Ледяные крылья Фомин Олег

Жемина? Так зовут Наяду!.. Но затем доходит: другая Жемина. Имя распространенное, многие сельские семьи называют дочерей Жеминами. Из груди медленный выдох, Эгорд вновь сосредотачивается на стрекозе.

- Вот как...

- Мы с Жеминой росли в довольно глухом селении, - продолжает Тиморис, - но я уже тогда любил как следует погулять, искал приключения на задницу, хотя больше, чем на несколько дней, родное село не покидал. А когда мне было шестнадцать, Жемина сказала, что теперь мы семья, потому что у нас будет ребенок... Честно говоря, чуть в обморок не грохнулся. И вовсе не от счастья. До меня дошло, что натворил... Странно, вроде бы обожал женщин, не очень-то рвался покидать родные места, но когда осознал, что навсегда привязал себя к этому месту, к этой женщине...

Тиморис умолкает. Наверное, переваривает воскресшие с новой силой печальные воспоминания. Эгорд хочет обернуться, взглянуть на друга, но сейчас не до того: сосредоточен на заклинании телекинеза, надо довести до конца. Направляет заклинание на стрекозу, сейчас оно не требует много энергии, зато крайне сложное, нужна ювелирная точность...

Через минуту хлопья розового сияния окутывают стрекозиные крылья. Две пары пестрых ледяных лепестков в сияющей розовой вате, та слегка шипит... Картинка завораживающая.

Эгорд придвигает к себе сундучок, щелкает замочек, внутри блестит россыпь золота и бриллиантов: многочисленные Очи Асимиры, они же "окольца", артефакты для общения на расстоянии. Воин-маг берет один.

Ледяное заклинание вживляет "окольцо" в голову стрекозы. Бриллиантовая оправа сидит во льду будто зуб в десне, а овальный золотой слиточек поблескивает снаружи, как глаз.

- В общем, - говорит Тиморис, - продержался полгода. Мирился с тоскливой участью, да и ничего не оставалось, приходилось вести себя семьянином, перед Жеминой и всем селом, чтоб не плевали в спину, хотя некоторые злорадствовали, что на меня, гуляку, свалилась обуза. Внешне держался, даже делал вид, что бодрячком, но в душе была слякоть. Казалось, останется до конца моих дней... Однажды привел Жемину к светлой жрице, та напоила ее целебными зельями, предсказала, будет дочка. Жемина от счастья сияла. Ночью спросила, как хочу назвать девочку. А мне было все равно, думал не об имени, не о ребенке, не о Жемине... Лишь о воле. Страстно хотелось сбежать из этого места, от этой судьбы, и гори все огнем! Ну, я и сказал: "Велира". Слышал в таверне, на языке какого-то древнего народа значит "Свобода". А Жемина обрадовалась, сказала, так и назовет, непременно...

Тиморис тяжко вздыхает, молчание...

- Следующим днем отправился с ребятами на покос, далеко от селения, и нас накрыла лавина разбойников. Они уже были с крупной добычей, искали место, где залечь на дно, мы просто под руку подвернулись. Но я воспользовался. Как-никак, разбойники, случается всякое: убивают, берут в плен, люди пропадают без вести...

Тиморис молчит еще дольше, Эгорд орудует алхимическим агрегатом, тот бурлит, пыхтит испарениями, воин-маг то и дело что-нибудь регулирует, пальцы как ловкие лапы паука, колдующего над сетью, перезвон стекла. На одном конце агрегата варится в зеленой воде жало Хафала, на другом мензурка, туда из трубки капля по капле стекает вещество, такое же зеленое, но фосфоресцирует.

- В общем, я сбежал, - говорит Тиморис упавшим, как камень в пропасть, голосом. - Не с разбойниками, конечно. Сам по себе. Лесами, полями, старался не показываться на глаза в других селениях, пока не ушел из родных земель подальше. А затем пустился во все тяжкие. Жизнь началась веселая, много приключений, вина, красивых девушек, скитался по всему свету... Только не говори, что поступил как свинья, сам знаю! Один из самых низких поступков в моей жизни. Как вспомню, сразу хреново делается, а забыть помогали новые переделки, женщины, выпивка. Это потом, когда нагулялся вдоволь, женился на Ивиссе, понял, как хорошо, когда рядом любимый человек, о котором можно заботиться, который заботится о тебе самом, как вообще здорово, что над головой мирное небо, и все такое... А тогда по-настоящему испугался, думал, умру, сгнию заживо, если обзаведусь семьей...

- Боги тебя услышали, - делает вывод Эгорд, листает алхимический справочник.

- Ты о чем? А, что сбежал... ну да.

- Об этом тоже. Но я имел в виду другое. Во время похода на Зараха ты обмолвился, что после войны разыщешь всех детей, которых наделал до женитьбы. Дал обещание и забыл. А боги напомнили. Не захотел искать - получай. Дочка нашла тебя сама.

Тиморис невесело усмехается.

- Да уж... Представить не мог, что дочь взрослая, да еще такая... Встретил бы где-нибудь в трактире, сразу положил бы глаз. Ямор меня дери, неужели прошло столько времени?! Интересно, Жемина еще жива?.. Пойду напьюсь...

Тиморис выходит.

Вот, значит, как... Дочка Тимориса подросла, отправилась на поиски отца. В такие странствия, как правило, по доброй воле не отправляются, вряд ли первая любовь Тимориса жива. К тому же, скитания основательно закалили тело и характер Велиры, но очернили душу, девчонка связалась с разбойниками, демонами и некромантами. Что ж, закономерно. За выживание в жестоком мире приходится платить дорого. Эгорд, не отрываясь от дела, сочувствует другу, но Велира появилась весьма кстати. И рассчитывать не смел на такую удачу. Она поможет осуществить план мести...

Мензурка наполнилась зеленой светящейся жидкостью почти до краев. Эгорд подставляет под агрегат пустую, а с полной передвигается к ледяной стрекозе. На него смотрит золотой глаз "окольца". Крылья по-прежнему сияют розовыми облачками: чар телекинеза должно хватить надолго.

Эгорд в очередной раз слабо усмехается. Все-таки дал волю воображению: иронии ради добавил стрекозе четвертую пару лапок - с крупными, как орехи, клешнями, а длинное сегментированное брюшко чуть изогнул вверх, увенчал жалом. Стрекоза больше похожа на крылатого скорпиона. А скоро станет похожа не только внешне...

Из мензурки на источающую мороз статуэтку падает капля.

Воин-маг шепчет заклинание...

Зеленая капля растекается по ледяной спинке пленочкой, вмерзает и... прорастает во льду ломаными кристальными корнями, стрекоза постепенно, с похрустыванием превращается из голубой в зеленую.

Мензурка опускается в подставку.

Эгорд приводит в действие сложную паутину заклинаний... Крылья стрекозы начинают шевелиться, тонкие пластинки льда у оснований трескаются, белесые сеточки разломов тут же срастаются, эти два процесса чередуются, набирают скорость, обеспечивают хрупкой кристаллической структуре пластичность, к тому же, помогает энергия телекинеза. Вскоре крылья трепещут как у настоящей стрекозы.

Ладонь с плавностью медузы делает движение, словно подбрасывает нечто невесомое. Лапки стрекозы от стола отталкиваются, создание из зеленого льда поднимается в воздух, зависает на уровне лица.

Эгорд торжествующе улыбается.

Теперь лед стрекозы ядовитый, как жало Хафала. Даже слабый укол сразит любого живого врага из плоти и крови.

Осталось наложить еще одни чары. Творить их самостоятельно Эгорд пока не умеет, потому заранее извлек из запасов, которыми снабдил Светлый Орден, магический свиток. Пальцы разворачивают, пергамент с шелестом открывает взору нагромождения рун, из этих дебрей Эгорд читает вслух одну строчку - ключевую фразу на древнем языке, она приводит записанные на свитке чары в действие. Свиток рассыпается синей пылью, та змейкой летит к стрекозе, окутывает как тучка...

Стрекоза вместе с пылью постепенно исчезает.

Но на самом деле она здесь, просто теперь невидимая.

Вскоре Эгорд спускается на второй подземный этаж. Халлиг проверил: за большей частью помещений никаких пещер - непроходимые каменные толщи. В одну из самых изолированных камер поместили Хафала, для надежности защитными чарами укрепили не только решетку, но и стены. Демон все равно их бьет, ответные удары молний не страшат, уж что-что, а боль эти твари терпеть могут, но сейчас трещины и вмятины от его яростного напора незначительные.

Воин-маг петляет по треугольным коридорам между темными каменными пастями со стальными прутьями вместо зубов, стены тюремного лабиринта из зеленоватого камня, на плитах мох, лишайник, плесень, с потолка свисают паутинки, вьюны, даже огонь в настенных чашах какой-то зеленоватый.

Камера демона.

Хафал сидит на полу, спина прислонена к боковой стене. Нога вытянута, другая согнута, на колене покоится, как телескоп на треноге, правая рука, кисть свисает безвольно. Пальцы левой мерно пощелкивают по каменной тверди, словно считают мгновения. Хвост лежит длинной дугой, извивается медленно, будто в воде, почти касается противоположной стены. Успело отрасти новое жало. Его кривой кинжал сочно блестит, как и пластины на всем теле, хотя в камере сумрачно, сюда проникает лишь эхо коридорных огней. Голова чуть склонена к груди, та медленно набухает и сдувается, шипит глубокое дыхание. Лицо более-менее спокойное, но мрачнее тучи, Хафал выглядит усталым. Из-за жвал разглядеть непросто, Эгорд улавливает тень злого оскала, вокруг глаз в полутьме светит зеленая аура, их уголки хоть и притупились, но все же сохранили гневную остроту.

Демон замечает Эгорда.

- Ты...

Хвост приподнимается, некоторое время танцует без действий, словно размышляет, ударить или нет...

Наконец, бьет по прутьям, чисто символически, по хвосту в сторону хозяина пробегает белый трескучий разряд охранных чар, столь же слабый, как и удар демона, Хафал даже не вздрагивает. Косится на Эгорда с ненавистью, плотно сжатые челюсти блестят жемчужной стеной, спустя несколько мгновений горящий зеленым огнем взгляд возвращается пассивно буравить камешки на полу.

- Одиночество понуждает к задумчивости? - интересуется Эгорд.

Демон молчит. Воин-маг разглядывает трещины и выбоины в полости камеры: скромные, все-таки защитная магия делает свое дело, зато много, как травы в саду, узник расстарался на славу. Долбил все время, ярость стихала лишь, когда с ног валило изнеможение. Выносливая тварь. Хорошо, не кормили и не поили, а то буянил бы до сих пор.

- Почему не убьешь? - бурчит Хафал. - Зачем держишь здесь?

Эгорд делает шаг к прутьям.

- Ты ведь не убил нас сразу, а связал, тянул время.

Из горла демона низкое медленное рычание.

- Хочешь пытать...

- Твой отец убил моего друга. И не только. Из-за него погибли многие, кто мне дороги. Даже после его смерти меня переполняет жажда мести. Ты явился сюда тоже из-за мести, должен понимать.

- Значит, мстишь...

Демон смотрит на Эгорда с издевкой.

- Стараешься дерьмово. Ни голодом, ни болью меня не проймешь. Даже в этом мире, в этом ничтожном теле я сильнее, чем кажется.

Смеется.

- Хоть на кусочки режь, все равно не услышишь моих стонов. Буду хохотать, плевать в твою красную от досады рожу!

Смех обрывается, губы подергивает оскал.

- Но я выберусь, порежу вас троих на кусочки. И уж вы-то, людишки, точно будете орать, молить о смерти! Жаль, с богиней это не пройдет, но ничего... Отыграюсь на другой сучке. Вас уже не трое, а больше... Да-а-а, я давно учуял. В крепости появился кто-то еще... Женщина... И чую, ты за нее переживаешь.

Эгорд напрягается: демон говорит о Наяде... Мразь!

- Это хорошо, - тянет Хафал с удовольствием. - Значит, будешь корчиться в муках, когда буду ее драть у тебя на глазах, разрывать на куски, жрать... А потом разделаюсь с тобой!

Воин-маг не дает гневу раздуться, берет себя в руки. Не надо идти на поводу у всяких отродий, не мальчишка. Мастера изощренных угроз - слабаки, ничего, кроме как жалить словами, им не остается.

Эгорд слегка улыбается.

- Слабоват ты для побега. А для битвы со мной - тем более.

Приказывает одному из прутьев подняться, тот потрескивает молниями, словно рассержен, но в потолок втягивается. Эгорд делает подманивающий жест, из коридора к пальцам подплывает в розовом облаке телекинеза фляжка с водой и грибница из высоких грибов с круглыми синеватыми шляпками, не меньше двух десятков. Мерцающие пещерные грибы. Съедобная штука. В сыром виде, правда, на вкус так себе, но очень питательные. Эгорд часто ими подкрепляется, когда работы через край, а готовить времени нет.

Еда и питье заплывают в камеру, опускаются в центр, прут возвращается на стражу.

- Чтобы мстить, нужны силы, - говорит Эгорд.

Хафал косится на еду, к тюремщику обращается зеленый огонь глазниц, оттуда смотрит ярая враждебность.

- Что это значит?

- То и значит.

Демон презрительно усмехается.

- Играешь в благородство, человечишка?

Хвост отталкивает фляжку и грибницу в дальний угол, там густая тьма, шляпки слабо светятся, как воздух в лунную ночь.

- Жри сам!

Лапы скрещиваются на груди, демон голову отворачивает, глаза вновь хмуро смотрят в пол.

Гордый, думает Эгорд. Это хорошо.

Улыбается.

- Да я и жру. Почти каждый день. С голодухи очень даже вкусные грибы. Не вороти нос. Надеюсь, когда столкнемся в битве, мне будет мстить достойный противник, полный сил, а не жалкий истощенный червяк.

- Зачем тебе это?

- Надо же как-то пытать, - пожимает плечами Эгорд. - Я же мщу. Боль тебе нипочем, голод и жажда тоже. А вот есть с рук того, кого страстно хочешь убить... Неплохая пытка, верно?

- Р-р-р!

- А еще весьма хороша пытка мыслями. Думать демоны не привыкли, а тут ничего другого не остается...

- Ничего, меня вполне развлекают мысли, где разматываю кишки тебе и твоим дружкам!

- Слишком уж однообразно.

- В потрохах не только кишки!

- Все равно скука. Если не надоело, так надоест. Стены крепкие, сидеть долго...

- Гр-р-р-р-р-р!

- Но я не так жесток, как ты. И дабы не скучал...

Снова жест, будто кого-то подманивает. К Эгорду подплывает еще одно розовое облако телекинеза, на сей раз большое, размером с человека, пышное, пучки энергии сочные, а внутри... девушка. В свете магической энергии ее доспехи ярко блестят, выпукло отражают Эгорда и коридор, поверх стали складки черной ткани, еще более черные волосы свисают плотным занавесом, голова уронена на грудь. Девушка без сознания. Кожа почти такая же смуглая, как у Хафала, только без красноватого оттенка.

Демон поднимается, шаг к решетке, в зелени глаз любопытство, вожделение.

- Дабы не скучал, - говорит Эгорд, - вот тебе подружка. Будет с кем коротать время.

- Давай ее мне! - требует демон.

- Нет, приятель. Слишком жирно будет.

Воин-маг опускает Велиру в камеру напротив. Прутья с дружным гулом ползут вниз, смыкаются с полом. Надо попросить Халлига, чтобы и сюда наложил щиты, хотя бы на решетку. На всякий случай. А то вдруг девчонка умудрится снять доспехи, пролезть меж прутьев.

- Эй! - возмущается Хафал. - А коротать время?!

- За разговором, - уточняет Эгорд.

- Р-р-р!

Демон бьет по решетке хвостом сильнее, чем в прошлый раз. Сетка молний волной прокатывается по хитиновым пластинам, треск такой, будто дракон придавил кучу сухих веток, но и сейчас демон остался к разряду равнодушен, куда больше задело, что попользоваться красоткой не дадут.

- О каких бесах, Ямор тебя дери, с ней говорить?! Девки нужны, чтобы их во все щели...

- Ничего, - перебивает Эгорд, - бесы будут. Представляешь, она тоже хотела нас убить. И тоже из мести. Прям эпидемия, расплодилось мстителей как блох. Завтра проснется. Не скучай.

Эгорд возвращается в лабораторию. Нужно доделать стрекозу: основная работа закончена, остались мелочи: наладить управление, повысить устойчивость к теплу и свету, устранить ядовитые испарения, и прочее. Хочет сесть за стол, но внимание вновь перехватывает картина за окном...

Леарит делает над островом очередной круг.

Эгорд подходит к окну, движения мягкие, словно боится нарушить этот умиротворяющий ритуал. Лицо поднято к небу, губы постепенно выгибаются улыбкой. Леарит, как всегда, прекрасна. Крылья жидкого белого света отчетливо переливаются даже на фоне безупречно белых облаков, фигурка словно выточена из зеркального серебра, волосы колышутся протяжными солнечными лентами... Как все-таки хорошо, что Леарит поселилась здесь. Пускай боги и запрещают ей вмешиваться в ход событий, но одного ее присутствия достаточно, чтобы дух Эгорда оставался крепким. Кроме того...

Страшный грохот!

Из чистой глубины небес в Леарит вонзилась молния!

Эгорд вздрагивает.

Далекий женский крик, богиня падает. Крылья расслаиваются на заостренные солнечные волокна, каждое быстро укорачивается, нити извиваются в попытках соединиться, удержать хозяйку в воздухе, но падение ускоряется!

Воин-маг прыгает в окно, воздух начинает гудеть, но спустя миг полета под ногами возникает ледяная опора, выросла из крепостной стены, Эгорд приказывает ей удлиняться в сторону ожидаемого места падения Леарит. Движение Эгорда остается стремительным, но плавно меняет направление, теперь он словно бы соскальзывает с вогнутого склона, ледяная опора растет, несет по кривой вниз. В какой-то момент масса и длина спуска становятся критическими, ледяная тропа обламывается, ноги не чувствуют опору, равновесие теряется, Эгорд успевает понять, что происходит, и применить заклинание. Ноги до пояса окутывает густая снежная воронка, приземление смягчается, белая буря выплевывает на пологий каменистый склон, воин-маг перекатывается, вскакивает, переполненное страхом за Леарит сердце мчит к куполу света за шеренгами травы.

Сквозь колосья различается светлый силуэт: Леарит лежит на спине, руки и ноги беспорядочно согнуты, сияющие лоскуты божественной энергии, что недавно были крыльями, жалобно трепыхаются на россыпи камней.

Эгорд несется задыхаясь, взгляд прикован к девушке. До нее десяток шагов, но тут на низверженную богиню проливается град молний. Зрелище страшное, Эгорд на бегу падает, наколенники и ладони вминают почву. Молнии заставляют остатки крыльев истончиться, скрючиться, похожи на иссушенные мертвые щупальца, молнии превращают кожу богини в уродливые ожоги, затем в пепел. Леарит разрывает воздух криками, тело с ужасающей гибкостью корчится, дергается, шторм молний хлещет и хлещет, грохот кошмарный, будто великан сжимает остров в кулаке, а тот ломается как сухарь.

Эгорд беспомощно тянет в сторону страдающей девушки грязную от земли руку, перед глазами мутнеет, на лице теплое влажное жжение. Душу, как канат, перетягивают сводящая с ума жажда защитить и железное понимание, что касание одной такой молнии убьет мгновенно. Редко бессилие причиняло подобную боль. С ней может сравниться разве что боль утраты Витора и Милиты, в день, когда Зарах разорвал лучшего друга пополам, а Милита от горя покончила с собой. Эгорд поднимает залитое слезами лицо к небу, оно продолжает беспощадно лить молнии, сквозь облака, из далекой-предалекой глубины, где ночью рождаются звезды. Над Леарит тучи сизого дыма, крики уже глухие, словно умирает привидение, но боли в них не меньше, оголенные сухожилия, жилы и мясо лопаются, чернеют, сыплется и разлетается прах, оголяет кости...

Молнии исчезают.

Осознать удается не сразу: грохот въелся в уши, пропитал разум, под черепом до сих пор гремит с просторным эхом, глас небесной ярости утихает с большой неохотой.

Эгорд неуклюже, трусливо подползает к тому, что осталось от Леарит.

Поднять глаза мужества не хватает...

Щеки не высыхают, появляются новые слезы от запаха паленой плоти, земля черная, горячая, там, где били молнии, дымятся ямки, на траве язычки пламени, раскаленные камешки мерцают оранжевым.

Однако краем взгляда замечает: со стороны богини вновь мерцает свет. Приподнимает голову, в обзор вплывает прожженная до костей рука, обугленная надкостница постепенно белеет, зарастает новыми мышцами, целебное сияние вокруг кисти медленно, но верно насыщается, слой за слоем наращивает живую ткань. Наконец, появляются островки новорожденной кожи.

Эгорд решается посмотреть на Леарит.

Доспехи накалены докрасна, словно только что вынуты из кузнечного горна, богиня стремительно излечивается в коконе сочного света. Сетчатые пленки сухожилий, красная влажная плоть, вены, артерии, капилляры - все скрывается под новой кожей, нежной, чистой, как лепестки вишни.

Эгорд подкрадывается, осторожно берет руку Леарит в свою, лицо склоняется, попадает под застывший взгляд богини.

Ее бриллиантовые глаза оживают. Эгорд с радостным трепетом понимает: теперь она смотрит не сквозь, а на него.

- Боги наказывают... - шепчет Леарит.

- За что?! - вопрошает Эгорд умоляюще, с дрожью в голосе.

Леарит слабо, но искренне улыбается.

- За то, что спасла... тебя.

Эгорд не понимает.

- Спасла? Но...

Оборвать мысль вынуждает вспыхнувшее перед внутренним взором свежее воспоминание. Корабль... Черная всепоглощающая сфера...

- Так это ты увела меня с корабля?

Леарит проводит пальцами по его щеке.

- Не могла иначе.

Эгорд берет богиню на руки, несет к крепости. Леарит обнимает мускулистую шею, ее голова лежит у него на плече, веки опущены. Опаленные волосы растут, напитываются белым светом. Сила крыльев тоже восстанавливается, Эгорд ощущает это внутренним изгибом локтя, в котором заключена спина богини, но сейчас крылья ни к чему, их мощь покоится под доспехами. Те все еще раскаленные, мерцают красным, но Эгорд покрывает свои доспехи ледяной коркой, от контакта со сталью Леарит корка тут же испаряется, но нарастает снова, остужает, за Эгордом вдоль горного склона тянется пухлая паровая гусеница, уползает в небо...

Зал на пятом этаже. После битвы с Хафалом изменился к лучшему: разрушенный потолок Эгорд заштопал льдом, наложил паутину чар, зал утопает в дневном свете, лед окрашивает веера и бутоны лучей во все оттенки радуги, рассаживает их в даже самые темные уголки.

Воин-маг пересекает зал, широкий грациозный шаг-прыжок перелетает три ступеньки возвышения, носки стальных сапог оказываются перед широким треугольным фонтаном, брызги шипят монотонно, успокаивающе, рядом серебристый треугольный стол, Эгорд укладывает богиню на один из диванов в золотой обивке.

Опускается на колено, пальцы сплетаются с пальцами девушки в замок.

- Как ты, Леарит?

Ресницы богини мягко опускаются, поднимаются, бриллиантовые грани в глазах играют разноцветными бликами.

- В порядке.

- Что сделать для тебя?

- Продолжай следовать цели.

- Эти старания ради всего мира. Но что сделать для тебя лично?

- Я богиня. Благо мира - это и мое благо. У меня не может быть личного...

Эгорд рассматривает переливы глаз внимательно, показалось, мелькнул какой-то особый блеск: пронесся мимолетной волной - и будто не было ничего. Богиня словно подмигнула таким образом, чтобы боги не заметили, не подслушали... Или в самом деле показалось?

- Делай мир лучше, Эгорд, и мне будет хорошо.

Воин-маг кивает.

Ближе к ночи возвращается в комнату, где ждет Наяда... То есть, Жемина. Она тут же бросается на шею, но обтекает нежно, как теплая морская волна с пеной. Эгорд укоряет себя: в течение дня почти не вспоминал о Наяде. То есть, о Жемине. О боги, как же трудно привыкнуть! Но мысль о богах вызывает неприязнь, Эгорд разозлен за то, что сделали с Леарит... Непослушная голова! Сейчас перед ним не Леарит, а Жемина, надо думать о ней. Эгорд ведь считал, она погибла, а она чудом выжила, такая удача бывает раз в сто лет, надо прыгать от счастья...

- Прости, родная.

Эгорд приподнимает любимую, осторожно кружит у двери.

- День выдался суматошный, надо было успевать все, я просто свинья, что ни разу не зашел...

- Ничего, милый.

Жемина отлипает от его плеча, заглядывает в лицо, по щеке Эгорда проскальзывает ручка, легкая, чистая, как медузка, порой кажется такой же полупрозрачной.

- Главное, что вернулся. Живой и невредимый.

Эгорд опускает.

- Не скучала?

- Немного, - признается Наяда смущенно, но в то же время с игривым упреком. - Но меня развлекал твой забавный друг, кажется, Томатис...

- Тиморис.

- Да, он самый. Малость назойливый, и от него разило выпивкой, но...

- Это он умеет, - усмехается Эгорд.

А про себя думает: бедный Тиморис. Свалилось же отцовское бремя...

Личико Жемины, как всегда, уплывающее из памяти, вдруг становится встревоженным.

- Эгорд, мы теперь будем вместе всегда?

- Конечно, любимая!

Жемина расцветает.

- Как самая настоящая семья?

- Да, - улыбается Эгорд. - Будешь хранить домашний очаг, а я буду защищать крепость, пропадать в делах острова. Настоящая семья.

- Только прошу, Эгорд, пропадай реже, - смеется Жемина. - А то будет скучно и одиноко, и этот самый... как его... Мартинис?

- Тиморис.

- Вот-вот, - хихикает Жемина, - без тебя перестанет казаться назойливым.

Эгорд вновь усмехается.

- Постараюсь.

Сумеречный пейзаж за окнами темнеет, горизонт истлевает, просыпаются ночные насекомые и птицы. Океан мерно дышит, на волнах начинает поблескивать лунный свет, темно-синий воздух чистый, тяжелый, как вода, а когда луна прячется за шторами туч, воздух кажется густым, зернистым, можно есть ложками... Под пение океана и шушуканье островной живности Эгорд и Жемина говорят о том, как сильно друг друга любят, на языке тел. Разговор жаркий, страстный, хорошо, что воздух насыщенный, прохладный, даже такого воздуха влюбленным хватает едва. Эгорд задыхается, Жемина обнимает бедрами, вдыхает жадно после каждого стона, громче и громче, в какой-то миг крики становятся похожи на крики Леарит, когда ее били молнии. Почему-то это пугает Эгорда лишь слегка, а затем словно вырастают крылья, открываются свежие силы, усиливает напор, лишь бы Жемина и дальше стонала как Леарит... Леарит... Леарит!..

Часть 3

Глава 14

По лаборатории витает экзотический терпкий запах. Светлый Орден вновь приятно удивил тем, что обнаружилось в запасах. В ящике с пищевыми продуктами Эгорд нашел красиво расшитый мешочек, внутри крупные бурые зерна. Как написано вышивкой на мешочке, зерна нужно измельчить, насыпать чайную ложку в небольшую кружку, залить кипятком. Рекомендуется добавить сахар. Странный напиток называется "кофе".

Эгорд восседает в кресле, сапоги закинуты на край стола крест-накрест, рука периодически подносит к губам кружку с черным горячим зельем, ноздри блаженно втягивают ароматный пар, другая упирается локтем в мягкий подлокотник, указательный палец повернут так, что Око Асимиры раскрывает световой зонт перед глазами. Эгорд наблюдает за тюрьмой...

Невидимая ледяная стрекоза с "окольцом" вместо глаз прекрасно справляется со шпионской задачей. Полет бесшумен, маленькое создание способно висеть неподвижно как люстра, а может выписывать витки, картинка передается в потрясающем объеме, стрекозе даже не составляет труда сложить крылья и прошмыгнуть между прутьями, молнии игнорируют.

Под боком у Велиры ютятся мерцающие пещерные грибы и фляжка с водой, Эгорд принес ранним утром. Пленница еще спит, но уже слабо ворочается, на лице цвета кофе, разбавленного молоком - кстати, надо будет попробовать, - гримаска раздражения. Понять можно: воздух то и дело сотрясают удары по камню, иногда их разнообразят удары по металлу и треск электричества. Хафал занят излюбленным делом - лупит во все стороны. До этого наблюдал за Велирой, облизывался, сжимал челюсти от злости, между ним и лакомым куском плоти аж две решетки. Пытался разбудить громогласным рычанием, мол, поднимай задницу, ты... и дальше следовали оскорбления. Но тщетно. Наконец, не выдержал - начал крушить без разбора, надо же куда-то деть бурлящую в крови силу. В девку никак, так хотя бы в стены. По камере разбросаны осколки фляжки, воду демон выхлебал, наверное, когда Эгорд еще спал. Грибов нет: видимо, тоже употреблены по назначению. Отсюда и силы.

Наконец, сон Велиры дает трещину. Бывшая предводительница пиратов приподнимает туловище на руках, голова встряхивается, как у сердитой пантеры, что прогоняет мух, черная грива хлещет по доспехам на плечах и спине, локоны свисают до пола, веки опущены, белые зубки стиснуты в оскал, на лице черная сеть упругих злых морщин. Под грохот ударов рука хватается за голову.

- По башке постучи, урод! - рявкает разбойница.

Жало Хафала замирает в мизинце от стены, демон оборачивает голову, глаза на мгновение становятся похожи на огромных зеленых жуков, затем сужаются, уголки как наконечники дротиков.

- Что?!

Демон разворачивается, грудь колесом, пара тяжелых шагов к решетке, хвост с угрожающим свистом извивается.

- И рот свой порви, - кричит Велира, - а то горластый больно!

Веки девушки поднимаются, лицо к решетке...

- Демон!

Брови вверх, Велира вскакивает, поза как у кобры перед броском, даже волосы стали пышнее, как у оной змеи воротник. Руки через голову за спину, но сабель не находят. Миг яростной растерянности, кулаки от досады стискиваются до дрожи, бестия издает вопль, руки рассекают воздух сверху вниз, как топоры палачей, выпускают пальцы, те кажутся ржавыми, но крепкими крюками, Велира громко дышит.

Лапы Хафала распахиваются как широкие врата, в зеленоватом полумраке рельеф мускулов и пластин.

- Как смеешь, сука?! - рычит демон, разводя жвала, зеленый огонь в глазницах ярче, с оттенками белого. - Я великий Хафал, сын Зараха!

- Да хоть дедушка Ямора! Хватит махать огрызком, запихни себе в глотку, дерьмо паучье!

- Как посмела надеть доспехи, шлюха?! Твое дело ноги раздвигать и у мужиков брать!

- Ах ты мразь!

Велира с воплем бьет ступней по клетке, пропитавшие металл чары отзываются волной белых трескучих веток, воительницу отбрасывает к дальней стене, доспехи гремят о пол, девушка перекатывается, столкновение со стеной чуть отпружинивает к центру камеры. Черные ленты тканей и локонов распластаны в разные стороны.

Хафал извергает в потолок хохот, напоминает раскаты грома под гигантским колоколом, плечи подбрасывает, лапы уперты в бока, хвост танцует в ритме грозовых "ха".

Велира медленно поднимается, вид такой, будто в ее власти устроить быстротечный конец мира.

Нахохотавшись вдоволь, демон опускает голову, из сияющей зелени глядит веселье, презрение и долька снисхождения, так император смотрел бы на раба, подающего надежды стать гладиатором.

- Что, получила, девка?

Велира неожиданно изящной, очень женственной походкой плывет к решетке, хотя лицо остается сердитым.

- Тоже мне, напугали...

Небрежно пинает прут. По телу опять молнии, мелкие и тусклые, но именно такие заставили ее выронить сабли в битве с отцом, а сейчас девушка упорно делает вид, что не чувствует вовсе, и ей удается, хотя по тому, как напряглись мышцы, вздулись жилки, потекли ручейки пота, Эгорд замечает героические усилия.

Хафал, видимо, тоже обратил внимание, взгляд более надменный, но в нем мимолетный проблеск похвалы.

Велира фыркает.

- Моя тетка - и та била сильнее.

- А ты иди ко мне, - усмехается демон, - отшлепаю сильнее тетки, будешь довольна, ха-ха!

- Себя отшлепай, - бурчит пиратка, осматривает решетку по краям задумчиво. - Хотя выбираться и впрямь надо...