Нить неизбежности Юрьев Сергей
«…только недолго! Молись по-быстрому, и вперёд! Через тернии к звёздам!»
А вот это уже просто наглость. Шептун уже не пытался скрываться, он уже приказывал, вероятно, полагая, что если уж она здесь и до цели осталось всего несколько шагов, то она уже не свернёт с этого пути — хотя бы ради любопытства, хотя бы для того, чтобы узнать, зачем её сюда заманили. Теперь ноги отказывались ей подчиняться, и следующий шаг она сделала помимо собственной воли.
— Ай! Пусти! — Голос на этот раз звучал уже не изнутри, а откуда-то из темноты, заполнившей окружающее пространство. — Пусти, а то хуже будет!
— Хуже будет тебе, если не замолчишь, — ответил ещё кто-то спокойно и рассудительно, причём говорил он не по-сиарски, не по-ромейски и не на языке маси… Дина даже не сразу сообразила, что слышит родную речь. — Шёл бы ты к своей канцелярии.
Коридор внезапно озарился серебристым сиянием, которое в первое мгновение показалось нестерпимо ярким, тесные стены раздвинулись, а грубо отёсанный потолок распался на сотни булыжников, которые почему-то медленно падали вверх. Посреди каменистой равнины стоял человек в сером монашеском балахоне и армейских ботинках, подпоясанный мечом. Он вцепился в ухо какого-то крысоподобного существа, у которого, впрочем, отсутствовал хвост, а задние лапы заканчивались увесистыми копытами.
— Чего пристал?! Я на работе, — вопило существо, стараясь вырваться. — Уйди, а то я буду жаловаться. До самого низа дойду! Ты хоть знаешь, кто меня послал?
— Иди жалуйся. — Незнакомец, никак не реагируя на угрозы, раскрутил своего пленника над головой и зашвырнул вверх, вслед удаляющимся булыжникам. Существо умчалось ввысь, обгоняя камни, и вскоре скрылось из виду.
— Сударыня, между прочим, мне было поручено прикончить вас, если не найдётся другого выхода, — сообщил человек с мечом, в упор глядя на Дину. — К вашему счастью, всё удалось разрешить почти мирным путём.
— Ты кто? — спросила Дина, старательно скрывая, что вот-вот потеряет самообладание.
— Неправильный вопрос, — заметил незнакомец, и его очертания потеряли чёткость. Теперь перед ней стоял призрак, тень, сгусток серого тумана. Только клинок, просвечивая сквозь ножны, мерцал тусклым стальным блеском. — Неважно, кто я. Важно, кто вы, сударыня. Важно, кем вы были ещё минуту назад.
— И кем же?
— Орудием в чужих руках, камнем в праще Нечистого, рабой шёпота Преисподней. Хорошо, что Самаэль прислал по вашу душу такую мелкую сошку, как этот… Исполнительный поганец, но не боец. Неосмотрительно с его стороны. — Там, где у размытого силуэта призрака должна была находиться голова, проступили чётко очерченные глаза, но смотрели они как будто сквозь неё, куда-то вдаль. — Пройдёмте, — добавил он тоном городового, задержавшего мелкого хулигана.
Оставалось только поверить в реальность происходящего и подчиниться, тем более что призрак не демонстрировал никакой враждебности. Пройти действительно оставалось всего несколько шагов. Полупрозрачное тело Сквосархотитантхи лежало по центру серебристого светового пятна, и вокруг него клубилась темнота, которая едва заметно расступается при тусклом блеске клинка. Левая ладонь жрицы лежала на чёрном ноздреватом камне размером с кулак.
«…возьми и уходи…» — всплыли в памяти недавние слова, сказанные чужим голосом, звучащим изнутри. Почему-то теперь она точно знала, что именно она должна была взять, а потом уйти — вот этот самый камень, который сжимают тонкие длинные пальцы вечно юной жрицы.
Дина метнулась к находке, которая показалась вдруг такой желанной, которая, как она внезапно поняла, и была целью её прихода сюда. В вершке от её груди сверкнуло острие клинка. Ещё одно движение, и эта сталь пронзит её насквозь, и завтра, через неделю или через год жрецы вынесут отсюда останки той, которая посмела осквернить своим присутствием это священное место.
— Вы не смогли бы этого сделать, даже если бы я не помешал. — Призрак уже отправил меч обратно в ножны. — Но лучше к нему вообще не прикасаться.
— Что это? — Дина отступила на шаг и спрятала руки за спину, опасаясь, что они снова потянутся к этому странному предмету, который одновременно внушал неосознанный страх и притягивал к себе.
— Эту штуку называют здесь «тантхатлаа», но изначально это называлось Печатью. — Призрак медленно надвигался на неё, оттесняя от камня и от жрицы, погружённой в персональную вселенную. — По современным понятиям — цифровая матрица личности, владевшей когда-то силами, которые сейчас внутри Сквосархотитантхи. Здесь, в этом подземелье, древняя магия маси достаточно сильна, чтобы не дать им соединиться. К тому же местные жрецы уже не одно столетие пытаются… — Он на мгновение задумался. — Пытаются стереть информацию, заложенную в этом камушке. Когда-то он имел форму диска, а теперь посмотрите, что с ним стало. Если из него со временем кто-то и вылупится, то только инвалид без рук, без ног и с мозгами набекрень.
— Так кто же ты? — повторила Дина свой вопрос.
— Тайная Канцелярия должна знать всё о подданных Соборной Гардарики за рубежом, — вместо ответа, усмехнувшись, заявил призрак. — Даже если они мертвы.
— Так ты — мертвец?
— Ещё какой.
— Какой?
— Между прочим, вы и не догадываетесь, как влипли, — вместо ответа заявил призрак, принимая нормальный человеческий облик. Худощавый, рыженький, молодой, с редкой вьющейся бородкой, особая примета — неестественная бледность, но, может быть, это только кажется из-за того, что единственный источник света — холодное сияние, посреди которого лежит полупрозрачное тело жрицы…
— Выберусь. Бывало и хуже.
— А вот тут вы ошибаетесь. Тот, кто вошёл сюда без спросу, выйти живым шансов не имеет. Ни малейших. И лучше бы вам этого не проверять.
Почему-то она ему поверила. Теперь оставалось только смириться с неизбежностью.
— Но отсюда есть один выход, которым ещё никто никогда не пользовался. Желаете попробовать?
— Желаю, — решительно ответила она, бросив последний взгляд на жрицу. — Веди.
Дина шагнула туда, где, по её мнению, был выход, но внезапно почувствовала приступ удушья и боль в сердце. Ноги подкосились, и она повалилась навзничь, успев ощутить, как боль, внезапно пронзившая всё тело, ушла в пятки и впиталась в окружающую темноту. Взгляду открылась воронка, переливающаяся радужными всплесками, она надвигалась, втягивала в себя, как в водоворот, непреклонный, жадный, безжалостный.
Значит, вот так она и выглядит — смерть. И даже не кажется странным, что вместо естественного страха пришло лишь желание поторопить события и узнать, что там — в конце радужного тоннеля. Бессмысленно бояться того, что уже свершилось.
— Кедрач Дина, гражданка Соборной Гардарики, 49 лет, полковник Спецкорпуса. Ого! — Канцелярский Крыс даже подпрыгнул на скрипучем стуле, и от его порывистого дыхания бумаги со стола разлетелись в разные стороны. То, что он не успел прижать лапами к столешнице, начали подъедать вылезшие из всех щелей книжные черви. — Ты! Всё из-за тебя! Такую карьеру мне загубила, сволочь! Ну, погоди! Я тебе сейчас по полной программе пропишу. Я тебе устрою покой приёмный.
Он потянул к ней свои кошачьи лапы, из мягких подушечек выдвинулись коготки, похожие на закрученные штопором иглы.
— За попытку нарушения пункта шестого параграфа шестьдесят шестого инструкции номер три и четырнадцать сотых «О порядке приёма граждан и их дальнейшей утилизации» Крысу Канцелярскому, младшему регистратору 34 678-го КПП Приёмного Покоя, объявляется две тысячи сто тридцать третье последнее строгое предупреждение, — флегматично пробубнил вылезший из-под стола серый удав с торчащими, словно крылышки, офицерскими погонами и начал медленно втягиваться в мусорную корзину.
— Ну да, конечно. — Крыс мгновенно успокоился и плюхнулся обратно на стул. — Итак, начнём по порядку, по всей форме, как положено. — Он уткнулся в чистый лист бумаги и начал зачитывать: — Кедрач Дина, гражданка Соборной Гардарики, 49 лет, полковник Спецкорпуса, девять правительственных наград, тридцать один именной ценный подарок от командования, девяносто шесть благодарностей от различных инстанций, шесть выговоров, на счету в Сберегательном Банке 456 875 гривен и 22 деньги, не замужем, имеет дочь Сандру двадцати шести лет как побочный продукт агентурной деятельности на территории Республики Сиар, шпионаж, организация политических убийств, диверсии, заговоры… Не стыдно?! — Крыс посмотрел на неё в упор и достал из стола маленькую треугольную печать. — Именем Мрачнейшего Дознания как первая судебная инстанция, не считая возможными какие-либо послабления, рекомендую дальнейшее разбирательство прекратить ввиду полной очевидности… — Он уже занёс печать над растущим на глазах ворохом бумаг, ища взглядом подходящий бланк, но вдруг и стол, заваленный свежими документами, и потрескавшаяся бетонная стена за спиной Крыса, и сам Крыс подёрнулись диагональной рябью, и голос его теперь пробивался как будто сквозь треск радиопомех: — Вот гадина! А ну вернись — я всё прощу! Эй, пива хочешь?
Крыс продолжал вопить о том, какая всё-таки мерзость недоделанная — эта клиническая смерть, и что гады-реаниматоры то и дело его хлеб перебивают, мешают выполнять должностные обязанности с должной интенсивностью, и попадись ему кто-нибудь из них, сволочей… Но голос его постепенно слабел и вскоре утонул в шелесте листвы и утреннем птичьем гвалте.
— Дона Дина! — Над ней склонился подполковник Муар, какой-то офицер в полевой форме и пожилая медсестра, устанавливающая капельницу.
— Нет, не надо. — Дина приподнялась на локте, озираясь по сторонам.
Оказалось, что она лежит на сером армейском одеяле посреди шоссе примерно на том же месте, где они вечером расстались с начальником личной охраны команданте. Только рядом с «доди» и грузовиком, уткнувшись передним бампером в придорожные кусты, стояла карета скорой помощи.
— Знаете, дона Дина, а я уже и пистолет почистил, — заявил Муар, помогая ей подняться.
— Зачем? — Сообщение подполковника показалось ей несколько странным.
— Застрелиться из нечищеного оружия — значит навеки покрыть себя позором. Знаете ли, в сиарской армии есть свой кодекс офицерской чести. Кстати, о чести — удалось ли вам что-нибудь сделать?
— Нет. Я не сделала ничего, зато узнала больше, чем хотела. Например…
— Подробности меня не интересуют. Скажите только, как вы добрались сюда. Вас обнаружили с рассветом вон у того столба. — Муар показал пальцем на единственный столб, который был в поле зрения.
— Давайте сойдёмся во мнении, что я доползла сюда в бессознательном состоянии, — предложила Дина, устраиваясь на заднем сиденье. — А сейчас я желаю оказаться в Лос-Гальмаро, в резиденции команданте.
— Вы решили нас покинуть?
— Да, сегодня вечером из Сальви будет самолёт на Соборную Гавань.
Дорога до Лос-Гальмаро, даже если подполковник снова оторвётся от грузовика с охраной, займёт не меньше полутора часов, а значит, будет время вздремнуть. Но прежде чем она провалилась в здоровый сон без сновидений, в памяти всплыл голос юной жрицы Сквосархотитантхи: «Ну как — удалось тебе выполнить свой долг?»
8 октября, 20 ч. 30 мин., о. Сето-Мегеро, восточное побережье.
Несколько часов она неподвижно сидела на песке, почти не мигая, смотрела на темнеющий горизонт и молчала, зажав в кулачке клочок бумаги.
— Не верю! Ни одному слову не верю! — Лида разорвала письмо, скомкала и швырнула его в пену прибоя. — Конде — просто болтун. Ему просто настучали по рёбрам, и он… — Она совершенно по-детски всхлипнула. — Что велели, то и написал. Он умеет. «О, Галлия, твои герои под спудом времени лежат, но всё же кажется порою, что в нас их дух войдёт опять…» Дух! Душок.
— Успокойся. — Онисим взял её за плечи, но она вырвалась и пошла навстречу набегающим на берег волнам. — Да остановись ты! — Он бросился вслед за ней, ухватил её за руку и потянул обратно на сушу. — Не ври. Себе не ври. Ничего ты не знаешь. И ни в чём ты не уверена — я же вижу.
— Видишь? Да что ты можешь видеть! Ты его знал?! Да все они вместе взятые не стоили его одного. Да ему вообще на себя было наплевать. Он… — Лида готова была разрыдаться и уже залилась бы слезами, если бы этого никто не видел. — Он любил меня. Ты понимаешь — любил! Он обещал, что найдёт их… Тех, кто это сделал. Найдёт и отомстит.
— А почему ты сама не пыталась? — Он стиснул её плечи обеими руками и смотрел ей в глаза. — Почему ты сама не пыталась узнать, кто это. Тлаа помог бы. Разве нет? Ты просто боялась, что истина откроется. Ты боялась…
— Да. — Она вдруг обмякла и начала медленно опускаться на колени, уже не пряча слёз. — Да… Я и сейчас боюсь. Но это моя слабость. Моя. Он не мог, не мог, не мог… — Теперь она лупила кулаками о влажный песок, но медленные волны тут же слизывали неглубокие вмятины.
— Но ты должна знать точно…
— Да, должна. Ничего я никому не должна! А если и должна, то не тебе.
— Мне от тебя вообще ничего не надо. — Онисим присел рядом. — Хочешь — я уйду?
— Ничего я не хочу. Ни-че-го. Разве что сдохнуть. Прямо сейчас. Прямо здесь. Там и встретимся. Там и разберёмся. Мне всё равно куда сейчас, лишь бы туда, где он…
— Знаешь, детка… А вот теперь, мне кажется, нам с тобой вроде как по пути.
Восход Кровавой Луны, Пекло Самаэля.
Рядовой Громыхало последним вывалился из грозовой тучи, швырнул в канаву оплавленный пулемёт и огляделся, оценивая обстановку. Все или почти все были в сборе. Унтер Мельник соскабливал опасной бритвой мыльную пену со щеки, стоя перед овальным зеркалом в резной дубовой оправе, висящим в воздухе. Остальные торопливо переодевались в белые смокинги, видимо, совершенно не думая о том, как они будут передвигаться в лакированных ботиночках по кровавым лужам, стоящим посреди груд битого кирпича, осколков чайных сервизов и ржавых консервных банок. Ближе к горизонту лиловое небо подпирали два холма, вывернутых наизнанку, а над ними, словно луна, висело огромное вымя с шестью сосками. Место было незнакомым, но этому удивляться не стоило — здесь вообще не было знакомых мест.
Девицы из бывшей свиты того наглого типа, которого зелёный чёртик называл Несравненным, тоже успели собрать свои кости и в большинстве уже вполне пришли в себя.
— Старшина где? — закончив бриться, спросил Мельник. — Где Тушкана оставил?
Громыхало сообразил, что вопрос адресован ему, и почувствовал, как комок подступил к горлу. Старшина остался наблюдать за замком, а значит, его могли и не убить вместе со всеми, значит, его могло занести куда угодно, только не сюда.
— Не могу знать, — виновато отозвался он, стягивая каску с головы. — Не могу…
— Это конопатый такой? — спросила широкоплечая черноволосая девица. — Так его серые уволокли. Сама видела. Он теперь у Самаэля баланду хлебает.
— Заткнись, тварь! — рявкнул Громыхало, пожалев, что остался без пулемёта.
— А сам ты кто?! — возмутилась девица. — Сюда только твари и попадают. А ты хотел с ангелочками порхать? Ну, хоти…
— Медея, уймись, — обратился к ней унтер, видимо, уже успевший познакомиться с пополнением. — И не смей орать на моих людей. У меня каждый на счету.
— Какие мы нежные… — Она оглянулась на девиц, которые тем временем принаряжались в меру своей фантазии — от скромных сарафанчиков до прозрачных бикини или просто бантика на шее. — А вы тоже хороши! Завыли, как будто вас режут. Всё равно хуже, чем при Самаэле торчать, ничего не бывает — вы уж мне поверьте.
Прямо над ними возникло ещё одно грозовое облако и тут же разрядилось щетиной разноцветных молний. Матвей Тушкан шлёпнулся всем телом в вонючую жижу, но сразу же поднялся, стирая с лица коросту из запекшейся крови.
— Ого! Девочки, — восхитился он, как только восстановилось зрение.
— Девочки сейчас скромно в гробиках лежат, — заметила Медея, поправляя ожерелье из чёрного жемчуга. — Ты проверял, какие мы девочки?
— Могу, — невпопад заметил старшина, но продолжить приятный разговор не получилось.
— Всем молчать, — выдавил из себя унтер Мельник. — Старшина, доложите обстановку.
— В соответствии с приказом вёл наблюдение за замком, — безропотно начал докладывать Тушкан. — Отправил рядового Горомыхало с донесением, был обнаружен, израсходовал боеприпасы, убит при попытке к бегству.
— Слушай ты, маршал недоделанный, — обратилась Медея к Мельнику. — Кончай командовать, дай парням расслабиться, пока время есть. Нас тут как раз поровну.
Ответом был одобрительный ропот, возникший в рядах полувзвода 6-й роты.
— Так ведь не дадут же ни хрена, — высказал очевидное Громыхало. — Опять ведь, черти, полезут, только успевай отплёвываться. А молиться кто будет? Кто вам патронов за здорово живёшь подбросит!
— Да погодь ты, — высказал общее мнение рядовой Конь. — Дай хоть познакомиться, а то только и знай, что «в атаку — ура!», пожрать, тяпнуть по маленькой и снова в бой. Может, по очереди? — обратился он к унтеру. — Половина оборону держит, половина с девками лясы точит, а потом наоборот. Давай так, командир.
— Давай, давай, — поддержала его Медея. — Только я лично останусь с теми, кто на карауле. Убивать умею. Я могу любого беса так замочить, что он лет пять не очухается, скотина.
Она ещё продолжала свою тираду, как посреди разрухи образовалась вполне приличная обитая кожей дверь, и к ней протянулась ковровая дорожка, придавливая, как катком, неровности рельефа.
— Рядовые Конь, Зяма, Леший, Торба, Жук, сержанты Сыч и Грива, старшина Тушкан — отдыхать, остальные — на молитву становись! — распорядился унтер, и перечисленные военнослужащие направились выбирать подруг для приятного времяпрепровождения.
— Мне вон ту беленькую оставьте, — запоздало крикнул рядовой Лом, указав на скромницу в светло-зелёном сарафане, но та уже подхватила под руку сержанта Гриву и, ступив на дорожку под звуки свадебного марша, бросила вскользь:
— Я тебя там подожду.
— Всё! На колени, рвань окопная! — потребовал унтер, как только дверь за счастливыми парами захлопнулась. — А вы чего стоите?! — обратился он к оставшимся девицам. — А ну, молитесь, и чтоб два гранатомёта мне через десять минут предоставили. С вами тут нянькаться никто не будет.
— Я молиться не умею, я их голыми руками давить буду, — заявила Медея и уселась на обломок скамейки, закинув ногу на ногу.
— Посмотрим, чем голым ты кого давить будешь, — усмехнулся Громыхало, опускаясь на колени. Он хотел ещё что-то добавить, но унтер зыкнул на него, требуя тишины. Молиться полагалось молча, поскольку слово молитвы, сказанное вслух, немедленно демаскировало подразделение, и выползающий из всех щелей неприятель через считаные мгновения начинал атаку.
«Господь Единый и Всемогущий, сотворивший небо и землю, давший тела тварям земным, вдохнувший в них душу! Не оставь детей своих в странствиях, ниспосланных нам промыслом Твоим, укрепи нам сердце верой в Тебя. Дай нам силы не потворствовать страхам, не предаваться унынию, терпеть боль…» — это канон, без него просить о том, чего действительно надо, без толку — уже проверяли, поэтому надо пробормотать эти слова хотя бы скороговоркой. А вот теперь можно и к делу приступить: «А теперь пришли нам, Господь, ангела своего с опалёнными крыльями, и пусть доставит он нам полторы дюжины ручных пулемётов с полным боекомплектом, четыре гранатомёта, дюжину ящиков гранат, а ещё, если не тяжело ему будет, пару броневиков-амфибий на гусеничном ходу, чтоб врагам Твоим и нашим неповадно было мучить единоверных прихожан, которые хоть и грешны, но не настолько, чтобы замертво гореть и в дерьме копошиться. Не прошу о справедливости, прошу о милости…» Всё! Можно подниматься. Теперь оставалось только пройтись по окрестностям, и хоть что-то из перечисленного списка должно было обнаружиться под окрестными руинами. Ангелы предпочитают не попадаться на глаза и подбрасывают военную помощь втихаря, и это понятно — здесь они вроде как на чужой территории, а с лазутчиками, где бы их ни выловили, разговор бывает коротким, особенно в военное время.
— Эй, мужик! — Медея, продолжая сидеть в прежней позе, обращалась к Громыхале, который как раз вскрывал обнаружившийся прямо под ногами ящик с четырьмя пулемётами, новенькими, в фабричной смазке. — Бесов ловчее иконами шугать, а от ваших пугачей только треск один.
— Не твоё дело, — огрызнулся солдат, протирая оружие. — Иконами пусть попы отмахиваются, а у нас своя метода.
Документ 1
Командующему Спецкорпусом Тайной Канцелярии генерал-аншефу Снопу, лично, секретно.
РАПОРТ
Ваше Высокопревосходительство!
Прошу незамедлительно отстранить меня от руководства операцией «Тлаа-Длала», поскольку события последних дней окончательно убедили меня в собственной некомпетентности практически во всех вопросах, связанных с проведением указанной операции, а также с внезапным ухудшением состояния здоровья (заключение врача о пережитой клинической смерти от острой сердечной недостаточности прилагается). А также рассмотреть вопрос о моей отставке в связи с нестабильным психическим состоянием (заключение психотерапевта прилагается).
Полагаю, что какие-либо дальнейшие действия с нашей стороны, направленные на реализацию целей и задач указанной операции, могут лишь усугубить нынешнее и без того критическое положение и привести к непредсказуемым последствиям. Никто из нас не в состоянии объективно оценить сложившуюся ситуацию и её возможные последствия, поскольку основные события происходят за пределами объективной реальности, данной нам в ощущении. Считаю, что дальнейший ход операции следует свести лишь к наблюдению за ходом событий, исключая какое-либо вмешательство в их естественное течение.
Копию моего отчёта о командировке в Республику Сиар прошу направить Магистру Ордена Святого Причастия с настоятельным требованием также прекратить всякое вмешательство в развитие ситуации как ныне здравствующих рыцарей Ордена, так и покойных, а также передать мою признательность рыцарю Третьего Омовения Ипату Соболю.
Резидент Спецкорпуса по Юго-Западному региону полковник Кедрач.
Документ 2
«…и теперь, когда мы лишились родины, может показаться, что у нас не осталось ничего достойного Служения, ничего такого, ради чего нам стоило бы хранить наши Тайны. Но это не так, мой юный друг, совсем не так. Мы потеряли Галлию, от которой остались лишь два герцогства, но и они едва ли продержатся до конца столетия. Мы потеряли Галлию, но приобрели весь мир. Может быть, это прозвучит кощунственно, но, оставшись без родины, мы обрели свободу, сбросив с себя вериги долга, которые веками приковывали нас к тверди земной. Теперь мы гонимы и земными владыками, и Церковью. Любой бродяга, узнав, кто мы такие, может бросить в нас камень, а те, кто ещё недавно шёл к нам за помощью и советом, стыдятся протянуть нам руку.
Да, мы сделали всё, что смогли, пытаясь остановить нашествие варваров, которые возомнили, будто они одни носители знания, гармонии и порядка, но наши твердыни лежат в руинах, и мы не смогли даже похоронить наших мёртвых. Значит, та сила, которая правит миром и судьбой, оказалась против нас, и нам следует с этим смириться. Тайных Служителей больше нет, но остались и Тайны, и Служение, потому что никто, кроме нас, не проник так глубоко в понимание сути мироздания и смысла человеческого бытия; никто, кроме нас, не смеет приблизиться к силам, которыми обладали люди ещё до того, как поддались соблазну огня и колеса.
Ты прекрасно знаешь, что ещё пятьсот с лишним лет назад наши люди стали проникать в Церковь, и поверь, это делалось вовсе не для того, чтобы расшатать её изнутри. Когда-то великий Лотарь Автазис сумел объединить вокруг себя хранителей древних знаний, владельцев многочисленных таро, дал им цель и написал Кодекс Служения, но он никогда не отрицал истинности Нерукотворного Писания, а значит, и для нас нет ничего зазорного в том, чтобы прикрыть свою наготу монашескими одеждами. В своё время посланцы Лотаря создали Орден Святого Причастия, и он теперь послужит нам убежищем. Все последние века мы пытались противиться судьбе, противопоставляя магию природе, а это порочный путь, и Магистр Ордена, с которым я третьего дня встречался, простыми и ясными словами убедил меня в этом. Отныне мы можем принять участие в судьбах мира, но не переча неизбежности, а помогая ей выбирать свои пути. Очень скоро ты поймёшь, о чём я говорю, а пока только поверь.
Теперь о главном: ты пишешь, что конунг Олав готов дать нам временный приют, но требует за это Печать. Что ж, его требование законно, и он просит справедливую цену. Печать изначально была оторвана от сил, которые ей принадлежат, и для нас не будет большого вреда от её потери. Достоверно известно, что конунг Олав по прозвищу Безусый всегда остаётся верен своему слову, а это стоит дороже, чем таро, обладание которым в равной степени несёт и удачу, и бедствия. Отдай ему Печать и обучи его заклинаниям, приводящим её в движение.
Тех людей, что придут к тебе с этим письмом, называй братьями, поскольку ты, как и они, прочитав это письмо, стал Послушником Ордена, и недалёк тот час, когда каждый из вас примет Первое Омовение и рыцарский меч…»
Обрывок древнего галльского письма, автор и адресат неизвестны, хранится в Национальном музее конунгата Тройнхайм, по косвенным признакам датируется 1610 годом от основания Ромы.
Документ 3
Гражданина Конде ле Бра, постоянно проживающего в г. Массили (удостоверение личности IV — HU № 567 890), в связи с тем, что его причастность к террористической деятельности не доказана, а сам он глубоко и искренне раскаивается в моральной поддержке военного крыла «Свободной Галлии», от уголовной ответственности освободить и направить его под надзор комиссариата Уголовного Дознания по месту жительства.
Выписка из постановления окружного уголовного суда г. Сольё от 5 октября 2985 г.
Документ 4
Отцу народа от преданного гражданина.
Команданте, спешу сообщить крайне важную информацию и молю Господа, чтобы она не показалась Вам очередным плодом моего больного воображения. Да, я не вполне здоров, в том числе и душевно, но я это вполне осознаю, а значит, могу отличить болезненные грёзы от того, что подсказывает мне интуиция.
Несколько дней назад по настоянию подполковника Муара я вынужден был побеседовать с некой доной Диной из Гардарики, и я не сомневаюсь, что произошло это по Вашей инициативе. Я как патриот своей родины, стремящийся к Свободе и Процветанию, не мог не подчиниться практически прямому Вашему приказу, но если бы не моё внезапное нездоровье, вынудившее меня провести несколько дней на больничной койке, она смогла бы вытянуть из меня много такого, чего не стоило бы знать иностранцам и вообще кому-либо, не связанному с Коллегией Национальной Безопасности. Я и так сказал много лишнего — с одной стороны, на меня давило требование Муара быть с ней откровенным, а с другой — от неё исходила какая-то сила, которая странным образом заставила меня почувствовать необычайное расположение к упомянутой доне. Но дело даже не в этом. В конце концов, я не знаю, с какой целью вы её ко мне прислали и чего ей в конечном итоге было надо. Но честно говоря, у меня остался неприятный осадок от этой беседы. Дело в том, что она, несомненно, что-то знает о тантхатлаа, более известном как Печать Нечистого, но не о том тантхатлаа, которое находится в святилище Мудрого Енота, а о другом — которое содержит в себе личность того, чья сила пробудилась на Сето-Мегеро. Более того, я почти уверен, что она знает, где находится эта Печать. Полагаю, что цель её пребывания в Сиаре в том и состоит, чтобы добыть эту Печать, а потом постараться повторить то, что когда-то сделала легендарная Сквосархотитантха. Не исключено, что я ошибаюсь, но считаю необходимым принять все возможные меры предосторожности.
Доктор Карлос Кастандо, старший эксперт фольклорного отдела Коллегии Национальной Безопасности Республики Сиар.
Документ 5
Временами приходит покой, и я не боюсь уснуть. Когда я чувствую покой, в моих снах не рушатся миры и мерзкие чудовища не бродят по дымящимся руинам. Кажется, я могу теперь заглянуть куда угодно, даже в Бездну, где корчатся в муках души грешников. Но это не то Пекло, которое есть сейчас, — это прошлое, недалеко ушедшее от Начала Времён, когда только начинал разгораться огонь Преисподней. Но теперь я знаю, что ждёт меня после смерти, и это пробуждает во мне соблазн жить вечно. Да, это в моих силах — остаться в этом мире надолго, очень надолго, но тогда пекло, которое я ношу в своей душе, рано или поздно вырвется наружу. Слава Господу, что моё естественное человеческое нежелание остаться в этом мире навсегда берёт верх над желанием обмануть судьбу, а значит, когда-нибудь я всё-таки умру и получу по заслугам.
Вчера я прошёл по дну Чаши от края до края, и ничто не шелохнулось на поверхности Тлаа. Значит, я обрёл наконец-то способность загонять свои желания в такие глубины собственного сознания, что даже Тлаа не может их услышать. Это успокаивает, это несёт покой, и я не боюсь уснуть.
Там, над противоположным краем Чаши, возвышается совершенно гладкая скала, и в ней на высоте поднятой руки я обнаружил круглое углубление, испещрённое множеством знаков древнегалльского рунического письма. К сожалению, я не специализировался на галльских рунах, и мои знания в этой области более чем поверхностны. Теперь мне придётся заняться этим вплотную, позаимствовав в библиотеках Старого Света соответствующую литературу — в том, чтобы постараться понять значение надписи, я не могу себе отказать. Может быть, новое знание поможет мне найти способ вновь погрузить Тлаа в сон. Да, я уже пытался его убаюкать, доказывая себе самому, что нет ничего прекраснее покоя, а покой и небытие — суть одно и то же. Но моя собственная душа теперь почему-то отторгает всяческую ложь, даже если это ложь во спасение.
И ещё мне показалось, что это углубление чем-то напоминает замочную скважину, и стоит найти затерявшийся где-то ключ, произойдёт нечто ужасное. Может быть, Тантхатлаа, о котором перед смертью говорил мне Сатьячепалитья, и есть тот самый ключ? Значит, надо сделать всё, чтобы тот, кто когда-нибудь распахнёт эту дверь, не обнаружил за ней ничего, кроме пустоты. Но чтобы сделать это, я должен пожертвовать путём, который предначертан нам свыше, который сквозь муки Пекла ведёт нас к спасению души, а мне даёт надежду, что когда-нибудь, в иной жизни, мне посчастливится вновь встретить Марию, и мне будет что сказать в своё оправдание. Это единственное, от чего я не могу отказаться, а значит, остаётся только ждать. Чего?
Дневник профессора Криса Боолди, запись от 22 ноября 2962 г. от основания Ромы.
Глава 8
10 октября, 4 ч. 30 мин., о. Сето-Мегеро.
Они отправились к хижине Марии незадолго до заката, и им не надо было друг друга торопить — Лида шла не оглядываясь, временами её спина, перечёркнутая полоской купальника, исчезала из виду, растворялась в бликах лунного света, и Онисиму приходилось прибавлять шагу. Когда они дошли до последнего поворота и до цели оставалось не более четверти часа пути, оказалось, что ночь ещё не кончилась, а беспокоить старушку раньше, чем наступит утро, не стоило, как бы они ни спешили разузнать дорогу в Пекло. Лида заявила, что спать не собирается, но когда она присела на траву возле поваленного дерева, её сморило через несколько минут, а вскоре задремал и Онисим.
Ему приснился зеленоглазый ангел, тот самый, который однажды указал ему путь до того места, где он однажды повстречался с канцелярской крысой — на пороге бездны, в которую невозможно было упасть. Ангел почему-то был молодой женщиной в клетчатой рубахе с засученными рукавами — её он тоже помнил…
— Твой язык приведёт тебя прямо к цели, только ты, главное, не умолкай. — Она улыбнулась и исчезла, а вслед за этим начало медленно таять облако, на котором она сидела.
Что бы там ни говорили непрошеные доброжелатели, а язык лучше держать на привязи, пока неясно, где ты находишься и что происходит вокруг. Ангелы, даже если они в женском обличье, зря ничего говорить не будут, и стоящие советы задарма никто не раздаёт — даже они.
— Есть мнение, что он закодирован на выполнение некоего задания Тайной Канцелярии, связанного с возможным использованием паранормального явления на острове Сето-Мегеро в своих ведомственных интересах, — донёсся откуда-то из-за спины тот же ангельский голос, но тон был совершенно другим — холодный, деловой. — Вероятно, это также связано с заметанием следов несанкционированных тайных операций Тайной Канцелярии за рубежом.
Онисим оглянулся и обнаружил, что тот же зеленоглазый ангел, но в синей парадной униформе Внутренней Стражи сопровождает какого-то упитанного чиновника с орденом в петлице по длинному бетонному коридору.
— Ты покажешь мне путь? — запоздало спросил он, но странная парочка прошла мимо, даже не взглянув в его сторону, а коридор растаял, как то облако. Он только успел заметить, что женщина ещё жива, а чиновник уже наверняка мёртв. Почему мёртв? Ведь это только сон, обыкновенный сон, а верить в сновидения могут только блаженные, которым всё равно.
— Видал? — Знакомый голос отвлёк его от бесполезных мыслей. Брат Ипат явил себя, как всегда, в самый неожиданный момент.
— Ты мне снишься или как? — поинтересовался Онисим, глядя прямо в лицо бывшему монаху.
— Все мы друг другу немножко снимся, — уклончиво ответил Ипат и поймал за хвост пролетавшую мимо комету. — Ты, главное, одно пойми: в мире нет ничего нереального, и даже сон — лишь одно из отражений бытия, которое само по себе бытие и…
— Хватит философствовать, — прервал его Онисим. — Ты узнал?
— Что узнал?
— Ты нашёл их?
Казалось, Ипат даже слегка опешил от такого вопроса, хотя чего бы ему ещё ожидать…
— А как ты думаешь, брат Онисим, в мире кого больше — живых или мёртвых?
— Не знаю — не считал.
— И дело даже не в том, чтобы найти, — это можно сделать. Все прочие дела забросить, и, глядишь, лет через сто, если повезёт… За ними даже Шестеро Равных не всегда уследить могут, а они там — хозяева, полноправные, можно сказать, владыки, суверенная сволочь…
— Значит, бесполезно? — Онисим почти физически ощутил, как слабеет в нём воля к жизни и жажда действия. Отчаяние, которое приходит во сне, призрачно и неуловимо, и чтобы избавиться от него, следует проснуться. — Значит, зря всё…
— Ну нет. Не всё! Что не может Орден, то сделаешь ты сам.
— Какой Орден? — Онисим уже давно сообразил, что брат Ипат — не сам по себе маг и волшебник, и уже вполне смирился с тем, что всё, что делает для него бывший монах, — не по дружбе или из интереса, что за этим стоят чьи-то цели, чьи-то замыслы. Но теперь, когда смерть их разделила, это уже не имело значения.
— Орден Святого Причастия. Но я не буду вдаваться в подробности — ты пойми главное: найти их сможешь только ты. В Пекле нет ничего постоянного, и здесь невозможно дважды пройти одним и тем же путём, а если что-то здесь и создаётся, то лишь ради того, чтобы быть разрушенным. Когда-то давно рыцари Третьего Омовения пытались создать карту Шести Пространств Пекла, но всё, что они на неё наносили, тут же поглощалось пламенем, а потом возникало вновь, но в ином обличье и в другом месте. Представляешь, брат Онисим, — на месте кипящего болота вырастает труба крематория! Я пытался говорить с одним из владык Пекла, но Самаэль не выпустит твоих парней, какую бы выгоду ему ни предлагать. Мне следовало бы знать: добровольно расстаться с тем, что у него в руках или на крючке, — это выше его сил. Мне следовало знать. Но ты можешь их найти, если пробьёшься туда. Ты уже давно ищешь дорогу, и в твоих снах, в твоих видениях, в твоей боли она не раз открывалась тебе. Ты видел их лица, слышал их стоны, ты узнаешь их по шагам, ты почувствуешь, когда они будут близко. Ты найдёшь их, а мы поможем тебе прорваться оттуда — вместе с ними.
— Вы — это кто?
— Какая тебе разница?!
— Никакой.
— Вот и я про то же. А теперь просыпайся и подружку свою буди.
— Кого?
— Ты сам знаешь кого. Некогда пререкаться. Ты слышишь?
Грохот далёкого разрыва явно не был продолжением сна, он вторгся в расплывающееся видение извне. Земля мелко подрагивала, и каждое её шевеление сопровождалось отдалённым громовым раскатом.
— Что это?! Что? — Лида одной рукой пыталась его растолкать, а другой указывала на кусочек океана, который виднелся между двумя холмами. Возле горизонта, рассыпая искры, разгорался пучок пламени. Там мог гореть только один из эверийских кораблей — больше нечему. Но мерный гул раздавался совсем с другой стороны, и когда Онисим глянул туда, оказалось, что с одной из вершин Скво-Куксо срываются снежные ошмётки, а из открывшегося жерла поднимается столб дыма, подсвеченный снизу отблесками алого огня.
— Это землетрясение, извержение вулкана, сход снежных лавин и ещё, может быть, кораблекрушение, — спокойно перечислил Онисим все обнаруженные им явления. — Часто тут такое бывает?
Лида, судя по всему, не уловила иронии в его голосе и затравленно озиралась по сторонам, ожидая чего-то похуже стихийных бедствий и техногенных катастроф.
— Мария! Марии плохо! Бредит! — она выпалила это на одном дыхании и бросилась к хижине со всех ног.
На повороте она споткнулась о мертвецки пьяного Рано Портека, как всегда, лежавшего поперёк тропы, а Онисим чуть не наступил на бутылку из-под арманьяка. Но это оказалось не единственным препятствием, возникшем на оставшемся отрезке пути. Лида благополучно миновала двор и скрылась в дверях хижины, а ему наперерез, вытянув шею и расправив крылья, бросился сторожевой петух. Сворачивать шею хозяйской птице, всего лишь выполняющей свой долг, было бы неправильно и некрасиво. Онисиму пришлось высоко подпрыгнуть, изобразить что-то похожее на сальто и приземлиться на кувырок, целясь непосредственно в дверной проём, а потом ухитриться захлопнуть за собой входную дверь прямо перед устремлённым на него недвусмысленным клювом. Снаружи раздался разъярённый клёкот, а внутри всё ещё было темно. Темно и тихо… До тех пор, пока Лида не свалила что-то в темноте — судя по звуку, медный таз, стоявший на табуретке. В ответ из темноты раздался слабый стон, и девчонка наконец-то догадалась чиркнуть зажигалкой. Свет оказался неожиданно ярким, как будто одновременно вспыхнули сотни софитов, и разглядеть что-либо в этом ослепляющем сиянии было не легче, чем в кромешной тьме. Онисим, закрыв глаза, двинулся вперёд на ощупь, прислушиваясь к непрекращающимся стонам. Через пару секунд, когда море света, заполнившее хижину, растеклось по щелям, оказалось, что и Лида, и старушка вместе со своей лежанкой куда-то исчезли, а по полу стелется всё тот же знакомый искрящийся голубой туман. Тлаа пришёл. Чаша вышла из берегов. Неприкаянный дух вырвался на волю. На волю…
Марии нет. Лиды тоже нет. Только Рано валяется в двух сотнях аршин отсюда, но он не в счёт… Он уже нашёл себя.
— Ты, конечно, можешь попробовать, но будут проблемы с возвращением, если не успеешь… — Оказалось, что брат Ипат никуда не уходил и всё время незримо находился где-то рядом. — Если они вернутся раньше тебя, то могут просто не впустить тебя обратно.
— А я, может, и не захочу возвращаться, — отозвался Онисим и погрузился в туман сначала по пояс, а потом нырнул в него с головой. На самом деле Тлаа продолжал стелиться по полу, но сам земляной пол хижины перестал быть надёжной опорой. Теперь его не было вообще. Под ногами хлюпало всё то же болото, булькающее, смрадное, готовое каждое мгновение разверзнуться бездонной топью. Он оглянулся назад и обнаружил, что Ипат следует за ним по колено в зловонной жиже.
— Стой! — кричал он, размахивая мечом. — Стой, а то ещё раз тебе накостыляю. Мало не покажется!
— А теперь-то чего тебе надо? — поинтересовался Онисим, и не думая останавливаться. — Если хочешь мне помешать, то лучше уйди. Уйди от греха подальше!
— Ты что, думаешь, если я с тобой связался по заданию Ордена, значит, я тебе не друг, не товарищ, не брат? Так ты думаешь?
— Я вообще не думаю. Некогда мне думать.
— Оно и видно. — Ипат схватил его за рукав и рванул к себе. — А думать надо! Нельзя тебе не думать. Ну, найдёшь ты их, а дальше-то что?
— Дальше мы будем вместе.
— Гонять бесов всю оставшуюся вечность? Каждый день видеть, как их разносит в клочья? Да вся твоя жизнь превратится в сплошную смерть. Ты пойми, чудак-человек: чтобы куда-то прорываться, надо чтобы было куда. А здесь повсюду одно и то же — смерть, кровь, муки, разрушение и всё такое. Вернись, пока не поздно. Не о себе подумай — о них, бестолочь ты настырная! Ну?!
— Слушай, друг, товарищ и брат… А почему я должен тебе верить? Откуда мне знать, что у тебя на уме и кто тебя послал? — Онисим вырвался и пошёл дальше, не оглядываясь.
— В конце концов, ты этой девчонке обещал помочь разобраться с её покойным дружком! — Теперь Ипат уже не шёл следом, а просто кричал вслед. — Обещал и смылся! Смылся подло и трусливо! А она тебе доверяет — одного оставила, думала — дождёшься.
— А куда она делась? — спросил Онисим, не останавливаясь.
— А она сейчас, между прочим, вместе со старушкой в Массили, в госпитале Святой Агнессы-Великомученицы, костерит на чём свет стоит бригаду реаниматоров, хотя те и так в мыле. А один продвинутый интерн предлагает ей свободную койку в палате номер шесть. Ты учти — как только Мария оклемается, они вернутся. А теперь угадай, кто, скорее всего, займёт место старушки, когда та отправится-таки к своему профессору.
— К кому? — переспросил Онисим, коротко глянув на Ипата, до которого было уже полторы сотни аршин.
— Не важно! Ты одно пойми: тебе нужно, чтобы было такое место, где тебя никто не достанет, даже Шестеро Равных, а иначе во всей твоей затее нет никакого смысла — ни для тебя, ни для твоего полувзвода. Возвращайся. И учти — даже если будет куда — без нашей помощи вам не вырваться из Пекла, так что не надо со мной ссориться. Не советую. Если даже тебе наплевать на нашу дружбу, пойми хотя бы одну простую вещь: кроме меня, тебе никто не поможет, никто. Да остановись ты, в конце концов! Не будь идиотом!
— Почему я не могу найти их сейчас, а потом вернуться? — Онисим вдруг совершенно ясно ощутил, что стоит сделать ещё шаг, и в поле зрения окажется та самая сосна, за которой он гонялся последние три года, стоило погрузиться в сон или впасть в забытьё. Ноздри уже щекотал едва заметный запах хвои.
— Да потому что ты ушёл без спросу. Малыш Тлаа остался без присмотра, и ты этим коварно воспользовался. Стоит вернуться Марии или Лиде, и этот несчастный пустой дух просто забудет о твоём существовании, выход захлопнется, и броди ты по этому болоту хоть до Конца Времён. Теперь понятно?
Ещё один ответ на тот же вопрос возник сам собой — Онисим совершенно ясно ощутил, что, встретив своих, просто не сможет снова уйти, оставить их здесь — в краю рыхлого неба, гнойных рек и бессмысленной вечности, лишённой надежды и радости. Теперь он стоял как вкопанный и чувствовал, как болотная жижа медленно, но верно проседает под подошвами ботинок. Идти вперёд, если верить Ипату, нельзя, оставаться здесь — тоже, а вернуться — значит, снова сбежать с поля боя, как тогда, на сиарском берегу. Правда, тем утром уже нечего было ждать и некого спасать, но и оставаться в живых тоже было по меньшей мере нечестно.
— Не торопись. Поспешность бывает хуже предательства, — сказал Ипат, непостижимым образом в одно мгновение оказавшись рядом. — Они никуда отсюда не денутся — здесь легко погибнуть, но невозможно умереть. Ну…
Поверхность болота уже подступила к груди, а туман стелился у самых глаз и поднимался всё выше и выше, а значит, скоро можно будет на себе испытать, как это — погибнуть, но не умереть.
— Можно подумать, что тебе уже всё равно: что жизнь — что смерть, что воля — что неволя — как тогда… — Ипат склонился над ним и говорил почти шёпотом. — Ты забыл, как твоё отчаянье боролось с твоей скукой, а ты спасался от них, стараясь ни о чём не думать и ничего не хотеть… Ты забыл?
Нет, он не забыл. Как можно забыть то, чего не было… Вернее — было, но не было жизнью. И то, к чему его сейчас гонит внезапный проблеск былого отчаянья, тоже не назовёшь смертью. Вот-вот болотная жижа сомкнётся над головой, и можно будет не прислушиваться к тому, как шелестит мелкий гравий, который тащит в глубину откатывающейся волной ленивого прибоя. И можно будет не слышать того, о чём щебечут девицы, раскинувшие под солнцем свои загорелые тела, или вопят чайки, присевшие на волнолом. Да, это было, было, было… Быть или не быть — вот в чём вопрос!
— Ты думаешь, что единственный твой долг — присоединиться к своим парням и разделить их судьбу! Но зачем эта жертва, если ты можешь им помочь, помочь по-настоящему?! И им, и себе. — Могло показаться, что брат Ипат уже отчаялся убедить его хоть в чём-то и продолжает говорить то ли для очистки совести, то ли для того, чтобы было чем оправдаться перед начальством.
Хуже всего, когда не знаешь, на что решиться — то ли двигаться вперёд навстречу судьбе, то ли повернуть назад навстречу ей же. Какой-то мифический баран (или осёл?) так и издох с голоду, не сумев выбрать из двух кормушек одну. А может быть, всё это только сон? И на самом деле не было ничего — ни бойни на пляже, ни чудесного, невозможного спасения, ни трёх лет придушенной ленивой скорби, ни монастыря, ни этого проклятого острова. Тогда, наверное, неплохо было бы проснуться прямо сейчас, а потом добровольно навестить полкового психиатра, который наверняка замаялся без работы — в Спецкорпусе психов не держат. Прости, брат Ипат, но и тебя, наверное, тоже не было…
Когда он очнулся, оказалось, что лучи рассветного солнца уже пробиваются сквозь щели в стенах хижины, Тлаа куда-то испарился, а земная дрожь угомонилась. Онисим вышел на двор и в полном изнеможении упал в плетёное кресло.
Давешний петух разгуливал по двору, что-то выискивая клювом в густой стриженой траве, обступившей грядку хризантем, и временами недоверчиво и с затаённой угрозой поглядывал на нахального посетителя. Над одной из куксо великой скво ещё курился дымок, но открывшаяся язва кратера, вероятно, находилась на противоположном склоне и не слишком портила пейзаж. И ещё с горизонта исчезли эверийские корабли, а небо не рассекал ни один реактивный след. Неужели ночное буйство старушки заставило эверийцев снять блокаду? Или они просто решили до времени не показываться в поле зрения островитян? Но об этом даже и думать не стоит. Вся возня вокруг острова — это так далеко, так нелепо… С одной стороны — военный потенциал сверхдержавы, с другой — сила не от мира сего, которой нипочём законы природы и какая-либо привычная логика. Лучше бы они ушли.
Онисим вдруг поймал себя на том, что думает о Тлаа и населении острова как о «своих», а об эверийской эскадре — как о потенциальном противнике, и это показалось ему слегка забавным. Хоть кого-то можно наконец-то считать своими.
Из хижины послышался треск, отсветы ослепительно-голубой вспышки вырвались из окна и распахнутой двери, потом раздались едва различимые голоса — старуха и Лида о чём-то перешёптывались, вероятно, желая что-то скрыть от лишних ушей, а может быть, Мария просто не могла говорить громче. Но если они хотят что-то скрыть, то это зря — свои всё-таки…
Он поднялся и шагнул в дверной проём. Седая бледная старуха лежала на больничной каталке, а под ней земляной пол прикрывал кусок серого линолеума с рваными краями. Лида смотрела на стеклянную колбу капельницы.
— Подожди. — Она сделала ему знак, чтобы не входил, вынула иглу из едва различимой старушечьей вены и двинулась к выходу. — Пойдём. Там поговорим. Не надо её пока беспокоить. Пойдём.
Она чуть ли не вытолкнула его обратно во двор, плюхнулась в кресло, достав из кармана шорт мятую пачку сигарет.
— Знаешь, нам придётся подождать, — сообщила она, чиркая зажигалкой, и пальцы её заметно дрожали. — Ромен никуда не денется. И твои дела тоже никуда не убегут. Там вообще ничто и никто никуда не девается. Она сейчас хочет только одного — чтобы мы не дали ей снова впасть в забытьё.
— А тебе откуда знать?
— А я и не знаю. Только нам придётся сначала Марию проводить.
— Куда?
— Куда-куда… Да всё туда же. Ей всё равно осталось несколько часов — мне доктор сказал. Мы похороним её, а через три дня её душа укажет нам кратчайший путь. Мы похороним её, и не смей улыбаться возле её могилы.
11 октября, 18 ч. 30 мин., Новаград, Южное Подворье, Главный штаб Спецкорпуса.
— Нет уж, голубушка моя, так просто вам от этого дела не отбояриться. Тоже мне, придумали некомпетентность! Сами же писали, что остальные смыслят ещё меньше. Так что никакой отставки — и слышать не желаю! — Чувствовалось, что генерал Сноп был сердит не на шутку — он даже не предложил Дине присесть и начал свою гневную тираду, едва она появилась на пороге кабинета и ещё не успела закрыть за собой дверь. — Работать надо, голубушка, а не совать голову в песок, как, извините, птица страус.
— Позвольте…
— Не позволю! У нас тут дел невпроворот, а она в отставку собралась! Яблочка хотите? — Генерал протянул ей через стол розовое яблоко, выбрав самое большое из лежавших на подносе. — Вы пока грызите себе, а я уж навтыкаю вам от всей души для поднятия боевого духа.
— Ваше Высоко…
— Да помолчите вы, наконец! Что за манера — я ей слово, а она мне десять. Садитесь пока… Да не в кресло, а на табуретку, раз уж провинились! Садитесь и слушайте, голубушка, и при этом постарайтесь соображать, хоть и не бабское это дело.
— Что?! — Дине даже показалось, что она ослышалась, и возмутилась с некоторым опозданием.
Читать бесплатно другие книги:
