Неукротимая Анжелика Голон Анн

— Если ты будешь послушна, я эти деньги выручу наверняка… Но ты не хочешь слушаться и собираешься до последней минуты устраивать нам новые каверзы. Говорю тебе, Корьяно! Эта девка доведет меня до того, что я соглашусь сам заплатить, чтобы отделаться от нее.

Одноглазый пробурчал:

— Надо найти на нее управу.

— Как же? Вроде уж все испробовали.

— Нет.

Единственный глаз помощника загорелся.

— Она еще не побывала в темнице у наружных стен. Там она поймет, что ее ожидает, если она попытается помешать нам продать ее.

Его беззубый рот растянулся в злобной ухмылке. Д'Эскренвиль понимающе кивнул в ответ.

— Что ж, Корьяно, мысль хорошая. Попробуем и это.

Он подошел к пленнице.

— …Хочешь знать, какую смерть я тебе приготовил, если ты помешаешь сделке? Хочешь знать, какая смерть тебя ждет, если я не получу за тебя двенадцать тысяч пиастров?.. Если ты отпугнешь покупателей?..

Схватив ее за волосы, он приблизил к ней свое искаженное злобой лицо, от которого несло гашишем, и прошипел:

— …Ты таки умрешь, не думай, что я тебя пожалею!.. Либо я выручу за тебя двенадцать тысяч пиастров, либо ты умрешь. Хочешь знать как?..

За Анжеликой захлопнулась дверь новой темницы. Тут тоже было сыро и тесно, но ничего особенного не замечалось. Она долго оставалась на ногах, потом присела на что-то вроде старого седла, валявшегося в углу. Она не хотела демонстрировать маркизу д'Эскренвилю охвативший ее ужас, но ей было очень страшно. Когда он запирал дверь темницы, она едва удержалась, чтобы не броситься к ногам пирата, умолять его и обещать все, что он захочет… Ее удержала только последняя вспышка гордости.

— Как мне страшно, — проговорила она вслух. — Боже мой, как мне страшно.

— Уже столько дней он мучил ее, и теперь нервы у нее стали сдавать. Эта темница походила на гроб. Она приложила руки к лицу и замерла.

Вдруг что-то стукнуло, словно упало на пол неподалеку, и вновь воцарилась тишина.

Но теперь она была в темнице не одна. Что-то непонятное находилось здесь, чей-то взгляд был обращен на нее. Очень медленно она отвела руки от лица и едва сдержала вопль ужаса. В середине темницы сидел на полу огромный кот и смотрел на нее.

Его фосфоресцирующие глаза мерцали в полумраке. Анжелика застыла на месте, не в силах шевельнуться.

Потом между прутьями окошечка появилась другая кошка и спрыгнула вниз, потом третья, четвертая, пятая. Скоро со всех сторон ее окружали сидящие и двигающиеся кошки. В полутьме светились их настороженные глаза. Одна тварь подобралась ближе и поджала лапы, словно собираясь прыгнуть. Анжелике показалось, что кошка хочет вцепиться ей в глаза. Она оттолкнула ее ногой, та ответила злобным мяуканьем, подхваченным остальными, и в темнице зазвучал какой-то дьявольский концерт.

Анжелика вскочила на ноги и бросилась к двери. Она ощутила тяжесть на плечах, когти царапали ей кожу, другие рвали одежду.

Закрывая глаза руками, она завопила, как сумасшедшая:

— Нет… только не это… только не это… На помощь! На помощь!..

Дверь отворилась, и вошел Корьяно, чертыхаясь, размахивая бичом, стуча сапогами. Не сразу ему удалось разогнать ударами и пинками страшных изголодавшихся тварей. Он вытащил наружу задыхавшуюся, что-то кричавшую, скорчившуюся в ужасе Анжелику.

Д'Эскренвиль спокойно разглядывал ее, обессиленную и сломленную. Теперь это была покорная женщина. Ее нервы не выдержали пытки. Ее гордая воля уступила женской слабости. Теперь она стала обыкновенной женщиной, как все другие.

Рот пирата скривила судорога. Это была самая замечательная его победа… и самая горькая. Ему вдруг захотелось закричать от боли, и он стиснул зубы. А потом проговорил:

— Ты поняла? Будешь слушаться?

Она повторяла, рыдая:

— Нет, только не это… Не надо кошек! Не надо кошек!..

Он приподнял ее голову.

— Так будешь слушаться? Позволишь отвести тебя на батистан?

— Да, да.

— Позволишь выставить тебя там, раздевать, показывать раздетую?

— Да, да… Все… Все, что хотите… только не кошки.

Бандиты переглянулись.

— Кажется, мы добились толку, хозяин, — сказал Корьяно.

Теперь он наклонился над съежившейся, трясущейся в рыданиях Анжеликой и указал на ее разодранное плечо.

— Я вошел, когда она стала звать на помощь, но эти твари успели все-таки ее разукрасить. Наслушаемся мы теперь замечаний от оценщика рабов.

Маркиз д'Эскренвиль вытер пот с лица.

— Ну, это еще наименьшее из зол. Хорошо еще, что ей не выцарапали глаза.

— Да уж, ничего не скажешь… Таких упрямиц я еще не встречал в жизни… Мадонна! Сколько бы лет я еще ни прожил, в каких краях ни оказался бы, везде буду рассказывать про зеленоглазую француженку.

Глава 17

После этой ужасной сцены Анжелика покорилась, не пытаясь ни собраться с мыслями, ни взбунтоваться.

Две ее товарки обменивались понимающими взглядами, видя, что француженка, еще недавно такая дерзкая, пребывает в отупелой неподвижности. Пират знал способ управляться с самыми непокорными. У него был обширный опыт, и они испытывали к нему некоторое уважение, даже своего рода гордость от того, что попали в такие уверенные руки.

На следующий день к ним явился стражник-мавр вместе с двумя очень жирными неграми. Сначала Анжелика приняла их за мужчин, поскольку они были в мужских костюмах, огромных турецких тюрбанах и с саблями на перевязи. Но, вглядевшись в их черты, она решила, что имеет дело с двумя пожилыми женщинами. Под их болеро из вышитого бархата угадывались обвислые груди, а лица были безволосы. Старшая остановилась и что-то сказала резким высоким голоском.

Анжелика обернулась к армянке, и та перевела, что речь идет о турецкой бане. Меж тем толстая турчанка ткнула пальцем в сторону московитки и сказала по-русски: «Банья». Затем ткнула себя в грудь и произнесла еще что-то.

— Это старший банщик, — сказала госпожа Чемичкян.

Придя в крайнее возбуждение, она объяснила, что это два евнуха, они пришли, чтобы повести женщин в баню, удалить волосы и, главное, одеть. Славянка, казалось, проснулась и быстро залепетала, мило улыбаясь этому уроду. Она и ее подруга были в восторге.

— Они говорят, что мы сможем выбрать самые богатые одежды и украшения на рынке. Но сначала вам придется согласиться надеть чадру. Евнух утверждает, что неприлично вам быть одетой в мужское платье и что ему стыдно даже за себя.

Их провели в дом, где была приготовлена трапеза: пирожки с начинкой и мясо, сбрызнутое лимонным и апельсиновым соком. Евнухи наблюдали за ними. Анжелика даже подскочила, когда рука старого евнуха с оранжевыми ногтями коснулась ее плеча и отвела волосы, чтобы посмотреть на спину. В это время появился маркиз д'Эскренвиль. Евнух принялся что-то красочно расписывать ему по-турецки. Армянка прошептала:

— Он спрашивает, неужто он совсем потерял разум, решившись ударить столь красивую женщину перед самой продажей. Он не ручается, что сумеет до вечера сделать след от удара незаметным.

Глаза корсара налились кровью, у рта залегла горькая складка. Его глаза бегали, и он старался не смотреть на Анжелику. Он топнул ногой и быстро вышел.

Служанки принесли женщинам одежды для выхода в город. Анжелике пришлось надеть широченную черную хламиду с прорезью для глаз, прикрытой белой вуалью. У входа скопилось множество оседланных осликов с погонщиками-малолетками в лохмотьях… По словам армянки, поездка на осле показывала, что их считают ценным товаром. Затем она и славянка принялись что-то выговаривать старому евнуху. Анжелика, не понимая ни слова по-турецки, держалась в стороне.

Евнух выказал себя приветливым и словоохотливым. Он начал с того, что купил несколько кусков дрожащего желе красного и зеленого цвета. Он дал их женщинам, заметив, что это мятный и клубничный рахат-лукум и что им не следует злоупотреблять до купания. Когда же Анжелика, найдя это переслащенное лакомство отвратительным, отдала его мальчишке, который вел ее осла, негр отнял его, хлестнув малыша по икрам плетью из воловьих жил.

После заточения свежий воздух явно шел ей на пользу. Гроза грохотала вдалеке, море, проглядывающее иногда в просветы улиц, еще сохранило фиолетовый отсвет и было усыпано белыми хлопьями. Но небо было чистым, жара немного спала. В сутолоке улиц, уже полных народу, несмотря на ранний час, маленький кортеж двигался очень медленно. Как и в порту, здесь смешались все нации Средиземноморья, зажатые в узких переулках между слепыми стенами греческих домов или пузатыми балконами венецианских дворцов. Горцев-греков, местных крестьян можно было узнать по коротким белым юбочкам, оставлявшим голыми ноги. Арабских купцов — по коричневым одноцветным или расшитым плащам. Турки были достаточно редки, их отличали большие тюрбаны из белого муслина или сверкающего атласа, заколотые булавками с драгоценными камнями, широкие шальвары и пояса, многократно обвивающие талию. Мальтийцы с оливковой кожей толкались здесь в одной толпе с сардами и итальянцами, одетыми по моде их стран. По большей части это были небогатые купцы, занятые прибрежной морской торговлей. Избегнув корсаров, они могли высаживаться в Кандии как свободные люди, заключая на равных сделки, давая то, что привезли в трюмах, как делал бы и Мельхиор Паннасав, если бы судьба ему улыбнулась. Встречалось здесь и немало людей, одетых по-европейски, с большими шляпами, украшенными плюмажем, в сапогах с отворотами и даже в туфлях с цветными каблуками. Мелькали более или менее потрепанные камзолы и изрядно помятые жабо колониальных служащих, заброшенных на этот далекий остров, а порой взор привлекали бархат и страусовые перья, тонко выделанная кожа одеяния какого-нибудь банкира из Италии или зажиточного торговца.

Через каждую сотню шагов встречался бородатый поп в черной рясе, с громадным деревянным, серебряным или золотым крестом на груди. Армянка просила у каждого из них благословения, и священник рассеянно давал его, чертя в воздухе крест.

В квартале портных главный евнух занялся многочисленными покупками. Он долго перебирал рулоны разноцветных вуалей и драгоценности. Затем предложил вернуться через порт.

Маленький караван вновь пустился в путь, минуя бесчисленные мелкие рынки, либо открытые небесам, либо сумрачные и темные, как например, котельничий, где в пяти десятках лавчонок с диким грохотом выбивали узоры на меди. Толпа становилась все более и более плотной. В ней скользили бродячие торговцы, балансируя громадными деревянными блюдами, лежащими на тюрбане и деревянной табуреточке, привязанной к плечу. На этих блюдах можно было найти всякую всячину, фрукты, орехи, сладости и даже серебряные кофейники с горячим кофе, стоящие на блюдечке и накрытые чашечкой, а рядом — неизменный стакан воды, столь ценимой людьми Востока.

Дети всех цветов, голые или в колоритных лохмотьях, крутились вместе с собаками под ногами людей и ишаков. И дети, и собаки были худы. Напротив, коты всех цветов отличались благостной полнотой. Анжелика со страхом смотрела на этих громадных котищ, сидевших на пороге каждой лавки, в каждой подворотне, в тени всех столбов и балконов. На маленькой площади мужчина в красном колпаке со связкой вертелов был окружен мяукающей стаей. Это был продавец жареной бараньей печенки, которому город платил за то, чтобы он ублажал любимцев оттоманской цивилизации.

Затем цепочка осликов оказалась на площади, мощенной черными плитами, усеянными грудами фруктов: фиников, дынь, арбузов, апельсинов, лимонов, фиг. На горизонте высился лес мачт. На палубе одного из галиотов под флагом Туниса некий волосатый и бородатый людоед в просмоленных штанах и высоких сапогах красной кожи ревел, как морское божество.

Евнухи остановили ослов, чтобы поглазеть на представившееся зрелище, и объяснили пленницам, что происходит. Армянка любезно перевела Анжелике, что это датчанин-вероотступник Эрик Янсен, двадцать лет назад перешедший к берберийцам, коих он обучал строить плоскодонные морские суда. Этой ночью на пути в Албанию он был захвачен штормом и, спасая перегруженный корабль, выбросил за борт часть груза, около сотни рабов. Старый викинг метал громы и молнии, его белесая борода развевалась по ветру под красным тюрбаном. Он наблюдал за продажей другой партии рабов, «подпорченных» ужасной ночью, проведенной в трюме чуть не затонувшего судна. Израненные мужчины, полумертвые от ужаса женщины и дети — все были спущены за бесценок прямо на набережной. Все эти коммерческие тяготы привели его в дурное расположение духа, и хлысты наемников под этот львиный рык резко вспарывали воздух.

Невольников взгромоздили на бочки и груды мачт, чтобы покупатели могли как следует разглядеть живой товар. Арабы в белых бурнусах из экипажа датчанина регистрировали сделки. Покупатели имели право трогать, щупать, раздевать женщин. Они стояли у края палубы, голые и дрожащие под взглядами толпы. Некоторые пытались закрыться волосами, но удар плетки пресекал эти целомудренные попытки. Все они были лишь скотом, выставленным на продажу. Им заглядывали в рот, чтобы проверить, не слишком ли они беззубы.

Анжелика вздрогнула от стыда.

«Невозможно, — говорила она себе. — Неужели и со мной… Только не это!» Она оглядела толпу, ища помощи. И вдруг заметила старого продавца апельсинов, глядящего на нее из-под своего обширного плаща. Он подал ей знак и растворился в толпе.

Какой-то чернокожий коммерсант отрывал обезумевшую от горя женщину от троих рыдающих голых детей.

— Вот так и моих братьев отобрали у матери, — грустно сказала армянка. Она послушала объяснения и продолжила. — Эта женщина куплена для отдаленного египетского гарема где-то в пустыне… Покупатель не хочет обременять себя такими маленькими детьми, ведь они умрут по дороге.

Анжелика ничего не ответила, все ее существо было охвачено каким-то равнодушием.

— Их продадут за несколько пиастров, — продолжала армянка, — или отпустят попрошайничать вместе с собаками Кандии. Будь проклят, будь трижды проклят день, когда они родились!

Молодая женщина долго качала головой.

— Наша доля лучше. По крайней мере, мы не умрем с голоду.

Затем, повеселев, она предложила пойти полюбоваться двумя мальтийскими галерами, чьи красные с белым крестом флаги полоскались на ветру. Здесь торги уже подходили к концу. «Вооруженные служители», солдаты Мальтийского ордена, с алебардами в руках поддерживали порядок около цепочек пленников, которых уже уводили новые владельцы. Эти воины в ботфортах и касках отличались от наемников черными ризами с белым восьмиконечным крестом на груди.

Молодая армянка, исповедовавшая православие, пришла в восхищение при виде моряков самого мощного из флотов христианского мира. Евнуху пришлось повысить голос, чтобы вывести ее из оцепенения. Конечно, он не мог отказать своим подопечным, которых ожидали отдаленные гаремы, в простых развлечениях улицы, дорогих сердцу восточных людей. В этом не отказывают даже приговоренным к смерти. Но сейчас надо было торопиться. Приближалось время вести их на торги…

Уже у самых турецких бань Анжелика снова увидела нищего с корзинами апельсинов. Он споткнулся прямо у ног ее ослика, и тут она узнала Савари.

— Сегодня вечером, — прошептал он, — когда выйдете из невольничьего рынка, будьте готовы! Сигналом станет голубая ракета. Мой сын Вассос проведет вас. Но если он не сможет вас увидеть, сделайте все, чтобы добраться до Башни крестоносцев в порту.

— Это невозможно. Как я смогу ускользнуть от стражников?

— Думаю, в эту минуту у ваших стражей, кто бы они ни были, будет на что смотреть, кроме вас, — хихикнул Савари, и дьявольская искорка блеснула под очками. — Будьте готовы!..

Глава 18

Солнце уже клонилось к закату, когда рабы принесли паланкины с задернутыми занавесями, в которых сидели три женщины, к невольничьему рынку Кандии.

Расположен он был на холме. Снаружи он выглядел четырехугольным зданием в византийском стиле, с решетчатыми коваными воротами тонкой отделки. У дверей клубилась густая толпа, и три пленницы под надзором все тех же евнухов вынуждены были дойти до дверей пешком. Люди обступили большую черную доску — глыбу неполированного мрамора, на которой темнокожий человек с большим носом, без тюрбана, с тщанием писал на двух языках, итальянском и турецком. Анжелика достаточно знала по-итальянски, чтобы разобрать его письмена. Там значилось примерно следующее:

Греки-ортодоксы 50 экю золотом

Русские, очень сильные 100 экю золотом

Мавры и турки 75 экю золотом

Французы, без различия пола и возраста 30 экю золотом

Стражники растолкали толпу, и Анжелика с другими женщинами вступила в обширный двор-сад с дорожками, выложенными квадратиками старинного драгоценного фаянса голубоватых тонов, среди куп розовых кустов, олеандров и апельсиновых деревьев. Фонтан — жемчужина венецианской скульптуры — журчал в центре двора. Толстые стены заглушали городские шумы, и сновавшие по караван-сараю люди, даже самые озабоченные, напускали на себя степенность, подобающую зажиточным торговцам. Ведь здесь не обыкновенный базар. Резные и покрытые росписью в византийском стиле колонны окружали перистиль, куда выходили двери внутренних залов, где шли торги.

Когда они пересекли сад, главный банщик оставил своих подопечных у перистиля и ушел выяснить, в какой зал их вести. Анжелика задыхалась под многочисленными покрывалами, которыми была обмотана. Она уже видела себя на этом рынке человеческой плоти под жадными взглядами людей всех цветов кожи, которые будут оспаривать ее друг у друга… Она отодвинула ткань, закрывавшую лицо, чтобы глотнуть воздуху. Молодой евнух, жестикулируя и крича, велел ей прикрыться. Она не стала его слушать.

Мрачным и испуганным взглядом она следила за цепочкой покупателей — турок, арабов и европейцев. Вдруг она заметила Роша. По обыкновению заросший двухнедельной щетиной, он нес под мышкой сверток бумаг.

Анжелика бросилась к нему и бегом пересекла двор.

— Господин Роша, — задыхаясь, проговорила она, — выслушайте меня! Ваш бесчестный приятель д'Эскренвиль решил меня продать. Постарайтесь прийти мне на помощь, и я вас отблагодарю. У меня состояние во Франции, и вспомните, что, обещав вам сто ливров, я вас не обманула. Я знаю, что вы сами не сможете вмешаться. Но может быть, вы убедите покупателей-христиан помочь мне, например, мальтийских рыцарей, которые имеют здесь такое влияние? Я в ужасе: вдруг меня купит какой-нибудь мусульманин и запрет в гарем?.. Внушите покупателям-христианам, что я готова заплатить какой угодно выкуп, если они победят в торгах и вырвут меня из когтей неверных. Может, они сжалятся над их несчастной единоверкой?

Сначала французский посланник казался весьма стесненным этой беседой и пытался улизнуть, но, дослушав, успокоился.

— Да, это блестящая идея, — промямлил он, почесывая затылок, — и весьма осуществимая. Комиссар Мальтийского ордена, занимающийся выкупом рабов, дон Хозе де Альмада, кастильянец, вечером будет здесь. А еще — другая значительная персона — байи ордена, Шарль де ла Марш из Оверни. Я постараюсь заинтересовать их. Впрочем, не вижу, что может отвратить их от этого плана.

— А разве не вызовет удивления, что служитель церкви занялся судьбой женщины?

Роша воздел очи горе:

— Дитя мое, сразу видно, что вы нездешняя… Вот уже сколько времени, как орден перекупает и перепродает рабынь точно так же, как и рабов. И никто не находит в этом ничего зазорного. Мы — на Востоке. И не забывайте, что добрые наши рыцари принимают обет безбрачия, а не целомудрия. Впрочем, привлекают их отнюдь не шалости, но выкуп. Католическому миру нужны деньги, чтобы поддержать мощь военного флота. Итак, я могу поручиться за ваш титул, ранг в обществе и состояние. К тому же рыцари всегда рады угодить французскому королю, а я слышал, что вас весьма привечали при дворе Его величества Людовика XIV. Все это убедит их прийти вам на помощь.

— О, благодарю, господин Роша… Вы — мой спаситель!

В этот миг она забыла, что он вял, худосочен и небрит… Он выручит ее! Она с горячностью сжала его руки. Растроганно и в некотором смущении он проговорил:

— Не благодарите меня… Я счастлив быть вам полезным… Я так беспокоился о вас, но ничего не мог сделать, ведь так? Ну а теперь доверьтесь мне.

Тут на нее набросился, вопя, молодой евнух. Он вцепился ей в руку, чтобы прервать эту скандальную выходку. Роша быстро удалился. Разъярившись оттого, что ее хватают за руку, Анжелика обернулась и отхлестала евнуха по дряблым щекам. Тот выхватил было саблю, но замер в нерешительности: как использовать это оружие против столь ценного товара, оставленного на его попечение? Это был молодой евнух, привезенный из маленького провинциального сераля, где под его надзором были лишь мягкие томные женщины. Он еще не был обучен обращению со строптивыми иностранками. Его губы сложились в плаксивую гримасу.

Главный банщик, узнав о происшествии, воздел руки к небесам. Он быстро сообразил, что лучше поскорее освободиться от ответственности за столь неудобную подопечную. На его счастье прибыл маркиз д'Эскренвиль, и оба евнуха подробно поведали ему о своих трудностях.

Пират бросил ненавидящий взгляд на закутанную женщину, в которой с трудом можно было узнать его юного спутника по морскому путешествию. Под ниспадающими складками муслина и шелка женственная грация Анжелики бросалась в глаза. Античность, облачавшая женщин в просторные одеяния вместо того, чтобы втискивать их в корсет, знала толк в том, как проявить все прелести роскошной вожделенной плоти.

Д'Эскренвиль заскрежетал зубами. Его рука стиснула запястье Анжелики так, что та побелела от боли.

— Ты что, забыла, шлюха? Забыла, что я обещал с тобой сделать, если не будешь как шелковая? Уже сегодня вечером ты попадешь в руки евнухов или тебя бросят котам… Котам…

Отвратительная жестокая гримаса исказила его черты. Анжелике он показался демоном. Однако он взял себя в руки, поскольку по аллее шел один из приглашенных, пузатенький венецианский банкир, весь утопавший в перьях, кружевах и позолоте.

— Господин маркиз д'Эскренвиль, — воскликнул новоприбывший с сильным акцентом, — как я счастлив вас снова увидеть! Как поживаете?

— Плохо, — буркнул дворянин-пират, вытирая потный лоб. — У меня болит голова. Раскалывается. И не перестанет болеть, пока не продам девицу, которую вы здесь видите.

— Красивую?

— Посудите сами. — И жестом барышника он отвел вуаль с лица Анжелики. Собеседник аж присвистнул.

— Фюить!.. Вам везет, господин д'Эскренвиль. Эта женщина принесет вам много золота.

— Надеюсь! Я получу за нее не менее двенадцати тысяч пиастров.

Жирное лицо банкира изобразило разочарование. Он, видимо, подумал, что пленница ему явно не по карману.

— Двенадцать тысяч пиастров. Может, она и стоит того, но, по-моему, вы все-таки слишком высоко хватили!

— Есть любители, что не побоятся дойти до этой суммы. Жду черкесского князя Риома Мирзу, друга великого султана, которому поручено отыскать драгоценные жемчужины, а также — Шамиль-бея, верховного евнуха паши Солимана-Аги, который не постоит за ценой ради удовольствия своего повелителя…

Венецианец испустил глубокий вздох.

— Нам трудно соперничать с несметными состояниями этих восточных владык. И все же я буду присутствовать на торге. Если не ошибаюсь, нас ожидает изысканное зрелище. Удачи, дорогой друг!

Зал продаж походил на обширный салон. Пол устилали роскошные ковры, по стенам стояли низкие диваны, в глубине располагалось небольшое возвышение с ведущими на него ступенями. С потолка свешивались драгоценные венецианские люстры с тысячами подвесок. Слуги-мальтийцы как раз зажигали их.

Зал был уже наполовину заполнен, и толпа прибывала. Служители-турки с длинными висячими усами и в островерхих колпаках с золотыми и серебряными накладками суетились, предлагая чашечки кофе и тарелочки со сладостями на маленьких медных или серебряных столиках. Другие приносили желающим непременные кальяны.

Больше всего было восточных одеяний. Однако виднелось и с десяток белых пиратов в просмоленных штанах. Некоторые, подобно маркизу д'Эскренвилю, взяли на себя труд натянуть не слишком поношенный камзол и нахлобучить шляпу с непопорченным плюмажем, но все были воинственно разукрашены богатыми рукоятями пистолетов и абордажных сабель. Голландские трубки с маленькой чашечкой и длинным чубуком соревновались с их восточными сестрами наргиле.

В сопровождении трех телохранителей-тунисцев вошел датский вероотступник, бородач Эрик Янсен, и надменно уселся рядом с суданским торговцем. Этот негр был влиятельным лицом, связанным с нильскими перекупщиками, поставлявшими живой товар в гаремы Эфиопии и Аравии и мелкие княжества в центре Африки. Его курчавые седые волосы под вышитой жемчугом шапочкой выделялись на черной коже, тронутой легкой желтизной на скулах и переносице.

Три женщины с закрытыми лицами пересекли зал в сопровождении евнухов и поднялись на возвышение. Их провели за занавеску, где они могли сидеть на подушках, полускрытые от толпы. Армянин, только что писавший сведения о курсе на бирже рабов, теперь подошел к ним в сопровождении маркиза д'Эскренвиля.

Звали его Эривян, он был оценщиком рабов и учредителем торгов. В просторной коричневой мантии, с ассирийской бородкой, сплошь в мелких, тщательно уложенных завитках, с так же завитыми и напомаженными волосами, он призван был противопоставить лихорадке торга и претензиям продавцов неизменную елейно-любезную улыбку.

Весьма церемонно он приветствовал Анжелику по-французски, спросил по-турецки у славянки и армянки, не желают ли они кофе, шербета, цукатов или печенья, чтобы скоротать время. Затем вступил в оживленный спор с маркизом.

— Зачем ей поднимать волосы? — возмущался маркиз д'Эскренвиль. — Вы увидите, это настоящее золотое покрывало.

— Позвольте действовать мне, — говорил Эривян, полузакрыв глаза. — Не надо сразу открывать все прелести.

Хлопнув в ладоши, он вызвал двух прислужниц. Они заплели волосы Анжелики и тяжелым шиньоном закрепили их на затылке при помощи булавок с жемчужными головками. Затем они вновь завернули ее в многочисленные покрывала.

Анжелика не сопротивлялась, застыв в оцепенении. Все ее внимание сосредоточилось на мальтийских рыцарях, о которых поведал Роша. Через щелочку в занавеске она тщетно пыталась среди кафтанов и камзолов отыскать строгие черные мантии с белым крестом. От мысли, что Роша не сумел убедить этих осторожных коммерсантов, у нее на висках проступили капельки пота.

Торг начался. Сначала вывели мавра, большого знатока навигации. И тотчас воцарилась уважительная тишина при виде этой бронзовой статуи с тщательно умащенным, чтобы выявить узлы мышц, мощным телом.

Затем возникло некое замешательство, отвлекшее внимание присутствующих. Это вошли двое мальтийских рыцарей в широченных черных плащах. Проходя через зал, они раскланивались с влиятельными константинопольскими вельможами. У возвышения один из них сказал Эривяну несколько слов, и тот пропустил их к Анжелике. Полная надежд, она выпрямилась. Оба кавалера поклонились ей, положив руки на рукояти шпаг. Один из них был испанцем, другой — французом, оба — отпрыски знатных семейств, поскольку надо было засвидетельствовать по крайней мере восемь поколений благородных предков, чтобы получить титул рыцаря в самом могущественном ордене христианского мира. Суровости их одеяний не чужда была известная роскошь: под плащами они носили короткую сутану, также помеченную белым крестом, и под вей — камзол. Но манжеты и галстуки были из венецианского кружева, на шелковые чулки с серебряной стрелкой были надеты туфли с серебряными пуговицами.

— Вы ли та благородная французская дама, о которой нам говорил господин Роша? — осведомился старший из них, в белом парике, что сделал бы честь версальским парикмахерам. Он представился:

— Я — байи де ла Марш из Оверни, а вот — дон Хозе де Альмада из Кастилии, комиссар Мальтийского ордена, занятый выкупом рабов. Именно в этом качестве он может интересоваться вами. Кажется, вас взял в плен маркиз д'Эскренвиль, этот зловонный гриф, когда вы отправлялись в Кандию с миссией от французского короля?

Анжелика мысленно благословила беднягу Роша, представившего вещи в таком свете. Он показал ей, каким путем следовать. Она поторопилась заговорить о короле, подчеркнув, что принята при дворе, упомянула о самых влиятельных связях — от Кольбера до госпожи де Монтеспан, — а также о герцоге де Вивонне, представившем адмиральскую галеру и королевский эскорт в ее распоряжение. Затем рассказала, как эскадра была рассеяна Рескатором…

— Ах, этот Рескатор!.. — возведя очи горе, с мученическим видом вздохнули рыцари.

Затем, продолжала Анжелика, она попыталась достигнуть Кандии на маленьком паруснике, который не преминул стать добычей другого пирата, маркиза д'Эскренвиля.

— Вот прискорбное следствие того беспорядка, что царит на Средиземном море с тех пор, как неверные поколебали христианскую строгость нравов, — молвил байи де ла Марш.

Они оба выслушали ее, покачивая головами, быстро уверившись в ее искренности. Имена, названные ею, производили немалое впечатление, а подробности о ее положении при французском дворе, которые она сообщила, не оставляли никаких сомнений.

— Это удручающая история, — мрачно признал испанец. — Перед французским королем и вами, сударыня, мы обязаны попытаться вызволить вас из этого затруднения. Увы, мы не хозяева в Кандии. Но собственники этого рынка оказывают нам некоторое предпочтение. Мы примем участие в торгах. Как комиссар ордена, ведающий выкупом рабов, я имею в здешних местах некоторые вклады и пользуюсь доверенностью коммерсантов.

— Эскренвиль весьма много просит, — заметил байи де ла Марш. — Не менее двенадцати тысяч пиастров.

— Я обещаю вам двойную сумму выкупа! — с живостью ответила Анжелика. — Если нужно, я продам свои земли, все должности и титулы, но вы не останетесь в накладе, даю слово. Святая церковь не раскается в том, что вырвала меня из тенет страшной судьбы. Подумайте, ведь если меня увезут в какой-нибудь турецкий сераль, никто, даже французский король, ничем не сможет мне помочь!

— Увы, это так! Но доверьтесь нам. Мы сделаем все от нас зависящее.

Однако же дон Хозе был явно озабочен.

— Надо ожидать больших торгов… Риом Мирза, друг великого султана, тоже объявил о своем участии. Султан повелел ему отыскать белую рабыню несравненной красоты. Кажется, он успел посетить рынки Палермо и даже Алжира, так и не получив желаемого. Он уже намеревался возвращаться ни с чем, когда услышал о француженке, плененной маркизом. Нет сомнения, что он вцепится в эту возможность, увидев, что госпожа дю Плесси являет собою идеал красоты.

— Поговаривают также о Шамиль-бее и богатом арабском ювелире Накер-Али как о возможных наших конкурентах.

Два рыцаря отошли на несколько шагов, чтобы обменяться быстрыми репликами, затем возвратились.

— Мы дойдем до восемнадцати тысяч пиастров, — сказал дон Хозе. — Это огромная сумма, и есть надежда, что самые цепкие наши конкуренты отступятся. Положитесь на нас, сударыня!

Упавшим голосом, хотя и с некоторым облегчением она поблагодарила их и со сжавшимся сердцем поглядела вслед удаляющимся фигурам в черных плащах с белым крестом. Были бы они такими щедрыми, если бы знали, что знатная дама, которую они желали спасти, навлекла на себя королевскую немилость?

И все же следовало отразить самую большую опасность. Один работорговец стоит другого, но она предпочла бы оказаться под знаком креста, нежели полумесяца.

Глава 19

Пока рыцари беседовали с пленницей, торги продолжались. Мавр достался итальянскому корсару Фабрицио Олигьеро для его команды. Следующим выставили гиганта-славянина с белокурыми волосами и великолепными мышцами. Дон Хозе де Альмада, для виду поторговавшись с датчанином из Туниса, быстро уступил его. Русский раб грохнулся на колени, взывая о милосердии. Неужто всю оставшуюся жизнь, кричал он, ему придется плавать на бербербийских галерах! Никогда он не увидит милых сердцу серых равнин, обдуваемых ветрами родной земли! Мальтийцы-слуги, поддерживавшие порядок на невольничьем рынке, по приказу рыцарей схватили несчастного, чтобы передать стражникам его нового хозяина.

Затем на подиуме очутились несколько белых детей. Армянка впилась ногтями в плечо Анжелики.

— Посмотри, вон там, у колонны, мой брат Арминак.

— А похож на маленькую девочку.

— Ну да, он же набелен до самых глаз… Он евнух, я тебе уже рассказывала. А у нас мальчиков белят и румянят. Не ожидала, что он окажется здесь, но тем лучше. Значит, его сочли достойным крупной ставки; хорошо бы его купил какой-нибудь богач! Он пройдоха и — вот увидишь! — лет через двадцать будет распоряжаться состоянием своего придурка-хозяина, который сделает его своим наперсником и визирем.

Престарелый суданец ткнул в подростка красный от хны палец и гортанно назвал цену. Турецкий губернатор Кандии надбавил. Около двоих рыцарей очутился еще один священнослужитель в сутане с белым крестом. Это был капеллан ордена. Ухватив оценщика за камзол, он шепнул ему несколько слов. Тот поколебался, одними глазами спросил о чем-то турка-управителя, который утвердительно кивнул, и велел подросткам петь. Капеллан-итальянец выслушал каждого и выбрал пятерых, в число которых попал и брат армянки.

— Тысяча пиастров за всю партию, — сказал он.

Некто с белой кожей, но в расшитом тюрбане, по всей видимости черкес, вскочил и крикнул:

— Тысяча пятьсот пиастров!

Собеседница Анжелики прошептала:

— Какое счастье! Это Шамиль-бей, начальник белых евнухов Солимана-Аги. Если брату удастся попасть в этот знаменитый сераль, его судьба обеспечена.

— Две тысячи! — надбавил капеллан Мальтийского ордена, и покупка совершилась. Чемичкян заплакала, краешком покрывала утирая заблестевшие на подведенных глазах слезы.

— Увы, бедный мой мальчик! Какова он ни плут, ему не удастся обмануть бдительность этих священников. Они никогда не позволят ему расслабиться и побаловать себя. Они думают только о том, как бы собрать побольше денег. Уверена, что священник купил его только за голос, чтобы он пел в католической церкви. Какое бесчестье! Чего доброго, они повезут его в Рим, чтобы петь перед папой!

И на последнем слове она в ярости плюнула.

Меж тем торги продолжались. Остались только два худосочных мальчугана, которых никто не желал покупать. Суданец наконец приобрел их за смехотворную сумму, возмущаясь и твердя, что этак его репутация коммерсанта и признанный вкус могут быть скомпрометированы.

Вдруг по залу разнесся шум. Это появился личный посланник султана всех правоверных. Шейх в каракулевой черкеске, с резными золотыми газырями на красных шнурках, прошествовал в сопровождении стражи, поправил саблю и кинжал с рукоятями, усыпанными рубинами, рассеянно улыбнулся турецкому правителю, а затем остановился подле верховного евнуха Шамиль-бея и завел с ним оживленную беседу.

— Они спорят, — прошептала армянка. — Шейх говорит, что не допустит, чтобы евнух Солимана решился приобрести прекрасную пленницу, которая предназначена Султану султанов. Надеюсь, что прекрасная пленница — это я.

Она напружинила бюст и повела бедрами. Анжелика же едва не разразилась рыданиями. Эти люди, пришедшие сюда ради нее, уже уславливаются относительно ее судьбы. У нее закружилась голова, и она едва могла уследить за продолжением торгов, за продажей сначала молодых черных евнухов д'Эскренвиля, потом русской девушки и, наконец, бедной Чемичкян. Она так и не узнала, сбылись ли молитвы бедной армянки, мечтавшей о княжеском гареме, или же она попала в руки старого суданского перекупщика, который перепродаст ее какому-нибудь корсару, чтобы тот, попользовавшись ее красотой, продал ее снова.

Эривян со своей постоянной улыбкой и тщательно уложенными кудельками наклонился к ней.

— Извольте, прекрасная дама, следовать за мной.

Маркиз д'Эскренвиль оказался у нее за спиной и ухватил за плечо.

— Не забудь, — прошипел он, — не забудь о котах…

Только мысль о страшной смерти и надежда на вмешательство мальтийских рыцарей дали Анжелике силы выдержать взгляды сотни жгучих глаз, сверливших ее.

Воцарилось нетерпеливое молчание, слава прекрасной француженки держала в лихорадке всю Кандию. Подавшись вперед, зрители пытались разгадать тайну, скрытую за ее покрывалами.

Эривян подал знак молодому евнуху-служителю. Тот подошел к пленнице и сдернул первое покрывало, открыв ее лицо. Анжелика вздрогнула, ее глаза сверкнули. Под ласковым светом люстр она увидела напряженные физиономии, плотоядные взгляды, и мысль, что сейчас она предстанет нагой, заставила ее выпрямиться в возмущении. По всему ее телу пробежала дрожь.

Это содрогание дикого зверя, высокомерный и почти властный взгляд глаз цвета морской волны, казалось, наэлектризовали весь зал, до тех пор довольно вялый. Все головы заколыхались в едином движении, одушевленные интересом и страстью. Эривян выкликнул первую цифру:

— Пять тысяч пиастров!

Д'Эскренвиль даже подпрыгнул в своем углу. Эта сумма в два раза превосходила условленную первоначальную цену. Проклятая мокрица, этот Эривян! С первого же мгновения он угадал в публике разгоравшееся вожделение, оправдывающее любые безумства. Эти люди готовы предаться совокупному влечению игры и страсти.

— Пять тысяч пиастров!

— Семь тысяч пиастров! — воскликнул черкесский шейх.

Начальник белых евнухов шепотом пережевывал цифры. Одержимый желанием выиграть приз Риом Мирза крикнул:

— Десять тысяч пиастров!

Воцарилась молитвенная тишина. Анжелика глянула туда, где сидели мальтийские рыцари. С улыбкой на суровых губах дон Хозе поклонился ей.

— Почтеннейший шейх, — сказал он, — помнится, последний имам великого государя проповедовал самую строгую экономию? Я отдаю честь состоянию султана, но десять тысяч пиастров — это ведь цена экипажа галеры?

— Султан султанов может пожертвовать одной из своих бесчисленных галер, если на то будет его высочайшее соизволение, — сухо парировал кавказец, победно глянув на евнуха Шамиль-бея, чье лицо старой доброй женщины выражало беспредельную грусть. Верховный евнух Солимана-Аги был бы так горд, если бы привез своему господину эту драгоценную и необычную рабыню! Но он сам управлял казной своего блистательного повелителя, а потому лучше других знал, что в ней есть. И так уже он упрекал себя за то, что превысил свои возможности.

Тишина становилась гнетущей. Анжелика вдруг почувствовала на плечах ловкие руки молодого евнуха, снявшего покрывало, облекавшее грудь. Она оказалась обнажена до пояса, бледная под янтарным пламенем свечей. От внезапного испуга мелкие капельки пота усыпали кожу, придав ей перламутровый блеск.

Она отступила на шаг, но евнух уже убрал булавки, и волосы золотым каскадом хлынули на плечи. Инстинктивным жестом она подняла руки, как каждая женщина, заметившая, что внезапно распустился шиньон, и попыталась удержать шелковистую массу. В этом безотчетном движении она открыла крепкие, совершенной формы груди и явила исполненное потаенной прелести зрелище женщины, занятой своим туалетом.

По залу пробежал ропот. Итальянский корсар длинно выругался. Волна возбуждения и похоти всколыхнула это скопление кафтанов, мантий и мундиров.

Евнух Шамиль-бей решил, что его повелитель простит ему расточительность ради такого сокровища, и крикнул:

— Одиннадцать тысяч пиастров!

Старый суданский купец поднялся и произнес, как молитву, длиннейшую фразу. Эривян перевел:

— Одиннадцать тысяч пятьсот пиастров от бедного старца, который рискует всем своим достоянием во имя этой жемчужины, ради которой шейхи Аравии, раисы Эфиопии, суданские князья и даже повелители далекой земли Кампар в Африке будут сходить с ума.

Снова воцарилась тишина. С ужасом смотрела Анжелика на старого негра из дальних стран, который дерзостно отважился обойти двух столь могущественных покупателей.

Мальтийский рыцарь опустил длинные темные ресницы:

— Двенадцать тысяч пиастров, — молвил он.

— Тринадцать тысяч! — закричал Риом Мирза.

И снова испанец прибег к иронии:

— Вам кажется, что султан будет вам благодарен, если вы его разорите? Беспорядок в его финансах ни для кого не является тайной.

— Я говорю не от имени султана, а от моего собственного, — отвечал черкес. — Я хочу эту женщину.

Его черные глаза вперились в Анжелику.

— И в том, и в другом случае не рискуете ли вы головой? — настойчиво переспросил рыцарь.

Вместо ответа шейх нетерпеливо повторил:

— Тринадцать тысяч пиастров!

Дон Хозе вздохнул:

— Пятнадцать тысяч пиастров.

Страницы: «« ... 89101112131415 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

После того как сын, невестка и любимые внуки перебираются в город, Фердинанд остается один на огромн...
«Скидбладнир Онлайн» – игра, в которой у каждого есть шанс стать тем, кем он хочет. Изменить себя и ...
2225 год. Планета Земля. Климатический Реактор, хранящий последнее тепло для замерзающей Земли, захв...
Татьяна, как истинная женщина, всегда позволяла себе чуть-чуть опаздывать на свидание. Но только не ...
С Антоном Наталья встретилась в Крыму, сам воздух которого, кажется, напоен любовью. Оба поняли, что...
«ПИСЬМО ОТ ЖЕЛТОЙ КАНАРЕЙКИ»У Гаянэ никогда не было настоящих друзей – ей хватало общения по Интерне...