Знает, что гиды на том берегу не должны до клиентов руками дотрагиваться, боится, стало быть, что коль скоро нарушит правило, уволят без выходного пособия. А про то не ведает, что клиент – живой или мертвый – это прежде всего человек, которому, может быть, неприятно такое его отношение. Клиент в своих правах – он деньги конторе платит, контора сервис организует. Все чин по чину и, если какой-то идиот клиента обидит, клиент, мертвый он или живой, за свою обиду с конторы затем и спросит.
А тогда прикрывайся инструкциями, не прикрывайся, а если на тебя нарекание – пшел вон из службы сопровождения. Воть.
– Понятно, – не отрывая глаз, Аня смотрела на красную мобилу типа «пудреница» в руках Захарыча, обычно такие носят женщины. Но странный тип – Захарыч, по всей видимости, не понимал разницы между женскими и мужскими телефонами, используя то, что есть.
– Константин Захарович, а у вас телефон Тусвет берет? – Она махнула рукой в сторону моста.
– И тот, и этот. Собственно мы еще пока на нем. А что такое?
– У вас мобильники, классно! А мы звоним по монетам из старых будок, ночью… – Аня сделала жалостливое лицо. – Была прежде будка в соседнем дворе, а теперь убрали в связи с изменением планировки города, так что приходится ездить за семь верст… Страшно, метро уже не работает…
– Метро не работает? Тогда совсем худо. Ведь каждому частнику еще такие деньжищи отдавать… да, не берегут вас что-то на том берегу. – Он почесал в затылке.
– А вы по этому мобильнику обычно в офис звоните, или у вас, как и у меня, семья на другом берегу, любимый человек, с которым связаться нужно?
– С моими любимыми я по нынешней должности просто связываюсь, перевел их в домик на набережной, теперь езжу. По контракту от реки надолго отходить нельзя, но вижусь зато каждый день. Созваниваться не обязательно. А раньше, когда от горя даже водка помогать перестала, так же, как ты теперь, мучался. Да только денег почитай что совсем не было. Продал я тогда дом, в комнатку переехал, навещал семью свою раз в месяц, зато звонил каждый день. Это было. Пил опять же… и вот допился. Деньги закончились, а любовь нет. Пришел я тогда в офис к Трепетовичу, все как есть докладал, мол, сил никаких нет, со своими встретиться желаю. Выслушал меня Чернобог наш, как ребята его называют, всетемный пан Трепетович, и должность эту предложил. Работаю теперь на перевозе, а зато он домик для семьи на берегу выделил. Со всеми, можно сказать, удобствами.
Он меня тогда бесплатно, как барина, на тот берег переправил, я там с женой своей переговорил обо всем, да и порешили, что, чем врозь и дальше куковать, а забрать дочку старшую с ейным ребятенком, народился только, без помощи нашей никак, и переселиться сюда.
Так и живем. Денег платят много, но коммунальные большие, на еду и одежу еле хватает. Зато вместе. – Он рассмеялся. – Ладно, красавица, нечего лясы точить, меня моя старуха уже заждалась, поди, так что живенько напяливай ватник. Инструкцию-то помнишь, ни гу-гу во время всего путешествия. И направо не смотреть, даже если звезды начнут падать и мессия собственной персоной снизойдет на наши воды. Даже если за бортом кто тонуть начнет и помощи твоей просить. Молчи, как рыбка, и не смотри.
– Почему направо-то? – Удивилась Аня. – Когда сюда ехали, направо смотреть нельзя было, значит, сейчас налево…
– Вот глупая девка! – Изумился в свою очередь перевозчик. – Я же тебе русским языком объясняю, – эти всегда нападают справа. Потому как находятся они справа. База их справа, катера патрульные тоже справа, что тут непонятного?
– Но когда мы сюда плыли, они ведь тоже были справа, значит теперь, когда возвращаемся, – слева! – Не сдавалась Аня. Абсурдность суждений Захарыча наводила на мысли о том, что в ожидании ее он не тратил времени, проведывая окрестные бары. – Еще завезешь не туда!
– Да я тебя, милая, теперича просто шарахну веслом по бестолковке, поверну на левый бочок и пролежишь ты у меня как миленькая таким макаром до конца путешествия. Пункта назначения, так сказать. Ну, в последний раз спрашиваю, уразумела инструкцию? Или врезать?
– Не надо. – Аня инстинктивно закрылась рукой.
– То-то. А теперь быстро нырнула в ватник, и чтобы до самого того берега молчала. А то враз веслом вырублю.
Аня притихла, жалея, что поблизости, как в прошлый раз, нет Яши. Впрочем, уговор дороже денег, он сделал свое дело, и теперь она должна сделать свое. По большому счету, она не чувствовала никакой особой благодарности к фирме «Навь». Не бесплатно же, в самом деле, ее туда доставили, за полторы тысячи долларов, и в следующий раз никакой скидки, как постоянной клиентке, скорее всего, не предвидится. И вообще, в чем-то Георгий прав: если перевозчик в Царство Мертвых занимается леваком в рабочее время, в человеческом мире скапливается слишком много неприкаянных, неустроенных душ. О том, чем это может повредить жителям земли, Аня еще не успела подумать, да и в Тусвете вряд ли приветствуют большие миграции, хотя, какая-то плановость в этом, без сомнения, должна быть.
Постепенно начало светать, хотя до рассвета было еще далеко. Аня выглянула из-под ватника и какое-то время смотрела на поднимающиеся к темному небу огненные всполохи.
Пламенные волны текли не по горизонтали, как вода, а поднимались откуда-то из самой преисподней. Впрочем, вреда от этих волн, как и в прошлый раз, не было. Никакого едкого дыма, так что можно было сказать, что дыханию это почти что не вредило.
Горячий воздух колыхался, размывая изображение, Аня посмотрела на левый берег и увидела черный силуэт Петропавловки, в огненном обрамлении он казался особенно зловещим. Впрочем, разве со стороны Александра Невского можно увидеть Петропавловку? А почему нельзя? Теперь все можно. Вот, раскаленно-алый, выступает из тумана Михайловский замок. На него буквально жарко смотреть, каждый кирпичик словно только что из печки, а само здание выглядит пышущей жаром домной. Только домна вся красная, горячая, того и гляди взорвется, выпустив гулялый огнь, точно перед концом света.
Жарко, ох как жарко. А резиновая лодка плывет себе по текущей лаве, нет, не лаве, – раскаленные массы лавы тяжелы и вязки, а тут легкие, прозрачные языки пламени играли вокруг крошечной резиновой лодки. А это огонь чистый, огонь очищающий, огонь – страж между двумя мирами, огненная преграда, за которую нельзя.
Нельзя, а они плывут, огонь бессилен перед утлой резиновой лодочкой, безопасен для пластмассовых весел, великий вечный страж не замечает перевозчика, и его пассажирку, и еще кой кого не замечает. Но об этом кое-ком речь еще впереди. Пока о нем не знает Аня, ничего не ведает Захарыч, не в курсе страж – огонь.
Почему Ахерон течет через Питер? Почему ад бредит Санкт-Петербургом? Что ему в нем?
Огненные воды заключили в объятия Михайловский замок, с левой стороны засверкала решетка Летнего сада, вся объятая адским пламенем. Острые копья устремлены раскаленными наконечниками в небо. Но кто в него только не метил на этой земле? Туда же стремился попасть шпиль Петропавловской крепости. Точно турнирным копьем, тщился он пробить близкое Питерское небо. Куда слабым низкорослым кольям ограды Летнего сада, если даже турнирное копье не достало? Смешно.… Или, простите, это и не копья, а стрелы. Острые, отлично наточенные, горящие стрелы…
А впереди… что это за ограда? В Питере, помнится, нет такой ограды на Дворцовой набережной.
Ан, есть. И Ахерон прекрасно помнит эту ограду – ограду Зимнего дворца, о которой, возможно, позабыли уже и старожилы. Река расширяется. Лодка ускоряет свой ход.
Но если по левому борту Эрмитаж, по правому должна быть стрелка Васильевского острова. Аня только на секундочку скосила глаза направо, как оттуда рубанули по глазам белые прожектора, завыла сирена, а металлический голос начал выкрикивать номера резиновой лодки, с требованием немедленно причалить к ближайшему правому берегу или подойти к вышедшему им навстречу дежурному катеру.
– Сыны преисподней, вы пересекаете Ахерон без соответствующих документов и должны немедленно остановиться и сдаться водному подразделению «Явь». Остановитесь или будет хуже!
– Щас! – Захарыч встал во весь рост, заслоняя хрупкую пассажирку. И, подняв весло, направил его в сторону патрульного катера. – Живым не возьмешь!
– Постойте. Может, все же сдаться? – Заметалась Аня.
– Еще движение, и огонь поглотит вас, так что даже памяти не оставит. Именем Света приказываю сушить весла. Святую воду на поражение!
– Щас! – Взвыл Захарыч, и из его весла в сторону патрульного катера рванулась струя черного пламени. – Держись, Нюрка. Проскочим!
Аня закрыла голову руками, ощущая всем телом отдачу после выстрела.
– Пробку выдерни. Быстро выдерни пробку, девка! Погибнем без мотора! – причитал Захарыч, обильно поливая нападавших черным огнем.
В ответ с катеров начали бросаться серебряными, плюющимися раскаленным металлом, шарами. Одна капля попала на ватник Ани, и тот загорелся.
В ужасе она сбросила с себя ватник, и тут до нее дошел, наконец, приказ Захарыча. Приподнявшись над кормой лодки и чуть ли не перегнувшись через борт, она обнаружила пробку и, подергав ее немного, вытащила. Лодка мгновенно рванулась, да с такой силой, что Аня, без сомнения, вылетела бы прямо в огненный поток Ахерона, не схвати ее за шиворот Захарыч.
– Во гады, подкараулили-таки! – засмеялся он. – Должно быть, конец месяца, начальство лютует, вот они и за нас, грешных, взялись. А так обычно наши подмазывают кого надо, и можно путешествовать совершенно спокойно…
Аня молчала, подавленная произошедшим. Над их головами пролетели еще несколько серебряных шаров, после чего преследование неожиданно прекратилось.
– Кажись, проскочили полосу ихней власти, как же они надоели-то…
– А чего отстали? – Аня с опаской поглядела туда, где за огненным заревом обнаружилась засада «Яви», но ничего не увидела.
– А жара-то, силы небесные, впору темные очки покупать и загорать. Нет, придется перед начальством вопрос ставить: либо они обеспечивают меня охраной и платят в два, нет, в три раза больше установленного, либо дудки. Сил моих нет больше, кабы не супружница моя, давно бы уже уволился с проклятой работы к едрене фене. А то придумали, понимаешь ли, водораздел, «Явь» – «Навь» – «Нейтралы», нет, чтобы людям дать возможность жить по-людски, так нет же. Делют, делют, а что делют то? Проклятие!
Чертова работенка. Попадись мы сейчас в лапы «Яви» – как есть, мозги стерилизовали бы, а нас с тобой, девка, на принудительное исправление в бараки их клятые отправили. Мне года три впаяли бы за нелегальные перевозки в рабочее время, и еще пяток за отлынивание от основных обязанностей, тебе за нелегалку годик. Впрочем, мужу твоему тоже не поздоровилось бы, если что. Так что, коли попадешься, мой совет: до конца дурочку горем убитую из себя изображай, но мужика не сдавай. Не потому что любовь, потому что за соучастие еще добавят. И если кто из бойцов «Яви» прознает, что ты ездила к своему бывшему сексом заниматься – и тебя, и его быстренько стерилизуют, как кошек. Пикнуть не успеете.
С «Явью» шутки плохи, – он сел на свое место и, не выпуская из рук дальнобойного весла, извлек из портсигара папиросу, прикурил прямо от вод Ахерона. – Впрочем, «Явь» – это еще ничего, если попасться, когда у них на базе следаков нет, и в начале месяца. Когда они о плане еще не думают, тогда можно и за денежку договориться, или, бывает, просто отметелют как следует, ну, чтобы не нарушали больше, обшмонают, что найдут – отымут, и по-хорошему домой отпустят. Красота.
Наши ведь тоже не звери, если разобраться. Но попадись в «Навь» кто-нибудь из «Яви», первым делом в подвал тащат. И там метелят уж за милую душу, чертям в аду тошно. Но потом веру поменять не предлагают, а так, по-честному: хочешь жить – служи нам, не хочешь – как хочешь.
Никаких тебе издевательств, четко и ясно. Нет, в народе не случайно говорят, что «Явь» и «Навь» рука об руку ходят, чего не скажешь о «Нейтралах». Он поглядел на горизонт, силясь распознать там полоску настоящей воды, но, видно, не преуспел в этом.
– А «Нейтралы» что за звери? – После того как Захарыч рассказал ей о своей жизни, Аня стала относиться к нему с большей теплотой. В сущности, за то же самое мучается мужик – за любовь! А все, кто, так или иначе, были на стороне любви, ей нравились, будь то хоть Георгий с его четырьмя ребятишками и супругой, хоть Захарович. Ага, вот и определилась, быть надо на стороне тех, за кем любовь, а никак не по-другому.
– «Нейтралы» – это именно звери, не люди – буква закона. Им по-человечески не объяснить, они все поступки людей и помыслы, сподвигшие на свершение этих самых поступков, взвешивают и свой вердикт выносят. Они судьи и судебные приставы, весы и меч. Страшные гады – если разобраться! Попадись бойцам «Яви» или хотя бы «Нави» девка-нелегалка, они первым делом с нее пробу снимут, отымеют, то есть, потом деньги отнимут и отпустят восвояси, если им, конечно, план месячный сдавать не нужно. Сие, конечно, противно, но зато быстро и без волокиты. Когда план за грудки берет, им тоже нелегко приходится, должны тюрьмы да иные застенки народом пополнять. Мужика просто отметелят как надо и как не надо, могут сгоряча и инвалидом на всю оставшуюся жизнь сделать, позвоночник битой перешибут, так что всю жизнь под себя потом срать будет. Но это, если их как следует довести.
А «Нейтралы» не такие, на них подкуп не действует. Ни натурой, ни службой, ни денежными знаками – ничего на них не действует, одно слово – роботы, а не люди.
Наши еще голодом пытать любят, самое дешевое и безобидное средство, если разобраться, ведь коли сюда твой муженек или кто он тебе, заявится, ему ни крошки есть нельзя, потому как, если он хотя бы маковое зернышко проглотит, хотя бы один глоточек воды изопьет, – все. Был мужик, и нет мужика. Сначала образ, точно старая фотография, выцветет, а потом и сам пропадет, будто его и не было.
Аню передернуло, но она тут же вспомнила разговор с Яшей и то, как он голодал, оставшись в городе, и как рвался домой.
– А я у него есть могу? – На самом деле в доме отдыха им было как-то не до еды, но все же страшно, вдруг бы по незнанию… и…
– Тебе – без проблем. Даже нужно, а ему – никогда! Впрочем, если он будет сюда тур покупать, ему завсегда все про правила объяснят. Никто не хочет клиента терять. Но «Явь» его таким туром точно не обеспечит. Они вообще против того, чтобы люди после смерти продолжали друг друга любить. Чтобы погибшие отцы приносили в дом зарплату, чтобы умершие дети вырастали…
Ну ладно, передохнули, и пора. Ты, я по глазам вижу, из тех, кто нипочем не отступится, счастья своего смерти не уступит, так что я с тобою, можно сказать, как со своей, сейчас разговариваю. Закончатся денежки – все одно придешь в «Навь» работу искать, может, повезет, и найдут такую, чтобы ты со своим милым вообще не расставалась. Да… так что, по любому, скоро свидимся: либо в очередное путешествие по Ахерону тебя повезу, либо сама же меня на посту этом и сменишь.
– Да пока с деньгами вроде как все нормально, хотя, вы правы… – Аня потупилась. Но увидав, что Константин Захарович готов снова взяться за весла, одернула его за рукав. – Знаете что… – она замялась, вдруг испугавшись, а не пошлет ли ее перевозчик с таким предложением.
– Чего тебе, Анечка?
– А может, вы мне мобильник продадите, а? – Она заискивающе поглядела на Захарыча. – Вам ведь к своим звонить не надо, отработали смену – и дома. К чему такие траты? А в офис… в фирме ведь вам его бесплатно дали. Ну, скажете, что во время погони утопили, кто полезет проверять в огонь то? А я бы вам за него хорошую денежку дала. И потом еще, когда нужно будет класть на счет, я бы дала столько, сколько положить, и еще процент для вас за беспокойство. А?
– Продать? Ишь ты! Продать? И за сколько ж его продать? Я, почитай, сколько лет уж при реке и цен-то не знаю… – забеспокоился Константин Захарович.
– А цену просто подсчитать, – чарующе улыбнулась Анечка, – можете вы, например, сказать, сколько денег на вашем мобильнике, и сколько стоит, скажем, минута разговора с Тем светом?
– На счету? – Константин Захарович нажал несколько цифр, – на счету у этой штуки пять тысяч рублей.
– И сколько на них можно разговаривать с тем берегом? – Насупилась маленькой сумме Аня.
– Ну, если минута разговора обходится в пятьсот рублей…
– В пятьсот?! – Она чуть не призналась, сколько вынуждена выкладывать сама, хотя какой смысл скрывать от того, кто без проблем может добыть эти сведения? Только стыдно будет.
– Получается десять раз. – Перевозчик смотрел на Аню с любопытством купца, неожиданно подцепившего хорошего покупателя.
– Десять звонков и сам мобильник. – Аня протянула руку, и Захарыч послушно положил на нее красненькую «пудреницу». – Что же, сам мобильник не Бог весть что, впрочем, мне всегда нравились красные телефончики. За все это предлагаю… – она задумалась, Десять минут разговора стоили бы ей тысячу долларов, тогда как с телефона Захарыча выходило всего ничего. – А на городские он тоже столько жрет, или различает?
– Ясное дело, на городские рубль минута, входящие бесплатно. – Засуетился Захарыч.
– Ладно, сделаем так. Я беру телефон себе и отдаю вам за него… – Она мгновение колебалась. – Семь тысяч. И затем буду платить вам 20 процентов комиссионных за то, что вы будете класть деньги на этот счет. Идет?
– Да как же это… – Захарыч мялся. – А если по работе нужда придет, а если…
– Главное, чтобы, когда вы сообщите в фирме, номер не додумались заблокировать. Так что врите напропалую, мол, потерял, сгорел, ну, чтобы они не подумали, что кто-то другой воспользоваться мобилой без вас сможет. Заблокируют – вернете половину денег. Идет?
– Только что-то не больно-то много вы и предлагаете, барышня. Не куда-нибудь, на Тот свет звонить собираетесь, а цена… прямо скажем, точно за межгород.
– У вас на счету все равно лежат не ваши деньги, а деньги фирмы, то есть, и эти семь тысяч вы возьмете лично себе. В дальнейшем я буду давать вам по 700 рублей из расчета 500 за минуту и 200 лично вам. Опять же, возможно, что в вашей фирме существует услуга перевода денег с одного номера на другой, тогда вы можете перебрасывать мне деньги вашей фирмы и получать за это лично в свой карман. Убедила?
– Что же… деньги, конечно, мне нужны, только получается, что вы за счет пока предлагаете, а телефон, поди, тоже чего-то да стоит. А?
К тому же, если начальник меня за потерю штрафанет или морду начистит, кто штрафы или больничный мне оплачивать станет?
– Даю за твою бандуру еще три тысячи. – Она запустила руку в сумку и извлекла из-под подкладки припрятанные деньги. – Я, между прочим, тоже рискую…
– А если в фирме проведают, что ты монеты перестала покупать? Проведут расследование…
– Куплю парочку для отвода глаз. – Аня махнула рукой. – И потом, они же понимают, что у людей не всегда деньги есть, да и многие звонят только по большим праздникам, так что, думаю, если и проведают – не насторожатся. А я скоро еще тур куплю. К чему звонить, когда можно встретиться?..
– Что же, по рукам…
Оказавшись на своем берегу, Константин Захарович чинно довел Аню до поджидающего возле серой «шестерки» работника трансфер.
Что называется, передал с рук на руки.
Аня махнула ему на прощание, машина тронулась по темному проспекту Обуховской обороны, наконец-то она вспомнила это название, и мирно поползла в сторону более освещенных дорог. На переезде возле метро, где света было не в пример больше, перед светофором им пришлось притормозить. Не зная, чем себя занять, и не желая затевать общение с провожатым, Аня разглядывала витрины магазинов, когда чей-то пронзительный взгляд заставил ее вздрогнуть.
Напротив нее в красной спортивной машине сидел мальчик. Нет, не сидел. Он стоял и, распахнув глаза, смотрел на Аню, призывая ее внимание, барабаня кулачками о стекло. На вид ребенку было лет девять или десять. Светлая, возможно рыжая, челка паренька была аккуратно подстрижена, на левой щеке красовался шрам в виде латинской «V». Увидишь раз такой шрамище, в жизни не забудешь!
Аня взглянула на сидящую рядом со странным мальчиком и пытающуюся как-то унять своего отпрыска маму, но ее лицо не показалось ей сколько-нибудь знакомым, в то время как мальчика она – сто процентов – знала.
Откуда?
Свет сменился, машины тронулись. Какое-то время Аня еще видела безнадежно взывающего к ней пацана со шрамом во всю щеку.
«Увидишь раз такой шрамище, в жизни не забудешь. – Еще раз сказала себе она. – А я получается – забыла».
На повороте они разъехались в разные стороны.
Глава 23
Сизая голубка
А.Смир
- Возродился из…
- Хорош круиз.
Казик чувствовал себя заложником, толстая здоровенная тетка крепко держала его за руку. Напрасно он вышел из дома, напрасно забрал с собой все деньги. Втолкнув мальчика в будку, бабенция самостоятельно вложила в щель одну монету и вышла на улицу, приперев дверь мощным торсом.
Положение складывалось угрожающее, но Казик сдержался. Набрал домашний номер телефона и принялся ждать.
Через прозрачные, давно немытые стекла будки, Казик видел, как толстая тетка пересчитывала его монеты. Надо будет все рассказать Ане, решил он.
Когда закончился разговор, баба бесцеремонно открыла дверь, но не выпустила мальчика, а вперлась в будку всей своей массивной тушей, придавив Казика к стеклу.
Она разговаривала громким баском, то и дело посмеиваясь и задавая скучные взрослые вопросы про здоровье, погоду, обещала навестить в новый год или на рождество.
Казик задыхался, почти что задавленный огромным животом, пропахшим рыбой и прогорклым салом. На фартуке как раз напротив лица мальчика красовалось здоровенное пятно.
Когда разговор закончился, Казика уже подташнивало, очень хотелось поскорее оказаться на улице, глотнуть свежего воздуха.
– Тетя. Пойдемте домой, – Казик умоляюще потянул бабенцию за рукав.
– Домой… – тетка явно что-то задумала.
У Казика затряслись коленки.
– Ну да, я тебя домой отведу, а ты Ане все расскажешь, как я у тебя две монеты выцыганила, да?
– Не скажу, честное слово, я не такой. Ну, тетя! Я замерз! Аня скоро придет, меня искать станет. Ну, пожалуйста…
– Ты не скажешь, она все одно проведает. Прознает, что монеты исчезли… – В голове Ираиды Александровны одновременно вертелся целый рой мыслей. С одной стороны, забрать у пацана оставшиеся восемь монет – дело хорошее, с другой восемь монет – не такие уж и большие деньги, чтобы за них живого человека в мертвого превращать. Убить парня за восемь минут разговора? Нет, этого она не могла, но, с другой стороны, упереть сразу восемь монет и думать, что парень не проговорится соседке, дело совершенно невозможное. А значит, ребенка придется кончать.
Или не убивать, убивать как-то неправильно, достаточно увезти куда-нибудь подальше, чтобы шпаненок дороги домой не нашел. Кто докажет?
– Вы хотите похитить меня? – Казик вытаращил на Ираиду Александровну глаза. – За выкуп? Вы назначите выкуп?
– Выкуп? – Ираида Александровна продолжала напряженно думать о чем-то своем.
– Ну да, как в кино делается. – Если что, я могу заплатить за себя. – У меня еще есть монеты. Черные монеты. Много.
– Черные монеты? – Ираида Александровна вытащила из кармана несколько монет и, наклонившись перед Казиком, протянула их на вытянутой ладони, – такие монеты? Ты знаешь, где много таких же монет?
– Да. Знаю. Только это… – Казик понял, что сболтнул лишнего. Красная рожа снова оказалась напротив его лица, ужасные голубые глаза пугали ребенка.
– Так-так, монеты неустановленного образца. Где взяли? – Над теткой и мальчиком возвышался высокий молодой человек в шерстяной облегающей шапочке и черной кожаной куртке. – Снова нарушаем, Ираида Александровна? А ведь я вас предупреждал!
– Вадим, да я тут ни причём. Я того, на халяву выпал случай позвонить единственную минуточку, я и согласилась. Подруга попросила за пацаном ее приглядеть, того, этого, а в уплату монету дала. А я что, я не дура, взяла, да и позвонила. Откуда мне знать, что неустановленного. Для меня они все одинаковые.
– Подруга такую прорву фальшивых монет дала? Сколько их тут? Штук семь? Восемь? За работу няней? С каких это пор за нянченье с чужими спиногрызами платят контактом с потусторонним миром? Да еще и так щедро?
Не подскажете ли адресочек, а то я бы и сам в свободное время не отказался за сопляками горшки выносить, у нас ведь любой труд в почете. Так ведь? – Он размахнулся и со всей силы саданул Ираиду Александровну по щеке. Та даже не подумала прикрыться, черные монеты полетели в грязь. Казик ринулся было подбирать, но Вадим отпихнул его ногой.
– Не лезь недоносок, с тобой еще разберемся. С тобой и твоей мамочкой. Конкурирующая фирма, понимаешь ли, монеты они в кустарных условиях научились производить, торговлю наладили, мразь! – Он отошел на полшага и со всего размаха двинул Ираиду Александровну ногой. – И главное, в моем районе! А меня начальство каждый день имеет за то, что продажа резко упала. А они подделками за моей спиной торгуют! А ну, колись, старая сволочь, где производство, где склад?
Тетка беспомощно вытаращилась на Вадима, чем окончательно вывела его из себя.
– Где, ты говоришь, мать этого ублюдка, где она хранит монеты? Говори быстро, а то я прямо сейчас в фирму позвоню. Тебя, дуру старую, с твоим змеенышем в подвал свезут, посмотрим, как запоешь на горячей-то сковороде. Или под током. А? Может, будешь умницей и прямо сейчас расскажешь, где склад?! Телефон подруги, живо! – он снова пнул Ираиду Александровну, но теперь уже по пояснице, так что женщина, застонав от боли, свалилась на землю, ткнувшись лбом в пожухлую траву.
– Не надо, пожалуйста. Не бейте ее, я покажу, где монеты! – Завопил Казик, повисая на руке дилера.
– Это кто у нас тут такой смелый? Не ты ли, букашка? – он взял мальчика за шиворот и слегка встряхнул. – И то правда, слышь, горькая вдовица, чем с тобой возиться, возьму с собой пацана, он мне дорожку к мамочке и покажет. Ведь покажешь, детка? Покажешь? Да?
– Не надо мальчика, – Ираида Александровна поползла за Вадимом на коленях, пытаясь ухватить Казика за одежду. – не забирай ребенка, ирод. Меня бери. Я старая. Мне, если что, помирать не страшно, а у него вся жизнь впереди. Меня бери, окаянный!
– Сделав несколько шагов на коленях, Ираида Александровна вдруг изловчилась и ухватила Вадима за лодыжку, роняя его в жидкую осеннюю грязь.
– Отвали! – Вадим выпустил мальчика и теперь пытался отбиться от здоровенной тетки, колотя ее свободной ногой и руками. – Отвали, дура. Я вооружен!
– Беги мальчик! Быстрее беги, дорогу ты помнишь, – держа Вадима мертвой хваткой, запричитала Ираида Александровна, ее лицо было разбито, из губы и носа лилась темная кровь.
– Да отцепись ты, сумасшедшая. Идиотка! Кретинка! Совсем мозги пропила, сука поганая! Эй, парень, не вздумай убегать. А то догоню и так отделаю, мать родная не узнает.
– Беги, тебе говорю! Беги! – заорала Ираида Александровна, изо всех сил держа Вадима и выкручивая его ногу. – Беги, тебе говорю!!!
Казик наконец вышел из оцепенения и что есть сил понесся по дороге.
– Во, дура! Теперь уж простым штрафом не отделаешься, на шизость не спишешь, вдовица горькая, вот ты где у меня со своею дурью не проходящей! В последний раз говорю, отпусти, не то!
Казик добежал до конца дома, завернул за угол, и тут раздался хлопок. Бах! И голоса смолкли.
Тяжелое тело Ираиды Александровны дернулось, принимая пулю, и рухнуло на Вадима, в последнем усилии задержать дилера, не дать ему добраться до совершенно чужого ей ребенка.
Похожая на раскормленного голубя, сизая душа Ираиды Александровны рванулась в темнеющее небо, пробила толстое брюхо ближайшей тучи и, наткнувшись клювом на невидимую преграду, с криком полетела обратно.
Казик успел добежать до дома минут за двадцать до того, как к подъезду подъехала машина фирмы «Навь», и из нее со спортивной сумкой в руках вышла уставшая, но вполне довольная собой Аня.
Она легко поднялась по лестнице на пятый этаж, мельком взглянув на приоткрытую соседскую дверь, но не зашла, с Ираидой Александровной и прежде не все было в порядке, в смысле, с головой. Теперь же, после смерти Василия, она сделалась и вовсе странной.
Аня подошла к своей двери и, прислушавшись, но, не услышав никаких посторонних звуков, достала ключи, но едва она сунула ключ в замок, тот щелкнул. На пороге стоял зареванный Казик.
Глава 24
Четверг. Алый цветок сна
А.Смир
- Снова черти
- Много вертят.
Остаток ночи Аня провела в успокаивании Казика и чтении ему сказок. На самом деле она была готова выполнить свое обещание и сразу же по приезду отвести ребенка к телефонной будке, но тот уперся рогом, отказываясь выходить на улицу и долдоня о застреленной соседке и потерянных монетах.
Должно быть, насмотрелся боевиков, а потом кошмары. Аня и сама время от времени видела сны, по своей эмоциональной наполненности и реалистичности ничем не отличающиеся от реальности. Сны, после которых ходишь и ищешь в реальной жизни то, что получил во сне. А сны у Ани всегда были красочные и интересные. В детстве она нередко попадала в волшебные страны, одни сны были с продолжением, точно сериал, другие напоминали провал в кроличью нору, где все реальней реального. Ярче, острее, вкуснее или, наоборот, безобразнее, чем в обычной жизни. Так что, засыпая, она оказывалась в том месте сна, в котором произошло ее пробуждение.
Впрочем, она никогда не относилась к снам, как к чему-то маловажному. Как раз напротив, во снах она могла получить что-то такое, чего была лишена в реальности, например, еще в школе она была влюблена в мальчика из параллельного класса, мама которого была больна тяжелой формой астмы. Из-за этого мальчик, вроде его звали Женя, да, именно, Женя, не всегда мог гулять со всеми остальными детьми, вынужденный присматривать за перманентно заходящейся кашлем мамой.
Аня любила Женю и во что бы то ни стало хотела помочь ему. Но только как? Попросить родителей найти для Жениной мамы хороших врачей? Она и так жила на одних только ингаляторах. К ней на дом регулярно заходили различные врачи и даже один странный тип, лечащий по восточной методике иглами. Нет, взрослые определенно не могли ничего сделать.
Тогда Аня в первый раз попробовала справиться с этой проблемой, поискав ответ там, где не искал никто, а именно, во снах. Не в каких попало снах, а в королевстве мечты, в которое она была вхожа и где порядком уже обжилась.
– Эта болезнь прекрасно известна жителям нашей страны, здесь ее давным-давно научились лечить. – Сообщил ей верховный мудрец синей башни, в которую девятилетняя Аня обратилась со своей проблемой. – Для того чтобы спасти больного астмой, нужно отыскать красный цветок, что пробуждается на восходе солнца, и положить его на грудь больной. Красный цветок растет на восточном холме, путь туда неблизкий. Но не это главное, если едва заснув в своем мире ты вскочишь на спину самого резвого в королевстве коня и поскачешь на восход, то в момент, когда солнце поднимется в вашем и нашем мире, ты увидишь алый цветок и сорвешь его.
Получив подробные указания, как и что нужно сделать, чтобы раздобыть цветок, Аня мужественно, сон за сном, скакала на спине белого коня с золотой гривой, но ей ни по чем не удавалось достичь цветка на рассвете. Один раз цветок уже почти что был у нее в руках, но слишком жаркие лучи новорожденного солнца убили его, обратив в черную пыль.
Тогда Аня снова вернулась к мудрецу и рассказала ему о своих невзгодах.
– Красный цветок распускается только в нашем мире, – подумав, сообщил волшебник, – но есть что-то, что соответствует нашему красному цветку в вашем мире. И ты прекрасно знаешь, что это такое – это любовь!
Читать бесплатно другие книги:
