Говори Андерсон Лори

Норка

Вчера Волосатик выдернула меня с самостоятельных занятий и заставила доделывать мое «пропущенное» домашнее задание в ее кабинете. (Она издавала вибрирующие звуки по этому поводу и намекала на встречу с моими родителями. Это плохо.) Никто не побеспокоился сообщить мне, что сегодня самостоятельные занятия пройдут в библиотеке.

Пока я ищу, где они проходят, урок почти заканчивается. Я труп. Пытаюсь объяснить все библиотекарю, но заикаюсь и не могу произнести ничего внятного.

Библиотекарь:

— Успокойся, успокойся. Все в порядке. Не расстраивайся. Ты Мелинда Сордино, да? Не переживай. Я отмечу, что ты была на занятиях. Давай покажу, как надо делать. Если ты думаешь, что можешь опоздать, просто попроси у учителя разрешение на опоздание. Видишь? Не надо слез.

Она держит маленький зеленый блокнотик — мои карточки освобождения-из-под-стражи. Я улыбаюсь и пытаюсь выдавить из себя «спасибо», но ничего не могу произнести. Она думает, что я переполнена эмоциями из-за того, что она не растерзала меня. Достаточно близко к истине. Времени, чтобы подремать, не хватает, поэтому я набираю стопку книг, чтобы сделать библиотекаря счастливой. Может, я даже прочитаю одну.

Я не прихожу к своей замечательной идее прямо здесь и сейчас. Она рождается, когда мистер Шея направляется ко мне через кафетерий, чтобы потребовать мою домашнюю работу на тему «Двадцать способов выживания ирокезов в лесу.»

Притворяюсь, что не вижу его. Прорезаю очередь за ланчем, огибаю парочку, выходящую из двери, и вырываюсь в коридор. Мистер Шея останавливается, чтобы отключить свой коммуникатор. Я направляюсь в крыло старшеклассников.

Я на чужой территории, где Еще Не Ступала Нога Новичка. У меня нет времени беспокоиться о том, как на меня посмотрят. Я слышу мистера Шею.

Поворачиваю за угол, открываю дверь и делаю шаг в темноту. Удерживаю ручку двери, но мистер Шея не прикасается к ней. Слышны его тяжелые шаги, удаляющиеся по коридору. В поисках выключателя ощупываю стену рядом с дверью. Я заскочила не в класс: это старая каморка уборщиков, в которой пахнет закисшими посудными тряпками.

Задняя стена занята встроенными шкафчиками, заполненными пыльными учебниками и несколькими бутылками отбеливателя. Кресло, все в пятнах, и старинная парта виднеются из-за набора швабр и веников. Треснувшее зеркало склонилось над раковиной, полной дохлых тараканов, опутанных паутиной.

Краны настолько заржавевшие, что не поворачиваются. Уже давно ни один уборщик не забредает сюда. У них новые комната отдыха и кладовка в районе грузового крыльца. Все девочки избегают этого места, потому что вахтеры пялятся на нас и присвистывают, когда мы проходим мимо. Эта каморка заброшена — она не нужна, она безымянна. Это идеальное место для меня.

Я краду блокнотик с разрешениями на опоздание со стола Волосатика. Чувствую себя намного, намного лучше.

Дьяволы уничтожают

Я собираюсь сбежать с алгебры не только ради поддержки нашей команды, это была бы замечательная возможность вычистить мою каморку. Я принесла из дома несколько губок для мытья посуды. Не стоит рыться в хламе.

Я хочу протащить туда одеяло и немного ароматических смесей. Мой план состоит в том, чтобы направиться с толпой в аудиторию, затем нырнуть в туалет, пока горизонт не очистится.

Это можно был бы без проблем проделать за спинами учителей, но я забыла о факторе Хизер. Когда в поле зрения появляется Спасительный Туалет, Хизер зовет меня по имени, подходит и хватает за руку.

Она лопается от Мерриуэзерской Гордости, преисполнена энергии, с гордо поднятой головой, с чувством сопричастности. И она считает, что я настолько же счастлива и воодушевлена, как она. Мы шагаем на промывание мозгов, и она не может остановиться.

Хизер:

— Это так волнующе — поддержка! Я сделала побольше помпонов. Вот, возьми. Мы будем классно выглядеть, когда по трибунам пойдет волна. Готова спорить, класс новичков — самый воодушевленный, ведь так? Я всегда хотела принять участие в поддержке.

Ты можешь себе представить, на что это должно быть похоже — когда ты член футбольной команды и вся школа поддерживает тебя? Это придает такую силу! Как ты думаешь, они сегодня выиграют? Они выиграют, я просто знаю, что они выиграют. Пусть до сих пор сезон складывался тяжело, но мы их поддержим, так же, Мел?

Ее энтузиазм вызывает у меня неодолимое желание съязвить, но сарказм проскочил бы мимо ее внимания. Я не умру, если схожу поддержать команду. У меня есть с кем сидеть — это может считаться шагом вверх по лестнице социальной адаптации. Что плохого могло бы там произойти?

Я хочу стоять у дверей, но Хизер тащит меня на трибуну, к сектору новичков.

— Я знаю этих ребят, — говорит она. — Они вместе со мной работают в нашей газете.

В газете? У нас есть газета?

Она представляет меня целой куче бледных, угреватых лиц. Пару из них я почти узнаю, остальные, должно быть, пришли из другой средней школы. Я приподнимаю уголки рта, не прикусывая губы. Маленький шаг вперед. Хизер сияет и вкладывает мне в руку помпон. Я слегка расслабляюсь. Девочка, стоящая сзади меня, постукивает меня по плечу своими длинными черными ногтями. Она слышала, как Хизер представила меня.

— Сордино? — спрашивает она. — Ты Мелинда Сордино?

Я оборачиваюсь. Она выдувает черный пузырь жвачки и втягивает его обратно. Я киваю. Хизер машет знакомому второкурснику на другом краю зала. Девочка толкает меня сильнее.

— Ты не та, кто вызвал копов на вечеринку Кайла Роджерса в конце лета?

В нашем секторе застывает глыба льда. Головы поворачиваются в моем направлении со звуком сотен камер папарацци. Я не чувствую своих пальцев. Трясу головой. В разговор вступает другая девочка.

— Моего брата арестовали на той вечеринке. Его уволили из-за этого задержания. Не могу поверить, что ты это сделала. Задница.

Ты не понимаешь, звучит ответ внутри меня.

Очень плохо, что она не может это услышать. Мое горло намертво сжимается, словно две руки с черными ногтями сдавливают его. Я так старалась забыть каждую секунду той дурацкой вечеринки, и вот я посреди враждебной толпы, которая ненавидит меня за то, что я должна была сделать.

Я не могу рассказать им, что произошло на самом деле. Я даже не могу заглянуть в ту часть своей души. В моем животе рычит животное.

Хизер тянется погладить мой помпон, но отдергивает руку обратно. На минуту кажется, что она вступится за меня.

Нет, нет, она не станет. Это противоречит ее Плану. Я закрываю глаза. Дыши, дыши, дыши. Не говори ничего. Дыши.

Группа поддержки вкатывается в зал и кричит. Толпа на трибунах топает и ревет в ответ. Я обхватываю голову руками и воплю, чтобы избавиться от животного рычания внутри и от той ночи. Никто не слышит. Они слишком воодушевлены.

Ансамбль неуверенно исполняет песню, и группа поддержки прыгает. Талисман Синих Дьяволов зарабатывает стоячую овацию, когда после обратного сальто врезается в директора. Главный Начальник улыбается и делает вид, что пугается нас. С начала занятий прошло всего шесть недель. У него пока еще есть чувство юмора.

Наконец наши Дьяволы вваливаются в зал. Те же парни, которых в начальной школе оставляли после уроков за то, что они выколачивали из людей дерьмо, теперь получают за это награды. Они называют это футболом. Тренер представляет команду.

Я не могу разобрать его речь. Тренер Бедствие держит микрофон слишком близко ко рту, поэтому все, что мы слышим — это его сипение и дыхание.

Девушка сзади упирается своими коленками мне в спину. Они у нее такие же острые, как и ногти. Я сдвигаюсь по сиденью вперед и пристально вглядываюсь в команду. Девочка, брата которой арестовали, наклоняется вперед. Так же, как Хизер трясет свои помпоны, девочка дергает меня за волосы. Я почти взбираюсь на спину сидящего впереди мальчика. Он оборачивается и сердито смотрит на меня.

Тренер, наконец, возвращает мокрый микрофон директору, который представляет нам нашу же группу поддержки. Они синхронно садятся на шпагат, и толпа взрывается от восторга. Наша группа поддержки набирает очки намного лучше, чем футбольная команда.

Чирлидеры

Вот двенадцать из них: Дженни, Джен, Дженна, Эшли, Обри, Амбер, Колин, Кэйтлин, Марси, Доннер, Блитцен и Рэйвен. Рэйвен капитан. Блондинка из блондинок.

Мои родители не воспитывали во мне религиозность. Больше всего мы поклоняемся Троице Визы, МастерКард и Американ Экспресс.

Я думаю, что Мерриуэзерская группа поддержки смущает меня, потому что я не посещала воскресную школу. Это должно быть чудо. Этому нет других объяснений. Как еще они могут воскресной ночью спать с футбольной командой, а затем в понедельник перевоплотиться в девственных богинь?

Это выглядит, как будто они существуют одновременно в двух реальностях. В одной вселенной они превосходны, с ровными зубами, длинноногие, упакованы в одежду от известных модельеров, и на шестнадцатилетие получают спортивные автомобили. Учителя улыбаются им и ставят им оценки за их красивые глаза.

Они знают персонал школы по имени. Они — Гордость Троянцев. Упс…. я имела в виду Гордость Синих Дьяволов.

Во второй Вселенной они проводят вечеринки, достаточно дикие, чтобы привлечь студентов колледжа. Они поклоняются вони О де Жок. На весенние каникулы они арендуют пляжные домики в Канкуне, и дружно идут на аборт перед выпускным балом.

Но они так прелестны. И они подбадривают наших мальчиков, побуждая их к неистовому натиску, и, мы надеемся, к победе. Это наши образцы для подражания — Девочки, У Которых Есть Все.

Я готова спорить, что ни одна из них даже не запинается, не проваливается на экзаменах, не испытывает чувства, что ее мозги расплываются во взбитое желе. У них у всех красивые губы, заботливо очерченные красным и покрытые блеском.

Когда мероприятие заканчивается, я нечаянно сбиваю три ряда скамеек. Если я когда-нибудь создам свой собственный клан, мы будем называться Анти-Чирлидеры. Мы не будем сидеть на скамейках. Мы будем бродить внизу и деликатно сеять разрушения.

Противоположность вдохновению — это… выдохновение?

Всю неделю, после этой поддержки команды, я рисую акварелью деревья, в которые ударила молния. Я стараюсь нарисовать их так, как будто они почти погибли, но не совсем. Мистер Фримен не говорит мне по этому поводу ни слова. Он просто вздергивает брови. Одна картина настолько темная, что вы с трудом различаете на ней дерево.

У всех нас затруднения. Иви в качестве задания вытянула «Клоунов». Она говорит мистеру Фримену, что ненавидит клоунов; когда она была маленькой, клоун напугал ее, и после этого ей пришлось лечиться.

Мистер Фримен говорит, что страх — замечательная стартовая площадка для искусства. Другая девочка ноет, что «Мозг» — слишком масштабный для нее объект. Она хочет «Котят» или «Радуги».

Мистер Фримен вздымает руки к небу.

— Достаточно! Пожалуйста, обратите внимание на книжные полки.

Мы послушно поворачиваемся и смотрим. Книги. Это класс искусств. Зачем нам книги?

— Если вы настолько озадачены, вы можете уделить немного времени изучению мастеров.

Он сгребает целую охапку книг.

— Кало, Моне, О'Киф. Поллок, Пикассо, Дали. Они не жаловались по поводу объектов, они рассматривали каждый объект от самых истоков его назначения. Конечно, у них не было отдела образования, заставлявшего их рисовать со связанными за спиной руками, у них были меценаты, которые понимали, что за такие простые вещи, как бумага и краска, нужно платить…

Мы стонем. Он снова переключился на обсуждение отдела образования. Они урезали бюджет материального обеспечения, и сказали ему, чтобы он обходился материалами, оставшимися с прошлого года. Никаких новых красок, никакой бумаги. Он ораторствует весь остаток урока, сорок три минуты. В классе жара, он заполнен солнцем и испарениями красок. Трое ребят крепко уснули, с похрапыванием, подрагиванием век и все такое.

Я продолжаю бодрствовать. Беру листок из альбома и карандаш, рисую дерево, мою версию второго уровня. Безнадежно. Я сминаю лист в комок и беру следующий.

Насколько это трудно — изобразить дерево на листе бумаги? Две вертикальные линии — ствол. Может, несколько толстых ветвей, пучок веток потоньше, и множество листьев, чтобы скрыть погрешности.

Я рисую горизонтальную линию — землю, и ромашку, выросшую возле дерева. Иногда мне кажется, что мистер Фримен не собирается находить во всем этом смысл. Лично я не нахожу никакого смысла. Сначала он показал себя таким крутым учителем. Не собирается ли он заставить нас биться над его нелепым заданием безо всякой помощи с его стороны?

Действо

Перед днем Колумба нам дают выходной. Я иду домой к Хизер. Я хотела подольше поспать, но Хизер «очень, очень, очень» хотела, чтобы я пришла. В любом случае по телевизору ничего нет. Мама Хизер при виде меня очень оживляется. Она делает нам по кружке горячего шоколада, чтобы мы могли взять их наверх, и пытается убедить Хизер пригласить целую кучу народу на вечеринку с ночевкой.

— Может быть, Мелли могла бы пригласить кого-нибудь из своих друзей.

Я не упоминаю о возможности того, что Рэйчел могла бы перерезать мне горло на ее новом ковре.

Я показываю зубки, как хорошая девочка. Ее мама похлопывает меня по щеке. Я чувствую себя лучше, улыбаясь людям, когда они ждут этого.

Комната Хизер закончена и готова для осмотра. Она не выглядит, как комната пятиклассницы. Или девятиклассницы. Она выглядит, как реклама пылесосов, вся в свежей краске и следах от пылесоса на ковре. На сиреневых стенах разместились несколько фотографий с претензией на художественность.

В ее книжном шкафу стеклянные дверцы. У нее есть телевизор и телефон, и ее домашнее задание аккуратно разложено на ее столе. Ее шкаф слегка приоткрыт. Я ногой открываю его чуть больше. Вся ее одежда терпеливо ждет на вешалках, упорядочена по типам — юбки вместе, брюки подвешены за штанины, свитера в пластиковых пакетах сложены на полках.

Вся ее комната кричит: «Хизер!» Почему я не могу постичь, как добиться этого? Не того, чтобы моя комната кричала «Хизер!» — это было бы слишком ужасающе. Но небольшой шепот «Мелинда» был бы к месту. Я сижу на полу, роясь в ее компакт-дисках.

Хизер красит за столиком ногти и безумолчно болтает, отчитываясь о проделанной работе. Она решила вступить в музыкальный клан. Окрыленные Музыкой — клан, в который тяжело проникнуть. У Хизер нет таланта или связей — я говорю ей, что она зря тратит время, даже просто думая об этом.

Она думает, что мы должны попробовать вместе. Я думаю, что она слишком надышалась лака для волос. Моя работа состоит в том, чтобы кивать или качать головой, говорить «Я понимаю, что ты имеешь в виду,» когда я не понимаю, и «Это нечестно,» когда все обстоит наоборот.

Играть в мюзикле было бы для меня легко. Я хороший актер. У меня имеется целый ряд улыбок. Я использую застенчивую улыбку со смотрящим-вверх-сквозь-челку-взглядом для штатных сотрудников и улыбку-с-прищуром и быстрым поворотом головы, если учитель задает мне вопрос. Когда мои родители хотят знать, как дела в школе, я вскидываю брови вверх и пожимаю плечами.

Когда люди обращают на меня внимание или шепчутся, когда я прохожу мимо, я машу рукой воображаемым друзьям, которые находятся дальше по коридору, и спешу к ним навстречу. Если я отстраняюсь от жизни школы, я должна быть мимом.

Хизер спрашивает меня, почему я считаю, что они не примут нас в свой музыкальный клан.

Я прихлебываю горячий шоколад. Он обжигает мне нёбо.

Я:

— Мы никто.

Хизер:

— Как ты можешь говорить такое? Почему у всех такое отношение? Я ничего не понимаю. Если мы хотим участвовать в мюзикле, они должны позволить нам. Мы можем просто стоять на сцене или ещё что-нибудь, если им не нравится наше пение. Это не честно. Я ненавижу среднюю школу.

Она сбрасывает книги со стола на пол, и сбивает зеленый лак для ногтей, который падает на ковер песочного цвета.

— Почему здесь так трудно завести друзей? Может, что-то не так со здешней водой? В старой школе я бы участвовала в мюзикле, и работала бы в газете, и была бы главной на школьной автомойке.

Здесь же люди даже не знают о моем существовании. Я в лепешку расшибаюсь, но никуда не могу прибиться, и никого это не волнует. И ты не помогаешь. Ты так негативно настроена, и никогда ничего не пытаешься сделать, ты просто постоянно хандришь, как будто тебе нет дела до того, что люди говорят за твоей спиной.

Она обрушивается на кровать и разражается рыданиями. Отчаянными рыданиями, с расстроенными воплями, когда она лупит кулаком своего плюшевого мишку. Я не знаю, что делать. Пытаюсь промокнуть разлившийся лак, но пятно только становится больше.

Оно напоминает водоросли. Хизер вытирает нос клетчатым шарфом медвежонка. Я ускользаю в ванную и возвращаюсь с пачкой бумажных салфеток и бутылочкой жидкости для снятия лака.

Хизер:

— Я очень извиняюсь, Мелли. Не могу поверить, что говорила тебе такие вещи. Это ПМС, не обращай на меня внимания. Ты так хорошо ко мне относилась. Ты единственный человек, которому я могу доверять.

Она громко прочищает нос и вытирает глаза рукавом.

— Посмотри на себя. Ты точно как моя мама. Она говорит: «Нечего плакать, просто добивайся чего-то в жизни.» Я знаю, что мы справимся. Во-первых, мы должны разработать свой способ вступить в хорошую группу. Мы добьемся того, чтобы им понравиться. В следующем году Окрыленные Музыкой будут умолять нас принять участие в мюзикле.

Это наиболее безнадежная идея, какую я когда-нибудь слышала, но я киваю и выливаю жидкость для снятия лака на ковер. Жидкость осветляет лак до рвотного ярко-зеленого цвета, и отбеливает ковер вокруг пятна.

Когда Хизер видит, что я наделала, она снова ударяется в плач, повторяя сквозь рыдания, что это не моя вина. Мой желудок убивает меня. Ее комната недостаточно велика для таких сильных эмоций. Я ухожу, не попрощавшись.

Обеденный театр

Родители издают угрожающий шум, превращая обед в представление, где папа имитирует Арнольда Шварценеггера, а мама играет Гленн Клоуз в одной из ее ролей психопаток. Я — Жертва.

Мама (с бросающей в дрожь улыбкой):

— Думала, что к тебе теперь никаких требований, да, Мелинда? Теперь ты важная ученица средней школы, нет необходимости показывать родителям домашние задания, не нужно сообщать о плохих отметках по тестовым работам?

Папа (стучит по столу, посуда подпрыгивает):

— Прекрати это дерьмо. Она знает, что происходит. Сегодня пришел промежуточный отчет с твоими оценками. Послушай меня, юная леди. Я собираюсь сказать это только один раз. Ты исправишь эти оценки, или твоя репутация погибла. Слышишь меня? Исправь их! — Атакует запеченый картофель.

Мама (недовольная тем, что ее задвинули на второй план):

— Я прослежу за этим. Мелинда. — Она улыбается. Аудитория содрогается. — Мы не просим слишком многого, дорогая. Мы только хотим тебе добра. И мы знаем, что твои результаты могут быть намного лучше этих. У тебя были такие хорошие результаты на тестах. Посмотри на меня, когда я говорю с тобой.

(Жертва перемешивает прессованный творог с яблочным соусом. Папа фыркает, как бык. Мама сжимает нож.)

Мама:

— Я сказала, посмотри на меня.

(Жертва подмешивает горох к яблочному соусу с прессованным творогом. Папа прекращает есть.)

Мама:

— Посмотри на меня сейчас же.

Это Голос Смерти, голос, подтверждающий серьезность намерений. Когда я была ребенком, этот Голос заставлял меня писаться в штанишки. Теперь для этого нужно больше. Я смотрю маме прямо в глаза, затем споласкиваю тарелку и удаляюсь в свою комнату. Лишившись Жертвы, мама и папа орут друг на друга. Я включаю свою музыку, чтобы заглушить шум.

Синие розы

После прошлого ночного допроса я стараюсь уделить внимание биологии. Мы изучаем клетки, в которых есть все те крошечные элементы, которые вы не в состоянии увидеть без микроскопа. Мы получаем в свое распоряжение настоящие микроскопы, а не пластиковые Кмартовские[1] специальные. Это неплохо.

Наша учительница мисс Кин. Я испытываю к ней что-то вроде жалости. Она могла бы быть знаменитым учёным, или доктором, или кем-то вроде того. Но вместо этого застряла с нами. В центре комнаты есть деревянный прямоугольник, на который она взбирается, когда обращается к нам. Если бы она оставила пончики, то была бы похожа на крошечную кукольную старушку. Вместо этого у неё желеобразная фигура, обычно заключённая в оранжевый полиэстровый чехол.

Она избегает баскетболистов. С высоты их роста она должна выглядеть, как баскетбольный мяч. У меня есть напарник по лабораторным, Дэвид Петракис. Входит в клан Кибергениев. Он может оказаться привлекательным, когда снимет скобки с зубов. Он настолько замечательный, что заставляет учителей нервничать.

Вы можете подумать, что такого парня, как он, часто бьют, но плохие парни не трогают его. Я должна разузнать его секрет. Дэвид в основном игнорирует меня, за исключением случая, когда я почти сломала трехсотдолларовый микроскоп, крутанув ручку не в ту сторону. Это был день, когда мисс Кин была одета в пурпурное платье с яркими голубыми розами. С ума сойти. Учителям нельзя позволять так меняться без какого-нибудь сигнала Раннего Тревожного Оповещения. Платье потрясает учеников. Целыми днями все могли говорить только об этом платье. С тех пор она его не надевала.

Ученик, деленный на замешательство, равняется алгебре

Я проскальзываю за свою парту в класс алгебры за десять минут до конца урока. Мистер Стетмен довольно долго наблюдает за моими опозданиями. Я вытаскиваю чистый лист бумаги и могу теперь переписать с доски задачи.

Я сажусь на задний ряд, где могу бдительно наблюдать за всеми так же хорошо, как и за событиями, происходящими на парковке. Я думаю о себе как о Системе Аварийной Сигнализации класса. Я планирую тренировки по катастрофам. Как бы мы убежали, если бы химическая лаборатория взорвалась? Что, если бы землетрясение задело центр Нью-Йорка? А если бы торнадо?

Невозможно сосредоточиться на алгебре. Не то чтобы я плохо разбиралась в математике. В прошлом году я сдала ее в числе лучших в классе — вот как я заставила отца заплатить за мой новый велик. В математике все просто, потому что здесь нет дискуссионного зала. Ответ верен или нет. Дайте мне лист с математическими задачками и я правильно решу 98 % из них.

Но я не могу заставить свою голову сосредоточиться на алгебре. Я знала, почему мне необходимо заучивать наизусть таблицы умножения. Понимание дробей, и десятичных, и процентов, и даже геометрии — это все было практичным. Вещи, которые я могу использовать в действительности. В этом так много смысла, я никогда не думала об этом. Я делала работу. Составляла почетный список.

Но алгебра? Каждый божий день кто-нибудь спрашивает мистера Стетмена, почему мы должны учить алгебру. Вы можете сказать ему это и тем самым сильно его задеть. Мистер Стетмен любит алгебру. Он поэтичен на этот счет, в отношении различного рода интегральных чисел. Он говорит об алгебре так, как некоторые парни говорят о своих автомобилях. Спросите его, почему алгебра, и он с энтузиазмом пустится рассказывать тысячу и одну историю, почему алгебра. Ни одна из них не имеет смысла.

Мистер Стетмен спрашивает, может ли кто-нибудь объяснить роль вангдидлера [2] в теории отрицательных частиц Хотчка[3].

У Хизер есть ответ. Она ошибается.

Стетмен пытается снова.

Я? Я с печальной улыбкой качаю головой. Не в этот раз, попытайтесь спросить меня снова лет через двадцать. Он вызывает меня к доске.

Мистер Стетмен:

— Кто хочет помочь Мелинде понять, каким образом мы работаем с этой задачей? Рэйчел? