Профессионалы Незнанский Фридрих

6. ЭВОЛЮЦИЯ

– Привет.

– Здорово! А тебя Спитфайр искал.

– Да?

– Ага.

– Ну спасибо.

– Ну не за что. Бывай, да.

Обычная беседа двух профессиональных пожарных, пробегающих по узкому коридору депо N9/21: остановились, скрестили ладони, похлопали друг дружку по плечам – и дальше: бумаги, подписи, печати – в общем, сплошная бюрократия и никакой романтики.

Ник Юсупович Спирас, за глаза Спитфайр – начальник пожарного депо, феникс со стажем. Тушить пламя ему запретили доктора, мол, ресурс, скорее всего, исчерпался, и вы, молодой человек, реально рискуете не воскреснуть. Так что: бумажки, печати, связи с общественностью, приёмы в мэрии.

Ник Юсупович великой души человек – грудью, спиной, ливером за подчинённых: ему нравится отстаивать интересы профессиональных пожарных, пробивать комфортабельные кельи-квартиры для новичков-стажёров, ругаться с идиотами-любителями, вечно путающимися под ногами в сезон огненных штормов.

Бедный Спитфайр – адские муки мужик терпит: жарко ему и потно. А что? – положение обязывает, необходимо соответствовать. Опять же попечители-спонсоры и господа из администрации города значительно адекватней реагируют на солидный внешний вид. Да и профессионалы из иных каст весьма своеобразно представляют, как должен выглядеть пожарный – а вот приблизительно так и представляют, хе-хе: настоящий феникс – это внушительный мужчина, солидный и при амуниции, желательно с огнетушителем ОП-4 в мускулистых передних лапах и огромным топором в кобуре на девятисотграммовом поясе ППС.

Вот Спитфайр и парится в любительской «фуфайке» совместного производства Du Pont de Nemour и ВНИИ полимерных волокон. Жарится начальство не в одежонке, сотканной из какой-нибудь винилискожи-Т, устаревшей ещё при динозаврах, а в костюмчике, спаянном из новейших композиционных тканей: брезента «мокрого прядения», кевлара, терлона, СВМ и армоса.

И чтобы полностью соответствовать заявленному образу и угодить внешним видом объезжим кураторам, Ник Юсупович не имеет права стянуть с себя даже совершенно излишнюю в кабинете теплоизоляционную подкладку – тройную, кстати, и состоящую из спрессованных водонепроницаемой прослойки, непосредственно теплоизоляции и х/б ткани.

СЗО, ПТВ тяжёлого типа. Что означает «специальная защитная одежда пожарных от повышенных тепловых воздействий». Профессиональному фениксу, понятно, эти примочки ни в УПА, ни в Иностранный Легион. А народу нравится: красиво, мощно, благородно – комбинезон с капюшоном, оснащённым обзорным иллюминатором, средства защиты рук и ног. А также – кислородный изолирующий противогаз и радиостанция – куда ж без них?

– Заходи, Акира. Пива хочешь? – У Спираса всегда в наличии ледяное пиво; по крайней мере, семнадцать сортов тёмного и светлого: каждой твари по паре, в смысле каждого сорта по две бутылочки. А водку, кальвадос и текилу ветеран-феникс категорически не признаёт. И виски, и коньяк, и вермут. И сухое вино тоже – не его фасон. Но! Пив-во-о!!

– Здравствуйте, Ник Юсупович-сан. Конечно, буду. То есть хочу. То есть не откажусь – от пива.

– Тебе какое? Присаживайся. – Начальство ныряет в холодильную камеру, частично погружаясь в глубины горлышек, атоллы стеклотары и водоросли этикеток. – Рекомендую «Старопрамен», чешское, отличное пивко. А то всё время «Оболонь» свою хлещешь…

– С удовольствием, Ник Юсупович-сан. Не пробовал, спасибо, угощусь с Вашего позволения.

Две бутылки, оптимально запотевшие; открывалка, стилизованная под фаллоимитатор; высокие узкие стаканы; креветочные стики «Stella maris» – чёрт, с шефом весьма приятно общаться, в кабинет Спираса идёшь как на праздник. И это не шутка.

Скарабеи.

Два жука выскальзывают из-под каски Спитфайра, цепляются лапками за уши, чуток висят, скатываются по плечам и рукам босса. Задержавшись на кистях, ощупывают профессиональные татуировки и рубцы от ожогов. И шлёпаются на блестящую столешницу и, перекувыркнувшись – обман зрения?! – выдёргивают из пространства – небытия?! – шарики навоза.

Шарики не пахнут.

Ничем не пахнут.

Вообще ничем.

Акира смотрит, как улыбается Спитфайр: Ник Юсупович с умилением наблюдает за вознёй ручных любимцев.

Жуки.

Scarabaeus.

Шеф зажимает сигару губами – мгновение: морщины на лбу, предельная концентрация – и кончик сигары вспыхивает, пламя тут же гаснет – тление, сладковатый дымок: ароматный.

Не зря шефа называют Спитфайром – Акира не знает никого, кто мог бы также красиво управлять своим огнём.

Кембрий, ордовик, девон, карбон, триас, юрский период, меловой, плейстоцен… мамонты, саблезубые тигры, кроманьонцы, атомная бомба и автомат Калашникова, миникомпьютеры и космические челноки…

Это было давно. Слишком давно.

Сейчас – Эра Профессионалов. Новый виток эволюции на Земле.

Целурозавры имели все шансы развить головной мозг, возможно даже, мощнее человеческого. Но! – эти твари вымерли семьдесят миллионов лет назад. И слава Будде: ведь не факт, что разумные рептилии потерпели бы у себя под бочком нахальных хомо сапиенсов.

Людям повезло.

Теперь везёт профессионалам.

Глядя на шефа Акира чётко понимает, как замечательно обошлась с ним жизнь: Профсоюз заметил в крошке-мальчишке полезный для общества талант, Профсоюз не поскупился на отличнейше образование и трудоустроил Акиру на хорошую работу с высокой зарплатой – и познакомил с Ником Юсуповичем Спирасом.

О, Великие Всех Конфессий, пусть всегда и везде дохнут целурозавры! Дорогу будущему! Лыжню профессионалам!

– Акира, Кирюша, мне хотелось бы обсудить с тобой несколько важных вопросов…

– Конечно, Ник Юсупович-сан, всегда готов! – Акира терпеть не может, когда его называют Кирюшей. И вдвойне это неприятно слышать от любимого шефа, который отлично знает, что подчинённым нравится, а что очень наоборот.

На столе, возле стационарного телефона, валяется манга из цикла о Вечном Скитальце Самери, который смастерил золотого тельца и был проклят Моисеем. Очень популярная серия компании «Shogakukan». Самые известные альбомы: «Самери и Человек-паук», «Самери и Памела Андерсон», «Самери и хорт святого Юра». Отличная, надо признаться, порнуха с элементами яойя – трах высшего качества, на любой вкус и цвет, безумные извращения и банальная натуралка, гомосексуализм и дзэн-буддизм, цитаты из Корана и транскрипция на суахили. Рядом издание посолидней: толстый аниме-роман с двумя фамилиями на обложке.

– Акира, ты работаешь в нашем депо уже…

– Шесть лет, Ник Юсупович, шесть лет работаю. Сразу после академии сюда – практику у вас проходил и остался. Вы же меня рекомендовали, я в этом кабинете и контракт подписывал…

– Шесть лет… Ну и летит времечко… Пей пиво, Кирюша, пей, что ты. В храм Каодай заглядываешь?

– Конечно, Ник Юсупович-сан! Мой ведь участок, регулярно заглядываю, беседы воспитательные с настоятелем провожу…

– И кто кого воспитывает? – Сегодня Спирас нацепил поликарбонатную КЗ-94 и поглядывает на Акиру из-за прозрачного лицевого щитка. Ник Юсупович то и дело оттягивает подбородочный ремень и поправляет тепло-водозащитный воротник.

– Э-э… я. Проводим разъяснительную работу, следим за соблюдением…

– Это хорошо, это правильно, Кирюшенька. – Шеф поднялся из-за стола и шагнул к окну, нервно дёрнув самозатягивающуюся пряжку ППС. Второй этаж: улица отлично просматривается – обычно в это время на тротуаре никого нет. Личные ДВС-авто, наземный общественный транспорт – это завсегда; а вот народу маловато – не аншлаг, не час пик.

– Спасибо, Ник Юсупович-сан, стараюсь, прилагаю максимум усилий…

– Ещё пива, Кирюш?

А бутылка таки пустая – угадал шеф. Снаружи, на улице – цокот копыт, облагороженных титановыми подковами. Из-за плеча Спираса Акира выглянул в окно: ага, так и есть – дамочки из секты амазонок, десять штук. Естественно, на лошадях – без сёдел: ягодицами крупы натирают. Эмансипе: груди и клиторы ампутированы, шрамированные простенькими рисунками черепа выбриты и отполированы, раскачанные бицепсы внушительно бугрятся венами и подкожными орнаментами-вставками. Н-да, после такого зрелища пиво необходимо. Чтоб вернуть веру в светлое будущее человечества.

– Пива?

– Да, Ник Юсупович-сан, с удовольствием.

Открывалка, стаканы. Креветочные стики, похоже, закончились – шелестит пустая обёртка: с рисунка грозит гипертрофированными клешнями монстрообразный камчатский краб.

– Шесть лет, Акира, шесть лет – срок, да? «Душа – Богу, сердце – женщине, долг – Отечеству, честь – никому», да, Кирюша? – Спитфайр внимательно изучает реакцию подчинённого.

Жаль, но Акира вынужден отказать начальству в удовольствии, ни жестом, ни мимикой не выдав себя:

– Красивые слова, Ник Юсупович-сан. Однозначно, что-то в этом есть.

– Акира, не строй из себя дурачка, всё ты понимаешь. До меня дошли слухи… вроде бы между нашими стажёрами-практикантами в ближайшее время состоится дуэль. Ты что-нибудь знаешь об этом?

– Никак нет, Ник Юсупович-сан!

– А у мня есть информация, что ты, Кирюшенька, и есть один из секундантов… Прокомментируешь?

– Шеф, извините, но абсолютно никаких мыслей. Возможно, навет, клевета, попытка очернить моё честное имя и незапятнанную… э-э…

– Честь? Репутацию?

– Ну-у… э-э…

– Кирюша, ты мне как сын, ты мне почти родной. Не ввязывайся в это дерьмо, не время сейчас отношения выяснять: тяжело, напряжение растёт – чувствуешь? – нельзя НАМ сейчас между собой кусаться, силы скоро понадобятся – каждый профессионал на счету будет, а вы сцепились, как дети малые… Лейтенант Ода?!

– Я! Так точно!

– Молодец. Пиво допивай и свободен.

Акира почти успел уйти. В спину, чётко, едва ли не по слогам:

– И вообще, Кюрюшенька, екатерининский «Манифест о поединках» от 1787-го года пока никто не отменял. Уверен, ты в курсе, Вавилон ратифицировал международные договоры, касаемые дуэльных взаимоотношений. И с Россией, и с Штатами по этому вопросу у нас абсолютный консенсус: в идеале – самый бескровный вариант – пожизненная ссылка в Сибирь, на Аляску или в Чернобыльское гетто. В случае ранений, увечий и так далее – даже вслух говорить не хочу… Акира, оно тебе нужно, не лез бы ты в эту мясорубку, зачем тебе лишние проблемы? Ты же умный парень!

Акира обернулся. Спитфайр извлёк из дорогого, вышитого жемчугом чехла четырёхфутовую курительную трубку-кисэру, металлическую, оснащённую гардой-цуба. Босс ковырнул пальцами в кожаном табако-ирэ, зацепил щепотку, аккуратно воткнул в чашку-гамбуки и воткнул мундштук-суикути в рот.

– До свидания, Ник Юсупович-сан. – Не сдержался Акира. – Спасибо. Но… И всё-таки… Безотносительно: в 1894-ом году Некто Александр III очень даже официально разрешил поединки офицеров. Это я по поводу «Манифеста», не подумайте, безотносительно… Всё-таки, hominis est errare…

– Обязательно подумаю, а как же. До свидания, мой мальчик, до свидания. И ещё… Я не ошибаюсь. Никогда. Я же не-человек. Как и ты, впрочем… Да-а, не забудь получить новую машину: номера зарегистрируй, за бензин распишись – ну, ты в курсе процедуры.

– Конечно, Ник Юсупович-сан, обязательно.

Дверь хлопнула за спиной. Отрыжка, противная – камчатскими крабами: клешнями и лапами, хитином и морской водой. Срочно почистить зубы и всполоснуть пивком: хмель и солод очень способствуют выведению шлаков из организма…

Надо же, Спитфайр в курсе от и до: кто-то донёс о предстоящей дуэли.

Кто-то донёс…

Кто?!..

7. СЛЁЗЫ

Небытие… – слово какое-то затасканное, заштампованное: ага, если нет тебя, если сгинул и пропал, сдох, или, скажем, приключилась с тобой кома – бабах! – и сразу это самое небытие на языке вертится. Великое, блин, Ничто. А по-другому не получается, поймите, даже извиняться излишне: когда ты ТАМ – ни единой буковки в тебе, ни полграмма образа-подобия… Ни тьмы, ни света, ни мыслей. И только потом, после, за и под, а лучше на поверхности того, что и «поверхностью» называть в корне неверно, ТАМ, на границе, ближе к краю…

И вдруг… – ни звука! – тепло…

Пульс.

Акира Ода ПОЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ – жив, опять жив. И первым делом, не открывая глаз, пощупал руку – правую. Есть рука. Есть правая. Есть, есть, есть! Замечательно! Пошевелил пальцами – функционируют нормально, порядок, путём!! будем живы, не помрём!!

Акира сгорал в огне и корчился от жгучего серебра – всегда с единственной мыслью, единственной дрожью, что вернётся в реальный мир дефективным, неполноценным, никому не нужным инвалидом, в пламени отъевшим кусок своего тела. И воскресал Акира с тем же страхом в душе.

Звонок. Корпус стационарного телефона тактично вибрирует – через десять секунд врубится звук, и тогда соседям мало не покажется – какофония будет ещё та. Лучше подобных эксцессов не допускать.

Жаль. Акира договорился вечером встретиться с красивой девушкой, и вот – вызывают на службу.

Тело пружиной вылетает из-под одеяла. Рука тянется к аппарату – вспухает оранжевыми прожилками невзрачная татуировка «лапа жадности» – и трубка буквально впрыгивает в ладонь Акиры:

– Да?

– Акира-сан, бульвар Умиротворения, 18. Триста секунд. Подтверждение вызова?!

– Есть подтверждение!

Если тебе двадцать три года, а в семнадцать тебя инициировали огнём, то… – одеться за две секунды для тебя не есть проблема: главное, правильно напрячь живот и оптимально распределить энергию-ци по пуговичкам, змейкам и рукавам.

Первой, как всегда, успевает любимая футболка с портретом Че Гевары на алом фоне. Термостойкие носки и кожаные брюки ловят Акиру уже в прихожей, едва успев обогнать ботинки с высокими берцами. Плащ игриво бьёт по плечам. Шнурки завязываются в узелки-бантики уже на лестнице.

Пролёт между этажами – балкон, веревки, бельё. Акира смотрит вниз – и прыгает. На третьем уровне, едва не зацепившись за тарелку квартирной спутниковой антенны, феникс расставляет руки в стороны – буквой "Т": струи тёплого воздуха устремляются к асфальту, притормаживают падение.

Удар – ощутимый – боль пронзает стопы, и это ни смотря на усиленные амортизаторы ботинок.

Пока Акира бежит к стоянке, заводится мотор его новой патрульной машины, дверца услужливо открывается. Тело феникса зудит и чешется – слишком много татуировок активировано почти одновременно.

Салон нового авто пахнет нитролаком и хвойным освежителем воздуха. Визг покрышек, рёв сирены.

Вперёд! Нас ждут великие дела!

Теперь – внимательно следить за дорогой и вкачать «бодрость-ф/4» под кожу: игла находит синюю вену – поршень закреплённого на локтевом сгибе шприца выплёскивает в кровь пять кубиков мощного транквилизатора. Слишком много энергии потрачено на одевание и прочие спецэффекты, того, что осталось, может не хватить на трансформацию – до выхода на заданную точку пожара срочно необходимо восстановиться. Срочно. Необходимо.

– Здорово, Джамал!

– Акира-сан! Привет, дорогой! – Сегодня лейтенант Судзуки выглядит на редкость отвратительно: несколько дней никого не убивал – и теперь глаза его почти закрыты желтоватыми катарактами.

– Что-то мы зачастили видеться, ха-ха! – Смеётся Акира, намекая, что, мол, не грусти, дружище, сейчас пальнёшь в меня, и полегчает.

– И не говори! Зачастили, не то слово!

– Ну так работаем или куда?!

– Давай! – Снайпер, шутя, тыкает в грудь Акиры стволом ВСК-94. Руки Джамала дрожат от желания поскорее прихлопнуть хоть кого-нибудь.

Феникс, огненное облако, смутно напоминающее очертаниями человека, птицу и саламандру, стараясь свести урон дому к минимуму, сквозь мусоропровод ползёт вверх, к крыше – дабы выставить себя, пылающего, на всенародное обозрения и позволить стрелку безошибочно поразить эпицентр, сердце-саламандру пожара.

Из горящего дома пятнадцать минут назад любители-пожарные быстро и вполне профессионально эвакуировали ВСЕХ жильцов. Что весьма серьёзно облегчило Акире выполнение служебных обязанностей.

Сдерживая ГОЛОД титановыми жгутами воли и волосками человеческой души, феникс поднимается по трубе – летит сгустком плазмы к рубероидному тротуару, к телескопическим антеннам-небесам и тотемным столбам лунопоклонников, облюбовавших крышу для своих кровавых обрядов.

А в доме тридцать этажей. На двадцать шестом феникс слышит тихий плач, всхлипы, отчаяние, смирение, ожидание чего-то непонятного, незнакомого, но очень страшного…

Плачет пятилетий мальчик, а малыш не знает, что такое смерть.

Четыре этажа.

Всего четыре этажа – и крыша, и серебро, и не надо сдерживать голод, и сладостная боль оборвётся небытием.

Когда феникс разодрал-расплавил откидную крышку мусоропровода, двадцать четвёртый этаж пылал. Горело всё: стены, побелка потолков, перила, и трескался от жара бетон. В той доменной печи комфортно ощущать себя мог лишь феникс, обладающий профессиональными навыками не ниже пятой категории. Возможно, в пекле смог бы поприсутствовать и шибко смелый любитель, примеривший КЗА-1, – и то не более тридцати секунд автономного бытия – дольше? – смерть. Но! – как принаряженному в модный фасончик любителю, задыхающемуся в АСВ-2, за полминуты преодолеть три десятка этажей с пролётами, да ещё в дыму и под воздействием постоянного инфракрасного и теплового излучения?! А?! – лифт-то не работает!

В общем, сомнительно, что пожарному-любителю подобный подвиг под силу. Сомнительно и весьма. Точнее – невозможно левому отпадающему влезть в огонь и остаться в норме.

А вот пацану – мальчишке! – по силам чудеса чудные…

Его не нашли, когда эвакуировали дом. Странно. Почему? – взрослые на работе, а на звонки малыш не отвечал? Спасатели просто вышибли дверь – на всякий случай – покричали в квартиру предупреждение об опасности и двинули дальше: квартир-то в подъезде немало. А незамеченный ребёнок испугался криков и суеты (никому не открывай, сына!) и спрятался под широкой родительской кроватью? А потом стало жарко и дымно и нечем дышать. И огонь. Много огня. И мальчонка заплакал. А феникс услышал.

Наверное, так и произошло.

Это было самое страшное испытание в жизни Акиры. Видеть перед собой человеческого детёныша и… – ГОЛОД. Голод надо как-то побороть, сдавить, зажать в угол души. Наверх – спасти дом, и спастись самому – умирая от серебра. Но! – мальчик – в огне! живой! Погибнет… – нельзя! – вытащить, вынести к людям, вернуть родителям…

Мама…

– Иди за мной. Я не трону. Я помогу. – Акира не мог разговаривать в огне, у активированного феникса собственно и не было тела, а значит, отсутствовали голосовые связки и лёгкие. Но профессионал мог «пальцами» выжигать буквы в бетонной стене…

Малыш шутку не оценил: то ли из-за слёз ничего не видел, то ли просто не умел читать. Пришлось «ладонями» и «пятками» жечь потолок и пол, пытаясь производить определённый шум – звуки, похожие на человеческую речь. Кое-что получилось, но… опять без толку: ребёнок плачет, бронхи его наполнились дымом. Когда он всхлипывает и выдыхает, дым выплёскивается из носа и рта. Мальчик давно должен был обуглиться… – чудо! чудо! – но он всего лишь плачет, и даже слёзы не высыхают на его лице.

Феникс протягивает «руку» и поднимает малыша с пылающего паркета. Профессионал подталкивает ребёнка к выходу из квартиры.

Чего это стоило! – полжизни не жалко! – «дыханием» разводить в стороны окружающий малыша жар, выискивать в закутках бесчисленных квартир невыгоревший кислород и гнать спасительный газ к маленькому тельцу!!.. И уберечь ребёнка от ожогов – ни единого волдыря! – и охлаждать «руку» душой, холодной и расчётливой как никогда, откусывая жар от «ладони», постоянно жертвуя «конечность» на съедение голоду…

…это действительно страшно: жрать самого себя, и насыщаться…

Потом, после воскрешения, Акира узнает, что очумевший от бессилия и страха Джамал кроме обычных «ока поиска» и «летучей мыши» активировал вообще ВСЕ татуировки и расстрелял пять сильвер-магазинов – причём последние два в автоматическом режиме, понятно, впустую. Но! – пули искали и находили пожар и свирепо кусали дым, в надежде погасить пламя, которое едва не перекинулось на соседние дома. Изрядно перенервничавший Джамал едва не увлажнил слезами катаракты, когда у него остался последний патрон. Из-за болезни снайпер почти ничего уже не видел, он только делал вид, что наблюдает в прицел за крышей. Джамал отчётливо шевелил губами: он ругался по-русски и по-японски, и костерил всех и вся на языке какого-то, давно уничтоженного геноцидом народа. Снайпер молился христианскому богу, всем Буддам, Кришне, поминал Аллаха и его пророка, обещал жертвенных баранов Ваалу – и кто-то из Высших таки услышал снайпера.

Явление феникса: раскалённый шар, огненное облако выплёскивается из подъезда. А впереди живого пламени, спотыкаясь, бежит мальчик.

Мальчик плачет.

И…

Джамал и дневной семикратный коллиматорный прицел ПКС-07 – одно целое. Это сплошной глаз, который видит в темноте как в безоблачный июльский полдень. Глаз, который не моргает, даже если в него залетает глупая мошка или металлическая стружка из-под резца токарного станка…

…ёмкость магазина – двадцать патронов.

…флажок переводчика-предохранителя не щёлкнет предательски, выставляя режим одиночных выстрелов.

И?..

– …плавно, уняв дрожь пальцев и лязг сердечка, спусковой крючок на себя. Процесс пошёл, медленно, уверенно, мгновенно. Отвод пороховых газов из канала ствола. Поворот затвора против часовой стрелки. Боевые упоры – три штуки! – заходят в вырезы ствольной коробки. Троица опорных поверхностей – это хорошо, это замечательно и великолепно: кучность на уровне. Газовый поршень и толкатель беспокоят затворную раму: подвинься, подруга… Тяжелая девятимиллиметровая пуля отрывается от гильзы СП-5 с дозвуковой скоростью: эта дрянь способна прошибить восемь миллиметров стали со ста метров.

Пуля. Одна. Аргентум – горсть глинозёма на крышку гроба? – хоронит пламя.

Тьма.

Капля.

Ничто, похожее на слёзы ребёнка.

8. СТЕПАШКА

Телевизор шепчет новости – звук почти на минимуме. Юрико тупо смотрит в гелевый экран: картинки, люди, пейзажи. Диктор, симпатичный молодой парень, пуштун-дуррани с повадками спинжирая, лихо сдвинул тюбетейку на бритый затылок. Нет, хлопец не рассказывает о безумии и алчности, о смерти и новых достижениях генной инженерии – ха-ха, он поёт ландый о героической борьбе афганского народа с иноземными захватчиками и вещает о любви Адам-хана и Дурханый…

Надо же, какой бред в голову лезет: ландый, борьба…

Бре-э-ед…

Всё бред.

Наркотический мираж, сон.

А реальность – плохая, противная, мерзкая, гадкая – это то, что Акира не позвонил. Обещал и не позвонил. Может, он принял Юрико за какую-нибудь дешёвую шлюшку-дзэро?! – ой, зря она сказала красавцу-фениксу насчёт брудершафта. Зря-зря-зря!

Пошутила, называется. И попробуй теперь объяснить отличному парню, что она хранит непорочность для него, для настоящего Избранника!

