Дикий цветок Френкель Наоми
– Шляпка. Магазин – в конце первой боковой улицы, идущей от Круглой площади. Так ведь?
– Да. И это не шляпка, дорогой, а обруч для волос. Как он выглядит, не важно. Миссис Честейн, шляпница, знает.
– А послать служанку нельзя?
– Они все заняты, помогают мне готовиться к празднику. Томас, пожалуйста! Обруч нужен мне сегодня. Регина его примерит, и, если понадобится, его переделают к завтрашнему дню. Это мой подарок. Я заказала его в прошлом месяце. Обруч дополнит туалет Регины. Последний штришок для придания завершенности.
– Так он в подарок Регине? Почему ты раньше не сказала?
Присцилла в раздражении вздохнула.
– Значит, мне нужно только сказать, что это для Регины, и моя просьба будет тотчас исполнена? Я не хотела тебе говорить, потому что ты не умеешь ничего хранить в секрете от дочери.
– Регина – мастер выуживать из меня любые секреты.
– Конечно, ты ведь всякий раз намекаешь, что знаешь нечто, могущее ее заинтересовать.
– Ты сказала – миссис Честейн? Мне следует обратиться непосредственно к ней?
– Да, она владеет этим шляпным магазинчиком. Я уведомила ее, что за обручем кто-то зайдет. Она его заранее упакует, так что долго ты там не задержишься.
– А какого цвета обруч?
– Рисунок цвета свежей летней зелени поверх золотисто-коричневого фона.
– Неплохо. Золотисто-коричневый подойдет к цвету глаз Регины.
Присцилла торопливо встала изза стола, стоявшего в маленькой гостиной, где супруги встречались по утрам. Этот большой, богато украшенный предмет мебели заменил собою изящный письменный стол в стиле времен королевы Анны[47], принадлежавший Джессике.
– Дорогой! Если ты не особенно занят, то привези мне головной убор поскорее. У меня еще уйма дел впереди. К празднику надо готовиться. Я хочу, чтобы Регина примерила обруч, когда вернется домой после урока фортепьяно. Все, кого мы пригласили, придут. Никто не отказался.
– Я так понимаю, гости прибудут на праздник нашей дочери. Им все равно, насколько пышно будет украшен дом, – заметил на это Томас.
Присцилла прижала руку к груди, словно объятая священным ужасом.
– Конечно, гости прибудут поздравлять Регину. Я не собираюсь пытаться произвести ненужный эффект. Наш дом будет украшен не пышнее, чем дома наших соседей на Хьюстон-авеню в праздничные дни.
– Угу, – пробурчал Томас.
Убрав одну ногу с другой, мужчина поднялся со своего места.
– И все, что мне надо сделать, – войти в магазин и забрать вещь?
– Обруч уже должны упаковать. Тебе останется только взять пакет.
– Надеюсь, в магазине не выставлено дамское белье?
– Это шляпный магазинчик, Томас.
День выдался погожим. Приятно было проскакать по улицам города легким галопом. Томас рад был вырваться на время из дома, который сейчас совсем не походил на дом его детства. За исключением комнат Джессики его жена полностью сменила мебель и обои во всех комнатах наверху и внизу. Даже его кабинет был заново обставлен за то время, пока Томас ездил по делам в Галвестон. В прошлом остался залитый солнечным светом особняк с его белоснежной лепкой, голубыми стенами, диванами и стульями, обитыми тканью кремового цвета, шелковыми шторами в пастельных тонах. Их сменили насыщенные цвета викторианской эпохи. Одни названия этих цветов – «красный бургундский», «темно-зеленый моховой», «пепельно-розовый», «сумрачно-серый», «осенний каштановый» – наводили на Томаса тоску. Изящный, утонченный, более изысканный декор времен матери сменили громоздкая, излишне вычурная мебель, темное дерево, аляповатые витражные стекла, обитые дамастными тканями стены, украшенные бахромой, бусинами и стеклярусом тяжелые шторы.
– Дом превратился в чертов музей, – пожаловался Томас Арману, когда декоратор закончил свое черное дело.
– Именно этого и хотела добиться твоя жена, друг мой, – ответил на это Арман.
Со времени предыдущей смены внутреннего убранства в доме прошло двадцать семь лет. Томас не хотел тревожить гнездо шершней, отказывая Присцилле в просьбе «кое-что переделать».
Когда он подошел к матери за разрешением, Джессика сказала:
– Пусть делает, что считает нужным, Томас. Не думай обо мне. Ты будешь жить здесь, когда меня уже давно не будет рядом.
Эти слова поселили в душе сына грусть, от которой он не смог избавиться. Его матери уже исполнилось шестьдесят семь лет. Каждый день Томас с печалью вспоминал об отце. Джереми и Анри, ближайшие друзья Сайласа, старели. Как же плохо ему будет, когда они покинут этот свет! У него, конечно же, есть друзья – Джереми Младший, Стефан и Арман, у него есть дети, но дорогая дочь вскоре выйдет замуж, Вернон и Дэвид тоже в свое время обзаведутся семьями. Они покинут отчий дом, а он останется жить здесь с Присциллой.
Именно эти мысли занимали Томаса, когда он вошел в маленький магазинчик, куда послала его жена. Называли его попросту «шляпной лавкой». Открылся он совсем недавно. Все, что Томас знал о магазинчике, ему поведал Арман, который сейчас фактически управлял фамильным универсальным магазином. Шляпная лавка являлась конкурентом отделу дамских шляпок в магазине его друга, но Арман не обращал внимания на конкурента, словно имел дело с мухой.
– Работы на всех хватит. Фасоны головных уборов, которые создает миссис Честейн, в моем магазине не продаются. Владелица – вдова. Ее муж погиб в сражении при Манассасе. Детей нет. Милая женщина, между прочим. Я желаю ей успеха.
Серебряный колокольчик над дверью возвестил о его приходе. У Томаса было всего лишь несколько секунд на то, чтобы осмотреть совершенно женственную обстановку магазинчика. Носа достиг приятный аромат. А потом изза гардины, которой был завешен дверной проем в задней части помещения, появилась женщина.
– Добрый день, сэр. Чем могу быть вам полезной?
Говорила она глубоким контральто. Более красивого голоса, как казалось Томасу, он никогда прежде не слышал. К своему глубочайшему удивлению, мужчина почувствовал, что, кажется, краснеет.
– Миссис Честейн, если не ошибаюсь?
– Да.
– Я… Мое имя Томас Толивер. Жена послала меня кое-что забрать…
Женщина улыбнулась. Томас почувствовал, что в груди стало тесно.
– Я знаю вас, мистер Толивер.
Она вытащила из-под прилавка небольшой сверток.
– Это, полагаю, для вас. Уже все оплачено. Надеюсь, моя работа понравится вашей дочери.
– Эээ… Я уверен, что ей понравится.
Томас дивился сам себе. Мужчина мог с легкостью поддерживать разговор с богатыми и могущественными, уважаемыми и всесторонне образованными, знаменитыми и пользующимися дурной славой, но вот теперь он стоял и заикался в присутствии владелицы шляпной лавки, чье существование имеет для мира не больше значения, чем перо на одной из ее шляп.
– Хотите взглянуть на вещицу, которую ваша супруга заказала для дочери? Как я поняла, это будет сюрпризом.
– Ее мать так мне и сказала… Да, я бы хотел посмотреть… очень.
– Ну, тогда я разверну сверток.
Женщина положила пакет на прилавок и легкими, проворными движениями развязала ленту.
– Что вы об этом думаете?
Миссис Честейн продемонстрировала Томасу нанизанные на проволочную основу атласные розочки зеленого и золотистого цвета. Именно то, что описывала его жена.
Мужчина взял в руки прелестное изделие.
– Цвета глаз моей дочери.
– Мне сказали, что унее светло-зеленые глаза.
– Да, светло-зеленые.
– Не такой чистой зелени, как у вас?
– Нет, нет… У нее другой оттенок.
– У нее ведь рыжие волосы?
– Да, как у моей матери.
– Этот цвет идеально гармонирует с рыжими волосами.
Мужчина подумал, что надо бы вернуть женщине головной убор, пусть опять завернет его в бумагу, но вместо этого спросил:
– Как это надевать?
Женщина взяла свое изделие обратно.
– Вот так, – улыбнувшись, продемонстрировала миссис Честейн. – С помощью этого обруча можно удерживать зачесанные назад волосы. Он будет обрамлять девочке лицо. Уверена, что украшение ей подойдет. Мне его завернуть?
– Да, пожалуйста.
Томас наблюдал за проворностью утонченных, словно фарфоровых пальчиков. На одном из них поблескивало обручальное кольцо. Женщина протянула ему сверток.
– Возьмите, – сказала она и улыбнулась.
Сердце екнуло в его груди.
– Я буду с нетерпением ждать, когда в колонке светской хроники воскресного выпуска появится фотография вашей дочери с моим сюрпризом в волосах.
– У меня имеется мысль получше, – предложил Томас. – Почему бы вам не прийти на празднование дня рождения моей дочери и не увидеть все собственными глазами? Оно начнется завтра вечером, в семь часов. Уверен, что Регина будет рада лично поблагодарить вас.
– Это очень мило с вашей стороны, но… Что скажет на это миссис Толивер?
– Моя мама?
– Нет, ваша супруга.
– Ааа… Думаю, она тоже рада будет вас видеть.
– Можно, я подумаю, мистер Толивер?
