Детонатор Тамоников Александр

Только передаваемые из уст в уста сплетни становятся мифами

В полдень по всем каналам российского телевидения сообщали следующее:

«Число жертв проснувшегося в Индонезии вулкана Мерапи, что на индонезийском языке означает «огненная гора», возросло до 30 человек. В ночь со вторника на среду Мерапи, расположенный в провинции Центральная Ява, в непосредственной близости от одного из важнейших городов самого густонаселенного индонезийского острова Ява – Джокьякарта, произвел серию мощных выбросов камней и вулканического пепла.

Одиннадцать обуглившихся тел еще не опознаны. Со слов очевидцев, десять из них граждане России. Об этом заявил новостному Интернет-порталу Detik.com руководитель джокьякартской больницы «Сарджито». Всего в госпитале с ожогами различной степени и проблемами дыхательных органов сейчас находится до 20 пострадавших.

По словам заместителя губернатора, общее число беженцев неизвестно. Однако только в районе Магеланг уже открыли 29 временных лагерей.

Учет эвакуированных осложняется тем, что часть склонов Мерапи относится к провинции Центральная Ява, а часть – к особому округу Джокьякарта. К тому же многие крестьяне пытаются вернуться домой. Делается все возможное, чтобы остановить их, ведь там нет жизни.

Сгорело все: деревья, фермы, дома. Все покрыто толстым слоем пепла», – такими словами закончил свое выступление представитель местных властей.

Если сны снятся на иностранном языке, ложитесь спать с переводчицей

Отужинав запеченной на углях рептилией, ничем не отличающейся от курятины, Феликс отправился спать, а Глеб заступил на дежурство. Через два часа они сменились. Поначалу часового пугали пролетающие над головой крылатые собаки, но вскоре он привык и к ним. Впервые в жизни ему доводилось слушать в ночи такое разнообразие птичьих голосов.

Товарищи несколько раз сменили один другого, и перед рассветом снова пришел черед Феликса. Он подбросил дров в костер, и языки пламени принялись жадно лизать свежие поленья. Пламя росло на глазах и в его пляшущих языках ему привиделись горячие испанки. Впервые за много дней захотелось близости с женщиной. Размечтавшись, он заснул, и во сне его посетили эротические фантазии, в которых, как большинство мужчин, он ласкал пышную женскую грудь.

«Необычайно хрупкая девушка в шортиках и футболке на голое тело стояла на островке и, улыбаясь, махала мне рукой. Я бросаю якорь на минимально допустимой глубине и прыгаю с катера в морской прибой. На мне только плавки и большая белая рубаха с длинными рукавами. Солнце стоит высоко, не хочу обгореть. Невероятно тонкая футболка девушки почти не скрывает красоты ее тела. Соски едва заметны и, кажется, что они вовсе спрятались в полусферы груди, а мне безумно хочется, чтобы они превратились в тугие бутоны, в вишенку на пирожном.

Я касаюсь девушки, она не отстраняет моей руки. Осмелев, приподнимаю ее футболку, обнажив янтарное тело. Ее груди коснулись моего торса, и словно электрический разряд прошел сквозь солнечное сплетение. Укротив дрожь, припадаю губами к укрывшемуся соску. Мягкий, как мочка уха, он начинает расти прямо у меня во рту. Кровь приливает к моему «хомячку», доселе спокойно спавшему на мешках. Проснувшись, он встал на мешки, вытянулся во весь рост и от натуги надул покрасневшие щеки…

Вдруг чей-то голос останавливает меня: «Она еще слишком мала для того, о чем вы думаете. Ей всего двенадцать, мистер». Эти слова только усиливают мою эрекцию. Представляете, только двенадцать, и такая большая грудь! Я оглядываюсь вокруг. Никого нет! И вдруг я вижу себя как бы со стороны и мне самому двенадцать лет…»

Выражения «свободная любовь» и «жидкий стул» понятны, но смысл смущает

– Салага?! С кем протрахал нашу жизнь?! – услышал Феликс грубый окрик Глеба, ворвавшийся в его прекрасное сновидение, но глаз открыть не смог.

Он попытался вскочить с закрытыми глазами, но они открылись сами, оттого что в грудь больно уперлось что-то острое. Оказывается, они окружены туземцами, и их копья, украшенные пестрыми перьями, упираются в тела русских. Поодаль стояло десять лучников с луками наготове.

– Нравится картина, Миклухо-Маклай хренов?! Своих мы как-то просчитать можем, а этих папуасов как? Небось, и копья у них отравлены. Чуть пырнет и издохнешь. Явно вымазаны слюной какой-то ядовитой твари. Тут и переливание крови не поможет. Буйвол за двадцать четыре часа сдыхает, а мы к обеду дуба дадим. Так что, «руссо туристо», не рыпайся. Ты и так за сутки две ошибки сделал. Не соверши третьей, фатальной, – выругал товарища Глеб.

Феликс только кивнул головой.

Туземцы жестами приказали им вытянуть руки вперед. Путешественники беспрекословно повиновались. Их связанные руки привязали к бамбуковой жердине, положенной им же на плечи и примотанной шнурами из сырой кожи к их крепким шеям. В такой упряжи никто никуда не рыпнется.

– Слышишь, турист, по всем признакам, это кожа предыдущих лохов, похожих на нас, – съехидничал Глеб, обращаясь к Феликсу.

Тот ничего не ответил. Его достала двухнедельная гонка за собственной жизнью, и он был готов, как жертвенный агнец, подставить горло под ритуальный нож.

– Ладно, Феликс, не дрейфь! От Хозяйки ушли и от папуасов уйдем, – попытался подбодрить его Глеб.

Папуасы не только забрали все вещи, но даже доели остатки крокодилятины. Затем взялись за палки, к которым были привязаны друзья, и трусцой засеменили в неизвестность, заставляя пленников поддерживать ритм движения. Петляя, шли все время в гору и через два часа вышли на горное плато. Пленникам расслабили ремни на шеях и дали попить какой-то слегка горьковатый, но ароматный травяной настой. Затем усадили на бревно, как на спортивного коня. Они получили возможность отдышаться и осмотреться по сторонам.

К их огромному удивлению, площадку среди гор окружали родные подмосковные дубы. Плато располагалось на высоте не ниже полутора тысяч метров над уровнем океана, и потому здесь было не так жарко, как внизу, а глазам открывалась великолепная панорама: два дымящие вулкана среди изумрудных джунглей, а вдали за ними в цвет неба синел океан. Если бы не путы и осознание того, что ты пленник, можно было бы представить себя попавшим в рай при жизни.

Возле больших, не менее двух метров в обхвате, дубов, стояли бамбуковые хижины, покрытые пальмовыми листьями и травой. Они расположились, создавая круг метров сорок в диаметре. Входом в жилища служил лаз с порогом из грубо тесаного бревна высотой сантиметров сорок. За порогом просматривалась дверь, сделанная тоже из бамбуковых жердей. Возле каждой хижины был обустроен небольшой очаг, сложенный из камней с вогнанными в землю рогатинами и перекладиной на них. Каменный очаг в центре площади достигал двух метров в диаметре и представлял собой яму метровой глубины, с выложенными камнем стенками.

Оказывается, они окружены туземцами, и их копья, украшенные пестрыми перьями, упираются в тела русских.

Вокруг очага были установлены шесть камней высотой в полметра, и на них лежали две толстые жерди.

Только написавший завещание оставляет за собой последнее слово

– Ты как, Феликс? – поинтересовался Глеб.

– Вроде живой, – ответил тот, продолжая осматриваться.

Весьма многочисленное население деревушки преимущественно состояло из немолодых женщин, ужасно тощих, с обвислой, как уши спаниеля, грудью, в набедренных юбках-абажурах из высушенной травы или пальмовых листьев. Те, кто был моложе, лет двадцати пяти, выглядели более привлекательно. Их округлые формы не вызывали отвращения.

Несколько пожилых мужиков были похожи на ходячие скелеты, обтянутые кожей. И что забавно, каждая особь мужского пола носила на детородном органе конусовидную трубку желтого цвета, с тонкого конца загнутую в колечко.

Знакомство пленников с местностью и населением было прервано приходом двух коренастых туземцев. Одного, держащего в руках лук и десяток стрел, украшали налобная повязка из сырой кожи и браслеты из перьев. У второго, несущего почерневшую мумию, находящуюся в позе эмбриона, в крылья носа были вставлены клыки дикого кабана. У обоих трубочки на фаллосах были прямыми. Подойдя к пленникам, аборигены стали совершать вокруг них ритуальный танец, аккомпанируя себе голосом.

– Глеб, как ты думаешь, почему у всех трубочки загнуты, а у этих прямые? – поинтересовался Феликс.

– Я думаю о том, как бы нам отсюда выбраться, а его чьи-то члены волнуют. Больной!..

– Почему сразу «больной»? Интересно ведь. Я раньше такого нигде не встречал. Может, мы с тобой племя какое-то новое открыли, о существовании которого никто не знал?! – пустился в размышления Феликс.

– Я даже знаю, почему о них никто до сих пор не знал, – ответил Глеб.

– Мне очень интересно твое мнение. Продолжай.

– Да потому, дурья твоя башка, что всех первооткрывателей, таких как мы, они съедали. А «концы» у всех загнуты для того, чтобы они своими погнутыми стручками не портили гарем, принадлежащий этим двум вурдалакам, устроившим перед нами пляски, – выдвинул гипотезу Глеб.

– Ух ты! Очень похоже на правду…

Жизнь перед смертью все время дорожает

Высоконаучную беседу друзей по несчастью прервали подошедшие воины. Развязав пленников, они перевели их к гладко вышлифованным доскам. Нехитрая конструкция позволяла менять положение досок, то ставить их вертикально, то опускать вниз. Располагались эти устройства напротив хижины, выглядевшей значительно больше и наряднее остальных. Пленников раздели донага и привязали к доскам, а доски опрокинули так, что их головы оказались внизу.

– Знаешь, зачем это они делают? – спросил Глеб.

Феликс не ответил. У него явно сдали нервы, потому что он весь дрожал от испуга.

– А я знаю, – чтобы кровь лучше стекала, когда нам перережут горло, – не дождавшись ответа, предположил Глеб. – Наши тела обескровятся, и мясо станет белым-белым.

Феликс чуть было вовсе не отключился, но тут доски снова перевернули, и теперь пленники стояли ногами на привязанной к доске подножке. Кровь отхлынула от головы, стало легче соображать.

На противоположной стороне очага на пеньках восседали: мумия, вождь, шаман и четыре десятка женщин всех возрастов, от подростков до древних старух. В середине очага туземцы разложили небольшой костер и все время подбрасывали в него свежие поленья, превращая дерево в древесный уголь. Когда угля накопилась целая куча, в него стали класть камни расщепленной с одного конца жердью. Вставленная в расщелину палка меняла ширину захвата. Вот такие получились деревянные щипцы.

Папуасы притащили три кадки, выдолбленные из цельных кусков толстого дерева, поставили их перед очагом, заполнили водой и стали жердями-щипцами таскать в них раскаленные камни. Те шипели, разбрызгивая и одновременно нагревая воду. Когда вода закипела, женщины всыпали в нее какие-то травяные смеси, наполнившие воздух приятным ароматом.

Теперь к очагу подвели и поставили на небольшую площадку, вымощенную камнем, небольшого, килограммов на сорок, поросенка.

У него были точно такие клыки, как у шамана, только поменьше и торчали изо рта, а не из носа. Четверо мужчин крепко удерживали поросенка за ноги, лишив его возможности двигаться. Лучник натянул тетиву и пустил стрелу ему точно в сердце. Кабан упал, забился в конвульсиях и вскоре затих. Сняв путы с ног кабанчика, туземцы положили его на спину, а чтобы не опрокидывался, подперли с боков камнями. Поверх туши набросали сушеной травы и подожгли. Вскоре запах трав сменился смрадом горящей шерсти. Когда трава сгорела, кабана уложили на живот и повторили процедуру депиляции огнем. Феликс не удержался и срыгнул желчью…

За это время вода в кадках, видимо, немного остыла, и четыре женщины взялись омывать пленников, натирая их тела какой-то кашицей, очевидно, моющим средством местного производства. К третьей кадке подошли двое мужчин и начали точно такую же процедуру омовения туши кабана.

Дипломатия – это умение подлить масла в огонь, не обжигая своих рук

– Ну вот, братан, предстанем пред Господом чистые и благоухающие, – комментировал происходящее Глеб.

И если его пробило на красноречие, то Феликса происходящее ввело в ступор. В очаг подбросили еще дров.

– Во, блин, дают! Они нас адреналинят, чтобы мы издохли от разрыва сердца, – не унимался Глеб. – А для этих, что глядят на нас, все происходящее вместо театра. Видать, им не впервой подобное действо. Гляди! Вот уроды, тычут в нас пальцами и гогочут что-то на своем, предвкушая дальнейшее развитие «пьесы».

После этих слов Феликса снова стошнило, но к нему тут же подбежали женщины и быстро все смыли.

– Эко они нас очищают! Хотят, чтобы в желудке пищи не было. Думаю, скоро и до клизмы дойдет, – подливал масла в огонь Глеб.

Феликс ничего не ответил. Ему было все равно. Еще немного, и клизму делать не придется. Его продолжало бить в конвульсиях, желание опорожнить мочевой пузырь и кишечник становилось неподконтрольным, и он не стал сопротивляться. «Крутой» Глеб, глядя на товарища, проделал то же самое за компанию. То ли не такой уж крутой, то ли стадный рефлекс сработал, то ли подействовал «компот», которым их напоили туземцы.

Наблюдавшие за всем происходящим папуасы обменивались какими-то мыслями и дружно что-то выкрикивали, казалось, еще немного и они, хлопая в ладоши, закричат «браво!», «бис!». Женщины быстро все смыли, и через минуту никаких следов отходов жизнедеятельности не осталось. Пленники вновь были чисты и благоухали точно так же, как выскобленный кабанчик. Под всеобщий гогот тушу насадили на шест, лежавший рядом с очагом, и двое папуасов водрузили ее над горячими углями очага.

Заходящее солнце, описав по небу дугу, упало прямо в дымящий кратер. Картину рая сменила картина ада.

А ведь не табак курил классик, когда писал: «…и дым отечества нам сладок и приятен»

Шаман поднялся и подкурил трубку.

– Вот гад, сам допинг принимает, а нас заживо жрать будут. – Узнав сладкий запах марихуаны, Глеб отчаянно заорал: – Слышь, шаман, дай и нам отъехать без боли! Оставь покурить!

Папуасы вряд ли поняли, о чем он кричал, но почему-то радостно заулюлюкали. Немного покурив, шаман взял пустую тыкву и стал палочкой выбивать ритм, кружась в причудливом танце. Время от времени он останавливался и делал пару затяжек.

После этих слов Феликса снова стошнило, но к нему тут же подбежали женщины и быстро все смыли.

Окончательно стемнело. Кабанчик истекал топленым салом. Жир, падая на угли, вспыхивал яркими вспышками, как стробоскопы на дискотеках, выхватывая из темноты и фиксируя гротескные движения шамана. Когда его коричневое тело стало пепельно-серым от пота и пыли, он остановился и что-то зычно прокричал. Несколько сидящих по обе стороны от вождя женщин поднялись и, взяв в руки кокосы, подошли к пленникам. Они обмакнули ладони в маслянистый сок ореха, и сорок пальчиков одновременно коснулись мужских тел, и не только в местах, общепринятых в классическом массаже. Прикосновение этих пальчиков к некоторым зонам способно было привести в состояние «полной боевой готовности» любого здорового мужчину.

«Кто бы мог подумать, что в подобной ситуации можно вызвать эрекцию! – изумился Феликс. – Видимо, инструмент для секса подчиняется совершенно другим законам. И не только мой. Судя по всему, Глеб был переполнен теми же ощущениями, и если массаж не прекратится, то наши распираемые желанием «агрегаты» устроят шоу под названием «извержение вулканов».

Лишь единожды жена взяла кредит в банке спермы, а я всю жизнь возвращаю, сил моих более нет…

– Слышь, Фел, – чужим голосом заговорил Глеб, – я много знаю о каннибалах, но о таких извращенных приемах приготовления пищи слышать не доводилось. Может, ты чего в курсе?

– Неужели здесь процветает каннибализм? – спросил Феликс, явно ожидая услышать, что это шутка.

– Почему бы и нет? В этой стране тысяча вулканов, больше сотни из них действующих. Кто здесь этих туристов считает, коли кто пропадет? Да их и не ищет никто. Одним больше, одним меньше. Уходя в джунгли, мы сами подписываем себе приговор. И никто за нас не ответчик…

Пока он говорил, доски опустили в горизонтальное положение и тела привязанных оказались на уровне коленей женщин. Шаман вновь что-то прокричал и ударил палочками по тыкве. Две женщины переступили через лежащих мужчин, и их мягкие, горячие ляжки коснулись лодыжек Феликса. Сознание перестало управлять телом и переключилось на инстинкты.

Все его тело напряглось. Его больше не интересовало, что происходит с Глебом, потому что ритмичные удары по тыкве привели женщину в движение. Прижимаясь к ногам мужчины, она медленно перемещалась к его пульсирующему в такт сердца «жерлу». Феликс до ломоты напряг связанные руки и ноги, будто не только вершина «вулкана» готова была войти в раскрытый «космос», но и все его тело. Он прикрыл глаза, и сквозь сомкнутые веки теперь проникали только багровые вспышки от костра. Все его нутро клокотало от возбуждения, словно лава, готовая вырваться наружу из недр от малейшего толчка. Женщина остановилась именно там, где надо. Как актиния нащупывает щупальцами жертву, так Феликс верхушкой «кратера» ощутил прикосновение «хищника»…

Раздался крик шамана, и наступила тишина, нарушаемая только шипением капающего на раскаленные угли сала. «Хищник» заглотил свою «жертву», и тишину взорвали звериные рыки и неистовые стоны. Было не разобрать, кто попал в западню, «жертва» или «хищник». Но вскоре звуки стали свидетельствовать о том, что оба они получают наслаждение. Со временем «хищник» оставил «жертву», как будто она ему стала не по вкусу. Сменяясь, «хищники» играли с «жертвой», доводя ее до исступления, затем в одно движение заглатывали, а испив соки, выплевывали. И только когда ухищрения «хищника» перестали будить в «жертве» желание сопротивляться, игра закончилась.

Помните! Ваша улыбка – сильнейший раздражитель оппонента

Вождь в сопровождении шамана и воинов подошел к парням. Шаман что-то произнес, и все, включая вождя, широко улыбаясь, поклонились Феликсу и Глебу.

– Гля, какие вежливые! Видимо, говорят: «Ничего личного, мужики, просто мы так живем. Сперва мы вас «отымели» до потери пульса без вашего на то согласия, а теперь съедим, раз вы на большее не способны».

– Ты прав, Глеб. Папуасы нас съедят, как съели бы наши соотечественники. Просто в России мы находимся на более высоком уровне развития: живем в квартирах, кто повыше рангом – во дворцах, но при этом остаемся каннибалами. Вот так, в открытую, сожрать человека мне представляется куда гуманней, чем втихаря «иметь» на протяжении всей его жизни, откусывая по кусочку каждый день.

Разглагольствования Феликса были прерваны багровым отблеском металла в занесенной над его головой руке вождя. Видать, решив, что внутренности пленников полностью очищены, а сами они находятся в состоянии полного расслабления, папуасы закончили свой ритуал.

Феликса убивали, целясь мачете в голову, а он был спокоен, как никогда, и испытывал полное безразличие к жизни!

Секач просвистел возле левого уха, и лезвие тюкнуло в доску.

«Во, мужик эротики насмотрелся, видимо, руки дрожат от перенапряга», – пронеслось в его еще думающем мозгу.

Теперь просвистело возле правого уха.

«Опять, что ли, мимо?» – не успел возмутиться Феликс, как его руки стали свободными.

Одним ударом вождь освободил его ноги от пут, но Феликс по-прежнему оставался на месте. То же проделали и с Глебом. Им принесли их одежды и жестами предложили одеться. Поняв, что их не собираются убивать, по крайней мере сегодня, Феликс сполз на землю растаявшим мороженым и мгновенно уснул. Глеб не стал утруждать себя выбором позы и последовал примеру товарища.

Вечерело… Солнце, пробиваясь сквозь щели, бросало косые лучи на пол. В хижине вождя, где пленники проспали почти сутки, никого не было. Только копченая мумия молча наблюдала за ними.

– Как самочувствие, Глеб? – поинтересовался Феликс.

– Как выжатый лимон. Оболочка есть, но совершенно пустая.

– Я ни разу не просыпался, а ты?

– Аналогично.

– Все, из-за чего люди встают, у нас на неделю вперед изъяли.

– Я так понял, что жрать нас не собираются, иначе не развязали бы и не положили бы спать в царских палатах, – сделал умозаключение Глеб.

– Похоже на то. Ну что, встаем и идем в разведку?

– Только не разведку боем, солдат, – отрезал Глеб.

Когда они вышли из хижины, их поприветствовало все племя. Вождь и шаман, расплываясь в улыбке и жестикулируя руками, что-то говорили, обращаясь к гостям. Глеб тоже улыбался и показывал жестами, что хочет пить и есть. А еще они сходили бы в туалет. Последнее ни вождь, ни шаман не поняли. Тогда Глеб с Феликсом, обойдя хижину, отошли за дубки, и не ошиблись. Там были вырыты углубления в земле, куда местные жители справляли нужду.

По возвращению в хижину их ждало питье. Вчерашние пленники, а ныне гости припали к воде, налитой в скорлупу кокосовых орехов, и не могли напиться. Затем, расстелив на полу пальмовые листья, женщины разложили плоды и мясо кабана, на которые гости накинулись с волчьим аппетитом и акульим остервенением. Закончив трапезу, поклонились вождю и жестами показали, что хотят отдохнуть, и вновь провалились в сон.

Проснувшись с рассветом, вместе с вождем вышли наружу и по-простому, по-свойски, все вместе сходили «до ветру». Вождь объяснил, что нужно скрестить струи. После позавчерашней чистки «оружия» наши мужики были готовы попасть с двух метров хоть в пять копеек. По завершению обряда вождь с шаманом обняли бывших пленников, и вместе они уселись перед главным очагом. С помощью жестов и рисунков на песке начали изъясняться и после двухчасового «коллоквиума» поняли следующее…

…Племя постигла беда. В реках завелся маленький паразит, поражающий мужские семенники и делая мужчин бесплодными. Потому они вынуждены были прибегнуть к такому способу оплодотворения. Пройдет девять лун, и у женщин появятся дети, много детей. Гости свободны в выборе оставаться или уйти. Им дадут проводника, который доведет их до ближайшей цивилизации.

Слова «много детей» почему-то сильно зацепили Феликса и врезались в память.

С Мигелем и Путу друзья встретились только через сутки. Возвращение в цивилизованный мир не ознаменовалось ничем примечательным.

Деньги не избавляют человека от желаний, но вот желания избавляют от денег

Зимние Меленки встретили молодую пару крепким морозцем. Увидев на привокзальной площади торговые палатки, Лиза, как всякая женщина, заявила, что ей необходимо сделать небольшие покупки. Не отпуская ее ни на шаг, Юра снял в банкомате немного наличных. Они складывали в пакет покупки, как кто-то тронул его за плечо. Юноша обернулся и увидел мужчину лет сорока пяти.

– Вы Юрий? – спросил незнакомец.

– Да, – ответил молодой человек.

– А я Митрич, Николай Дмитриевич Буянов, лесник местный. От Феликса Сергеевича я. За вами послан. – На его смуглом и обветренном лице заиграла приветливая улыбка.

Юра отметил, что весь облик нового знакомого как нельзя лучше соответствовал его представлению о лесниках. Люди, подолгу живущие в единении с природой, которую городские привыкли считать глухоманью, какие-то особенные. Борода и усы у них совсем не такие, как у городских побирушек или вальяжных снобов, посещающих парикмахерские.

– Вот так здорово! – обрадовался юноша и поспешил представить свою спутницу: – Моя жена Лиза.

Девушка улыбнулась очаровательной улыбкой и протянула мужчине ладошку, которая утонула в его пятерне. Рука Митрича оказалась крепкой и в то же время чуткой.

– Если хотите купить каких лакомств или еще чего, то скупайтесь. От моей избы до ближайшего магазина верст двенадцать, – посоветовал он.

– Нам много чего надо купить, да руки уже заняты! – разволновалась Лиза.

– Это мы поправим, дочка. Видишь, вон там стоят дровни? Лошадка в них пегая запряжена. На них свое добро и грузите.

Подхватив пакеты, молодые люди поспешили за Митричем. В санях на мохнатой шкуре лежала собака. Казалось, ей не было до них никакого дела. Когда лесник принялся укладывать пожитки на соломе, Лиза поинтересовалась:

– А вещи наши не украдут, пока мы за покупками ходить будем?

– Что ты, милая! Шайтан не позволит.

– Удивительное имя у вашей собаки, – отметил Юра, но все-таки высказал сомнение: – Только она какая-то смирная.

– Это потому, что вы со мной подошли. К тому же по природе своей он не агрессивен, но по силе с волком наравне.

Лиза, казалось, хотела скупить все, что было в продуктовых палатках. Митрич остановил ее, пояснив:

– Брать только то, что не замерзнет на морозе. Нам от вокзала тридцать верст до дома ехать.

Пока молодожены отоваривались, лесник заполнил покупками свой огромный рюкзак.

– Как вы насчет того, чтобы пока не тронулись в путь, червячка заморить? – предложил он.

– Мы давно есть хотим, только не решались признаться, – обрадовалась Лиза.

– Вы, небось, все больше по кафе питаетесь?

– Что вы! Скоро девять месяцев, как сами готовим, – ответила девушка и, опустив глаза, машинально погладила себя по животику.

– Ну, тогда минут через десять-пятнадцать отобедаем. Вот только выедем из людного места на простор.

Что мешает танцору, помогает певцу

Проведя небольшой инструктаж, Митрич усадил ребят в сани и со словами «Но-о-о, милая!» дернул за поводья. Лошадь пошла шагом по заснеженной обочине, а затем потрусила рысцой. Проехав под железнодорожным мостом, санный экипаж свернул в поле и покатил по своему же ранее проложенному следу к видневшейся вдалеке кромке леса и скоро нырнул под густые ели.

Подтянув правую вожжу, Митрич заставил лошадь свернуть на поляну, посреди которой стояла деревянная беседка, а возле нее колодец.

– Вот здесь мы и перекусим, – сказал бородач и, издав понятный для лошади звук, похожий на «тпр-р-р-р», остановил сани.

– Если хотите «до ветру», вперед. Далеко не отходите. Топчите ямку в снегу пошире и делайте свое дело. Звучит на первый взгляд забавно, но в данной ситуации, когда снег выше колена, по-другому и не получится. Юра, иди, прокладывай жене дорогу!

Когда молодые люди вернулись к саням, лесник уже достал из колодца воду. Слив им на руки, предложил попить, напился сам и поставил ведро возле лошади. Пегая наклонила голову к ведру, фыркнула и, припав губами к воде, стала совершенно беззвучно втягивать ее в себя. Москвичи завороженно наблюдали за тем, как вода исчезала прямо на глазах.

– Никогда не видели, как лошадка из ведра пьет? – с удивлением спросил лесник, вытирая льняным полотенцем руки.

– Нет! – в унисон ответили они. – И колодец такой видим впервые.

Приподняв край тулупа, на котором лежал пес, Митрич достал холщовое полотенце и расстелил на облучке. Шайтан, только что бегавший по снегу, уперся передними лапами в край дровней и потянул носом. Хозяин положил у полозьев прямо на снег несколько темно-коричневых полос сушеного мяса и подал собаке команду «Кушай!» Из того же тайника достал завернутые в белые тряпицы шмат сала, лук, яйца, термос, а из рюкзака вынул хлеб. Красивым ножом с рукояткой из оленьего рога нарезал продукты.

– А почему собака лежала на продуктах? Наверное, сначала сама грелась, пока еда была теплой, а потом не давала им замерзнуть? – заметил Юрий.

– А ты, паря, смекалистый! Давайте быстрехонько кушайте, пока не задубело. Чем богаты – тем и рады.

Молодежь принялась уплетать нехитрую снедь. Митрич свинтил крышку термоса, отлил из него парующей жидкости и подал Лизе:

– Пей, это чай на травах…

Закончили трапезу, заняли свои места в санях. Юра и Лиза придвинулись поближе к Шайтану. Пес приветливо завилял хвостом и положил голову юноше на ногу.

– Пошла, родимая! Домой!.. – крикнул Митрич.

Снег захрустел под полозьями, и сани заскользили по лесной дороге. Лошадка трусила размеренной рысью. Время от времени до седоков доставали комья снега, вылетавшие из-под ее копыт. Морозный ветерок, создаваемый движением саней, облюбовал путников и развлекался, щипая их за щеки.

– Хотите, я вам кое-чего поведаю из своей жизни? – спросил Митрич.

– Да! – дружно ответили юные супруги.

Только «куриные мозги» легче всего заражаются свиным гриппом

– Дело было так… – начал рассказ лесник. – Был я тогда много моложе вас. Наша семья жила в доме деда. Бабушка моя была женщина добрая, работящая. Как-то в августе взялась она переливать вишневую наливку из больших бутылей по пол-литровым. Слив жидкость, она выкладывала ягоды в марлю, отжимала остатки, а жмых ссыпала в ведро. Наполнив ведро, попросила меня вынести содержимое в выгребную яму. Я ухватился за дужку двумя руками и потащил ведро. Но как только я вышел из поля зрения бабули, сразу попал под наблюдение петуха. А мы с ним, сколько себя помню, находились в состоянии необъявленной войны. Завидев меня, петушок расправил крылья и на всех парах кинулся ко мне. Едва я успел увернуться от первого нападения, как петух подпрыгнул и со всего маху ударил шпорами по ведру, а крыльями по моим ушам. Ведро выпало из моих рук и, завалившись на бок, громыхая, покатилось по земле. Испугавшись, петух отскочил к сараю, где, сбившись в кучу, за происходящим наблюдали упитанные цыплята и старые хохлатки. Оконфузившийся перед публикой «орел» встрепенулся и снова нацелился атаковать меня, но я схватил ведро и убежал в дом. Бабушка вновь наполнила ведро жмыхом и отправила меня к выгребной яме. Я взял отходы, вышел во двор и, спрятавшись за угол дома, осмотрелся. Ни петуха, ни кур, ни рассыпанного жмыха во дворе не было видно. Быстренько высыпав отходы, я вернулся домой, где меня уже ждала краюха хлеба, намазанная вареньем. Схватив бабушкино угощение, радостный, я убежал гулять с ребятами на луг.

Вернувшись вечером домой, застал такую картину: во дворе в большом тазу заплаканная бабка мыла куриные перья, а возле нее стояли дед, мама и отец.

– Что случилось, старая? – спрашивал дед, не скрывая волнения.

– Ой, горе ж мое, горе! Куры грибов наелись, – тех, что проросли на навозной куче. Все начисто подохли!.. Вот, чтобы добру не пропадать, я их ощипала. Хоть перья на подушки сгодятся…

Взрослые заохали, заахали. Один я обрадовался, что забияка петух сгинул. Ночь прошла, как обычно: комары зудели, собаки лаяли. Утром бабушка вышла готовить завтрак. Вдруг в сенях раздался страшный грохот, и в дом с криками влетела моя мать. Она непрерывно крестилась и причитала.

– Ты чего, оглашенная!

– Ага… Вы б еще не так переполошились! Иду я «до ветру» и вижу, из тумана появляется привидение нашего петуха. Идет, пошатывается, а потом остановился да как закукарекает! И тут с навозной кучи, одна за другой, стали вставать куры и идти ко мне. От такой картины я в одно мгновение облегчилась на месте и прибежала сюда…

Вся семья высыпала во двор. Покачиваясь из стороны в сторону, к хлеву брели совершенно голые куры и цыплята. Во главе «процессии» вышагивал петух. Его такое же голое и голубоватое, как у курей, тело украшало одно-единственное обломанное перо.

Дед схватил одного цыпленка, оглядел и спросил у бабки:

– Ты вчера хвалилась, что наливку по бутылкам разлила. А жмых куда выбрасывала?

– Ой, батюшки, неужто они пьяных ягод наелись?! Глупая я баба! Зазря всех курей раздела!..

У человека, который рождается, есть только одно будущее

Молодежь рассмеялась, живо представив себе голых курей. Но смеялись они недолго, потому что лошадь, заржав, перешла на галоп. Шайтан, встав на четыре лапы, залаял в сторону чернеющего в закатных лучах леса. Лесник натянул вожжи, придерживая лошадь.

– Волки нас учуяли… А ну, малец, подержи вожжи. Да не бойся! – он передал юноше управление одной конской силой, а сам пошарил в сене, и в его руках появились двустволка и патронташ. Переломив ружье, лесник вставил два патрона с картечью. И тут на просеку высыпало с десяток волков.

– Отстрел волков не только не запрещен, а и есть моей прямой обязанностью. Много их развелось. За зиму одна особь съедает двенадцать косуль или шесть оленей, или двух лосей. Если посчитать, то эта стая целый табун зарежет.

Волки ускорили бег, расстояние между ними и санями быстро сокращалось, а Митрич все медлил. Серых от саней отделяли не более тридцати метров, когда стрелок, наконец, приставил приклад к плечу и со словами: «Держись! Небоись!» выстрелил…

Двое волков кувыркнулись и остались лежать на снегу. Второй выстрел, прогремевший вслед за первым, заставил еще двоих из них совершить кульбит, но лежать остался только один. Расстояние сократилось до пятнадцати метров. Пока стрелок перезаряжал «тулку», стая разделилась на три группы, чтобы зайти с боков. Митрич пальнул по левому флангу. Один волк уткнулся в снег, второй заскулил и волчком закрутился на месте. Вновь требовалась перезарядка. И в это время волки правого фланга оказались в метре от конских копыт. Пошла охота не на жизнь, а на смерть. Лесник навалился на правый борт дровней, пытаясь поймать на мушку готовящегося к прыжку вожака. Охотник был так увлечен, что не заметил волчару, летящего в прыжке и готового вцепиться в его шею. Шайтан рванулся навстречу волку. Их пасти встретились, и этот живой клубок оказался в санях. Борющиеся животные толкнули лесника в спину, и прогремел выстрел. Заряд картечи не зацепил вожака. Лишь на мгновение отступив, он со всей звериной силой оттолкнулся от земли и вцепился в шею лошади. Животное шарахнулось влево, увлекая за собой сани. Прогремевший у самого уха выстрел заставил лошадь вновь дернуться, и сани влетели левым полозом на небольшой холмик, что и спасло их от опрокидывания. Тело убитого волка упало под полозья. Ошалевшая кобылка летела, не разбирая дороги.

Волк и собака, бешено рыча, боролись посреди саней. В сумерках трудно было разобрать, кто в этом клубке свой, а кто чужой. Митрич выхватил нож. Его волновала судьба преданного пса. Рискуя остаться без руки, сунул ее в зубастую мясорубку. Ухватив Шайтана за ошейник, он что есть мочи рванул собаку на себя и, как только тело волка оказалось открытым для удара, воткнул в него тот самый красивый нож. Волк отпустил собаку, но тотчас сомкнул челюсти на предплечье охотника. Верный пес, увидев открытую шею волка, впился в нее зубами. Челюсти зверя разжались, и лесник вырвал руку из ослабевшей пасти. Выдернув нож из груди хищника, Митрич забрал из одеревеневших рук Юры вожжи и осадил лошадь. Потеряв вожака и большую часть стаи, волки отступили. Пегая перешла с галопа на скорый ход, а затем и на шаг. Хозяин дал ей успокоиться, а затем остановил. Достав попону, накинул на спину разгоряченного животного. Юные москвичи в оцепенении сидели, прижавшись друг к другу, а Шайтан все еще держал издохшего волка за горло.

– Фу, брось ты его, – скомандовал хозяин псу.

Послушавшись, пес разжал зубы, но через мгновение, словно усомнившись, что враг повержен окончательно, снова сомкнул. Так повторилось еще пару раз. Затем, то ли для демонстрации, то ли просто на всякий случай, грызнул дохляка за спину, за лапу.

Лесник сбросил мертвого волка с саней.

– Завтра за ними вернусь. Не пропадать же добру. На чучела пойдут. К тому же, за каждую голову мне от государства премия полагается, – проговаривал Митрич не для отчета, а скорее, чтобы успокоить подопечных.

– Ой, кажется, у меня воды отошли… – прошептала Лиза на ухо Юрию.

– Николай Дмитриевич, – обратился будущий папаша к леснику, – у Лизы роды начинаются, наверное…

– Что значит «наверное»?

– Она говорит, что воды отошли… Что делать?

– Вам – ничего, – ответил лесник, оборачиваясь к ребятам. – Родить не напасть, важно домой скорее попасть! – подмигнул, улыбнулся в усы и вожжами придал Пегой ускорение.

Перепуганная Лиза одной рукой вцепилась в руку мужа, другой нервно шарила по соломе, настеленной в дровни. Юрий, как мог, успокаивал ее. Чувствуя настроения за своей спиной, лесник снова обернулся, чтобы подбодрить женщину.

– Не боись, дочка! Супружница моя в этом деле толк знает. Она поможет мамочке благополучно дитятей разродиться! Н-о-о-о-о! Пошла, родимая!!! – последние слова были обращены к лошади.

Что наша жизнь – лишь смена декораций

Поезд монотонно постукивал колесами на стыках рельс. Анне не спалось. В памяти всплыла давняя школьная история…

– Дети, кто из вас ездил на поезде? – спросил учитель и, увидев лес рук, продолжил: – Тогда кто мне ответит, почему во время движения стучат колеса?

В классе воцарилась тишина.

– Ладно. А кто знает, чему равна площадь круга? – не унимался учитель. – Правильно, пи эр квадрат. Так вот, именно этот квадрат и стучит.

Весь класс рассмеялся и только один мальчик со второй парты отверг данную версию, предложив правильный ответ.

Потеряв вожака и большую часть стаи, волки отступили. Пегая перешла с галопа на скорый ход, а затем и на шаг.

Улыбнувшись воспоминаниям, женщина переосмысливала прошлое. Слова рифмовались сами собой. Удобнее устроившись на полке, она стала набрасывать строчки в блокнот…

Жизнь – лицедейство, но без масок,

Сегодня трагик – завтра шут.