Дикий цветок Френкель Наоми

Типпи не смогла сдержать своего восторга, когда узнала, что, если пожелает, будет работать в магазине мосье Дюмона. Деньги, кажется, не имели к ее радости ни малейшего отношения. Типпи получает удовольствие, возясь с шелком, атласом, парчой, тончайшим хлопком и шерстью. Она захлопала в ладоши, когда представила себе, что будет создавать модели платьев в таком чудесном месте, как заведение мосье Дюмона.

– Но как ты сможешь позаботиться о себе и Джошуа, если я буду работать весь день? – спросила у меня Типпи.

– Джошуа и я прекрасно друг за другом присмотрим, – заверила я ее.

Мой пасынок уже зарекомендовал себя заботливым старшим братом. Он часто кладет голову мне на живот и разговаривает с тем, кто внутри меня.

– Если ты будешь мальчиком, я научу тебя тому, что сам умею, – говорит он, – а если девочкой, я тебя буду защищать.

Когда я такое слышу, то целю Джошуа в макушку и думаю о том, что вряд ли буду любить собственного ребенка сильнее, чем малыша Сайласа.

Типпи пошла работать, но прежде я предупредила мосье Дюмона, что он ответит перед моим отцом, если с ней будут плохо обращаться или каким-либо иным образом злоупотребят ее присутствием. Также я настояла на том, чтобы за Типпи присылали карету, в которой она после работы сможет возвращаться в отель. Магазин мосье Дюмона располагается довольно далеко, в деловом квартале на Канал-стрит, вверх по реке. Люди повсюду пялятся на мою Типпи, как на некое чудо. Их внимание далеко не всегда невинно. Новый Орлеан является городом экзотическим, загадочным, чувственным и… грязным. В нем легко потеряться. Без моей защиты, как мне кажется, Типпи может подвергнуться на улице нападению хулиганов, быть похищенной работорговцами или стать жертвой какой-нибудь бесчестной женщины, которая, заманив мою подругу в западню, будет держать ее взаперти в одном из замшелых особняков до самой ее смерти.

Договоренность мосье Дюмон свято соблюдает. Присутствие рядом со мной Джошуа и ежевечерние рассказы Типпи о том, что случилось с ней за день в магазине, не дают мне окончательно впасть в хандру изза бесцельно проводимого в «Винторпе» времени. Каждый новый день похож на предыдущие, смертельная скука во всем, поэтому записывать в дневник нечего. Я надеюсь, что Сайлас поймет причину временных пробелов между записями. Когда я переверну эти страницы, даст Бог, случится кое-что важное».

19 сентября 1836 года

«Слава Богу! Вчера вечером в дверь моего номера постучали. На пороге стоял Сайлас Вильям Толивер».

Глава 42

Сомерсет, январь 1841 года

Его отец, как хорошо помнил Сайлас, часто говорил, что мужчина должен делить свою жизнь на равные отрезки, скажем, по пять лет каждый. Так он сможет яснее увидеть все свои приобретения и потери, достижения и последствия принятых им решний. Это поможет ему в дальнейшем не допускать серьезных ошибок. Чушь собачья! Как всегда, вспоминая об отце, Сайлас начинал сердиться. Сейчас, по прошествии пяти лет, он оказался в положении человека, все достижения, приобретения и потери которого ни в коей мере не зависят от решений, принимаемых им. А ведь Бог свидетель: за прошедшие годы ему доводилось очень часто принимать судьбоносные, как тогда казалось, решения!

Голоса двух сыновей, играющих во дворе его бревенчатого дома, привлекли внимание мужчины. Сайлас подошел к окну. Голоса мальчиков служили той музыкой, которая всякий раз утихомиривала диких зверей, ревущих в его душе. Сегодня звери разошлись при воспоминании о матери, стоящей с сердитым лицом посреди гостиной Квинскрауна и вещающей о том, что земля его в Техасе будет проклята: Ничего хорошего не может возникнуть на месте бесчестной жертвы, эгоизма и жадности.

Но было ли проявлением эгоизма и жадности с его стороны желание упрочить благосостояние своей семьи? Что же до жертвы, то тут она была совершенно права. Совесть заставляла его дать себе отчет в том, что, если бы он направил деньги, сэкономленные на возврат долга Карсону Виндхему, скажем, на покупку земли, он бы пожертвовал возможностью предоставить Джессике свободу. Впрочем, Сайлас понимал, что жена ни при каких обстоятельствах не захочет расстаться с ним и покинуть дом, который они создавали вместе. Вернув все до последнего цента старому Виндхему, Сайлас тем самым докажет Джессике, что их держат вместе отнюдь не условия гнусного договора, заключенного давнымдавно. Но нуждается ли его жена в подобного рода доказательствах? С тех пор как они прощались в Новом Орлеане, и полслова об этом соглашении не было сказано. Джессика его любит, хотя, возможно, и не безумно. Он ее тоже любит, хотя к его чувствам примешивается кое-что еще… Спор о рабстве всегда незримо присутствовал рядом, подобно пару, который отгоняешь рукой от принесенного с пылу с жару кушанья. Он маячил в их спальне и во время общения с детьми. К тому же часть сердца Сайласа принадлежала ненасытной «любовнице», которая простиралась за окнами дома и требовала его постоянной заботы от рассвета до заката.

Так к чему возвращать деньги Карсону? Или его поступками движет мужская гордость и мысль о том, как вытянется лицо тестя, когда его агент вручит ему банковский счет на сумму, равную сумме всех подачек за эти годы?

Устав от собственных мыслей, Сайлас вышел из дома, желая побыть со своими сыновьями. Джошуа уже исполнилось десять лет. Томасу было три с половиной года. У него мог бы быть еще один сын, но ребенок появился на свет в сентябре 1836 года, на четыре месяца прежде срока. Еще одна утрата, вызванная несвоевременным переездом в Техас.

В Техас. Сайлас огляделся по сторонам, вспомнил, чего удалось достичь за минувшие пять лет, и почувствовал прилив заслуженной гордости за себя. Чувство это, по его мнению, годилось выражать скорее в конце, а не в начале процесса создания Сомерсета его мечты. Как бы там ни было, а гордиться есть чем. Расчищенные от сосняка поля простирались далеко во все стороны от господского дома. Домишки рабов были построены невдалеке, так, чтобы можно было дойти до особняка господ пешком. Наивысшим своим достижением Сайлас считал покупку вскладчину с соседями хлопкоочистительной машины, которую установили в сарае на его земле. Это приобретение экономило деньги на переработку хлопка и устраняло все заботы, связанные с перевозкой урожая на десятки миль к ближайшей машине. Через несколько лет хлопкоочистительная машина себя окупит и станет приносить прибыль. С одной стороны скромный господский дом окружали добротные сараи, хлевы, амбары и загоны для скота. С другой располагался аккуратный дворик, в котором играли мальчики. А еще имелся фруктовый сад, огород и два недавно вскопанных цветника. Сейчас, изза январского холода, они выглядели довольно жалко. Обрезанные голые ветви дожидались весны, спали до тех пор, пока не придет время отметить яркими соцветиями границы участков.

