Мои путешествия Конюхов Федор
04:00. Где же суда торгового флота? Уже прошел половину побережья Южной Австралии, а их не видно. Обыватели думают, что везде есть люди, и если что случится, то тут же придут на помощь. Это мне часто говорили и в связи с походом на Северный полюс. Мол, что туда ходить, если самолеты висят над головой и сбрасывают завтрак и ужин. А мой друг Миша Поборончук всем и всюду трубил, что в кругосветку ходят даже семьями, и что, мол, это очень легко и безопасно. Я не знаю, где ходят семьями. Здесь я что-то не видел. Тот ураган, который мы с «Карааной» прошли в Южном океане, не выдержало бы и большое судно. Его бы, как спичку, разломало. Оттого они и не ходят этими путями. А многие полагают, будто сейчас настолько прочные конструкции судов, что обеспечивают полную безопасность при любой буре в мировом океане. Такое мнение можно высказывать, только сидя в уютном кресле перед телевизором.
18 мая 1991 года
22:00. Светает. Ветер слабый. Поставил большую легкую геную. Я считаю, что во времена парусного флота кораблей было больше, чем сейчас. С 5 мая иду вдоль Австралии, а их нет. Вокруг света обошел, а встретил только пять-шесть пароходов. У меня возникает вопрос: зачем я брал оружие от пиратов? Что пиратам делать в такой глуши, там, где нет для них добычи? Если бы они здесь плавали, то наверняка с голоду вымерли бы и забыли бы свое ремесло, как брать корабль на абордаж.
19 мая 1991 года
22:00. Сегодняшний восход солнца невозможно описать. Просто нет таких слов. Небо чистое-чистое, без единой тучки. И солнце прямо из океана вышло, его лучи так засверкали по гладкой воде, что смотреть невозможно.
21 мая 1991 года
01:00. Читаю, а вернее, в который уже раз перечитываю «Гостеприимную Арктику» Вильялмура Стефансона[99] и нахожу в его книге много интересного и поучительного. Этот полярный исследователь начала XX века провел в Арктике с десяток полярных зим и еще больше летних сезонов, причем в течение пяти лет находился в Арктике постоянно. Он на практике доказал, что, используя опыт эскимосов, и европеец вполне может там выжить за счет охоты и рыбалки.
Он считал, что путешественник должен рассчитывать в основном на охоту и не брать с собой большой груз. Я согласен с ним в одном случае: если эти путешествия будут недалеко от земли или каких-нибудь островов и в весенне-летнее время, когда над Арктикой нет полярной ночи.
Вильялмур Стефансон, несомненно, великий полярный исследователь. И я преклоняюсь перед ним и его открытиями. Но замечу, что его экспедиция проходила недалеко от берега земли, и он дошел по дрейфующему льду Баффинова моря[100] только до 74-го градуса северной широты. И когда Стефенсон и его спутники на этой широте не увидели тюленей, то поспешили идти на юг (так он пишет в своей книге), и в этой же книге он упрекает Ф. Нансена и Р. Пири и других путешественников в том, что они тащили много груза на санях и не охотились на тюленей, которых здесь, по его мнению, должно быть много. В этом случае я не согласен с ним. Пири стартовал к полюсу с 83-го градуса северной широты и ранней весной, когда еще стояли большие морозы, и было мало открытой воды, где могли бы жить тюлени. Это во-первых, а во-вторых, партия Пири спешила к полюсу, и им некогда было останавливаться и выслеживать подолгу у каждой полыньи, пока покажется тюлень. И само расстояние говорит в пользу Пири, он быстро прошел 100 миль.
А Стефенсон за 36 дней — только 500 миль. Потом Стефенсон шел со своей партией вдоль земли. У них осталось мало пищи и собак. Они ушли по направлению к берегу, а там, конечно, можно наверняка добыть тюленя или медведя. Чего нельзя сказать о Пири и Нансене. Оба эти исследователя были далеко от земли, и они надеялись только на те продукты, которые везли с собой. Их решение было правильным. Да и в тех экспедициях, в которых я участвовал, мой одиночный поход на Северный полюс убеждал меня в том, что средства, выбранные Нансеном и Пири, верны.
Книгу «Гостеприимная Арктика» я читал еще задолго до того, как попал первый раз на север. А потом после возвращения из каждой экспедиции я ее перечитывал и анализировал. И пришел к выводу, что если я снова буду путешествовать на севере вдоль побережья, то, несомненно, буду использовать метод Стефенсона. Но если пойду к полюсу или задумаю совершить трансарктический переход, то буду придерживаться опыта Р. Пири, Ф. Нансена, Д. Шпаро, В. Чукова.
21 мая 1991 года
В 1987 году я, мой брат Павлик и Сережа Вилков перешли пешком болота Гыданской тундры от реки Обь до Енисея. В этой экспедиции мы жили по методу Стефансона, и он себя оправдал.
При выходе из Салехарда мы взяли с собой из продуктов только 2 килограмма сахара, две булки хлеба, две большие пачки индийского чая «со слоном» и восемь пакетов вермишелевого супа. И вот с таким «запасом» продуктов мы отправились в 1200-километровый поход, который длился с 20 мая по 5 августа. Помимо всего снаряжения, палатки, лодки и т. д. у нас было двуствольное ружье 12 калибра, к нему 50 патронов с латунными гильзами, пачка пороха «Медведь» и полпачки «Сокола», а также полтора килограмма дроби, десяток пуль «Жакан» и много капсюлей.
Мы полагали, что все равно нельзя взять достаточно продуктов на такой большой путь. Да и тяжело их нести, когда под тобой болотная трясина вся колышется. Бывало, целыми днями мы шли по колено, а то и по пояс в холодной воде.
В этой экспедиции мы питались тем, что попадется по пути. В сторону от намеченного маршрута, чтоб охотиться, мы не уходили — у нас было ограниченное время. В первые дни было трудно добыть что-нибудь на ужин, так как еще стояли холода и перелетные птицы не прилетели в тот район, где мы шли. Наши желудки были пусты — только изредка попадалась какая-нибудь птичка или зверьки типа колонка[102], хоть мясо последнего имеет сильный и неприятный запах. Но мы не обращали на это внимания. Но потом, как только тундра зацвела, настали беззаботные дни — всегда у нас на ужин было две-три утки и столько же куропаток. Это была самая интересная экспедиция, в которой я участвовал. Мне и сейчас хочется вернуться в те болотистые края.
Был случай, когда я увлекся погоней за чуткими гусями и не заметил, как они завели меня далеко, в лабиринты небольших озер. А когда все патроны расстрелял, а их у меня было только семь, я потерял ориентир. И кружил я часов пять от одного озера к другому — никак не мог найти насыпь, по которой мы шли. Погода стояла пасмурная, солнца не было. К счастью, на берегу небольшой речки набрел на деревянный крест из лиственницы. Надпись на кресте было не разобрать — время и ветер стерли. Но я вспомнил, что если встать лицом к надписи на кресте, то перед тобой будет восток. Возле этого своеобразного компаса я начал вспоминать, каким примерно курсом мы шли. Мы шли на северо-восток. Когда я уходил на охоту, то спустился с насыпи налево и за все время не пересекал ее. Таким образом я вычислил, куда мне идти, чтобы наткнуться на насыпь, а уж там, по нашим следам, я доберусь до лагеря.
Так я и сделал и к утру пришел к палатке, в которой крепко, ни о чем не подозревая, спали мои друзья.
«Движение к цели есть сама цель» — гласит буддийская мудрость.
Вот сейчас я завершаю одиночное плавание вокруг света. Я не ставил себе задачу жить тем, что пошлет океан. Перед выходом в плавание я взял продуктов на весь срок и даже чуть больше. А воды я взял чуть меньше — с расчетом на пополнение запасов за счет дождей. Так и вышло: дождевая вода у меня всегда была.
Я не говорю, что в океане нет рыбы. Если бы я пытался ее поймать, то пришлось бы чаще останавливаться или выбирать маршрут, где она водится в большом количестве. Но тогда плавание длилось бы не семь месяцев, а намного дольше. Может, в дальнейшем кто-то из яхтсменов и поставит себе такую задачу. Это будет интересно.
21 мая 1991 года
21:00. Начало всплывать солнце из-за горизонта — большое, можно даже сказать огромное. Я еще не видел, чтобы наше светило было таким. Оно так засветило, что у меня на миг возникло опасение, что закипит вода океана. Мне в эту минуту хотелось, чтобы рядом была моя дочь Таня — у нее очень сильное чувство прекрасного. Оскар — тот рационалист. Он не будет заниматься искусством, ему больше подойдут точные науки. Но это тоже неплохо. Главное, чтобы он был человеком не по происхождению, а по сути. Все мы люди, но на иного посмотришь — душа у него и все выходки похуже, чем у последней скотины.
22:00. Так, наверное, люди и сходят с ума. Стоит абсолютная тишина: ничто не шумит, не плещется. Даже паруса, и те не шелестят, и блоки не скрипят.
К нам подсели два буревестника. Им тоже без ветра тяжело летать. Бросил им несколько кусочков сухарей, но они взяли в клюв и тут же выбросили. Значит, им сухари не нравятся или не по зубам. Точно так же было с канадскими ребятами перед трансарктическим походом. Мы тогда тренировались на ледниках Тянь-Шаня[103]. Наши сухари («стратегический материал») настолько крепкие, что у Жака Буфара сломался передний зуб. Он был расстроен и говорил, что русские сухари сломают иностранцам не только зубы, но и еще что-нибудь.
22 мая 1991 года
00:10. Океан начал дышать, потянуло с норд-оста легким ветерком. Поставил геную. Яхта тронулась с места и взяла курс на Бассов пролив. Справа, метрах в ста, прошли три кита в том же направлении, что и мы. Альбатрос появился и крутился возле «Карааны».
07:00. Снова штиль, снова паруса висят, «Караана» стоит на месте. Что за напасть!
22:00. Ночью пришлось выпустить две ручные ракеты в косаток. Мало того, что они подплыли под самый борт «Карааны», так давай еще под нее подныривать, потом начали играть друг с другом или мне свои фокусы показывать. Одна или две косатки отойдут подальше, потом наберут скорость и возле носа или возле борта яхты становятся почти на хвост, а затем с шумом падают на спину — брызги разлетаются во все стороны и меня окатывают с ног до головы. Запустить двигатель я не решался из-за слабых аккумуляторов: ночью-то солнца нет, чтобы подзарядить. Я взял да и выпустил в них одну ракету.
Смотрю — они среагировали на нее. Дело в том, что огонь от ракеты горит даже в воде. Больше не стали выпрыгивать из воды. Ну я для верности еще одну пульнул. Тут косатки потихоньку рассеялись в разные стороны. На них красиво смотреть в аквариуме, но не возле борта яхты.
22 мая 1991 года
22:30. Подбираю карты на юго-западный вход в Бассов пролив, думаю, с Божьей помощью я дойду. Лоция[105]рекомендует смотреть за цветом воды и бурунами над подводными рифами. С низкой палубы яхты сложно заметить меняющийся цвет воды, да и буруны, особенно если будет темная ночь. Кроме того, на карте предупреждение: «район учений морской авиации». Вот тебе пожалуйста — еще одна неприятность.
Хотя у австралийцев армия слабо вооружена, да и по численности небольшая, я не сомневаюсь, что разбомбить «Караану» они смогут. Видел я их военный флот, он стоит в самой бухте Джэксон[106] — несколько старых кораблей и подводных лодок. Такое старье нам было бы стыдно показывать людям, а они не стесняются.
Я спросил у друзей, почему военных не уберут из города и бухты, где много иностранных судов? Мне ответили, что тогда придется строить военную базу, а это дополнительные расходы. Да и военным удобнее жить в городе. Думаю, что это соображение более всего удерживает их в Сиднее.
23 мая 1991 года
07:30. Мне казалось, что после плавания я буду рассказывать только о штормах, как они нас испытывали. Но сейчас штиль испытывает нас похлеще шторма. Ветра нет. Солнце ушло за горизонт, мы стоим почти что на месте.
Если бы не бодрые голоса австралийских дикторов и не веселые песни по радио, то я бы решил, что произошла какая-то катастрофа и люди всего земного шара погибли. Мы уже почти воткнулись в Тасманию, но ни одного парохода, ни одного самолета — все мертво, все!
21:00. Если так будет каждый вечер, то мы останемся без пиротехники. Только стемнело — снова появились косатки. Я не стал ждать, когда они подойдут к борту. Достал фальшфейер и осветил океан. Целое стадо косаток шло по направлению к боковому проливу. Что у них там, гнездо? Или их там медом кормят? Чего они туда так и прут?
С вечера не было ветра. Лег спать, спал два часа, снился мне сон, будто мы с моим товарищем Васькой покупали лошадей, потом на них куда-то ехали или от кого-то убегали. Проснулся и стал ждать ветра. Я знаю, это уже проверено: если снятся лошади, то это к ветру. Долго ждать не пришлось: услышал слабый шорох в гроте. Ветер подул точно с нашего курса, куда нам надо было бы идти. Поставил большую геную и штормовой стаксель. Делать нечего, пошли вдоль Тасмании на север. Надо выбрать те мили, которые мы потеряли в предыдущие дни, когда нас несло на юг.
22:30. Вчера вечером было небо звездное, ветра не было, я вышел на палубу, т. е. в кокпит. А там я себе сделал сиденье возле штурвала. Конструктор яхты не предусмотрел, что если стоять у руля по 10–15 часов, то ноги устают, а я сделал просто фанерную крышку от рундука, просверлил и через дырки протянул веревки, оба конца закрепил на утках правого и левого борта. Ну, одним словом, как качели делал, только сильно натянул. Она-то и служит мне сиденьем. Я часто ложился на нее — спина на этой фанере, голова на лебедке, а ноги упираются в противоположную лебедку — и лежу покачиваюсь, как в гамаке. Так было и вчера, лежал и рассматривал звезды, искал на Млечном пути что-нибудь необычное. А потом увидел, как пролетает спутник, и подумал, не тот ли это спутник, который дает координаты. В душе поблагодарил его за помощь, которую он нам оказывает. А может, это космическая станция, и там живут люди. Чем они занимаются, о чем думают? Какие у них мысли? И тут же я заметил, что вот уже 30 лет люди летают в космос. Но я ни разу не читал дневник космонавтов. Читал о том, что они делают в космосе, какая техника, но их откровенные мысли, сны, философские рассуждения, мечты, да мало ли что, мне хотелось бы узнать.
Плохо, что нет Валеры Кондратько, я бы его попросил, чтобы он меня познакомил с кем-нибудь из космонавтов. Или нашел такую книгу, может, уже издан дневник какого-нибудь космонавта, только я его не видел.
А еще, когда смотришь в небесную высь, то мысль всегда окутывает какая-нибудь тайна. И хочется, чтобы что-то случилось, ну, к примеру, прилетел корабль инопланетян. В своем воображении я рисую его силуэт и существа, которые летают на нем.
И даже представил такую картину. Я сижу в каюте, читаю или пью чай, и входит ко мне этот самый инопланетянин. Что бы я ему сказал? Ну, конечно, перво-наперво я бы поздоровался с ним, а дальше что? Непонятно. Снова вспомнил те три случая, которые напоминают о неземном. О первом я писал, когда яхта «Чукотка» была на острове Медном. А вторая встреча была ровно через год. Мы возвращались из Провидения на той же яхте «Чукотка» домой, во Владивосток.
Мы зашли в бухту Гавриил — эта бухта находится на юге Чукотки. Стали на якорь недалеко от берега. Мы с Леонидом Константиновичем отправились в тундру охотиться на рыбу. Именно охотиться, а не ловить, как принято. В мелких речках рыба горбуша идет на нерест, и когда проходит пороги, то ее спина выглядывает из воды. Тут мы и стреляем из ружья. Один стоит ниже, убитую рыбу течение подносит к нему. Настреляли мы этой самой горбуши, а она большая и тяжелая. Мы ее принесли на яхту.
Наступает вечер, хотя на севере ночи нет, а просто стоят вечерние сумерки. Солнце идет за горизонт и через два-три часа снова всходит. Все легли спать, а я решил почистить рыбу и поджарить ее, чтобы в море с ней не возиться в качку и болтанку.
Погода тихая, чуть дует вечерний бриз. Сижу в кокпите, чищу рыбу. На меня нашел страх, что-то начало тревожить.
Я доверяю своим чувствам, то есть тому чувству, которое в народе называют шестым. Так вот, в этот раз я понял, что что-то не так. Подумал, может, кто возле борта яхты появился, обошел по палубе, заглянул под транец и форштевень, никого нет. Проверил по пеленгу мысов, не сносит ли «Чукотку» на берег. Нет. Якорь держит добротно. Спустился в каюту, проверил под паелами, не течет ли вода. Тоже все хорошо, все спокойно, только храп раздается от спящих ребят. Продолжая работу с рыбой, я сидел в кокпите спиной к морю, лицом к берегу. И вдруг я почувствовал да и увидел свет, яркий свет за моей спиной. Оборачиваюсь, а там висит в воздухе большой огненный шар, и от него исходят лучи. И слышно такой потрясающий шум. Но что меня больше всего поразило, так это то, что с этого самого шара падали горящие капли. До воды не долетали и гасли. Можно сравнить с горящей пластмассовой расческой. Когда она горит, от нее горящие капли падают на землю. Только шар был большой. Правда, сложно точно сказать о его размерах, так как он висел на фоне чистого неба и моря, и не было ничего, с чем можно было его сравнить, хоть бы эти горящие капли упали в море, я бы увидел, на каком расстоянии от меня они упали. Я начал кричать и поднимать команду, но это длилось не больше минуты, а потом медленно, с треском огненный шар ушел на север и скрылся за горами.
23:30. «Я балдею» — так всегда выражался Валера Кондратько в те моменты, когда чему-то удивлялся. Так я и сейчас балдею, оттого, что давно не вижу ни кораблей, ни судов, ни рыбацких сейнеров или как их называют в Австралии, я не знаю.
Идем вдоль Тасмании, а все кругом мертво, и вокруг ни души. Такое зло появляется на людей. Мы привыкли жить, как жуки в куче навоза, эти жуки живут и дальше своей кучи ничего не видят и не слышат. Так и люди, собьются в один город и там давятся, дерутся. За клочок, а вернее, за квадратный метр земли. За этот метр пытаются перегрызть глотку ближнему. Всем тесно, но никто не уйдет из этой кучи, все отстаивают и отвоевывают свое место. Не то что я сейчас сильно хочу домой. Нет, мне больше всего хочется сообщить о себе и о том, что мы пока живы. Так как знаю, что голова у Леонида Константиновича, наверное, вся уже поседела. Ему там во Владивостоке достается от всех. Он мой учитель, он мой капитан, и только он одобрял мое плавание, а больше никто из яхтсменов. Да и семья моя, наверное, переживает, особенно Таня, я бы не хотел, чтобы она плакала. Но судьбе приятно меня испытывать и терзать души моим близким.
Все я уже примеряю и прикидываю до финиша. Даже сахар насыпал в банку, у меня пластмассовая банка, там я храню сахар, которым пользуюсь для кофе и чая. Так вот, насыпал эту банку и подумал, может, мне этого сахара хватит до Сиднея, и больше не буду распаковывать новый мешок. Дай Бог.
24 мая 1991 года
До входа в Бассов пролив осталось 120 миль. Сейчас мы приближаемся к острову Кинг[107] с запада. Лоция предупреждает, что в туманную или мглистую погоду надо особенно соблюдать осторожность и чаще измерять глубину. Многие суда терпели аварии и тонули в районе острова Кинг. Сейчас решил лечь спать, чтобы ночью быть все время на палубе. Уже, наверное, не придется мне расслабиться. Приближается берег, там все опасности.
07:00. Как погода быстро меняется! Вот уже «Караана» несет штормовые паруса. Плохо, что ветер встречный. Неужели я допустил ошибку, что пошел в Бассов пролив, а не вокруг Тасмании?
21:30. У меня нет хороших парусов. Сейчас ветер слабый, но большая зыбь. Генуя не стоит, она рвет такелаж, а мои штормовые стаксели слишком малы, чтобы тянуть яхту. Были бы сейчас стаксели чуть побольше, тогда было бы в самый раз. Но их нет. А все из-за того, что не было лишних долларов, чтобы заказать у опытного парусного мастера хороший комплект. А те, что у меня, плохо стоят — их шил молодой парень из Сиднея.
22:30. Зашли в Большой Австралийский залив[108]. Глубина под килем 2472 метра. Ветер стихает, но стоит большая толчея. Чувствуется, что здесь течение сильное и с разных сторон.
Хочется включить двигатель и идти к входу в пролив, но этого делать нельзя. Очень мало соляры, ее надо беречь на крайний случай. Впереди много островов и рифов. Если я туда зайду и не станет ветра, вот тогда и придется надеяться на дизель.
25 мая 1991 года
01:00. Мы в Большом Австралийском заливе.
05:30. Идем галсами. Ветер не дает войти в Бассов пролив. Видимость плохая.
22:00. Прошедшая ночь мне показалась очень долгой. Как я ни пытался завести «Караану» в Бассов пролив, не получалось — то ветер встречный, то совсем штиль, и нас уносило от входа.
Утро, но видимость плохая. Снял большую геную — она порвалась у нижнего карабина. Сейчас выпью кофе и буду зашивать, а пока стоят два штормовых стакселя. Если бы не туман, я должен был бы уже видеть остров Кинг. Может, дай Бог, сегодня и увижу землю, я ее не видел с 31 декабря.
23:30. Генуя готова к работе, но сейчас ее ставить нежелательно. Сейчас главное — терпение и трезвая оценка ситуации. В тумане легко сделать ошибку, но очень сложно ее исправить.
26 мая 1991 года
02:30. Пока все идет хорошо, ветер чуть ушел влево, мы идем ровно в пролив. Земли я еще не вижу, но, чтобы отметить это событие, уже достал из рундука початую бутылку водки. Сегодня 210 дней как мы в плавании, и 146 дней от мыса Горн, где я видел землю — острова Диего-Рамирес.
04:00. Туман рассеялся. Я кричу, я плачу, слезы не дают рассмотреть мыс Уикем острова Кинг. Мы проходим в 15 милях от него. Это то, что надо. Мои расчеты подтвердились.
05:00. Слева открылся мыс Отуэй — это уже Австралия, материк.
«Караана» входит в Бассов пролив. Позади остались три океана. Мне кажется, что все это не я сделал. Не верится, что это мы с «Карааной» прошли. И только мои потрескавшиеся руки и сорванные шкотами ногти, да побитые борта и порванные ванты «Карааны» подтверждают это.
26 мая 1991 года
21:00. Какая досада! Как только вошли в Бассов пролив, ветер скис — всю ночь штиль. Сейчас рассвет. Вода гладкая, ни одной морщинки. Мне кажется, дома Азовское море никогда не было таким ровным, без ветра.
Вечером настроение было паршивое, злость разбирала, что нет ветра. И тут слышу: писк и всплеск за бортом. Выглядываю — там дельфины окружили «Караану». Я не стал на них смотреть, спустился в каюту, но они так пищали и прыгали, что заставили меня снова выйти и смотреть на их игры. Дельфины такие безобидные и потешные. И снова мне захотелось, чтобы все это увидела Таня. Если попаду домой, то буду Танюшу просить, чтобы она сочинила музыку на тему «Дельфины» и написала о них рассказ.
Смотрел, как дельфины прыгают и ныряют под яхту. Я все боялся, что они головой врежутся в фальшкиль. От их резвого и веселого настроения у меня и злость прошла на ветер. Я начал им петь песни. Погода тихая, голос далеко разносится. Пел песни всякие: и про море, и про любовь, но в основном о Магадане и о Воркуте, то есть блатные. И мне так показалось, что дельфинам больше нравятся блатные песни, чем о любви. Жаль, что они не могут говорить. Я представлю, как бы мы все вместе запели блатные песни. У всех жителей моря уши бы завяли.
21:30. Взошло солнце, но оно меня не радует. Небо чистое-чистое, нигде ни облачка, полный штиль. Даже альбатросы не могут летать — сидят и тоже ждут ветра. Под килем 60 метров. Здесь, наверное, много рыбы. Только что подплыла парочка морских котиков. Очень красивые, а дышат так: пху-пху. Я раньше думал, что акулы могут схватить птицу, сидящую на воде. А сейчас наблюдал, как акула плавает — плавник большой торчит из воды — возле самых альбатросов и не трогает их.
23:30. Волнующий момент был, когда я достал якорь и якорный канат из трюма и закрепил на штатном месте по носу. Якорем я не пользовался все это время, а сейчас решил приготовить на всякий случай — вдруг приливом потащит к берегу.
27 мая 1991 года
04:30. Нас уже совсем не считают за живых существ — альбатросы чуть не садятся на голову, не считая того, что гадят на палубу.
08:30. Уже ночь, ветра нет, спустился туман, сырой, но теплый. Вода не колышется, неужели здесь все время так?
21:00. Я доволен, что сумел уснуть на один час. Для меня этого достаточно на сутки. Уже рассвет. На фоне неба, где должно всходить солнце, видны острова.
Ночь была неспокойная и интересная. С вечера начал работать вечерний бриз. Потом снова штиль. Через два часа подул ветер, но дул шквалами. Так что мне пришлось поработать — то убирать геную, то ставить. А к утру установился устойчивый ветер.
«Караана» идет левым бейдевиндом 5–6 узлов. При шквалах скорость доходила до 9 узлов. Непривычно видеть, как яхта бежит с такой скоростью, одетая во все паруса. Там, в океане, если у нас и была такая скорость, то стояли штормовые паруса, была большая волна. А здесь волны нет, и яхта скользит, как по озеру. Почему нельзя было ночью расслабиться? В Бассовом проливе интенсивное судоходство, здесь стоят буровые вышки — добывают нефть. Одну такую вышку мы прошли милях в пяти. Я связывался по рации на 16-м канале, но бесполезно. Там, на вышке, люди заняты своей работой, им не до рации. Затем через наш курс прошел паром. Снова никто не ответил на мой запрос. После парома шли два судна, и тут я уже решил зажечь фальшфейер, белый столб, чтобы привлечь внимание. Но и они проигнорировали нас.
21:30. Показалось солнце, все в малиновом цвете. Впереди по курсу острова и рифы. Они разбросаны в шахматном порядке. Я боюсь, что нам придется их проходить ночью, и тогда будет сложно решить эту «шахматную задачу».
22:00. Выпил кофе и снова читаю лоцию. Тем временем к борту «Карааны» подплыла маленькая нерпа, серенькая, очень красивая и смешная. Подлетел буревестник с черным носом. У всех его собратьев носы оранжевые, а у него — черный. Я у него спрашиваю: «Где ты так вымазался, куда свой нос совал?» Улетел и даже не оглянулся. Значит, понимает, что я его стыжу.
28 мая 1991 года
04:00. Я смог передать о нашем местонахождении в Сидней. Встретился большой сухогруз, иностранец. Сначала я его вызывал по рации. Он не ответил. Тогда я зажег дневной фальшфейер — дым оранжевый. Но снова тишина. Я уж подумал: может, моя радиостанция не в порядке? Решил пойти на крайние меры — запустил в него зеленую ракету. Тут сразу услышал голос. Я передал все о себе с просьбой сообщить в Сидней. Получил ответ «окей».
Какая прелесть наблюдать в бинокль землю. Все-таки Австралия — красивая страна. Сейчас я вижу полуостров Вильсон-Промонтори[109]. Горы высокие, мне захотелось на них залезть. Строю планы велопробега: команда Австралии и Советского Союза, один этап — по Советскому Союзу, другой — вокруг Австралии.
29 мая 1991 года
Идем к выходу из Бассова пролива. Хорошо, что ночью я проводил «Караану» через его северо-восточный выход. Темно, ничего не видать. А вот сейчас посмотрел: скалы, рифы, острова с островками. Как всегда, по закону подлости, мы подошли к самому опасному участку на закате солнца. Как прошли, одному Богу известно. Не ночь, а какой-то кошмар.
10:30. Пароходы — их как будто прорвало — прут один за другим, то в пролив, то из пролива. А мы сейчас как раз находимся на середине фарватера. Я уже больше с ними не связываюсь по радио, потому что меня догнал наш советский контейнеровоз Балтийского пароходства, из Ленинграда, и я хорошо с ним поговорил. Название судна — «Анатолий Васильев». Капитан сам написал телекс во Владивосток, в Дальневосточное пароходство, и еще обещал сообщить в Сидней. Они как раз шли туда. Как спать хочется, прямо глаза слипаются. На кофе уже смотреть не могу. Но дремать нельзя, пока не пройдем фарватер.
12:30. Все-таки смог выкроить время и уснуть на 20 минут. Сейчас чувствую себя нормально. Конечно, этого сна мне на сутки не хватит, но часов на 5–6 меня хватит, чтобы работать с парусами и вести «Караану» домой. Ветер встречный, идем галсами, под килем глубина 45 метров. От этого волны короткие и такое ощущение, что идем по мостовой — сильно бросает.
После вчерашней ночи все болит, как будто я не на яхте проходил скалу Крокодайл, а с живым крокодилом дрался. Хочется скорее забыть все, что пережил за эти последние часы. Надо думать о хорошем, о том, что скоро выйдем в Тасманово море. А там, через 200 миль, мы с «Карааной» завершим полный оборот вокруг Земли.
30 мая 1991 года
10:00. Между Тасманией и Австралией сужение — Бассов пролив. Вот туда и дует ветер, да так дует, что не дает нам выйти. Вот уже третий день, а мы почти что на месте. Продвинулись всего миль на 30, но зато избороздили вдоль и поперек весь выход из пролива. Однако все равно надо как-нибудь выбраться из этой мышеловки.
17:30. Как приятно убирать в каюте и готовиться к встрече гостей. Достал флаги. Один — государственный, Советского Союза. Второй — Австралии. Третий флаг — Николая Константиноваича Рериха «Мир через культуру». Я с ним два раза ходил на Северный полюс и вот обошел вокруг света. И четвертый флаг — ДОСААФ. Это Азик дал мне его. Он под этим флагом ходил на яхте по Днепру, когда жил в Киеве.
Поспал полтора часа, чувствую себя бодро.
День закончился, солнце спряталось, наступает ночь. Ветер не меняет направление. Осталось пройти два градуса, и мы замкнем круг вокруг Земли.
31 мая 1991 года
09:30. Ну и ночка! Такую ночку не желал бы я еще хоть раз пережить. Здесь все время смотри и не расслабляйся. Прошли район, в котором стоят несколько буровых вышек. Много встречных судов. Одно хорошее было в этой бурной ночи: встретил танкер «Уссурийск» из Находки Приморского морского пароходства. По голосу штурмана я понял, что он очень добрый человек и хороший моряк. Он записал и обещал передать три радиограммы. Одну — во Владивосток, в Дальневосточное морское пароходство. Вторую — в Сидней. И третью, частную — в бухту Врангеля, моей семье. Но сначала я спросил разрешение на ее передачу. Он с удовольствием сказал: «Диктуй!» Хорошо, что встретился этот танкер.
6 июня 1991 года
09:00. Ветер попутный. Скорость яхты 3 узла. До Сиднея осталось 120–130 миль.
17:00. Вижу мыс Перпендикулярный. Это последний мыс, сильно выступающий в море, за ним бухта Джэксон.
18:00. Из-за туч не видать, как солнце садится за горизонт, но все небо окрасилось в нежно-сиреневый цвет.
7 июня 1991 года
13:15. Уже полтора суток я не сплю и, думаю, до конца плавания так и не смогу хотя бы минут 20–30 поспать. Еще не принимал, но положил в карман таблетки от сна. К вечеру начну их принимать. Ветер встречный, очень резкий. За вчерашний день мы постепенно подошли к суше. Я думал, что возле берега ветер к вечеру поменяет направление. Но когда подошли, то он не только не поменял, а наоборот, еще сильнее задул, и вдобавок ко всему встречное течение 3–4 узла.
8 июня 1991 года
Я уже двое суток не сплю, но не могу подойти к Сиднею. Ночью был шторм, нас чуть не выбросило на берег. Кое-как удалось уйти от скал. Но за это пожертвовал уже пройденными милями. Шторм прошел, ветер совсем скис, а зыбь большая. Находимся в 25 милях от входа в бухту Джэксон.
У берега
8 июня 1991 года в 12 часов 45 минут Федор Конюхов пересек воображаемую финишную линию в бухте Джэксон, близ набережной знаменитого Сиднейского оперного театра (Sydney Opera House), и завершил кругосветное плавание за 224 дня 7 часов и 25 минут.
Глава 4
Эверест — птица, взлетевшая выше других птиц
Здесь, в горах под Эверестом, много думается: о Боге, о человеке и его душе.
Федор Конюхов
Первое восхождение на Эверест Федор Конюхов совершил 14 мая 1992 года
Высота — 8848 метров над уровнем моря
15 марта 1992 года.
Гималаи. Высота 2900 метров
Погода ясная, солнечная. Ждем наш груз из Джери, но самолета пока нет.
Утором мы с Женей Виноградским прошлись по тропе в горы. Гималаи впечатляют своим величием. Мы нашли хорошее место на солнышке, закрытое от ветра, и решили позагорать.
Мы сидели и созерцали окружающий мир. По тропе проходили дети, несущие в корзинах дрова. Они шли босые по камням, но не унывали, а наоборот, смеялись и пели. Я все время удивляюсь простоте непальцев и их доброжелательности.
Наш маршрут будет пролегать через ледник Кхумбу[110], через Южное седло. Промежуточные высотные лагеря организованы на высоте 6100 (лагерь № 1), 6800 (лагерь № 2), 7500 (лагерь № 3) и 8000 метров (лагерь № 4).
23 марта 1992 года
«Ом мани падмэ хум» — это слова из таинственной молитвы буддистов. Дословно они означают «драгоценный камень в цветке лотоса». Тибет — священная страна. Лхаса[111] — святыня Тибета. Каждый буддист мечтает попасть туда раз в жизни. Буддисты говорят: если ты не побывал в Лхасе, то твоя жизнь на земле ничего не стоит.
Эверест, или как его еще называют, Джомолунгма, Сагарматха, Джумулангфен, достигает высоты 8848 метров. Трехгранная пирамида, состоящая в основном из осадочных отложений, расположена в хребте Махалангур-Гимал (Кхумбу-Гимал) на границе Восточного Непала. Координаты 27°59’ c.ш., 86°56’ в.д.
Название Джомолунгма («Богиня-мать земли»), устно бытующее в Тибете уже в течение многих столетий, впервые нанесено на карту в 1717 году в Пекине французским миссионером-иезуитом. Официальное непальское название — Сагарматха (в переводе с санскрита — «Небесная вершина») — принято в 1965 году. Геодезической службой Индии гора обозначена как пик 15. В 1852 году она была признана высочайшей вершиной земли.
В 1856 году в честь Джорджа Эвереста, руководившего британской геофизической службой в Индии с 1823 по 1843 год, Джомолунгму назвали Эверестом. Главная вершина впервые покорена 29 мая 1953 года новозеландцем Эдмундом Хиллари[112] и шерпом Тенцигом Норгеем.
Когда я увидел самую высокую на свете гору, мое сердце начало усиленно биться. Суждено ли мне Богом взойти на нее?
«От Господа направляются шаги человека. Человеку же как узнать путь свой?»[113]
Чтобы узнать свой путь и как идти по нему, надо все время спрашивать у Бога. Каждый свой шаг, каждое действие сверять с ним.
25 марта 1992 года
Прибыли в базовый лагерь на высоте 5300 метров. Из палатки кают-компании несется песня, а со стороны ледника часто раздается гул падающих лавин. День сегодня был холодный, тренировались с Женей ходить в кошках и подниматься по перилам.
26 марта 1992 года
На улице ветер, уже хочется идти через ледопад, но английская команда еще не проложила путь. Они просят не мешать им работать. Завтра они планируют ее завершить, и тогда можно отправиться на высоту 6000 метров. Мы сегодня снова пойдем тренироваться на ледовые стены.
2 апреля 1992 года
Я лежу в своей палатке в базовом лагере на высоте 5300 метров. Сегодня мы с Женей Виноградским спустились из второго лагеря, который стоит на высоте 6800 метров. Мы ушли два дня назад. Поднялись в лагерь № 1, на высоту 6100 метров. Там переночевали, укрепили палатку снежными кирпичами типа «зима». После ночевки ушли выше, к самому подножию Эвереста. Это не гора, а какое-то чудо. Высота поражает, да и сам цвет не такой, как обычно у гор.
4 апреля 1992 года
Сегодня день отдыха, я целый день читал книгу «Приключения барона Мюнхгаузена». Солнечно, но ветрено. Очень холодно.
Завтра мы должны выйти во второй лагерь на высоту 6800 метров. Если сегодня старший тренер Ваня Душарин поставит со своей командой лагерь выше, на высоту 7000 метров, то мы тоже постараемся дойти до этой высоты. Для меня каждый выход — это рекорд, я никогда не поднимался так высоко. На такой высоте болит голова и тошнит, поэтому кушать совсем не хочется. Из-за этого слабеешь физически, идти становится еще тяжелее. А надо еще и груз нести. Кислорода мало, не хватает воздуха, ночи становятся тяжелыми. Там, выше ледника Кхумбу, в «Долине молчания», солнце так палит, что ощущение, будто находишься на сковородке. На протяжении всего дня мы не снимаем солнцезащитные очки, так как белизна снега и яркое солнце сразу сражают глаза.
8 апреля 1992 года
День отдыха. Солнце и небольшой ветерок. Вчера спустились с 6800 метров. Планировалось, что мы с Женей Виноградским поднимемся на высоту 7500 метров. Но заболел Виктор Булдынский, и нам пришлось его сопровождать в базовый лагерь.
9 апреля 1992 года
12:00. День солнечный, небо голубое, изредка идут перистые облака. Сегодня мы отдыхаем в базовом лагере на высоте 5300 метров. Завтра планируем выйти через ледник Кхумбу до первого лагеря, разбитого на высоте 6100 метров. Там заночуем, а послезавтра, 11 апреля, поднимемся до лагеря на высоте 6800 метров. Там также проведем ночь, а 12 апреля выйдем к лагерю № 3 на высоте 7500 метров. Если там палатку не снесло ветром, то мы проведем в ней одну ночь. После этого спустимся в базовый лагерь.
12 апреля 1992 года, лагерь № 3 на высоте 7500 метров
Ночь была холодной, ветер не стихал, палатка трещала от его напора, а грохот частых лавин со склонов горы Лходзе[114] не давал спокойно уснуть. Но накопившаяся за день усталость все же брала свое, и я в полузабытьи уходил в мир грез. Я видел Арктику и Георгия Седова, белоснежные поля у Северного полюса сменялись болотами Амазонки, где мне предстоит разыскивать без вести пропавшего английского путешественника Перси Фосетта[115].
Но сны мои прервались воем ветра и сильным кашлем моего друга по связке Жени Виноградского.
14 апреля 1992 года
Лежу в спальном мешке, пристроив на животе приемник. Кручу ручку настройки, наполняя палатку писком и треском радиопомех. Сперва поймал музыку из Индии, а затем услышал наш родной «Маяк». Страшно обрадовался сигналу точного времени. Мои часы показывают двойное время: стрелки — московское, а электронное табло — непальское. Оно разнится с московским на 2 часа 43 минуты.
В Непале все не так, как у нас. Сейчас тут 2049 год. Очень нелегко московское время пересчитать на непальское. Мы привыкли к смене времени округленно, до часа, а тут надо выверять минуты. «Маяк» послал на весь мир сигналы московского времени и начал передавать последние известия. В них сообщалось, что заболел один из участников международной экспедиции к Северному полюсу — американец. Его вывезли вертолетом на Большую землю. Путь продолжают Ричард Вебер — канадец из Оттавы, и Михаил Малахов — русский парень из Рязани. Они поставили перед собой цель: дойти до полюса без помощи авиации.
У меня аж мурашки пробежали по телу, когда я услышал о Северном полюсе. Мне стало вдруг безумно грустно, что не я на пути к нему. С Мишей и Ричардом я участвовал в 1988 году в трансарктическом переходе СССР — Северный полюс — Канада. Тогда мы за 91 день перешли через Ледовитый океан. Кому как не мне знать, как работают сейчас парни на дрейфующем льду! Я знаю, с какой скоростью идут они к своей цели, когда груз в рюкзаках и на нартах по 200 килограммов на брата. Ричард и Миша — незаурядные спортсмены, опытные полярники. Но решить поставленную задачу без поддержки с воздуха им будет очень тяжело.
За много-много километров от Арктики я лежу в капроновой палатке, в той самой, с которой ходил к полюсу в 1990 году. Мысленно я в один миг из Гималаев перенесся в арктические торосы, где теперь мои друзья. Выпростал руку из спальника и из угла, где спит Женя Виноградский, достал фляжку со спиртом для разжигания примуса — мне в тот момент нужен был глоток спирта.
Удобно, когда палатка маленькая. Не вылезая из спальника, я дотянулся до замка и резко распахнул вход. Через него виден ледник Кхумбу, который в эти минуты заволок туман. Сквозь него просвечивало блеклое гималайское солнце. Но теперь оно было для меня полярным. Я ощутил, как груз тяжеленных рюкзаков Миши и Ричарда давит и на мои плечи. Сделал хороший глоток спирта, смахнул оставшиеся капли с усов. Кажется, мне уже не уснуть: известие о полюсе отбило желание спать.
Остаток времени до утра я провел в полудреме. Тело мое лежало в палатке, а мысли метались от полюса к Эвересту. Но вот пришло время подниматься, я вылез из спальника — нечего поддаваться меланхолии. Слава Богу, день будет холодный, и холод разгонит мою ночную хандру.
Растолкал Женю, и мы начали быстро собираться к выходу на ледник. Нам сегодня предстоит забросить кислородные баллоны из базового лагеря на высоту 6800 метров.
16 апреля 1992 года
«Иди с миром на Эверест, перед Господом путь твой, в который ты идешь».
Какой вчера, 15 апреля, был хороший день. На леднике Кхумбу я встретил альпинистку из индийской команды. Моим глазам предстала красивейшая из когда-либо виденных мною девушек. Она спускалась вниз по натянутым перилам в базовый лагерь. Солнечный свет отражался от голубого льда и освещал ее изящное смуглое лицо. Красиво сшитый комбинезон облегал великолепную фигуру. С головы спадали черно-синие длинные волосы, на лице горели красные губы. Она улыбнулась, адресуя улыбку мне, так как на леднике больше никого не было. Щеки ее пылали, как два маленьких очага, к которым хочется протянуть руки и согреть замерзшие ладони. Брови, изогнутые как два лука, подчеркивали красоту ее больших темных глаз.
Я заглянул в них и потерял себя в их глубине, забыл, что нахожусь в опасном для жизни уголке земли — на движущемся леднике. «What is your name?» — спросил я ее по-английски. «Сихс», — ответила девушка. Быстро пристегнула карабин к веревке и побежала вниз по скользкому льду.
Зачем я спросил ее имя? Что мне с того, что я теперь знаю, как ее зовут? Какая польза от тех нескольких секунд, когда я тонул в ее бездонных глазах? Как бы в ответ на мои мысли снизу донесся хруст льда под ногами этого прекрасного существа.
«Куда бы не привел тебя твой путь, среди каких бы жестоких дикарей и хищных зверей ты не странствовал, наблюдай за человеком, цивилизованным или диким, к какому бы племени он ни принадлежал, какому Богу ни поклонялся. О жестокости его обычаев суди благосклонно. На обиды и дурное отношение, которые могут выпасть на твою долю во время путешествия, не отвечай тем же. Не обращай внимания на случайные обстоятельства, не единожды заставлявшие людей отказываться от самых лучших намерений и лишившие мир многих открытий. Не вмешивайся в политику. Никогда не забывай, что самым увлекательным объектом исследования является человек».[116]
17 апреля 1992 года
13:40. В палатке с Женей Виноградским обсуждаем план штурма Эвереста. Завтра выйдем ставить последний лагерь, № 4, на высоте 8000 метров. После благополучного возвращения мы всей командой уйдем вниз, в зеленую зону, к монастырю Тьянгбоче[117] на отдых дней на пять. А потом — штурм вершины. Что меня ждет там, выше восьми тысяч? Сможет ли мой организм выдержать нагрузку на такой высоте? Хватит ли кислородных баллонов?
Одни вопросы и ни одного ответа. Ответ будет там и только один. От этого много зависит. Успех на Эвересте принесет успех в дальнейших моих путешествиях. Если случится так, что я потерплю поражение, то надо будет уходить из мира путешествий в мир искусства.
28 апреля 1992 года
Отдыхаем перед штурмом Эвереста. Недалеко от нас располагается старый монастырь. Там все напоминает о вечности. Гуляя между каменными заборами, можно услышать только тишину. Смотришь на этих людей, которые живут на горе, и понимаешь, что им не надо ничего никому доказывать. Им не надо подниматься на Эверест, им не надо ни машин, ни атомных электростанций. Воздух чистый, природа первозданная, люди здоровые. Нет ни воровства, ни ссор. Они не демонстрируют своих политических амбиций.
29 апреля 1992 года
16:30. Идет снег, холодно, руки замерзли. Мы идем в базовый лагерь. Встретили троих чехов, они сказали, что испанская команда поставила лагерь на высоте 8200 метров, а индийская команда спустилась с 8000 метров.
Выпал снег 15 сантиметров. Вчера ушла первая вспомогательная группа. Они должны завтра выйти во 2-й, а затем в 3-й и 4-й лагерь для заброски кислорода. А 1 мая на штурм выйдет спортивная группа: Румарин Иван, Сабельников Илья, Волков Андрей, Саша Герасимов. За ними отправится вторая группа, в том числе и мы с Женей Виноградским. А также Захаров Володя и Пензов Сергей.
Гора, которая выше всех на свете
2 мая 1992 года
Сегодня были первая попытка взойти на вершину Эвереста и первая жертва. Это хотела осуществить индийская цивильная команда. Здесь две индийские команды, военная и цивильная. Команда состояла из пяти человек. Двое ушли вверх к вершине, а трое начали спускаться. Двоих нашли, одному плохо, его сейчас спускают, а третий умер.
15:30. Идет снег. По рации мы узнали, что Ваня Душарин подошел к третьему лагерю на высоте 7500 метров. Игорю Бянкину с Сашей осталось два часа до 8000 метров. Их задача узнать, в каком состоянии наш лагерь. Славик Волков находится во втором лагере. Через индийцев получили прогноз: сегодня и завтра ожидается плохая погода, а дальше будет лучше.
Завтра, 3 мая, я начну первую попытку штурма вершины. Выходим из базового лагеря, идем до второго на высоте 6800 метров. 4 мая идем к третьему, на высоте 7500 метров. 5 мая добираемся в четвертый лагерь, на высоту 8000 метров. И если Богу угодно, то мы выйдем к вершине 6 мая. И снова я задаю себе вопросы. Сможет ли выдержать мой организм такие нагрузки? Смогу ли я преодолеть страх и высоту? Суждено ли мне побывать на вершине? И снова только вопросы, а где же ответы? Интересно, какой экспедицией я завершу свое существование на земле? Перебирая по этапам пройденный жизненный путь, я говорю себе, что жизнь прожита недаром. Мои друзья по экспедициям в дни, когда Горбачев объявил о «перестройке», бросили путешествия и приступили к созиданию страны и доказыванию политических амбиций на демонстрациях. Политическая борьба уничтожила результаты их путешествий, их самоотверженного труда. Поэтому я счастливее их. Я не обращал внимания на распри, планируя осуществить свою экспедицию. А этим я еще больше отдалился от политики. После успешного восхождения на гору или плавания на яхте я возвращаюсь домой, усаживаюсь в свое самодельное кресло, и в моей памяти начинают воскресать минувшие экспедиции. Мне кажется, что я снова прохожу мыс Горн, моя яхта «Караана» проходит пролив Дрейка, мне слышится великолепный перезвон колокольчиков, которые караваном относят меня к базовому лагерю в Гималаи, к подножию ледника Кхумбу. Там я пытаюсь взобраться на высочайшую вершину мира — Эверест. Путь к Северному полюсу мне представляется образным, светлым сном. Каждый километр на пути к полюсу мне дорог и мил. Я с улыбкой вспоминаю многих своих друзей, с которыми прошел этот путь.
6 мая 1992 года
На подходе к южному седлу Эвереста на высоте 8000 метров на веревочных перилах висит мертвый индийский альпинист. Он погиб несколько дней назад от сорвавшегося камня. Его труп мешает проходу. Но никто не решается отстегнуть его страховочный карабин, чтобы он улетел вниз до самого ледника Кхумбо.
«Умер на пути к вершине Эвереста», — произношу про себя я. И так же, как все, не хочу брать на себя грех сбросить труп вниз.
«Коня приготовляют на день битвы, но победа — от Господа»[118].
Самая лучшая смерть — это та, которая далеко в путешествии, на пути к своей цели: либо к вершине — к Эвересту, или в плавании вокруг мыса Горн. А может быть, на дрейфующем к Северному полюсу льду. Но только не в больнице и не при родственниках. Наедине со своей смертью можно заплакать, как ребенок. В последние минуты жизни можно не лицемерить, не думать о нажитых вещах, посмотреть в глаза тому, кто придет за тобой, чтобы провести в иной мир. «Ибо кто знает, что хорошо для человека в жизни, во все дни суетной жизни его, которые он проводит как тень? И кто скажет человеку, что будет после него под солнцем?»[119]
14 мая 1992 года
Тучи рассеялись, видимость прекрасная. Оглянувшись назад, я увидел гигантскую пирамиду Маккалу (высота — 8481 метр над уровнем моря) и ее западное ребро с невероятно прямым гребнем. В моей голове пронеслась формула Жана Франко, известного французского альпиниста, руководителя многих экспедиций в Гималаи: «Прямое, как струна… прямое, как струна». Я еще не достиг вершины Эвереста и не знаю исхода нашего похода, но захотелось сделать вызов этой красивой горе Маккалу.
Высота 8500 метров. Я на вершине Эвереста! Я плачу. Слезы такие горячие, что не успевают замерзнуть на ресницах и скатываются под кислородную маску. В этих слезах — радость, благодарность и печаль одновременно.
Я уверен: мне помог Господь Бог и те, кто пытался совершить восхождение и погиб в этой борьбе. Они невидимой армией поднялись с ледовых стен Эвереста, чтобы преградить путь смерти.
«Нет, этого парня не трогать! Пусть идет к вершине! Он еще не готов прийти к тебе, смерть! Он очень любит жизнь!»
Так они спасли меня от неминуемой гибели и дали возможность ступить на ложе богов.
Мое шестое чувство — опыт, седьмое — Вера. Великая Вера в жизнь. Восьмое — предугадать, что принесет следующий день.
«Человеку дана жизнь, чтобы она ему служила, а не он ей служил»[120].
Перед глазами всплыла картина из прошлого, как мы шли по гребню от южной вершины к главной. После того как прошли скалу Хиллари и до вершины осталось минут пятнадцать хода, меня обошел Володя Захаров. Он перестегнул карабин на веревке, связывающей нас, и пошел первым.
На его кислородном баллоне я увидел, что стрелка манометра стоит на нуле. Значит — баллон пуст, и его надо сменить! Я хлопнул Володю по плечу и показал на манометр. Он догадался без слов. Тем более что разговаривать не было никакой возможности. Мы дышали через маски кислородом. Володя остановился и сел, чтобы сменить баллон. И тут же полетел вниз, на китайскую сторону Тибета. Под Володей оборвался снежный карниз.
У меня промелькнула только одна мысль — броситься в противоположную сторону, чтобы он меня не потащил за собой, и тем самым удержать его. Володя повис на веревке, которую я держал, над пропастью в три километра. Я сорвал маску и крикнул Сереже Пензову, чтобы он быстрее шел на помощь. Но на такой высоте не разбежишься. Сережа подошел ко мне, снял маску и сказал: «А куда спешить? Если он сорвался, то мы уже ничем не сможем помочь». Я со злостью ответил, что у меня натянута веревка, значит, Володя висит на ней.
Пока мы рассуждали, как помочь нашему товарищу, и дышали воздухом Эвереста, показалась одна, а затем вторая рука. А потом на гребень выполз и сам Захар, как мы его звали между собой. Мужественный парень и сильный. Без кислорода и чьей-либо помощи выбрался из пропасти. Не каждый смог бы это сделать.
Я поймал себя на том, что я пуст, что больше нет не только физических, но и душевных сил. Весь мир стал бессмысленным. Появилось ощущение огромной бездны между жизнью и смертью. «Неужели я не спущусь с Эвереста, когда уже вершина позади?!» — подстегивал я себя. И вдруг где-то в далеком уголке моего мозга кроме пустоты появилось животное ощущение жизни, оно напомнило, что я еще живой, и меня еще ждут впереди все земные радости и новые путешествия.
Мой череп трещал по швам, но я не удивлялся: все же высота более восьми тысяч метров. Кислородные баллоны почти уже пустые. Передвигать ноги было неимоверно трудно — хотелось сесть и не двигаться. Я стал равнодушен к тому, что в любой момент моя душа покинет уставшее и окоченевшее тело. Такие мысли сверлили мой мозг. И только подошедший Женя Виноградский их прервал. Он указал мне на далекую вершину Чо-ойю[121] («милость богов»). Эта гора ниже Эвереста, но все же 8201 метр. На нее Женя взошел прошлой осенью, оставив лежать мертвым Юру Гребенюка, погибшего от сорвавшегося камня.
Гималаи — священное место. А Эверест — святыня из святынь. Каждый альпинист стремится попасть сюда хоть раз в жизни. Как христианин мечтает об Иерусалиме, мусульманин — о Мекке, буддист — о Лхасе. Если ты не видел Эверест, твоя жизнь на Земле ничего не стоит.
16 мая 1992 года