Обман Инкорпорэйтед (сборник) Дик Филип

(восемнадцать)

В семь часов утра меня разбудил телефонный звонок.

В трубке послышался голос Фэй.

– Черт с тобой, – сказала она. – Мы купим твою половину дома. Дадим тебе тысячу долларов наличными. Остальную часть будем выплачивать в форме ежемесячных почтовых переводов по тридцать восемь долларов. Мы целую ночь сидели и высчитывали эти цифры.

– Но дело в том, что я хочу остаться здесь.

– Ты не можешь там оставаться, – ответила сестра. – Неужели до тебя еще не дошло, что все вещи в доме принадлежит или мне, или девочкам? Если мы захотим, то запретим тебе пользоваться холодильником и раковинами. Ты даже не сможешь дотронуться до полотенца в ванной. Не сможешь брать тарелки из шкафа над сушилкой. Бог мой! Ты не сможешь сидеть в кресле… И та кровать, на которой ты спал, тоже не твоя. Она не относится к дому, а является частью нашего имущества. Тебе принадлежит половина здания. Это стены, пол, потолок и окна, но не пепельницы и не простыни на кровати.

Как всегда, она начала сама себя заводить.

– Интересно, а как ты собираешься питаться? Могу поспорить, ты хотел пойти на кухню, открыть консервы и пакеты с едой. Но разве эти продукты твои? Нет! Они мои! И если ты съешь хотя бы кусочек, я подам на тебя в суд. Я отведу тебя в полицию и засажу в тюрьму!

Она была права. Поразительно, как я не понимал этого раньше.

– В твоих словах есть правда, – ответил я. – Мне нужно обзавестись своей мебелью.

– Наверное, я вызову грузчиков из Фэрфакса и вывезу из дома все, что там имеется, – заявила сестра.

– Хорошо, вывози.

Она застигла меня врасплох, и я не мог рассуждать разумно.

– Тупой идиот! – закричала Фэй. – Тебе останется пустой остов дома! Половина здания! Я буду получать доходы от завода и смогу оплачивать свои счета. А ты что будешь делать?

Она повесила трубку. Я оделся, причесал волосы, прошел на кухню и задумался о том, могу ли приготовить себе завтрак или нет. Что, если Фэй ворвется в дом вместе с шерифом и поймает меня за едой? Они могут обвинить меня в краже продуктов. Немного испугавшись, я отказался от мысли о завтраке. Зачем мне было рисковать? Я сходил в курятник и подбросил в кормушку зерна. Каким пустым выглядел теперь птичник. Ни уточек, ни селезней. Пустое корыто и труба для подачи воды. Чарли так и не закончил дренажную систему. На полу в соломенном гнезде я нашел одно яйцо. На куче мусора лежал пакет с пищевыми добавками для крепости яиц. Почти пятьдесят фунтов. Побродив по участку, я заглянул в конюшню, которую тоже построил Чарли. На стене висели седло и сбруя для коня ценой не меньше трехсот долларов.

Вернувшись в дом, я сел на пол у камина и задумался. Мои размышления продолжались все утро. Наконец я решил, что мне нужно найти работу с такой оплатой, чтобы хватало и на счета за дом, и на налоги, и на страховку. И еще мне нужно было покупать еду, потому что я понял, что Фэй и Нат не дадут мне ни крошки хлеба. Я смутно надеялся, что мы вернемся к старой системе, когда я ухаживал за детьми и присматривал за хозяйством, но без грязной работы и мытья полов. Взамен они снабжали бы меня вкусной едой и необходимой одеждой. Но из этой затеи ничего хорошего не вышло.

В конце концов я подсчитал, что должен зарабатывать почти пятьсот долларов в месяц. На такие деньги можно было содержать мою часть дома, однако сумма не включала в себя затраты на ремонт помещений и вполне возможные вызовы «Скорой помощи». Тем не менее я мог бы оплачивать счета, покупать одежду и подержанную мебель.

Любой план нуждается в осуществлении. Поэтому я вышел на дорогу, добрался на попутной машине до станции Пойнт-Рейс и начал искать работу. Первым мне попался гараж за углом. Я встретился с администратором, рассказал ему, что не являюсь механиком, но зато обладаю научным мировоззрением и аналитическим складом ума. Он ответил, что не имеет свободных вакансий. Тогда я перешел улицу и отправился в супермаркет. Там для меня тоже ничего не нашлось, даже такой обычной работы, как перетаскивание ящиков и размещение товаров на полках. В большом хозяйственном магазине мне сказали, что им нужен работник с водительскими правами. После этого я пошел на почту и поговорил с почтовым клерком. Он сообщил мне, что к ним принимают только тех людей, которые сдали особый экзамен для федеральных гражданских служб. Я обошел еще два гаража, три заправочные станции и аптеку. В небольшом кафетерии мне предложили вакансию посудомойщика. В магазине одежды и публичной библиотеке ответили отказом. Хорошей работы не было. Я зашел в продовольственный магазин, склад какого-то торгового центра и, наконец, отправился в банк.

Чиновник в банке был очень доброжелателен. Узнав, что я брат Фэй, он предложил мне сесть в кресло, и мы обсудили мое положение. Я сказал ему, что нуждаюсь в работе с большим окладом и хочу получать не меньше полутысячи долларов. Мужчина объяснил мне, что я не заработаю таких денег в мелком бизнесе, особенно в этих краях. По его мнению, мне следовало наняться рабочим на крупное ранчо в Пойнте или на элеватор в Олеме. Сгодилась бы также работа в дорожном управлении Петалумы или на одном из маяков береговой спасательной службы. Кроме того, я мог бы стать водителем школьного автобуса. К сожалению, у меня не было прав, и этот вариант не годился. В конце лета меня охотно взяли бы на сельскохозяйственные работы, однако сейчас был только апрель.