Первым эту идею подал Анри. Он предложил высадить розы домов Ланкастеров и Йорков рядом в качестве символа дружбы между Сайласом и Джереми. Они втроем стали как бы отцами-основателями новой общины. Другие фермеры избрали их в качестве своих представителей. Название нового поселка было несколько причудливым. Люди единодушно пришли к решению наречь его Хоубаутхиром[25], вспоминая вопрос, который Сайлас задал на второй день после того, как караван встал лагерем в сосновом лесу. Но сам Толивер вместе со своими товарищами-плантаторами пришел к выводу, что такое простонародное название не особенно подходит городу. В конце концов сошлись на компромиссном названии Хоубаткер с ударением на последнем слоге.

Анри также выразил желание выращивать розы обоих друзей в своем саду. Сайласу и Джереми он как-то во время одной из встреч заявил, что, случись между ними разногласие, а это неизбежно когда-нибудь произойдет, розы станут символизировать то, что гордые мужчины не захотят произносить вслух.

– Таким образом, если я тебя обижу, мне следует послать в качестве извинения алую розу, – сказал он, – а если мне самому когда-нибудь преподнесут один из тех цветков, которые выращивали с этой целью, я должен буду послать в ответ белую розу – в знак того, что все прощено и забыто.

Сайлас отнесся к словам француза как к проявлению его богатой фантазии – несерьезно, но Джессика, ставшая местным «летописцем», была очарована предложением Анри.

– Как мило! – воскликнула она. – Я собираюсь записать в дневнике отчет об этом собрании, которое, я надеюсь, станет отправной точкой истории Толиверов, Уориков и Дюмонов, гордых основателей города Хоубаткера.

– И как же вы назовете книгу? – поинтересовался Анри.

– Название будет простым, – ответила Джессика. – Я назову ее «Розы».

Сайлас остановился, глядя на еще одно свое достижение – сына Томаса, появившегося на свет 1 июня 1837 года.

– Нет ни малейшего сомнения, в кого он пошел, – говорила Джессика.

Так оно и было. Минул год, и уже никто бы не смог засомневаться, что Томас происходит из рода Толиверов. Темно-голубые глаза посветлели и изменили оттенок, став почти зелеными. Ямочка на подбородке углубилась. Волосы, спадающие на лоб Vобразным чубчиком, потемнели.

После рождения Томаса у жены Сайласа вновь случился выкидыш, но потом – ни намека на беременность. В дневнике Джессики, становящемся все более пухлым, были выведены генеалогические древа трех ведущих родов Хоубаткера. Джереми и Анри обзавелись женами в 1837 году. Имена их детей – по двое на каждого – записаны. Когда в июле они в третий раз станут отцами, она внесет в дневник по очередному имени. Место рядом с именем Томаса было чистым, и Сайлас, как это ни печально, подозревал, что чистым оно и останется.

Джошуа, видя, как отец выходит из дома, просительно закричал:

– Папа! Иди поиграй в лошадку с Томасом. Я устал его катать!

– Пусть пока поскачет на твоей палке-лошадке, – предложил Сайлас, поднимая Томаса над землей и подбрасывая вверх.

В три с половиной года мальчик был настолько крупным, что мать с трудом могла взять его на руки.

Джошуа поджал губы.

– Я не хочу, чтобы он играл с моей игрушкой. Он ее поломает.

Сайлас взъерошил волосы Джошуа и не стал наказывать за то, что тот не захотел одолжить братцу лошадку, которую Джессика подарила ему при знакомстве. Сайлас понимал, что сыном движет не жадность, а особая любовь, которую Джошуа испытывал к некоторым своим вещам. Деревянные кубики с алфавитом и животными, вырезанными на них, давно утратили свою яркую раскраску, но были собраны и отреставрированы Типпи, перейдя после этого в собственность Томаса. Что же до палки-каталки и знаменитой куртки из оленьей шкуры, из которой мальчик уже вырос, то Джошуа в них души не чаял. Несмотря на малый возраст, он уже понимал, что некоторые вещи слишком ценны, чтобы передавать их в другие руки.

– Сейчас уже холодно, – сказал Сайлас. – Ступайте-ка лучше домой. Мама прочтет вам рождественскую книжку.

– Папа! Я уже взрслый, – возразил Джошуа.

Джессика, кутаясь в шаль, вышла на крыльцо.

– А как насчет того, чтобы почитать брату и мне? – спросила она. – Я люблю слушать, как ты читаешь.

Сайлас посмотрел на жену. В горле внезапно что-то сжалось. На глаза навернулись слезы. Бывали дни, когда бесконечная череда работ на плантации настолько выматывала его, что ночью, едва стянув сапоги, Сайлас сразу же засыпал, не замечая жены. Так человек не замечает воздуха, которым дышит. Но Джессика всегда была рядом. Он не мог бы представить свою жизнь без нее. Здесь они жили вполне счастливо, несмотря на неурожаи, постоянную угрозу со стороны индейцев, тяжелый труд и выкидыши, отправившие на тот свет их нерожденных детей. Сайлас никогда не терял интереса к Джессике как к женщине. Ему приятно было рядом с нею. За прошедшие годы его чувства к ней даже обострились. Долгие отлучки, когда Сайлас сопровождал свой хлопок до места назначения, теперь казались почти нестерпимыми. Поверит ли Джессика когда-нибудь, что отнюдь не деньги отца, а любовь к ней и потребность в ее обществе являются причинами, удерживающими их вместе? Забудет ли женское сердце то, что разум давнымдавно предпочел забыть?

Сбережения позволят Сайласу купить у соседа небольшой участок земли, который даст ему непосредственный доступ к реке Сабин. Там он оборудует собственную пристань, от которой сможет сплавлять свой хлопок вниз по течению в Галвестон, а оттуда на торговых пароходах – в Новый Орлеан и другие порты. Это избавит его от многих хлопот и дополнительных трат, связанных с уплатой соответствующих сборов в доход владельцу пристани. Со временем он сможет и сам на этом зарабатывать.

– Сайлас!

Джессика сошла вниз по ступенькам крыльца. Томас, увернувшись, выскользнул из рук отца и бросился к матери.

– Ты опять о чем-то задумался.

– Думаю, как сильно я тебя люблю, – хриплым от переизбытка чувств голосом произнес Сайлас. – Если бы на моем месте был Моррис, он бы процитировал из Книги Притчей Соломоновых, но я немного изменю текст: «Я нашел добронравную женщину, и она дороже всех рубинов».

– Слава Богу, ты не Моррис, – сказала Джессика, не любившая многословных проявлений чувств.

Впрочем, лицо ее окрасилось румянцем непредвиденного удовольствия, как прекрасно видел Сайлас. Они не часто разговаривали о любви.

– А ты идешь? – спросила Джессика.

– Нет, – окончательно приняв решение, сказал муж. – Я поеду к Уилтонам. Надо переговорить с Карлом о покупке земли. Он хочет услышать мой ответ уже сегодня днем.

– А у нас денег хватит?

– Я кое-что скопил. Карл собирается распродавать свои земли по рыночной цене. Не думаю, что мне еще когда-нибудь удастся заполучить триста двадцать акров за такие деньги.

– Замечательно, но ты успеешь вернуться к ужину?

– Конечно, я ни за что не пропущу ужин, – улыбнувшись Джошуа, сказал Сайлас. Мальчик подбежал к матери и укрылся под краем ее теплой шали. – А потом я поиграю в лошадку с Томасом.

– Замечательно, папа, – сказал Джошуа, повторяя любимое выражение мамы.

Сайлас не сразу направился седлать лошадь, а проследил за тем, как жена и сыновья скрываются в бревенчатом доме. Дым из трубы уютно поднимался в зимнее небо. Прежде чем прикрыть за собой дверь, Джессика оглянулась. Сайлас надеялся, что жена понимает, насколько он сожалеет о том, что в очередной раз предпочел дела Сомерсета ее обществу.

Глава 43

Джереми отделился от толпы, которая собралась на праздник, посвященный седьмой годовщине основания колонии переселенцев из Виллоу-Гроув. Мужчина присел на скамейку в тени красного дуба. Ему хотелось понаблюдать за происходящим вокруг и поразмышлять о годах, которые предшествовали этому июльскому дню 1843 года.

Он не особенно верил в легенду о единодушном решении переселенцев осесть в этой местности. С тех пор как караван вошел в сосновые леса, Джереми был очарован открывающимися ему красотами. Сельское хозяйство было позабыто, и на горизонте замаячила иная цель. Кровь забурлила в жилах. Мужчина подумывал о том, чтобы прекратить движение на запад и забыть о черноземах прерий. Сайлас хорошо понимал настроение друга. Он видел, что Джереми колеблется, не желая двигаться дальше к тем землям, куда изначально лежал их путь. Вполне возможно, что именно его нежелание ехать дальше побудило Сайласа произнести в тот день: «А почему бы не здесь?»

Как бы там ни было, три друга выбрали подходящее место для будущего города. Хоубаткер с каждым годом прибавлял в значимости благодаря удачному расположению. Первым населенным пунктом на пути переселенцев, двигающихся из Луизианы в Техас, когда они преодолевали реку Сабин, был их городок. Многие, прибыв в Хоубаткер, там и оставались. Ни один другой городок не мог похвастаться тем, что в нем сходятся несколько маршрутов, проложенных в самое сердце бурно развивающейся республики. Переселенцы выделили земельные участки под городской суд, церковь и школу. Главная улица упиралась в овальную по форме площадь. Там впоследствии должны были возвести правительственное здание, в котором расположатся органы власти, если Хоубаткер выберут административным центром округа.

Эти семь лет оказались весьма удачными для него и его товарищей. Магазин текстильных товаров Анри процветал, не в последнюю очередь благодаря изумительным талантам Типпи, придающей изделиям изысканную элегантность. Работая на отца Анри, негритянка много чему научилась. С разрешения Джессики, покинув Жана Дюмона, она сразу же перешла на работу к его сыну, пожелавшему превзойти успехи своего отца. С каждым годом ассортимент товаров в магазине Анри рос, а изделия становились все богаче и изысканнее. Вскоре за одеждой, которую невозможно было купить нигде, кроме как в Хоубаткере, начали приезжать из таких отдаленных городов, как Сан-Антонио, Хьюстон и Галвестон.

Сомерсет стал самой большой плантацией в округе, но Сайлас вынашивал планы по его дальнейшему расширению. Джереми знал, откуда поступают деньги, на которые его друг покупает землю, рабов и тягловых животных, возводит постройки сельскохозяйственного назначения и дома для работников (строевой лес покупался у «Лесозаготовительной компании Уорика»). Однако Сайлас обладал деловой хваткой и управлял своим хозяйством, получая немалую прибыль.

«Лесозаготовительная компания Уорика» такой успешностью похвастать не могла. Дела шли ни шатко ни валко. Джереми построил лесопилку, приводимую в движение водяным колесом, и склад пиломатериалов. В интенсивно развивающейся республике существовала острая потребность в строительном лесе, но доставлять его заказчикам было ой как непросто. Сухопутных путей мало. Реки, главным образом, несудоходны, за исключением непродолжительного периода таяния снегов. Деревья рубили топорами и пилили пилами. Затем медленно, с большим напряжением сил тягловые лошади волочили стволы на лесопилку или на берег реки, где их связывали и сплавляли вниз по течению к расположенным на побережьях лесопилкам, которые закупали у Джереми сырье. Оба эти дела легкими назвать было никак нельзя. Приходилось мириться с частыми дождями и бороться с раскисшей почвой. Но Джереми решил набраться терпения и продолжать. Он надеялся, что впереди его ожидают лучшие времена. Пройдет немного лет, и Техас присоединится к федерации. Первым делом федеральное правительство займется финансированием дорог в интересах растущей торговли. Со временем пароходы начнут ходить вверх по реке, и на них можно будет перевозить строевой лес к прибрежным городам. А потом придет время железных дорог. Будут изобретены новые приспособления. С их помощью заготовлять и перевозить строевой лес станет легче и быстрее. А тем временем спрос на древесину будет продолжать расти. Джереми готовился к тому дню, когда «Лесозаготовительная компания Уорика» станет одной из самых крупных в Техасе. Он скупал участки соснового леса по берегу реки Сабин, вокруг городка Хоубаткер и к югу от округа Накодочес. Для того чтобы увеличить доход и гарантировать сохранность унаследованных от отца денег, Джереми купил паи в нескольких процветающих предприятиях на побережье. А еще он женися.

Звали его невесту Камилла Грант. С девушкой он познакомился в 1837 году. Ее отец был банкиром и жил в Новом Орлеане. Брюс Уорик, любимый отец Джереми, умер, завещав своему младшему сыну долю от Мэдоулендса в виде наличных денег. В том году Соединенные Штаты переживали денежно-кредитный кризис. Немногие банки оставались надежными и платежеспособными. Банк Августа Гранта был одним из них. Джереми месяц прожил в Новом Орлеане, ухаживая за Камиллой. После свадьбы он привез молодую жену в скромный, но уютный домик в лесах Техаса, где она забеременела в первую же брачную ночь. На девять месяцев его жена вернулась в большой комфортный дом родителей в Новом Орлеане. Последующие разы Камилла отправлялась рожать туда же. Последнего, третьего их ребенка жена произвела на свет два года тому назад, летом. После этого Камилла приехала в Хоубаткер, и у мужа наконец появилась возможность хорошенько ее узнать.

На ежегодный праздник люди собирались на главной площади встающего на крыло молодого городка. «Лесозаготовительная компания Уорика» предоставила грубо обтесанные скамьи, на которых люди сидели под навесами и деревьями, дающими тень. Со своего места Джереми мог хорошо рассмотреть Джессику Толивер. Женщина угощала пирогами и пуншем негритят, которые с нетерпением ждали своей очереди. Он слышал звуки их оживленной болтовни.

Трудно поверить, что Джессике уже двадцать пять лет и она стала своего рода местной легендой, хотя мало кто ее понимает и по достоинству ценит. Ходили слухи, что Джессика спасла воина из команчей, которого нашла в весьма плачевном состоянии у ручья, протекающего невдалеке от Хоубаткера. Сайлас в то время отсутствовал в доме, занимаясь отправкой хлопка в Галвестон. Джессика поручила Типпи выходить индейца и отпустить на все четыре стороны прежде, чем о его присутствии узнают и вздернут на красном дубе, под которым сейчас сидел Джереми. Если слухи правдивы, то одинокий воин не мог быть никем иным, как лазутчиком, выбирающим место для очередного набега. В том, что Джессика вполне способна помочь враждебно настроенному индейцу, никто не сомневался. Все знали, что женщина считает, будто бы белые украли у индейцев их земли. Джереми верил слухам и считал, что доброта Джессики сослужила Хоубаткеру хорошую службу. В отличие от других поселений, страдающих от набегов жестоких команчей, город и окружающие его фермы никогда не подвергались нападению.

Джереми любил свою жену. Она была кроткой, покладистой и нежной, словно котенок. Камилла, скрутившись калачиком, мирно посапывала возле него ночью, а днем боготворила землю, по которой ходил ее муж. Она не устрашилась родить ему троих сыновей. Больше детей Джереми не планировал, так как впредь не хотел надолго расставаться с Камиллой. Впрочем, муж вполне отдавал себе отчет в том, что его жена, подобно камелии, цветку, в честь которого получила имя, быстро завянет, если ей придется выполнять обязанности и преодолевать трудности, с которыми приходилось ежедневно сталкиваться Джессике в Сомерсете. Из подобного рода соображений Джереми построил жене дом в городе и обеспечил ее достаточным количеством слуг, чтобы она наслаждалась комфортом, к которому привыкла. А тем временем Джессика, живя в Сомерсете, заботилась о том, чтобы ее семья и рабы ни в чем не знали недостатка. Она следила за работами во фруктовом саду и на огородах, могла быть медсестрой, врачом, учительницей и ветеринаром, а также руководила бесконечной вереницей домашней работы – уборкой дома, стиркой белья, шитьем, прядением, приготовлением пищи и консервацией. То и дело размеренность трудовых будней нарушало появление неподалеку дикого животного, или ядовитая змея, заползшая в дом, а то и вспышка малярии, несчастный случай или смерть раба.

Случалось, что Джереми качал головой в изумлении, пораженный силой воли молодой женщины, которую он впервые встретил на праздновании ее восемнадцатого дня рождения. Тогда на Джессике было парчовое бальное платье с приколотой на груди изумрудной брошью и атласные туфельки.

В толпе почувствовалось явное оживление при появлении фотографа-дагерротиписта[26] и его помощника. Эта парочка высадилась на пристани Сайласа. Хозяин съездил за ними и подвез в город. Фотограф поднимался вверх по реке от самого Галвестона и делал дагерротипы семейств, которые могли себе это позволить. Когда мужчина установил свое громоздкое оборудование, женщины собрали вокруг себя мужей и детей, дабы рассмотреть хитроумное изобретение, с помощью которого можно перенести точное изображение людей и пейзажей на медную пластину. Джессика передала свои обязанности Типпи и присоединилась к Камилле и Бесс, супруге Анри. На обеих женщинах были их самые лучшие платья. Рядом с матерями ковыляли двухлетние карапузы. Мужья бросились скликать отсутствующих сыновей. Джошуа, двенадцати лет, проводил время с Джейком Дэвисом и их общими друзьями. В июне исполнилось шесть лет Томасу. Он играл с Джереми Младшим (шесть лет) и Стефаном (четыре года) Уориками, а также с сыновьями Анри – шестилетним Арманом и пятилетним Филиппом.

Отцы нашли своих чад у огороженного выгона для лошадей позади мастерской кузнеца. Мальчики с восхищением взирали на жеребца изумительной бело-гнедой масти. Ноги у скакуна были в красивых белых чулках. Животное было сильным, но имело изящную шею и голову. Жеребец, выгнув шею, подозрительно косился на ребят. Особенно коня тревожил Джошуа. Мальчик влез на изгородь и пытался погладить жеребца ладонью.

– Конь на продажу, – сказал кузнец Сайласу. – Цена небольшая. Мне он достался в качестве оплаты долга. Кажется, вашему сыну он очень понравился. Не пора ли мальчику обзавестись собственным конем?

Джереми почувствовал, что Сайлас начинает сердиться, и поспешил ретироваться, пока искры не замелькали в воздухе. Ни для кого не было секретом, что Сайлас очень уж носится со своими сыновьями, защищая их от малейшей опасности. У Джессики за семь лет случилось два выкидыша. Друг по секрету сказал Джереми, что оставил надежду иметь еще одного наследника.

– Он еще маленький, – ответил Сайлас кузнецу, гневно сверкнув на него глазами.

Лучше бы занимался своим делом, а не лез, куда не просят.

– Маленький? – грубо расхохотался кузнец. – У моих сыновей собственные лошади появились, когда им еще и восьми не было. Если сажать мальчиков в седло еще в детстве, они никогда не узнают, что такое страх.

– Папа! – взмолился Джошуа. – У Джейка есть своя лошадь.

Толивер снял сына с изгороди. Для своего возраста мальчик был необыкновенно легок.

– Ну… может, в следующем году, на твой день рождения, сынок. А теперь пойдем и сделаем дагерротип.

Тем временем фотограф инструктировал людей:

– Вы должны в течение пятнадцати минут стоять без движения, не разговаривать, не морщиться, не улыбаться. Даже самое незначительное движение может повредить дагерротип. Каждому нужна будет подпорка для шеи. Мой ассистент поможет вам.

Семьи Толиверов, Уориков и Дюмонов застыли без малейшего движения. Даже малыши мирно заснули на руках у матерей. Это стало первой и единственной фотографией Джошуа Толивера. Пока его родители лакомились мороженым в тени, мальчик взгромоздился на коня, оседланного по его просьбе кузнецом.

– Пусть он немного пройдется по выгону. Ты к нему привыкнешь, а потом поезжай на городскую площадь. Когда твой папа увидит, как уверенно ты держишься в седле, то, готов поспорить, он купит коня.

Именно кузнец прискакал вскоре на площадь.

– Ваш мальчик… – задыхаясь, сказал он Толиверам, сидящим на сосновых скамьях в кругу друзей. – Его… его сбросил конь, тот самый, на которого он сегодня засматривался. Лучше вам поторопиться.

Все бросились к заросшему травой выгону. Джошуа неподвижно лежал в тени гигантского амбрового дерева. Жизнь уже покинула его тело.

Джессика, опустившись на колени возле трупа, смотрела на Сайласа сквозь пелену слез, а потом произнесла слова, которые будут преследовать мужа в ночных кошмарах до конца его дней:

– Мы прокляты, Сайлас. Мы прокляты.

Глава 44

Весной 1846 года Карсон и Юнис Виндхем приехали в гости к дочери и зятю в Сомерсет. Целью приезда было подведение итогов деловой стороны отношений между Сайласом и Карсоном. Дедушке и бабушке хотелось к тому же увидеть своего внука. Мальчик сразу же покорил сердце Юнис.

– Как жаль, что Бенджамин не дожил до этого счастливого времени, – заявила она. – Он был бы рад увидеть, что его внук – вылитый Толивер. Мальчики Морриса… Они пошли в Летти. Дела плантации их не особо заботят.

– Тогда уж скорее они пошли в Морриса, – сухо отрезал Сайлас.

Мужчина испытывал злость при мысли о том, что Летти родила Моррису трех здоровых ребятишек – двух сыновей и дочь, которая, по словам Юнис, унаследовала, к сожалению, «тяжелые кости» Морриса.

Пять человек сидели на стульях, расставленных на веранде бревенчатого дома Толиверов. Наблюдая за стоическим выражением лица Джессики, Сайлас пожалел о своей вспышке зависти. Муж догадывался, о чем думает сейчас его любимая. Ему захотелось потянуться к руке Джессики и успокаивающе погладить ее, но делать этого Сайлас не стал. Это только смутит ее и даже усилит с трудом скрываемую душевную боль.

С того времени, когда первый акр Сомерсета был очищен от леса, Сайлас то и дело задумывался о том, когда «проклятие», возложенное на его землю, проявит себя. Мужчина мысленно укорял себя за эту слабость, но не думать не мог. На урожаи «проклятие», судя по всему, не подействовало. После трудного начала количество собранного хлопка увеличивалось из года в год. Обильные дожди шли в то время года, когда в них нуждались посевы. Его рабы и животные на здоровье не жаловались. Болезни и несчастные случаи обходили членов его семьи и работников стороной. Пожары, которые в мгновение ока могут уничтожить строения и поля, тоже щадили Сомерсет. Какое отношение все это везение имеет к проклятию?

Но иногда, после физической близости с Джессикой, Сайлас лежал без сна и боролся с одолевающими его демонами, которые обычно терзают души грешников. Не проклято ли чрево его жены? «Ерунда», – говорил он себе утром при свете солнца. Просто Джессика стала… бесплодной. Проклятие в случившемся не виновато. А Джошуа погиб изза безмозглого кузнеца, позволившего мальчику оседлать незнакомую лошадь. Наблюдая за тем, как его тесть демонстративно поджигает документ, заключенный между ним и Сайласом, зять думал о том, мучает ли Карсона совесть. Должна была бы мучить. Сайласу вновь захотелось вручить ему чек на сумму, которую тесть заплатил за то, чтобы выдать замуж свою дочь. Как бы ему хотелось увидеть выражение лица мерзавца, когда Карсон поймет, что всем, чем владеет его зять, включая любовь Джессики, он обязан только себе. Сайлас Толивер свободен и ничего Карсону Виндхему не должен. Джессика наконец получит все доказательства того, что муж не расстается с ней исключительно из любви.

Но все это было лишь фантазией. Желание богатеть и приумножать достаток Сомерсета оказалось сильнее. Закончив строительство пристани на реке, Сайлас снова принялся экономить, но потом кузнец из Иллинойса по имени Джон Дир изобрел и пустил в массовое производство стальной плуг особой конструкции, который легко пашет вязкую почву без образования больших комьев. Сайлас уступил искушению и купил несколько плугов для своей плантации. Запряженный одной лошадью плуг экономил ему деньги и время. Стальные лезвия нарезали любую почву бороздами. Погода на это дело не влияла. Новые плуги были значительно лучше деревянных сох, которыми крестьяне пользовались в течение столетий. Прежде ему приходилось ждать несколько дней, чтобы вязкая почва просохла, или, если грунт оказывался, напротив, пересушенным, задействовать трех человек и несколько сильных лошадей на один деревянный плуг.

Время от времени Сайлас прислушивался и к другим песням сирен, то и дело идя у них на поводу. В течение десяти лет, пока он находился в должниках у Карсона, его отложенные про запас деньги постепенно таяли. Джессика понятия не имела о намерении мужа расплатиться с ее отцом. Пусть уж это останется его секретом, который Сайлас унесет с собой в могилу. Наблюдая за тем, как документ истлевает, превращаясь в пепел, на фаянсовом блюдце, мужчина чувствовал, как стыд жжет его сердце едкой кислотой.

Настроения не улучшили ему и рассуждения тестя, непринужденно размахивающего рукой с зажатой в ней сигарой, по поводу его шестикомнатного бревенчатого дома:

– Все это, конечно же, замечательно, Сайлас, но пришло время моей дочери жить в хорошем доме. Как я и обещал, деньги на это переведены на твой банковский счет. А еще я пришлю к тебе хорошего архитектора.

Юнис, сидя подле дочери, гладила ее по руке.

– Ты ведь хочешь жить в большом новом доме, дорогая? В собственном доме?

Взгляд ее выдавал то же огорчение, которое появилось на ее лице, когда женщина впервые за десять лет увиделась с собственной дочерью.

– Боже мой… Годы обошлись с тобой нечестно, – промолвила она тогда, стараясь скрыть свое замешательство при виде исхудавшей Джессики в простом платье фермерской жены.

Рыжие волосы дочери были собраны в пучок сзади и выбивались из-под шляпки.

– Спасибо, мама, – ответила ей Джессика, приехавшая на станцию встречать дилижанс, на котором прибыли Виндхемы.

Молодая женщина собиралась встречать родителей в одном из недавно сшитых для нее Типпи модных платьев с колоколообразной юбкой и низкой талией, но швы узких рукавов сдавливали ей кожу, поэтому Джессика предпочла одеться в повседневное платье из домотканой материи.

– В собственном доме? – повторила за матерью Джессика.

– Ну ты же Виндхем, – произнесла Юнис, взглянула на Сайласа и, поняв, что допустила бестактность, поспешно добавила: – жена одного из самых выдающихся плантаторов недавно провозглашенного государства Техас.

Сайлас попыхивал сигариллой, чувствуя себя неловко изза того, что разговор происходит в присутствии Томаса. Было бы стыдно, если бы его сын узнал, что Сомерсет и господский дом появились на свет благодаря деньгам не отца, а деда. Томасу исполнилось девять лет, мальчик рос любознательным, смышленым и уже умел распознать, когда взрослые что-то от него скрывают.

– А что такое контракт? – спросил Томас, когда Карсон, упомянув о документе, вытащил бумагу из кармана сюртука.

– Подписанное соглашение, – ответил дед. – Мы его заключили с твоим отцом.

– А о чем вы договорились?

– Пусть лучше твой папа тебе расскажет, если захочет, – ответил Карсон, самодовольно улыбаясь Сайласу.

– Это наши с твоим дедом дела, Томас, – отрезал Сайлас. – Сходи-ка лучше к Джасперу. Посмотри на новорожденного жеребенка.

– К Джасперу! – воскликнул Карсон. – Джессика! Это ведь тот худой чернокожий парнишка, которого я отпустил с тобой?

– Да, папа, – сжав зубы, произнесла его дочь.

Она напряженно вслушивалась в обмен репликами между отцом и мужем. Сайлас не сомневался, что Джессика сердится, причем на них обоих.

– Я не знаю, что бы мы без него делали. Джасперу сейчас двадцать пять лет. Он женат и имеет уже нескольких детей. Одна из его дочерей – вообще прелесть. Ее зовут Петунией.

Карсон слегка приподнял бровь и взглянул на свою жену. Всем своим видом он как бы говорил: и в двадцать восемь лет она такая же, как и прежде. Одним взмахом сигары он пресек разговор о рабе и его потомстве.

– Пусть Томас останется, – вразрез с мнением зятя предложил Карсон. – Его бабушка и я слишком мало видим внука.

– Папа! Можно я останусь? – попросил Томас.

– Ступай к хлеву, сынок. Я скоро подойду, только поговорю немного с твоим дедушкой и бабушкой.

Сайлас окинул своего тестя взглядом, в котором читалось: «Будь я проклят, если позволю унижать себя на глазах у сына!»

Мужчина удивился, услышав, как Джессика произнесла:

– Я хочу, чтобы дом построили в городе рядом с Дюмонами и Уориками.

Потрясенный, Сайлас вынул сигариллу из уголка рта.

– Не в Сомерсете?

– Нет, я хочу дом в Хоубаткере, на Хьюстон-авеню, на той же улице, на которой живут наши друзья.

– Ну и чудненько! Поскольку плач я, дом будет построен там, где хочет моя дочь, – отрезал Карсон.

После этго пожилой мужчина сунул в рот кончик сигары, откинулся на спинку плетеного стула, сунул большие пальцы рук в карманы жилета и стал ждать, что же на это скажет его зять.

Игнорируя Карсона, Сайлас уставился на жену. После гибели Джошуа она потеряла часть своего внутреннего огня. Джессика и его сын были необычайно близки. Они оба сочувствовали униженным и угнетенным, любили животных и природу, обожали книги и учебу. Томас в большей мере прислушивался к песням и голосам земли. Мальчик был на седьмом небе от счастья, когда отец брал его с собой в поля. Это как будто скачешь в облаках, папа! Еще в младенчестве Томас выказывал жгучий интерес к сбору урожая и очистке хлопка-сырца от семян. Почему почва должна согреться, прежде чем мы будем сеять? Как отделять волокна от семян, папа?

В отличие от Джошуа, Томас не давал ни малейшего повода для беспокойства, в том смысле, что вполне осознавал свое место в обществе в качестве сына хозяина Сомерсета. По настоянию Джессики он играл с детьми рабов, но, в отличие от Джошуа, никогда не называл их своими друзьями. К числу его друзей относились сыновья Уориков, Дюмонов и Дэвисов. По мере того как Томас подрастал, Сайлас все четче видел, что он станет тем, кем никогда бы не смог стать его добродушный брат, – наследником рода Толиверов.

Вскоре после смерти Джошуа Сайласу на глаза попались бесценная палка-лошадка и куртка из оленьей кожи.

– Может, отдадим их Томасу в память о его брате? – предложил он жене.

– Нет, не надо. Томас только поиграет ими и забудет, когда они износятся и поломаются, – с горечью в голосе произнесла Джессика, глядя Сайласу прямо в глаза. – Я хочу сохранить их для себя в память о Джошуа.

Размышляя над нынешним заявлением супруги, Сайлас пришел к выводу, что Джессика желает жить подальше от плантации потому, что ей неприятно видеть, как заведенный мужем в Сомерсете порядок вещей все больше влияет на ход мыслей их сына. Быть может, Джессике неприятно жить в доме, где ей все напоминает о покойном Джошуа, в доме, где у нее случились выкидыши. Или… Взгляд Сайласа остановился на горке пепла, оставшегося от сожженного документа. Не исключено, что его жена больше не желает жить в окружении напоминаний о сделке, определившей ее судьбу.

– А ты что думаешь, Томас? – спросила Джессика. – Ты бы хотел жить в Хоубаткере рядом с Джереми Младшим, Стефаном, Арманом и Филиппом?

– Мне нравится здесь, – ответил сын.

– Да… разумеется, – пробормотала себе под нос Джессика.

Той ночью, прежде чем лечь в кровать подле жены, Сайлас поставил срезанную розу в стакан с водой и оставил его у плиты.

На следующее утро, стоило мужу появиться на кухне, Джессика тотчас же обратилась к нему с вопросом:

– К чему это?

– Я хочу извиниться перед тобой.

Сайлас напрасно ожидал, что жена спросит: «За что?» Она его прекрасно поняла.

– Мы построим дом в Хоубаткере, – произнес он.

Глава 45

Виндхемы, по настоятельной просьбе Юнис, привезли с собой Вилли Мей. Мать и дочь вновь встретились после стольких лет разлуки. Когда родители Джессики отправились в обратный путь в Южную Каролину, она, к величайшей своей радости, устроила у себя в доме еще одну «торжественную церемонию».

– Этим документом я даю тебе волю, дорогая подруга, – сказала она, вручая Типпи соответствующие бумаги. – А также, поскольку я выполнила все условия соглашения, заключенного между мной и моим отцом, у него больше нет причин угрожать мне продать Вилли Мей.

Типпи сложила документ и сунула его в лиф своего платья из недорогой ткани и не особенно модного фасона. Несмотря на то, что она стала партнером Анри Дюмона, негритянка никогда не одевалась в столь же роскошные наряды, как те белые леди, что зачастили в недавно переименованный «Галантерейный магазин Дюмона». Свое партнерство она тщательно скрывала от посторонних. Типпи получала зарплату и имела свою долю в прибыли магазина. Негритянка жила в небольшом домике, расположенном на той же улице, что и магазин, в котором она работала. Официально домик принадлежал Анри Дюмону. Он, его жена Бесс и трое их детей души в Типпи не чаяли.

– Спасибо, Джессика. Спасибо, моя дорогая подруга, – сказала Типпи, широко улыбаясь.

Впрочем, ширина ее улыбки не могла сгладить того обстоятельства, что документ в лифе ее платья стоил немногого. Джессика и Сайлас в полной мере отдавали себе в этом отчет. Если она окажется где-нибудь вне пределов общины, в которой занимает относительно привилегированное положение, ее могут схватить и продать на аукционе. Несмотря на все ее таланты, цвет кожи определял отношение к Типпи в обществе. В присутствии белых ей следовало находиться в тени.

– Ты, я думаю, поможешь моей жене выбрать ткани и цвета для нашего нового дома, – несколько суховато, как всегда, когда дело касалось Типпи, произнес Сайлас.

Сделав неглубокий реверанс, негритянка ответила:

– С превеликим удовольствием, мистер Сайлас.

Строительство дома на Хьюстон-авеню началось летом. Джессика выбрала место, с которого открывался чудесный вид на всю улицу, застроенную великолепными домами, принадлежащими зажиточным коммерсантам и плантаторам, чьим женам надоело вести домашнее хозяйство и повелевать рабами в доме, возведенном посреди полей. Уорики жили в особняке, выстроенном в стиле, отдаленно напоминающем средневековый замок, на улице, названной Уорик-Холл. Поблизости располагался серый каменный шато Дюмонов. Любовь к родине предков у Анри проявилась в той тщательности, с которой был разбит вокруг дома парк. Через один участок от него Лоример Дэвис возвел украшенный колоннами величественный дом квадратной формы в федеративном стиле. Рядом с ним еще один плантатор из каравана, пришедшего из Виллоу-Гроув, строил себе особняк в итальянских традициях. Сайлас Толивер оказался поклонником неогреческого стиля, столь любимого хозяевами Плантаторской аллеи.

Трехэтажный дом возводили в течение года. Украшенное колоннами белоснежное великолепие горделиво вздымалось над окружающими домами, поскольку было построено на небольшой возвышенности. Элегантный вестибюль, украшенный высокими, от пола до потолка, зеркалами в позолоченных рамах и портретом герцога Сомерсета. Просторные комнаты. Высокие потолки. Изысканная округлость перил на лестницах. Отделанные мрамором камины. Хрустальные канделябры. Тонко выполненные фризы. Богатая лепнина на потолках. Окна с двумя подъемно-опускными створками. Всякий, кто побывал в доме, не мог сдержать восторга при виде этой красоты. Сайлас и Джессика лишь натянуто усмехались, когда гости заявляли им, что фортуна положительно улыбается их семейству.

Весной, спустя год после окончания строительства дома, Джессика сидела и наблюдала за тем, как Джереми беседует с неграми. Те привезли подводу строганых досок, предназначенных для постройки бельведера[27] в розарии, разбитом ею в восточной части земельного участка Толиверов.

– Я хочу сидеть в бельведере и наблюдать за тем, как розы пробуждаются в лучах утреннего солнца, – заявила она Джереми.

Негры были бывшими рабами, которым Джереми дал вольную вскоре после того, как перебрался в Техас. Тогда он освободил всех своих рабов, но только некоторые из них пожелали оставить своего прежнего хозяина. Путешествовать свободному чернокожему было небезопасно. Те, кто остался, продолжили работать на «Лесозаготовительную компанию Уорика». Им платили за работу и предоставляли жилье в опрятном, специально для них построенном поселке Холлоуз.

Тот факт, что Джереми освободил негров, не понравился другим рабовладельцам. Они даже угрожали бойкотировать «Лесозаготовительную компанию Уорика», но вскоре стало очевидно, что и помимо жителей округи у Джереми хватает заказчиков из более отдаленных местностей и округов республики. К тому же соседи тепло относились к самому Джереми и его грациозной супруге, а перевозка строительного леса издалека оказалась очень уж обременительной.

Однажды Джессика в разговоре с мужем сослалась на успешный опыт Джереми в превращении своих рабов в наемных работников.

Отвечая ей, Сайлас повысил голос:

– Ты хочешь, чтобы я платил негру, в которого и так уже вбухал тысячи долларов?

– Пусть он отработает вложенные в него деньги, а потом уже переводи его в наемные работники, – предложила Джессика.

– Я не могу себе этого позволить.

– В таком случае разреши им иметь долю от собранного хлопка, – не желая уступать, сказала жена. – Дело идет к освобождению рабов, Сайлас. Если разразится война, Юг ее проиграет. Север освободит рабов, и без справедливой оплаты труда наших негров выращивать хлопок ты не сможешь.

– Никакой войны не будет, – категорично заявил он.

Слушать дальнейшие доводы в пользу растущего недовольства Севера положением вещей на Юге муж не стал. Он заявил, что его рабы счастливы и довольны жизнью. Они поют, когда работают в поле. Никто в Техасе так хорошо не одет и не имеет такого хорошего жилья, как его негры. Они получают медицинскую помощь. У каждой семьи есть собственный огород и садик с фруктовыми и ореховыми деревьями. У каждой семьи – своя дойная корова. По субботам и воскресеньям они отдыхают. Кроме того, Сайлас никогда не разлучал семьи. Он напомнил жене, что, несмотря на явное недовольство других плантаторов, своими делами он подал беспрецедентный пример. Он выполнил все ее просьбы касательно комфорта и безопасности рабов, но ничего сверх этого делать не намерен.

Джереми указал неграм, куда сгружать доски, отряхнул древесную пыль с ладоней и уселся подле Джессики на украшенном коринфскими колоннами крыльце дома на Хьюстон-авеню. Недавно улицу вымостили кирпичом, выжженным из местной красной глины.

На дворе стоял апрель 1848 года.

– Ладненько, мисс Джесс. Как поживают ваши розы? – спросил он, снимая с головы шляпу и вытягивая свои длинные ноги.

– Скажу по правде, лучше, после того как я пересадила их из Сомерсета, – произнесла Джессика, придав своим словам немного ироничного, двусмысленного звучания.

Джереми рассмеялся.

– Ааа… Муж и сын.

– Было бы странно беспокоиться о розах.

Джессика ценила возможность вот так посидеть и поболтать с Джереми. Еще одна приятная особенность жизни в городе. За исключением, пожалуй, только Типпи, Джереми был ее лучшим другом. Она могла доверить ему то, чего не доверила бы Бесс, Камилле и даже Сайласу. Как ни странно, вторые половинки этих двоих не видели в их отношениях ничего предосудительного, ничего, достойного ревности. Изза этого их дружба стала еще более задушевной. Теперь, когда Толиверы жили на Хьюстон-авеню, Джессика и Джереми чаще имели возможность вот так посидеть вместе.

– Не кажется ли тебе, что следовало бы пересадить розы? – поинтересовался Джереми. – А то это место никогда не станет домом в истинном смысле этого слова.

– Розам, как, впрочем, и Сайласу с Томасом, лучше там, а не здесь.

– Им и здесь неплохо, Джесс. Особняк просто великолепен.

– Ты сам прекрасно понимаешь, о чем я толкую. Ты назвал это место особняком, а не домом. Я счастлива здесь настолько, насколько вообще могу быть счастливой, но я боюсь, что Томасу здесь не нравится. Он рад, когда его друзья рядом, но при этом скучает по Сомерсету. Теперь, когда в нашем старом бревенчатом доме на плантации живет надсмотрщик, мальчику просто не остается другого выбора, кроме как жить на Хьюстон-авеню.

– Но ведь так было задумано с самого начала?

Тень улыбки пробежала по губам Джессики. В проницательности Джереми не откажешь. Он видит поступки и намерения людей насквозь.

– Я хочу, чтобы мой сын хоть иногда отдыхал от плантации и… своего отца, – не кривя душой, призналась женщина.

Джереми удивленно приподнял брови.

– С таким же успехом можно пытаться разрезать вдоль волосинку.

– Ну, я по крайней мере попытаюсь. Я не нарушаю данного Сайласу обещания и не агитирую сына против рабства, но я никогда не обещала мужу поддерживать его взгляды на рабовладение. До сих пор мой пример не привлекал внимания Томаса, но Сайлас согласился, что в одиннадцать лет мальчик уже не может довольствоваться нашими примерами. Я хочу, чтобы у Томаса, когда он вырастет, было больше возможностей найти свой путь в жизни. Как он сможет выбирать, если не получит хорошего образования? Томас может захотеть изучать медицину или право, стать впоследствии журналистом или преподавателем.

– Дай-то Бог, Джесс, но у меня вопрос: как этого можно добиться в Хоубаткере?

– Сайлас согласился нанять для мальчика учителя.

– Ааа, – снова приподнимая брови, произнес Джереми. – Ты надеешься, что учителю удастся то, что не удалось тебе?

Джессика улыбнулась. И вновь Джереми читал между строк, так же, как она прочла кое-что между строк в письме, полученном от Гая Хендли в ответ на объявление в «Хьюстонском телеграфе». В письме тот назвал себя преподавателем «гуманитарных наук, уделяющим особое внимание изучению классической литературы». Гай Хендли писал, что родом он из Вирджинии, а образование получил в Колледже Вильгельма и Марии. До этого он работал домашним учителем детей богатого землевладельца из Хьюстона. После того как работодатель погиб на Американо-мексиканской войне, его вдова решила вернуться к родне в Луизиану, что противоречило планам самого Гая Хендли, пожелавшего остаться в Техасе. Он будет рад приехать в Хоубаткер для собеседования, если так будет угодно его будущим нанимателям.

– Он приезжает дилижансом завтра, – сообщила Джессика. – Надеюсь, Томас привяжется к своему учителю и ему понравится учиться. Хотя не думаю, что он обрадуется, когда узнает, что полдня придется проводить на занятиях.

– То же самое могу сказать обо всех наших чадах, – поднимаясь и водружая на голову шляпу, согласился с ней Джереми. – Впрочем, государственная школа не откроется раньше следующего года, значит, обзавестись новой Сарой Конклин в ближайшее время нам не светит.

Джессика бросила на мужчину испуганный взгляд. Легкий холодок пробежал у нее по спине, когда женщине почудилось, что она уловила в глазах Джереми понимание. Догадался ли друг о скрытых мотивах, побудивших ее отдать предпочтение именно Гаю Хендли? Что означало упоминание Сары Конклин? Создавалось такое впечатление, что Джереми каким-то образом тоже прочел письмо от учителя и заметил особого вида завитушку в словах «Искренне ваш» в самом конце. При обычных обстоятельствах Джессика не обратила бы на это ни малейшего внимания, но в письмах, получаемых от Сары Конклин, она тоже видела подобного рода изыски. Только те, кто знал о тайных знаках, используемых членами Подпольной железной дороги, мог обратить внимание на подобные «совпадения». Не было ли слишком смело предположить, что Гай Хендли, будущий учитель ее сына, тоже аболиционист?

Глава 46

30 июня 1848 года

«Не исключено, что все эти завитушки ничего не значат. Быть может, это всего лишь особенности каллиграфии, а никакой не условный знак, но подобного рода вольности при написании букв вообще-то не свойственны Саре. Моя подруга всегда была пуристкой, ратующей за литературный английский язык и безупречное чистописание. Насколько я могу судить, мистер Хендли также относится к этой категории людей. Я не осмелилась задать Саре прямой вопрос, опасаясь, что почтальон, видя, что я переписываюсь с кем-то на Севере, может распечатать конверт, желая разоблачить сторонника аболиционизма. Я буду присматриваться к мистеру Хендли, но пока что Учитель Хьюстон-авеню ничем не выказал своего отношения к освобождению негров из рабства. Свое прозвище мистер Хендли получил изза того, что все мы, включая Дюмонов и Уориков, отдали своих детей ему в обучение. Теперь после полудня, окончив занятия с Томасом, Учитель Хьюстон-авеню преподает детям наших соседей.

Мистер Хендли прибыл два месяца назад. Я заехала за ним на станцию и привезла к нам домой. Учитель совершенно не был похож на человека своей профессии. Было видно, как Сайлас удивился, когда я представляла их друг другу. Позже мы обсудили наши впечатления об этом джентльмене. Оба мы рассчитывали увидеть бледного, близорукого, педантичного человека с тонким пальцами и слабым рукопожатием. Всем своим видом он должен был соответствовать образу книжного червя, который в свободное от преподавания время сиднем сидит над книгами в четырех стенах. Однако мистер Хендли, хотя и не вышел ростом, да и мускулистым никто бы его не назвал, вскорости доказал, что на его счет мы ошиблись. В его ясном взоре и прямом взгляде читались острый ум и вкус к жизни. Руку мужу он пожал твердо, как человек, уверенный в своих силах. Одет мистер Хендли был безупречно, но у нас создалось впечатление, что, если ситуация того потребует, мужчина, не задумываясь, снимет свой ухоженный сюртук и закатает рукава выглаженной льняной сорочки. Нам с Сайласом он сразу понравился. Джимми и Мэдди, безошибочно разбирающиеся в людях, тоже выразили свое восхищение им. Что касается Томаса, то он привязался к своему учителю. И я вздохнула с облегчением. Наш сын даже немного взревновал, когда узнал, что придется делить учителя со своими друзьями.

Мистера Хендли мы поселили в комнате, расположенной на втором этаже каретного сарая. Там его все устраивает. Теперь распорядок дня у нас окончательно установлен. С девяти утра и до полудня мистер Хендли занимается с Томасом. С собой учитель привез новейшие пособия по арифметике и чистописанию, но Томасу больше всего нравится читать вместе с ним «Илиаду» Гомера. Интересно услышать от моего мальчика его личную интерпретацию поэмы. Так, к примеру, благодаря учителю, он задается вопросом, является ли война делом славным и героическим, или это всего лишь бесполезное расходование времени и людских жизней, разрушающее семьи и уничтожающее творения рук человеческих.

Я хотела разговорить мистера Хендли касательно растущих противоречий между Севером и Югом, желая понять, как он относится к вопросу освобождения рабов. Я надеялась, что из его ответов станет понятным, является ли он активным сторонником аболиционизма или простым сочувствующим, но мистер Хендли ловко уходил от ответов, так что мне так и не удалось выведать его взглядов по этому поводу. К Джимми и Мэдди учитель относится с бльшей приветливостью, чем любой другой воспитанный джентльмен, но нельзя исключить, что его поведение продиктовано тем, что мистер Хендли считает свой социальный статус родственным статусу слуги. Однажды, когда Джимми приболел, учитель открыл дверь перед незнакомым посетителем, и тот ошибочно принял его за слугу. Посетитель отнесся к белому слуге с презрением, свойственным тому, кто считает себя гораздо выше другого. Когда наш гость собрался восвояси, мистер Хендли протянул ему трость и шляпу.

– Это моя шляпа? – фыркнул посетитель.

Страницы: «« ... 89101112131415 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

В этой книге соединены фрагменты из каждого чжана «Дао-дэ цзин» Лао-цзы, заново переведенные с древн...
В книге приводятся отчеты китайских ученых об экспериментальных данных, полученных при изучении люде...
Книга, переведенная известным китаистом М.М.Богачихиным, содержит комплекс методов тренировки фундам...
В книге приводятся методы работы над собой, применяемые разными буддийскими и даосскими школами и на...
Конспект лекций соответствует требованиям Государственного образовательного стандарта высшего профес...
«… Не веря глазам, она расшвыряла оставшиеся в шкатулке таблетки, вывалила бинты и пластыри, но конв...