«...Расстрелять!» Покровский Александр
Миша хохотал над ней, как безумный, пока вагон не дёрнуло. О нём явно забыли. Станции мелькали, и на каждой он орал, подкарауливая у окошка прохожих: «Я — Зверев! Скажите! Я — Зверев!…».
Через трое суток в Ярославле о нём вспомнили («У нас там был этот… как его… начальник штаба») и сдали в КГБ.
За трое суток он превратился в дикое, волосатое, взъерошенное существо, с выпученными глазами и острым кадыком. Пахло от него так, что вокруг носились взволнованные мухи.
— Ну? — спросили его в КГБ.
— Я — Зверев! — заявил он с видом среднего каторжанина. — Я — старший помощник начальника штаба! — добавил он не без гордости и подмигнул. Мигать не хотелось, просто так получилось. Рожа — самая галерная.
— Документы есть?
— Как-ки-е до-ку-мен-ты? — в который раз задохнулся Миша. — Я в баню шёл! Вот! — и в доказательство он сунул им под нос веник, которым иногда подметал в вагоне.
— А чем вы ещё можете доказать?
— Что?
— Ну то, что вы — Зверев.
Миша осмотрел себя и ничего не нашёл. И тут он вспомнил. Вспомнил! Что в Ярославле у него есть дядя! Ы-ы! Родной! Двадцать лет не виделись!
— Дядя у меня есть! — вскричал он. — Ы-ы! Родной! Двадцать лет не виделись! Родной дядя! Едри-его-мать!
К дяде поехали уже к ночи.
— Вы такой-то?
— Я… такой-то…
— Одевайтесь!
И дядя вспомнил то героическое время, когда по ночам выясняли, кто ты такой.
Родного дядю привезли вместе с сандалиями. Когда он вошёл в помещение, к нему из угла, растопырив цепкие руки, метнулось странное существо.
— Дядя! Родной! — верещало оно противно, дышало гнилым пищеводом и наждачило щёку.
— Какой я тебе дядя?!… Преступник!… — освобождался дядя, шлёпая существо по рукам.
Дядю успокоили, и под настольной лампой он признал племянника и прослезился.
— Служба у нас такая, — извинились перед ним, — вы знаете, чёрт его знает, а вдруг…
— Да! Да!… — повторял радостный дядя. — Чёрт его знает! — и пожимал руки КГБ, племяннику и самому себе. Радующегося непрерывно, его увезли домой.
— А вы, товарищ Зверев, если хотите, можете прямо сейчас идти на вокзал. Здесь недалеко. А мы позвоним.
На вокзал он попал в четыре утра. Серо, сыро, и окошко закрыто. Миша постучал, тётка открыла.
— Я — Зверев! — сунул он свою рожу. — Мне билет нужен. Вам звонили.
— Давайте деньги.
— Какие деньги? Я же без денег! Ты что, кукла, — он заскреб щетиной по прилавку, — совсем, что ли, людей не понимаешь?
«Кукла» закрыла форточку.
Нервы, расшатанные вагоном, КГБ и дядей, не выдержали.
— Я — Зверев! — замолотил он в окошко. — Я — от КГБ! Вам звонили! Я — от КГБ! От! Ка! Ге! Бе! — скандировал он.
Тётка взялась за телефон:
— Здесь хулиганят!
Миша молотил и молотил.
— Я — Зверев! Открой! Эй!
За его спиной уже минут пять стоял милиционер. Он дождался, когда Миша устал, и вежливо постучал его по плечу. Миша обернулся.
— Вы — Зверев?
— Да-а… — Миша до того растерялся оттого, что его хоть кто-то сразу признал, что расплакался и дал себя связать. В машине он припадал к милицейскому плечу и, слюнявя его, твердил, что он — Зверев, что он — в баню, что он — в КГБ…
— Знаем, знаем, — говорили ему мудрые милиционеры.
— А я ещё старший начальник помощника штаба! — останавливался среди соплей Миша и, отстранившись и вперившись, напряжённо искал возражений.
— Видим, видим, — отвечали ему милиционеры. Мудрые милиционеры сдали его немудрым, а те заперли его до понедельника. Миша замолотил опять.
— Я — Зверев! Сообщите в КГБ! Я — Зверев!…
— А почему не в ООН? Пересу де Куэльяру, ему тоже будет интересно, — говорили немудрые и пожимали плечами. — Ну, так нельзя! Не дают работать. Накостылять ему, что ли? Чуточку… — и накостыляли…
В конце концов в понедельник все разобрались во всём! (Едри его мать!) КГБ с милицией проводили его на вокзал, вручили ему билет, посадили в поезд, и он начал обратный путь на свой полустанок…
Когда он слез с поезда, от него шарахнулись даже гуси. Миша пробирался домой огородами. Подойдя ближе, он услышал музыку. В его доме творилось веселье. Миша присел в кустах. Жизнь научила его осторожности.
Вскоре на крыльцо вывалился друг детства Вася. Вывалился, встал с кряком и отправился в кусты, гундося и расстегиваясь по дороге. У кустов он остановился, закачался, схватил себя посередине, и из него тут же забил длинненький фонтанчик.
Когда фонтанчик своё почти отметал, навстречу ему из кустов вдруг поднялось странное создание.
— Чего это здесь?… А? Вася? — спросило создание голосом Мишки.
— Вот надо же было так упиться! — сказал Вася. — Привидится же такое… — и, сунув недоделанный фонтанчик в штаны, повернул к дому.
— Стой! — одним махом настиг его Миша, и Вася засучил ножками, утаскиваемый.
Оказалось, что Мишу всем полустанком дней десять искали баграми на озере, а потом решили — хорош! — и справили поминки.
Где вы были?
— Где вы были?
— Кто? Я?
— Да, да, вы! Где вы были?
— Где я был?
Комдив-раз — командир первого дивизиона — пытает Колю Митрофанова, командира группы.
— Я был на месте.
— Не было вас на месте. Где вы были?
Лодка только прибыла с контрольного выхода перед автономкой, и Колюня свалил с корабля прямо в ватнике и маркированных ботинках. Ещё вывод ГЭУ[2] не начался, а его уже след простыл.
— Где вы были?
— Кто? Я?
— Нет, вы на него посмотрите, дитя подзаборное, да, да, именно вы, где вы были?
— Где я был?
Колюша на перекладных был в Мурманске через три часа. Просто повезло юноше бледному. А в аэропорту он был через четыре часа. Сел в самолёт и улетел в Ленинград. Ровно в семь утра он был уже в Ленинграде.
— Где вы были?
— Кто? Я?
— Да, да! Вы, вы, голубь мой, вы — яхонт, где вы были?
— Я был где все.
— А где все были?
Шинель у Коленьки висела в каюте; там же ботинки, фуражка. Его хватились часа через четыре. Все говорили, что он здесь где-то шляется или спит где-то тут.
— Где вы были?!
— Кто? Я?
— ДА! ДА! ВЫ! — сука, где вы были?!
— Ну, Владимир Семёнович, ну что вы в самом деле, ну где я мог быть?
— Где вы были, я вас спрашиваю?!
За десять часов в Ленинграде Коля успел: встретить незнакомую девушку, совершить с ней массу интересных дел и вылететь обратно в Мурманск. Отсутствовал он, в общей сложности, двадцать часов.
— Где вы были, я вас спрашиваю?!!
— КТО? Я?
— Да, сука, вы! Вы, кларнет вам в жопу! Где вы были?
— Я был в отсеке.
Комдив чуть не захлебнулся.
— В отсеке?! В отсеке?! Где вы были?!!!
Я ушёл из каюты, чтоб не слышать эти вопли венского леса.
«Ботик Петра Первого»
Закончился опрос жалоб и заявлений, но личный состав, разведенный по категориям, остался в строю.
— Приступить к опросу функциональных обязанностей, знаний статей устава, осмотру формы одежды! — прокаркал начальник штаба.
Огромный нос начальника штаба был главным виновником его клички, известной всем — от адмирала до рассыльного, — Долгоносик.
Шёл инспекторский строевой смотр. К нему долго готовились и тренировались: десятки раз разводили экипажи подводных лодок под барабан и строили их по категориям: то есть в одну шеренгу — командиры, в другую — замы со старпомами, потом — старшие офицеры, а затем уже — мелочь россыпью.
В шеренге старших офицеров стоял огромный капитан второго ранга, командир БЧ-5, по кличке «Ботик Петра Первого», старый, как дерьмо мамонта, — на флоте так долго не живут. Он весь растрескался, как такыр, от времени и невзгод. В строю он мирно дремал, нагретый с загривка мазками весеннего солнца; кожа на лице у него задубела, как на ногах у слона. Он видел всё. Он не имел ни жалоб, ни заявлений и не помнил, с какого конца начинаются его функциональные обязанности.
Перед ним остановился проверяющий из Москвы, отглаженный и свежий капитан третьего ранга (два выходных в неделю), служащий центрального аппарата, или, как их ещё зовут на флоте, — «подшакальник».
«Служащий» сделал строевую стойку и…
— Товарищ капитан второго ранга, доложите мне… — проверяющий порылся в узелках своей памяти, нашёл нужный и просветлел ответственностью, — …текст присяги!
Произошёл толчок, похожий на щелчок выключателя; веки у «Ботика» дрогнули, поползли в разные стороны, открылся один глаз, посмотрел на мир, за ним другой. Изображение проверяющего замутнело, качнулось и начало кристаллизоваться. И он его увидел и услышал. Внутри у «Ботика» что-то вспучилось, лопнуло, возмутилось. Он открыл рот и…
— Пошшшёл ты… — и в нескольких следующих буквах «Ботик» обозначил проверяющему направление движения. Ежесекундно на флоте несколько тысяч глоток произносят это направление.
— Что?! — не понял проверяющий из Москвы (два выходных в неделю).
— Пошёл ты… — специально для него повторил «Ботик Петра Первого» и закрыл глаза. Хорош! На сегодня он решил их больше не открывать.
Младший проверяющий бросился на розыски старшего проверяющего из Москвы.
— А вот там… а вот он… — взбалмошно и жалобно доносилось где-то с краю.
— Кто?! — слышался старший проверяющий. — Где?!
И вот они стоят вдвоём у «Ботика Петра Первого».
Старшему проверяющему достаточно было только взглянуть, чтобы всё понять, он умел ценить вечность. «Ботик» откупорил глаза — в них была пропасть серой влаги.
— Куда он тебя послал? — хрипло наклонился старший к младшему, не отрываясь от «Ботика». Младший почтительно потянулся к уху начальства.
— М-да-а? — недоверчиво протянул старший и спокойно заметил: — Ну и иди, куда послали. Спрашиваешь всякую… — и тут старший проверяющий позволил себе выражение, несомненно относящееся к животному миру нашей родной планеты.
— Закончить опрос функциональных обязанностей! — протяжно продолгоносил начальник штаба. — Приступить к строевым приёмам на месте и в движении!
Бабочка
Офицер свихнуться не может. Он просто не должен свихнуться. По идее — не должен.
Бывают, правда, отдельные случаи. Помню, был такой офицер, который на эсминце «Грозный» исполнял, кроме трёх должностей одновременно, ещё и должность помощника командира.
Его год не спускали на берег. Сначала он просился, как собака под дверью: всё ходил, скулил всё, а потом затих в углу и сошёл с ума.
Его сняли с борта, поместили в госпиталь, потом ещё куда-то, а потом уволили по-тихому в запас.
Говорят, когда он шёл с корабля, он смеялся, как ребёнок. Бывает, конечно, у нас такое, но чаще всего офицер, если окружающим что-то начинает казаться, всё же дурочку валяет — это ему в запас уйти хочется, офицеру, вот он и лепит горбатого.
Раньше в запас уйти сложно было; раньше нужно было или пить беспробудно, или, как уже говорилось, лепить горбатого.
Но лепить горбатого можно только тогда, когда у тебя способности есть, когда талант имеется и в придачу, соответствующая физиономия, когда есть склонность к импровизации, к театру есть склонность или там — к пантомиме…
Был у нас такой орёл. Когда в магазине появились детские бабочки на колесиках, он купил одну на пробу.
Бабочка приводилась в действие прикрепленной к ней палочкой: нужно было идти и катить перед собой бабочку, держась за палочку; бабочка при этом махала крыльями.
Он водил её на службу. Каждый день. На службу и со службы. Долго водил: бабочка весело бежала рядом.
С того момента, как он бабочку водить стал, он онемел: всё время молчал и улыбался.
С ним пытались говорить, беседовать, его проверяли: таскали по врачам. А он всюду ходил с бабочкой: открывалась дверь, и к врачу сначала впархивала бабочка, а потом уже он.
И к командиру дивизии он пошёл с бабочкой, и к командующему…
Врачи пожимали плечами и говорили, что он здоров… хотя…
— Ну-ка, посмотрите вот сюда… нет… всё вроде… до носа дотроньтесь…
Врачи пожимали плечами и не давали ему годности. Скоро его уволили в запас. На пенсию ему хватило. До вагона его провожал заместитель командира по политической части: случай был исключительно тяжёлый. Зам даже помог донести кое-что из вещей.
Верная бабочка бежала рядом, порхая под ногами прохожих и уворачиваясь от чемоданов. Перед вагоном она взмахнула крыльями в последний раз: он вошёл в вагон, а её, неразлучную, оставил на перроне. Зам увидел и вспотел.
— Вадим Сергеич! — закричал зам, подхватив бабочку: как бы там в вагоне без бабочки что-нибудь не случилось; выбросится ещё на ходу — не отпишешься потом. — Вадим Сергеич! — зам даже задохнулся. — Бабочку… бабочку забыли… — суетился зам, пытаясь найти дверь вагона и в неё попасть.
— Не надо, — услышал он голос свыше, поднял голову и увидел его, спокойного, в окне, — не надо, — он смотрел на зама чудесными глазами, — оставь её себе, дорогой, я поводил, теперь ты поводи, теперь твоя очередь… — с тем и уехал, а зам с тем и остался.
Или, вернее, с той: с бабочкой…
Химик
— Где этот моральный урод?!
Слышите? Это меня старпом ищет. Сейчас он меня найдёт и заорёт:
— Куда вы суётесь со своим ампутированным мозгом!?
А теперь разрешите представиться: подводник флота Её Величества России, начальник химической службы атомной подводной лодки, или, проще, — химик.
Одиннадцать лет Северный флот качал меня в своих ладонях и докачал до капитана третьего ранга.
— Доросли тут до капитана третьего ранга!!! — периодически выл и визжал мой старпом, после того как у него включалась вторая сигнальная система и появлялась, извините, речь, и я знал, что если мой старпом забился в злобной пене, значит, всё я сделал правильно — дорос!
Умный на флоте дорастает до капитана первого ранга, мудрый — до третьего, а человек-легенда — только до старшего лейтенанта.
Нужно выбирать между капитаном первого ранга, мудростью и легендой.
«Кто бы ты ни был, радуйся солнцу!» — учили меня древние греки, и я радовался солнцу. Только солнцу и больше ничему.
Химия на флоте всегда помещалась где-то в районе гальюна и ящиков для противогазов.
— Нахимичили тут! — говорило эпизодически мое начальство, и я всегда удивлялся, почему при этом оно не зажимает себе нос.
Химик на флоте — это не профессиональный промысел, не этническая принадлежность и даже не окончательный диагноз.
Химик на флоте — это кличка. Отзывается на кличку «химик».
— Хы-мик! — кричали мне, и я бежал со всех ног, разлаписто мелькая, как цыпленок за ускользающим конвейером с пищей; и мне не надо было подавать дополнительных команд «Беги сюда» или «Беги отсюда». Свою кличку «химик» лично я воспринимал только с низкого старта.
— Наглец! — говорили мне.
— Виноват! — говорил я.
— Накажите его, — говорили уже не мне — и меня наказывали.
«НХС» — значилось у меня на карманной бирке и расшифровывалось друзьями как — «нахальный, хамовитый, скандальный».
— С вашим куриным пониманием всей сущности офицерской службы!!! — кричали мне в края моей ушной раковины, на что я хлопал себя своими собственными крыльями по бедрам и кричал:
— Ку-ка-ре-ку!!! — и бывал тут же уестествлен.
«Кластерный метод» — как говорят математики. Берётся «кластер» — и по роже! И по роже!
На флоте меня проверяли на «вшивость», на «отсутствие», на «проходимость» и «непроходимость», на «яйценоскость» и на «укупорку», и везде стояло — «вып.» с оценкой «хорошо».
— Наклоните сюда свой рукомойник!!! (Голову, наверное.)
— Я сделаю вам вливание! Я вас физически накажу!
Есть, наклонил.
— Перестаньте являть собой полное отсутствие!!!
Есть, перестал.
— И закусите для себя вопрос!!!
Уже закусил.
А что вы вообще можете, товарищ капитан третьего ранга, подводник флота Её Величества России? Я могу всё:
От тамады до дворника,
От лопаты до космоса,
От канавы до флота!
Могу — носить, возить, копать, выливать, вставлять!
Могу — протереть влажной ветошью!
Могу — ещё раз!
А Родину защищать?
А это и есть — «Родину защищать». Родина начинается с половой тряпки… для подводника флота Её Величества России… и химика, извините за выражение…
Картина навсегда
В глазах застыла картина навсегда: центральный пост атомного ракетоносца; размеренно и тихо; все по углам; лодка у пирса; послеобеденное время; все переваривают; в едином временном измерении; дремотно.
Вдруг в центральный — ни с того ни с сего — влетает старпом и, наклонившись, орёт:
— Суки! Суки! Суки! Все — суки!!! У-у-у, ё-ёлки! — и убегает.
Все застывают. Замирают. Соображают. Думают про себя. Онемело. Остекленело. Минуту, наверное.
Наконец, мимо, внося с собой жизнь, проходит вахтенный: он пришёл из другого отсека, не присутствовал.
Словно подуло. Потихоньку отпускает. Дышится. Движения свободней. Дежурный говорит матросу:
— Ты в трюме был? Давай рысью туда.
Тот в трюм.
Всё оживает, восстанавливается и — потекло; размеренно; чинно; послеобеденное время; хорошо; опять все переваривают…
Дезертир
Командиру в/ч 34567.
Объяснительная
Я, лейтенант Козинцев Сергей Николаевич, настоящим докладываю, что 19-го числа сего месяца я самовольно сошёл с корабля и убыл в город Владивосток. Ушёл я в 15.00, отсутствовал двое суток и прибыл на корабль 21-го сентября в 24. 00.
У меня не было не терпящих отлагательства обстоятельств, ушёл с целью, трудно это передать на бумаге, с целью обратить на себя внимание.
Правильнее было бы сразу поговорить с командованием корабля и доложить ему о своих настроениях. Но мне показалось, что после моей поездки, разговор будет серьёзнее и конкретнее.
Дело в том, что я не хочу служить в Вооружённых Силах СССР. Об этом я думал ещё в училище. Но там я думал: стерпится-слюбится. Теперь, после того как я уже месяц прослужил в части, я пришёл к выводу, что нет больше смысла мучиться самому и отвлекать командование от прямых обязанностей. Я допускаю мысль, что через два-три года я могу свыкнуться со службой, но я не хочу так служить. Может быть, я в подсознании где-то испугался, но поймите, так служить не хочу. Вероятно, это будет не нужно ни мне, ни флоту.
На флоте есть свои трудности, свои определённые условия, но вся эта система, система начальника и подчиненного, многое, как мне кажется, в ней не нужно, бессмысленно. Я подчеркиваю — мне кажется. Скорее всего, я не прав, но я имею свой взгляд и хочу его придерживаться, не хочу его ломать.
В заключение могу добавить, что мне не нравится отвратительное слово «дезертир», но ещё хуже прожить всю жизнь, в чем-то каясь. Я не жалуюсь. Я готов отвечать за свои поступки, но мне не хочется идти по службе через пьянки, самовольные отлучки и разыгрывать из себя какого-то падшего человека.
22.09.79.
Лейтенант Козинцев.
ФЛОТ
В выражениях, междометиях, афоризмах.
В вопросах и ответах, в бессвязных выкриках…
— Что это у вас?
— Это усы, товарищ капитан первого ранга!
— Это не усы, это трамплин для мандавошек.
— Сгниёшь на «железе», сгниёшь!… А я говорю, сгниёшь!… Да… а вы думали, здесь что?… Что вы думали?…
— Чего вы тут сявку раз-зявили?! Что вы тут сидите… молью! Я вам тут что?! Что?!! Я вас-с-спрашиваю!!! Мал-чи-те!… Лучше!!! Я вам верну дар речи, когда это нужно будет!!! Если хотите со мной говорить, то молчите!…
Абсолютно новый крик:
— Что вы тут ходите!… Ногами!… С умной рожей!… Па-дай-ди-те сюда… я вам верну человеческий облик!…
— …по-ротно… на одного линейного дистанции…
— …Ссс-чёт! — Раз! — Ииии-раз!!!
— …Поздравляю вас…
— Уууу-ррр-ааа!!!…
Читать бесплатно другие книги:
