Нить неизбежности Юрьев Сергей

— А я, думаешь, не хочу?! — перекричал её старшина Тушкан. — Смотри. — Он расстегнул воротник и обнажил уродливый рубец под левой ключицей. Смертельная рана тут же открылась, из неё полилась чёрная кровь, а лицо самого сержанта стало синим и покрылось багровыми пятнами.

— Отставить! — скомандовал поручик Соболь, видя, что Лида побледнела и вот-вот потеряет сознание. — Прости её, старшина, — она просто девчонка, живая и глупая.

— Есть, — коротко ответил Тушкан, возвращая себе обычный человеческий облик. — Только пусть она…

— Я не буду… — Лида с трудом подавила приступ тошноты. — Я не буду больше. Я правда дура…

— Все бабы — дуры, — рассудительно заметил старшина, давая понять, что инцидент исчерпан.

— Так вот, — как ни в чём не бывало продолжил Ипат, — если этот Патрик жив, значит, где-то поблизости должен быть выход — прямо в чрево пустого духа. Только надо знать, куда идти.

— А тут, куда ни иди, один хрен жарко, — сообщил рядовой Громыхало, который шёл замыкающим. — И тоска тут смертная. Одно развлечение — пострелять всяких тварей. Может, побыстрей ходулями двигать будем, а то меня там Лукреция заждалась, и жрать охота уже как из пулемёта.

— Нет! — Ипат осторожно наступил на глиняную корку, как будто пробуя её на прочность. — Здесь нельзя дважды оказаться в одном месте.

— Да ты гонишь, монах! — взревел Громыхало, но в тот же миг сверху донёсся оглушительный рёв. Голубое небо с розовыми прожилками лопнуло, открывая утыканную звёздным бисером черноту. Посреди неё возник раскалённый шар, который, оставляя за собой дымный след и разбрасывая во все стороны искры, неторопливо приближался к земле.

— «Огорчённая луна», — сказала Лида, провожая взглядом явление. — Эту дрянь тоже Патрик намалевал.

Несколько ошмётков окалины просвистели у них над головами, врезались в сосны, и хвою мгновенно охватило ревущее пламя. Огненный шар, замедлив полёт, повис над громадой корабля и вдруг сорвался вниз. Посреди пустыни образовалось огненное озеро, которое медленно раздвигало свои берега. Вскоре осталась лишь узкая полоска земли между пылающим бором и морем жидкого огня.

Никто не сказал ни слова — теперь, когда выбора уже не было, исчез и повод для споров. Трое умерших и двое живых, зажатые с двух сторон пламенем, бежали вдоль пылающих сосен туда, где из-за горизонта выглядывали две заснеженные вершины.

Они даже не сразу заметили, когда ревущее пламя осталось позади, а горы превратились в женскую грудь, и с двух живых трепетных вершин стекали потоки молока. Рядовой Громыхало первым, не дожидаясь команды, бросил автомат на нежно-розовый берег, вошёл по колено в молочную реку, упал на четвереньки и начал пить густую тёплую жидкость, словно бык, пришедший на водопой. Его примеру последовал старшина, но сделав несколько глотков, зачерпнул молока в котелок, висевший у него на поясе рядом с подсумком, и протянул его поручику.

— Держите Вашбродь! Чистые сливки.

— Онисьим, что это? Смотри! — Лида указывала на противоположный берег. Оттуда надвигалась ломаная шеренга обугленных скелетов, почти все они были при оружии и в касках, покрытых окалиной, а некоторые несли стандартные ящики с патронами.

Брат Ипат на всякий случай положил ладонь на рукоять меча, а Лида передёрнула затвор.

— Эй, девка, не шали! — Громыхало погрозил ей пальцем. — И ты, парень, тоже ножичек свой спрячь. Свои это. Свои. А вы, Ваше Благородие, что — своих не узнали?

Скелеты уже входили в молочную реку, постепенно погружаясь в неё с головой, а через пару минут над поверхностью, но уже у ближнего берега показались унтер Мельник, рядовые Конь, Лом, Зяма, Леший, Торба, Жук, сержанты Сыч и Грива… Всего шестнадцать единиц живой силы при двух ручных пулемётах и трёх гранатомётах. А за ними возникла шеренга вполне симпатичных дам в полевой форме Спецкорпуса при полной боевой выкладке.

14 октября, 18 ч. 40 мин., о. Сето-Мегеро.

— А мне вот ничего такого не надо — вот такой я человек, — сообщил Рано Портек заплетающимся языком. — По мне, если есть — то ладно, а если нет — ну и шут с ним. Я сюда с одним парнем из Равенни сорвался. Вот. Мы, значит, выпили, вот — как с тобой, а он и говорит, мол, хочу туда-то и туда-то, а денег на дорогу нет. Ну, я ему: давай вместе… В общем, меня потом сюда и вынесло, а куда он подевался — шут его знает. А всё потому, что он хотел сюда до усрачки, а мне до лампочки.

Рано придерживал Дину за талию, помогая ей спускаться вниз по уже знакомой тропе. Оставаться наверху не было никакого смысла. Ситуация вышла из-под контроля, дело можно закрывать, осталось только сочинить отчёт, который едва ли кто-нибудь прочтёт, кроме, разумеется, командующего Спецкорпусом. Эти выводы обрели полную неоспоримость после девятнадцатого глотка арманьяка. Перед глазами во всей своей красе и несокрушимой мощи мелькнула Нить Неизбежности, та самая, о которой как-то упомянула Скво… (как её там?)…сархотитантха. Стало ясно, что неизбежность всегда торжествует, но путей, которые она себе прокладывает, бывает не один и не два, а несравненно больше. И она, Дина Кедрач, полковник Спецкорпуса, была лишь запасным игроком на поле брани, где решалась судьба обозримой части вселенной. Всё, что надо, сделали без неё, и до её выхода очередь так и не дошла. И, в конце концов, оказалось не таким уж важным, кто вёл её к цели — прокравшийся в душу бес, которого шугнул беспокойный покойник по имени Ипат, или промысел Господень… Осталась только лёгкая и совершенно безадресная обида за то, что её собственная роль в деле, за которое она, согласно приказу, несла полную ответственность, оказалась столь ничтожной. Теперь оставалось только пожалеть, что у славного парня Рано Портека кончился дивный напиток, от которого притупилась и боль в израненных ступнях, и боль душевная.

— …нет, ты прикинь, он, значит, свалил отсюда, а мне теперь с бодуна, что ли, мучиться всю жизнь?! — продолжал что-то втолковывать ей Рано. — Получается, если ему на всё наплевать — значит, всегда пожалуйста.

Это он о Лилле. Действительно, так и получается: пришёл, увидел, овладел. Оказывается, Рано Портек — парень тёртый, что-то соображает. Лилль потому так запросто и слился с Тлаа, что реальность, видимо, уже много лет воспринималась им настолько условно, что едва ли для него имело значение, есть ли она вообще. А может, её и вправду нет… Нить неизбежности заменяет собой реальность, а видим мы лишь конечный результат — да и то не все, а лишь те, кого он интересует.

— Чуешь? Жареным пахнет. — Рано остановился у развилки, мимо которой протопал бродяга Лилль, и принюхался. — Точно — от хижины несёт. Пойдём глянем, а может, и нам чего-нибудь обломится.

Дина нашла в себе силы только для того, чтобы кивнуть. К счастью, путь, ведущий к плетёной изгороди, оказался прям и недолог. Через распахнутую калитку было видно, как странный тип в выгоревшем френче, синих галифе и начищенных до блеска сапогах что-то жарит на вертеле, а по всему двору разбросаны петушиные перья.

— Харитон, мы терять время! — крикнул он, глядя на распахнутую дверь хижины. — Давай быстрей будем пожрать и забирать наш Тлаа.

Того, кто появился в дверном проёме, Дина узнала сразу — по фотографиям в деле преподобного Зосимы (он же Маркел Сорока, трижды судимый за квартирные кражи и мошенничество). Это был Харитон Стругач, владелец особняка, бесследно пропавшего из посёлка Сыч.

— Ну нет, — заявил Харитон. — У меня с этой птичкой старые счёты, и я буду её кушать медленно, вдумчиво и с удовольствием. А Тлаа от нас никуда… — он не закончил фразу, обнаружив, что на него смотрят. — А это ещё кто? Рано, ты кого сюда притащил?

— Классная тётка, пьет, понимаешь, как лошадь, — сообщил Рано, улыбаясь во весь рот. — Мы закусить забыли. Может, у вас тут чего есть…

В несколько прыжков Харитон оказался рядом, и взгляд его тут же упал на прожжённую в нескольких местах сумочку. Он замер, и глаза его заблестели хищным блеском.

— Ну вот и всё, — сказал он почти умиротворённо. — Вот и всё. Судьба выбирает достойных. — Он оттолкнул Рано и вцепился в Печать, рванул её на себя, сорвав тонкий кожаный ремешок с плеча Дины. — Свен! Плевать на петуха, пошли.

Он, загадочно улыбаясь, потрепал Дину за щёку, перешагнул через Портека и, держа Печать перед собой на вытянутых руках, двинулся прочь от хижины, полный уверенности в том, что овладел лампой джинна. Теперь весь мир был в его руках, и города, похожие на чайные сервизы, уже маячили перед ним над близким горизонтом.

Человек во френче с сожалением глянул на дичь, почти готовую к употреблению, и бросился за ним, на ходу вытаскивая из вместительного кармана галифе 9-миллиметровый «Лохер».

— Какие всё-таки люди бывают, скажи, — возмутился Рано, когда оба они скрылись за поворотом тропы. — Хорошо, хоть закусь оставили. — Он поднялся и, держась за ушибленный бок, направился к тлеющему костру.

Дина, держась за изгородь, тоже вошла во двор и, с трудом сохраняя равновесие, достигла плетёного кресла. Печати, навсегда остывшей, уже бесполезной, уже не таящей никакой грозы, ей не было жаль, и её абсолютно не интересовало, чем закончится разборка между бывшим гражданином Стругачём и его придурковатым сообщником. Аппетита тоже не было. Было только чувство избыточной лёгкости во всём теле и отрешённой усталости, которая приходит, когда дело сделано и в ближайшее время ничего срочного не предвидится. Ей только подумалось, что этот пьяница, который сейчас пытается схватить голыми руками жареного петуха, наверное, тоже числился в запасе у Нити Неизбежности, которая невидима, а потому всесильна, и у неё в запасе неограниченное число попыток…

Восход Последней Луны, Пекло Самаэля.

Пейзажи один нелепее другого менялись через каждые несколько шагов. Там, где позволял ландшафт, отряд двигался «свиньёй», ощетинившейся оружейными стволами, и на острие, словно вожак птичьего клина, решившего для разнообразия прогуляться пешком, шёл брат Ипат с обнажённым мечом в руке. Временами двигаться приходилось по узкой тропе, висящей над пропастью, из которой на длинных стеблях тянулись любопытные глаза, окружённые лепестками век, или топать сквозь строй бесформенных каменных изваяний, на которых, словно сморчки, росли мозги самых разнообразных форм и размеров — тогда несколько бойцов сбивались плотной группой вокруг поручика и Лиды, а прочие шли россыпью, беря на прицел любой шорох, всхлип, шелест, скрип, подозрительную тишину.

Несколько раз Онисим пытался протестовать против такого внимания к своей персоне, но все, включая унтера Мельника, отвечали, что желают видеть своего командира живым. Накануне на кратком привале брат Ипат провёл с бойцами политинформацию, сообщив, что если поручика или его подружку убьют, то им останется только труп, который они даже похоронить не смогут, а неистребимые сущности могут оказаться где угодно, только не здесь. Получалось, что подразделение выполняло лишь один приказ своего командира — во время движения придерживаться азимута 106, в крайнем случае — 108.

Противник то ли отсутствовал, то ли умело маскировался, а это могло означать, что регулярная армия Несравненного либо потеряла их след, либо вновь собирается применить оружие массового поражения.

Неожиданно со стороны гигантского покрытого рыжей плесенью черепа, по глазницы вросшего в коричневый песок, потянуло свежим ветерком, который нёс в себе запахи, невозможные во владениях Самаэля, — стриженой травы, мёда и далёкого костра.

— Вот теперь уже скоро… — Брат Ипат покинул своё место в строю и оказался рядом с поручиком. — Скоро мы расстанемся, брат Онисим. Навсегда.

— С чего ты взял?

— Скоро сам поймёшь. А теперь слушай меня внимательно, — Ипат перешёл на шёпот. — Пекло не терпит ничего живого, а этот ветер — он живой. Понимаешь?

— Наверное…

— Так вот. Сейчас они попрут — имя им, сам понимаешь, Легион. Не вздумай вступать в бой и своим скажи, чтоб не смели. Если кого-то убьют, он уже вас не догонит. В Спецкорпусе своих не бросают — так ведь?! Что бы там ни случилось, идите навстречу ветру и придёте туда, куда надо. Все придёте.

— Нас же в спину расстреляют!

— Оставь это мне. Идите вперёд и постарайтесь не оглядываться.

Едва он закончил фразу, справа над ломаной линией горизонта поднялась чёрная туча.

— Не оглядываться! Азимут 106. Бегом — марш! — скомандовал Онисим. — Впереди — Тушкан, я — замыкающий! — Он подтолкнул Лиду к унтеру Мельнику и добавил: — Держи при себе. Башкой ответишь.

Она даже не успела огрызнуться, как Мельник подхватил её и закинул себе на плечо. Подразделение подчинилось безропотно и слаженно — все почувствовали: командир знает, что делает, и времени на обсуждение приказа нет. Времени не было даже на то, чтобы попрощаться с братом Ипатом, который стоял, широко расставив ноги, посреди коричневой пустыни, и к нему приближалась несущаяся им вдогонку чёрная туча — безликие призраки, гвардейцы с пёсьими головами, рогатые черномордые красноглазые бестии, мускулистые жабы в костяных панцирях, они мчались вперёд, не стараясь держать строя, не пытаясь делать обходных манёвров и не открывая огня. Они были уверены в своём превосходстве, и казалось, ничто не может помешать им выполнить приказ Несравненного — взять мятежников невредимыми и обеспечить им вечность плановых истязаний в соответствии с нормативной документацией.

Когда до черепа оставалось не более сотни аршин, Онисим оглянулся, и оказалось, что между ним и волной нечисти стоит уже не один Ипат, а сотни полторы воинов с обнажёнными мечами хладнокровно крошат наступающую армию Несравненного, и напирающие сзади толпы врагов вынуждены перебираться через вязкую груду останков.

После такого зрелища желание оглядываться пропало. Унтер Мельник уже пытался собственноручно затолкнуть Лиду в одну из глазниц, за которой, словно в оконном проёме, шелестела листвой дубовая роща. Лида почему-то сопротивлялась, хотя все остальные уже были на той стороне.

— Уходим! — Поручик хлопнул Мельника по спине и глянул на Лиду так, что она тут же прекратила сопротивление.

Плевок огня, прилетевший со стороны воинства Самаэля, угодил черепу в лоб, и он, как будто был вылеплен из воска, начал плавиться и терять форму. Онисиму пришлось поторопиться, спасительная глазница уже деформировалась и в любое мгновение могла слипнуться. Оказавшись на другой стороне, он всё же успел оглянуться и сквозь узкий просвет, который затянулся через мгновение, заметил, что линии обороны больше нет, и чёрная лавина нежити заполнила всё пространство до самого горизонта.

— Ваш Бродь! — доложил старшина Тушкан. — Мы тут пленных взяли. Кто такие — не говорят. А один вообще по-нашему не понимает.

— Мы пришли? — спросила Лида, оттеснив старшину. — И скажи своему солдафону, чтоб больше не смел…

— Скажу, скажу… — успокоил её поручик. — Только давай сперва разберёмся, где мы.

Посреди просторной поляны стояла изба, под окнами которой полукругом возвышались семь идолов. Всё было настоящим, полным света и живого тепла, только голубизна небес в зените кончалась непреклонно-прямым срезом, за которым начиналась непроглядная тьма. Всё пространство до самого горизонта заполняли поросшие лесом холмы — они постепенно таяли в дымке, но стоило оглянуться, и взгляду открывалась абсолютная пустота. На высоком крыльце с резными перилами уже стоял часовой, а несколько бойцов держали на прицеле двоих пленных — худосочного типа с редкой бородёнкой и девицу в коротком зелёном сарафане.

— А вот и он! — воскликнула Лида. — Тот самый Патрик, это он намалевал ту самую мерзость, через которую мы ломились. Я ему покажу «Огорчённую луну». — Она наставила на художника автомат и передёрнула затвор.

— Да уберите вы эту психопатку! — Леся заслонила грудью своего возлюбленного. — И пушку у неё отнимите.

— Лида, Лида, успокойся, прошу. — Патрик на всякий случай поднял руки. — Ты посмотри вокруг — разве плохо? Это я. Это тоже моё. Я теперь другой, совсем другой. А всё прежнее я продал. Ещё позавчера Тед Хермер всё купил, не торгуясь. У меня шесть миллионов в «Дженти-капитале». Хочешь — поделюсь? Мне не жалко.

Лида пожалела о своей выходке раньше, чем он открыл рот. Она запоздало сообразила, что именно Патриковы кошмары вывели их сюда, в место, откуда, вероятно, можно докричаться до Хозяина Чаши.

— Лида, Лида, — продолжал оправдываться Патрик, хотя ствол её автомата уже был направлен в землю. — Меня самого воротит от того, что я раньше делал. Правда! Вот — это Леся. Она открыла мне, что такое настоящее искусство. Понимаешь? Настоящее искусство и истинная красота. А денег мне тоже не надо — я могу со всеми поделиться. Это кто с тобой? Твои друзья террористы? Нет, ты скажи хоть, как вы нас нашли. Как вы сюда пробрались, чёрт вас побери?! Это всё моё. Моё и её.

Он продолжал что-то говорить, размахивая кистью, но его уже никто не слушал — с той стороны, где не было горизонта, где всё видимое пространство зияло пустотой, ползли клочья голубого искрящегося тумана.

— Что за дрянь? — поинтересовался рядовой Громыхало, выплюнув окурок самокрутки к подножию одного из идолов. — Опять бесы дымовую завесу ставят.

— Всем привал! — успел скомандовать Онисим, прежде чем подразделение начало рассредоточиваться и рыть окопы. — Считайте, что поставленная перед вами боевая задача выполнена. — Он обвёл взглядом удивлённые лица бойцов и подружек, которых они подцепили в Пекле. — Кстати, ваша героическая гибель за интересы великой родины отменяется. Это приказ. Так что берегите себя. Если кто-то умрёт, это будет по-настоящему. У нас с вами только одна жизнь. А сейчас всем отдыхать. А ты, художник, будь другом, нарисуй баню.

Он опустился на крыльцо, закрыв ладонями лицо, чувствуя, что усталость, накопившаяся за этот долгий день, отпустит его не скоро. Лида присела рядом, положив голову ему на плечо, и в тот миг он больше ничего не хотел от жизни. Но жизнь только начиналась — Тлаа обрёл волю, и его не стало — зерно проросло.

Зерно проросло? Но ведь тогда, если верить брату Ипату, вечная ему память, именно он, Онисим Соболь, должен ощутить себя волей Тлаа, началом вселенной, мировой идеей! Но ничего подобного не случилось. Он открыл глаза и увидел, что пустота, которую они оставили позади себя, заполнилась новорождённым пространством. Теперь холмы, поросшие лесом, возвышались со всех сторон, и пересекающая ландшафт мутноватая река, закованная в гранитные берега, казалась здесь совершенно чужой, совершенно нездешней. Из-под каменного моста, который держали на бронзовых плечах несколько мускулистых изваяний, неторопливо выбрался заспанный старик в засаленной шинели, растерянно огляделся по сторонам, задержав взгляд на Лиде, и медленно растворился в воздухе.

— Лилль, — сказала Лида, не поднимая головы с его плеча. — Это Лилль. Наверное, он тут и будет за главного.

— Значит, всё — прощай, милая Галлия? — на всякий случай спросил Онисим.

— Значит… Честно говоря, после всего, что было, совсем не жалко. Я всё равно не смогла бы туда вернуться.

Отвечать не было нужды. Вокруг был мир, наполненный покоем, тем самым покоем, который снизошёл на него от солнечного зайчика, неторопливо ползущего по низкому сводчатому потолку кельи настоятеля монастыря. И невозможно было вообразить, что здесь когда-нибудь найдётся место для боли, страха, ненависти и чьих-то стратегических интересов, которые дороже человеческой жизни.

Отряд, свалив оружие в кучу, разбрёлся по окрестным лощинам, некоторые направились к реке, которая успела очиститься от мути. Лида уснула на его плече, и было немыслимо позволить себе шелохнуться, нарушая её покой.

А из мутных глубин памяти вдруг всплыли слова, то ли услышанные от какого-то проповедника, то ли где-то прочитанные: «И люди, отрешённые от ложных радостей и ложных печалей, разбредутся по миру. Земля и воды, жизнь и небеса будут принадлежать им от начала времён и до конца вечности…»

Документ 1

Заместителю начальника Департамента Безопасности Конфедерации Эвери Грессу Вико, лично, секретно.

Шеф! Прошу извинить меня за беспокойство, поскольку моё сообщение застанет Вас в неурочный час. Но если бы я стал дожидаться утра, это было бы прямым нарушением Вашего приказа — немедленно докладывать о всех кардинальных изменениях ситуации.

Итак, шеф, ситуация изменилась кардинально. Вчера в 2 часа пополуночи с борта корвета «Рысак» была обнаружена тростниковая лодка с тридцатью аборигенами на борту, следующая в направлении Сето-Мегеро. После предупредительного выстрела лодка легла в дрейф, и на борт корвета был поднят человек, заявивший, что он — Татьячепалитья, вождь племени тахха-урду, что он и его люди возвращаются к родным становищам и бледнолицые, которые «ранят воды железными лодками», не смеют им препятствовать, поскольку это противоречит нормам международного и морского права. Лишь после такого заявления задержанного капитан корвета связался с флагманом и доложил о создавшейся ситуации.

В 2:50 я в сопровождении двух штатных специалистов по этнологии поднялся на борт корвета. В результате получасовой беседы с Татьячепалитья выяснились следующие обстоятельства:

— Тлаа больше нет;

— тахха-урду возвращаются к родным становищам;

— Тлаа покинул мир, поскольку сам стал миром;

— Татьячепалитья не может задержать высадку на остров своих людей, поскольку они плывут на сорока и одной лодке;

— Татьячепалитья уважает право бледнолицых плавать на железных лодках;

— Татьячепалитья не будет против, если бледнолицые высадятся на острове, и готов считать их своими гостями, если сочтёт их дары достойными;

— тахха-урду не пойдут к своим становищам без своего вождя, а будут ждать его на берегу.

Мне так и не удалось выяснить, каким образом до него дошла информация об исчезновении Тлаа, но сопоставив его показания с наблюдавшейся нами вчера в 15:34 шарообразной голубой вспышкой на южном склоне Скво-Куксо, я пришёл к выводу, что внезапно возникшее стремление аборигенов вернуться на историческую родину не могло возникнуть без достаточных на то оснований.

В связи с тем, что после инцидента с эсминцем «Хек» наша эскадра в районе Сето-Мегеро была сокращена в шесть раз, и блокада всё равно не могла быть полноценной, и задержать все сорок лодок с аборигенами не представлялось возможным, я связался с командующим эскадрой и поставил перед ним вопрос о немедленной высадке на остров батальона морской пехоты, и, чтобы не рисковать жизнью матросов, прежде чем адмирал принял решение, на бортовом вертолёте корвета «Рысак» предпринял попытку совершить облёт района, где предположительно находился Тлаа.

В 3:50 на южном склоне Скво-Куксо мною лично с борта вертолёта был обнаружен костёр, и, по счастью, неподалёку от него удалось найти площадку, пригодную для посадки.

В 4:12 я в сопровождении доктора Гарбо, штатного этнолога ДБ, офицера связи и двух десантников обнаружил тростниковую хижину, окружённую плетёной изгородью. Во дворе находились спящие в креслах — женщина (на вид 30–35 лет), одетая в сильно пострадавший вечерний туалет, и мужчина (на вид 35–40 лет).

После того, как мы их разбудили, женщина на чистом эверийском языке попросила нас не беспокоить её до утра, поскольку у неё болит голова. Мужчина на ломаном ромейском потребовал налить ему грамм 300, после чего выразил готовность провести с нами экскурсию по местным достопримечательностям. К счастью, у пилота обнаружилась фляга спирта для технических нужд, которая немедленно развязала ему язык. Он представился как Рано Портек, гражданин Угоро-Моравской Федерации, и сообщил, что находится на острове уже более полутора лет, всем доволен, никогда не совершал никаких противоправных действий, а некий Лилль Данто — «изрядная сволочь», поскольку без спроса и совершенно незаслуженно овладел всеми благами мира, хотя мог бы и поделиться, как, например, Мария делилась или Лида, очевидно, имея в виду Марию Боолди и Лиду Страто. Естественно, личность Марии Боолди вызвала у меня наибольший интерес, но Рано сообщил, что она умерла, и вызвался показать её могилу.

В 4:39 нами обнаружены могилы Криса Боолди, Марии Бооолди и некоего Пита Мелви, вокруг которой были во множестве разбросаны золотые монеты раннеколониальной ромейской чеканки, а также труп мужчины (от 30 до 40 лет), который был опознан Рано Портеком как некий Харитон Стругач, гражданин Соборной Гардарики. Дальнейшие поисковые работы я решил приостановить до рассвета, поскольку Рано сообщил, что этого Харитона, вероятно, застрелил некий Свен (предположительно Свен Самборг), и он находится где-то поблизости.

В 4:44 на побережье высадился десант, и командир батальона морской пехоты майор Гриль, связавшись со мной по рации, сообщил, что на берегу обнаружены шесть человек — две женщины и четверо мужчин, спящих голыми прямо на песке — все задержаны и отправлены на флагманский корабль для выяснения личности и обстоятельств их появления на острове.

На данный момент ничего более выяснить не удалось, но утверждение Татьячепалитья о том, что Тлаа больше нет, косвенно подтверждается показаниями Рано Портека и тем фактом, что мы беспрепятственно высадились на острове, причём в непосредственной близости от Каменной Чаши, в которой, по словам того же Рано Портека, и располагалось гнездо Тлаа.

Поскольку по уже упомянутым мной причинам мы не можем воспрепятствовать возвращению тахха-урду на остров, предлагаю немедленно оцепить территорию от хижины до Каменной Чаши включительно с целью последующего расследования обстоятельств интересующего нас дела. Необходимые распоряжения в рамках своих полномочий я уже дал.

Сид Батрак, полномочный представитель Департамента Безопасности при штабе операции «Морской Конёк», главный резидент ДБ по странам Южной Лемуриды.

15 октября, 5 ч. 15 мин.

Документ 2

Директору Департамента Охраны Учреждений Ведомства Верховного Посадника действительному тайному советнику Гремиславу Бороде, срочно, секретно.

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

Настоящим сообщаю, что в соответствии с пунктом 12 раздела № 9 «Порядка проведения плановых выборочных проверок» 22 октября сего года было проведено выборочное прослушивание специальных каналов связи Спецкорпуса Тайной Канцелярии. В результате нашим подразделением получена аудиозапись телефонного разговора между командующим Спецкорпусом генерал-аншефом Ефимом Снопом и заместителем шефа Департамента Безопасности Конфедерации Эвери Грессом Вико. Содержание разговора позволяет предположить, что генерал-аншеф Сноп в нарушение по меньшей мере 9-ти положений инструкции, определяющей рамки его полномочий, вышел на прямой контакт с фактическим главой спецслужбы иностранного государства без соответствующей санкции Главы Тайной Канцелярии. Тон и смысл разговора позволяют сделать вывод о том, что упомянутый контакт нельзя считать случайным или эпизодическим, — напротив, он явно носит характер обычной практики. Достаточно упомянуть о том, что оба респондента обращаются друг другу на «ты» и дважды генерал Сноп назвал Гресса Вико «другом дорогим». В связи с исключительной значимостью данного эпизода вынужден воздержаться от каких-либо далеко идущих выводов, но считаю своим долгом привести полную расшифровку данного разговора:

Вико: Слушаю.

Сноп: Привет, Гресс. Как жизнь молодая?

Вико: Здравствуй, Ефим. Давай сразу к делу — времени в обрез.

Сноп: Что ж ты, друг дорогой, хулиганишь? Дело сделано, а ты волынку тянешь.

Вико: Ты, собственно, о чём?

Сноп: А тебе мой запрос ещё не передали?

Вико: Извини, но пока ничего не могу…

Сноп: Ты президенту своему лапшу на уши вешай. Всё ты можешь.

Вико: Извини, но она задержана на территории протектората Конфедерации, и пока следствие не закончится…

Сноп: А ты его закончи по-быстрому. Сам ведь знаешь, одно дело делали, только ты вместе со своей эскадрой облажался, а мы сработали как по нотам. Ей орден надо дать, а не взаперти держать.

Вико: Орден сам дашь. Через неделю позвони — что-нибудь придумаем. Если бы она была поразговорчивей, всё было бы гораздо проще.

Сноп: Так она и не может сказать ничего — приказ у неё такой.

Вико: Ну, хорошо. Можешь забрать её хоть завтра, только одно условие…

Сноп: Какое?

Вико: Переправишь мне потом копию её отчёта?

Сноп: Ну, спасибо, друг дорогой. Знал, что мы договоримся.(Отбой)

Считаю необходимым привести существенную деталь: оба респондента говорили каждый на родном языке и не пользовались услугами переводчика, что подчёркивает исключительную конфиденциальность данного разговора.

Начальник Службы Контроля за Силовыми Ведомствами ГУ Внутренней Стражи генерал-полковник Зуб.

Документ 3

ПАРАНОЙЯ ВХОДИТ В МОДУ

Известный медиамагнат Тед Хермер, безусловно, является признанным мастером эпатажа и королём таинственности. До сих пор широкой публике мало что известно о его происхождении, кроме того, что его отец якобы был мелким клерком в одной из контор Бонди-Хома. Происхождение его богатства тоже является тайной за семью печатями — достоянием гласности периодически становятся слухи о том, что ему однажды выпал крупный выигрыш в лотерею, но они, как правило, подогреваются подконтрольными ему периодическими изданиями. На самом деле, скорее всего, его папа был гангстером или аферистом, как у большинства нынешних добропорядочных воротил легального бизнеса.

Казалось, старина Тед уже вряд ли может чем-то удивить широкие массы потребителей слухов, сплетен и скандалов, тем более что последние лет пятнадцать он почти не появлялся на публике. И вот принадлежащая ему галерея «Последний писк» в Новой Александрии открывает выставку новых, доселе неизвестных картин известного художника дезаэкспрессиониста Патрика Бру, которые господин Хермер каким-то образом ухитрился закупить уже после бесследного исчезновения автора. Действительно, почерк Патрика Бру едва ли возможно сымитировать, и никто, естественно, не мог усомниться, что «Приручённая плесень», «Экс-бомба», «Прелестное ржание дохлой лошади», «Огорчённая луна» и около сотни других полотен принадлежат кисти этого парадоксального живописца.

Разумеется, и речи не шло о перепродаже этих бесценных произведений, хотя многие толстосумы готовы были выложить до двух миллионов фунтов за любую (!) из картин. Хермер ограничился лишь торговлей правами на тиражирование репродукций и издание альбомов, и поскольку суммы сделок держатся в секрете, можно предположить, что едва ли, продав сами полотна, можно было выручить больше.

Но самое занимательное событие произошло в день закрытия выставки, на котором Тед Хермер выступил перед почтенной публикой с речью, которую мы не можем не привести дословно:

«Должен вам всем сказать, что вы все идиоты, дебилы и маразматики. И за доказательствами этого очевидного факта не надо далеко ходить. Всем известно, что слава к Патрику Бру пришла не раньше, чем я купил у него «Темя и вымя». Впечатлила вас всех, разумеется, не сама картина, а та цена, которую я за неё заплатил, хотя эта мазня не стоила и ломаного гроша. И эти, с позволения сказать, полотна я не стал продавать не потому, что они мне дороги, а потому что уверен: почти каждый из вас будет однажды готов отдать всё за то, чтобы не видеть того, что на них изображено. Но отдать вам будет нечего, и эта восхитительная жуть навсегда пребудет с тем, что от вас останется».

Кстати, это краткое, но яркое и живое выступление было отмечено бурными и продолжительными аплодисментами.

Газета «Голос разума» от 26 октября, Бонди-Хом — Конфедерация Эвери.

Документ 4

Магистру Ордена Святого Причастия, срочно, секретно.

Высокий Брат! Я видел битву. Призрачное Воинство стало на пути несметных орд Нечистого, и они сражались до тех пор, пока последний рыцарь не был погребён под телами павших врагов. Теперь остаётся уповать лишь на то, что Господь даст им покой и отдохновение, пока их мечи лежат у Врат Чистилища, дожидаясь своего часа.

Посланник прошёл сквозь Пекло, и все, кто ему дорог, ушли с ним в сопредельное пространство, и след их потерян.

Старшина Круга Медиумов Ордена Святого Причастия, рыцарь Второго Омовения Радим Тополь.

Документ 5

Скилла, не могу удержаться от того, чтобы не сообщить тебе о презабавном случае, который недавно имел место во владениях несравненного нашего Самаэля. Представь себе, к нему, согласно разнарядке, угодила группа солдат из Гардарики, но вместо того, чтобы надлежащим образом принимать плановые истязания и, как положено, созерцать восход Лун, они взбунтовались и оказали вооружённое сопротивление легионам нашего с тобой старого товарища. К сожалению, мои соглядатаи не смогли отследить всех перемещений мятежников, но зато я получил подробное описание той впечатляющей битвы, которая в конце концов из-за них разгорелась.

Представь себе, именно там, куда они двигались, образовался пространственный отросток, который уже готов был отделиться от прочего бытия, но на хвосте у этих отчаянных ребят уже висела почти вся регулярная армия нашего несравненного друга. Тут бы им и конец — плен и вечные муки, согласно утверждённому расписанию, но на пути легионов Самаэля откуда-то взялось Призрачное Воинство, которому не писан ни Закон, ни Хаос. В общем, они положили несметное число прекрасно вооружённых и обученных бесов, и сам Несравненный готов был лично броситься в погоню. Разумеется, беглецам нечего было противопоставить ему, и их судьба была уже практически решена, но Самаэля, как всегда, подвёл язык. Перед тем, как преградить путь своей законной добыче, он произнёс: «Скорее меня жареный петух в задницу клюнет, чем эти оборванцы избегнут неизбежного!»

Так вот, в этот самый момент запахло жареным, и откуда ни возьмись появился здоровенный петух, зашедший в тыл Самаэлю, и с разлёту клюнул Несравненного именно в задницу, как тот и заказывал!

Самаэль, естественно, опешил, а когда к нему вернулось самообладание, беглецы были уже вне пределов его досягаемости. Но самое прикольное в этой истории то, что жареный петух, сделав своё дело, немедленно вознёсся, обратившись в свет, который пробил своды Пекла Самаэля. Не думаю, что сам Враг опустился до подобных дешёвых эффектов — это совершенно на него не похоже, но совершенно ясно, что эта лихая птица явилась не сама по себе, и, конечно, она не могла вознестись, если бы её никто не ждал в Кущах.

Если при очередной встрече у тебя возникнет желание вывести Самаэля из себя, можешь ему намекнуть на этот забавный эпизод, но ни в коем случае не ссылайся на меня.

Велс Величайший, Равный среди Равных.

Документ 6

Фока Кносский двенадцать лет провёл в пещере, не видя света дня, а выйдя, изрёк жителям Кносса: «В год от Начала Времён, равный числу Зверя, духи, взлелеявшие в себе гордыню, восстали против Господа, желая низвергнуть мир в хаос, чтобы взрастить из него иное бытие. И пламя великой битвы охватило твердь земную и свод Высокого Неба. И шестеро Гордых Духов были низвергнуты в Пекло, а прочие оставили людям Печати, в коих запечатлели себя, и затаились вдали от зёрен спящего Хаоса — до той поры, пока не придёт пора пробуждения.

Никому не ведомо, сколько Печатей разбросано по миру — иные из них никогда не проснутся, прочие станут добычей нынешних хозяев Пекла или будут уничтожены могущественными духами, покровительствующими народам, а те немногие, что приблизятся к зёрнам Хаоса, будут остановлены людьми, для которых жизнь, протекающая за пределами их души, потеряла значение и смысл, но сама душа не утратила любви, верности и чести.

Они войдут в зёрна Хаоса, и мир, который внутри них, раздвинется до пределов бесконечности, и всех, кто остался им дорог, и мёртвых, и живых, они возьмут с собой. И люди, отрешённые от ложных радостей и ложных печалей, разбредутся по миру. Земля и воды, жизнь и небеса будут принадлежать им от начала времён и до конца вечности».

Огиес-Пустынник «Скрижали забытых пророчеств».