Дикий цветок Френкель Наоми

«Ты ее любишь?» – спросил Томас.

«Я… не знаю, папа. А что чувствуешь, когда любишь женщину?»

Томас не смог ему ответить. Такого жизненного опыта у него просто не было.

«Я могу сказать, что не является любовью», – наконец проговорил он.

И после этого он как мужчина с мужчиной поговорил с сыном, поведав ему историю женитьбы на Присцилле ради того, чтобы подарить Сомерсету наследника.

«Я думал, что мы полюбим друг друга, но ошибся», – завершил свое повествование Томас.

«Ты сожалеешь об этом?» – спросил Вернон.

Никакого удивления по поводу услышанного сын не выразил. Несмотря на то что родители старались не показывать этого при детях, те хорошо чувствовали, насколько охладились отношения между отцом и матерью.

«И эта жертва ради Сомерсета не оправдала себя?»

«Плантация того стоила, сынок. Времена диктовали мне образ действий, и я ему следовал. Не знаю, как бы сложилась моя жизнь и жизнь твоей матери, если бы я не принял столь поспешного решения жениться без достаточных на то оснований. Меня утешает тот факт, что, не женись я на Присцилле, у меня не было бы троих замечательных детей. Ты никогда не узнаешь, насколько сильно любишь свою жену, пока у вас не родятся дети, Вернон. И… еще меня радует, что жертва во имя земли, завещанной мне отцом, вся моя борьба и тяжкий труд не напрасны».

Томас глядел на поля, с которых был собран весь урожай. Ветер гулял между сухими стеблями, разнося остатки белого, похожего на снежную порошу, пушка. Его сердце вновь заполняла подзабытая гордость.

«Об одном я сожалею», – признался он.

«О чем, папа?»

«О том, что умру, так и не познав, что значит быть с любимой женщиной».

«Эта женщина – Жаклин Честейн», – подумал сейчас Томас, воспользовавшись редкой возможностью взглянуть ей в лицо.

Сейчас ей чуть больше сорока лет, как он может судить. Время не властно над ее красотой. Она лишь стала более зрелой. Теперь в чертах лица Жаклин, в ее осанке и манере держаться, в улыбке, выражении глаз и теплых нотках голоса чувствовалась женская мудрость.

– Мистер Толивер!

Жаклин повернула голову. Маленькая складочка между бровями говорила о том, что женщина заметила состояние его духа.

– Скоро День благодарения, – сказал Томас, ужаснувшись всей глупости своих слов.

– Да, я слышу, что он вот-вот появится изза угла.

– Моя мама вернется ко Дню благодарения. Она отправилась в кругосветное путешествие по морю.

– Уверена, что вам не терпится с ней увидеться. Вашей матушке будет о чем вам рассказать.

Женщина улыбнулась.

– Скоро я стану дедушкой. Моя дочь беременна. Ребенок должен родиться в апреле.

– Какая радость!

Арман его ждет. Надо идти, но Томас медлил. Он осведомился о том, как поживает ее кот. Женщина ответила, что тот окончательно разленился и растолстел. А как там сад? В этом году она посеяла в саду волосистый флокс и другие цветы. Аромат стоял просто божественный. Знает ли она о скандале в Париже, связанном с портретом мадам Икс работы Джона Сарджента?[49] Трудно представить, на что только способны злые люди! Миссис Честейн с ним согласилась. Она считала, что картина замечательная, а черное платье, изза которого критики подняли такую шумиху, только подчеркивает красоту натурщицы. Французы любят все необычное.

Томас часто задумывался над тем, как протекает ее жизнь после того, как Жаклин возвращается домой, когда универмаг закрывают. Чем она занимается в своем маленьком домике? Чувствует ли она себя одиноко? Много ли у нее подруг? Есть ли у нее ухажер? Арман отзывался о ней как о «весьма независимой особе», которая предпочитает выполнять всю мужскую работу по дому сама, а не нанимать кого-нибудь в помощь.

Томас внимательно разглядывал товары на выставочной витрине.

– Я хочу купить что-нибудь в подарок матери. Что бы вы мне посоветовали?

– У нас есть небольшая коллекция красивых вееров. Они легки и очень удобны во время летнего зноя. Хотите, покажу?

– Извольте.

Томас купил веер. А потом на ступенях появился Арман. Взгляд друга сразу же метнулся к прилавку, перед которым он и ожидал увидеть Томаса.

– Премного обязан, миссис Честейн… Жаклин.

– И вам всего наилучшего, мистер Толивер… Томас.

Когда мужчина под вечер вернулся домой, его с нетерпением ждала Присцилла.

Глава 86

Поставив коня в стойло, Томас, как всегда, вошел в особняк через кухонную дверь. Там его встретило сверкающее чистотой и благоухающее пикантными запахами царство кастрюль, сковородок, колод для рубки мяса, глубоких раковин и длинных столов. Раньше его приветствовала там Петуния, но после смерти экономки, о которой он до сих пор вспоминал с нежностью, в кухне его встречали Эми и ее дочь Сэсси. Эми с подлинным интересом расспрашивала хозяина о том, как он провел день. Иногда Томас усаживался на кухне с чашкой кофе и слушал, как Эми поверяет ему слухи, которые прислуга передавала по «сарафанному радио» от дома к дому по Хьюстон-авеню. Иногда, особенно после того, как мама отправилась в кругосветное путешествие, Томас делился с Эми своими волнениями по поводу Сомерсета и работы в городском совете. Он знал, что его откровенные суждения нкогда не выйдут за пределы этой двери. В кухне всегда находилось что-нибудь вкусненькое – заморить червячка. Сегодня Томас заметил тарелку с холмиком любимого орехового печенья сына. Вернон собирался приехать на ужин и остаться в доме до понедельника.

– Мистер Толивер! Ваша жена хочет видеть вас. Она в малой гостиной, – сказала Эми, как только Томас появился на пороге.

Напряженный голос и хмурый взгляд негритянки предупредил хозяина, что надо быть настороже. Если бы на то была воля Присциллы, то она давнымдавно отослала бы Эми вместе с мужем и дочерью на плантацию собирать хлопок вместе с отпрысками ее деда Джаспера. Ранд и Вилли, сыновья Джаспера, вернулись в Сомерсет после того, как сочли Канзас местом слишком многолюдным, враждебным и куда менее благоприятным для занятий сельским хозяйством, чем представлялось.

Присцилла, может, и мнила себя хозяйкой дома, но прислуга подчинялась непосредственно Эми, а та считала своей госпожой Джессику. Томас видел, что благодаря Присцилле обстановка в доме накалялась.

– Эми сказала, что ты хотела меня видеть, – входя в гостиную, сказал Томас.

Мужчине очень не нравилось то, что Присцилла сделала с комнатой, которая когда-то была его детской. Свет, прежде яркий, теперь едва пробивался сквозь тяжелые портьеры. В прежние времена здесь стояли удобные кресла. Нынче Томас остался стоять. Присцилла приподнялась изза массивного стола. Крепко сжатые челюсти выдавали сильнейший гнев.

– Я и так многое вытерпела изза тебя, Томас, но уж этого я тебе прощать не намерена! – выкрикнула она.

Многое вытерпела… Томас ни разу и пальцем не коснулся Присциллы в припадке гнева, в то время как сама она только и делала, что сорила деньгами так, словно это рис, которым посевают на свадьбах.

– И чем же я тебя обидел, Присцилла? Просвети меня, пожалуйста.

Жена подошла к мужу. Уже не столь тонкая талия и чересчур пышные бедра выдавали то обстоятельство, что Присцилла уже немолода. Но лицо до сих пор хранило свидетельства былой красоты. Впрочем, много времени прошло с тех пор, как ее обворожительная красота заставляла сердце мужчины биться сильнее.

– Жаклин Честейн, – прошипела она сквозь крепко сжатые зубы.

Невольно Томас отстранился.

– В чем дело?

– У тебя с ней роман, по крайней мере, ты ее вожделеешь.

Томас грубо расхохотался.

– Кто тебе сказал?

– У меня свои источники, но я не обязана тебе их выдавать. Любая идиотка поймет, с какой стати ты каждую среду заезжаешь в «Универсальный магазин Дюмона» за Арманом.

Брови Томаса поползли вверх.

– Арман владеет магазином…

– Не играй передо мной в святую невинность. Ты мог бы встречаться с ним там, где вы обедаете, в отеле «Ферфакс».

– Клиентам не разрешается без особой нужды привязывать своих лошадей перед рестораном. Окна, как ты знаешь, выходят прямо на улицу. А еще нам с Арманом нравится ходить пешком.

Губы Присциллы скривились.

– Ты можешь оправдываться, сколько пожелаешь, но на меня никакие твои отговорки не подействуют, Томас. Я знаю, что ты каждый раз останавливаешься у прилавка миссис Честейн, прежде чем идти наверх. При этом выражение лица у тебя претерпевает сильные метаморфозы. Мне говорили, что ты становишься похож на школьника, принесшего яблоко своей любимой учительнице.

– Кто говорил? И как, ради всего святого, ты смогла запомнить такое сложное слово как «метаморфозы»?

Казалось, что она вот-вот его ударит. Зубы Присциллы сжались еще плотнее.

– Главное, что я знаю, и не воображай себе, что остальные в Хоубаткере слепы. Знаешь что, Томас…

Присцилла подошла к мужу вплотную. Теперь Томас мог разглядеть нежный пушок на ее губе и крошечные поры на коже потного носа.

– Если ты поставишь меня в унизительное положение, сделав миссис Честейн своей любовницей, я заставлю страдать тебя до конца твоих дней. Это будут такие муки, что ты даже представить себе не можешь. Уж поверь мне. Ты меня слышишь?

Томас отступил назад, спасаясь от ее гнева. Он не стал тем мужем, за которого Присцилла согласилась выйти замуж. С этим Томас не спорил. Он постарался компенсировать ей это, смотря сквозь пальцы на ее чрезмерные траты, на то, какое место Присцилла пыталась занять в доме. Она стала снобкой. А снобов Томас презирал. Эти люди считают себя выше других только потому, что им повезло родиться у богатых родителей или выгодно выйти замуж. Они ничего не сделали ради своего возвышения. Сноб означает «неблагородный». Такой эпитет вполне подходил Присцилле, но подобную надменность Томас даже от нее сносить не собирался. Что ж, ему есть что ответить.

– Ты продолжаешь меня удивлять, Присцилла. Сначала «метаморфозы», а теперь вот это. С чего ты решила, что можешь мне угрожать?

Присцилла подошла вплотную. Теперь муж унюхал, что изо рта жены разит алкоголем. Она была, что называется, подшофе.

– Я знаю такое о твоей семье, что, если об этом узнают все, волосы дыбом встанут у всей нашей округи.

Глаза Томаса удивленно расширились.

– Серьезно? Ты раскопала в прошлом моей семьи пикантные истории? С удовольствием тебя послушаю. А ято думал, что все Толиверы довольно скучные и благопристойные личности.

Присцилла отпрянула. На ее лице застыл страх от осознания, что она сболтнула лишнего. В тысячный, наверное, раз Томас удивился тому, как сильно заблуждался в отношении этой женщины. Как он мог воображать себе, что Присцилла сможет стать ему идеальной женой? Он считал, что ее интерес к его родословной, в особенности, к родству Толиверов с английскими королями, делает эту девушку подходящей кандидаткой? Ни одно семейное предание не оставило ее равнодушной. Томаса радовало, когда Присцилла хваталась за любое упоминание о прошлом Толиверов или Виндхемов, потому что чаще всего это заканчивалось тем, что его отец превращал беседу в урок истории.

Томас уехал на войну счастливым, уверенным в том, что Присцилла воспитает в их детях любовь и уважение к своим корням. Это, по мнению Томаса, должно было накрепко связать его наследников со своей землей и прошлым предков, подспудно заставляя тем самым продолжать дело отца и деда. Томас помнил, что тогда надеялся: какова бы ни была его судьба, Присцилла, послушная наставлениям Сайласа Толивера, не позволит его детям забыть, кто они такие и как должны исполнять фамильное предназначение.

Каким же дураком он тогда был!

– Ну, расскажи же, дорогая, – вполне вежливым тоном попросил Томас.

Неистовство жены вдруг сошло на нет, подобно морской волне, утратившей свою силу. Смелость во хмелю неожиданно покинула Присциллу. Женщина отступила от него. Вся ее фигура поникла, ссутулилась.

– Ты… ты будь осторожнее, Томас. Я не хочу вредить нашим детям.

– Ты не сможешь навредить нашим детям, Присцилла. А теперь, пожалуйста, выслушай меня внимательно. Если я узнаю, что ты распространялась перед кем-либо насчет существования недозволенных отношений между мной и миссис Честейн, я сделаю все от меня зависящее, чтобы ты об этом пожалела. Я не посмотрю ни на тебя, ни на наших детей, ни на свои собственные интересы. Меня волнует репутация миссис Честейн, которая абсолютно чиста. С чего ты вообще решила, что она может согласиться вступить в связь с женатым мужчиной? Я тоже, кстати, не имею склонности искать чего-либо на стороне.

Томас умолк. Повисла леденящая душу тишина. Присцилла, судя по всему, просто не осмелилась ему возразить.

– И скажи своей маленькой шпионке в универмаге Дюмона: ее уволят, если я услышу, что кто-то распространяет в городе порочащие репутацию миссис Честейн слухи. За все ответит лично она.

Рядом кто-то откашлялся. Томас и Присцилла повернулись на звук. В дверном проеме стоял Вернон.

– Я уже приехал, мама, папа, – произнес он.

Глава 87

Томасу нравился зять. Он был благодарен судьбе за то, что брак дочери позволил ему свести более тесное знакомство с его родителями. До этого он почти не общался с Куртом и Анной Мак-Корд. Супруги жили на большом скотоводческом ранчо в просторном доме вместе с неженатыми сынвьями-близнецами, на несколько лет младше их первенца Тайлера. Присцилле нравилась ее новая родня. Мак-Корды были богатым и уважаемым семейством. Регину они полюбили и обращались с ней так, словно она была их дочерью или сестрой, которую они всегда хотели иметь. Благодаря усилиям архитектора и художника-декоратора, работающего на Армана Дюмона, амбар, стоящий на земле Мак-Кордов, был превращен в очаровательный сельский коттедж, в котором поселились Тайлер и Регина. Томасу понравились дома молодоженов и родителей его зятя. Находясь там, он испытывал ощущение свободы. Стоя на широких верандах, он мог любоваться зелеными просторами ранчо, и при этом ему не докучали мухи и комары – веранды окружали металлические сетки.

У Мак-Кордов Томас чувствовал себя как дома. Сегодня днем Толиверов пригласили на ранчо на воскресное барбекю. На дворе стоял апрель 1887 года. Появление на свет внука или внучки ожидалось через месяц. Эта встреча семьей, скорее всего, будет последней в этом составе. Среди приглашенных были Джереми Уорик-старший и Бесс Дюмон. То радушие, с которым Мак-Корды привечали его лучших друзей, почти членов семьи, было еще одной причиной, по которой Томас так сильно к ним привязался. Каждый день он благодарил Бога в молитве за счастливый брак своей дочери. За будущее Регины он не боялся. То же самое он хотел бы сказать о Верноне.

Переодевшись, Томас вышел в коридор и прошелся к комнате, которую занимал его сын. Вернону тоже нравилось бывать на ранчо Мак-Кордов. В отличие от других мест, куда родители пытались уговорить поехать сына, лишь бы оторвать его на время от Сомерсета, ранчо не вызывало у Вернона никаких возражений.

– Томас! Мальчик скоро будет выращивать хлопок у себя в ушах, – однажды пожаловалась ему Присцилла. – Мы должны что-то с этим сделать, увлечь его чем-нибудь, оторвать от этой чертовой плантации!

Томас был с ней согласен, хотя его и подмывало напомнить жене, что эта «чертова плантация» оплачивает все ее расточительства. Муж не перечил Присцилле ни в чем, считая мотовство оправданной компенсацией за все издержки ее жизни.

Томас постучал в дверь. Вернон отворил. Красавец! Парень пошел в деда. В нем было от Сайласа больше, чем в самом Томасе. Семейные черты Толиверов: зеленые глаза герцога Сомерсета, черные волосы, маленькая ямка на подбородке. Томас был ниже ростом и не такой поджарый, как человек на портрете, висящем в зале особняка, а вот Сайлас и его внук были вылитыми копиями этого человека.

– Готов? – спросил Томас, но сразу же понял, что вопрос излишний.

Вернон облачился в костюм для верховой езды. Он собирался прогуляться вместе с близнецами Мак-Кордов, которые по возрасту вполне подходили в друзья двадцатидвухлетнему молодому человеку. Перед барбекю они решили немного проехаться по землям ранчо. Вернону это пойдет только на пользу. Он такой одинокий. Старший сын всегда выказывал живейшую привязанность к брату и сестре, а теперь Дэвид умер, а Регина вышла замуж. На общение со своими приятелями из Уориков и Дюмонов у него почти не оставалось времени. После той памятной беседы с отцом он прекратил ухаживать за дочерью фермера.

– Да, – сказал Вернон. – Готов. Все уже собрались?

– Все, кроме тебя. Джереми и Бесс уже прибыли. Их экипаж стоит перед домом. Предлагаю поехать сзади. Я приказал седлать твою лошадь.

– Хочешь со мной о чем-то поговорить?

– Да.

Сын никогда не заговаривал о ссоре, невольным свидетелем которой он стал в тот памятный ноябрьский день. Таков уж был его характер. Вернон никогда не вмешивался в дела других. Тогда Томас и Присцилла застыли, словно окаменевшие, не зная, сколько из сказанного ими слышал сын. Присцилла выдавила из себя жалкое подобие улыбки.

«Мы… не ожидали тебя так рано», – запнувшись, выговорила она.

«Вижу, что нет», – произнес Вернон, развернулся и направился к себе в комнату.

Они поужинали вместе. Атмосфера за столом была довольно напряженной. Утром следующего дня Вернон уехал прежде, чем Томас спустился вниз выпить кофе.

Но сегодня он намеревался поднять этот вопрос и прояснить ситуацию. Пусть сын не думает, что у его отца роман с этой женщиной.

После той ужасной сцены Томас решил быть осторожнее и прекратил даже ничего не значащий обмен любезностями с миссис Честейн. Если кто-нибудь, помимо шпионки Присциллы, заметит и превратно его истолкует, репутации женщины будет нанесен вред. Впрочем, прекратить общаться с Жаклин, ничего ей не объяснив, Томас просто не мог. Он подумывал о том, чтобы в последний раз поговорить с ней в универмаге или послать ей домой записку, все объясняющую, но опасался, что может сказать или написать что-то лишнее, чего Жаклин знать не захочет. Ему казалось, что женщина разделяет его чувства, но он мог и ошибаться. У него не хватило бы проницательности точно определить, что же женщина чувствует по отношению к нему. Что они будут делать, если Жаклин чувствует то же, что и он? Томас был женатым мужчиной, а миссис Честейн – беззащитной женщиной в городке, который только и ждет, чтобы осудить ее по малейшему незначительному поводу.

Поэтому он ничего не предпринял – лишь стал встречаться с Арманом уже в ресторане отеля «Ферфакс». С тех пор он перестал видеться с миссис Честейн.

Джессика, Джереми, Бесс и Присцилла сели в экипаж. Правил Варнава. Томас и Вернон верхом отправились вслед за ними. Маленькая кавалькада со стороны, должно быть, выглядела вполне внушительно. Присцилла настояла, чтобы Варнава надел ливрею. Красный цвет выгодно контрастировал с темным лицом негра и пышным белым жабо из кружевной ткани. Два быстроногих, норовистых черных жеребца тянули за собой сверкающую черную карету, отделанную золотом. В соответствии с пожеланием Присциллы – отказывать ей в чем-либо было рискованно – дверцы кареты украшал герб Толиверов: на темно-зеленом фоне алая роза поверх скрещенного оружия.

Выдался погожий воскресный денек. Утром они все вместе посетили церковную службу, и Томасу запомнилось, как преподобный цитирует из Книги Притчей Соломоновых: «Наставь юношу при начале пути его: он не уклонится от него, когда и состарится».

Вернон являл собою живой пример правдивости этих слов. Все невзгоды и трудности, связанные с ведением сельского хозяйства (изнурительная работа, недороды, беспокойства насчет погоды и безденежья) не могли склонить сына к тому, чтобы поменять род занятий, как это бывало с сыновьями многих других фермеров и плантаторов. Многие не желали трудиться на земле своих отцов, соблазняясь более легкой работой в городе, или вступали в колледжи для того, чтобы получить профессию. С другой стороны, Томас не хотел, чтобы сын следовал по его стопам след в след. Надо его предупредить, уберечь от тех жертв, которые он готов принести ради плантации. Сын не должен думать, что тень деда, а со временем и самого Томаса, будет вечно витать над Сомерсетом.

Но об этом он поговорит с сыном в следующий раз. Сегодня Томас хотел узнать, как много Вернон услышал из тирады Присциллы, и, если тот захочет, поговорить о ее угрозах. Жена была пьяна, но не настолько, чтобы можно было посчитать, будто ее страстные заявления ни на чем не основывались. Угрозы Присциллы вызвали у мужа нешуточное любопытство, но он не унизился, требуя у нее ответа. Впрочем, его все еще мучили вопросы: что же такого знает Присцилла о его семье, что от этого волосы дыбом встанут у всех в округе? Какими такими муками, которые он даже представить себе не может, жена угрожала ему?

Вернон улыбнулся отцу.

– О чем поговорим, папа?

Томас придержал коня, желая отдалиться от кареты так, чтобы их не могли подслушать.

– Сын, я хочу поговорить о той ссоре между мной и мамой.

– Это не мое дело, папа.

– Тебе надо знать, что я…

Громкий топот копыт позади них прервал разговор. Их кони тоже встревожились. Варнава чуть свернул карету в сторону, уступая дорогу.

– С какой стати так спешить в воскресенье? – воскликнул Томас.

К ним на большой скорости приближались два всадника – мужчина и женщина. Томас их узнал. То были врач, заменивший покойного доктора Вудворда, и местная акушерка.

Врач, в свою очередь, узнал карету и, натянув поводья, резко остановил коня, а акушерка пронеслась мимо экипажа.

– Мистер Толивер! Скачите за мной! Я спешу! – воскликнул доктор.

– А что случилось? – с дурным предчувствием осведомился Томас.

– Прискакал человек от Мак-Кордов. Ваша дочь рожает. Трудные роды. Я скачу на ранчо.

Не дожидаясь ответа, врач хлестнул своего коня, и тот пустился вскачь, подняв за собой облако пыли.

Присцилла высунула голову из кареты. В голубых глазах светилась тревога.

– Томас! Я не ослышалась? Что-то с Региной?

– Не ослышалась, – резко ответил Томас. – Вернон! Оставайся с матерью. Варнава! Правь осторожно. Не торопись.

Мужчина пришпорил коня и помчался вслед за врачом. В ушах засвистел ветер, а впереди замаячил призрак большой беды.

Глава 88

Он прискакал через несколько минут после врача. Все мужчины семейства Мак-Кордов – Тайлер, его братья-близнецы и отец – стояли кружком на веранде главного здания ранчо. Головы опущены, плечи ссутулены. Спрыгнув на землю, Томас первым делом уставился безумными глазами на Курта Мак-Корда. Рука владельца ранчо, казалось, намертво вцепилась в нижнюю челюсть. Всем своим видом он показывал, что находится в крайней степени отчаяния. Ужас вонзился Томасу прямо в сердце. Завидев свата, Курт растолкал своих сыновей и бросился вниз по ступенькам крыльца.

– Слава Богу, вы тут! Успели…

– К чему?

– Поторопитесь, – сказал Курт. – Не хочу вас пугать, но лучше поторопиться.

Томас проскочил мимо. Взбегая вверх по ступеньках крыльца, он бросил взгляд на Тайлера. На щеках парня – следы слез. В покрасневших глазах – чувство вины. Встретившись взглядом с тестем, Тайлер тотчас же отвел глаза в сторону.

Слуга, узнавший Томаса, лишь указал на ступеньки, ведущие наверх. Еще до того, как он достиг двери, желудок его сжался, когда в нос ударил вязкий запах теплой крови и других биологических жидкостей, знакомый ему с полей сражений, где полным-полно было раненых и умирающих. Он ускорил шаг. В дверном проеме путь Томасу попыталась преградить высокая, неразговорчивая мексиканка, которая правила домом железной рукой. Женщина встала у него на пути.

– Вы не можете войти, сеньор. Там врач. Мужчинам нельзя.

– К черту! Я отец!

Томас отпихнул экономку в сторону и ворвался в комнату. Из его груди вырвался крик. На кровати лежала его девочка, его Регина. Нижний край ее простыни пропитала кровь. Лицо покрывала устрашающая бледность. Волосы слиплись от пота. Веснушки, подобно корице на белой тарелке, выделялись на ее лице. Заслышав его, дочь пошевелила головой, лежащей на подушке, но глаз не открыла.

– Папа…

Она его узнала. Молодая женщина чуть приподняла левую руку. Томас сжал ладонь дочери. Неясные контуры фигур Анны Мак-Корд, врача и акушерки, стоявших по другую сторону кровати, промелькнули у него перед глазами.

– Я здесь, Маковка, я здесь, – произнес Томас.

Он опустился на колени подле постели. В горле у него запершило.

– Чем папа может помочь маленькой девочке?

– Не отпускай… держи… меня за руку, – прошептала Регина.

Глаза полузакрыты. Дыхание неровное.

Врач подошел и заглянул под простыню.

– Хоть целую вечность, золотце, – произнес Томас, гладя дочь по холодному, влажному лбу. – Я никуда отсюда не уйду.

– Ребенок… родился мертвым, – прошептала Регина, – мальчик…

– Тс-сс… Лучше отдохни, золотце. Все будет хорошо.

– А мама?

– Едет сюда. Бабушка и Вернон с ней.

Томас услышал истерические крики Присциллы на первом этаже. За ними послышался топот ног, взбегающих по ступенькам лестницы. Томас взглянул в сторону двери. Он видел, как врач качает головой, глядя на акушерку. Томас чувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Спустя секунду в комнату ворвалась Присцилла, за ней – Джессика, но они опоздали. Томас вновь взглянул на дочь. Грудь ее опала в последнем выдохе.

Присцилла отпихнула мужа в сторону. Тот, потеряв равновесие, упал. Прижав мертвую дочь к груди, женщина принялась убаюкивать ее, словно ребенка. Поднявшись на ноги, Томас присел на ближайший стул и закрыл лицо руками. Из глаз заструились слезы. Он видел, что врач и Анна, сказав что-то его матери, вышли из комнаты. За ними последовала акушерка. Подошла Джессика и положила руку ему на плечо. Легкая ручка давила с каменной силой. Это было выше простого знака сочувствия, выше понимания его горя. Томас поднял свое заплаканное лицо.

– Мы, Толиверы, прокляты, мама?

Джессика прикрыла глаза. Лицо ее осунулось. Томас вдруг подумал о том, насколько мама стара. В октябре ей исполнится семьдесят лет. В октябре же погиб его сын.

– Я не знаю, – произнесла Джессика.

– А я знаю! – вдруг завопила Присцилла.

Женщина повернулась к ним, все еще прижимая мертвую дочь к груди. В заплаканных глазах читалось отвращение. Рот скривился.

– Вы, Толиверы, прокляты! Прокляты! Прокляты! А мой мальчик, а теперь и моя дочь изза этого проклятия мертвы! Боже правый! Как бы я желала никогда не связываться с вашей семьей, никогда вас не видеть! Господи! Будьте вы прокляты!

Скоро сюда войдет Вернон. Нельзя, чтобы он это слышал. Томас заставил себя говорить спокойно.

– Пожалуйста, Присцилла, ты убита горем и сама не понимаешь, что говоришь…

– Иди к черту!

Присцилла осторожно положила тело дочери на кровать и выпрямилась, не отрывая взгляда от мужа и свекрови. Шляпка сбилась набок. Украшенный лентами лиф ее платья пропитался потом дочери. Глаза сверкали маниакальным огнем. Губы жутко кривились. Голос перешел на визг. Она принялась сыпать оскорблениями, совершенно не заботясь о последствиях.

– Отец Джессики заплатил Сайласу Толиверу, чтобы он бросил девушку, которую любил, и взял в жены твою мать, Томас. Ты об этом знаешь? За полученные деньги Сайлас купил Сомерсет, священный алтарь, перед которым вы, Толиверы, молитесь.

Присцилла бросилась к стулу, на котором сидел Томас, чтобы высказать все, что она думает, прямо ему в лицо.

– Твоя бабушка предрекла, что изза этого на вашу землю падет проклятие. Твой отец поверил в него, когда потерял своего сына и других детей, которые у него были бы, если бы он не предал девушку, на которой собирался жениться. До самой смерти твой отец верил в то, что над его детьми, наследниками Сомерсета, тяготеет проклятие, вызванное сделкой, которую он заключил с дьяволом.

Ошеломленный, все еще не в силах встать со стула, Томас выдавил:

– Откуда ты это узнала?

– Она прочла мои дневники, – спокойно заявила Джессика.

Присцилла заморгала и затем уставилась на Джессику так, словно только сейчас заметила ее присутствие в комнате. Томас видел, что ярость уступила место недоумению.

– Ты читала дневники моей мамы? – прохрипел он.

Присцилла отшатнулась от мужа. Она зажмурилась и прижала пальцы к вискам, словно не могла понять, где же очутилась.

– Нет! Я кое-что слышала… слухи…

– Боюсь, что это неправда, – сказала Джессика.

Пожилая женщина подошла к кровати и провела тыльной стороной ладони по щеке внучки. Склонившись, она поцеловала ее в мертвенно-белый лоб.

– Покойся с миром, милая девочка.

Выпрямившись, Джессика устремила взгляд на Томаса и Присциллу. Выражение ее лица было столь же бесстрастным, как у мраморной статуи.

– Осторожнее в словах. Вернон уже в вестибюле.

– Задержи его ненадолго, мама, и прикрой за собой дверь, – сказал Томас уходящей Джессике.

Присцилла вся съежилась.

Когда дверь закрылась, мужчина спросил:

– Это правда? Ты прочла мамины дневники?

– Нет! И какое это имеет значение? Наша дочь мертва.

Присцилла закрыла лицо руками и снова разрыдалась.

Томас тяжело поднялся со стула. Он понимал, что должен обнять мать своей дочери, но не мог. Чувства к этой женщине были столь же мертвы, как и тело под пропитанной кровью простыней.

– Надо поговорить с Тайлером, попросить разрешения забрать нашу дочь домой, – сказал он.

Четыре дня спустя на семейном кладбище состоялись похороны Регины Елизаветы Толивер Мак-Корд.Там же упокоили ее мертворожденного сына. Печальные, члены семьи Толиверов собрались в гостиной особняка. Они тихонько сидели на мягких, набитых конским волосом стульях и диванах, слишком изнуренные эмоционально, для того чтобы разговаривать. Присцилла и Джессика не сняли шляпок. Томас и Вернон не ослабили узлов туго завязанных галстуков. Эми молча внесла поднос с чаем и сдобным печеньем, а потом все так же молча вышла из гостиной.

Томас и Присцилла старались не разговаривать друг с другом без особой нужды после того, как маленькая кавалькада вернулась на Хьюстон-авеню, везя с собой в повозке тело дочери, которое предстояло обмыть, переодеть и выставить в гробу для панихиды. Плотно сжав губы, с глазами, где не было видно ни слезинки, они приветствовали множество посетителей, стоя в комнате как можно дальше друг от друга. Первую ночь по возвращении от Мак-Кордов Томас провел в одной из комнат для гостей. На следующий день он приказал прислуге перенести его вещи из их общей с Присциллой спальни на новое место.

– Надо что-то сказать, – произнес Вернон.

Джессика разливала чай.

– Один кусочек или два? – взяв щипчики для сахара, спросила она.

– Не нужно, – поднимаясь со своего места, заявил Вернон. – Мне надо ехать на плантацию.

– Надо бы отдохнуть, – сказала Джессика, – тебе, кстати, тоже, Присцилла.

– Да, – апатично согласилась та.

– А ты, Томас? – переводя взгляд на сына, спросила пожилая женщина.

Томас напрягся, готовясь подняться с кресла.

– К ужину меня не ждите.

В глазах Присциллы сверкнули дикие огоньки.

– Куда ты идешь?

– Погуляю, – ответил муж.

Глава 89

– Ты с ней встречался? – произнес голос из темной ниши напротив комнаты Томаса.

Мужчина повернулся на звук. Ниша была довольно глубокой, с полочками, на которых ставили подносы с чаем и кофе. Будучи детьми, Дэвид и Регина, играя в прятки, первым делом искали друг друга в этом месте.

– Ты вздумала за мной шпионить, Присцилла? – вставляя ключ в замочную скважину, поинтересовался Томас.

Жена возникла из тени, ступив в освещенный единственной свечой коридор. Была уже почти полночь. Что-то неуловимо зловещее было в шелесте ткани, в сиянии тусклого света, отражающегося от материи домашнего платья. За два месяца, прошедших со дня смерти дочери, Присцилла очень похудела. Лицо ее стало лицом призрака. Томас сочувствовал ее горю, но только как отец, также потерявший свою дочь, не более того. Как муж он оставался к ней равнодушен. Горе Присциллы усугублялось сожалением о том, что она выпустила из мешка кошку, изобличив себя в том, что читала дневники свекрови. Томаса уже не волновало то обстоятельство, что эта женщина может причинить ему какие-либо «муки». Он и так жил словно в аду.

Страницы: «« ... 1920212223242526 »»

Читать бесплатно другие книги:

В этой книге соединены фрагменты из каждого чжана «Дао-дэ цзин» Лао-цзы, заново переведенные с древн...
В книге приводятся отчеты китайских ученых об экспериментальных данных, полученных при изучении люде...
Книга, переведенная известным китаистом М.М.Богачихиным, содержит комплекс методов тренировки фундам...
В книге приводятся методы работы над собой, применяемые разными буддийскими и даосскими школами и на...
Конспект лекций соответствует требованиям Государственного образовательного стандарта высшего профес...
«… Не веря глазам, она расшвыряла оставшиеся в шкатулке таблетки, вывалила бинты и пластыри, но конв...