Дети разума Кард Орсон Скотт

– Скажи ему об этом, он будет очень горд. В общем, в своей первой книге Хикари говорит: «Японцам были преподаны суровые уроки. Эти атомные бомбы обрезали наши нити. Япония пала. Гордое старое правительство было уничтожено, император стал символической фигурой, в Японию явилась демократия, за которой последовали богатство и власть».

– Стало быть, бомбы были благословением Божьим? – с сомнением переспросила Ванму.

– Нет, не совсем. Он считает, что богатство уничтожило дух Японии. Они взяли себе в отцы своего же палача. Взяли на себя роль внебрачного дитяти Америки, рожденного взрывом американских же бомб. Снова стали марионетками.

– Что же у него общего с необходимистами?

– По его словам, Япония подверглась бомбардировке именно потому, что они слишком европеизировались. Они обращались с Китаем, как Европа – с Америкой, вели себя эгоистично, грубо. Но предки не могли видеть, как их дети превращаются в зверей. И боги Японии, пославшие Священный Ветер, остановивший китайский флот, обрекли японцев на американские бомбы, чтобы не дать стране превратиться в очередную европейскую державу. Японцы должны были снести американскую оккупацию, чтобы, когда время власти Америки подойдет к концу, снова возродиться в своей первозданной чистоте и единстве. Книга Хикари называлась «Еще не поздно».

– Могу поспорить, необходимисты воспользовались американской бомбежкой Японии как еще одним примером обоснованного применения силы.

– Ни один японец не осмелился бы хвалиться американской бомбежкой, пока Хикари не предложил иной взгляд на положение вещей. Трагедия Японии толкуется теперь как попытка богов очистить свой народ.

– Значит, ты говоришь, необходимисты прислушиваются к Хикари и уважают его, так что если он изменит свой образ мыслей, то и они займут другую позицию. Только он никогда этого не сделает, поскольку верит в то, что бомбежка Японии была священным даром…

– Мы надеемся, что все-таки сумеем переубедить его, – сказал Питер, – иначе наше путешествие станет бессмысленной тратой времени. Основная проблема в том, что вряд ли он просто так воспримет наши доводы, а Джейн, изучившая его работы, никак не может определить, кто или что влияет на него. Мы должны сначала поговорить с ним, чтобы выяснить, куда следовать дальше. Может быть, таким образом нам удастся изменить приговор Конгресса.

– Непростое дельце, – заметила Ванму.

– Вот почему я не хотел вдаваться в подробные объяснения. Ну и что ты будешь теперь делать со всей этой информацией? Вступишь в дискуссию по вопросам истории с первоклассным философом-аналитиком, каковым считается Хикари?

– Я буду слушать, – ответила Ванму.

– Именно таков был твой первоначальный план, – напомнил Питер.

– Зато теперь я буду знать, кого слушаю.

– Джейн считает, что мне не стоило рассказывать тебе все это, потому что теперь ты будешь расценивать все сказанное им в свете наших с Джейн отношений.

– Передай Джейн, что только тот, кто ценит чистоту невежества, способен возыметь выгоду, обретя знание.

Питер расхохотался.

– Снова эпиграммы, – сказал он. – Нет, ты должна была сказать…

– Не учи меня создавать афоризмы, – перебила Ванму и поднялась с пола. Теперь она была на голову выше Питера. – А что касается мантичности – не забывай, самка мантиса съедает своего самца.

– Я не твой самец, – возразил Питер, – а под «мантичностью» подразумевается философия, которая основывается скорее на видениях, вдохновении и интуиции, нежели на знаниях и логике.

– Если ты не мой самец, – фыркнула Ванму, – перестань обращаться со мной как со своей женой.

Питер растерянно поглядел на нее и отвернулся.

– А когда это я обращался с тобой как с женой?

– На планете Путь муж, согласно обычаям, считает свою жену полной дурой и все время учит ее – даже тому, что она уже знает. На Пути поучающая мужа жена все время обязана притворяться, будто она всего лишь напоминает ему то, чему он ее когда-то научил.

– Стало быть, я неотесанный, бесчувственный чурбан, да?

– Пожалуйста, когда мы встретимся с Аимаина Хикари, помни об одном, – попросила Ванму, – он и я обладаем неким знанием, которое тебе, к сожалению, недоступно.

– Каким же это?

– Знанием жизни.

Она заметила отразившуюся на его лице боль и сразу пожалела о сказанных словах. Чисто рефлекторно пожалела – с самого раннего детства ее приучали извиняться, если она причинила кому-то боль, даже если человек ее заслужил.

– Ой, – попытался обернуть все в шутку Питер.

Но Ванму не проявила милосердия – она больше не служанка.

– Ты так гордишься тем, что знаешь больше меня, но все то, что ты знаешь, либо Эндер вложил тебе в голову, либо Джейн нашептала на ушко. У меня нет Джейн, у меня нет Эндера. Свои знания я приобрела тяжким трудом. Я пережила их. Поэтому избавь меня, пожалуйста, от своего презрения. В этой экспедиции я смогу пригодиться, только если буду знать все, что известно тебе, – потому что тому, что знаешь ты, я смогу научиться, а вот то, что знаю я, ты в школе не получишь.

С шутками покончено. Лицо Питера покраснело от гнева.

– Да как… Да кто…

– Да как я смею, – договорила за него Ванму то, что он хотел сказать. – Да кто я такая.

– Я этого не говорил, – тихо буркнул Питер, отворачиваясь.

– Что, я посмела забыть отведенное мне место? – поинтересовалась она. – Хань Фэй-цзы рассказывал мне о Питере Виггине. О настоящем Питере, а не о его копии. Как Питер втянул Валентину в свой заговор, чтобы стать Гегемоном Земли. Как он заставил ее писать статьи под псевдонимом Демосфен, проникнутые бунтарской демагогией, тогда как сам назвался Локком[10] и писал статьи, насыщенные глубокими мыслями. Но идеи той самой демагогии принадлежали ему же.

– Умные мысли тоже были его, – сказал Питер.

– Верно, – кивнула Ванму. – Однако у него не было того, что было у Валентины, того, чего он никогда не видел, на что никогда не обращал внимания. У него не было человеческой души.

– Это Хань Фэй-цзы сказал?

– Да.

– Осел он, твой Хань Фэй-цзы! – рявкнул Питер. – Потому что у Питера была та же душа, что и у Валентины. – Он поднялся и угрожающе шагнул к ней. – А вот у меня, Ванму, ее нет.

На какую-то секунду она испугалась. Откуда ей знать, что за насилие живет в нем? Что за черный гнев нашел выход в этом псевдочеловеке, созданном Эндером?

Но Питер так и не ударил ее. Может быть, в этом не было необходимости.

Аимаина Хикари лично вышел к воротам своего сада, чтобы приветствовать их и провести в дом. Одет он был очень просто, на шее качался ковчежец, который носили все японцы, соблюдающие традиции Священного Ветра: в небольшой ладанке содержался прах самых достойных представителей семейства. Питер объяснил Ванму, что, когда такой человек, как Хикари, умирает, горстка пепла из его ковчега смешивается с его пеплом и переходит по наследству детям или внукам. Таким образом, у него на груди покоился прах всего древнего семейства, почившего долгим сном, – это самый драгоценный подарок, который он сможет передать потомкам. Этот обычай произвел огромное впечатление на Ванму, у которой не было предков, оставшихся в памяти народа.

Хикари приветствовал Ванму поклоном, Питеру же он пожал руку. В глазах Питера, наблюдающего за этим представлением, отразилось изумление.

– О, может быть, меня и называют хранителем духа Ямато[11], – улыбнулся Хикари, – но это вовсе не означает, что я должен заставлять европейцев соблюдать японские традиции. Кроме того, европейцы кланяются, словно свиньи танцуют.

Пока Хикари вел их через сад в традиционно японский дом со стенами из бумаги, Питер и Ванму переглянулись и обменялись широкими улыбками. Между ними воцарилось единогласное перемирие, ибо они сразу поняли, что Хикари – серьезный противник, и если они хотят от него что-нибудь узнать, им придется опираться друг на друга.

– Философ и физик, – проговорил Хикари. – Я сразу обратил внимание на это сочетание, когда получил ваше послание с просьбой принять вас. Меня и раньше посещали философы, были и физики, европейцы и китайцы, но ваш странный союз меня заинтриговал.

– Она находит меня сексуально неотразимым, – заявил Питер, – и мне никак от нее не отделаться.

И улыбнулся своей самой очаровательной улыбкой.

К вящему удовольствию Ванму, типично западная шутка Питера нисколько не позабавила Хикари, и она заметила, как на шее юноши заалел багрянец.

Теперь настала ее очередь – сыграть роль философа-гномиста.

– Свинья барахтается в грязи, тогда как он греется на теплом камушке.

Хикари повернулся к ней – столь же бесстрастный, как и раньше.

– Я запишу эти слова у себя в сердце, – произнес он.

Ванму подумала, понял ли Питер, что она только что стала жертвой восточной иронии Хикари.

– Мы пришли учиться у вас, – сказал Питер.

– Тогда я должен предложить вам трапезу и отпустить, не удовлетворив ваших желаний, – склонил голову Хикари. – Мне нечего преподать физику или философу. Если бы у меня не было детей, я бы вообще остался без учеников, ибо только они знают меньше, чем я.

– Нет-нет, – запротестовал Питер. – Вы очень мудрый человек. Хранитель духа Ямато.

– Я уже сказал, меня так называют. Но дух Ямато слишком велик, чтобы уместиться в такой маленькой коробчонке, как моя душа. И в то же самое время дух Ямато слишком мал и незначителен, чтобы быть замеченным великими душами европейцев и китайцев. Вы учителя, а Китай и Европа всегда были учителями Японии.

Ванму не слишком хорошо знала Питера, однако сразу поняла, что он окончательно запутался и понятия не имеет, как дальше продолжать разговор. Эндеру за время скитаний приходилось посещать планеты с восточной культурой, и он, по словам Хань Фэй-цзы, даже говорил по-корейски. Это означало, что Эндер смог бы справиться с ритуальным самоуничижением такого великого человека, как Хикари, – тем более что тот явно шутил, умаляя свои заслуги. Но знания Эндера сильно отличались от тех знаний, что он дал своему созданию, Питеру. Этот разговор должна вести она. Она почувствовала, что играть с Хикари можно, только перехватив у него инициативу.

– Замечательно, – вступила она. – Мы попытаемся преподать вам урок. И, узрев наше невежество, вы поймете, сколь отчаянно мы нуждаемся в вашей мудрости.

Хикари молча смотрел на Питера. Затем громко хлопнул в ладоши. В дверях появилась служанка.

– Чаю, – приказал Хикари.

Ванму вскочила с циновки. Только поднявшись, она поняла, что за план ей пришел в голову. Ей много раз в жизни приказывали подать чай, но не только заученный рефлекс заставил ее встать. Она, скорее, руководствовалась интуицией, понимая, что побить Хикари в его игре можно только одним способом – проявить большее смирение, чем то, что известно ему.

– Я была служанкой всю свою жизнь, – честно призналась Ванму, – но никогда не могла похвалиться умением. – А вот это неправда. – Разрешите, я пойду с вашей служанкой и поучусь у нее? Может быть, я не столь умна, чтобы осмыслить идеи великого философа, но, возможно, у служанки, которая достойна подносить чай Аимаина Хикари, я смогу научиться обязанностям, которые мне на самом деле пристало исполнять.

По лицу Хикари она увидела, что он понял – его побили. Но этот человек не собирался сдаваться просто так. Он тоже поднялся на ноги.

– Вы уже преподали мне важный урок, – произнес он. – Мы все пойдем и посмотрим, как Кендзи приготовит чай. Если она достойна быть вашим учителем, Си Ванму, меня она также многому научит. Ибо разве я могу вынести, что кто-то в моем доме знает то, чего не знаю я?

Ванму оценила его изобретательность. Он снова умудрился поставить себя ниже ее.

Бедная служанка Кендзи! Насколько видела Ванму, она была умелой, опытной прислужницей, но когда сразу три человека следят за тем, как ты готовишь чай, в особенности если среди этих троих твой господин и повелитель, поневоле разнервничаешься. Поэтому Ванму кинулась ей «помогать» – и нарочно допустила глупую ошибку. Сразу Кендзи почувствовала под ногами твердую почву и обрела прежнюю уверенность.

– Вы делаете немножко не то, – мягко сказала Кендзи, – наверное, потому, что кухня моя так неудобно оборудована. – Затем она показала Ванму, как готовится чай. – По крайней мере, так его обычно заваривают в Нагойе, – скромно объяснила она. – В этом доме.

Ванму внимательно наблюдала за служанкой, сосредоточившись на умелых движениях рук Кендзи. Она сразу заметила различие между тем, как заваривают чай японцы – или так его заваривали на Священном Ветре, а может, только в Нагойе, или в домах смиренных философов, хранящих дух Ямато, – и тем, как заваривала его она в доме Хань Фэй-цзы. К тому времени, как чай был готов, Ванму действительно кое-чему научилась у Кендзи. Теперь, представившись служанкой и имея в компьютере запись, удостоверяющую, что она всю жизнь прожила в китайской колонии на Священном Ветре, Ванму могла заварить чай, как это принято в здешних краях.

Они вернулись в гостиную дома Хикари, Кендзи и Ванму несли вслед за мужчинами по маленькому чайному столику. Кендзи собралась было поставить свой столик перед Хикари, но он отослал ее к Питеру, низко поклонившись юноше. Поэтому Хикари налила чай Ванму. И когда Кендзи отошла от Питера, Ванму также отступила от Хикари.

Впервые за все время Хикари выглядел… рассерженным? Во всяком случае, глаза его полыхнули. Снизойдя до уровня Кендзи, Ванму поставила его в сложное положение – теперь ему придется либо признать, что он больший гордец, чем Ванму, и отпустить служанку, либо нарушить заведенный порядок в доме, пригласив Кендзи как равную по положению присоединиться к чаепитию.

– Кендзи, – сказал Хикари, – позволь мне налить тебе чаю.

«Шах, – подумала Ванму. – И мат».

Сладким утешением послужило то, что Питер, который наконец разобрался в происходящем, также вынужден был налить чай Ванму, причем он умудрился пролить его, что заставило Хикари капнуть чаем на себя, чтобы гости не чувствовали себя неудобно. Но боль от горячего кипятка и липкую одежду можно было перетерпеть. Главное, Ванму показала себя достойной соперницей Хикари в соревновании «кто стоит ниже», тогда как Питер проявил себя полным олухом.

Но действительно ли Ванму была достойной соперницей Хикари? Он, должно быть, сразу разгадал ее маневры, когда она начала демонстрировать свое смирение. Тогда возможно, что он из того же самого смирения позволил ей победить как более смиренный из них двоих. Поняв, что он вполне мог найти этот выход, она уже не сомневалась – именно так он и поступил, так что победа все равно осталась за ним.

«Я не так умна, как думаю».

Она поглядела на Питера, надеясь, что теперь на сцене появится он и выкинет спрятанный в рукаве козырь. Но он, казалось, полностью отдался ее воле. Ну конечно, вряд ли он станет сигать в заросли терновника. А может, он тоже понял, что она только что потерпела сокрушительное поражение в игре, которую сама же начала? И причиной ее поражения было то, что она недостаточно глубоко прочувствовала собственный замысел? Он что, протягивает ей веревку, чтобы она благополучно повесилась?

«Ладно, выше нос».

– Аимаина Хикари, вас зовут хранителем духа Ямато. Питер и я выросли в японском мире, однако японцы смиренно дозволили звездному стать основным языком государственных школ, поэтому мы не говорим по-японски. Когда я была совсем девочкой, мы жили в американском городе Питера, так что все наше детство прошло на окраине великой японской культуры, мы могли наблюдать за ней лишь со стороны. Но если и есть какая-то область, где мы особенно невежественны, что вы, естественно, не замедлили заметить, так это наше понимание самой Ямато.

– О, Ванму, вы делаете тайну из очевидного. Лучше всего понять Ямато может тот, кто наблюдает со стороны. Точно так же родители куда лучше понимают ребенка, чем тот понимает себя.

– Тогда я, возможно, просвещу вас, – сказала Ванму, отбрасывая наконец притворное самоуничижение. – Ибо я вижу Японию краевой нацией и никак не могу понять, каким образом ваши идеи сделают японцев новой центральной нацией или начнут то разложение, которое переживает каждая краевая нация, перед тем как обрести могущество.

– Вы использовали выражение «краевая нация». Я могу придумать этому термину сотню возможных объяснений, большинство из которых очень точно подходит моему народу, – промолвил Хикари. – Но что такое «центральная нация» и как люди могут ею стать?

– Я не особо хорошо подкована в истории Земли, – призналась Ванму, – но, впитывая жалкие крохи знания, я пришла к выводу, что существует горстка центральных наций, которые обладают столь сильной культурой, что она поглощает без остатка всех завоевателей, осмелившихся напасть на нее. Такими культурами были Египет и Китай. Каждая из этих стран в свое время объединилась и разрослась ровно настолько, чтобы защитить свои границы и обеспечить мир внутри их. За многие века каждая из этих цивилизаций не раз подвергалась завоеваниям извне, и каждый раз захватчики бесследно растворялись в них. Египетское и китайское письмо дожило до наших дней, и настоящие потомки могут прочитать о своем прошлом.

Ванму заметила, как напрягся Питер, и поняла, что он очень обеспокоен. Ведь то, что она говорила, никоим образом не соответствовало азам гномической философии. Но, не разбираясь в азиатских традициях, он не осмеливался вмешаться.

– Обе эти нации родились в варварские времена, – заметил Хикари. – Вы хотите сказать, что в нынешние дни ни одна нация не может стать центральной?

– Не знаю, – покачала головой Ванму. – Я даже не знаю, имеет ли какую-то практическую ценность проведенное мной различие между краевыми и центральными нациями. Я лишь знаю, что центральная нация может сохранять силу своей культуры, даже после того как лишится политической власти. Месопотамию постепенно покорили соседи, однако каждый завоеватель скорее сам изменился, чем изменил Месопотамию. Цари Ассирии, Халдеи и Персии потеряли свою неповторимость, испробовав культуры Междуречья. Однако и центральная нация может пасть, полностью растворившись. Египет пошатнулся под ударами эллинов, упал на колени перед идеологией христианства и в конце концов был стерт с лица земли исламом. Только каменные строения напоминают потомкам, чем и кем были их древние прародители. В истории не существует законов, а все закономерности, которые мы в ней находим, лишь иллюзии.

– Теперь я вижу, вы и вправду философ, – уважительно произнес Хикари.

– Вы проявляете необычайное великодушие, столь уважительно отзываясь о моих детских размышлениях, – смиренно склонилась Ванму. – Но позвольте мне теперь изложить вам, что я думаю о краевых нациях. Они рождаются в тени – или, можно сказать, в ослепительном сиянии – других культур. Так Япония обрела цивилизацию под влиянием Китая. Так Рим расцвел под сенью Греции.

– Сначала были этруски, – пришел на помощь Питер.

Хикари оглянулся на него, после чего, не произнеся ни слова, снова обратился к Ванму. Ванму всем телом почувствовала, как Питер съеживается и уменьшается под проявленным к нему безразличием. Но жалости к нему она не испытывала. Разве что чуть-чуть.

– Центральные нации так уверены в себе, что в основном не испытывают нужды в завоевательных войнах. Они и так знают свое превосходство над остальными, видят, что другие народы желают походить на них, подчиняться им. Но краевые нации, впервые ощутив свою силу, должны утвердиться в собственных глазах. И утверждаются они, как правило, мечом. Так арабы накинулись на Римскую империю и захватили Персию. Так македоняне, народец, живущий на краю Греции, подчинил себе эллинов. После этого, настолько растворившись в этой стране, что сами начали считать себя греками, они покорили империю, от которой когда-то греки обрели цивилизацию, – то есть Персию. Викинги грабили Европу, перед тем как основать королевства в Неаполе, на Сицилии, в Нормандии, Ирландии и, наконец, Англии. Тогда как Япония…

– Мы старались оставаться на своих островах, – мягко промолвил Хикари.

– Япония, почувствовав силу, перекинулась через Тихий океан, чтобы завоевать великую центральную нацию Китая, но была остановлена бомбами новой центральной нации – американцами.

– Я бы, наоборот, привел Америку как пример настоящей краевой нации.

– Америка была населена краевыми нациями, но сама идея Америки нашла столь большой отклик в народе, что скоро эта страна оказалась в самом центре мира. Американцы были настолько самоуверенны, что не хотели создавать собственной империи, ограничиваясь освоением внутренних территорий. Они просто считали, что все народы хотят походить на них. И они поглотили остальные культуры. Даже здесь, на Священном Ветре, какой язык преподают в школах? Звездный, всеобщий язык звезд, и этот язык распространила по свету вовсе не Англия, а Америка.

– Чистая случайность. Просто Америка была наиболее технологически развитой державой, когда появились Королевы Ульев и вывели нас к звездам.

– Американская идея стала центральной идеей, – продолжала Ванму. – С тех пор каждая нация обязана была каким-то образом воплотить в себе демократию. Даже сейчас нами правит Межзвездный Конгресс. Все мы живем внутри американской культуры, нравится нам это или нет. Но вот что я думаю: теперь, когда этой центральной нацией стала управлять Япония, не растворятся ли японцы точно так же, как растворились в Китае монголы? Или же японская культура сохранит свои неповторимые черты, но постепенно отойдет в сторону и рассыплется в пыль, как лишилась власти над исламом краевая нация турков и как краевая нация манчи потеряла власть над Китаем?

Хикари был явно расстроен. Сердился ли он? Или вопросы Ванму загнали его в тупик? Ванму не знала, что и подумать.

– Философ Си Ванму изрекает постулат, который я не в состоянии принять, – заявил Хикари. – Почему вы решили, что сейчас Межзвездным Конгрессом и Ста Мирами управляют японцы? Когда случилась эта революция, которой никто не заметил?

– Но я думала, вы видите, к чему ведет ваше учение пути Ямато, – притворно удивилась Ванму. – Флот, движущийся на Лузитанию, прямое доказательство власти японцев. Этим великим открытием поделился со мной мой друг, физик. Именно поэтому мы пришли к вам.

В глазах Питера отразился искренний ужас. Она могла догадаться, о чем он сейчас думает. Она что, совсем свихнулась? Она бы еще про Лузитанию рассказала… Но она знала, что в данном контексте ее упоминание флота ничего не значит и Хикари не догадается об истинных причинах их встречи.

Однако самообладания Питер не потерял. Приняв у Ванму эстафетную палочку, он начал излагать произведенный Джейн анализ действий Межзвездного Конгресса, необходимистов и причин отправки флота на Лузитанию, хотя, конечно, все эти выводы он приписывал себе. Хикари слушал, периодически кивая, иногда недоверчиво качая головой; от его былого безразличия и следа не осталось, наоборот, он ловил каждое слово.

– Так скажите же мне, – спросил Хикари, когда Питер наконец закончил, – неужели моя маленькая книжечка об американской бомбежке привела к тому, что необходимисты захватили в правительстве власть и запустили флот на Лузитанию? Вы это мне вменяете в вину?

– За это нельзя винить, как нельзя почитать, – возразил Питер. – Вы не планировали и не замышляли этого. Насколько я понимаю, вы даже не одобряете поступков необходимистов.

– Меня не занимает политика Межзвездного Конгресса. Я придерживаюсь духа Ямато.

– Именно за этим знанием мы сюда и пришли, – сказала Ванму. – Теперь я вижу, вы человек Края, а не Центра. Стало быть, вы не позволите, чтобы Ямато поглотила центральная нация. Значит, японцы будут и дальше не замечать сосредоточившейся в их руках власти, пока в конце концов она не перейдет в какие-нибудь другие руки.

Хикари покачал головой:

– Я не позволю вам обвинять Японию в том, что на Лузитанию был отправлен флот. Нам боги даровали очищение, мы не посылаем космические корабли убивать людей.

– Зато посылают необходимисты, – заявил Питер.

– Необходимисты только мелют языками, – отверг обвинение Хикари. – Их никто не слушает.

– Это вы их не слушаете, – поправил Питер. – Зато Конгресс все время прислушивается к их мнению.

– А необходимисты прислушиваются к вам, – добавила Ванму.

– Я человек идеальной простоты! – вскричал Хикари, поднимаясь на ноги. – Вы пришли пытать меня всякими ложными обвинениями!

– Мы не выдвигаем никаких обвинений, – мягко ответила Ванму, продолжая сидеть на циновке. – Мы просто излагаем вам наши наблюдения. Если мы не правы, мы просим вас растолковать нам нашу ошибку.

Хикари дрожал, его левая рука судорожно сжимала ковчежец с прахом предков, который на шелковой ленте висел у него на груди.

– Нет, – наконец выдавил он. – Я не позволю вам притворяться смиренными искателями правды. Вы убийцы. Убийцы сердца, пришедшие уничтожить меня, пришедшие сказать, что в поисках пути Ямато я каким-то образом поставил свой народ во главе человеческих миров и воспользовался этой силой, чтобы уничтожить беспомощную, слабую инопланетную расу! Вы обвиняете меня в том, что труд моей жизни ни к чему не привел, – это ужасная ложь. Уж лучше бы вы подсыпали мне в чай яда, Си Ванму. Лучше бы приставили к моей голове дуло пистолета и нажали курок, Питер Виггин. Ваши родители хорошо подобрали вам имена – имена гордые и одновременно ужасные. Владычица Запада? Богиня? И Питер Виггин, первый Гегемон? Кто дает своим детям такие имена?

Питер к тому времени тоже поднялся и потянул за собой Ванму.

– Нам незаслуженно нанесли оскорбление, – произнес он. – Я покрыт позором. Мы должны немедленно уйти.

Ванму удивилась, насколько по-восточному ответил Питер. Американцы обычно принимаются извиняться, чтобы продолжить спор дальше.

Она позволила ему довести себя до двери. Хикари не стал провожать их; эта сомнительная честь досталась бедной Кендзи, которая страшно напугалась, когда ее обычно мирный, очень благовоспитанный хозяин так разъярился. Но Ванму не хотела, чтобы их посещение закончилось полной катастрофой. В последний момент она вырвалась, кинулась назад и распростерлась ниц у ног Хикари – в той самой унизительной позе, которую она недавно поклялась больше никогда не принимать. Но она знала, что коленопреклоненного человека Хикари обязательно выслушает.

– О Аимаина Хикари, – воскликнула она, – ты говорил о нас, но разве ты забыл суть своего имени? Как может человек, носящий имя Неясный Свет, надеяться, что его учение всегда будет трактоваться так, как он того желает?

Выслушав этот упрек, Хикари повернулся к ней спиной и вышел из комнаты. Может, она только ухудшила положение? Ванму не знала. Она поднялась на ноги и понуро побрела к двери. Питер, наверное, страшно злится на нее. Своей прямотой она, должно быть, все разрушила. А ведь люди, оставшиеся на Лузитании, так надеялись, что им удастся остановить флот…

Однако, к ее великому изумлению, Питер разве что не напевал, выходя из сада Хикари.

– Молодец, хотя, должен признаться, странные у тебя методы, – похвалил он.

– Что ты говоришь? Это была полная катастрофа, – ответила она, хотя втайне все-таки надеялась, что он прав и она хорошо справилась со своей ролью.

– Да, он разозлился и никогда больше не станет говорить с нами, но что с того? Мы же не его пытаемся изменить. Мы пытались найти кого-нибудь, кто действительно обладает влиянием на него. И мы добились своего.

– Добились?

– Джейн сразу его раскусила. Когда он назвался «человеком идеальной простоты».

– А что здесь такого?

– Мистер Хикари, моя дорогая, открыл свою тайну. Оказывается, он тайный почитатель Уа Лава.

Ванму ошеломленно посмотрела на Питера.

– Это религиозное движение, – посянил он. – Или группа комиков. Определенно не скажешь. Это самоанский термин, который в переводе на звездный означает: «Все, хватит». В дословном переводе: «Хватит уже».

– Тебе лучше знать. Судя по всему, это ты у нас эксперт в самоанском.

Сама Ванму даже не слышала о таком языке.

– Не я, Джейн, – признался Питер. – У меня в ухе сережка, а у тебя ее нет. Так что, рассказать, что она мне наговорила?

– Да, пожалуйста, – попросила Ванму.

– Это некоего рода философия, так называемый «бодрый стоицизм», потому что независимо от того, хорошо у тебя идут дела или плохо, ты твердишь одно и то же. Но, как утверждает некая самоанская писательница по имени Лейлоа Лаве, это не просто отношение…

– Писательница? Хикари учится у женщины?

– Я этого не говорил, – заявил Питер. – Если ты дослушаешь меня, я расскажу все, что поведала мне Джейн.

Он замолчал. Она выжидающе смотрела на него.

– Ладно, слушай дальше. Учение Лейлоа Лаве – это что-то вроде добровольного коммунизма. Мало просто посмеяться над удачей и сказать: «Хватит уже». Нет, ты должна действительно быть уверена в том, что тебе хватит. Потому что, сказав так, ты берешь свой излишек и отдаешь его другому человеку. Точно так же, когда на тебя обваливаются беды, ты терпишь их, пока не понимаешь, что больше терпеть нельзя: твоя семья голодает, работа не спорится и так далее. Тогда ты снова говоришь: «Хватит уже» – и что-то меняешь. Ты переезжаешь в другую квартиру, находишь новую работу, доверяешь решения супругу или супруге. Что-то делаешь. Ты больше не можешь выносить невыносимое.

– А при чем тут «идеальная простота»?

– Лейлоа Лаве учит, что, когда ты достигнешь равновесия в своей жизни – поделишься излишками удачи с другими людьми и разберешься с бедами, – то, что останется, и будет называться «жить в идеальной простоте». Вот что имел в виду Аимаина Хикари. До нашего появления его жизнь протекала в идеальной простоте. А теперь мы выбили почву у него из-под ног. И это хорошо, потому что ему придется побороться, чтобы снова восстановить совершенную простоту. Он будет открыт влиянию со стороны. Нас, конечно, теперь и на порог не пустят, но…

– Лейлоа Лаве он послушает.

– Вряд ли. Она мертва уже две тысячи лет. Эндер как-то с ней встречался. Прилетал Говорить на ее родную планету, которая называется… в общем, Межзвездный Конгресс зовет ее Пасификой, но самоанцы, живущие там, предпочитают называть свой дом Лумана’и. «Будущее».

– Но Говорил он не о ней?

– Нет, об одном убийце-фиджи. Этот парень зарезал больше сотни детей, все тонганцы. Видимо, эти тонганцы ему чем-то не угодили. Похороны преступника отложили на тридцать лет, ожидая прилета Эндера, который должен был Говорить о его смерти. Они надеялись, что Говорящий от Имени Мертвых поймет смысл его поступков.

– Ну и чем все закончилось? Он понял этого убийцу?

– А ты думала! – фыркнул Питер. – Он был великолепен. Эндер ошибок не допускает.

Она пропустила мимо ушей его язвительные замечания в адрес Эндера.

– И он встречался с Лейлоа Лаве?

– Ее имя означает «быть потерянной, терпеть боль».

– Позволь мне догадаться. Она сама себе выбрала это имя.

– Естественно. Ты ж знаешь этих писателей. Как и Хикари, они, создавая свои работы, одновременно создают себя. А может, они творят, чтобы создать себя.

– Как афористично, – заметила Ванму.

– Заткнись, – поморщился Питер. – Кстати, неужели ты действительно веришь в эту чушь насчет краевых и центральных наций?

– Я сама придумала эту теорию, – сказала Ванму. – Когда Хань Фэй-цзы начал преподавать мне историю Земли. Он не смеялся надо мной, когда я высказала ему свои соображения.

– Я тоже не смеюсь. Это все, конечно, наивная ерунда, но смешного я ничего здесь не вижу.

Ванму проигнорировала и эту шпильку:

– Но если Лейлоа Лаве умерла, куда мы отправимся?

– На Пасифику. На Лумана’и. Хикари познакомился с философией Уа Лава еще юношей, когда учился в университете. Ему рассказала о ней студентка-самоанка – внучка посла Пасифики. Сама она, разумеется, никогда не бывала на Лумана’и, но от этого еще больше цеплялась за свои национальные обычаи и поэтому стала настоящей фанаткой идей Лейлоа Лаве. Это случилось задолго до того, как Хикари написал хоть строчку. Он никогда не говорил об этой философии, никогда не писал об Уа Лава, но сейчас, когда он выдал себя, Джейн видит, что его работы буквально пропитаны влиянием Уа Лава. Кроме того, на Лумана’и у него имеются друзья. Он с ними ни разу не встречался, но они постоянно связываются друг с другом по ансиблю.

– А что стало с внучкой посла?

– Она сейчас на борту космического корабля, направляется домой, на Лумана’и. Она улетела двадцать лет назад, сразу после смерти дедушки. И на планету она прибудет… лет этак через десять или около того. Если повезет с погодой. Ее торжественно встретят, и тело ее дедушки будет сожжено, похоронено или что там они делают со своими мертвецами – а, Джейн говорит, что сжигают, – с великими почестями.

– Но Хикари не будет пытаться связаться с ней.

– Учитывая скорость, с которой идет судно, уйдет по меньшей мере неделя, чтобы его послание достигло ее. С такими темпами не до философской дискуссии. Она до дома успеет добраться, прежде чем он закончит объяснять ей суть своего вопроса.

В первый раз Ванму оценила достоинства мгновенного перемещения с планеты на планету. Теперь с долгими, калечащими людские судьбы перелетами можно покончить.

– Эх, если бы… – вздохнула она.

– Понимаю, – кивнул Питер. – Но мы не можем.

Она была полностью согласна с ним.

– Значит, полетим туда сами, – решительно сказала она, возвращаясь к предмету разговора. – А что потом?

– Джейн следит за Хикари, карауля, с кем он выйдет на связь. Это и будет тот человек, который имеет на него влияние. И с этим человеком…

– Мы должны будем встретиться и поговорить.

– Именно. Тебе нужно сходить пописать или какие-нибудь другие дела устроить? Потому что мы возвращаемся в нашу хижину среди лесов.

– Было бы неплохо, – ответила Ванму. – А ты пока переоденься.

– Что, по твоему мнению, даже это консервативное одеяние слишком бросается в глаза?

– Что носят на Лумана’и?

– Ну, многие там вообще голышом ходят. Тропики, одним словом. Судя по утверждениям Джейн и тому факту, что основная часть населения – это взрослые полинезийцы, зрелище, должно быть, впечатляет.

Ванму содрогнулась:

– Надеюсь, нам не придется выдавать себя за аборигенов?

– Не придется, – успокоил Питер. – Джейн подделает записи и выдаст нас за пассажиров корабля, который прибыл вчера с планеты Москва. Мы сойдем за каких-нибудь правительственных чиновников.

– Но ведь это незаконно! – воскликнула Ванму.

Питер смерил ее странным взглядом:

– Ванму, мы уже совершили преступление, ослушавшись приказа Конгресса и покинув Лузитанию. Этого обвинения хватит с головой. Не думаю, что если мы выдадим себя за чиновников, то сильно ухудшим свое положение.

– Но я Лузитанию не покидала, – напомнила Ванму. – Я даже никогда не видела эту твою Лузитанию.

– Не много потеряла. Саванны да леса, фабрика Королевы Улья, выпускающая космические корабли, и несколько племен свиноподобных туземцев, обитающих в рощах.

– Однако меня могут обвинить в пособничестве преступникам… – размышляла Ванму.

– И в том, что ты испортила японскому философу целый рабочий день.

– В общем, головы мне так и так не сносить.

Часом позже они уже сидели в частном флайере – пилот не задавал никаких лишних вопросов, а Джейн проследила, чтобы их документы были в порядке. Еще до наступления ночи они добрались до своего кораблика.

– Могли б переночевать и на нормальных кроватях, – пожаловался Питер, угрюмо озирая примитивные походные койки.

Ванму только посмеялась и свернулась клубочком на полу. Утром, отдохнувшие и выспавшиеся, они обнаружили, что, пока они спали, Джейн перенесла их на Пасифику.

Аимаина Хикари проснулся, когда ночь уже закончилась, но рассвет еще не разгорелся, и выбрался из постели в микроклимат комнаты – не холодный, не теплый. Его сон нельзя было назвать спокойным, сновидения были каким-то уродливыми, суматошными – в них, что бы он ни делал, все оборачивалось совсем не так, как он того желал. В своих снах Аимаина карабкался вверх по скалам, чтобы достичь дна ущелья. Люди, с которыми он говорил, уходили прочь. Он писал, а страницы рукописи выскальзывали у него из-под руки, разлетаясь по полу.

Кошмарные сны были вызваны вчерашним визитом двух чужестранцев. Весь день он пытался выбросить их из головы, читая книги и журналы. Весь вечер он старался забыть о них, ведя беседу с друзьями, которые заглянули на огонек. Но книги и журналы кричали ему: «Это слова опасных представителей краевой нации», – а друзья, как выяснилось, все как один необходимисты. Подведя разговор к теме угрожающего Лузитании флота, он вскоре понял, что все его товарищи придерживаются именно тех принципов, о которых говорили эти лгуны с глупыми именами.

Поэтому, выйдя в предрассветных сумерках в сад и опустившись на циновку, Аимаина вертел в пальцах ковчежец и думал: «Может, эти сны послали мне мои предки? Может, вчерашние посетители тоже были посланы ими? И если их рассуждения были целиком и полностью правдивы, где тогда они соврали?» Ибо он точно знал, что они разыгрывают какое-то представление. Они переглядывались друг с другом, девушка сначала чего-то смущалась, но потом заговорила прямо и открыто… Заранее они ничего не репетировали, но тем не менее следовали какому-то сценарию.

Вставало солнце, ощупывая лучами сначала листочки деревьев, потом кустарники, траву, даруя каждому растению свою, особую расцветку. Налетел легкий ветерок, заиграв тенями и светом. Позднее, в утренней жаре, листья снова станут неотличимыми друг от друга, засасывая в себя солнечные лучи, как насос затягивает воду. Днем над головой закружатся облака, польет мелкий дождик, и листья вновь обретут жизненную силу, заблестят, цвет их потемнеет в преддверии ночи, ночной жизни и тех сновидений, что дарует растениям тьма, прогоняющая палящее, беспощадное солнце и струящаяся прохладными реками, напоенными дождевой водой. Прогнав все мысли, отдавшись свету, ветру и дождю, Аимаина Хикари стал одним из листочков. Так он сидел, пока солнце не поднялось над горизонтом. Почувствовав усиливающуюся жару, Хикари встал с циновки и покинул сад.

На завтрак Кендзи приготовила рыбу. Он ел медленно, осторожно, боясь повредить хрупкий скелетик, придающий рыбке форму. Тело гнулось во все стороны, но кости не ломались. «Я не буду ломать их, но впитаю силу этой рыбы в свое тело». Последними он съел глаза. Мощь животного таится в тех частях, которые движутся. Он снова коснулся ковчега предков. «Но мудрость моя исходит не от того, что я ем, а от силы, которую придают мне шепчущие из глубины веков предки. Живой человек не помнит уроков прошлого. Но предки не забывают ничего».