Посмотри мне в глаза! Жизнь с синдромом «ненормальности». Какая она изнутри? Моя жизнь с синдромом Аспергера Робисон Джон

Глава 25

Монтэгюнианцы

Сколько я себя помню, у меня всегда были сложности с именами, потому что обычно я называю окружающих вовсе не так, как они ожидают. Бывают случаи, когда собеседник резко возражает против имени, которое я ему даю, а бывает, что и впадает в ярость. Сколько раз я слышал возмущенные восклицания наподобие: «Какая я вам Кругляшка! Меня зовут Марта!» Но сколько бы раз я ни наталкивался на такое возмущение, Марта все равно будет для меня Кругляшкой, если только я по каким-то причинам не выберу ей другое прозвание, исходя из других ее характеристик на фоне остальных женщин.

Почему я решил называть Марту Кругляшкой? Потому что, когда мы познакомились, она была одержима идеей похудеть. А как еще называть человека, которого перемкнуло на весе, диетах и физкультуре? Так что – Кругляшка и только Кругляшка, ну, в крайнем случае, сойдет уменьшительно-ласкательное «Кругляшечка».

Буду откровенным: я честно пытался называть людей не так, как нарек их сам. И у меня ничего не получалось, я просто не могу именовать их иначе, чем именами, которые возникли у меня в голове. Когда я пытаюсь называть Кругляшку Мартой, то просто давлюсь словами. Имя Марта у меня с ней даже не ассоциируется. Хотите – называйте ее Мартой, я не против, свою систему имен я другим не навязываю.

Нынешнее свое жилище, наш дом, я называю Берлогой. Если в будущем у меня появятся другие дома, я их назову «Нора-один» и «Нора-два». Но пока название «Берлога», на мой вкус, подходило всем домам, где я живал, и вполне меня устраивало. Исключения из «правила Берлоги» допускались тогда, когда я жил в Квартире, Палатке, Лесном Домике – но это бывало недолго. Те времена были куда менее приятны, чем жизнь в Берлогах, поэтому я стараюсь их не вспоминать. Самые неприятные обиталища были Помойка, Коробки и Тюрьма, но о них я не вспоминаю вообще.

Тех, кто не относится к роду человеческому, я нарекаю как можно понятнее и отчетливее, чтобы имя было описательным. Никаких фокусов. Например, Пес и Пудель. Тут не перепутаешь, о ком речь. Это хорошие, правдивые, удобные в обиходе прозвания.

Мой брат, – а у него синдрома Аспергера нет, – завел собаку и назвал ее Китти-Китти. Я никогда бы так не поступил. Однажды брат приехал ко мне в гости и мы повели Китти-Китти погулять на природе. Она плюхнулась в яму с жидким гудроном. Это была наука им обоим, и хозяину, и собаке. Никогда не назову собаку Кошкой или кошачьим именем, и поэтому мои собаки никогда не вляпаются в гудрон.

Но брат упорно называет своих домашних животных ненормальными именами. Сейчас он держит двух бульдогов, одного из них зовут Бентли. Мне кажется, брат назвал ее так потому, что у меня есть автомобиль «бентли», который ему нравится. Но ведь мой «бентли» именно автомобиль, и к тому же старый. Поэтому называть собаку Бентли неправильно. А второго зовут еще хуже – Коровка. Ума не приложу, почему брат выбрал для собак такие имена, – мой родной брат, одна кровь, один генетический материал, а насколько разный подход! Иногда я думаю, что он называет собак так нарочно, чтобы меня позлить.

По-моему, людям, выбирающим подобные имена, логическое мышление не присуще. Может, это именно о них окружающие отзываются: «Ах, он такой эмоциональный, такой чувствительный!» А может, у них какая-то задержка в развитии. Я убежден: к такому выводу придет всякий, кто брал интервью у брата и у меня, и кто знаком с нашими принципами по части имен. Брат, разумеется, будет возражать.

Замедленным развитием, по-моему, отличаются те, кто называет собак в честь марки автомобиля или спиртного. Например, если домашнее животное наделили кличкой наподобие «Пильзнер» или «Будвайзер». Собака – это собака, и никогда не будет бутылкой пива, как бы того ни хотелось ее выпивохе-хозяину. Если ты путаешь собаку с пивной бутылкой, это знак глубокого душевного расстройства.

В отличие от большинства людей, мой брат сам выбрал, как ему именоваться. При рождении его записали как Кристофера Рихтера Робисона, но он до такой степени не любил наших родителей, что в восемнадцать лет сменил имя и фамилию, и стал Августином Ксоном Барроузом. Я никогда не называл его Августином, не называю и Крисом. А из Сопелки и Микроба он уже вырос. Наш кузен, Крошка Боб, называл его по среднему имени, только произносил не «Ксон», а «Зон», но меня и этот вариант не устраивает. Поскольку подходящего имени для брата я пока не подобрал, то называю его просто «мой брат» или, в зависимости от ситуации, как-то еще.

Например, у партнера брата я спрашиваю: «Где мой брат?»

У своего сына спрашиваю: «Где твой дядя?»

А к брату обращаюсь просто: «Эй!»

Иногда я пользуюсь альтернативными именами, которые отражают функцию или позицию человека и не связаны с его внешностью. Например, у моей жены две сестры, и, разумеется, у нее были отец и мать, пока не скончались. Иногда вся их семья собиралась вместе, и, случалось, мне нужно было представить их какому-нибудь гостю.

В такой ситуации я указывал на отца или мать жены и говорил:

– Это Нулевое звено.

Если присутствовала Анни, младшая сестра жены, я представлял ее как «Звено Номер Три». Если была и старшая, Элен, я называл ее «Звеном Номер Один». А жену представлял как «Марту, Звено Номер Два».

Благодаря прозвищам, которые я даю, все эти родственники получают точное обозначение в семейной системе, а свежий человек сразу понимает, кто в семье кто. Поэтому такие прозвища, они же альтернативные имена, я считаю вполне осмысленными и очень полезными. Но и в этом случае обычные люди почему-то воспринимают такие функциональные наименования с неудовольствием. Им такие имена кажутся странными.

Когда я был маленьким, взрослые рассказывали мне, что как называется – перечисляли имена всего на свете. Горячая штука называлась «кухонная плита». Собака называлась «пудель». Малыш – «крошка Робби» или «Джефф». Я был не властен над именами и названиями, не мог сам их выбирать; приходилось довольствоваться готовыми, и мне это было не по душе. Взрослые вторгались со своими готовыми именами в мой мир, нарушали мой сокровенный ход мысли. С какой стати, по какому праву? Но, повзрослев, я добился того, чтобы раздавать имена самолично, как я сочту нужным и правильным. У меня начали появляться собственные вещи, которые я мог называть как заблагорассудится. Например, мне подарили игрушечный трактор, и я назвал его Силачом. Но взрослые совсем не уважали мое мнение и имена, которые я давал: об игрушке отец говорил просто «твой трактор», а про Силача и слышать не хотел. А кое-кто вообще смеялся над придуманными мной именами, так что ранил меня в самое сердце или ужасно злил.

Но я упорствовал. Подрастая, я внимательно и тщательно взвешивал любое имя, которым мне представляли человека или предмет, и решал, приму я этот вариант имени или нет. Если предложенное имя или название казалось мне неподходящим, я выбирал свое. Такой подход частенько создавал сложности, поскольку другие дети не понимали, что я вовсе не обязательно приму их имена и буду звать их так же, как зовут все. Мысленно возвращаясь в прошлое, я понимаю, почему, например, одному мальчику не понравилось, когда я объявил, что решил называть его Слизняком, – и неважно, что мальчишка был препротивный и имя ему отлично подходило.

У моего принципиального отношения к именам была уйма минусов. Например, когда мы с Медвежонком развелись и я женился на другой, моя бывшая жена утратила свое имя. Она не хотела больше называться Медвежонком, потому что это напоминало ей о былых счастливых временах нашего брака, и теперь у меня не осталось для нее имени, так что я называю ее просто «Эй!».

Чем ближе мне человек, тем выше вероятность, что я дам ему новое имя и не буду называть так, как называют все. Коллеги на работе будут для меня Бобби и Полом – точно так же, как для остальных сотрудников. Но мать никогда не будет для меня «мамулей» или «Маргарет», только «моей матерью». (Пока я не ушел из дома в шестнадцать лет, я называл мать и отца Рабыней и Тупицей.)

Иногда, ко всеобщему удивлению окружающих, я все же признаю существующие правила имен и названий. Мы принимаем как данность, что жители Америки именуются американцами, а жители Канады – канадцами. Кем тогда будут жители города Монтэгю? Правильно, монтэгюнианцами. Однажды я знакомил своего приятеля-юриста и его жену с какими-то новыми для них людьми, и представил супругов так: «Это Джордж и его жена Барбара. Они – юристы-монтэгюнианцы». По-моему, получилось вполне логично, но у Джорджа стало такое лицо, будто я его только что смертельно оскорбил.

Я заметил, что обычно при первой встрече незнакомых людей обязательно прозвучат два вопроса: «Где вы живете?» и «Чем вы занимаетесь?» Как правило, они неизбежно всплывают в первые же минуты разговора. Фраза, которой я представил Джорджа и его жену, отвечала сразу на оба вопроса и, таким образом, экономила всем силы и время – ведь я произнес ее сразу же. Но почему, в таком случае, Джордж и его жена обиделись? Я так и не разгадал эту загадку. Кем же еще может быть житель города Монтэгю, если не монтэгюнианцем?

Возможно, Джорджу было никак не принять мысль о том, что он – монтэгюнианец. Может быть, Джордж не знал точно, хорошо это или плохо – быть монтэгюнианцем, и что вообще входит в это понятие. А может, людям свойственно стремиться лишь к крупным категориям: американцем быть почетно, а вот монтэгюнианцем не очень. Никто не обидится, если скажешь «Боб – американец» или «Боб очень высокого роста». Но если скажешь: «Боб – монтэгюнианец», реакция будет, как если бы ты сказал: «Боб – еврей» или «Боб – голубой».

Кстати, последние два высказывания наводят на мысль о еще одной сложности, с которой я регулярно сталкиваюсь, когда веду беседу. В некоторых случаях представить человека окружающим фразой: «Он – еврей» или «Он – голубой» столь же оскорбительно, как если бы я заявил: «Он – угонщик машин». Но бывают ситуации, когда эти фразы звучат как комплимент или даже вызывают веселье. А вот вычислить, в какой ситуации что говорить – это для меня сложная задача.

Если не можете отождествиться с местом, где живете, выход только один: переезжайте. Уверен, если бы я представил своего знакомого: «Это Джордж, адвокат из Нью-Йорка», он бы кивнул с довольным видом. В конце концов, всем известно, что в этом большом городе все самое лучшее: еда, бродвейские спектакли, юристы, девушки. Но Джордж – не нью-йоркец. Он монтэгюнианец. И ему надо или радостно принять этот факт, или переехать. У Джорджа нет никакого права оскорбляться, что я его так представил. Ведь не я же поселил его в Монтэгю и удерживаю там насильно!

После того как на меня разобиделись юристы-монтэгюнианцы, я всерьез задумался: а что это значит – быть кем-то, принадлежать к какой-то категории? Если скажешь, что ты американец, то окружающие сделают предсказуемые заключения, которые будут основаны на их представлении об Америке. Но если ты причислишь себя к какой-то неизвестной им категории, что тогда? За пределами города Монтэгю мало кто знает, что такое «монтэгюнианец». Я попробовал представить себе образ типичного монтэгюнианца – какие ассоциации возникнут с этим словом? Даже расспрашивал случайных встречных на улице.

Попробуйте спросить себя: о чем вы думаете, когда слышите слово «монтэгюнианец»? Кого вы себе представляете, каков монтэгюнианец в вашем воображении? Может, он – приземистый плотный человек с насупленным лбом? Может, он сутулится при ходьбе, а с собой носит в правой руке дубинку вроде бейсбольной биты? Может, у него волосатая спина? Похоже по его виду, что он запросто мог бы поднять ваш пикап одной левой? Или же ваш монтэгюнианец совсем другой – высокий, худощавый, изысканный господин, чистенько, но небрежно одетый – в мятой спортивной куртке и неглаженой рубашке? Он носит очки в металлической оправе, всегда ходит с книгой и курит трубку?

Если вы похожи на меня, то монтэгюнианец у вас будет такой, как на первой картинке – приземистый и с бейсбольной битой. Думаю, мне бы не хотелось, чтобы меня ассоциировали с таким типом. Но, повторю, не я поселил Джорджа в городе Монтэгю. Ситуация однозначна: если живешь в городе Монтэгю, то ты автоматически делаешься монтэгюнианцем.

Сам я много лет жил среди монтэгюнианцев, поэтому хорошо знаю, каково это. Кроме того, я был чикопийцем из города Чикопи, известного в западной части Массачусетса как ворота в Монтэгю. Потом я переехал, и дубинка, как по волшебству, исчезла из моих рук, плечи распрямились, а лоб разгладился.

Поэтому, хотя со временем я все лучше приспосабливаюсь к правилам вежливости, принятым в обществе, но у меня все еще приключаются сложности по части имен, которые я даю людям и предметам. Уверен, что многие обладатели синдрома Аспергера переживали нечто подобное и мой опыт им знаком.

А кто такой обладатель синдрома Аспергера? Все мы – аспергерианцы.

Глава 26

Знакомство по алгоритму

Выбирать людей, с которыми удается построить отношения, у меня всегда получалось хуже, чем выбирать механизмы или электронные приборы. Можете смело выпустить меня на парковку и предложить отыскать машину, которая никогда не ведала ремонта – я ее найду безошибочно. Вам требуется помощь, чтобы выбрать трактор или усилитель для стереоустановки? Я тот, кто вам нужен.

Увы, но по части искусства общения у меня большие пробелы – тут я не мастер. К тому же, чтобы отношения завязались, симпатия и стремление познакомиться должны быть обоюдными. Допустим, я-то выбрал, с кем хочу общаться, но выберут ли меня в ответ? Моя притягательность в былые времена была весьма сомнительна и общаться со мной рвались далеко не все. Хотя сейчас мне говорят, что я выгляжу и веду себя вполне прилично, но в прошлом мне случалось быть неухоженным, откровенно запущенным, немытым, вонючим, толстым, неопрятным, неотесанным и грубым. В те времена многие люди, с которыми я и рад бы был познакомиться поближе, проходили мимо меня. Теперь я уже никогда не узнаю, сложились бы у нас отношения или нет.

Выбирая нового знакомого, я всегда очень страшился, что меня отвергнут. Поэтому изо всех сил старался не показывать свой интерес к девушке, – из боязни, что она меня отошьет и посмеется надо мной. Всегда слишком живы были воспоминания о девочках, хихикавших и тыкавших в меня пальцами на тех считаных школьных танцульках, на которые я отваживался прийти. Я выбрал Медвежонка, когда мы оба были очень юны, и она ответила мне взаимностью. Некоторое время мы были счастливы вместе, но продержался этот союз недолго – несколько лет. Мы повзрослели и, казалось, стали расти и развиваться в разных направлениях, и отношения наши развалились. Мне пришлось вернуться на предыдущую ступень и вновь выбирать себе близкого человека или позволять, чтобы выбрали меня, и снова искать длительные счастливые отношения.

Моя следующая подруга, Марта, сама откликнулась на мою попытку выбрать ее – во всяком случае, я понял, что она не станет высмеивать мои выражения симпатии. Задолго до того, как мы с ней узнали о синдроме Аспергера, я заметил, что Марта очень внимательно ко мне присматривается, наблюдает. Она обнаружила, что я успокаиваюсь, если она погладит меня по руке или помассирует мне шею. Еще она массировала мне голову и растирала уши. Все это умиротворяло меня, я меньше нервничал и дергался.

Мне очень грело душу, что Марта так внимательна и добра со мной. Похоже было, что я никогда ее не утомляю. Судя по всему, мы хорошо подходили друг другу. Со временем я и сам оценил свой выбор. Думаю, что и Марта решила – она не зря меня выбрала. Ведь она осталась со мной.

Теперь, когда мы вместе, я живу лучше, чем когда-либо. Я узнал радость и умиротворение и покой, каких прежде не ведал. Я не страшусь возвращаться домой, как со мной бывало под конец первого брака. У меня есть дом, где мне хорошо и уютно, где мне легко. Такого ощущения у меня не было со времен детства в Джорджии, дома у бабушки с дедом.

Но всегда остается вопрос, с которым сталкиваются многие мужчины. А точно ли Марта и правда была лучшим вариантом, какой я мог выбрать? Ведь в мире миллионы женщин, и потому, рассуждая логически, наверняка где-то существует другая или другие, которые бы подошли мне еще лучше. Вправду ли Марта достаточно хороша, чтобы я мог твердо сказать: «Я прекратил поиски, ибо вполне доволен и этим»? Думаю, что так и есть. Но как насчет ее сестер?

Марта – средняя в цепочке из трех сестер. Я называю ее Звено Номер Два или Среднее Звено. Поскольку все три Звена, Первое, Второе и Третье, созданы из того же генетического материала, а различаются только обуславливанием и воспитанием, то напрашивается вопрос: а получил ли я лучшую из трех сестер? Уверен, если речь идет о серии из трех составляющих, кто угодно согласится, что лишь полный идиот не захочет выбрать лучшую из трех. Вообще-то три сестры внешне весьма схожи, чего и следовало ожидать. Все три опрятные и холеные. Выглядят они как гармоничный, хорошо подобранный ансамбль, разве что Звено Номер Один ростом поменьше, чем Второе и Третье. А так, если не считать естественных различий, связанных с возрастом, никаких визуальных оснований, которые бы помогли с выбором, лично я не вижу. У самого младшего Звена есть преимущество – юность, у старшего – больше жизненного опыта, умудренности. А Среднее Звено, на котором я остановил свой выбор, представляет золотую середину.

К сожалению, когда выбираешь себе спутницу жизни из набора «три сестры», то обычно оказывается, что с остальными двумя можно познакомиться только через третью. Такой порядок событий обычно мешает изменить решение и выбрать другую сестру вместо той, на которой ты остановил свой выбор сначала. Во всяком случае, у меня именно так и получилось. Задача сложная, хорошего решения просто нет. Если только слепо не поверишь, что выбрал лучшую из трех сестер – ту, с которой познакомился первой, – то не миновать неприятностей.

Поскольку мне редко удается слепо поверить чему бы то ни было, я для уверенности задаю Второму Звену вопросы:

– Как ты думаешь, я выбрал лучшую из сестер?

Частенько я получаю в ответ нечто туманное, внушающее тревогу:

– Все зависит от того, зачем она тебе нужна.

Или:

– Зависит от того, кого спрашивать.

Казалось бы, было бы естественно и логично, если бы она пожелала успокоить своего партнера, сказав что-нибудь вроде: «Конечно, я лучшая из трех сестер!» Но меня тревожит то, что она никогда не дает такого ответа. Мы прожили вместе столько лет, а я до сих пор не знаю, почему она так отвечает – потому ли, что симпатизирует Первому и Третьему Звеньям, потому ли, что ей недостает уверенности в себе, или же она просто не знает ответа. Два из трех вариантов внушают мне беспокойство. Как жаль, что невозможно узнать точную причину.

Но самое сложное и загадочное вот что: если остальные звенья, – Первое или Третье, или же оба, – обзаведутся партнером, он ведь тоже будет искренне верить, будто заполучил лучшую из сестер? Так что же получается – один из нас неправ? Для человека логически мыслящего, а я именно такой, подобная неразбериха – пугающая перспектива.

Ситуацию с сестрами можно уподобить торговле автомобилями. Предположим, мы втроем приходим в автосалон, где продаются машины марки «Мини». Один выбирает красный «купер» с кожаными сиденьями. Второй – желтый «купер»-конвертибль с откидным верхом. Третий останавливается на двухдверном закрытом «купере». Мы не ссоримся, не спорим, и сторонний наблюдатель решит, будто каждый из нас уверен, что выбрал лучший из «куперов» – в зависимости от того, для чего ему автомобиль, как сказала бы Звено Номер Два. В конце концов, покупатели спортивных автомобилей и покупатели грузовиков – разные категории.

Однако столь же вероятен и другой вариант истории: двое из троих сделали неверный выбор, а третий выбрал автомобиль, по качеству многократно превосходящий два других. Через некоторое время, проехав пятьдесят тысяч миль, мы трое понимаем, кто именно выбрал лучший «купер» и кто выиграл.

Точно так же обстояло дело и с сестрами, но было одно существенное отличие. Если в гипотетической ситуации с автомобилями покупателей было трое, то с тремя сестрами познакомился я один. Условия задачи, таким образом, были несколько иными. И для успеха предприятия требовалось, чтобы не только я сам правильно выбрал из трех сестер, но и чтобы моя избранница откликнулась на мое стремление к ней. Вот главная сложность. По сути, она осложняет ситуацию настолько, что моих социальных навыков тут уже категорически недостаточно. Именно поэтому я позволил, чтобы выбирали меня, а не выбирал сам, после чего согласился с выбором одной из них и дальше жил вполне счастливо.

На самом деле я больше чем «вполне счастлив». Я никогда не был так счастлив. Но иногда я все же задаюсь вопросом: «А вдруг я мог бы быть еще счастливее?» Найти ответ на этот вопрос, не начав все с самого начала, невозможно. А если вернуться к исходной точке, то я рискую остаться вовсе без подруги, бобылем-одиночкой, и это будет куда хуже. Поэтому я не развиваю мысль «а если бы».

Вся эта история с выбором одной из трех сестер как нельзя отчетливее выявила две характерные аспергерианские черты, которые мне присущи: логичность и прямоту. Любой, кто женится на одной из двух (или трех, или четырех) сестер, неизбежно задастся вопросом, лучшую ли он выбрал. Но мало кто признается, что испытывал такие сомнения. Некоторые мужчины, побывавшие в подобной ситуации, столь лицемерны, что отрицают даже самый факт сомнений. Другие увиливают от ответа самим себе, отмалчиваются и надеются, что, если не будут думать на эту тему, то сомнения такого рода развеются сами собой. Но мне не свойственно подавлять собственные мысли, поэтому я задаю вопрос вслух. И почему-то те, кому я его задаю, обижаются и шарахаются. Почему бы?

В конце концов, разве нельзя и неприлично задаваться вопросом, лучшую ли машину ты выбрал из имеющихся? Люди открыто обсуждают и сравнивают автомобили, могут поспорить, какая марка бензопилы лучше. Все мы тщательно подходим к выбору жилья и стремимся жить в доме и районе получше. Поэтому, будь у нас выбор, разве любой не постарался бы выбрать лучшую из сестер?

Кто-то, возможно, выслушает меня и скажет на это: «Мне совсем не важно, какая из сестер лучшая! Я хочу получить лучшую девушку на свете. И точка!» Но это ведь совсем другой вопрос. Выбирать из сестер – все равно что говорить: «Я хочу приобрести бензопилу и остановил свой выбор на марке „Стил“. Но какую бы мне взять конкретно – фермерскую, в пять лошадиных сил, или домашнюю, в четыре?» Если сформулировать задачу как «хочу получить лучшую девушка на свете, и точка», то поле поиска расширится – от разных моделей в пределах одной марки до необъятных масштабов: все модели всех марок. И принять решение станет гораздо труднее.

Ведь, по сути дела, выбираешь-то при этом не что-нибудь, а будущую семью.

На этом этапе мудрый выбиральщик девушек внимательно присмотрится к Нулевым Звеньям, то есть к обоим родителям, если есть возможность. Многое расскажут внимательному глазу поведение, воспитание и внешность тех, кто стал источником биоматериала, пошедшего на девушку, которая вам приглянулась. Понаблюдав за родителями любой девушки, вы узнаете, чего вам от нее ожидать лет через двадцать пять. Лично я объясняю зашкаливающе высокий процент разводов именно тем, что люди не умеют правильно выбирать суженую или суженого из множества семей, а в пределах семьи не умеют грамотно выбирать между разными братьями или сестрами.

Меня удивляет, что остальные не пользуются в этом важном вопросе тем же аналитическим подходом, что и я. Это странно, потому что, как правило, автомобиль или посудомоечную машину люди выбирают тщательно, внимательно и именно аналитическим методом; более того, в журналах публикуются отзывы потребителей об этой и ей подобной продукции и советы, как ее выбирать. Но вы не найдете аналитических советов на тему «как выбрать спутника жизни», а когда я заговариваю о том, как бы это было полезно, то собеседники оскорбляются. Подозреваю, что их коробит моя сугубо аспергерианская прямолинейность.

Непонятно почему, но мои соображения на сей счет частенько оказываются истолкованы неверно: ознакомившись с моими взглядами на аналитический метод в выборе партнера, окружающие почему-то вбивают себе в голову, будто я не люблю свою жену. Или думают еще что-нибудь в этом духе. Говорят, к примеру: «Да просто вы скептически относитесь ко всему на свете». Это неверно. Моя спутница жизни мне очень нравится, больше, чем я могу выразить. Но мне также нравится ассоциироваться у окружающих с плодами аналитического мышления и разумного выбора: хочу, чтобы они считали, что я счастлив благодаря своей рассудительности, а не слепой игре случая.

По всей вероятности, окружающих ошеломляет именно мой рассудительный, взвешенный и продуманный подход к вопросу, который, как считают многие, нужно и можно решать только интуитивно, повинуясь голосу сердца.

Глава 27

Семейные радости

Впервые я услышал выражение «взбеситься», когда мне было всего десять лет. Бабушка рассказала мне, что дядя Боб разводится. «Твоя тетушка теперь Марша На Таблетках, и просто взбесилась!» – шепотом сказала мне бабушка Кэролайн – как будто чего-то боялась.

Прадедушка Данди рассказывал мне, что взбеситься могут дикие животные и собаки – он такое видывал, но вот от тетушки Марши я подобного никак не ожидал. «Она что же, примчится сюда, и Данди ее пристрелит?» – озадачился я, но постеснялся задать прадеду этот вопрос, потому что был уверен: все, кроме меня, знают, как поступать со взбесившимся человеком. А поскольку дедушка понимающе кивнул бабушке, то я понял: про таинственные Таблетки тоже понятно всем, кроме меня. На всякий случай я решил больше никогда не принимать никаких таблеток, а то как бы чего не вышло.

Тетю Маршу я потом долго не видел, а когда мы наконец увиделись, она, наверно, уже малость успокоилась, потому что на людей не кидалась. Должно быть, бешенство у нее прошло. У собак оно вроде бы излечивается. Но собаки вообще непредсказуемые, даже когда не бешеные: вот только что она на тебя рычала и щерилась, а через минуту уже виляет хвостом, как ни в чем не бывало.

Спустя несколько лет дядя Боб решил жениться вторично. На его свадьбе я ляпнул первое, что пришло в голову – типично по-аспергериански: «Дядя Боб, а сколько раз вам надо жениться, прежде чем вы укоренитесь в браке?» Не помню, что мне ответил дядя, зато результат помню превосходно: на его следующую, третью свадьбу меня уже не пригласили. В третий раз дядя Боб женился на тетушке Рельде, и вот она-то закрепилась при нем надолго.

Когда вторично женился мой отец, он меня тоже на свадьбу не пригласил. Наверно, тоже опасался, как бы я чего не ляпнул. В любом случае, со своей новой женой он протянул целых двадцать лет. Брак кончился только с его смертью: отец подцепил какую-то кожную инфекцию, изношенная многолетним алкоголизмом и лекарствами печень не выдержала, и он умер.

Самому мне понадобилось жениться два раза, и только на второй раз получилось пустить корни. Я много размышлял о том, почему второй брак оказался крепче и удачнее первого, и поскольку я забочусь о благе других аспергерианцев, у которых сложности по части отношений, то поделюсь секретами нашего брака. Я расскажу, что именно делает моя жена, чтобы сохранить наш союз.

1. Жена очень внимательно наблюдает за мной. Она научилась определять, когда я встревожен, обеспокоен, расстроен. Некоторые говорят, будто я никогда не улыбаюсь и у меня по лицу ничего не поймешь, такое оно непроницаемое, и мимика у меня якобы бедная. Однако жена научилась вызывать у меня улыбку и умеет читать мою бедную мимику. К тому же она, как правило, знает, что именно сказать или сделать, чтобы мне полегчало. Или – чтобы меня взяло за живое (такое иногда случается, если жена взбесилась).

Жена всегда проявляет ко мне интерес, безоговорочно мне доверяет и верит в мои возможности. Когда я рассказываю ей о своих планах, она всегда уверена: у меня все получится. Убежден, что ее уверенность во мне повышает мои шансы на успех. Когда я добиваюсь успеха, то обязательно сообщаю ей об этом, а она неизменно говорит: «Я всегда знала, что у тебя все получится и ты справишься молодцом. Потому-то я за тебя и вышла». Совершенно не представляю, как это она могла «всегда знать», что у меня получится какое-то дело, если я взялся за него впервые в жизни (если только оно не тривиальное и каждому по плечу). Но говорит она именно так.

У меня никогда не было спутницы жизни, которая бы считала, что я провалю дело, однако я вполне представляю, что такие подруги могут существовать. Думаю, лучше уж мой вариант – с оптимисткой.

2. Жена всегда внимательно наблюдает за окружающими меня людьми и объясняет мне все, что я пропускаю или не понимаю. Даже сейчас, натренировавшись общаться с людьми, я все равно упускаю многие нюансы в разговорах, типичные для бесед «нормальных» людей. Например, я плохо понимаю юмор и сарказм. Бывает, скажут мне что-нибудь и ожидают, что я рассмеюсь, а я просто стою и молчу. А еще бывает – скажут что-нибудь едкое, с подковыркой, надеясь задеть и обидеть, а я и подковырку не понял, потому что она была завуалированная. Жена бережно указывает мне на такие тонкости, и я стараюсь учиться на своих ошибках – на упущенных шутках и прочем. Так что с каждым годом я упускаю все меньше.

3. Жена очень терпелива со мной, когда я снова и снова задаю одни и те же вопросы. Например, почти каждый день в полдень я звоню ей и говорю: «Кгхм! Тебе нравится твой друг-приятель?» А она отвечает: «Да, ты мне нравишься». Через час я вполне могу забыть, что уже звонил жене, снова набираю номер и спрашиваю: «Кгхм! Тебе нравится твой друг-приятель?» А она отвечает: «Да, ты мне до сих пор нравишься». С этим вопросом я обращаюсь к ней по четыре-пять раз на дню. На пятый раз жена вполне может ответить: «Нет, ты мне больше не нравишься», но я уже буду знать, что она просто меня поддразнивает, шутит. На самом деле я ей нравлюсь. И поэтому чувствую себя уверенно и спокойно.

Понятия не имею, почему спрашиваю у нее это снова и снова, но вот так уж я поступаю. Если меня заставить перестать, то я почти наверняка очень занервничаю.

4. Жена гладит и ласкает меня. Моя детская попытка приласкать девочку Чаки не увенчалась успехом, и эти неприятные воспоминания надолго отвратили меня от любых дальнейших попыток приласкать кого бы то ни было. К счастью, у Марты такого печального опыта не было. Поэтому, хотя я толком не выучился ласкать, зато у меня неплохо получается принимать ласку.

Когда мы с Мартой только познакомились, я был очень нервозным, все время дергался, ерзал, – то ногой пристукивал, то раскачивался, то пальцами по столу барабанил, то еще что-нибудь в том же духе. У меня было много таких отклонений в поведении. Конечно, сейчас-то мы знаем, что такое поведение для аспергерианца нормально, но в те времена окружающие считали, что ненормально, а за ними так считал и я.

Как-то раз Марта, безо всяких особых причин, решила погладить меня по руке, и я тотчас перестал ерзать и раскачиваться. Средство это подействовало на меня так сильно и благотворно, что с тех пор Марта все время меня гладит, ласкает, треплет по руке и так далее. А мне это очень нравится.

– Приласкай меня! – прошу я, когда сижу рядом с ней.

Еще я делаю так: наклоняю голову и прошу: «Почеши меня за ухом». Я заметил, что собаки подставляют голову, когда хотят, чтобы их почесали за ухом или между ушами, и добиваются своего. Марта принимается потирать мне уши, почесывать голову или за ухом. Иногда она трет мне лоб или растирает плечи. Или чешет спину.

– Полегонечку, кончиками когтей, – прошу я.

Самое лучшее – это когда тебя легонько почесывают кончиками острых ногтей. Поначалу я беспокоился, как бы от этих почесываний у меня не начали выпадать волосы, и волновался, не обвиснут ли уши, как у спаниеля. Но ничего такого не случилось – я просто успокаивался, и, кстати, по-моему, приласкав меня, Марта тоже успокаивается. Психологи проводили исследования, изучали то, как влияет на людей общение с животными. Оказалось, что если гладить животное, это почти всегда оказывает успокаивающее воздействие: замедляется пульс, снижается давление. Не понимаю, почему ученые до сих пор не провели исследование того, как человеку помогает, если он погладит и приласкает другого человека. Нормальные люди даже не в курсе, как много пользы и удовольствия приносит чесание за ухом.

Когда я устроил жизнь так, чтобы меня ласкали и чесали за ухом, я попутно стал пристально наблюдать за кошками и собаками. И вот что я уяснил: в большинстве своем те животные, которых много гладят и чешут, могут похвастаться превосходной густой шерстью, здоровой и блестящей. От почесывания шерсть не выпадает, теперь я это точно знаю. Да и заласканной кошки с обвисшими от ласк ушами вы тоже не увидите. Бывают породы, у которых уши висячие от природы, – спаниели, бассеты, сеттеры, вислоухие кошки, но это совсем другое дело.

5. И последний пункт в перечне семейных открытий моей жены: мы спим в обнимку.

Когда я был маленький, мне нравилось прятаться в тесных закутках. Сейчас я так уже не делаю, но все равно мне трудно успокоиться, если я лежу в постели сам по себе. Когда я ложусь в постель один, то наваливаю на себя груду подушек, однако гораздо лучше, когда жена ложится рядом и тесно прижимается ко мне.

Каждый вечер, когда мы ложимся спать, она кладет на меня руку или ногу или прижимается всем телом и лежит так, пока я не усну. Если она не выполняет этот ритуал, я жалуюсь.

– Поди сюда! – зову я. – Положи лапу на своего друга-приятеля.

– Можешь почесать меня за ухом?

– Погладь меня по шерсти!

Когда со мной спят бок о бок и регулярно чешут и гладят, меня это успокаивает. Сейчас я впервые за долгие годы засыпаю быстро и сплю без кошмарных снов.

Если я просыпаюсь среди ночи, Марта снова кладет на меня лапу, и я погружаюсь в сон – и тоже кладу на нее лапу. Иногда, проснувшись среди ночи, я обнаруживаю, что мы во сне откатились друг от друга на противоположные края постели и лежим спиной друг к другу. Тогда я придвигаюсь ближе, чтобы наши спины соприкасались, сгибаю ноги и сплетаю их с ногами Марты. В полусне она откликается и делает то же самое, и тогда я со спокойной душой засыпаю, и мне тепло и хорошо.

Мне спокойнее спится в обнимку. Не знаю, почему так получается, – ведь я же вроде бы больше и сильнее, чем в детстве, – но это так. Я еще с детства уяснил, что мне лучше спится, если я забираюсь под кучу подушек, а не просто лежу сам по себе в постели. Но спать в обнимку – лучше всего на свете!

Просто обожаю семейную жизнь.

Глава 28

Возвращение с победой

В детстве я никогда не блистал ни в каких видах спорта, и в болельщики меня тоже не тянуло. Поскольку в детстве меня всегда выбирали последним (для любых игр, эстафет и вообще компании), зато в отверженные я попадал первым, то в итоге вырос, не питая к школьному спорту – урокам физкультуры и соревнованиям – никаких теплых чувств. В поклонника спорта я превратился куда позже, и пришел к этому несколько кружным путем.

В 2003 году мой сын должен был перейти в старшие классы. Поскольку мы с Медвежонком уже развелись и я успел жениться вторично, то Медведик поочередно жил у нас с Мартой в Чикопи и у своей матери в Саут-Хэдли. Все это время мы устраивали так, чтобы он учился в одной и той же школе, а не метался туда-сюда, и учился он пока что в Саут-Хэдли. Но школа там оказалась не очень хорошей, поэтому мы принялись искать другие варианты. Разведали, как обстоят дела с частными школами, но выяснилось, что обучение там очень дорогое. Мы просмотрели множество сайтов в Интернете, где были выложены рейтинги разных школ, отзывы и прочее. В нашем округе лучшими считались школы в Лонгмидоу, Уильбрэхаме и… Амхерсте. Школы в Саут-Хэдли и Чикопи попали в самый конец списка.

Не без душевного трепета и волнения мы со Вторым Звеном решили проехаться в Амхерст, где тридцать лет назад проходила моя юность. Хотя моя семья тогда жила в маленьком городке Шутсбери, он принадлежал к школьному округу Амхерст, и именно в Амхерстскую школу я и ходил, в Амхерсте прогуливался и там же познакомился с матерью Медведика.

Амхерстского агента по недвижимости, который когда-то много лет назад помог моим родителям, я прозвал Джимом Ламли. Он водил «лендровер», и, каждый раз, как машина ломалась, Джим обращался за помощью ко мне. Так что теперь, когда понадобилось переезжать в Амхерст, Джим с готовностью привез мне в авторемонтную мастерскую список домов, выставленных на продажу, и мы с ним весь день просматривали список и обсуждали варианты.

Позже, когда мы ездили туда-сюда по Амхерсту и осматривали один вариант за другим, я почувствовал, что этот город мне родной.

Конечно, спору нет, в Амхерсте я пережил самые мрачные события в своей жизни. Здесь меня обижали и травили другие дети. Здесь меня выдавливала вон школьная система. Здесь полиция жаждала засадить меня за решетку. И здесь мои родители опустились и превратились в развалины. Именно здесь, в Амхерсте.

Даже в худшие аспергерианские годы я знал, что наделен многими качествами, которые обеспечивают притягательность для окружающих. Я был умен, я умел смешить, у меня было доброе сердце. Я даже и выглядел-то почти нормально, хотя по мне и видно было, что я книжник, умник и очкарик. Но мои поведенческие странности так бросались окружающим в глаза, что заслоняли все остальное, и из-за этого я привык стесняться и стыдиться, замыкался в себе. До недавнего времени, где бы я ни жил, я везде нес с собой тяжкую ношу синдрома Аспергера.

Когда мы со Вторым Звеном и Медведиком уехали из Чикопи, я наконец-то почувствовал, что эта тяжесть упала с моих плеч.

Казалось бы, зачем тогда возвращаться туда, где мне было так худо? Потому что у меня наконец появилась возможность превратить поражение в победу, неудачу – в успех. Теперь я переезжал в Амхерст, вооруженный новообретенными познаниями о синдроме Аспергера и о себе как аспергерианце, – и у меня появился шанс начать жизнь с начала. Новый я в новом городе и в новом доме.

Медведик, то есть Джек, пойдет в старшие классы в амхерстской школе, как когда-то пошел я. Но, в отличие от меня, он окончит школу и сдаст выпускные экзамены.

Переезд прошел благополучно и на новом месте я был счастлив. Все люди, которые чинили мне неприятности в дни моей юности, исчезли. Учителя, которые хотели вышибить меня из школы, давно ушли на пенсию. Большинство нынешних полицейских Амхерста были младше меня – они даже родились в те годы, когда я уже уехал, в 1970-е.

Но что еще важнее, те знакомые, с которыми я не виделся лет тридцать, встретили меня с распростертыми объятиями. «Почему они так себя ведут?» – недоумевал я. Потом понял. Они были рады меня видеть, потому что я вел себя иначе и не проделывал ничего, вызывающего отторжение. Я научился вести себя дружелюбно.

Это оказалось на удивление просто, но вот шел я к этому неимоверно долго, потому что не знал, как важно быть дружелюбным.

Мой друг юности Пол Захрадник бросил школу в один год со мной. Теперь он жил примерно в полумиле от нас. За тридцать лет, что мы не виделись, он успел стать выдающимся скульптором по металлу и застройщиком. Жилище его стояло в конце тупика длиной в четверть мили. А патлатый Горди, парень, который работал мусорщиком, теперь жил напротив нас, в симпатичном доме. Он по-прежнему служил на мусоросжигательной фабрике, только она разрослась, занимала двадцать акров, и Горди был ее полноправным владельцем. Да, мы все прошли долгий путь.

Братец мой последовал моему примеру и при первой же возможности бросил школу. Он старался держаться как можно дальше от Амхерста и работал рекламщиком в Бостоне, Нью-Йорке, Чикаго и Сан-Франциско. Мы теперь редко с ним виделись. Когда он написал и выпустил свою первую книгу «Продаваемое телевидение», то решил восстановить отношения со мной. Я помог ему подыскать небольшой домик в Нортхэмптоне, и теперь брат приезжал в наши края на выходные. Он завязал с выпивкой и наркотиками, познакомился с Деннисом, и жизнь его пошла на лад.

Едва узнав, что мы переезжаем в Амхерст, брат заявил: «А рядом с вами нет свободного участка? Мы с Деннисом могли бы построить там дом и поселиться по соседству!» Так они и сделали. Теперь мы жили в новехоньких домах бок о бок, в маленьком удобном тупике. Дома у нас разные – у братца дом веселенький, весь в каких-то штучках и чуть ли не рюшечках, а у нас обстановка очень простая, функциональная, аспергерианская. Уверен, что с точки зрения эргономичности и оснастки мой дом выстроен и оборудован толковее, но братцу на это наплевать. Его дом симпатичнее, а для него это главное. Он не слишком огорчился даже тогда, когда в первый год на новом месте у него полетел водопровод и аккурат накануне Рождества в доме было воды по щиколотку.

Когда брат выводит на прогулку своих французских бульдогов (обладателей неподходящих собакам кличек Бентли и Коровка), то Медведик тут же заряжает во дворе самодельную бомбочку, и, когда раздается рык и летят клубы дыма, он понимает, что дядя с собаками возвратился с прогулки. Зимой, если выпадает снег, я расчищаю улицу на отцовском тракторе. А когда в доме брата выходит из строя водопровод, я спасаю его мебель на своем «лендровере» с прицепом и потом сушу у себя в гараже.

Кто бы мог подумать, что все так сложится? После того как я много лет промаялся со своим аспергерианством и не виделся с братом, он выпустил книгу «Бег с ножницами», где я фигурирую как один из главных героев. Книга имела успех и помогла мне принять самое себя и даже начать гордиться тем, какой я. И еще эта книга снова сблизила нас, и вот мы снова живем бок о бок в маленьком городке, где когда-то давно начиналась наша история.

Благодаря тому, что я посмотрел на себя со стороны – на то, как меня описал брат, – я узнал о себе кое-что новое. Большую часть моей сознательной жизни собственная история казалась мне постыдной; это была история ребенка, с которым жестоко обращались, ребенка, страдающего, как я всегда думал, дефектом личности. Неудачник, не окончивший даже школу – это было все равно что позорное клеймо, и неважно, что на деле я преуспевал, мог и умел зарабатывать, жил самостоятельно. Годами я лгал насчет своего возраста, образования, происхождения, потому что правда казалась мне слишком позорной. Но читатели восторженно приняли замечательную книгу, написанную братом, а значит, приняли и нас, такими, как мы есть, и это изменило мое отношение к себе. Я наконец обрел свободу.

Когда мы переехали в Амхерст, знакомые лица попадались мне на каждом шагу. И места, конечно, были знакомые. Но ни те, ни другие больше не вызывали тяжелых ассоциаций с ужасами детства.

– Тебе обязательно надо пойти на баскетбольный матч в Массачусетском университете, – сказали мне как-то раз Пол и Горди.

Я в жизни не бывал на университетском матче по баскетболу, но согласился, правда, не без колебаний.

– Перед матчем будет еще небольшой прием в университете. Пойдем с нами! – позвал Пол.

Когда я вошел в зал, где проходил прием, там уже скопилось человек сто, не меньше. Тридцать лет назад такая толпа привела бы меня в ужас, я бы стушевался и не знал, что сказать. Забился бы в угол, как затравленный зверь, и только и мечтал, как бы улизнуть.

Но теперь, поскольку я обрел уверенность в себе и разбирался в аспергерианстве, ничего подобного не произошло. Я не боялся и не жался по углам. Более того, случилось нечто удивительное: я всем нравился. Ко мне подходили, приветливо здоровались, жали руку, словом, давали понять, как рады меня видеть. Мне всего-то и понадобилось, что чуточку познаний о том, как себя вести в обществе, что говорить и делать, – и мир вокруг расцвел!

Просто поразительно! Теперь я обрастал знакомствами и друзьями, куда бы ни направился, более того, что меня изумляло, люди стремились быть ко мне поближе. Например, мой приятель Дэйв сказал: «Давай сядем на матче рядом!» Казалось бы, совсем банальное предложение, но я такого раньше не слышал, ведь я держался особняком, и это всех отторгало. А теперь мы заняли соседние места, Дэйв наклонялся ко мне и объяснял правила игры. Хотя я не очень разбирался в баскетболе, все равно смотреть матч было интересно, и наблюдать за окружающими тоже. Все они разбирались в баскетболе лучше меня, но мое невежество их не волновало.

Поражало меня не только обилие новых знакомств, которыми я так легко обзаводился; удивительно было, что со мной не происходило ничего скверного. Никто не дразнил меня Мартышкой-в-Штанишках. Никто не угрожал, не выгонял. Когда я был в Амхерсте тридцать лет назад, никто не желал принимать меня в команду или в компанию. А теперь все только об этом и мечтали.

Даже привычное многолетнее ощущение, будто я всех обманываю, – и то начало проходить. После матча, на вечеринке у тренера университетской команды ко мне подсел один из штатных сотрудников спортивного отделения.

– Знаете, а я ведь тоже в свое время бросил учебу, – поделился со мной он.

Я не знал, что и сказать. Интересно, откуда ему известно, что я бросил учебу? Потом до меня дошло: наверно, мой собеседник заблаговременно кого-то обо мне расспросил.

– Вы всегда будете такой же неотъемлемой частью школы, как любой выпускник, – продолжал он. – Вас всегда будут здесь ждать с распростертыми объятиями.

Я чуть не прослезился.

С тех пор я зачастил на спортивные соревнования – посещал все матчи. Хотя я никогда не учился здесь по-настоящему и формально студентом Амхерста не был, но все равно большую часть своего образования я получил именно в этих стенах. Приятно было вернуться, очутиться среди знакомых лиц, – я возвратился домой.

Оказалось, быть всезнайкой необязательно. Если что, всегда можно спросить у других, и они ответят. Необязательно все подмечать: если я что-то упущу, друзья позаботятся обо мне и разъяснят необходимое. Внезапно меня осенило: «Вот какова жизнь нормальных людей!»

Я вступил в Спортивную Ассоциацию университета и начал финансово поддерживать школу. Свою родную школу. Дела у нашей команды пошли в гору. Теперь, когда я был в руководстве, в команду наняли нового тренера, и впервые команда начала выигрывать. Наконец-то прошлое утратило власть надо мной. Что бы дальше ни случилось с баскетбольной командой, будет она проигрывать или побеждать, я точно знал одно: я-то победил.

Глава 29

Страницы: «« « ... 56789101112 » »»