Диктор шевелит губами, что-то говорит – а Юрико кажется, что парню безумно хочется выругаться на фарси-кабули и, откинувшись в кресле, закурить толстую гаванскую сигару. Юрико делает звук громче: «…э-элых две недели провела в заточении профессиональная гетера Таис Галустян. Однако в результате кропотливой работы сотрудников Нью-Токийского РОВД злоумышленники задержаны и локализованы в крио-СИЗО. В результате внутреннего дисбаланса у госпожи Галустян нарушен обмен веществ и сейчас она находится на лечении в комфортабельном санатории „Гнездо кукушки“. Наш телеканал и Профсоюз Вавилона выражают соболезнования коллегам и родственникам Таис и надеются на скорое выздоровление отличного профессионала. Активных молодых геронтофилов Профсоюз просит оказать посильную помощь госпоже Галустян и позвонить по указанных контактным телефонам…»

Ха-ха, они называют ЭТО «в результате внутреннего дисбаланса». Бедную малышку, регулярно удовлетворявшую самые безумные и похотливые извращения половины населения Вавилона, лишили любимой работы на четырнадцать суток. Профи, ударницу эротического труда обрекли на триста тридцать шесть часов воздержания. Двадцать тысяч сто шестьдесят минут. О секундах и подумать страшно… Отключённый от электросети конвейер – течёт масло, ржавеют шестерёнки, и лопаются ременные передачи. Крысы рожают детёнышей на щите управления, рабочие потихоньку разбирают дорогие измерительные приборы на цветмет… Да чтобы вернуть гетере молодость и здоровый цвет лица, «молодым геронтофилам» придётся очень постараться!..

Не позвонил.

Брудершафт – зря… всё зря…

Второй день Юрико не выходит из дому – забота о лаваше насущном по боку. И уже второй день подряд бабушка громко-громко ругается, используя странные для женщины её возраста слова и выражения.

Двое суток… почти пятьдесят часов…

Юрико засыпает – забытьё – и чувствует пушистое тепло на лице, влажный язык, горячий носик…

Сон. Умиротворение. Бледно-розовые нити медленно ползут из-под закрытых век – по щекам, шее, груди, ногам… по паласу, подоконнику, в форточку, по асфальту… – нити оплетают город паутиной, нити ищут суженого Юрико.

Есть! нашли!

Здесь он стоял, это его следы – тёплые пятки, сильные мужские икры, упругие ягодицы. А потом он ушёл. Туда, далеко, очень далеко, но он вернётся. Обязательно вернётся. Скоро.

Завтра!

Юрико вынырнула из забытья и осторожно сняла с личика довольно урчащего зооморфа Степашку. Это он, шкодник, навеял вещий сон, это он, мягкий пушистик-добуцу, успокоил хозяйку и развеял сомнения. А теперь выполнивший свой долг Степашка ластится, просит, чтоб его погладили, почесали за длинными белыми ушами.

Юрико смеётся и обнимает снежного зверька, дорогую трансгенную игрушку, подаренную отцом на шестнадцатилетие. Девушка щекой проводит по нежной шёрстке и шепчет:

– Спасибо!

Степашка довольно жмурится: мол, не за что, не стоит благодарности.

Завтра. Дожить до завтра… – ха-ха, теперь-то запросто, теперь легко!!

Акира сгорел на работе, но он воскреснет! Он обязательно воскреснет! – и позвонит Юрико!

Он профессионал, он феникс… он… Ему очень нравится девушка с большими глазами-голограммами!!

Да!!

Всё будет хорошо.

Всё.

Будет.

Хорошо.

Вот только бабушка опять ругается – испуганный Степашка, смешно мотыляя длинным хвостом, прячется под стол. У морфика там гнездо, сооружённое из старой маминой шубы, пары давно немодных, чуть ли не довоенных платьев и ярко-жёлтого шарфа, изъеденного молью. Степашка прижимает длинные уши к пухленькому тельцу и ныряет в своё матерчатое убежище: он не любит громких звуков, он любит смотреть в будущее и пить топленое молоко из пластиковой мисочки.

9. ВЕРМУТ

Вернулся ОТТУДА.

Оттолкнувшись от простыни татуировками лопаток, Акира встал с кровати и чуть не упал обратно, на матрас и подушку – свежие мышцы ещё не успели адаптироваться к новой нервной системе.

Жив… – а с кем ни бывает? Цел и замечательно, в смысле, просто великолепно, если через трое суток после смерти таки наблюдается комплект органов и конечностей – значит, последний пожар был счастливым.

Акира умылся – и долго разглядывал своё отражение в зеркале: хе-хе, найди пять отличий – каким ты был раньше, и какой ты есть сейчас?