Дикий цветок Френкель Наоми

Глава 82

Вновь наступила весна. Зацвели белый кизил, таволга, багряник и фиолетовая глициния. Въезжая в город по Хьюстон-авеню, Томас думал о том, сможет ли когда-нибудь чувствовать себя так же свободно, как год назад, когда его дочери исполнилось шестнадцать лет. Тогда он жил полной жизнью, за исключением, пожалуй, не совсем удачного брака, но человек не может иметь все и сразу. То, что было год назад, осталось в прошлом. Со смертью Дэвида на них опустилась тьма. Члены семьи Толиверов чувствовали себя так, словно их живьем закопали в землю. Со временем, впрочем, они немного оправились, но никто не чувствовал себя так, как прежде.

Томас подумал, что, возможно, просто нужно больше времени. Когда трагическое событие останется в далеком прошлом, жизнь вернется на круги своя или по крайней мере будет казаться прежней с виду. Сейчас Томас не испытывал особого энтузиазма по отношению к чему бы то ни было. Он довольно прохладно относился к своему браку, гражданским обязанностям и даже к Сомерсету. Томас исполнял свой долг, но сердце его не лежало к тому, что в прошлом являлось целью его существования и источником радости. Некий саквояжник зарился на его место в городском совете, и Томас подумывал о том, чтобы отступить без борьбы. Вернон практически взял на себя управление плантацией. Что же до брака, то у Томаса просто не осталось сил раздувать пламя из затухающих угольков. Присцилла тоже отнюдь не горела желанием поддерживать их горячими. Мужчина до сих пор не мог понять, почему жена после гибели Дэвида резко отклоняла все его попытки утешить ее. Присцилла просто отвернулась. Иногда муж ловил на себе ее осуждающий взгляд. Казалось, Присцилла винит его в смерти их сына. Спустя некоторое время Томас объяснил холодность жены: до ее понимания дошло то, о чем сам он размышлял уже давно. Их первенец возмужал, а дочь в следующем году, выйдя замуж, покинет родителей. После этого Присцилле придется делить кров только с опостылевшим мужем и старой свекровью.

Сегодня утром он собирался перекусить в обществе Армана. На горизонте появилась еще одна грозовая туча: был смертельно болен Анри Дюмон, и Арман сейчас проходил те же круги ада, с которыми Томас успел познакомиться, когда умирал его отец. Другу сейчас нужна моральная поддержка, и Томас собирался ему помочь.

Но прежде у него назначена еще одна встреча, чисто деловая, с человеком, который управлял маленькой фабрикой по производству хлопкового масла, располагавшейся на другом конце Хоубаткера. Томас занялся этим делом в 1879 году, когда спрос на хлопковое масло резко возрос. Его использовали в разных сферах, в том числе в качестве кормовой добавки в пищу скоту, а отходами производства набивали матрасы. Среди растительных масел на рынке Соединенных Штатов хлопковое масло начинало вытеснять льняное. С изобретением маргарина, для производства которого требовалось хлопковое масло в качестве заменителя животных жиров, спрос на него еще больше возрос. Сегодня Томас намеревался обговорить с управляющим вопрос расширения производства на фабрике. Поток заказов был просто нескончаем. Томас подсознательно считал, что должен чувствовать радость от увеличения источника такой легкой прибыли, но настроение у него было, по правде говоря, не особенно радужное.

Дойдя до Круглой площади, Томас, подчиняясь минутному порыву, глянул в сторону улочки, ведущей к магазинчику Жаклин Честейн. До этого он ни разу не осмелился повернуть своего коня в ту сторону, опасаясь, что один лишь взгляд на эту женщину сквозь стекло витрины заставит его остановиться. Прошел год с тех пор, как Томас лицезрел черноволосый затылок женщины в заднем окошке его кареты. После смерти Дэвида Жаклин прислала ему официальное выражение своих соболезнований. Тогда Томас сумел подавить в себе безумное желание пойти к ней и выплакаться на ее красивой груди.

Но сегодня утром он все же уступил внезапному порыву и направился к ее магазину. Какое это, в конце концов, имеет значение? Вполне возможно, по прошествии года он не почувствует того, что чувствовал когда-то. Томас уже не был прежним. Она тоже может оказаться не той, что год назад. К тому же Томас не собирался останавливаться и заходить внутрь, он хотел всего лишь разок взглянуть на Жаклин, а затем ехать дальше.

Несколькими минутами позже Томас натянул поводья коня перед магазином шляп и с недоверием уставился на табличку «Закрыто». С витрины исчезла яркая выставка женских шляпок, зонтиков, перчаток и сумочек, которую он наблюдал здесь прошлой осенью. На всем лежала печать упадка. Создавалось впечатление, что магазин закрыт уже довольно давно. Томас слез с коня и дернул ручку двери. Заперто. Он заглянул внутрь. Пустые полки и прилавок. Что за черт? Отойдя от двери, Томас поднял глаза наверх и уставился на окно второго этажа. К своей радости, мужчина увидел в наружном ящике для растений веселенькие цветы герани. Кто-то там все-таки живет.

Томас привязал лошадь и свернул за угол здания к лестнице, ведущей на второй этаж. Он прислушался и присмотрелся. Никаких признаков жизни. Никакого движения за гардинами. Никаких звуков изнутри. Нечто потерлось о его ногу. Кот. Животное прыгнуло на нижнюю ступеньку, взбежало вверх по лестнице и уселось, требовательно мурлыкая, перед закрытой дверью. Томас затаил дыхание. Дверь приоткрылась. В дверном проеме появилась Жаклин Честейн.

– Жаклин!

Женщина ступила вперед и глянула вниз.

– Томас! Что вы здесь делаете?

– Вот… увидел табличку в витрине. Я и понятия не имел, что магазин закрыт.

– Да, уже четыре месяца. У меня дело не заладилось.

Придя в смятение, Томас поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы. Жнщина выглядела побежденной, несмотря на прямую осанку и красоту, ничем в это утро не подчеркнутую. На Жаклин был домашний халат, а ее темные волосы свободно спадали на плечи.

– Но мне казалось, что дела у вас шли неплохо, – произнес Томас, – по крайней мере, некоторое время.

Они смотрели друг другу в глаза.

– Вы останетесь в Хоубаткере? – спросил мужчина.

– Ненадолго, пока не подготовлю все к отъезду. Арман Дюмон был настолько любезен, что позволил мне остаться жить здесь, но я не осмеливаюсь злоупотреблять его добротой. Мне кажется, что без меня он тотчас же сможет сдать эти помещения в аренду.

– Арман Дюмон?

– Дом – его собственность. Жаль, что у него разболелся отец.

Томас подумал, что только Арман, да благослови его Господь, мог отдать помещение своему конкуренту. Он и понятия об этом не имел.

– Можно зайти выпить кофе? – повинуясь душевному порыву, спросил Томас.

Секунда неуверенности – и она ответила:

– Хорошо.

Женщина налила дымящийся кофе в изящные фарфоровые чашечки. Они сидели в маленькой, выходящей окнами на улицу комнате, которую Жаклин использовала в качестве гостиной. Томас увидел тут и там заполненные ящики. Свободного места было совсем мало.

– Куда вы едете? – поинтересовался он.

– Домой, в Ричмонд. У меня там сестра. Она и ее муж согласились меня приютить. Надеюсь, что смогу найти работу в какой-нибудь шляпной мастерской.

– А когда уезжаете?

– Через несколько недель, когда распродам остатки моих изделий, – указав рукою на деревянные ящики, сказала женщина. – Универмаг в Маршалле согласился выкупить у меня весь товар. Тогда я соберу достаточно денег на переезд.

Сердце в груди мужчины сжалось.

– Мне жаль, что у вас ничего не получилось. Вы так талантливы. Мне казалось, что у вас нет недостатка в заказах.

Жаклин грустно ему улыбнулась.

– Мне тоже так казалось. – Женщина передернула плечами. – Так не должно было случиться. Как вы чувствуете себя после… несчастного случая?

– Держусь, – слабо улыбнувшись, ответил Томас.

Жаклин кивнула и на секунду прикрыла глаза. Во всем ее облике чувствовалось понимание. Томас правильно разобрался в ее характере. Женщина была не из тех, кто станет утешать его банальностями. Серый кот прыгнул ей на колени и свернулся клубочком с самоуверенностью собственника. Жаклин отпила кофе. Томас отставил свою чашку. Надо уходить. Больше не о чем говорить, хотя возможных тем для разговора – масса. Он ничего не знал об этой женщине. Люди могут тебя одурачить. Они могут удивить и разочаровать. Проверенные временем инстинкты могут тебя обмануть, вот только в Жаклин Честейн он был уверен. Она слишком необычная женщина, чтобы жить в каморке дома своей сестры, и слишком талантливая, чтобы работать за пенни, продавая чужие изделия в чужом магазинчике.

Томас подался вперед.

– Миссис Честейн… Жаклин, если вы найдете хорошее место здесь, в Хоубаткере, вы останетесь?

– Да, конечно, – ответила женщина.

Томас надеялся услышать в ее голосе проблеск надежды, но похоже было, что женщина покорилась судьбе.

– Впрочем, не думаю, что смогу найти здесь работу.

– Почему?

– Есть определенные обстоятельства, которые, как мне кажется, помешают этому.

– Какие обстоятельства?

Женщина встала, беря кота на руки. На этом разговор явно заканчивался.

– Я не вправе все вам рассказать, мистер Толивер, но я высоко ценю ваше участие. Спасибо, что беспокоитесь о моем благополучии. – Жаклин провела его к двери и, протянув на прощание руку, улыбнулась. – Ничто не залечит рану в вашем сердце, но я надеюсь, что по прошествии определенного времени вас все чаще будут посещать приятные воспоминания, связанные со счастливыми минутами в жизни Дэвида.

– Мы еще встретимся, миссис Честейн, – сказал Томас, отказываясь поддаваться обреченности, звучащей в ее голосе. – Доверьтесь мне.

– Боюсь, я уже утратила веру, мистер Толивер, – ответила Жаклин.

Глава 83

О встрече с управляющим фабрики по производству хлопкового масла было забыто. Томас направился прямиком к «Универсальному магазину Дюмона». У него всегда перехватывало дыхание, когда приходилось вступать под сень его роскошных залов. Случалось это не чаще двух раз в год, когда Томас покупал подарки Регине и матери. После нескольких неудачных покупок для жены мужчина сдался, предоставив Анри и Арману выбирать то, что, по их мнению, должно было соответствовать эстетическим вкусам Присциллы. После одобрения Томасом их выбора, стоимость приобретений заносилась на его счет, подарки упаковывались и посылались в особняк на Хьюстон-авеню. Томас не смог бы припомнить ни одного из этих подарков.

«Универсальный магазин Дюмона» украшали позолота, мрамор и зеркала. Изящные товары и богатый интерьер ярко освещали хрустальные газовые светильники. Универмаг мог похвастаться отделами мужской, женской и детской одежды. А еще там были отделы драгоценностей, сувениров, предметов хозяйственного обихода и меха. Помимо этого, на верхних этажах, куда покупатели поднимались по элегантным ступенькам, размещались чайная, парикмахерская, книжная лавка, ателье мод и служебные помещения.

Томас относился к этому магазину как к техасскому чуду. Какой еще бизнесмен осмелился бы построить такой шикарный, дорогой универмаг в маленьком городке на востоке Техаса и при этом всерьез рассчитывать, что все затраты на широчайший ассортимент товаров и изысканную обстановку окупятся? Но Анри Дюмону это удалось. С самого начала безошибочный инстинкт основателя дела точно подсказывал ему, чего хотят его покупатели и на что они согласны раскошелиться. Именно понимание желаний клиентуры стало залогом успеха «Универсального магазина Дюмона». Анри понимал значение хорошей рекламы и известности, поэтому всегда был на шаг впереди конкурентов, когда дело касалось требований современной жизни. Он и Арман были одними из немногих розничных торговцев, которые поняли, что массовое производство, возникшее во время гражданской войны, изменит привычки американцев, диктуя людям, где им следует отовариваться, что носить и где есть. Они поняли, что мужчины и женщины постепенно отказываются от дорогих портных, которые долго обмеряют, шьют, а потом перешивают сделанную под заказ одежду. Теперь люди предпочитают прийти в магазин готовой одежды и выбрать что-нибудь прямо с вешалки.

Покупатели приезжали к Анри отовсюду, привозя с собой свои денежки, которые в противном случае осели бы в карманах его конкурентов в других техасских городах или в Луизиане и Мексике. На Пасху и в канун Рождества люди приезжали в Хоубаткер целыми семьями, останавливались в отеле «Ферфакс», а затем шли покупать подарки друг другу в «Универсальный магазин Дюмона». Иногда в город по железной дороге приезжали компании дам и в порыве энтузиазма опустошали уставленные яркими коробочками полки универмага. Ни один зажиточный владелец ранчо или фермы не осмеливался послать свою дочь учиться в пансион, не экипировав ее по последней моде в «Универсальном магазине Дюмона». Отдел домашнего интерьера также никогда не жаловался на недостаток клиентов. В последнее время можно было лично даже и не ехать в Хоубаткер. «Универсальный магазин Дюмона» рассылал по почте каталоги, по которым всякий желающий мог приобрести товар. Впервые до этого в 1872 году додумался Аарон Монтгомери Уорд.

Томас поднялся по лестнице на второй этаж, откуда стали видны двери со стеклами, ведущие в конторские помещения. Армана он нашел в его кабинете, который перешел от отца к сыну, когда вследствие прискорбных событий кресло за столом основателя дела опустело. Худое аристократичное лицо Армана казалось напряженным. Томас знал, что друга угнетает безнадежное состояние здоровья отца. Когда секретарь провел посетителя внутрь, Арман бросил взгляд на каминные часы.

– Ты сегодня рано, – сказал он. – Проголодался?

Томас сразу перешел к делу.

– Арман! Могу я попросить тебя об услуге?

Тот откинулся на спинку кресла и просунул большие пальцы рук в кармашки на груди своего шелкового жилета.

– Конечно можешь. С радостью помогу.

– Не торопись, друг мой. То, что я у тебя попрошу, может оказаться тебе не по душе, но я надеюсь, что ошибаюсь.

– Да, слушаю.

– Я хочу поговорить о Жаклин Честейн. Как ты знаешь, ее бизнес прогорел. Мне кажется, что она на грани нищеты. С твоей стороны было бы великодушно позволить ей жить в квартирке до тех пор, пока она не сможет встать на ноги.

Арман сделал легкомысленный взмах рукой и сказал:

– Она достойная женщина.

– Я рад, что ты так думаешь, – сказал Томас. – Я сегодня утром с ней разговаривал. Кажется, планы на будущее у нее довольно туманны. Она отправляется жить к своей сестре и ее мужу в Ричмонд, надеется, что сможет найти работу в местной шляпной мастерской.

Арман терпеливо слушал. Томас подозревал, что друг, который знал его с детства, уже предвидит содержание просьбы.

– Я вот думаю, не найдется ли в твоем магазине места в соответствии с ее навыками и умениями. Я не разбираюсь в дамских шляпках, но то, что я видел в ее магазинчике, когда забирал обруч в подарок Регине…

Арман подался вперед и оперся руками о столешницу.

– Я бы хотел предотвратить ее разорение, но не смог.

– Ты не в ответе за других…

– Я не о том, я о намеренном заговоре с целью бойкотировать торговлю миссис Честейн. Кто-то рассылал анонимки, распуская грязные слухи. Они упали на хорошо удобренную почву – последствия бойкота ты видел собственными глазами.

Арман расправил плечи, обтянутые хорошо сшитым костюмом.

Томас почувствовал, что краснеет.

– Какие письма?

– Очень некрасивые письма, которые навредили не только успеху ее магазинчика, но и ей лично. Бедняжка в нашем городе стала персоной нон грата. Она теперь живет почти затворницей.

– Почему я ни о чем не знаю?

– А чего тут знать?

– Ты знаешь, кто писал письма?

Арман не отвел взгляда.

– Догадываюсь.

– Кто?

– Я никогда тебе не лгал, Томас, так что не спрашивай.

– Но ты знаешь?

– У меня очень серьезные подозрения на сей счет. Ладно, что касается твоей просьбы, то я с радостью дам миссис Честейн работу. Мы сможем использовать ее таланты модельера. Я и раньше подумывал о том, чтобы предложить ей место у себя, но при сложившихся обстоятельствах… с ее репутацией… я не думал, что она захочет оставаться в Хоубаткере. Так что же, мне следует с ней поговорить?

– Да. Спасибо, Арман.

Томас задумался, перебирая в голове всех, кто мог бы захотеть навредить такой милой женщине, как Жаклин Честейн. Надо будет, вернувшись домой, спросить у Присциллы. Она член всех женских организаций округа, поэтому в курсе городских сплетен. Если он узнает имя мерзавца…

Они обменялись рукопожатиями. Томас хотел было высвободить свою руку, но Арман сжал ее крепче.

– Томас! Друг мой! Я советую тебе не пытаться выяснить, чья это работа.

Удивленный, Томас уставился на него.

– Почему? Кто бы это ни был, мерзавца следует выжить из города.

Арман отпустил руку друга.

– Надеюсь, сегодня мы пообедаем? Я заеду к миссис Честейн по дороге в отель «Ферфакс» и сообщу тебе ее ответ.

– А я постараюсь узнать имя негодяя. Я сейчас еду домой и расспрошу Присциллу. Она наверняка знает, кто за всем этим стоит. Моя жена много сделала, чтобы поддержать миссис Честейн на плаву. Она, я думаю, купила у нее не меньше дюжины шляпок.

– Серьезно? – тонкие брови Армана приподнялись. – Как великодушно с ее стороны. Итак, в час дня в отеле «Ферфакс».

Томас пустил лошадь в галоп и проскакал по Хьюстон-авеню уже полпути, когда внезапно так резко дернул поводья коня, что тот едва не встал на дыбы. Шокирующий холод подобно ледяной воде пробежал у него по спине. Боже правый! Присцилла! Это она писала письма. Стоило задать вопрос: «Кому может захотеться выжить Жаклин Честейн из города?», – как ответ напрашивался сам собой. Томас вспомнил странное поведение и многозначительные предупреждения Армана, вспомнил слова Жаклин: Есть определенные обстоятельства, которые, как мне кажется, помешают этому. Томаса озарило: его мстительная, злопамятная, ревнивая женушка и есть тот «мерзавец».

Присцилла! Его безмозглая супруга, которая считает себя выше владелицы магазина, в то время как у той имеется достаточно благородства и доброты, чтобы скрыть низость клиентки от ее мужа. Томас был уверен, что Жаклин подозревает Присциллу. Ему вспомнились счета за шляпки, которые жена приобретала ради того, чтобы обмануть его и других, чтобы никто не догадался, чья рука держит источающее яд перо. Скорее всего, в руки Жаклин попало одно из анонимных писем, и она сравнила его почерк с почерком на чеках Присциллы. Без сомнения, Арман проделал то же самое. Присцилла, конечно же, старалась изменить свой почерк, но от замысловатых завитушек избавиться было не так уж просто.

Томас ударил коня коленями и постарался дышать глубже, унимая свою ненависть. Он должен быть осторожен в обращении с Присциллой. Он должен помнить, что она – мать его детей и до сих пор оплакивает смерть Дэвида. Он обязан побеспокоиться об интересах Вернона и Регины. Нельзя, чтобы они страдали, видя, как ссорятся их родители. Дети уже с грустью убедились в том, что их родители не настолько счастливы в браке, как родители их друзей. Супруги из Уориков и Дюмонов жили душа в душу. Того же о нем и Присцилле сказать было никак нельзя.

Но у Присциллы не должно сложиться впечатления, что вся ее низость и подлость по отношению к неповинной женщине безнаказанно сойдет ей с рук. Он найдет способ хорошенько ее наказать.

Глава 84

В тот же день почил в мире восьмидесятитрехлетний Анри Дюмон. Последние слова умирающего были обращены к стоявшему в изголовье его кровати Джереми.

Первым осознав, что тот умер, Джереми осторожно прикоснулся рукой к его лбу и произнес:

– Прощай, старый друг.

Арман, не сдержавшись, разрыдался в голос. Вслед за ним заплакали его сыновья Абель и Жан. Филипп, ветеран многих войн, стоял, опустив голову, по-своему борясь с нахлынувшим на него горем. Жена Армана замерла неподалеку от кровати, ожидая, когда придет время обнимать и утешать мужа и сыновей. Бесс, напряженная, с плотно сжатыми губами, натянула простыню поверх лица человека, с которым прожила сорок восемь лет.

В просторном коридоре за дверями спальни умирающего ожидали неизбежной развязки Томас, Джессика и Джереми Младший с супругой. Заслышав плач, Томас обнял Джессику за плечи.

– Теперь он там, где папа.

– Да, – искаженным от душевной боли голосом отозвалась Джессика. – Он был хорошим другом твоему отцу, великодушным и благородным.

Томас вытер глаза и, оставив маму присмотреть за Бесс, спустился вниз в гостиную сообщить новость Вернону, Регине и трем Уорикам – Брэндону, Ричарду и Джоэлю. Дочь поняла отца прежде, чем он успел раскрыть рот. Вскочив, она обняла Томаса.

– Папа! Мне пойти с тобой? – спросила Регина, когда он сказал, что должен сообщить о смерти Анри Присцилле.

– Нет, Маковка. Останься с Абелем и Жаном. Их надо будет приободрить.

Шаркающей походкой Томас направился к своему дому. Расстояние было всего ничего. Господи! Как же ему хотелось сейчас побыть с Жаклин Честейн! Умер один из лучших людей на земле, без него мир опустел. Томас желал оказаться сейчас вместе с той, кто поймет его утрату и разделит с ним боль.

Когда они с Арманом встретились в «Ферфаксе», друг сообщил ему, что Жаклин приняла предложение работать на него модельером женских головных уборов и заведовать отделом по продаже предметов женского туалета. Пока ей бесплатно позволялось жить на втором этаже пустующего магазинчика. В случае, если помещение будет снято внаем, Жаклин получит повышение к зарплате, достаточное для того, чтобы снять другое жилье.

Растроганный великодушием друга, Томас спросил:

– А как насчет репутации Жаклин Честейн? Я опасаюсь, что ее появление у тебя может плохо сказаться на бизнесе.

– Я уверен, что мои клиентки смогут узнать настоящую леди при встрече, – ответил тот.

«Назвать Присциллу леди – нельзя», – с отвращением думал Томас, входя в дом.

Сэсси, восьмилетняя дочурка Эми, подбежала к нему поздороваться.

– Миссис Присцилла наверху, мистер Томас.

Мужчина прикоснулся к щеке ребенка. Она была влажной от слез. Прислуга Дюмонов уже успела передать весть о смерти мистера Анри слугамсоседям по авеню. Анри любил угощать вкусностями Петунию, Эми, а потом и Сэсси. На Рождество он дарил им кое-что из своего универмага.

– Я его очень любила, – скривив ротик, произнесла Сэсси. – Он был очень добр.

– Воистину так, маленькая, – сказал Томас. – Я иду наверх. Не стоит уведомлять госпожу, что я уже дома.

Присциллу он застал за примеркой шляпок. На кровати был разложен довольно богатый ассортимент головных уборов черного цвета. Боже всемогущий! Помешанная на нарядах супруга уже решает, во что принарядиться на похороны. Жена отвернулась от зеркала и взглянула на мужа, придав лицу приличествующее случаю скорбное выражение.

– Эми уже все мне рассказала, Томас. Я скорблю о твоей утрате. Я знаю, как высоко ты ценил Анри. Как чувствует себя Бесс?

– А ты как думаешь?

Присцилла пожала плечами, сбрасывая с себя маску.

– Я просто спросила…

Томас указал рукою на разложенные шляпки.

– Что это?

– А на что это похоже?

Томас, признаться, порядком устал от подобного рода словесных игр во время его нечастых бесед с супругой.

– Какие из этих шляп из магазина миссис Честейн?

Присцилла вновь отвернулась, уставившись на свое отражение в зеркале.

– Никаких. Все они куплены в «Универсальном магазине Дюмона».

– Где те, которые ты купила в шляпной лавке?

Жена оглянулась.

– Ты так взволнован, словно это имеет какое-нибудь значение.

– Где они, Присцилла?

– В гардеробе. А в чем дело?

Томас распахнул дверцы платяного шкафа. Там оказалось множество дамских шляпок, небрежно засунутых так, словно их владелице было все равно, что станет с перьями, лентами и искусственными цветами. К шляпкам до сих пор были приколоты ценники. Присцилла и не думала их надевать. Она совсем не собиралась, как утверждала, рекламировать таланты Жаклин Честейн. Томас аккуратно вытащил из вороха черную дамскую шляпку.

– Вот, – сказал он. – Я хочу, чтобы на похоронах ты была в этом.

Лицо женщины чуть побледнело.

– Почему эта?

– Я желаю, чтобы ты поддержала миссис Честейн. Разве не для этого ты скупала все эти шляпки? Я сегодня встречался с Арманом. Он рассказал мне, что кто-то рассылает клеветнические письма, подрывающие репутацию миссис Честейн, желая тем самым спровадить ее из города. В определенном смысле это сработало. Шляпный магазин закрылся. Не представляю, кто способен на такую низость. А ты, Присцилла, случайно не знаешь?

Томас видел, что жена его тяжело сглотнула.

– Нет… не знаю… Но зачем надевать ее шляпу, если она все равно уже этим не занимается?

– Не совсем, не совсем. Арман нанял ее модельером женских шляп и доверил один из отделов своего универмага. А это значит, что миссис Честейн остается в городе. Я твердо убежден, что, нося ее шляпки, ты существенно ей поможешь. Это будет благородно с твоей стороны. Покажи всему Хоубаткеру, что ты не веришь ни единому слову той клеветы, что содержится в письмах. Ты, кстати, получала письмо?

Присцилла вновь тяжело сглотнула.

– Нет, не получала.

Томас принялся вытаскивать шляпы из гардероба и раскладывать их на столах и стульях.

– Мерзавка, видимо, знала, что делала.

Мужчина рассматривал каждую шляпку, улавливая на себе пристальный взгляд жены.

– Не помню, чтобы ты их когда-либо надевала.

Из груди Присциллы вырвался нервный смешок.

– А с чего тебе помнить? Ты никогда таких вещей не запоминаешь.

– Ошибаешься. А где другие, которые ты носишь?

Напрягшись, Присцилла молча указала рукой на другой гардероб. Дернув за шнурок звонка, Томас отпер дверцы платяного шкафа. Без лишних слов мужчина принялся вытаскивать с полок шляпки и бросать на кровать поверх тех, что уже лежали на ней.

Появилась Эми.

– Звонили?

– Да, Эми, – сказал Томас. – Пожалуйста, собери шляпы, которые на кровати, и отдай подругам или отнеси в церковь на благотворительную распродажу, как сама захочешь. Миссис Присцилле они больше не понадобятся. Когда закончишь с этими шляпами, положи вон те, на столе и стульях, в шкаф.

У Эми от изумления расширились глаза, но она ответила:

– Слушаюсь, мистер Томас. Я схожу за мешком, а потом все туда сложу.

Когда дверь за ней закрылась, Томас уставился на жену. Его глаза сузились.

– Я так понимаю, что ничего мне больше говорить или делать не нужно. Или я не прав?

Лицо Присциллы окаменело.

– Прав.

– Вот и хорошо. Теперь откланяюсь, я еду в Сомерсет, хочу побыть на могиле отца.

Глава 85

После смерти Анри кружок сыновей основателей Хоубаткера стал еще более тесным и дружным. Томасу, Джереми Младшему и Арману уже перевалило за пятьдесят. Стефану до круглой даты оставалось всего ничего. Их сыновья, которым было уже за двадцать, теперь полностью могли управлять семейными предприятиями, предоставив своим отцам больше свободного времени, которое те проводили вместе. Члены семей были разбиты на группы в соответствии с возрастом. Джессика, Бесс и Джереми образовывали одну группу; Томас, Арман, Джереми Младший и Стефан – другую; их сыновья Вернон Толивер, Джереми Третий, Брэндон, Ричард и Джоэль Уорики, а также Абель и Жан Дюмоны образовывали третью, самую младшую по возрасту.

Томас очень дорожил своими друзьями. Без них он чувствовал бы себя ужасно одиноким. Его дочь вышла замуж. К большой радости Томаса, брак оказался счастливым. В следующем 1887 году у Регины родится первенец. Его мама в сопровождении Джереми и Бесс отправилась в кругосветное путешествие, обещающее продлиться бльшую часть года. А после этого Джессика собиралась погостить у Типпи в Нью-Йорке и у Сары Конклин в Бостоне. До Дня благодарения домой она возвращаться не планировала.

Вернон почти все время проводил в старом доме Джаспера, который оборудовал жалюзи и прочими благами цивилизации, достойными наследника Сомерсета. Он так до конца и не оправился после смерти Дэвида и предпочитал оставаться наедине с самим собой. Единственной его страстью осталось выращивание хлопка. Времена для этого в Техасе были сейчас благоприятные. Доходы росли на глазах. Несмотря на усовершенствование процесса очистки сырца от семян и изобретение хлопкового пресса, который мог ужать пятисотфунтовые тюки вдвое, что значительно облегчало их транспортировку, плантаторы с большим трудом удовлетворяли растущий спрос на пушистые белые шарики. Томас до сих пор ежедневно занимался делами, но особого энтузиазма по этому поводу уже не испытывал. Он по-доброму завидовал друзьям, не утратившим интереса к любимому делу, хотя они тоже немного расслабились, наслаждаясь плодами своего труда.

Томас понимал, что счастливая семья много значит в жизни мужчины, определяя его заинтересованность в других делах. У его друзей было то, чего ему самому не хватало. Поженившись, он и Присцилла, живя под прессом неусыпного внимания со стороны окружающих, выказывали по отношению друг к другу несколько болезненное уважение. Теперь Томасу казалось, что с самого начала его жена скрывала за этим уважением стойкую неприязнь. Когда же он вывел Присциллу на чистую воду, супруга по-настоящему возненавидела его за то, что он узнал, на какие подлости она способна. Присцилла знала, что уже не сможет оправдаться перед ним, поэтому решила как можно хуже думать о нем. Когда дети покинули их дом, а Джессика отправилась в кругосветное плавание, Эми предложила хозяину подавать еду в маленькой столовой, но Томас отказался. Близость к этой женщине была бы нестерпима. Теперь они ели, сидя друг напротив друга за длинным столом. Ночью они спали на одной кровати, но как можно дальше друг от друга. Томасу хотелось спать раздельно, но он не решался отдать распоряжение, означающее окончательный разрыв с женой.

У четверых друзей вошло в привычку каждую среду обедать вместе в ресторане «Ферфакс». Томас ехалверхом со своей плантации и оставлял лошадь перед универмагом Дюмонов. Можно было бы проехать чуть дальше и остановиться перед отелем, но мужчина предпочитал зайти за Арманом и уже вместе пройти один квартал до места сбора. По крайней мере, таковым было оправдание, которое он сам себе придумал, желая видеть Жаклин Честейн.

За два года работы в универмаге женщина доказала свою незаменимость.

– Не знаю, что бы я без нее делал, – говорил Арман. – Она такая же творческая натура, как и Типпи.

Честность и чувство собственного достоинства, проявленные Жаклин, вскоре привели к тому, что покупательницы начали сомневаться в правдивости тех анонимных писем. На приеме в доме Дюмонов Томас слышал, как одна пожилая матрона превозносила умения «этой замечательной мастерицы, которую взял к себе на работу Арман», а потом объявила, что «кто бы ни писал эти клеветнические письма, порочащие честь миссис Честейн, его следует бичевать кнутом». При этом Томас всеми силами старался не смотреть в сторону Присциллы.

Сегодня вновь была среда. Томас вошел в освещенный роскошными люстрами зал розничной торговли. Его наметанный взгляд первым делом устремился в сторону прилавка, за которым продавали предметы женского туалета. Жаклин Честейн, завидев его, улыбнулась.

Обычно при встрече он, слегка приподняв шляпу, говорил:

«Добрый день, миссис Честейн! Как поживаете?»

«Просто замечательно, мистер Толивер, а вы?»

«Великолепно, миссис Честейн! Приятно вас видеть».

«Мне тоже».

И это все. Посторонние наблюдатели видели только то, что Томас немного задержался перед прилавком и перекинулся парой слов с Жаклин Честейн. Больше он ничего себе не позволял. Иногда, когда она обслуживала клиенток, Томас ограничивался лишь тем, что приподнимал шляпу и шел к лестнице, ведущей на второй этаж.

Вид этой женщины и звук ее голоса поднимали ему настроение на короткое время, прежде чем оно вновь портилось. По прошествии нескольких месяцев работы в универмаге, Жаклин переехала из квартиры над магазинчиком в тот домик поблизости от места работы, в котором до своего отъезда жила Типпи. Он был огорожен белым забором и окружен небольшим садиком в традиционном «сельском» стиле. Зная, что собственного экипажа у женщины нет, Томас был рад, что после работы ей не приходится идти домой далеко.

Сегодня в универмаге покупателей было немного. В ее отделе вообще никого не было. Жаклин стояла за украшенным зеркалами сверкающим прилавком, похожая на королеву в изгнании.

– Миссис Честейн… – начал Томас, но его голос дрогнул.

Нынче он пребывал в меланхолическом расположении духа. Утром на плантации Томас имел серьезный разговор с сыном. В последнее время Вернон ухаживал за красивой девушкой, дочерью владельца молочной фермы, с которым семья Толиверов была знакома долгие годы.