Валюта смерти Андреева Юлия

Глава 1

Казик

• Себе я места не найду:
• Переучет в аду.

А.Смир

«Давным-давно Бог сотворил землю и небо, животных, птиц, рыб, солнце и звезды, и велел им жить, поживать и добра наживать. Бог сотворил день, чтобы все видели, что Он сделал, и как это красиво и хорошо. И еще он сотворил ночь – чтобы все спали и видели сны.

А потом Бог пожелал всем много хорошего и создал мужчину, и женщину, и рай, чтобы люди могли там поселиться.

В раю вместе с людьми жили ангелы и разные животные, цвели сады. Все на свете разрешал людям Бог, потому что любил их, как своих детей. Одного только нельзя было делать – рвать волшебные яблоки в саду. Сдались им эти яблоки!

Но однажды люди все-таки нарушили запрет, Бог рассердился и выгнал их из рая».

Казик повернулся на другой бок. Рядом с ним на соседней кроватке посапывала маленькая девочка. У нее был насморк, отчего дыхание получалось с присвистом.

Когда-то давно у Казика были папа и мама. Они жили в маленьком доме, окруженном садом. Давно, так давно, что Казик, как ни старался, не мог вспомнить лица мамы.

Когда его привезли в дом ребенка, он не понимал, почему многие дети не умеют разговаривать. Это было странно.

– Познакомьтесь, это Казик, – сказала толстая тетя с морковного цвета волосами, как у клоуна, что угощал детей на площади карамельками, приглашая в цирк. – Заметьте, совершенно домашний ребенок. Его родители умерли, – прошептала она одними губами, но Казик расслышал и заплакал.

– Не плачь, маленький, – к Казику подошла старушка. – Посмотри, какая у меня би-бика. Твои папа и мама попали в рай, – прошелестела она, обнимая ребенка. – Рай – это там, на небе, – нянечка подняла глаза к потолку. – Ты знаешь что-нибудь о Боге?

Казик пожал плечами.

С этого дня он старался почаще расспрашивать о Боге, и узнал много полезного.

Например, выяснил, что родители находятся в раю и постоянно наблюдают, как здесь, внизу, живет их Казик.

– Они смотрят через дыру в облаке? – спрашивал мальчик, заглядывая в глаза доброй старушке.

– Да, через облако.

– А если небо в тучах, они меня видят?

– Конечно, дорогой.

– Наверно, у них там мощный телескоп. А если я в доме? Они через окно меня видят? А если окно закрыть?

– Окно? – Бабушка задумалась.

– Рентген через любую стену видит, даже через камень, вот такой огромный, – Казик показал руками размер предполагаемого булыжника.

– Может, и рентген, – отмахивалась нянечка. Здорово отредактированная и осовремененная картина рая ей не нравилась.

– А они скоро вернутся?

– Они не вернутся.

– А я, я могу к ним?.. – мальчик снова начал всхлипывать, глотая слезы и неотрывно смотря на бабушку.

– Да, если будешь хорошим мальчиком, то, когда ты умрешь – боженька заберет тебя на небо.

После этого Казик целую неделю был хорошим мальчиком, но почему-то не умер.

Бледно-зеленые стены игровой комнаты казались серыми, все вокруг было серым – день и ночь.

Ранний подъем сменяло умывание в очередь, затем нужно было взять свой стульчик и отнести его к столу. Тихий завтрак, теплый сладковатый чаек, которым наскоро запивают липкую кашу, и вон из-за стола.

Маленькие и большие должны есть сами, потому что, хорошо это получается или не очень, а все лучше, чем, когда эту самую кашу в тебя всовывают. Ребенок давится, мерзкая жижа стекает по подбородку, липнет к щекам. Казик видел, как кормили малышей, и ему это не понравилось.

Относить стул, умывать руки, есть ложкой – и все. Если умеешь это делать – ты молодец, если нет…

И так день за днем, день за днем.

Казик недовольно перевернулся на другой бок, спать не хотелось. Мальчик поднялся, и, стараясь никого не разбудить, подошел к окну, свет фонаря слабо освещал детскую площадку, на которую днем выводили гулять детвору. Скамейки, песочница, беседка, в которой днем любили играть девочки – все казалось таинственным и вместе с тем печальным…

Казик хотел уже вернуться в постель, но тут ему почудилось в беседке какое-то движение, и он невольно прильнул к стеклу.

Так и есть, из беседки вышли двое взрослых дядек, один в черной куртке с капюшоном, другой в сером джемпере, с висящими сосульками волосами.

– Бандиты! Разбойники! – мелькнуло в голове у мальчика, и он чуть было не рванулся сообщать об увиденном ночной нянечке. Но незнакомцы вдруг скользнули за кусты шиповника и через секунду появились с другой стороны площадки, скрывшись в старой, давно не работающей телефонной будке.

Со своего места Казик не видел, что происходит в будке, минутная стрелка на настенных часах замерла на месте, точно приклеенная. Вдруг дверь в будку со скрипом распахнулась, и оба «злоумышленника» выбрались на детскую площадку, шаря по карманам, словно что-то потеряли. Тот, что был в куртке, вывалил на ладонь мелочь и теперь в свете фонаря разглядывал монеты. Другой стоял рядом, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.

Не найдя искомого, мужчины начали крутиться на одном месте, то и дело пригибаясь к земле, словно силились что-то на ней отыскать.

Потом тот, что был в джемпере, сиганул за кусты и оттуда через минуту метнулся в беседку, держа в руках зажигалку. Казик ясно видел, как незнакомец пытается осветить пол беседки.

Наконец, ничего не найдя, понурившись, приятели убрались с территории дома ребенка.

Мальчик отпрянул от окна, стоя еще какое-то время посреди комнаты.

«Что могли искать на детской площадке незнакомцы? – То, что потеряли. Да, ночью искать сложно, а вот днем»…

Казик подумал, что если ему удастся оказаться на площадке раньше этих двоих, он бы сумел отыскать потерянное.

Впрочем, не зная, что следует искать, сложно сказать, что было бы тогда…

Поняв, что ничего более интересного уже не произойдет и изрядно устав, мальчик дотащился до своей кроватки.

Перед глазами плыл образ бабушки Софи – мамы отца. Точнее, он не видел лица, только руки, и еще бабушка говорила на другом, певучем и словно пропитанном цветением каштанов и слив языке юга, солнца и синего-пресинего моря. Бабушка жила в сказочном Крыму, где всегда лето… От звучания слов этого языка даже слякотная зима или холодная ветреная осень дивным образом оборачивались весной. Казик понимал слова бабушки и немного умел говорить, как она. Мог объясниться с дедушкой Казимиром и дядей Саргисом.

Только сейчас летние слова утратили привычную магию, Казика никто не понимал. Странно. Не действовал и другой язык – французский, на котором говорили дома. Раньше, еще там, в другом мире – дома, Казику было достаточно попросить на волшебном французском, и все тут же исполнялось, а окружающие улыбались и гладили мальчика по голове.

– Est-ce que je peux manger ce gteau[1]? – произнес Казик, увидев, как из пространства, откуда-то из запредельной, давно утерянной дали, к нему направляется изящная бабушка Таня – мамина мама, в синем платье с кружевным, вязанным крючком, воротником. В руках бабушки тарелка с пирожными корзиночка, над тарелкой – бабушкина всегдашняя улыбка.

Мальчик почти ощутил вкус любимого лакомства.

У бабушки в ее волшебном холодильнике всегда были свежие пирожные со взбитыми сливками. Она никогда ничего не пекла при гостях, не хвасталась своим мастерством, отчего маленькому Казику казалось, что пирожные каким-то чудесным образом вырастают в холодильнике сами.

Казик всегда выбирал для себя пирожное первым, после чего угощал взрослых. Но даже если он и съедал лишнее, даже если мама начинала закатывать глаза к небу, ворчать о неизбежной аллергии, волшебное: «Est-ce que je peux manger ce gateau?» (Можно мне скушать это пирожное?) действовало безотказно. Его тут же начинали гладить по голове и целовать, хвалить, говоря, что он хороший мальчик. Такого бы не произошло, попроси он дополнительное пирожное на русском.

Однажды Казик разбил бабушкину любимую вазочку, и жаждущий справедливости папа поставил было Казика в скучный угол, откуда, тчно в сказке, не было никакого выхода. И тут волшебная фраза: «La mamie, est-ce que je peux aller au jardin avec la nurse?» (Бабушка, можно мне пойти погулять в сад с няней?) помогла мальчику выбраться на свободу.

Причем, и вознамерившийся караулить Казика папа, и просиявшая от слов мальчика бабушка тотчас начисто забыли о своей потере, обнимая и целуя едва успевшего выбраться из угла малыша.

Да, хорошее было время.

Казик наморщил лоб, вспоминая еще одно заклинание, его крохотная ручка выбралась из-под одеяла и тут же стала такой холодной, что снова пришлось зарылся в постель, жалея себя и всхлипывая. Накатившее одиночество казалось почти что видимым. Тяжелая, холодная лавина непереносимого горя. Казик съежился на кровати, из глаз потекли слезы: Ma mre, mon papa, prenez-moi d'ici… (Мамочка, папочка, заберите меня отсюда).

Мальчик послушал тишину, рядом мирно посапывали дети. Такие же брошенные, такие же одинокие дети, как и он сам.

Ma mre, mon papa, prenez-moi d'ici… (Мамочка, папочка, заберите меня отсюда).

Je vous aime plus que ma vie. (Я люблю вас больше жизни).

Неожиданно волшебный французский подействовал на Казика успокаивающе. Je reviendrai (Я вернусь), – Произнес он, в последний раз заклиная пространство, и неожиданно поверил сказанному.

Происходила какая-то дикая несправедливость. Еще совсем недавно, буквально вчера, у него была большая дружная семья, были мама и папа, бабушки и дедушки, тети и дяди. Была няня и Летний сад, был Елисеевский магазин, и прогулки по Невскому. Были золотокрылые грифоны и высоченный Исаакиевский собор, к вершине которого можно подняться на руках у папы, прижимаясь щекой к его мягкому бородатому лицу и боясь глаза открыть от страха перед крутой лестницей. От желания вечно ощущать тепло родного существа. И вдруг все это исчезло, закрылась дверь в счастливую сказку, и вместо родного дома, квартиры бабушки Софии, вместо львов, сфинксов и грифонов, вместо каменных набережных, подсвеченных и оттого еще более прекрасных ночью дворцов, – вместо всего этого его засунули в мрачный чулан сегодняшней жизни! – Это было несправедливо, и Казик понимал, что отсюда следует как можно скорее сбежать.

– Je reviendrai (я вернусь), – уже громче произнес Казик, вдруг ясно понимая, что когда-нибудь, возможно уже очень скоро, у него появится новый шанс. Он найдет дверь во вчера, откроет ее и снова будет счастлив со своей семьей!

Успокоившись, он свернулся клубочком, запихнув в рот палец, как делали все дети, и, посасывая его, заснул.

Глава 2

Пятница день

• Вот реальность другая,
• Живем и ее ругая.

А.Смир

Голова заболела сразу же, едва только Аня поняла, что снова проснулась. Снова проснулась одна. Лежащая рядом подушка была смята, но Анна знала, что смяла ее сама ночью, плача и захлебываясь слезами. Впрочем, вторую подушку давно следовало убрать в шкаф, как вызывающую болезненные воспоминания, но она все еще не могла этого сделать.

Веки опухли до такой степени, что сделались тяжелыми и непослушными. Она попыталась подняться, но голова ответила новым приступом боли. Какое-то время Аня сидела, борясь с подступившей к горлу дурнотой. В комнате было темно из-за плотных штор, но она знала, что это еще ни о чем не говорит, сейчас могло быть утро, день, вечер или ночь. Она давно уже потеряла счет времени, поднимаясь с постели лишь для того, чтобы добраться до туалета или попить.

Сколько времени уже длится депрессия? Месяц? Полгода? Год? – волосы отросли и скатались, словно пакля, ногти… да, когда-то она умела следить за собой, по пять раз на дню меняла прическу, ходила в фитнес-клуб, плавала в бассейне. Она была красива, и мужчины оборачивались, глядя ей вслед, когда-то ей было, для кого жить, кому нравиться, теперь…

Сколько времени еще во сне она будет видеть эту проклятущую катастрофу, когда их с Димкой машина кувыркалась, летя вниз под гору, а она орала, захлебываясь собственным криком, орала каждое мгновение, ударяясь о стены и потолок. Орала, пока в легких не закончился воздух от внезапного удара.

Аня прекрасно помнила этот момент, а дальше – обрыв. Как выбиралась из уже дымящейся машины, как бежала прочь, позабыв о раненом Димке. Не помнила и взрыва. Ничего не помнила.

Проще всего было думать, что на самом деле ее выбросило из машины, что она вылетела в жаркую южную ночь уже будучи без сознания. Никто в целом мире не мог обвинить Аню в том, что она была как-то повинна в смерти Дмитрия. Что не пришла на помощь, не вытащила, даже не попыталась… Простое стечение обстоятельств.

Да что там говорить, что никто не мог – ни у кого духу бы не хватило сказать, что молодая, только что вышедшая замуж девушка могла пожелать смерти своему любимому. Язык не повернулся бы произнести такое!

Анна поднялась и, превозмогая головную боль, добралась до холодильника, в котором стояла бутылка минералки. Крышка легко крутанулась на месте. Не тратя силы на поиск стакана, она с жадностью припала к горлышку, не останавливаясь, пока не выхлестала половину.

«Собраться и поехать на кладбище, – выродила она первую трезвую мысль. – Сначала на кладбище, а потом в церковь».

Она уже давно почти ничего не ела, впрочем, чувство голода не появлялось. Безуспешно подружка Тоська притаскивала ей фрукты, пыталась увлечь разговорами о поездках заграницу, о работе, знакомых… смешно… какая заграница? Какая работа? Нет его – значит, нет ее.

Впрочем, на кладбище съездить все-таки надо. Не по-человечески это как-то, валяться здесь в тепле и уюте, когда он там совсем один…

Да, доползти до кладбища и…

Аня медленно натянула джинсы, которые сделались ей велики в талии и бедрах и пузырились на коленях, длинный джемпер с горлом, повязала голову черным платком, сунула ноги в кроссовки и – последний штрих – напялила на лицо черные широкие очки «черепаха Тортилла» – хит прошлого сезона. Из зеркала на Аню глянул полутруп с бледным, распухшим от слез лицом. Существо без возраста, хотя, возможно, возраст ей все-таки дали бы: лет сорок в самом лучшем случае. Сорок, когда в реальности едва перевалило за двадцать. Так дела пойдут – менты начнут придираться, что паспорт фальшивый.

Хотя какая разница?

Не торопясь, она сунула в сумку кошелек, подобрала с пыльной полки неожиданно тяжелую связку ключей. Охая, точно вдруг состарилась еще больше, выбралась из квартиры, тщательно закрыла дверь на два замка. И… чуть не столкнулась с выскочившей из соседней квартиры здоровенной, точно снежный человек, теткой в ситцевом халате, повязанном сверху грязным фартуком.

Аня охнула, хватаясь за дверную ручку и пытаясь сохранить равновесие, в то время как сумасшедшая баба с ревом пронеслась мимо нее, выскочила на лестницу и перегнулась через перила, свешивая в пролет огромные груди.

– Сто-о-ой! Паразит! Стой! Мне надо, неужели не понимаешь, девятое сентября, изверг, день его рождения!

– Пошла в жопу, – донеслось снизу, и заглянувшая из-за спины тетки в глубину лестничного пролета Аня увидела худощавого невзрачного паренька в черной шапочке-пидорке и черной кожаной куртке, едва доходящей до талии.

– Я брошку нашла, старинную, мамину. Ну, поднимись на минуточку. Вещь реальная. Дорогая.

Аня отпрянула, снизу послышались шаги, соседка облегченно вздохнула, чуть отодвигаясь от перил, но бдительности не утратила, готовая в любой момент пуститься в погоню.

– Что там у тебя? Давай, только быстро. – Должно быть, из-за мощной спины соседки маленькая Аня была для него незаметна. – Фуфло! Монета, и поздравляй своего Василия.

– Монета?! Да у меня эту брошь, если хочешь знать, в Эрмитаж просили!

– Ну, так сдай в Эрмитаж.

Должно быть, парень попытался уйти, потому что соседка вдруг бросилась вниз по лестнице, шлепая тапочками.

– Как монета?! Почему всего одна монета?!

– А сколько? Скажешь, пять? По миру меня пустить вздумала?

– Ну, пять. Да ты не помрешь, кровосос. Знаю я таких!

– Две. Поздравишь сегодня, и потом еще ра звякнешь. Куда больше? Отвали.

– Четыре.

– Ладно. Три, и помни мою доброту.

Они замолчали. Аня чувствовала себя по-идиотски. С одной стороны, она еще не настолько хорошо стояла на ногах, чтобы рисковать, спускаясь рядом с людьми, которые в любой момент будут либо драться, либо гоняться друг за другом и могут запросто свалить ее с лестницы, с другой, было неприятно, что она невольно стала свидетелем чужой тайны.

Аня совсем уже было решила вернуться к себе, когда они, по всей видимости, пришли к соглашению, и красная от напряжения соседка грузно прочапала мимо Анны в свою квартиру.

– Вот жисть-то пошла, Аннушка, как моего Васеньки не стало, совсем я поиздержалась на этих звонках. М-да… Вначале еще вроде как и не очень дорого казалось, а как тариф повысили – совсем труба. А Васенька, он же не понимает, что у нас здесь кризис мировой, что я вдова горькая без работы нынче. Ему в любой день со мной говорить хочется, потому как прижиться там без меня не может. Кабы он бабу нашел, так нет же в том мире ни баб, ни мужиков путевых… одним святым духом питаются… – Соседка сокрушенно покачала головой на мощной шее. – Ты, сказывали, тоже вдовица нынче? Горе-то водярой заливаешь, или так подыхаешь в своей норе?

Аня задавленно кивнула. На глаза навернулись привычные уже слезы.

– Сама вижу. Какая счастливая баба в пять вечера, в пасмурную погоду такие очищи добровольно напялит? Сразу понятно: либо любимый от широты душевной вдарил, либо плакала ночь напролет. В твоем случае – второе. Глаза-то, небось, «здравствуй Вьетнам»?

– Вам-то что? – Аня хотела уже протиснуться мимо бабы, но та остановила ее, положив мощную руку на плечо, да так, что у Ани колени чуть не подломились, и сама она еле удержалась от того, чтобы не сесть на пол.

– Да ты не ерепенься, не выдрючивайся, девка! Все в одной лодке. На вот, глянь сюда, видишь?

На раскрытой ладони соседки лежали три одинаковые черные монетки или фишки с белыми черепом и костями.

– Не понимаешь? – соседка горделиво усмехнулась, – Спорим, ты плачешь по ночам не потому, что одна осталась, и теперь что делать не знаешь, а по-другому? Потому что недоговорили вы с Димкой что-то? Что-то промеж себя не выяснили? Что ясности нет. Только-только солнышко выглядывать начало, как все пожрал туман?

Аня снова кивнула, переводя взгляд с игральных фишек на полоумную бабищу.

– Одна монетка – один звонок, и твоя проблема решена! Понимаешь, к чему клоню? Всего одна фишка, и ты сможешь поговорить со своим Димкой, так же, как я со своим Васенькой почитай уже третий год как разговариваю.

– Вот еще глупости! – Аня вырвала руку, и, чудом не потеряв равновесия, схватилась за перила лестницы и быстро начала спускаться. Впрочем, сумасшедшая соседка не предприняла попыток остановить ее.

До кладбища нужно было ехать на маршрутке. Аня купила букетик фиолетовых астр, которые муж особенно любил, и забралась в точно специально ждущую ее газельку. С отвычки, обилие пассажиров действовало угнетающе.

Аня забилась в уголок, стараясь ни с кем не встречаться взглядом. Маршрутка вильнула пару раз на знакомых поворотах и остановилась возле кладбищенской ограды, где лениво дожидались покупателей несколько торговок с живыми и искусственными цветами. Проходя мимо бабы в цветастом платке, рядом с которой на газете были разложены перчатки и аккуратненькие коротенькие лопаточки, которые, судя по стоящему тут же объявлению, можно было взять напрокат, Аня невольно подумала, что было бы неплохо хоть сколько-нибудь поухаживать за могилкой Димки. Но на этот подвиг сил уже не было. И прижав к груди скромный букетик, она прошла мимо торговок, держа курс на центральную аллею.

Несмотря на поздний час, народ на кладбище был: невысокий аккуратный мужичок лет шестидесяти мел граблями листву с могилки справа от Ани, молодая женщина в простенькой курточке и здоровенных рабочих перчатках красила оградку метрах в десяти от Диминой могилы.

Аня плюхнулась на небольшую аккуратную скамеечку, сняла очки, вытащила из кармана помятую пачку сигарет «Salem», затянулась. Мыслей в голове почти не было, вероятно, все силы ушли на то, чтобы подняться с постели и как-то добраться до кладбища. Какое-то время она сидела, вытянув ноги и тупо глядя на небольшой и уже поросший редкими травинками холмик. Памятник был заказан, и даже, по словам свекрови, уже сделан известным мастером, но Аня так и не удосужилась хотя бы проглядеть эскизы.

В воздухе ощутимо потянуло вечерней сыростью, а Аня до сих пор не сказала Диме ни слова.

– Ну, здравствуй, Димочка! – выдавила она из себя. Ответа, разумеется, не последовало. – Димка, как ты там без меня? – Аня ощущала идиотизм ситуации, но уже не могла остановиться.

– …

– вообще где? В аду или в раю?

– …

– ты крещеный был? За тебя молиться-то можно? – она тяжело вздохнула. Нет, все было не так. – Дим! Мы из-за меня разбились? Да? Это потому что мы болтали? Да? Мы болтали, ты отвлекся от дороги и… – она зарыдала, – Прости меня, Димочка! Скажи что-нибудь.

Анна попыталась освободить мозг и уловить ответ Димки, но слышала только свои рыдания.

– Я что, действительно, сбежала, вылезла, как крыса, из горящей машины, а ты там один… в огне… я не помню!.. Димка! Тошно мне! Плохо! Каждый день говорю с тобой, будто бы ты живой. А ты молчишь! Рассказываю. Спрашиваю, что тебе приготовить, когда ты с работы вернешься, и как будут звать нашего ребенка. То есть, как звали бы… Димка, а ты вообще хотел детей? Я ведь так и не спросила. Мне Оля говорила, что до меня ты с нею роман крутил. Это правда?

Аня уткнулась в платок.

– Почему ты со мной никогда не разговариваешь? Ну, вообще никогда?..

Аня затушила сигарету и, поднявшись, стояла еще какое-то время, заставляя землю медленнее крутиться под ней. Когда дурнота отступила, вокруг начало смеркаться, редкие посетители кладбища складывали свои пожитки, опасаясь задерживаться в таком месте слишком долго.

При мысли о ночных грабителях Аня криво усмехнулась, и, водрузив на нос темные очки, тихонько пошла к выходу.

Неожиданно внимание ее привлек худощавый молодой человек в куцей черной куртке и дурацкой шапочке, натянутой по самые глаза. Курточка была коротенькой, узкой и неопрятной, из-под нее торчали длинные тощие ноги и цыплячий зад.

Стоило парню появиться в начале центральной аллеи, как соседи Ани тотчас подхватили свои пожитки и рысцой потрусили к нему, обгоняя друг дружку. Какое-то время женщина и мужичок шли почти что вровень, но на последнем этапе дама резко пошла на обгон, оттолкнув соперника банкой из-под краски, и заслонив собой парня.

Поняв, что у него украли победу, мужичок, вопреки ожиданию, не полез с разборками, а смирно встал в сторонке, делая вид, будто бы занят изучением собственных ботинок. А с боковой аллейки уже спешили изящный молодой человек в роскошном черном пальто и старушка с огромным крючковатым носом и в шляпе с розовыми перьями, делавшими ее похожей на престарелого фламинго.

Молодой человек занял очередь за мужичком, последней пристроилась старушка в шляпке.

Возможно, при иных обстоятельствах Аня и не заинтересовалась бы странным сборищем, странным уже потому, что тетка с краской, невысокий мужичок, импозантный молодой человек и старушка в дикой шляпке никак не могли быть членами одной компании или друзьями. Тем не менее, что-то заставляло их собираться поздно вечером на кладбище и ждать. Да, несомненно, общее между ними было: все они ждали молодого человека в черной куртке, а значит, именно в нем и крылась тайна.

Проходя мимо беседующей с парнем женщины, Аня украдкой бросила на них взгляд и обомлела: это был тот самый торговец черными монетами, которого она видела, выходя из квартиры. Мало того, на ладони у парня, как и в прошлый раз, лежали черные денежки с пиратской символикой, которые он в этот момент вручал даме.

Озадаченная Аня отвела взгляд и, сунув руки в карманы, направилась к остановке маршрутки.

Глава 3

Вечер пятницы

• В параллельных мирах
• Тоже жизнь не ах.

А.Смир

На этот раз маршрутка заставила себя подождать, так что Ане пришлось потоптаться на остановке, от нечего делать разглядывая проезжающие мимо машины. Смотреть на кладбище было почему-то неприятно. Мимо, лихо печатая шаг, пронеслась тетка, которую Аня застала за покраской ограды. Весело улыбаясь чему-то неведомому, посетительница кладбища села в бежевый «вольво» и тут же рванула с места. Вторым мимо остановки бодро просеменил невысокий мужичок с полиэтиленовым кульком и улыбкой буквально от уха до уха. Счастье светилось в серых, сделавшихся вдруг выразительными, глазах, так что он даже начал насвистывать какую-то песенку, и только что не подпрыгивал, борясь с желанием немедленно пуститься в пляс.

Анна вопросительно уставилась на кладбищенскую калитку, из которой бодрой походкой вышел изящный молодой человек в дорогом пальто. Последний вел себя более сдержанно, нежели предыдущие посетители скорбного места. Разбрасывая при ходьбе полы пальто, он направился прямиком к поджидавшей его машине с водителем, и, едва открылась дверь, Аню оглушила внезапно грянувшая залихватская цыганская песня.

Последней с кладбища возвращалась старушка в шляпке, но проследить за ней не представлялось возможным, так как в этот самый момент подошла маршрутка, и Аня быстро юркнула в ее теплое, паскудно пахнущее нутро, запоздало соображая, что, оказывается, замерзла.

Маршрутка постояла еще немного, привычно дожидаясь последних посетителей кладбища, так что, когда Аня заплатила за проезд и получила сдачу, запыхавшаяся старушка уже садилась в машину, поддерживаемая таинственным торговцем. Вместе они пробрались в конец салона, шушукаясь там о чем-то своем.

Аня автоматически развернулась, когда ее попросили передать деньги, и отметила про себя, что старушка в шляпке сошла сразу же после поворота. Причем, водитель остановил машину без просьб и напоминаний так, словно отлично знал пожилую даму. Скорее всего, так оно и было. Должно быть, утратившая всех своих родственников бабулька, теперь целые дни проводила на кладбище, и водитель давно уже приметил ее шляпку с перьями.

Аня чувствовала себя разбитой и невероятно уставшей, казалось, что откинься она сейчас в удобном кресле, закрой глаза, и… пожалуй, уснет и проснется уже на конечной, а как потом оттуда? Аня поежилась, чтобы немного взбодриться, растерла ладонями уши. За грязным стеклом окна проплывали скучные городские пейзажи.

«Добраться до дома и забраться под одеяло», – мурлыкала удобно устроившаяся в черепной коробке мысль.

«Не расслабляться», – приказала себе Аня и тут же встретилась глазами с кладбищенским торговцем – молодым человеком в черной куртке, продававшем на кладбище монеты. Странно, она-то о нем давно позабыла, а он о ней, выходит, нет. Аня вздрогнула, с неудовольствием для себя отмечая, что не заметила, как парень перебрался из хвоста салона и сел перед ней.

– Близкий человек? – наклонившись к Ане с участливым выражением лица сотрудника похоронного агентства, осведомился он.

Аня промолчала.

– Я имею в виду, что видел вас сегодня на кладбище.

Аня отвернулась к окну, делая вид, что увлечена разглядыванием улицы.

– Ваша могила без креста, без памятника, вот я и подумал, совсем недавно…

Словосочетание «Ваша могила» больно царапнуло, так что Аня невольно посмотрела в глаза мучителю и тут же отвела взгляд. Глаза были светло-серыми, даже не серыми, а какими-то болезненно белесыми, точно у протухшей рыбы.

– Муж? Родители? Кто-то из близких родственников?

– Муж. – Аня уже начала ругать себя, что поддалась на провокацию и заговорила. До ее дома оставалось еще минут двадцать, и это время следовало как-то выдержать в неприятной компании. Идея остановить маршрутку и ждать следующую казалась убийственной. Она и так уже порядком измотана, чтобы подвергать себя новому испытанию. Нет, лучше уж вполуха слушать досужие рассуждения уличного приставалы, а потом явиться домой, принять душ, и сразу же забыть обо всем.

– По работе мне много приходится общаться с людьми, которые не могут пережить утрату близких людей, – дежурное скорбное выражение лица сменилось участливой полуулыбкой. – Возьмите хотя бы милую старушку в шляпке, – он мечтательно улыбнулся, и Аня невольно отметила, что ресницы ее собеседника совершенно белые и густые, как у коровы. Должно быть, под шапкой у него рыжие или русые волосы. Хотя нет, все лицо в мелких веснушках, обычно такое встречается как раз у рыжих, только не огненно-рыжих, а невыразительно-ржавых.

– И что старушка? – вопреки собственной воле включилась в разговор Аня.

– Старушка? Матильда Иосифовна – бывшая балерина, в блокаду потеряла практически всех: отца, мать, братьев, сестер. Потом, правда, удачно вышла замуж, но ненадолго. Муж был после ранения и долго не протянул. Вот уже сорок лет, как Матильда Иосифовна ходит к нему на кладбище строго два раза в неделю. Однажды ей стало плохо прямо на могиле, и мне пришлось отвозить ее в больницу. Так и познакомились, – он развел руками. – Очень интересный человек.

А я вот вам что скажу: боль, она с годами не притупляется, просто опускается глубже. Все глубже и глубже. Это врачи обычно говорят, что время лечит. Но сие неправда, просто они сами помочь ничем не умеют, вот и придумывают отговорки. А в нашем мире, времени есть чем заняться. Поверьте мне. Я знаю, и Матильда Иосифовна знает.

– Сорок лет?.. – Аня представила, что будет так же мучиться еще сорок лет, и ее невольно передернуло.

– Постепенно боль действительно сделается потише, поглуше, что ли. Но не уйдет совсем. Сразу вам это говорю. С годами уходят обиды, человек забывает, что его любимый имел какие-нибудь дурные привычки, что они ссорились. Все темное, негативное, острое опустится на дно, а на поверхности останется светлый ангелоподобный образ. Но этот образ отнюдь не перестаешь любить.

Аня почувствовала, как ее и без того распухшие дальше некуда глаза вновь наполнились влагой. Веки защипало, она отвернулась, украдкой смахивая слезу.

Какое-то время оба молчали.

– А что за фишки я у вас видела? – Аня достала из кармана платок и высморкалась, тайком протирая под очками глаза.

– Вот это и есть моя работа. Неблагодарная, доложу я вам, работа, Анечка, – молодой человек моргнул коровьими ресницами, и Аня испугалась и удивилась тому, что он знал, как ее зовут. – Не пугайтесь, пожалуйста, – прочитал он ее мысль, – о вас мне рассказала ваша соседка. Я тоже ей помогаю. Вы на будущее запомните: найти меня можно на этом кладбище по средам, пятницам и субботам в родительские дни. А черные монеты – это возможность установления контакта с потусторонним миром. Мы его называем Тусвет, чтобы короче звучало. Проще сказать, чтобы легче было дозвониться до любимого человека.

Сразу говорю, что в практическом смысле это ничего не дает. Вы просто вставляете монетку в прорезь таксофона, набираете номер этого человека, рабочий или домашний, не имеет значения, можете ничего не набирать, а только ждать. И вскоре вас соединяют с тем, кого вы хотели бы услышать.

– Бред какой-то. – Аня заметила, что маршрутка подъезжает к ее остановке, и попросила водителя остановиться.

– Не бред, а факт. Возможно, даже где-то научный факт, – заторопился за ней молодой человек с коровьими ресницами. – Вы же пользуетесь Интернетом и понятия не имеете, как тот сделан. Ведь так? Вы просто садитесь за свой компьютер и разговариваете по скайпу с человеком, находящемся в другой части света. Вас же не смущает, что письма от ваших друзей идут к вам секунду, и что их не надо везти на самолетах и поездах, доверять почтальону с тяжелой сумкой? Раз – и все.

Интернет – часть захваченного человечеством астрала, в то время как черные монеты позволяют связаться по совершенно другим каналам. Представьте себе, что связь через телефон, телевизор, Интернет – это связь горизонтальная, от дома к дому, от страны к стране. А связь, оплачиваемая черными монетками – вертикальная. – Он поднял и тут же опустил руку. – Нелегальный еще канал, за который открывшие его ученые, пока не платят ни копейки государству. Как только государство наложит на него лапу, простые граждане на долгие годы утратят возможность общаться со своими близкими, находящимися по ту сторону Стикса. Представляете, что будет, если Матильде Иосифовне предложить подождать лет десять? Это значит, запретить ей общаться со своими навсегда!

– Звонки мертвым? – Аня чуть было не перешла на бег, но теперь была вынуждена притормозить. Голова кружилась, сердце пыталось выскочить из грудной клетки. – Это какой-то жестокий розыгрыш? Да? Вы это специально? – Она попыталась отстраниться от собеседника, но вместо этого не удержала равновесия и оказалась в его объятиях.

– У вас есть пара минут? Конечно, есть. Куда вам спешить? В холодный пустой дом? К пристающим с показной жалостью подружкам? Глупо. Несколько минут, и я докажу вам, что не вру и не разыгрываю вас. – Он обнял Аню за талию, другой рукой доставая из кармана джинсов четыре черные монеты. – Послушайте меня, Анечка, никто не пытается оскорбить или обидеть вас. Убей меня Бог – я и не думал о таком! Но, если вы сейчас оттолкнете меня, потом будете ходить по своей квартире из угла в угол и думать: а вдруг это правда?

Ведь будете? Я прав.

Они зашли во двор соседнего дома и остановились перед допотопной телефонной будкой. Во дворе, где жила Аня, раньше стояла такая же, но ее давным-давно снесли. Здесь же чудовище прижилось, чувствуя себя в относительной безопасности.

Убедившись, что ведомая твердо держится на ногах, молодой человек открыл дверь будки и, вложив в ладонь Ани монетку, велел набрать номер мужа.

Аня покорно сняла трубку, в которой, естественно, не было гудка.

– Она и не должна гудеть. Все правильно, – осклабился парень. Скорее всего, происходящее сильно забавляло его.

«Ладно, пять минут позора, и по домам», – решила Аня и, засунув монетку в проржавелую прорезь, набрала рабочий телефон Димки.

Неожиданно трубка словно ожила. Аня услышала звуки телефонного эфира, отдаленные гудки, обрывки чужих разговоров, настолько отдаленные, что невозможно различить слов. Когда-то, еще до перестройки, телефонная станция освободила одну из телефонных линий, не отключив ее полностью. Так что стоило набрать определенный номер, чтобы попасть в загадочный и многообещающий эфир! Люди там знакомились друг с другом, слушали музыку, влюблялись… потом эфир закрыли.

Сама Аня не пользовалась эфиром, мала была, но слышала о нем от старшей сестры.

Неожиданно все звуки прекратились, раздался щелчок, точно кто-то на том конце провода взял трубку, и Аня чуть не упала, услышав Димкин голос:

– Але! Аня! Это ты?

У нее перехватило горло. Это был определенно Димка, не актер, пытавшегося сымитировать голос мужа. А настоящий ее Димка!

– Аня, ты хорошо меня слышишь? Как ты там без меня? Я скучаю. Ужасно скучаю! – затараторил Димка. – Почему ты столько времени не появлялась? Я тут весь извелся.

– Дима? – Аня почувствовала, что теряет сознание, слезы нескончаемым потоком текли по лицу. – Димочка, родной мой! Димка! Как же я люблю тебя! У меня никого нет! Никого, кроме тебя. Я тут совсем одна, сижу целыми днями в комнате, о тебе думаю или сплю.

– Нельзя так, Аня. Вспомни, ты ведь в бассейн два раза в неделю ходила, и спортом всегда занималась, и подруг у тебя сколько было. Нельзя опускаться, не надо плакать. Мне без тебя тоже хреново. Мне без тебя край. Но если я буду плакать…

– Нет, не плачь. Я буду звонить тебе. Постоянно буду. Ты у меня один, ты любимый! Ты…

– Анечка! Пиши стихи, у тебя же всегда хорошо получалось. Возьми путевку куда-нибудь, или как там у вас с этим делом. Найди себе кого-нибудь, в конце концов. Я не хочу, чтобы тебе было плохо. Я мечтал о том, чтобы ты была счастлива. А теперь получается, что ты из-за меня несчастна!

В трубке угрожающе запищало, и Аня закричала, что любит его, что теперь будет звонить часто-часто. Она пыталась отыскать глазами давшего ей монету дилера, но тот, едва Аня услышала голос любимого, скромно вышел на улицу. И теперь его нигде не было видно.

Гудки прекратились, и Аня стояла еще какое-то время с трубкой в руках, не в состоянии положить ее обратно на рычаг и все еще ожидая, что откуда-нибудь из темноты на нее выйдет новый знакомый и протянет вожделенные монеты.

Наконец она отважилась выбраться из будки и, присев на поребрик, закурила. О том, что дилера не придется искать, она догадывалась. Не просто же так, в конце концов, он всучил ей монету. Прячется, небось, в каком-нибудь соседнем парадняке, ждет своего часа. Да даже если и не ждет, сам же сказал, что обслуживает своих клиентов по средам и пятницам на кладбище. Если и не на кладбище, к полоумной соседке он на дом приходит. Значит, в случае чего, всегда можно будет найти контакт через нее.

Аня успела докурить сигаретку, когда из арки противоположного дома действительно появилась темная фигура нового знакомца, при виде которой Аня даже не попыталась подняться, много чести. Если уж решил втравить ее в эту историю, значит, что-то от нее нужно. Что? Несложно предположить – что и со всех – деньги. Богатая, видно, балерина Матильда, если ее доят сорок лет.

Впрочем, до денег ли ей теперь, когда где-то там, в неведомых далях, страдает Димка?!

Поравнявшись с Аней, дилер хотел было присесть рядом, но вовремя сообразил, что поребрик слишком холодный, и остался стоять.

Оба молчали, ожидая, кто заговорит первым.

– Меня зовут Вадим, – наконец решил представиться торгаш, неуклюже протягивая Ане ладонь.

Аня не удостоила его ответа, бросив беглый, оценивающий взгляд и тут же вытащив из пачки вторую сигарету. Вадим, услужливо согнувшись, щелкнул зажигалкой.

– Простыть не боитесь? – поинтересовался он, победно улыбаясь.

– Чего бояться-то? Чем быстрее, тем лучше. Вы мою ситуацию знаете… – Впервые Аня поняла, что при мысли о Диме из глаз не потекли всегдашние слезы. Впрочем, к чему плакать, Димка никуда не девался. Он есть. Где-то далеко, но вполне доступен по телефону. Новая, еще вчера показавшаяся невероятной реальность, сегодня выглядела вполне даже жизнеутверждающе.

Контакт с тем светом – реален, за него только нужно заплатить. Сколько? Об этом следует спросить Вадима. Хотя можно и не спрашивать, для того он и здесь, чтобы сначала продемонстрировать продукцию, а потом заломить за нее цену.

Аня снова взглянула на ожидавшего чего-то Вадима и решила, что поначалу, в лучших традициях наркомафии, барыга должен запросить вполне реальную цену за монету, и постепенно, когда Аня втянется, начать доить ее по полной программе. Во всяком случае, свой пробный ход он сделал, всучил первую монету бесплатно, сам подвел ее к телефонной будке, объяснил, что да как теперь…

– Я ждал, когда вы немного успокоитесь, не каждый после звонка может адекватно реагировать на происходящее. Вы молодец, даже улыбаетесь.

«Улыбаюсь? Да, возможно, что и улыбаюсь», – Аня пожала плечами.

Вадим прекрасно понимал, что контакт состоялся, и теперь Аня у него на крючке, и не собирается отпираться.

– Я успокоилась, – она вопрошающе посмотрела в белесые глаза Вадима. – Ну, сколько я вам должна?

– Ничего. – Вадиму надоело возвышаться рядом со спокойно наблюдавшей его снизу вверх Аней, и он присел на корточки. – Совсем ничего, – прозрачные глаза в светлых пуховых ресницах излучали дежурную искренность. – Я же сам предложил. Думаете, если я торгую монетами, то не могу понять чужого горя?

– Разве вы не делаете капитала на горе?

– Я даю надежду. – Вадим снова поднялся, разминая коленки. – Вы не понимаете, Аня. Когда мы теряем близкого человека и затем впадаем в депрессию, из нее необходимо искать выход. Кто-то впрягается в усиленную работу, в творчество, кто-то стремится найти новую любовь или просто каждую ночь находит нового партнера для секса, кто-то посвящает себя воспитанию ребенка, кто-то… Все это по-своему хорошо и правильно. Не правильно – это отчаяние, отчаяние – грех. Вы не знали? – Он хотел уже снова присесть рядом с Аней, но передумал, и поднял ее на ноги, держа за плечи и заглядывая в глаза.

Если вы сейчас простудитесь и умрете, ничего уже нельзя будет сделать. Думаете, что непременно окажетесь рядом с мужем? Это то же самое, что если бы ваш любимый укатил от вас в Африку, а вы купили билет на самолет и прилетели туда. Сколько у вас шансов, что, не зная о вашем прилете, в аэропорту он будет встречать вас с букетом роз?