Из всех предложенных вариантов мне больше всего подходил труд на ферме. Во-первых, я любил животных; во-вторых, умел ухаживать за ними. Поблагодарив мужчину, я на попутной машине добрался до Инвернес и прошелся по нескольким ранчо. Это заняло весь день. Мне предложили доить коров и сказали, что на большее здесь рассчитывать нечего. Я вспомнил о первоначальном замысле Чарли в отношении меня. Каким же он был мудрым и прозорливым!

Между прочим, дойка коров показалась мне очень интересной работой. Но за нее предлагали полтора доллара в час, а этого не хватало на оплату хозяйственных счетов. К тому же мне пришлось бы жить на ранчо, что полностью противоречило главной цели моих поисков работы. Поэтому я отказался от дойки коров. К вечеру, почувствовав усталость и разочарование, я на попутках добрался домой. К счастью, фермеры на одном из ранчо оказались настолько добрыми людьми, что накормили меня обедом. В противном случае я не съел бы ни крошки за весь день. Вернувшись домой в девять тридцать вечера, подавленный, усталый, безработный и голодный, я включил свет в гостиной и зажег огонь в камине. Конечно, дрова принадлежали Фэй и девочкам, но в помещении было очень холодно, поэтому я решился на осознанное воровство. Тем более что старые газеты, которые мы использовали для растопки, тоже не были моими, как и молочные пакеты, которые обычно сжигались в камине. Все мои вещи, привезенные из дома Хэмбро, находились в студии.

Вспомнив о миссис Хэмбро, я подумал, что кто-то в нашей группе мог бы подыскать мне работу с окладом в полтысячи долларов. Рискуя быть пойманным, я позвонил Клавдии Хэмбро. Хотя эта женщина симпатизировала мне, она сказала, что я не имею ни малейшего шанса на такой большой заработок. В сельской местности плата за труд была значительно ниже, чем в Сан-Франциско. И даже там пятьсот долларов в месяц – это весьма высокий оклад.

В десять часов вечера, когда я грелся у камина, зазвонил телефон. В трубке послышался голос Фэй. Она звонила из мотеля.

– Я приезжала днем, но тебя не было, – сказала она. – Где ты шлялся?

– Да так…

– Ты собираешься использовать деньги, оставленные тебе на психиатрическую помощь?

– Я еще не думал об этом.

– Возможно, тебе стоит повидаться с доктором Эндрюсом. Он согласился провести с тобой сеанс психоанализа. Знаешь, почему ты не хочешь продавать свою часть дома? Я поговорила с ним, и он сказал, что ты идентифицируешь себя с Чарли и хочешь отомстить за его смерть. Ты считаешь нас ответственными за его самоубийство. Вот почему ты не желаешь продавать мне свою долю. Бог мой! Подумай о детях. Они жили в этом доме с тех пор, как он был построен. Мы построили его для них, а не для себя. Мой чокнутый покойный муж оставил мне завод, который ничего не стоит. Я едва свожу концы с концами. Мне нужен этот дом! Я никому его не отдам! Могу поспорить с тобой на доллар, что ты его никогда не получишь. И у тебя нет денег на оплату счетов. Неужели ты не понимаешь? Попробуй оплатить хотя бы счет за воду. Это всего лишь полсотни долларов.

Я промолчал.

– Думаю, нам нужно встретиться и обсудить наши дела, – продолжала Фэй. – Мы подъедем через пятнадцать минут.

Я собирался сказать ей, что ужасно устал и вот-вот пойду спать, однако в телефоне зазвучали короткие гудки. Она положила трубку. Ей даже в голову не пришло спросить, хочу ли я обсуждать с ней какие-то вопросы. Она всегда была такой. Ничто не могло изменить ее решений.

Впав в еще большую депрессию, я сидел и ждал, когда они приедут. В каком-то смысле Фэй была права. Дом принадлежал детям Чарли, и поскольку сестра не желала жить вместе со мной, девочки тоже не могли вернуться сюда, пока я оставался в особняке. Фэй считала его своим, и это в некоторой степени соответствовало истине. Он не был ее домом в том смысле, который она вкладывала в свои слова. Однако особняк принадлежал ей больше, чем кому-либо другому. Фактически этим домом владел Чарли, и он поделил его между мной и сестрой, желая, чтобы мы жили одной семьей. Чарли полагал, что раз мы с Фэй брат и сестра, то могли бы ужиться друг с другом. Что он думал о Энтайле, я не знаю. Возможно, Чарли не знал, что Гвен бросила Ната и их брак распался. Наверное, он надеялся, что отношения между Фэй и Натаном окажутся временной прихотью. Кстати, так думал не только он. Никто из местных жителей не верил, что их интрижка продлится долго. Если бы Чарли не застрелился, а простил бы Фэй, то ее связь с Энтайлом тут же бы оборвалась. Конечно, жаль, что он не подумал о таком варианте. Одно его возвращение домой положило бы конец коварной измене, по крайней мере, помешало бы их встречам и физической близости. С другой стороны, они могли бы придумать какие-то новые хитрости. Как бы там ни было, Чарли поступил по-своему. Он хотел наказать ее за проступок. И здесь я с ним вполне согласен. Она заслужила сурового возмездия. Но в конечном счете Фэй перехитрила мужа и заставила его покончить с собой. Он составил хорошее завещание и почти лишил ее состояния, однако у нее по-прежнему была жизнь, дети и половина дома. Плюс машина и молодой любовник. А от Чарли осталось только постоянное присутствие, которое я остро ощущал в доме уже вторые сутки.

Даже теперь, сидя у камина и размышляя над этой дилеммой, я чувствовал Чарли повсюду в доме, в той же мере, в какой он присутствовал здесь, будучи живым. Это присутствие было особенно сильным в студии, где он работал вечерами. Хотя я ощущал его и в столовой, где он ел, и в гостиной, где стояло кресло Чарли. Оно немного ослабевало в детских комнатах и в спальне девочек. В мастерской, где Фэй месила глину, присутствие Чарли вообще не ощущалось.

Конечно, жаль, что он не понял простой вещи: если бы ему удалось убить мою сестру, никто не стал бы от этого счастливым. Подумать только, какой эффект гибель матери произвела бы на детей! Их жизни были бы разбиты. А самого Чарли ждал бы новый сердечный приступ и смерть, если только он не планировал застрелиться после расправы над Фэй. Нат Энтайл уже потерял свою жену. Его короткий брак дал трещину и развалился. Смерть Фэй лишила бы его всего. Кто бы от этого выиграл?

Но самой большой глупостью Чарли было убийство животных. Оно потрясло меня больше всего. Я так и не понял логики его действий.

Он ненавидел Фэй, а не животных. Вряд ли Чарли считал их предателями, хотя собака быстро приучилась ластиться к Энтайлу, а не облаивать его, как чужака. Но тогда, если следовать этой логике, он должен был убить и дочерей – Натан им тоже нравился. Возможно, Чарли хотел прикончить и меня. Я часто играл с его дочками…

Наверное, он так и планировал сделать. В любом случае овцы и утки относились к людям в равной степени пугливо. И если принять в расчет их ограниченный ум, они хранили ему верность и продолжали жить в сарае и птичнике, которые он построил.

Обдумав ситуацию, я решил, что Чарли не собирался убивать животных. Находясь в госпитале, он мечтал о возвращении домой. Но затем что-то изменилось, что-то изменилось в нем самом, и это повлекло за собой перемену участи для всех обитателей его дома. Он сделал то, чего не мог не сделать. Как бы там ни было, я чувствовал и чувствую теперь, что настоящие причины его поступка выходят за грань моего понимания. Для меня такой тип необразованного полуварварского ума остается непостижимым. Им двигали не выводы научной логики, а грубые инстинкты. Возможно, он отождествил себя с животными и начал путь самоубийства с их уничтожения. Похоже, он знал в глубине души, что не справится с Фэй, и поэтому убил себя, а не ее. Или он просто заменил одно намерение другим. Я думаю, он решил покончить с собой с того самого момента, когда купил оружие.

В этом случае он ни в чем не виноват. По крайней мере, большой вины на нем нет.

Интересно, как все запутывается, когда в события вовлечен человек с ненаучным складом ума, когда знанию и логике противопоставляются инстинкты. Вот почему поведение толпы непредсказуемо. Это научный факт.

Звук подъезжавшей машины прервал мои размышления, и я, поднявшись на ноги, направился к двери. Нужно было включить освещение на въездной дорожке, чтобы Фэй и Нат не врезались в крыльцо. К моему удивлению, из машины вышел только один человек. Это был Энтайл.

Моя сестра не приехала.

– Где Фэй? – спросил я.

– Кто-то должен был остаться с девочками, – ответил Натан.

Он вошел в дом и закрыл за собой дверь. Его логичное на первый взгляд объяснение не убедило меня. Интуиция подсказывала мне: сестра решила, что ноги ее не будет в этом доме, пока я нахожусь здесь. Эта догадка опечалила меня.

– Иногда двум мужчинам легче обсуждать дела без присутствия женщин, – сказал Натан.

– Ага, – согласился я.

Мы прошли в гостиную и сели в кресла лицом друг к другу. Глядя на Энтайла, я начал гадать, сколько ему лет. Интересно, он старше меня или моложе? Скорее всего, возраст у нас был одинаковый. Но как мало он добился в своей жизни. Его семья распалась. Его связь с замужней женщиной довела до смерти невинного человека. Кроме того, как я слышал, он с трудом обеспечивал свое существование. Честно говоря, Нат превосходил меня только в одном – своей внешностью. Его округлое и приятное лицо обрамляли коротко подстриженные черные волосы. Несмотря на высокий рост, он не выглядел худым и костлявым. Фактически он напоминал мне игрока в теннис, спортсмена с длинными ногами и руками, но в хорошей физической форме. Еще мне импонировал его интеллект.

– Да, – сказал я. – Ситуация не из легких.

– Кто бы сомневался.

Мы посидели молча какое-то время. Нат закурил сигарету.

– Джек, ты ведешь себя, как собака на сене, – сказал он. – Мы оба знаем, что ты не сможешь выкупить долю Фэй. И даже если тебе удастся заработать большие деньги, это будет единичный случай. Такой дом тебе не по карману. Его содержание требует огромных денег. Совершенно непрактичное строение. Лично я рад, что Фэй уехала отсюда. Слишком накладно платить за отопление. Я лучше уговорю ее продать особняк и переехать в более скромное место, в какой-нибудь старый дом.

– Она собирается жить здесь, – возразил я Энтайлу.

– Да, ей нравится тут. Но если будет нужно, она откажется от дома. Я думаю, что такой момент наступит очень скоро. Вряд ли Фэй по силам содержать особняк, тем более что Чарли не оставил ей денег. В каком-то смысле речь идет не о банкротстве, а о поддержании социального статуса, к которому она привыкла.

Поднявшись с кресла, Энтайл зашагал по гостиной.

– Я понимаю тебя, Джек. В таком доме действительно хочется жить. Но для его содержания требуется большое состояние. Ты должен быть готов к ежемесячным выплатам огромных сумм. Относительно бедный человек может стать заложником дома и положить всю жизнь на оплату счетов и страховок. Лично я не хотел бы оказаться в таком положении. Надеюсь, что этого не произойдет.

Казалось, что он вел не диалог, а монолог и просто излагал вслух свои мысли.

– Вы с Фэй решили пожениться? – спросил я.

Натан кивнул.

– Только сначала мне нужно оформить развод с Гвен. Если мы с Фэй зарегистрируем брак в Мексике, нам не придется пережидать положенный срок траура.

– Чарли почти не оставил ей денег. Ты не собираешься переходить на полный рабочий день, чтобы содержать Фэй и девочек?

– Детей поддержит опекунский фонд. А Фэй хватит доходов от завода и ее собственности во Флориде. Во всяком случае, в долги она не влезет.

– Знаешь, Нат, я не хочу отказываться от своей доли. Мне нравится жить в этом доме.

– Не сходи с ума, – повернувшись ко мне, заявил Энтайл. – Бог мой, здесь три ванные и четыре спальные комнаты. Неужели ты хочешь жить один в огромном особняке? Его строили для семьи в пять-шесть человек. Тебе сгодится комната в каком-нибудь меблированном доме.

Я не знал, что ответить.

– Ты здесь спятишь, – продолжил Натан. – Все время один и один. Когда Чарли попал в госпиталь, Фэй едва не свихнулась от одиночества. А ведь с ней были девочки.

– И ты, – добавил я.

Он не стал комментировать мое замечание.

– Видишь ли, Натан, я должен остаться здесь.

– Почему?

– Потому что это мой долг.

– Долг? Перед кем?

– Перед ним, – не подумав, ответил я.

Слова сами вырвались изо рта, и он без труда догадался, о ком я говорил.

– Ты хочешь сказать, что чувствуешь себя обязанным Чарли? За то, что он оставил тебе половину дома? И поэтому ты вынужден жить здесь?

– Не совсем так.

Я не хотел говорить ему о своем тайном знании. О том, что Чарли по-прежнему жил в особняке.

– Джек, на самом деле не важно, долг это или не долг. Ты не можешь оплачивать счета. У тебя просто нет выбора. Ты должен отказаться от своей половины дома. Есть только два варианта: либо ты продашь ее и получишь какие-то деньги, либо все потеряешь и влезешь в долги. Приняв от нас тысячу долларов, ты прекрасно устроишься в городе. Мы будем посылать тебе ежемесячные переводы. Ты снимешь комнату, купишь стильную одежду, будешь питаться в хороших ресторанах. Прогулки по вечерам! Веселье с друзьями! Разве это плохо? И еще ты можешь использовать деньги, оставленные тебе для психиатрического лечения. Пройдешь курс терапии, станешь здоровым и умным парнем. Оцени перспективы!

Фразу «Оцени перспективы!» он позаимствовал у моей сестры. Интересно наблюдать, как словарный запас одного человека передается другим. Каждый, кто общался с Фэй, в конечном счете начинал повторять «Бог мой!» и «за всю свою жизнь». Не говоря уже о ругани.

– Мне не хочется покидать этот дом, – ответил я.

И тут мне вспомнилось нечто, о чем я едва не забыл.

Смешно сказать, но Нат Энтайл вообще не знал об этом. И даже если бы знал, то не смог бы принять как весомый довод. В конце апреля наступал конец света. Глупо было заботиться о том, что случится дальше. Мне требовалось продержаться здесь около месяца, не вечность, а определенное количество дней. И потом никто уже не будет приставать ко мне с разговорами о счетах за электричество и на содержание дома.

–

Я сказал Натану, что еще не принял окончательного решения. Мне действительно нужно было обдумать его. Энтайл уехал, а я просидел в гостиной почти всю ночь, размышляя над ситуацией.

Наконец, около четырех часов утра, решение сложилось окончательно. Я ушел в студию, лег в кровать и заснул. Этот сон был нужен мне. Он освежил мой разум и наполнил меня новыми силами. Проснувшись в восемь часов, я принял душ, побрился, оделся, съел хлопья с сорокапроцентным содержанием отрубей, затем полакомился тостом и джемом. Все это стоило недорого. Выйдя на дорогу, я поймал попутку и добрался до Инвернес-Хай. Там находилось одно заведение, в котором мне могли бы предложить чудесную работу. Я имею в виду ветеринарную лечебницу, не ту, где лечат больных собак и кошек, как в городе, а ту, где оказывают помощь овцам, лошадям и крупному рогатому скоту. Это была ветлечебница для сельской местности. И поскольку я однажды работал в подобном месте, мне казалось, что у меня имелись неплохие шансы на трудоустройство.

Однако после беседы с ветеринаром я понял, что лечебница была семейным бизнесом. Персонал состоял из доктора, его жены, отца и десятилетнего сына. Мальчик кормил и поил животных, а также ухаживал за ними. Именно на эту работу я и хотел устроиться. Мне пришлось возвращаться обратно в Дрейкз-Лендинг. Видит Бог, я старался использовать каждую возможность.

Придя домой в двенадцать тридцать, я позвонил Энтайлу. Трубку подняла Фэй. Очевидно, Нат был на работе или что-то делал по дому.

– Решение принято, – сказал я сестре.

– Бог мой! – ответила она.

– Я отдам тебе свою половину дома за тысячу долларов и ежемесячные выплаты. Но ты должна позволить мне пожить здесь весь апрель. И еще разреши мне использовать мебель, еду и удобства…

– Ладно, договорились, – сказала Фэй. – Только слушай, ослиная задница! Даже пальцем не притрагивайся к стейкам в холодильнике. Ни к ребрышкам, ни к филе, ни к нью-йоркским вырезкам. Они, между прочим, стоят по сорок долларов за штуку.

– Хорошо. Стейки не трону. Но все остальные продукты, которые я найду, будут считаться моими. И я хочу получить тысячу долларов сейчас. Максимум через день или два. Кроме того, давай договоримся так, что я не буду платить по счетам за этот месяц.

– Хрен с тобой, Джек! Нам нужны вещи. Детские, мои, миллионы вещей. Я не хочу перевозить их туда и обратно. Зачем тебе торчать там целый месяц? Может, ты уберешься куда-нибудь? Поживешь у этих чокнутых Хэмбро или уедешь в Сан-Франциско.

Ах, сестра, сестра! Даже согласившись с моими условиями, она пыталась выгнать меня из дома. Я понял, что по-хорошему нам с ней не договориться.

– Передай Натану, что я готов отдать вам свою долю. При условии, если вы разрешите мне пожить здесь в течение месяца. Детали сделки я буду обговаривать с Энтайлом. Ты слишком ненаучная особа.

Обменявшись еще парой фраз, мы попрощались, и я положил трубку телефона. Пусть бумаги пока не были подписаны, но я считал, что мы заключили обоюдный договор. Дом был моим до конца апреля или, точнее, до двадцать третьего числа.

(девятнадцать)

В девять часов утра Энтайл встретился с адвокатом и вместе с ним направился по коридору сан-рафаэльского суда к массивной двери третьего зала. Здесь их ожидал свидетель – дородный учитель географии, который был общим знакомым Натана и Гвен. Поприветствовав друг друга, они покинули здание и направились в кафе через дорогу. Там адвокат рассказал им, что он планирует сделать во время заседания. Нат и свидетель никогда до этого момента не бывали в суде.

– Вам не о чем тревожиться, – сказал адвокат. – Вы встанете на помост, и я задам вам несколько вопросов. Все время отвечайте словом «да». Например, я спрошу вас, правда ли, что вы женились 10 октября 1958 года? Вы ответите «да». Затем я спрошу, правда ли, что в последнее время вы жили в Марин-Каунти? Или такой вопрос: правда ли, что ваша жена обращалась с вами грубо, что заставляло вас испытывать чувство острого унижения в присутствии других людей? И правда ли, что подобное поведение причиняло вам психические и физические страдания, мешало работать и жить, в связи с чем вы уже не могли выполнять взятые вами обязательства так, чтобы сохранить свое достоинство?

Адвокат говорил очень быстро и все время размахивал правой рукой. Энтайл заметил, что его ладони, совершенно лишенные волос, были неестественно белыми и гладкими, с маникюром на ногтях. Судя по этим почти женским рукам, адвокат никогда не занимался физической работой.

– А мне что делать? – спросил свидетель.

– Вы выйдете на помост после мистера Энтайла. Вас попросят говорить суду правду и только правду. Вы дадите клятву. Затем я спрошу вас: правда ли то, что вы живете в Аламеде свыше трех месяцев и свыше года в штате Калифорния. Вы ответите мне «да». Тогда я спрошу вас, правда ли то, что в вашем присутствии ответчица, миссис Энтайл, обращалась с мистером Энтайлом в грубой манере, которая влекла за собой намеренное оскорбление его достоинства? И правда ли то, что вы видели, как он после этого замыкался в себе, страдал от физической и моральной обиды, а впоследствии даже обращался к врачу? Вы ответите мне «да» и добавите, что раньше никогда не видели мистера Энтайла настолько подавленным и униженным…

Адвокат сделал резкий жест рукой.

– Что с той поры он постоянно выглядел нездоровым, и явно страдал от оскорблений, нанесенных ему миссис Энтайл.

Посмотрев на своих подопечных, он строго добавил:

– Поймите, мы должны делать упор на плохое поведение миссис Энтайл. Причем вам недостаточно заявлять, что она вела себя с вами плохо, например, все время спала, ворчала и тому подобное. Нет, суд должен поверить, что вы действительно страдали, и вследствие этого в вашем здоровье проявились те или иные изменения.

– Изменения в худшую сторону, – подсказал свидетель.

– Да, – подтвердил адвокат. – Изменения в худшую сторону.

Он посмотрел на Натана и резко взмахнул рукой:

– Я собираюсь задать вам следующие вопросы. Верно ли то, что вы всеми силами старались улучшить отношения с миссис Энтайл и тем самым пытались спасти ваш распадавшийся брак? Верно ли, что она демонстрировала вам абсолютное пренебрежение к семейному счастью и вашему здоровью? Вы ответите «да» и добавите, что она часто покидала дом на довольно долгие периоды времени, не желала информировать вас о своем времяпрепровождении, то есть, мягко говоря, не вела себя как верная жена.

Потягивая кофе, Нат думал о том, что его ожидало ужасное испытание. Он сомневался, что сможет пройти через это судилище.

– Не волнуйтесь, – сказал адвокат и похлопал Энтайла по плечу. – Это просто ритуал. Вы встаете, произносите нужные слова и получаете то, что хотите. Я имею в виду документ о разводе. Если вам будет трудно говорить, просто отвечайте «да». Просто отвечайте утвердительно на все мои вопросы, и мы покончим с этим делом за двадцать минут.

Он посмотрел на часы.

– Нам пора возвращаться. Я не знаю этого судью, но заседания начинаются ровно в девять тридцать.

Адвокат был из Аламеды. Полгода назад он представлял интересы Ната и Гвен в имущественном споре с соседями. Его напористость понравилась Натану. Он без труда уладил дело в их пользу.

Они вернулись к зданию суда. Поднимаясь по ступеням, свидетель и адвокат обсуждали какие-то вопросы, связанные со штрафными санкциями в бракоразводных процессах. Нат не слушал их. Его взгляд скользнул по старику, сидевшему на лавке с тростью на коленях, затем по толпе горожан на пыльном тротуаре. День был ясным и теплым. В воздухе пахло первыми цветами. Вокруг здания суда сооружались ремонтные леса. Рабочие в спецовках поднимали лестницы. Очевидно, здание готовили к косметическому ремонту. Входя в вестибюль, им пришлось пригнуться под провисшими веревками.

У двери в третий зал для заседаний Нат спросил у адвоката:

– Я успею сходить в туалет?

– Если только поспешите, – ответил тот.

Вбежав в мужской туалет (довольно чистый для подобного места), Энтайл проглотил транквилизатор, который дала ему Фэй. Он торопливо вернулся в зал и обнаружил, что адвокат и свидетель стоят возле двери. Адвокат подхватил Натана под руку и хмуро вывел его в коридор.

– Я поговорил с судебным приставом, – сказал он шепотом. – Этот судья не позволяет адвокатам вести дела за своих клиентов.

– То есть? – спросил Энтайл.

– То есть я не смогу задавать вам вопросы. Когда вы выйдете к трибуне, вам придется отвечать на свой страх и риск.

– А вы можете подсказывать нам ответы? – спросил свидетель.

– Нет. Вам придется излагать свои показания самостоятельно.

Адвокат потащил их обратно к залу.

– К счастью, мы будем не первыми. Послушайте, как разбираются другие дела и извлеките из этого то, что посчитаете полезным.

Он открыл дверь, пропуская Натана и свидетеля. Сев на деревянную скамью, словно в церкви, они начали слушать свидетельские показания женщины средних лет. Та рассказала жуткий случай о том, как на вечеринке с барбекю в Сан-Ансельмо мистер Джордж Хизерс или Физерс облил кофе миссис Физерс и вместо извинений в присутствии десятка гостей обозвал ее дурой и никудышной матерью. Когда свидетельница замолчала, судья, седой полный мужчина шестидесяти лет, облаченный в выцветшую мантию, с гримасой отвращения спросил:

– Как это повлияло на истицу? Поступок мужа отразился на ее здоровье?

– Еще бы! – ответила свидетельница. – Я никогда не видела ее такой несчастной. Она сказала, что больше не намерена терпеть рядом с собой мужчину, который обращается с ней подобным образом. Он превратил ее в посмешище в глазах других людей.

Дело подошло к концу. За ним последовало следующее, похожее по сути, но с новыми фигурантами.

– Это крутой судья, – прошептал Натану адвокат. – Он может создать большие проблемы и настоять на разделе имущества.

Нат почти не слышал его. Транквилизатор начал действовать. Он смотрел из окна на лужайку, на витрины больших магазинов и машины, которые проезжали по улице.

– Обязательно скажите судье, что собираетесь обратиться к доктору, – продолжил адвокат. – Пожалуйтесь, что жена превратила вас в больного человека. Скажите, что недавно она уехала с каким-то мужчиной и отсутствовала целую неделю.

Энтайл молча кивнул.

К трибуне вышла молодая темноволосая женщина. Она начала тихо рассказывать, как муж избивал и оскорблял ее.

«Гвен не била меня, – подумал Нат. – Но она привела того дурня, которого я увидел на кухне, когда приехал домой. Мне нужно сказать судье, что она пьянствовала с другими мужчинами. Да! И когда я спрашивал ее, кто они такие и что делают в моем доме, она оскорбляла меня бранными словами».

Адвокат повернулся к свидетелю и торопливо зашептал:

– Внимательно выслушайте все, что скажет мистер Энтайл. Это даст вам нужные ориентиры для вашей речи.

– Хорошо, – ответил свидетель.

«Она оскорбляла меня и заставляла страдать, – фантазировал Натан. – Я начал терять вес и принимать транквилизаторы. Лежа ночами без сна в холодной постели, я думал о том, как заработать деньги, а она пропивала их и ничего не говорила мне об этом. Когда Гвен в первый раз не ночевала дома, я обзвонил всех знакомых, но это лишь дало им понять, что мне не было известно, где и с кем моя жена проводит время. Она снимала с моих кредитных карточек большие суммы якобы за услуги заправочных станций. Она била меня, расцарапала лицо, обзывала плохими словами в присутствии других людей. Гвен всегда говорила, что ей больше нравится компания ее друзей-алкоголиков, а меня она совсем не уважала».

Энтайл повторял в уме эти фразы снова и снова.

Чуть позже он подошел к трибуне и повернулся лицом к почти пустому залу. На заседании присутствовало лишь несколько человек. Левее и ниже помоста стоял его адвокат. Он держал в руках стопку бумаг и что-то быстро говорил судье. Свидетель тихо сидел в первом кресле боковой кабины.

– Ваше имя Натан Рубен Энтайл? – спросил окружной прокурор.

– Да, – ответил Нат.

– Вы живете в Пойнт-Рейс в Марин-Каунти?

– Да.

– Правда ли, что вы жили в Калифорнии больше года и свыше трех месяцев в Марин-Каунти? Правда ли, что вы являетесь истцом верховного суда Марин-Каунти в деле о разводе с миссис Энтайл? Правда ли, что брак между вами и миссис Энтайл был прекращен 10 марта 1959 года и что с той поры вы больше не проживали вместе?

После каждого вопроса Нат кивал головой и отвечал «да».

– Вы можете назвать суду причины, по которым хотите развестись с миссис Энтайл, – спросил окружной прокурор.

Адвокат сделал шаг назад. В зале было шумно. Другие адвокаты шепотом консультировали своих клиентов, а двое мужчин в пятом ряду лениво переговаривались друг с другом. Нат начал говорить:

– Причин, ваша честь, несколько…

Он замолчал, почувствовав усталость и слабость. Действие таблетки принесло ощущение тяжести.

– Ее никогда не было дома, – сказал Энтайл. – Она всегда где-то шлялась и возвращалась только под утро. Когда я спрашивал, где она была, жена обзывала меня и кричала, что это не мое дело. Но она никогда не скрывала, что предпочитает мне компанию своих друзей-алкоголиков.

Он снова запнулся. Что еще сказать? Как продолжить?

Его взгляд тянулся к лужайке за окном, к зеленой траве, освещенной солнцем. Ему ужасно хотелось спать. Глаза едва не закрывались сами. Голос отказывался плести слова. Чтобы оформить их в членораздельную речь, Натану приходилось прилагать усилия.

– Казалось, что в ней осталось лишь презрение ко мне, – продолжил он. – Я ни в чем не мог положиться на нее. Она делала все по-своему и вела себя как незамужняя женщина. Наш брак ее не интересовал. Из-за переживаний и депрессии я заболел. Мне с трудом удавалось заработать на жизнь. В конечном счете я был вынужден обратиться к врачу.

Он испуганно замолчал, но, к счастью, вспомнил заготовленное имя.

– К доктору Роберту Эндрюсу из Сан-Франциско.

– Какой природы была эта болезнь? – спросил судья.

– Она называется психоневротическим недугом, – ответил Натан.

Он вопросительно посмотрел на судью, но тот не стал комментировать его ответ. Нат снова вернулся к рассказу:

– Я вдруг обнаружил, что не могу сосредоточиться на работе. Друзья и знакомые стали замечать перемены в моем поведении. Нервный срыв длился долго. Однажды я даже заплакал. Жена стояла на крыльце и выкрикивала мне оскорбления. Их услышал священник. Он попытался вразумить ее, но она прогнала его и послала к черту.

Это был тот день, когда Гвен перевозила вещи. Кто-то из соседей понял, что случилось непоправимое и что их брак находился на грани развала. Эти люди попросили доктора Себастьяна примирить Энтайлов, и старый священник приехал к ним на своем «Хадсоне» марки 1949 года. Гвен стояла на крыльце со стопкой белья в руках и кричала Нату, что он бесстыжий ублюдок и что она отдала бы дьяволу душу, лишь бы его забрали в ад. Священник выслушал ее тираду и без слов уехал прочь. Очевидно, он решил не вмешиваться в их дела или просто понял, что уже слишком поздно и ничего хорошего не выйдет. Наверное, слова Гвен раскрыли ему истинную ситуацию, и он побоялся взваливать на себя нелегкое бремя. Себастьян действительно был стар и очень слаб.

Энтайл с тоской смотрел на зеленую лужайку и улицу, освещенную солнцем, на магазины и прохожих. Он вспоминал недавнее прошлое. Когда Гвен собрала вещи, Нат отвез ее к родным в Сакраменто. Он даже отдал ей фотографии, которые носил в своем бумажнике.

Зал затих, ожидая продолжения истории. Всем хотелось услышать, какие дополнительные доводы он приведет в обвинительней речи.

– Это было невыносимо. Она все время сравнивала меня с другими мужчинами и утверждала, что я им в подметки не гожусь. Возвращаясь с работы, я находил перед домом чужие машины, а в гостиной незнакомых мне людей. Когда я спрашивал ее, кто они такие, жена начинала кричать и обзывала меня словами, от которых даже у ее дружков краснели лица. Если некоторые из них пытались уйти, она заставляла их остаться.

«Как странно, – думал он. – Я стою у судейской трибуны и лгу, как никогда в жизни».

– Иногда она в ярости ломала предметы, которые имели для меня ценность.

Собирая вещи, Гвен нашла в шкафу гипсового кота, которого они выиграли в парке аттракционов. Она взяла его в руки и начала думать, в какую сумку уложить. Натан сказал, что это был его приз. Тогда она швырнула гипсового котика в него, и тот, ударившись о стену рядом с ним, разлетелся на мелкие части.

– Эти приступы необоснованной злобы случались с ней довольно часто, и в такие моменты она не могла контролировать себя.

Адвокат закивал ему головой, как показалось Нату, несколько нетерпеливо. Энтайл понял, что сказал достаточно, и спустился с помоста. Его место занял свидетель. Нат сел на боковую скамью и стал слушать речь учителя. Свидетель лгал, что он часто заходил в дом Энтайлов и находил Натана одного. Когда же там бывала миссис Энтайл, он слышал много оскорблений и необоснованных упреков, которые она выкрикивала в адрес супруга.

Судья подписал какой-то документ, затем обменялся парой фраз с адвокатом, после чего тот поманил своих подопечных и вывел их из зала в коридор.

– Он принял иск? – спросил Энтайл.

– Конечно, – ответил адвокат. – Теперь мы спустимся в секретариат и получим копию предварительного постановления.

По пути свидетель посмотрел на Энтайла и тихо сказал:

– Знаешь, Нат, твоя Гвен – самая добрая и благонравная женщина, которую я когда-либо знал. Мне было очень стыдно говорить о ее «необоснованных упреках в твой адрес». Я никогда не слышал, чтобы она кричала на тебя или поднимала голос.

Адвокат захихикал. Натан промолчал. Покончив с юридическими дрязгами, он чувствовал огромное облегчение. Они вошли в секретариат – большой ярко освещенный офис, где за столами в маленьких кабинках работали около полусотни чиновников. У стеклянной перегородки, пересекавшей переднюю часть зала, несколько клерков обслуживали посетителей.

– Вот и все, Натан, – сказал свидетель, когда адвокат получил документы. – Теперь ты вольная птица.

«Была ли в моих словах хотя бы доля правды, – подумал Энтайл. – Хотя бы крупица истины? Была, но сильно искаженная. Однако, когда одна ложь сплелась с другой, все сложилось. Я не был уверен, что получится. Просто говорил и говорил… Лишь бы обвинения достигли цели».

– Это похоже на московские суды, – произнес он вслух. – Можно обвинить кого угодно в чем угодно.

Адвокат опять захихикал. Свидетель подмигнул ему, как подонок подонку. Но Энтайл чувствовал себя неплохо… Только очень устал. Хорошо, что все уже закончилось. Как школьный спектакль. И та же публика, говорившая в зале.

– Хорошо, что все уже закончилось, – сказал он адвокату.

– О, парни, – ответил адвокат, когда они покинули секретариат. – Судья был крут и строг. Не дал мне вести дело. Наверное, у него сегодня жидкий стул, и ему кажется, что весь мир готов выплеснуться через его толстую задницу.

Выйдя на солнечный свет, они пожали друг другу руки и расстались. Каждый зашагал к своей машине. Стрелки часов показывали десять сорок. С тех пор как суд начал заседание, прошел лишь час и десять минут.

«Я разведен, – подумал Натан. – Все сделано. Теперь пусть страдают другие». Добравшись до машины, он сел за руль и откинулся на спинку водительского кресла. «Странная история! Гвен уехала из дома только после того, как мы расстались. Я должен чувствовать стыд. Но его нет! Я стоял у судейской трибуны и вываливал кучу лжи. Какую-то нелепую путаницу слов и печальных вздохов. И мне ни капельки не стыдно!»

Его облегчение заслоняло собой и вину, и стыд. «Черт возьми! Как я рад, что все позади. – Внезапно он почувствовал сомнение. – Неужели действительно все закончилось? Значит, я больше не женат? А что случится с Гвен? Нет, это неправильно! Куда меня несет? Почему закон позволяет подобные вещи? Невероятно! Я холостой мужчина! Но ведь ненадолго».

Он с тоской посмотрел в окно машины. Какое-то жуткое отчаяние поднималось в нем и сочилось из него, как из порванного шланга. «Будь я проклят, – подумал он. – Что со мной происходит? Это просто невозможно. Чудовищно! Вся моя жизнь коту под хвост! Конец моим планам и желаниям. Неужели теперь Фэй превратит меня в раба? Как я попал в такую ситуацию?»

Глядя на прохожих, Нат удивлялся тому, что случилось. «Я впустил в свою жизнь что-то липкое и ужасное, – думал он. – Словно с неба упала паутина. Это Фэй все подстроила. Но и я хорош – даже пальцем не пошевелил, чтобы вернуть себе самостоятельность. Однако теперь я очнулся! Кошмар прошлых месяцев закончился. Она отняла у меня семью. Я разбит и опустошен. Сон прошел, но что теперь делать? Слишком поздно что-то менять. Все страшное уже случилось. Встряска от судебного процесса заставила меня увидеть правду. Моя история – это смесь лжи и крупиц правды. Они так перепутались, что я не вижу ни начала, ни конца».

Вставив ключ в замок зажигания, он выехал на дорогу. Вскоре Сан-Рафаэль исчез за холмами, и Нат свернул на развилке к станции Пойнт-Рейс.

Подъехав к дому, он увидел Фэй во дворе. Она нашла ведро с рассадой гладиолусов и тюльпанов. Гвен привезла их из города, но не успела посадить. Теперь ими занималась другая женщина. На Фэй были поношенные джинсы, хлопчатобумажная рубашка и сандалии. Она ковыряла землю лопаткой и рассаживала цветочные луковицы вдоль аллеи. Девочек не было видно.

Когда Нат открыл ворота, Фэй повернулась к нему и приподняла голову. Увидев хмурое выражение на его лице, она спросила:

– Тебе отказали?

– Нет, я получил развод.

Отбросив лопатку, она вскочила на ноги.

– Ты весь измучен. Ты такой бледный. Я представляю, какое это было испытание.

– Я не знаю, что делать, – ответил он.