– Да… конечно. – Мужчина бережно взял в руки вновь обвязанный лентой пакет. – Меня зовут Томас.
Женщина протянула руку.
– Жаклин.
Томас слегка ее пожал.
– Жаклин. Подумайте о моем приглашении.
– Да… пожалуй. Всего наилучшего, Томас.
Мужчина прикоснулся к полям шляпы.
– До завтра. Встретимся вечером, надеюсь.
Глава 78
– Кого ты пригласил? – требовательным голосом переспросила Присцилла.
Стоя перед зеркалом, Томас продолжал с преспокойным видом повязывать на шею черный галстук.
– Я пригласил миссис Честейн на празднование дня рождения нашей дочери. Мне показалось, что ей будет приятно воочию увидеть на Регине произведение ее искусства.
– Томас… – Присцилла встала между мужем и его отражением в зеркале. – Жаклин Честейн – приятная особа, но она… шляпница, женщина, которая занимается торговлей.
Томас прикоснулся тыльной стороной ладони к руке жены и мягко, но настойчиво заставил Присциллу отойти в сторону.
– Ну и что?
– Ну и что?! Людей этого круга не следует приглашать на день рождения Регины. Я в этом убеждена!
Дело сделано. Томас скосил глаза на жену.
– А если бы кто-то сказал нечто подобное о тебе, дочери лекаря… костолома?
Присцилла вспыхнула.
– Не говори так о моем отце! Да упокоит Господь его душу.
– Я не собираюсь обижать твоего отца. Дело в тебе, Присцилла. Попытайся примерить башмаки, в которых тебе пришлось бы ходить всю жизнь, не выйди ты за меня замуж.
Глаза женщины вспыхнули.
– А ты подумай о детях, которых у тебя не было бы, не женись ты на мне, – парировала она.
– Поверь мне, Присцилла, я каждый день об этом думаю. Не нервничай, дорогая. Насколько я могу судить, миссис Честейн нас не объест.
Позже, расхаживая среди гостей, Томас то и дело посматривал на вход, ожидая ее прихода. Место для Жаклин Честейн было выбрано как можно дальше от Томаса, которому полагалось сидеть во главе стола. Мужчина подавил в себе искушение поменять карточки для того, чтобы Жаклин сидела поближе к нему. Это может вызвать у жены ненужные подозрения. И что на него нашло? Это небезопасная игра… Или не игра? Настолько ли плохо… аморально восхищаться красивой женщиной, если она не твоя жена? Плохо ли получать радость от одного лишь общения с ней? За девятнадцать лет брака Томас ни разу не посмотрел на другую женщину, по крайней мере, не посмотрел так, как не должен смотреть женатый мужчина, имеющий детей. Томас не смог вразумительно объяснить самому себе внезапный порыв, под влиянием которого он пригласил миссис Честейн на этот праздник. Мужчина не мог понять природу странного волнения при мысли, что вскоре он снова увидит эту женщину. Они обменялись всего несколькими ничего не значащими фразами, они провели вместе всего лишь несколько минут, но Томас не мог выбросить из головы воспоминаний о ее мелодичном голосе, красивом лице и приятных манерах. Томас почти надеялся, что Жаклин не придет. Если она не придет, то не будет причин мечтать, что в будущем жизнь вновь сведет их вместе.
Мужчина сосредоточил все свое внимание на дочери. Регина весело смеялась в окружении друзей. Тайлер Мак-Корд ни на шаг от нее не отходил. Томас вздохнул. Впрочем, этот молодой человек – неплохой выбор. Он из порядочной, любящей семьи и явно по уши влюблен в Регину, а она любит его. Всем в доме Толиверов этот молодой человек пришелся по душе, особенно мальчикам. С Верноном Тайлер может поговорить о земле, с Дэвидом – о бейсболе. Мак-Корды уже относятся к Регине так, словно она – член их семьи. Как отец, о большем Томас и мечтать не мог. Чистая зелень атласного обруча оттеняла водопад ее рыжих кудряшек. В середине этого сооружения блистала маленькая алмазная брошь, подаренная им и Присциллой на день рождения дочери.
– Спасибо, мамочка! Спасибо, папочка! – воскликнула Регина в порыве восторга, когда утром разворачивала подарки. – Всякий раз, прикалывая брошь, я буду вспоминать чудесный праздник, который вы устроили мне на шестнадцатилетие.
Вернон и Дэвид подарили сестре шелковые чулки, а бабушка – покрытые эмалью заколки для волос.
Присцилла предложила приколоть булавку к платью Регины, но Томас сказал, что будет лучше, если ею украсить головной убор.
– Папа! Что за превосходная мысль! – воскликнула Регина, а Томас сделал вид, что не замечает недовольного взгляда Присциллы, которым та одарила мужа, когда дочь приняла его предложение.
Как бы ему хотелось, чтобы миссис Честейн была здесь и собственными глазами увидела творение своих рук на Регине! Присцилла сказала дочери, что обруч изготовлен в единственном экземпляре специально для нее и ни у кого в городе ничего похожего нет. Фотографии, сделанные для газеты, без сомнения, будут лишь бледной тенью этого великолепия.
– Извините, мистер Томас, – зашептал ему на ухо Варнава, муж Петунии и управляющий в доме Толиверов. – Миссис Жаклин Честейн ожидает вас у дверей.
И протянул визитную карточку.
Сердце Томаса екнуло в груди.
– Да… да. Пойдемте, Варнава.
Женщина стояла в освещенном канделябрами, уставленном мебелью фойе. Держала она себя с чувством собственного достоинства, за которым, как сразу же догадался Томас, пыталась скрыть неуверенность в том, как ее здесь примут. Мужчина почувствовал, что его снова охватывает раздражение. Он уж позаботится о том, чтобы никто не дал ей понять, что она нежеланный гость в его доме. Томас подошел к женщине, улыбнулся и протянул руку. Миссис Честейн была облачена в белое платье, которое совсем не соответствовало моде. Туалеты всех дам на празднике, с туго затянутыми корсажами, были щедро украшены и отделаны. Платье этой гостьи имело свободный покрой и держалось лишь на плечах. Томас решил, что этот фасон миссис Честейн придумала сама. Мужчина восхитился ее храбростью: плыть против течения совсем непросто. Темные волосы женщины были собраны на макушке в виде некоего подобия короны с вплетенными в них желтыми атласными лентами.
– Миссис Честейн, – промолвил он, беря ее за руку. – Очень мило, что вы приехали.
– Большое спасибо за приглашение. Извините, но я немного нервничаю сейчас, мистер Толивер, – сказала Жаклин.
Томас взял гостью под руку.
– От нервов у нас есть одно проверенное средство, миссис Честейн. Давайте пройдем к столу, где подают пунш.
Присцилла приветствовала гостью с отработанной вежливостью хозяйки дома, хотя и не потрудилась скрыть своего удивления при виде шляпницы, которая имела дерзость появиться на празднике.
– Янадеюсь, что мы не поставили вас в затруднительное положение, пригласив всего лишь за сутки до праздника, миссис Честейн. Мой супруг иногда бывает чрезмерно импульсивным.
– Ничего страшного, миссис Толивер, мне нравятся импульсивные люди. Я очень признательна за приглашение.
Томас подвел новоприбывшую к дочери. Регина бросилась ее обнимать.
– Какой замечательный головной убор, миссис Честейн! Мне он так понравился! Огромное спасибо за потраченное на меня время и ваше непревзойденное искусство!
– Видеть его на вашей головке стоит затраченного времени и усилий, мисс Толивер.
– Пожалуйста, зовите меня Регина, а я, если вы не против, буду звать вас Жаклин. Очень красивое имя. Оно французское?
Томасу захотелось обнять дочь. Когда Жаклин повернулась к Вернону и Дэвиду, которые приветственно махали ей руками, отец привлек Регину к себе и поцеловал в висок.
– Я люблю тебя, Маковка.
– Я тоже тебя люблю, папа.
Представляя Жаклин матери, Томас уловил едва заметное движение брови последней. Во времена его юности такое движение всегда означало, что в ближайшем будущем Джессика собирается с ним серьезно поговорить. Впрочем, мама тотчас же наладила отношения с Жаклин, сделав комплимент насчет ее платья.
– Я вижу, что вы, как и я, согласны с Оскаром Уайльдом насчет того, что «улучшенные фасоны платьев» являются уродством сегодняшнего дня, – заявила Джессика. – Моя подруга Типпи… Изабелла сейчас разрабатывает новые фасоны платьев без всех этих гнусностей. Вы знаете Изабеллу?
– Да, миссис Толивер, – удивившись, ответила Жаклин.
– Лично?
– Да, лично.
Ликуя, Томас наблюдал за тем, как две женщины, склонив друг к другу головы, оживленно беседуют на тему истории знакомства Джессики Толивер и Типпи. Вскоре вокруг них столпились другие гости. Женщины восхищались платьем Жаклин, а мужчины, видно было, восхищались его обладательницей.
В конце праздника Томас спросил:
– Как вы сюда добрались, миссис Честейн?
– На извозчике. Я сказала, чтобы он заехал за мной к десяти.
– Держу пари, что парень сейчас сидит пьяный в местной забегаловке. Я попрошу моего кучера отвезти вас домой в нашей карете.
Томасу хотелось самому сесть на козлы, но он решил не искушать судьбу. Мужчина проводил гостью к карете и строго-настрого приказал кучеру не покидать миссис Честейн до тех пор, пока она не доберется до своей квартирки на втором этаже здания, в котором располагался шляпный магазинчик. Они обменялись рукопожатием.
– До свидания, Жаклин. Спасибо, что приехали.
– Это я очень благодарна вам за приглашение… Томас.
Женщина улыбнулась. Лунный свет играл в желтых атласных лентах на ее волосах.
– Думаю, мы еще когда-нибудь встретимся, – сказал мужчина.
– Я очень в этом сомневаюсь, хотя… До свидания, мистер Толивер.
Томас проводил взглядом исчезающую во тьме карету и с трудом проглотил свою боль.
Глава 79
Дэвид Толивер, пятнадцати лет от роду, тихо одевался во тьме спальни, которую делил со старшим братом Верноном. Впрочем, недостаточно тихо.
– Дэвид! Что ты делаешь?
Голос брата, резкий и повелительный, испугал Дэвида. Он подумал, что ничего от Вернона не утаишь.
– Одеваюсь, – отрезал он.
– Зачем?
– Я иду на старую мельницу тренироваться.
– Нет, не идешь. Папа тебе шею намылит. Забыл, что утром мы едем в Сомерсет? Надо помочь ему с очисткой хлопка.
– Я вернусь прежде, чем он узнает.
Вернон привстал на кровати. Рукой он провел по черным, спутанным после сна волосам.
– Темно для бейсбола. Не хочу, чтобы ты шел один.
Дэвид закончил застегивать пуговицы рубашки.
– А ты мне отец, что ли? То, что тебе уже восемнадцать, еще не дает тебе права указывать мне, что делать. Сэм и Ник будут меня там ждать. Я поиграю пару часиков, а к завтраку вернусь. Не выдавай меня. Обещаешь, брат?
– Мне не нравится это, Дэвид, совсем не нравится. Ночью у пруда возле старой мельницы полным-полно разных тварей, а темно, словно в бочке с дегтем. А еще я слышал, что сегодня ночью ку-клукс-клан[48] выйдет делать свои дела.
– Мы не собираемся играть в пруду, Вернон. Уже пять часов. Почти рассвело. Разве ты не слышал боя часов? И не думаю, что ку-клукс-клан заинтересуется одним из Толиверов.
– Утром нам придется таскать тюки. Зачем тебе куда-то идти? Не лучше ли будет, если твоя рука отдохнет до воскресной игры?
Дэвид сунул руки в карманы куртки и улыбнулся брату. Вернон был красавчиком, а Дэвид – низкорослым и коренастым. Тяжелые черты его лица контрастировали с утонченной внешностью Вернона. Старший брат был высоким и обладал стройной фигурой. О непокорной шевелюре цвета воронового крыла, которую Дэвид называл «короной Толиверов», и заикаться не стоит. У младшего брата на голове были тонкие, словно у младенца, волосы неопределенного каштанового оттенка.
Впрочем, личность Дэвида состояла из сплошных несоответствий и противоречий. Его улыбка озаряла василькового цвета глаза, в которых угадывались быстрый ум и хлесткое чувство юмора, делающие Дэвида куда более популярным среди друзей, чем был его серьезный и степенный брат. Он являлся любимцем девочек, хотя и не их любимым. Он мог стать душой шумной вечеринки, но отнюдь не украшением званого вечера. Дэвид время от времени доводил мать до отчаяния, а у отца ежедневно вызывал смех. Бабушка, брат и сестра его обожали.
– Если бы ты сам играл в бейсбол, то смог бы меня понять, Вернон. Бейсмену надо каждый день практиковать свою руку, особенно если он играет на третьей базе. Добросить мяч с третьей на первую базу – совсем непросто.
Брат натянул одеяло на голову.
– Только будь осторожен.
Произнесенные им слова приглушила толстая ткань одеяла.
Дэвид, стараясь не шуметь, покинул дом через боковой вход, не рискнув воспользоваться черным ходом, ведущим из кухни на двор. Эми жила с мужем и дочерью Сэсси в помещении, расположенном возле кладовой. После смерти матери в прошлом году Эми просыпалась от любого шума, даже от мышиной возни. Негритянка, без сомнения, постарается отговорить его идти посреди ночи, начнется спор, поднимется шум, а спальня родителей находится на втором этаже как раз над кухней. Не исключено, что они проснутся. Боязнь «белых рыцарей», как называли себя завернутые в простыни члены ку-клукс-клана, после захода солнца всех держала по домам. Эми до ужаса их боялась.
– Вы, конечно, Толивер, но если вы на них наткнетесь и увидите то, что видеть не следует, то кто знает? – заявила ему однажды негритянка, когда рано утром Дэвид не смог незамеченным выскользнуть из дома и присоединиться к парням, чтобы немного потренироваться. – Они ведь под мухой, лица прячут под белыми балахонами… Эти головорезы, если разозлятся, и Сына Божия не пожалеют, лишь бы он никому ничего не рассказал.
Дэвида слова Эми не пугали. Он и так знал имена большинства из этих головорезов благодаря своему приятелю Сэму Дарроу, с которым играл в бейсбол. Под большим секретом Сэм многое ему рассказал. Его отец, кстати, тоже состоял в ку-клукс-клане. Дэвид решил, что бояться мистера Дарроу ему уж никак не следует.
Он поглубже нахлобучил на голову кепку, сунул рабочие перчатки с отрезанными пальцами в карман куртки и с бейсбольной битой на плече выскользнул из дома в прохладный полумрак. Мальчик полной грудью дышал бодрящим утренним воздухом. Черт побери! Жизнь хороша, в особенности в это время года. Дэвид любил осень, когда листья на деревьях трогает багрянец, а в воздухе веет холодком. Идеальное время для бейсбола. У него впереди – долгие годы бейсбольных игр. Дэвид не собирался оставлять занятия этим видом спорта, когда вырастет. Это изумительное озарение пришло к нему весной на праздновании шестнадцатилетия его сестры. Подросток, глянув на противоположный конец зала, увидел отца, стоящего в компании своих друзей – Армана Дюмона, Джереми Младшего и Стефана Уорика. Им было по сорок с небольшим. Здоровые, бодрые, уверенные в себе мужчины. Ему осталось еще лет тридцать махать битой и ловить мяч, прежде чем он достигнет их возраста. Мальчишки, с которыми он сейчас играл в бейсбол, были сыновьями друзей его отца. Со временем они вырастут и станут мужчинами-игроками, такими, как те, из которых в прошлом году создали команду в Маршалле. До этого в Хоубаткере вряд ли появится настоящая бейсбольная команда. Ровесники его отца не видят смысла в том, чтобы отбивать мяч деревянной палкой, а затем бежать к мешку с древесными опилками, пока тебя не осалили. Они не понимают мастерства и стратегии этой игры. Они не знают, как питчер может обмануть бьющего. Им неведомо ликование, вызванное, к примеру, удачным отражением низко летящего мяча. Впрочем, никто из отцов его друзей не возражал против игры в бейсбол при условии отсутствия травм.
Во время того праздника Дэвид пришел к выводу, что ему повезло в жизни. Он сможет одновременно заниматься двумя делами, которые нравятся ему больше всего, – выращивать хлопок и играть в бейсбол. У него самые лучшие в мире родители, брат, сестра и бабушка. Дэвид был твердо в этом убежден, хотя его приятели из Уориков и Дюмонов могли поспорить с ним.
Сэм Дарроу и Ник Логан ждали его на поле, дрожа от холода и с нетерпением предвкушая возможность согреться в пылу игры. Позади них неясно вырисовывалась в сумраке заброшенная мельница. Ее контуры затуманивал пар, поднимающийся от воды, которая, благодаря бабьему лету, была куда теплее, чем холодный ночной воздух. Заброшенный пустырь возле мельницы и пруда местные мальчишки облюбовали много лет назад. Здесь они собирались для тренировок. Воскресная игра против юношеской команды из Маршалла должна была состояться в городском парке. Там есть эстрада для оркестра и достаточно места для зрителей.
Сэм и Ник были единственными мальчиками из всей команды, которые, набравшись храбрости, согласились незаметно от родителей сбежать из дома и встретиться рано утром, чтобы потренироваться. Дэвид знал, что Присцилла не одобряет его дружбы с ребятами «без положения». Его мать страдала снобизмом. Сэм и Ник не жили на Хьюстон-авеню, как другие члены команды. Они жили за городом. Их отцы не надевали сюртуки и жилеты, идя на работу. Отец одного работал кондуктором в «Южной тихоокеанской транспортной компании», а отец другого вкалывал на кожевенном заводе. Как и в его случае, отцы Сэма и Ника уже имели для своих отпрысков массу дел на всю субботу, с утра и до сумерек, а их матери ни за что бы не позволили детям покидать отчий дом после ужина, когда уже стемнело. Выскользнуть незамеченными им бы никак не удалось. В домах Дарроу и Логанов субботними вечерами полагалось купаться и чистить обувь, для того чтобы идти утром в церковь, а после посещать занятия в воскресной школе. Так что до завтрашней игры у них оставался лишь один шанс поиграть в бейсбол – сегодня на рассвете. Другого просто не было.
– Привет, ребята! – крикнул Дэвид, чувствуя, как улыбка расползается по его замерзшему лицу.
Мальчишки тоже заулыбались. Всем хотелось поскорее приняться за дело. Сегодня Сэм собирался тренировать точность броска, Нику хотелось набить руку в отражении мяча битой, а Дэвиду – вдоволь побегать по полю. Это было то, в чем каждый из них преуспел. Они были самыми лучшими игроками в команде.
Забрезжил рассвет. Подростки сбросили с плеч куртки. Дэвид надел на руки кожаные перчатки, которые совсем недавно начали шить для тех, кто работает в поле, и у которых он обрезал «пальцы». Ник встал в стойку, замахнувшись битой. Сэм в свою очередь принял стойку питчера. Дэвид должен был ловить и бегать за мячом.
С первого же раза бита Ника отбила мяч высоко над головами питчера и Дэвида, и тот приземлился где-то в темноте на берегу пруда.
– Отличный удар! – воскликнул Дэвид, помчавшись за мячом прежде, чем тот успеет исчезнуть из вида. – Ударь так же пару раз завтра, и мы победим!
Черт, где он? Дэвид вглядывался в темноту, которую сгущали раскинувшиеся над головой кроны кипарисов. Кожаный бейсбольный мячик коричневого цвета скрылся где-то в покрытой росой высокой траве. Потерять его пареньку совсем не хотелось. Этот мяч производства компании «Спалдинг» отец подарил ему на Рождество. Именно этим мячом они собирались играть завтра. Парень услышал, как один из приятелей кричит ему: «Дэвид! Будь осторожен! Там могут быть змеи!» Кажется, это Ник. А потом он увидел мяч и потянулся за ним левой рукой, не защищенной перчаткой. Дэвиду не хотелось мочить ее в росе.
Слишком поздно парень заметил черную тень опасности, потревоженную мячом. Дэвид в ужасе замер. Водяная змея сделала выпад. В полумраке сверкнули ее белые зубы, а потом вонзились в тыльную сторону его руки. Челюсти змеи мертвой хваткой вцепились в его плоть. Дэвид свободной рукой оторвал ее от себя и отбросил подальше в пруд. Паренек слышал, как змея с плеском упала в воду. Спотыкаясь, он бросился назад, подальше от опасного места, не отводя взгляда от ранок, из которых уже выступила кровь. Прошло всего несколько секунд, а ему уже казалось, что его рука попала в раскаленные угли костра.
Мальчики, крича, бросились ему навстречу.
– Меня укусили, – произнес Дэвид, ощутив во рту металлический привкус.
Он чувствовал, что сердце стучит в груди как-то не так. Дышать стало больно. Перед глазами все поплыло. Его стошнило.
Дэвид услышал крик Сэма:
– Боже! Боже!
Последней его мыслью было то, что он так и не сможет завтра сыграть.
Глава 80
После похорон ранним утром Томас поехал верхом к Сомерсету и слез с лошади, как только взобрался на холм, где покоился его отец. Листва красного дуба окрашивалась в осенние тона. То же можно было сказать и о деревьях сумаха, ниссы лесной и пекана, которые росли среди сосен, обрамляющих ведущую к плантации дорогу. Томас думал о том, что весь остаток его жизни оранжевое золото октябрьского утра будет воскрешать в его памяти непрошеные воспоминания о том роковом дне, еще до восхода солнца, когда младший сын встретил свою смерть. Томас снял шляпу и присел на корточки перед могильным камнем. Вглядываясь в надпись на нем, мужчина вспоминал разговор между матерью и отцом, который случайно подслушал двадцать два года назад.
Моя мама предрекла, что на Сомерсет падет проклятие за ту жертву, которую я принес ради своего тщеславия, ради того, чтобы стать владельцем собственной плантации. Я не придал ее словам никакого значения. Но потом случился выкидыш… После рождения Томаса у тебя снова был выкидыш… а потом… ты уже не могла забеременеть. И когда мы потеряли Джошуа…
Томас до сих пор помнил преисполненный душевной боли голос отца, когда он сознавался матери:
После этого я начал думать, а не прокляты ли мы на самом деле… не наказаны ли за ту сделку, которую я заключил с дьяволом… за эгоистичную и злонамеренную торговлю, которую я вел ради владения землей…
Томас мотнул головой, отгоняя мысль о том, что смерть сына имеет хоть какое-то отношение к проклятию, но не мог. Он часто приезжал сюда, везя с собой свои опасения, тревоги, надежды, победы, но чаще всего ища защиты и спрашивая совета, как будто отец на самом деле смог бы ответить Томасу из могилы. После посещения места упокоения отца он обычно ощущал облегчение на сердце, обретал уверенность в себе и ясно видел путь, по которому следовало двигаться. Сегодня Томас приехал в поисках утешения, желая избавиться от нелепого подозрения, начавшего терзать его душу с той минуты, как его сына, уже полумертвого, доставили домой, но, глядя на надгробный камень, мужчина понял, что приехал не туда, куда следовало бы.
Перед мысленным взором Томаса предстал его отец – такой, каким он его запомнил: высокий, стройный, уверенный в себе мужчина, на сильном, красивом лице которого годы оставили отпечаток мудрости. Взгляд прямой и немигающий. Сегодня, впрочем, в этом взгляде ясных зеленых глаз Томас не заметил подтверждения своим надеждам. Сайлас Толивер не собирался заверять сына, что семейного проклятия не существует. Как раз напротив.
Неоспоримым оставался тот факт, что, подобно отцу, он пожертвовал счастьем другого человека ради своих личных интересов. Томасу пришлось жить, сожалея об этом, что само по себе являлось достаточно сильным проклятием. Иногда, особенно в последнее время, мужчине казалось, что Присцилла его ненавидит. Часто Томас задумывался над тем, что жизнь его жены сложилась бы куда счастливее, доведись ей выйти замуж за человека, который на самом деле любил бы ее. Он украл у Присциллы счастье и за это осужден расплачиваться своим собственным счастьем. Но могла ли «эгоистичная и злонамеренная» сделка, заключенная им во имя Сомерсета, привести к смерти Дэвида? Конечно же нет. Мужчины берут себе в жены женщин, клянясь любить их до гроба, а потом их дети умирают. Никаких злых чар тут нет. У Анри и Бесс погибла дочь, а у Джереми и Камиллы – сын. Они что, тоже прокляты?
Томас встал, нахлобучил себе на голову шляпу и устремил взгляд на бесконечные ряды хлопчатника. Именно в этой земле заключалась его отрада, его утешение. Работники уже во второй раз проходили между рядами хлопка. Красивое зрелище. Белое море простиралось во все стороны, скрываясь за горизонтом. Томас не отрицал того, что это зрелище наполняет его душу ощущением власти и собственной значительности. Мужчина вспомнил слова отца, обращенные к Присцилле, когда они только обручились: «Толиверы – не мореходы. Мы рождаемся не для того, чтобы бороздить океаны и ходить под парусами. К добру это или к худу, но мужчины нашего рода с молоком матери впитывают потребность владеть землей. Нам надо много земли. Мы становимся ее владетелями и передаем по наследству нашим потомкам. Так поступали наши предки в Англии и Южной Каролине».
Как мужчина может отрицать то, кем является? Как он может не хотеть стать тем, кем рожден стать? Как он может отказать себе в праве на жизнь в соответствии со своим предназначением? Как он может лишить своих потомков того, что по праву принадлежит им? Если его сейчас гложет горе, если он оплакивает своего младшего сына, которому не суждено разделить наследство с братом, то в этом виновато не проклятие, а злая ирония судьбы. Его лишили наследника, произведенного на свет женщиной, которую он не любит, но эта смерть не имеет никакого отношения к жертвам, совершенным им и его отцом во имя Сомерсета. Томас поклялся никогда больше не забивать себе голову суевериями.
Глава 81
В последний день 1883 года Джессика достала записную книжку, лежащую поверх других тетрадей в верхнем отделении секретера, подкрутила фитиль керосиновой лампы, чей свет рассеивал наступающие сумерки, и принялась писать.
31 декабря 1883 года
«Свет погас в доме Толиверов. Все наши рождественские свечи не способны рассеять наступивший мрак. Что за грустные сейчас у нас праздники, куда грустнее, чем в тот год, когда умер Сайлас. Мой муж прожил долгую жизнь, а Дэвид умер в юном возрасте. Я все еще не оправилась от шока, вызванного смертью внука. Наше горе будет долгим, а для родителей мальчика оно не закончится никогда. Родители не должны переживать своих детей. Мне очень хотелось утешить сына и невестку, но я не смогла найти слов утешения. Я, извинившись, отошла, когда к нам пришел священник, держа в руках Библию. Я не хотела слушать его ничего не значащих слов. Когда священник ушел, лицо Томаса оставалось столь же серым, лицо Присциллы – столь же бескровным, а лицо Вернона – столь же заплаканным, как и до его посещения. Регина сбежала искать утешения в объятиях Тайлера. Со времени похорон брата она проводит в его обществе много времени. Присутствие молчаливых Анри, Бесс и Джереми умеряло боль. Они знают. Они уже побывали в том положении, в котором оказались теперь Томас и Присцилла. Томас беспокоится за Вернона. Он помнит, как сам переживал смерть Джошуа.
Горе в доме усугубляется растущим отчуждением между Томасом и Присциллой. Иногда оно становится почти видимым, подобно горячему воздуху, дрожащему над раскаленной мостовой в знойный летний день. Моего сына враждебная холодность жены ставит в тупик. Казалось бы, общее горе должно, напротив, объединять. Я тоже озадачена. Кажется, Присцилла винит в смерти моего внука Томаса. Не исключено, что она каким-то образом узнала о проклятии Толиверов и верит, что оно имеет отношение к гибели Дэвида. Но как она смогла узнать, если…»
Читать бесплатно другие книги:
