Расмус, Понтус и Растяпа Линдгрен Астрид
Бедные Эрнст и Альфредо! У них точно были куда большие неприятности, чем тесные ботинки. Вестанвик раскинулся перед ними в лучах солнца – маленький-маленький Вестанвик, в котором они совершили большое-большое преступление. В одном из этих узких переулков прятался и дом, в котором лежало награбленное – осталось только найти его.
Но Эрнст нервничал. Он шёл, грызя ногти, и со страхом поглядывал на спящие окна – точно ли никто не видит, не слышит и не удивляется? Шаги по брусчатке отдавались таким грохотом, что, кажется, перебудили полгорода.
А впрочем, никто не должен спать таким восхитительным сияющим утром, когда цветут каштаны, светит солнце и пахнет сирень. Жимолость тоже пахла – воздух вдруг наполнился её сладким ароматом. Альфредо повёл носом… «Ах, этот прекрасный цветы!»
Рядом со старой заслуженной школой, в переулке, стоял белый оштукатуренный дом с зелёной железной крышей и заросшей жимолостью стеной – от неё-то и шёл этот сладкий запах.
– Мы пришли, – сказал Расмус. – Серебро там, внутри. – Он поднёс палец к губам, предостерегая Альфредо и Эрнста: – Тише… Пойдём через чёрный ход!
Эрнст и Альфредо одобрительно кивнули. Весь их разбойничий жизненный опыт говорил, что безопаснее идти с чёрного хода – не так привлекаешь внимание, а именно сейчас они меньше всего хотели его привлекать.
Но Эрнст в последний миг снова засомневался. Он железной рукой вцепился Расмусу в загривок:
– А ты уверен, что серебро там? – тихо спросил он, показывая на зелёную заднюю дверь. – Или опять что-то задумал? Надеюсь, ты помнишь, что псина пока в погребе?
– Конечно, помню, – заверил Расмус. Ещё бы он забыл про псину в погребе!
Эрнст всё не успокаивался:
– Не нравится мне это, клянусь фараоном, – сказал он и нервно огляделся.
– Ну тогда не ходите, – сказал Расмус. – А мы с Понтусом пойдём и принесём всё барахло сюда.
Тут Эрнст снова схватил Расмуса за шиворот:
– Нашёл дурака! – прошипел он. – Вы войдёте, пробежите через весь дом и выйдете через парадный вход, так? Слушай, щенок, ты не с молокососами в прятки играешь!
– Да ты подозрительный, как старый козёл, – возмутился Расмус.
Альфредо довольно заржал:
– Боже правый, моя мамочка научить меня этот трюк, когда я ещё ходить в начальная школа!
– Да как хотите, – пожал плечами Расмус и с готовностью распахнул дверь. – Полезайте внутрь!
Эрнст пошёл первым. Он крепко ухватил Расмуса за плечо и угрожающе прошептал:
– И тихо там.
Расмус пошёл на цыпочках. То же самое сделал Альфредо, который следовал за ними по пятам. Когда он ступал осторожно, ботинки не так тёрли ноги. Понтус вошёл последним и аккуратно закрыл за собой зелёную дверь.
– Темно, как в гробнице фараон, – шепнул Альфредо.
Это была правда. Коридор, которым вёл их Расмус, был длинный, узкий и мрачный.
– Но скоро станет светлее, – успокоил Расмус.
Эрнст крепче сжал его плечо.
– Молчи… Тихо. Где серебро?
В другом конце коридора была ещё одна дверь.
– Там, внутри, – шепнул Расмус. – Пусти, я открою.
И открыл.
Как странно было выйти из темноты на свет! Внутри сияло ослепительное солнце, а на столе сверкало в солнечных лучах всё бароново серебро. Рядом стоял человек в форме, он дружелюбно улыбнулся:
– А почему же вы зашли через чёрный ход? – удивился он. – Впрочем, добро пожаловать! Добро пожаловать в полицейский участок Вестанвика!
В следующий миг случилось сразу много всего.
– Хватай его, Патрик! – крикнул старший комиссар. – Он сейчас выскочит!
Эрнст действительно был уже на полпути к открытому окну, и Расмус с гордостью увидел, как папа, словно тигр, прыгнул на пол и в последний момент удержал вора.
Второй тоже попытался ускользнуть. Тихо и решительно Альфредо пустился бежать к зелёной двери, через которую вошёл, но там уже стояла пара здоровых полицейских, которые без всяких церемоний вернули его обратно в караульное помещение.
– Полицейский участок… бедный мой мамочка, – причитал он. – Я погибнуть!
Но послушно вытянул руки и дал старшему комиссару надеть на себя наручники.
– Ну вот и настать время для старый добрый манжеты. – Он пожал плечами. – Ну, раз уж попался, так уж попался, так всегда говорить мой бедный мамочка.
– Не многому-то она тебя научила с тех пор, как ты пошёл в начальную школу, – пробормотал Расмус.
Альфредо бросил на него сердитый взгляд:
– Так, так. Ей бы научить меня сначала пристрелить всякий негодяй, который хочет посмотреть на меня одним глазом! – И он вытер лоб сразу двумя руками: – «Объединённый утиль»… Я погибнуть!
– Сам виноват, – сурово ответил Расмус. – Надо было отдать мне Растяпу, как обещали!
Воры глупые всё-таки, подумал Расмус. Сказать бы им, как всегда говорит господин Фрёберг: «Включите мозги, так-то лучше думается». Раз уж ты вор, так не беги, как баран, прямо в полицейский участок! А воры не думают, вот в чем их беда. Может, потому Альфредо и не волнует случившееся, что он никогда толком не думал, жил одним днём да злился, вот и всё. А сейчас взял и забыл обо всём, точно ребёнок! Даже противно, что взрослый толстый дядька ведёт себя как младенец. Господин Фрёберг часто говорит: «Много бед на земле происходит оттого, что взрослые ведут себя как дети, только сразу этого не заметишь». Верно, Альфредо он и имел в виду. Да ещё Эрнста. Он тоже как ребёнок, только другой. Вот поэтому он и стоит сейчас здесь, глядя в пол, дрожит и так расстраивается.
– Что-то ты притихнуть, Эрнст, – заметил Альфредо. – Небось манжеты тесный?
Эрнст рявкнул на него:
– Заткни пасть!
Впрочем, Альфредо с Эрнстом было ещё на что посмотреть. Из кабинета старшего комиссара выбежал маленький пёсик. Увидев хозяина, он залаял, начал месить хвостом воздух и всячески выражать восторг.
Альфредо ахнул:
– Эрнст, мы закрыть этот псина в погреб или не закрыть? Бедный мой мамочка, это собака-призрак!
Расмус подхватил собаку-призрака на руки, и тот облизал ему лицо.
– Патрик, – сказал старший комиссар, – допроси их, и можно будет посадить их к Берте.
Альфредо вздрогнул:
– Берта быть здесь? Вы сцапать малышка Берта?
Старший комиссар кивнул, и Альфредо решительно повернулся к нему:
– Иметь в виду, если вы посадить меня в одна камера с Берта, я пожаловаться в комиссия по жестокий обращение с заключённый.
– Не переживайте, – успокоил его старший комиссар, – у вас будет отдельная камера, обещаю.
Альфредо с благодарным видом позволил себя обыскать. Расмус вытянул шею, когда папа выворачивал Альфредовы карманы.
– Что это? – изумился папа Расмуса и показал старшему комиссару маленькую игрушечную мышь с ключиком в боку.
– Ах, это быть такой забавный штука, – сказал Альфредо. – Вчера, в дождь, Эрнст развлекаться с ней целый день. Боже правый, то-то злиться Берта!
Расмус с Понтусом переглянулись, и Понтус, вспомнив, как он уже смеялся над этой мышью, снова захихикал.
– Это моя, – сказал Расмус.
Альфредо кивнул:
– Так, так, отдать её маленький негодяй.
Расмус взял мышь и решил сохранить её на память о всемирно известном шпагоглотателе Альфредо.
Потом папа вытащил из нагрудного кармана Альфредо часы. Расмус и Понтус уже видели их. Это были старые серебряные часы с эмалевым циферблатом.
– Ах, мой часы, мой первый часы, боже правый, не отбирать их у меня! – умоляюще воскликнул Альфредо.
Расмус даже пожалел его, когда отец покачал головой и положил часы к остальным вещам.
– Придётся забрать, – ответил папа, – а что, это память о детстве?
Альфредо подмигнул ему:
– Так, это быть первый часы, который я стащить. Что поделаешь, люди быть сентиментальны, так, так.
Эрнст снова зло поглядел на него.
– Совсем заврался, – вполголоса проговорил он. – Вчера ты рассказывал, что это подарок дяди Константина.
Но Альфредо не слушал его, только дружелюбно улыбался полицейским и больше не считал себя погибшим. Теперь он был образцовым заключённым, готовым оказывать всяческую помощь полиции и охране, как только представится возможность.
Его быстро обыскали, составили список изъятого, и он бесцеремонно уселся на лавочку с Расмусом, Понтусом и Растяпой.
– А теперь я сидеть на лавочка и болтать с маленький негодяй, – заявил он. – А ну, подвинуться!
– Ты же только что хотел меня пристрелить, – заметил Расмус.
– Я пошутить. Подвинуться чуть-чуть, – повторил Альфредо.
Они сдвинулись так, что и для Альфредо нашлось на лавке местечко.
– Ну, рассказать мне что-нибудь, – потребовал он. Кажется, Альфредо считал, что их долг развлекать его, раз уж они привели его сюда, а все остальные в это время заняты другим делом.
– Альфредо, ты самый опытный старый ворюга, – начал Понтус, стараясь его утешить.
– Так, так, – согласно закивал Альфредо. – Вот потому я и получить такой манжеты!
Расмус сочувственно и печально посмотрел на его наручники:
– А что, быть вором и в самом деле интересно?
Альфредо покачал головой:
– Пока ты научиться быть профессионал, всяко бывать. Но начинать надо уже сейчас!
– Пф-ф, – фыркнул Расмус. – Ты что же, думаешь, будто я хочу стать вором?
– А то! Я подумать, что ты спрашивать совета. Но нет, Расмус и Понтус, из вас никогда не выйти воров! Только остерегайтесь булавки, – добавил он.
– Булавки? – не понял Расмус.
Альфредо кивнул:
– Не то из вас выйти вор или шпагоглотатель. Меня погубить булавки!
– Как это? – удивился Расмус.
– В детстве я любить глотать булавки, – объяснил Альфредо. – А где маленький бедный ребёнок взять булавки, кроме как украсть? И вы представлять, так оно и пошло, начинаться с булавок, закончиться серебром, так со мной и случиться!
Расмус глянул на часы. Почти пять… Вот это воскресное утро! Он зевнул, и тут к нему подошёл папа:
– Слушайте, ребята, вы своё дело сделали. По-моему, вам пора домой! – Он погладил Расмуса по взъерошенной макушке. – Забирай Растяпу, ступай домой и ложись спать, не то проспишь праздник весны.
– Какая странная быть жизнь, – философски заметил Альфредо. – Кто-то идти на праздник, а кто-то – в тюрьма.
– Это зависит от того, кто как себя вёл, – отозвался Расмус.
Альфредо дружелюбно улыбнулся папе.
– Расмус быть такой славный и умный ребёнок! Только непричёсанный, – добавил он, глядя на Расмусовы торчащие волосы. – Вы бы причесать его слегка, прежде чем идти на праздник.
Глава одиннадцатая
Воскресенье… Вот молодец, кто его выдумал! А это было лучшее в мире воскресное утро. Растяпа безмятежно спал рядом, уткнувшись мордой в голое плечо Расмуса, точно никогда и не попадал в лапы воров. Расмус погладил тёмную шёрстку и пробормотал:
– Тяпочка, я тебя так люблю…
Растяпа вздрогнул, проснулся и вопросительно глянул на хозяина.
– Нет уж, ты сегодня уже гулял! В пять утра, ты разве забыл?
Расмус посмотрел на часы. Двенадцать! Ёлки-палки, это уже не воскресное утро, а самый что ни на есть воскресный полдень, скоро пора идти на праздник весны.
С кухни доносился слабый запах поджаренной ветчины, и Расмус спрашивал себя, чего ему больше хочется: поваляться в постели с Растяпой или встать и позавтракать. Тут он услышал, как кто-то приоткрывает дверь.
– Да, уже проснулся, – сказала мама.
И они все вошли к нему – мама, папа и Приккен. Мама несла на подносе завтрак.
Расмус встревожился:
– Я что, заболел?
Мама вечно начинала беспокоиться и подозревать простуду задолго до того, как её чувствовали сами домочадцы, и приходилось, хочешь не хочешь, ложиться в постель. И наоборот, когда в школе обещали зачёт по географии или ещё какие-нибудь контрольные, и несчастный человек лежал в кровати и чувствовал себя совершенно больным, она только командовала:
– А ну, без глупостей! Надевай брюки!
Но на этот раз мама просто поставила поднос ему на кровать, и даже не сказала, что Растяпа должен спать в своей корзинке, а только засмеялась:
– Нет, не заболел. Но папа говорит, что яичницу с ветчиной ты без сомнения заслужил.
Папа развернул свежий номер «Новостей Вестанвика»:
– Почитай-ка, Расмус, тогда узнаешь…
– Объявление вышло? – живо поинтересовался Расмус.
Папа кивнул:
– И объявление, конечно, но…
Приккен схватила Растяпу и начала тискать его, приговаривая:
– Тяпочка, подумать только, ты вернулся домой…
Расмус не протестовал. Это, конечно, была его собака, но Приккен ведь спала в пять часов утра, когда они с Растяпой вернулись домой, так пусть уж она побудет с ним немножко.
Мама, конечно, ждала их и так обрадовалась Растяпе, что даже прослезилась. А потом она ещё немножко поплакала, представив, как Расмус помогал ловить воров.
Но теперь она уже не плакала, только подала ему яичницу с ветчиной и свежими французскими булочками, вот вкуснота! Расмус с аппетитом принялся за еду, а папа сел возле кровати и раскрыл газету.
– Вот слушай, – сказал он.
– Да я же помню наизусть, – ответил Расмус с набитым ртом. – «Убежала маленькая короткошёрстная такса»…
– Глупый, – ответил папа. И прочел: – «Последние новости. Серебро найдено. Неоценимый вклад ОАО “Объединённый утиль”».
Расмус округлил глаза.
– Вот из-за этой новости газета вышла на пять часов позже, – добавила мама.
Приккен с уважением посмотрела на брата.
– Если ещё не понял, ты теперь герой. И Понтус тоже.
– Пф-ф, – выдохнул Расмус. Хорошо хоть никто, кроме них с Понтусом, не подозревал, из-за чего они стали героями. Даже папа и старший комиссар ничего не знали о «Союзе спасения жертв несчастной любви» и считали, будто ребята залезли к фон Ренкенам, только чтобы проследить за Эрнстом и Альфредо. А то если бы в газете написали про «Формуляр ненужных вещей», Приккен бы вряд ли обрадовалась!
– Но я всё-таки хотела узнать, – сказала мама строго, – скажи-ка, мальчик мой, что вы делали на улице в четверг ночью?
Ну вот и началось, подумал Расмус. Он набил рот ветчиной, чтобы было время подумать, а потом посмотрел на маму невинными синими глазами:
– Помнишь, ты говорила, что в такие светлые майские и июньские ночи вообще не стоит спать?
Мама засмеялась:
– Но я не имела в виду маленьких мальчиков!
– Да какая разница, – вступился папа. – Когда я был маленьким, я тоже носился ночами вокруг вигвамов врага.
– А я нет! – сказала мама.
– Вот поэтому ты никогда и не ловила воров, – парировал папа.
Оставшись один, Расмус доел завтрак и с толком, с расстановкой стал читать про себя и Понтуса. «Страховая компания барона фон Ренкена, вероятно, наградит обоих мальчиков», – было написано в газете. Ёлки-палки, ну какую награду может придумать страховая компания? Застраховать утиль? Куда лучше награда, которую пообещал папа. Мороженого до отвала на празднике весны!
Он прочитал и объявление и порадовался, что маленькая короткошёрстная такса уже нашлась.
– Слышишь, Тяпа, про тебя тоже написали в газете… И даже в двух местах! Ты знаешь, что ты герой?
Растяпа гавкнул. Видимо, он знал.
Расмус выпрыгнул из постели. Он как следует умылся и даже добросовестно причесался, как обещал Альфредо, а потом натянул футболку с джинсами и пошёл на кухню.
– Ну нет, – сказала мама, – в таком виде ты на праздник не пойдёшь. Надень вельветовый костюм!
Расмус всерьёз обиделся. Значит, зря он так намывался и причёсывался. Никто даже не заметил, только придираются, как он одет!
– Если для праздника надо специально одеваться, я остаюсь дома, – с досадой сообщил он.
Мама кивнула:
– Ах вот как. Ну, оставайся.
Расмус с обидой взглянул на неё:
– И умывался я напрасно.
– А что, ты в кои-то веки умылся как следует?
– И даже коленки помыл, – мрачно сообщил Расмус.
Мама притянула его к себе и погладила по мокрым волосам:
– А ты ведь и вправду причесался… Ты что, сам додумался? Выходит, ты у меня уже совсем большой?
Нет, он не сам додумался, ему это ни к чему… Просто все вокруг, похоже, помешались на его умывании и причёсывании, раз уж даже воры об этом говорят.
– А видал, какая красавица у нас Приккен? – спросил папа.
– Ну, девчонки – другое дело, – ответил Расмус.
– Разве? – спросила Приккен.
Она встала перед Расмусом и покрутилась в разные стороны. На ней было что-то в ярко-розовую клетку, а юбка развевалась вовсю. Расмус подумал, что Приккен выглядит очень мило. Но девчонкам ведь и самим нравятся эти кружавчики!
Впрочем, Приккен не очень-то радовалась.
– Выше нос, Приккен, – подбодрил её папа. – На празднике все должны радоваться и цвести, словно розы.
Приккен встала перед маленьким маминым зеркалом в кухне, посмотрела на свое печальное отражение и скорчила гримасу:
– Роза с веснушками, – усмехнулась она.
Приккен каждую весну поднимала шум из-за своих веснушек. У Расмуса тоже были веснушки – ну и что? Они разве мешают? Мама была с ним согласна:
– А знаешь, Приккен, веснушки – это ведь очень славно, – сказала она.
Приккен снова скривилась:
– Ну да, веснушки – это всегда славно… Если они на чужом носу. – И заторопилась: – Я пойду пораньше, нам надо ещё порепетировать!
– Ну так что, – уточнил Расмус после того, как Приккен ушла. – Джинсы сойдут?
Папа просительно взглянул на маму:
– Ну пусть он пойдёт в них… В качестве вознаграждения.
Расмус тоже просительно посмотрел на маму:
– Можно?
Мама снова погладила его по причёсанной голове.
– В награду за честное и усердное несение службы… освобождается от вельветового костюма на празднике весны!
– Красиво сказано, – заметил Расмус. – И задумался: – А кто у нас в доме главный – мама?
– Ошибаешься, – воскликнул папа, – это раньше мама была главная…
– А сейчас?
– А сейчас Приккен уже такая большая, что у нас коалиционное правительство!
Но мама засмеялась:
– Ах, кто у нас главный, так это папа. И сейчас он скомандует, что нам пора собираться и выходить!
Тут Растяпа залаял, чтобы о нём вспомнили, и Расмус заявил с воодушевлением:
– Я тоже хочу кое-что скомандовать! Я скомандую, что Растяпа пойдёт с нами!
Растяпа громко гавкнул. Он считал, что фраза «Растяпа пойдёт с нами» должна звучать в этом доме гораздо чаще!
– Пожалуй, – согласилась мама. – Только обязательно на поводке!
Растяпа снова гавкнул, и это означало, что слово «поводок», наоборот, стоит забыть навсегда.
Тут он залаял ещё громче, потому что в дверь постучали, и вошёл Понтус – весёлый, краснощёкий и в джинсах!
Расмус бросился к нему и начал толкать в бок – просто потому что был очень рад Понтусу и его джинсам, и тому, что сам он к приходу Понтуса оказался одет по-человечески, и тому, что Растяпа вернулся, и ещё много чему – всего и не припомнить.
– А видел, что про нас в газете написали? – живо спросил Понтус.
Расмус кивнул.
Они стояли в кухне у двери и думали обо всех удивительных событиях, которые пережили. Только прочитав об этом в газете, они поняли, что это было настоящее приключение, и теперь переглядывались с хитрым и довольным видом. И молчали. Расмус сунул руки в карманы и слегка потянулся:
– Ну, теперь Стиг успокоится на пару дней.
И они пошли на праздник.
Каждый год в последнее воскресенье мая вестанвикская школа праздновала в городском парке день весны. На флагштоках торжественно развевались жёлто-синие флаги, в цветущей долине выступал школьный хор, а директор произносил прекрасные слова о молодости и весне. «Как ты прекрасна, молодость!» – говорил он проникновенным голосом, а вестанвикские мамы и папы каждый год согласно кивали. Молодость ведь всегда прекрасна, только молодёжь что ни год новая. Директор ещё раз заверил: «Ах, молодость, ты так прекрасна!», и все мамы и папы поискали глазами собственных сыновей и дочек. И оказалось, например, что дочка сидит на сцене, в накрахмаленном клетчатом платье, хорошенькая, только очень печальная, а счастливый и беззаботный сын, посасывая мороженое, носится поблизости, но всё-таки не настолько близко, чтобы слушать, о чём там говорит директор… Мама улыбнулась про себя. Какой чудесный возраст – одиннадцать лет!
Расмус был с ней полностью согласен.
– Пошли опять за мороженым, – сказал он Понтусу. – И Растяпе купим, он заслужил.
– Я уже два съел, – заметил Понтус.
– Ну, это только начало!
Директор уже закончил речь, и началось выступление ансамбля «Синг-Сонг». Светило солнце, цвела сирень… Уже завтра или послезавтра она отцветет – но сегодня её аромат разносится по всему городскому парку.
Растяпа нетерпеливо рвался с поводка. Подумаешь, «Синг-Сонг»! Но Расмус с Понтусом всё-таки хотели и посмотреть, и послушать.
Читать бесплатно другие книги:
