Комендантский час Иванова Вероника
Переходим на односложные ответы? Плохо. Мне сейчас информация нужна подробная. Обильная даже.
— Скажи, корни эти… да вся оранжерея — что она вообще такое?
— Источник.
— Источник чего?
— Всего, — пожал плечами лохматый.
— И как он работает?
— Да кто ж знает? Это главная государственная тайна дурынд.
— Тайна? В которую пускают всех подряд?
— Почему это пускают?
— Сам посуди. Ты, к примеру. Я. Еще люди там, дальше. Все, кого поймали. Если оранжерея — часть чего-то секретного, зачем нас туда пихают? Неужели не боятся, что кто-нибудь возьмет и…
— Украдет чертежи?
— Типа того.
Парень расхохотался. Звонко и весело.
— Ну ты придумал!
— Скажешь, такого не может случиться?
— Почему? Есть много, друг Горацио, на свете…
— А чего смеешься?
— Если бы можно было проделать то, о чем ты сказал, это давным-давно бы произошло. И дурынды не наводили бы сейчас ужас на свободные колонии. Не все так просто, в общем.
— А как?
Лохматый устало потер лоб над переносицей:
— Вот мы с тобой можем разговаривать. И еще с кучей разного народа. А с травой — нет. Она сама по себе. Если кого и привечает, то только своих. Отпочковавшихся.
— Хочешь сказать…
— Ну да. Они тоже травяные. Может, наполовину, может, на треть. Плоть от плоти. Говорят, когда-то, на заре времен, между ними не было такой связи. Потом появилась, когда начали искать убежище и защиту в джунглях. А теперь дурынды и их сады — не разлей вода, как говорится.
Значит, та женщина-клумба и в самом деле — клумба? Настоящая? Ничего себе! То-то мне чудилось, что за ней все время тянутся какие-то стебли. А вот мужик был вполне самодостаточен в этом смысле. Если не считать осьминога.
— А корсары их? Тоже дети местной кукурузы?
— Нет, конечно. Иначе не смогли бы таскать все, что плохо лежит. В корсары нанимаются. Если есть желание или нет другого выбора.
Сложная у них система получается. Но, видимо, работающая, раз живет и здравствует. И теперь поведение корней становится если не понятным, то хотя бы объяснимым.
Они не просто живые. Они — разумные.
Может, были таковыми изначально. Может, заполучили зачатки разума, когда начали телесно объединяться с будущими друидами. Главное, результат налицо: действуют согласованно и целенаправленно. И от этого, кстати, только страшнее снова переступать порог оранжереи.
А придется. Прямо как с корсарами: и желание кушать присутствует, и альтернативы нет. Но теперь-то я ученый. Ни шага в сторону людоеда. Даже сдвинусь правее центра, чтобы уж наверняка. Пусть руки тянет, пока не надоест.
Значит, вы — мыслящие?
Толстые, тонкие, голые и пушистые, вы не просто болтаетесь в воздухе. Вы тянетесь ко мне. Тычетесь в подставленные ладони. Скользите по плечам. Поглаживаете спину.
Всего лишь питаетесь? Пусть так. Но почему все происходящее куда больше похоже на какой-то ритуал, чем на плановую сельскохозяйственную операцию? Или мне просто отчаянно хочется праздника?
Ну да, до чертиков. Прозябать можно где угодно. Но куда как эпичнее делать это в космосе, среди всяких непоняток и странностей. Я ведь потому и пошел за блондином. Чтобы было что вспоминать на склоне лет. Не тупые физиономии домовладельцев и подсобных рабочих, а…
Звук, раздавшийся слева и чуть впереди, не походил на все ранее слышанные мной в пределах оранжереи. Металлический. Равномерный. Как будто что-то тянули или сдвигали. Всего несколько секунд. Но наступившая после тишина длилась еще меньше.
— Кушать.
Это больше не звучало ни вопросом, ни просьбой. Исключительно утверждением, уверенным и непоколебимым.
Он стоял шагах в десяти от меня. Целиком, во всей имеющейся плоти. Невесть как оказавшийся в моем загоне. Должно быть, кто-то сдвинул решетку и… Выпустил зверя.
— Кушать.
Зубы у него выглядели омерзительно, особенно в подобии улыбки. А вся фигура, которую я теперь мог рассмотреть подробно, подтверждала: у тебя, Стасик, нет ни единого шанса на побег.
Да и куда бежать? Понадеяться, что дверь успеет закрыться, отсекая преследователя? Хорошо, допустим, один раз мне повезет. А дальше? Сидеть и ждать нового захода? Оттягивать предсказуемый финал? Бессмысленно.
— Кушать.
Он делает шаг навстречу. Я пячусь, цепляясь за корни.
В прошлый раз они помогли. Движимые неясно чем, но уберегли от опасности. Так может, и сейчас? Вот только как их попросить?
Что тогда происходило, вспоминай!
Меня поцарапали. До крови. Трава учуяла новую жидкость и…
Снова дать себя порвать? Пойти на мяч, как когда-то?
Это будет рискованно и больно. Зато осознанно. По доброй воле и собственному желанию. И в конце концов, даже такая смерть грандиознее и достойнее, чем удар по затылку в подворотне.
Все, решено. Ни шага больше назад. Пусть приближается.
— Кушать.
С его худобой хорошо просачиваться между корнями: даже не шевелятся. Хотя это-то как раз и странно. Обычно невидимый ветер их раскачивает туда-сюда, не с шибко большой амплитудой, но заметно. А сейчас все вокруг словно замерло. В ожидании? В предвкушении?
Движется только людоед. Правда, и он почему-то замедлился. Растягивает удовольствие, наверное. Понимает, что я от него никуда не денусь, вот и жеманничает.
— Кушать.
Еще шага два, не больше. Слишком широких для меня, но очень даже средних для его длинных ног.
Это так страшно, всецело положиться на кого-то. Тем более на того, чей язык не понимаешь. Да и есть ли он вообще? Медузки перевели бы, найдись в движениях корней хоть намек на слово или образ, а так…
Последний шаг, и людоед нависает надо мной, облизывая тонкие губы.
— Кушать.
Звучит почти признанием в любви. А раз так, то непременно будет прелюдия. Должна быть.
Когтистые пальцы прокладывают дорожки царапин по моей шее, от уха до ключицы. Спускаются еще ниже. Останавливаются на груди и начинают ввинчиваться в кожу, выпуская наружу кровь.
Он смотрит мне прямо в глаза, и только поэтому я улавливаю это мгновение. Момент истины.
Корни приходят в движение одновременно. Десятки, может быть, сотни, копьями вонзаются в людоеда, протыкают насквозь и вздергивают под потолочную решетку.
Он дергается, распятый и растянутый на этой растительной дыбе, но совсем недолго, и в конце концов бессильно повисает, шевеля губами. Может, молится, может, посылает проклятия на мою голову, не знаю: тонкогубый рот уже забит корнями, и их становится все больше. Так много, что они раздирают людоеда на части. Очень-очень мелкие.
Брызги плоти разлетаются по сторонам, но на меня не попадает ни одной: корни ловят их, слизывая прямо из воздуха. Проходит всего минута, и вот уже ровным счетом ничего не напоминает о случившемся. Ни малейшего следа. Нигде.
Волны, колыхавшие лесное море, затихают.
Все кончено. Можно идти?
Ага, как же!
Корни смыкаются вокруг, колодцем, и упруго отталкивают мои пальцы, пресекая любую попытку раздвинуть завесу. А заодно заставляют задуматься, не ошибся ли я в своих умозаключениях. Может, меня тоже сожрут? Просто не прямо сейчас, а попозже? На десерт?
Но страха все равно нет. Ни капельки. И это чертовски странно, потому что лифтов и крохотных каморок без окон я боюсь с детства. До заикания.
Когда даже не знаешь, что делать, остается только ждать. У моря погоды. Дождичка в четверг. Любого события, которое вновь запустит ход жизни. Пусть это будет хоть снег посреди…
Снег?
Он вдруг начинает сыпаться сверху, сверкающий, будто в солнечных лучах. Только вот здесь-то нет ни одного источника света, так почему же…
Каждая холодная искорка колет и одновременно жжет кожу, в следующее мгновение бесследно тая. А потом тихая метель вдруг заканчивается, и корни расступаются, открывая вид на знакомую просеку.
Все стало прежним?
Похоже.
Но я — нет.
Мысли, в полном согласии с ощущениями, были ясными и простыми.
Нет ничего нового под солнцем, как доходчиво объяснил товарищ Экклезиаст. И не надо быть главным аналитиком ЦРУ, чтобы разобраться в ситуации.
Королева обиделась. Может, даже оскорбилась. Кто знает, вдруг я сорвал ее самый любимый цветочек? В любом случае, не мстят обидчику только святые: остальные ни за что не удержатся от соблазна. Особенно если обладают всей полнотой власти и бла-бла-бла.
Удивляет, что меня не прикончили еще там, на главной клумбе. Потому что не царское дело — руки марать? Наверное. Или присутствие Гриши сдержало порыв благородной ярости? А, не важно. Как любят талдычить в английских детективах, на злодея однозначно указывают три вещи: средство, мотив и возможность. И все они налицо.
Видимо, только в цивилизованной части Вселенной людоедов оставляют на свободе, а варварам-друидам такая педагогическая практика не указ. Был ли он тут один, вот в чем вопрос. Хотя, и это не важно. Что бы ни случилось в просеке оранжереи, там я в полной безопасности. А вот здесь, в веренице решеток…
— Опять что-то примерещилось?
О, лохматый закончил очередную прополку? Надо же, а я и не заметил. Потому что смотрел на дверь, но ни фига не видел.
— Нет. Все спокойно. В Багдаде теперь все будет спокойно.
— А чего тогда чешешься?
И вовсе не чешусь. Вытираю ладони. Бесперспективное занятие, конечно, потому что плечи давно уже стали скользкими от пота, и я всего лишь размазываю…
Сок. Желто-розовый, как сукровица. Он приобрел такой оттенок после расправы над людоедом. А еще стал чуть солоноватым на вкус и больше не собирался утолять жажду. А мне, как назло, чертовски хочется пить.
— Да все в порядке.
Он не поверил. А когда сосчитал сморщенные комочки, усеивавшие пол моей камеры, присвистнул:
— Ну ты даешь! Говорил же, не увлекайся.
Что можно сказать в свое оправдание?
— Я их не ел.
— Ага. Ел, пил… Те же яйца, только в профиль. Но если процесс пошел… Ты так долго не протянешь.
А зачем вообще что-то тянуть? Едва королева узнает о провале своего гениального плана отмщения, тут же придумает новый. Может, более изощренный, а может, наоборот, простой, как правда. И обязательно добьется поставленной цели.
— За тобой когда явятся?
Вот какая ему разница? Хотя догадываюсь. Есть порода людей, любящих давать советы, вмешиваться не в свое дело и управлять чужой жизнью, и лохматый, похоже, из их числа.
— Никогда.
— Шутить ты не умеешь.
— А я не шучу.
Он сел, лицом ко мне, и как-то странно сощурился:
— Отказались?
— Не знаю.
— А чего тогда раньше времени киснешь? Может, деньги еще не собрали, только и всего. Дурынды, конечно, обычно много не просят, но за такого, как ты…
Редкий экспонат. Раритет. Образец с витрины. Окаменелость.
— Никто ничего не просил.
— Да ну? У них с этим делом не ржавеет: только адрес назови.
— Нет никакого адреса.
Глаза лохматого окончательно превратились в узкие щелки:
— Не спрашивали? Быть того не может!
— Спрашивали.
— Ну и?
— А я не сказал.
Парень недоверчиво цокнул языком:
— Врешь. Дурынды умеют вести беседу. И если задают вопрос, всегда получают…
Возможно. Мне трудно оценивать мастерство, о котором идет речь. Зато я успел хорошо понять одну вещь:
— Иногда ответа просто не существует.
— Как так?
Должно быть стыдно признаваться в своей ограниченности. Должно же? А вот фиг. Мне все равно. Полная апатия в душе и теле. Видимо, и в самом деле переел. То есть перепил.
— Адрес. Я его не знаю.
— Бред! Тебя же откуда-то сюда притащили?
Если бы мысли не были настолько вязкими, я бы сейчас удивился. И наверное, насторожился. Зачем все это надо человеку, знающему меня без году неделя? Советы, волнения, посильная помощь… Прямо-таки добрый самаритянин. Нет, конечно, всякое бывает, но в благотворительность на пустом месте верится с трудом.
— Притащили.
— И ты не знаешь, где находился?
Субъективно? В общих чертах. Объективно — понятия не имею.
— Адреса мне не называли.
— Ну хорошо, допустим, ты и там был… несвободен. Но уж тот-то, кто тебя выкрал, должен знать место!
Я тоже об этом думал. Пару минут. Пока из разговора королевы и ее корсара не стало ясно, что их сторона первый шаг делать не собирается.
— Наверное.
— Так почему…
Рассказать? Не военная же тайна.
Хотя в каком-то смысле именно она. Тайна. И очень даже интимная. А лохматый сосед вполне может оказаться засланным казачком, поэтому не стоит упоминать имена и даты. Но все остальное — вполне.
— Вот ты удивился, встретив меня здесь? В смысле, одноклеточного?
— Ага.
— И они удивились.
— Значит, пока дурынды не узнают то, что хотят…
— Будут сидеть на попе ровно и ждать звонка.
— Которого не будет?
— Ну раз не было до сих пор, чудо вряд ли случится.
— И что же получается?
Замкнутый круг, конечно.
— Играть в «кто кого переупрямит» можно бесконечно.
Справедливое замечание. За одним только нюансом:
— Это у них не получится.
— Почему?
— Я столько не проживу.
— Вот же бред! — Лохматый уперся затылком в дверную створку. — Обе стороны в глухой обороне, а на линии фронта всего один…
Сильно сомневаюсь, что мою участь можно изменить. Даже если королева получит весточку от блондина, вряд ли жажда наживы окажется сильнее обиды. Только в случае уж очень щедрого предложения, которое попросту невозможно.
— Не парься.
— А?
— Не твоя же проблема.
— Ну, в общем…
Да и не проблема вовсе. Ходы расписаны вперед до победного конца, и остается только дождаться, когда первая из фигур начнет движение.
— А тебя самого все это не волнует?
— Я тут ничего не могу поделать, так что, да.
Стасик у нас кто? Переходящий приз. Вымпел, кочующий со столика на столик. Что, где, когда, зачем? Знать — не знаю. Понять — не могу. Подрыгался немного на ниточках, и хватит. Теперь буду просто наблюдать, как завещали мудрые китайцы. Ну да, в том самом пассаже про реку и трупы врагов. Один, кстати, уже благополучно проплыл мимо. И если даже второй будет моим, можно считать, что жизнь прожита не зря.
— Но должен же быть какой-то выход.
Он когда-нибудь успокоится? Хотя пусть его развлекается. У меня скоро свидание с корнями, а там, глядишь, все и рассосется.
— А если тебе…
Лохматый явно собирался погнать очередную волну бесполезных теорий, но заткнулся на полуслове, потому что в тишине служебного коридора раздались шаги.
Наверное, это было событием из ряда вон, но апатия, продолжавшая нарастать, не позволила мне даже повернуть голову в сторону нежданных визитеров. И только когда они остановились, причем совсем близко, любопытство наконец пересилило лень.
— Этот? — спросил мужчина с одутловатым лицом.
— Он самый, — процедила остроносая женщина.
Речь шла не обо мне, слава богу, потому что парочка эта выглядела, прямо скажем, подозрительно.
Общая округлость мужской фигуры сильно напоминала формы королевы, а стебельки, которыми бурно порос зеленый мундир, и цветок, корнями оплетающий шишковатую голову, однозначно свидетельствовали: та же порода. Друид то есть. Скорее всего местный охранник. Ну, в крайнем случае, начальник охранников.
Женщина, напротив, выглядела его полной противоположностью. Высокая, сухая, смуглая и темноглазая, она чем-то напоминала индианку, и эффект многократно усиливался одеждой. Цветастым пончо, воскрешающим в памяти горы Южной Америки, мохнатых лам и прочие аналогичные достопримечательности. Под ним, конечно, было надето что-то еще, но переплетение узоров притягивало взгляд, мешая рассматривать другие детали. Заметно было лишь то, что в руке посетительница держала скатку из такой же пестрой ткани.
— Ласточка моя! — расцвел лохматый, мигом оказываясь на ногах. — Не прошло и полгода!
Стало быть, по его душу прибыли? Счастливчик.
— Следовало бы дольше тебя тут помурыжить, — хмуро заметила остроносая, — на пользу бы пошло.
— И все-таки ты примчалась по первому…
— Могу и передумать.
— Все, молчу, молчу! Я же знаю, как ты меня любишь.
Женщина скривилась, отчего ее лицо стало совсем некрасивым, но вместо адекватного ответа только молча кивнула тюремщику, и решетка пошла вниз.
— Выметайся.
Второй раз лохматый себя просить не заставил: убрался из клетки, кажется, даже перепрыгнув через не успевшие еще исчезнуть в полу прутья.
— Уф! Как же я рад тебя видеть!
Наверное, он собирался подкатить к своей спасительнице с объятиями или чем-то еще, но взамен получил скаткой в грудь:
— Прикройся, бесстыдник.
Пока парень распускал ремешки и разворачивал яркое полотнище, женщина повернулась, собираясь уходить. Но не тут-то было.
— Ласточка моя, погоди хлопать крылышками!
— Чего еще?
— Ты сегодня при деньгах?
Я бы от такого взгляда шарахался, как от огня, а лохматый ничего, выстоял. Даже глазом не моргнул, только улыбнулся еще шире:
— Так при деньгах или нет?
Женщина подошла к нему вплотную, так, что чуть не уткнулась своим носом в его.
— Варс, голубь шизокрылый, ты же знаешь: такие вопросы задавать неприлично.
Интересное замечание. Неужели финансовое положение для них — куда более интимная вещь, чем…
— А про возраст, значит, можно?
О, теперь и на меня посмотрели. Мрачно-мрачно. И не будь вокруг решеток, я бы уже бежал прочь со всех ног.
— Цирк уехал, а клоуны остались, — резюмировала остроносая. — В основной труппе что, пополнение?
— Ага-ага! — радостно закивал парень, который в моем каталоге знакомых теперь навсегда прописался как Вася. — Собственно, я потому и…
— Номер не пройдет.
— Ласточка моя!
— Он тебе кто?
— Э…
— И кто он вообще? — Женщина всмотрелась в мое лицо внимательнее, то сдвигая, то раздвигая брови. — Бескрылый?!
Еще одно название для меня? А что, звучит лучше «одноклеточного». Хотя тоже обидно. Вроде как прямо указывает на ущербность.
— Ласточка моя, это совершенно не важно!
— Ну да, ну да. Зная тебя и твои выкрутасы…
— Вот честно, положа руку на сердце! Не для себя прошу. Для доброго дела.
— С этого все будущие мошенники начинают.
— Ласточка моя!