Комендантский час Иванова Вероника

— Нет.

— А чего так?

И роет ведь, и роет…

— Случая подходящего не подворачивалось.

— Случаи самому надо готовить.

Он прав, конечно. По-житейски. Гибкость — очень полезное качество, и его стоит развивать с самого детства. Начинать практиковаться можно на учителях в школе, они это любят. А за десять лет опыта наберешься — мама не горюй, и дальше уже будет легче. Хоть в учении, хоть в бою. Но если гнуться не привык…

— Гордый, что ли?

Не по моему карману такое сокровище.

— Просто не умею.

— Просить и кланяться?

Ага. Если бы не бабуля и ее старинная подруга, должность в Фанином хозяйстве мне бы даже не приснилась.

— И учиться не хочешь.

Ох уж мне эти констатации очевидных фактов…

— Тебе-то что?

— Да ничего. — Вася сменил лежачее положение на сидячее и резюмировал: — Ты забавный.

— Да неужели?

— Еще какой.

Со своей точки зрения, я тоже. Того. Смех сквозь слезы.

— Вот согласись, у тебя сейчас главная задача — выжить. Любыми способами. А ты нос задираешь, как разборчивая невеста.

Зрит в корень, однако. Жить всегда хочется, хоть в королевском дворце, хоть в сточной канаве. Потому что в смертном сне сны вряд ли приснятся, даже товарищ Гамлет на этот счет сомневался. Но Стасику классики не указ. Стасик — мальчик упертый. В собственные дурацкие принципы, по большей части.

— А если нет?

— Как это «нет»?

Что, удивился? Я еще и не такое могу. Если поднатужусь.

— Вот ты сам ради чего живешь?

Вася задумался. Правда, ненадолго:

— Ради будущего.

— И каким оно тебе видится?

— Радужным.

Откровенничать не станем? Ну и ладно. Тем более, тут даже гадать не надо:

— Сколотить состояние, построить дом и обеспечить продолжение рода в веках?

— Почему бы и нет? Достойные цели.

— И ты к ним движешься?

— Когда получается.

— Ну бог в помощь.

— А сам? Скажешь, у тебя таких целей не было и нет?

Насчет состояния? Не думал. Все, что успел понять: честной службой капитал не заработать. Соответственно, и дом, и семья — перспективы мутные. Но если на родине, так сказать, они были хотя бы отчасти вероятными, то здесь…

— Теперь — нет.

— Это неправильно.

Снова ударяемся в педагогику?

— Это реальность.

— Твоя?

Наша. Общая.

Вот смотрю на него и никак не пойму, придуривается или действительно верит во что-то эдакое? Когда кажется, что Вася искренен, хочется заразиться его уверенностью. Но едва решишься и настроишься, он вдруг переводит тему туда, где гулять попросту страшновато. Потому что не знаешь, на что наткнешься.

— И твоя — тоже. Даже в большей степени.

— Пожалуй. — Он снова откинулся на подушки. — Но уж у меня-то цели на твой счет имеются!

Вот это как раз и пугает. По-настоящему.

— Пять минут до стыковки! — сообщил механический голос по корабельной трансляции, и сразу за ним раздался приказ остроносой:

— Брысь отсюда, оба! На камбуз, и не отсвечивать, пока не скажу!

— Ну хоть одним глазком-то можно глянуть? — заныл Вася.

— Двумя поглядишь. Я тебя по полной программе эксплуатировать буду.

— Да я не за себя, за него, — меня хлопнули по плечу, — он, может, такое зрелище больше нигде и никогда…

— А сам попросить — не? Религия не позволяет?

— Скромный слишком. Стыдливый и робкий. Рта раскрыть не смеет.

Темный взгляд Светы выразил на этот счет сомнение. Очень большое. Но либо спорить было уже некогда, либо Васе остроносая потакала чаще, чем согласилась бы это признать, высочайшее разрешение я получил. В виде тяжелого вздоха и кивка:

— Только ты за него отвечаешь, понял? И если что…

— Да как можно, ласточка моя? Все будет в полном ажуре!

Получив заверение, наша хозяйка двинулась в сторону рубки, а меня подхватили под локоть и потащили направо от входного шлюза — за ближайший угол, попутно сообщая:

— Отсюда обзор будет отличный.

— Обзор чего?

— Увидишь!

Честно говоря, меня куда больше занимало то, что уже и так было на виду: стол, заставленный тарелками, мисками, кастрюльками. Причем не пустыми, а весьма заманчиво пахнущими и просящимися…

— Печеньки!

От хлесткого шлепка мои пальцы аж зазвенели.

— Эй, только не трогай!

— Чего дерешься? Жрать хочется. А тут столько всего… С гостей не убудет.

— Нельзя, ясно?

Дразнить его все-таки забавно. Даже если учесть, что моих шуток он напрочь не понимает.

— Обычно говорят, что если очень хочется, то…

— Кому сказано? Не сметь!

Трехслойное канапе он отобрал у меня уже на подходе ко рту. Помахал спасенным трофеем в воздухе, встряхнул, осторожно положил обратно на тарелку и пообещал:

— В следующий раз стукну сильно.

— Жалко, что ли?

— Это же церемония! Це-ре-мо-ни-я, понимаешь? Ласточка готовилась все время, пока ты дрых. И не дай бог что-то сорвется!

— Шаг влево, шаг вправо — расстрел?

— Типа того. Так что держи свой аппетит при себе.

— Но пахнет же… вкусно.

— Ах пахнет?

Полотенце это было, салфетка или носовой платок, я так и не понял. Но узел Вася затянул на совесть: не то что сорвать, даже немного сдвинуть импровизированную повязку у меня не получилось.

— Теперь пахнуть не будет.

Точно, чувство юмора отсутствует. Установлено и доказано экспериментально.

— Я же задохнусь!

— А рот тебе на что?

Без ароматов и правда стало легче смотреть на еду. Чуточку. С другой стороны, попробовать одновременно жевать и дышать я бы точно не рискнул, так что оба зайца, на которых решил поохотиться лохматый, были убиты наповал.

— Не отвлекайся, сейчас начнется!

Шипение входных створок должно было, по логике вещей, смениться звуками шагов, но плавно перетекло в шуршание. Как будто тысячи песчинок вдруг покатились, пританцовывая, по стенкам стеклянной колбы. Потом к монотонной мелодии добавилось звяканье, слишком ритмичное, чтобы быть случайным. А еще парой секунд спустя в коридор ступила процессия.

Иначе ее назвать было нельзя: слишком уж торжественно и строго все выглядело. Две шеренги высоких фигур, закутанных в простыни. Ну или в покрывала, но с головы до пят. В результате получалось нечто среднее между выездным собранием ку-клукс-клана и прогулкой гарема падишаха. Каждая пара, оказывающаяся в свою очередь первой, расходилась в стороны, и ее участники занимали места у стен, друг напротив друга, изображая то ли почетный караул, то ли живую изгородь.

По меньшей мере десятка три белых призраков прошли мимо нас с Васей, выглядывающих из-за угла. И ни одна фигура не замедлила шаг и не повернулась в нашу сторону. А когда все они наконец замерли статуями, из шлюза вышел тот, кого, видимо, и готовилась принимать Света.

За время работы в имении я привык видеть много золотых зубов, колец, цепей и блесток сразу, но, пожалуй, этот человек смог бы легко переплюнуть всю мою знакомую домашнюю прислугу, вместе взятую.

Он сиял. Целиком и полностью. И сиял, если так можно выразиться, драгоценно. Полированные металлы, камни, прозрачные и налитые цветом, строчки шитья на тяжело спадающих складках покрывала — все это слепило глаза до рези, но завораживало так, что отвернуться сил не хватало.

Лицо его тоже нестерпимо сверкало. Маской, выточенной, похоже, из огромного алмаза, и усыпанной камушками поменьше. Но в отличие от своей свиты незнакомец не вел себя как истукан, и, краем глаза заметив присутствие зрителей, остановился, поворачивая голову в нашу сторону.

Правда, за мгновение до этого твердая рука Васи уже дернула меня за шиворот, втаскивая обратно на камбуз.

— Ну как, проникся?

Лохматый, кстати, тоже светился. Только вполне по-человечески, от восхищения. Как начищенный пятак.

— Это что еще за ряженый?

— У, самый важный человек в Протектории. Первый интендант.

Куча сведений, чуть менее чем бесполезных. Как всегда.

Впрочем, будь он хоть царем Салтаном, хоть калифом ар-Рашидом, без разницы. Мне с ним детей не крестить. А вот на что рассчитывала остроносая?

— Это смешно.

— Что именно? — уточнил Вася, продолжая периодически выглядывать за дверь.

— Все. И меблировка, и шведский стол.

— Почему?

— У того парня на одном пальце столько блестяшек, что наверняка хватит купить всех тут с потрохами. А потом с чистой душой выкинуть как ненужные вещи.

— Ну да, так и есть.

— И кой черт тогда надо было выпендриваться? Поговорили бы просто, по-деловому. Без всяких неуклюжих книксенов.

— Ничего ты не понимаешь, — закатил глаза лохматый, — это же искусство!

Переговоры? Согласен. Но тут-то совсем другая ситуация.

— Я бы на его месте только посмеялся.

— Вот окажешься на таком месте, тогда и посмотрим, кому будет веселее.

Тишину Вася слушал, наверное, минут пять кряду. Правда, не думаю, что это мешало ему параллельно разговаривать со мной: скорее демонстративно отмалчивался, делая вид, будто занят очень важным делом.

Можно было извиниться. Или даже покаяться, тем более мне, как организму примитивному, вполне позволительно не разбираться в хитросплетениях местной политики и экономики. Но проблема состояла в том, что я не чувствовал себя виноватым.

Всего-то — высказался начистоту. Излил душу, условно говоря. А что получил в ответ? Позу оскорбленной невинности, ноль внимания и фунт презрения. Из всего этого следовал только один вывод: личную и общественную жизнь ласточки Вася принимает весьма близко к сердцу, хотя вовсю пытается доказывать обратное.

И чего тут стесняться, право слово? Да будь между вами хоть какие отношения, мне-то что? Просто предупредите заранее. Очертите границы сферы влияния. Я понятливый, напролом не полезу. А так получается — куда ни кинь, всюду клин. Словно стоишь посреди болота на единственной твердой кочке, а вокруг сплошная зыбь.

— О, первая перемена блюд! Пора за работу!

Сколько блюд и тарелок можно унести в двух руках? Пяток? Десяток? Не угадал: две дюжины как минимум. Сосчитать точнее времени не нашлось, потому что Вася, едва соорудив пагоду из посуды, порулил в коридор. Со скоростью тяжелогруженой баржи.

Сначала я решил, что это из-за груза. Шутка ли, удерживать в равновесии столько хрупких штуковин сразу? Но у первой же пары белых балахонов лохматый остановился как вкопанный.

С моего места было плоховато видно, что именно происходит, но когда из складчатых покрывал к тарелкам потянулись руки, все стало совершенно ясно.

Вот почему понадобилось столько всякой снеди, да еще в строго определенном количестве: на пробу. Для того чтобы каждый из безликих телохранителей убедился в безопасности предложенного меню.

Ну и кто из нас больший дикарь, я или они? Неужели в обществе, члены которого летают между звездами, не нашлось технологии, позволяющей проводить анализ быстро и без участия кучи народа? Традиция? Хорошо. Но на кой черт она такая нужна? Таскать за собой взвод нахлебников, только и делающих, что пробующих еду и питье?

Хотя уж этот князек может себе позволить даже роту эскорта. Для подтверждения собственного величия. Правда, тогда остроносой пришлось бы торчать на кухне еще дольше. Интересно, сколько печенек в итоге доберется до золоченого идола? Мрачно подозреваю, что…

— А я тебя застукал!

И довольный-то какой… А если бы я от его вопля испугался? И свернул бы тарелки на пол?

— Просил же не трогать.

— Я и не трогал.

— А чего тогда навис над пироженками?

— Пересчитывал. Надо же мне было чем-то заняться? Баранов тут нет, слоников тоже.

Он не поверил. Снова исключительно демонстративно: подошел и вперил взгляд в стол.

— Ну как, убедился?

— Да вроде.

— Вроде — у дяди Володи.

— А?

— Бэ.

— Опять злишься.

Похоже на то. Вот только в чем причина? И сам себе не отвечу; по крайней мере сразу.

— Не переживай, потом все попробуешь, если захочешь.

— А разве что-то останется?

— Ты что, думал, интендант станет это есть?

Здрасьте! Столько хлопот было, беготни, и все впустую? Даже Фаня всегда щипал хотя бы по кусочку от халявного угощения. С выражением высочайшего презрения, но пробовал. Ради приличия. Стало быть, такие понятия у князька приглашенного? Обидно, однако, сознавать, что мой бывший хозяин оказался большим человеком, чем…

Хотя да, все время забываю: может, под шелками и бусами прячется ящерица какая-нибудь. А то и вовсе кобра.

— О, грядет вторая перемена… — рассеянно отметил Вася и повернулся ко мне: — Слушай, пока я хожу туда-сюда, сделаешь доброе дело?

— На тему?

— Чай завари. Сумеешь? Там просто все: засыпал, залил, закрыл.

— Справлюсь.

— Вот и ладушки! А я тогда — к гостям.

И он начал строить пагоду из оставшейся части тарелок, кстати сказать, большей, чем первая порция.

— Ну ты даешь…

— Это еще что! Вот когда я подрабатывал официантом в Харбине…

Сеанс воспоминаний оборвался, едва начавшись: словно повинуясь невидимому и неслышимому сигналу, Вася скользнул в коридор, оставляя меня наедине с порученным делом.

В заварке чая и впрямь не предвиделось ничего заковыристого, особенно учитывая научно-технический прогресс, позволяющий работать с местной водой на уровне алхимии. Дозатор с функцией установки температуры — что может быть удобнее? Но первую крупинку мы сделаем все-таки погорячее, чтобы паром опалила посудину, в самом деле напоминающую своей формой чайник. Только с двумя носиками по обоим бокам.

Сколько емкости в этой бадье? Литров пять? Тяжело тащить будет, да еще с остановками. Впрочем, это не моя забота. Мне бы ее подхватить и выплеснуть конденсат, чтобы не портил впечатление.

Чай, значит? Лакированная коробочка с затейливым рисунком? И правда, он. Сушеные листики и стебельки. Понюхать бы еще, для полной уверенности…

Засыпать, залить. Что может быть проще, да?

Шамшат тоже любил выпить чая. Правда, происходило это довольно редко, по праздникам, на которые к нему приезжал то ли брат, то ли дядя, то ли дедушка: определить возраст абсолютно лысого и выдубленного жарким солнцем Азамата было мне не по силам. А спрашивать — невежливо. Тем более чаем угощали и меня. Как начальника и вообще. За компанию.

Заваркой занимался сам дорогой гость. Не торопясь, прикрывая глаза после каждого размеренного движения, почти засыпая на ходу. Плескал водой на стенки чайника, хранящие следы прошлых возлияний, махал рукавом над кипятком, словно сгоняя лишний пар, ссыпал темную труху в ладонь и шептал ей…

Вот об этом я все же рискнул спросить. Родственники, помню, переглянулись, Азамат улыбнулся, что-то прокурлыкал, а Шамшат перевел мне его ответ. В котором тоже не оказалось ровным счетом никакой тайны.

Что же должно получиться в итоге? Цвет у сухих листьев темный, черно-багряный, значит, и чай будет таким или чуть светлее. И конечно, чайной ложки на ведро — недостаточно. Сколько у нас пробователей? Ну да, горстями сыпать придется, всю коробку подчистую. Но сначала…

Они колючие. И шелковисто шуршат в ладонях.

— Мир вашему дому. Процветания вашим семьям. И просто — всего самого доброго. От души и от сердца.

Подозреваю, что оригинальный заговор Азамата звучал несколько иначе, и мне передали только его общие черты, но хуже от такой самодеятельности точно не станет. Теперь остается только закрыть крышку и ждать Васиного пришествия, а потом наблюдать, как он фланирует с чайником и связкой пиал между белыми истуканами.

Значит, это всего лишь символ. Обычай, идущий из глубины веков. Старина, смысл которой в лучшем случае забыт, в худшем — искажен до неузнаваемости. Формальность, бесполезным грузом висящая на плечах потомков.

Почему бы тогда не отказаться от этого пережитка прошлого? И главное, зачем заставлять всех остальных, страдающих собственными дурными привычками, следовать занудному ритуалу? Он же не радует ни одну из сторон.

Не знаю, чем остроносая хочет прельстить своего гостя. Не своей готовкой, это точно. Об услугах каких-нибудь идет речь, не иначе. С ее стороны все понятно: ищет покровителя, в просторечии — крышу. А вот чего не хватает напыщенному князьку?

— Уфф, теперь можно и расслабиться!

Не сказал бы, что Вася выглядит по-настоящему усталым. Такое впечатление, что может еще марафон пробежать и не запыхаться.

— Все на сегодня?

— Ага.

— А я думал, ты еще перед ними танец живота исполнять будешь.

— Что за танец? Да и нет у меня никакого живота…

А взгляд все-таки вниз скосил. Опасливо. В очередной раз выставляя меня круглым дураком с моими безнадежными попытками пошутить.

Избавившись от груды тарелок, кухня стала выглядеть уныло и сиротливо. Единственным положительным свойством наступившей пустоты было то, что стало возможным примоститься на стол в ожидании окончания вельможных расшаркиваний.

Вася, проследив мой маневр, двинулся в ту же сторону, но вдруг застыл статуей. На целую минуту. А потом обернулся ураганом, который сгреб меня в охапку, швырнул к стене и прошипел:

— Ты что наделал, убогий?

Ощущение было такое, будто меня придавило бетонной плитой. И не вздохнуть даже: даром что чужой локоть упирается в мой кадык, собираясь его то ли раздавить, то ли выдавить.

А ты, оказывается, страшный, друг мой Вася. Грозный, беспощадный и неудержимый. И глаза твои, в обычном состоянии серо-буро-голубые, сейчас светлеют с каждым мгновением, наливаясь ослепительным…

Все, кажется, я поплыл. Что ж, семь футов мне под килем и…

Ёпть.

Конечно, после варварского укола предполагать что-то щадящее было нельзя, но делать искусственное дыхание путем встряски всего организма за грудки? Креативно, ничего не скажешь.

Хрясь! Это моя правая щека.

Хрясь! А теперь — левая.

— Очухался?

Скорее наоборот.

— Знаешь, как говорят? Были бы мозги, было бы сотрясение. Так что можешь считать, тебе повезло.

— Язык не отнялся, вижу. Значит, ответить сможешь.

Бешенство из него ушло быстрее, чем мне удалось бы протереть глаза, и трудно было поверить, что человек, минуту назад едва не задушивший меня насмерть, стоит и смотрит на свою неудавшуюся жертву совершенно бесстрастно.

— А был вопрос?

— Что ты сделал с чаем?

— Заварил.

— Так, как я сказал?

— Все манипуляции повторил, в точности: дунуть, плюнуть, растереть.

Пальцы на правой Васиной руке шевельнулись, словно намереваясь сложиться в кулак.

— А в чем проблема?

Он помолчал, слушая своего невидимого собеседника.

— Интендант требует прислать того, кто занимался чаем.

Это еще что за новость? Не ты ли, мой лохматый друг, совсем недавно уверял, что гость даже не притронется к угощению? Наверное, именно поэтому и поручил мне смешать зелье: мол, все равно, что получится.

Видимо, не получилось.

— Бить будут, да?

Васю передернуло, как от удара током, и перекосило. В области лица.

— Иди, — указующий перст вытянулся в сторону дверного проема, — и исправляй то, что натворил.

А и пойду. Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей, как говорится. Еще бы пол под ногами не покачивался время от времени, совсем было бы славно. Тряпку снять тоже не помешало бы, но Васю сейчас лучше об этом не просить: точно задушит.

Впрочем, с другой стороны, может, оно и хорошо. Истуканы, выстроившиеся по стеночкам, закрыли себя от мира наглухо, господин их ряженый тоже недалеко ушел, так что на общем фоне я со своей повязкой особо не выделяюсь. Хотя басмача на этом детском утреннике согласился бы изображать в последнюю очередь.

Но чего Вася-то вдруг так взъелся? Словно я не чай заварил, а угробил всю делегацию плюс невинные детские мечты остроносой Светы о высокопоставленном заступнике. Ничего с дылдами в белых балахонах не случилось: стоят как миленькие. Не понравился чифирь? Сплюньте, и все дела. К тому же это их прямая обязанность — всякую гадость в рот тащить. Неужели нажаловались хозяину? Ну если беда только в этом, могу выпить все, что осталось, залпом. Может, кайф какой-никакой поймаю, а то после Васиного рукоприкладства и впрямь хочется уколоться и забыться.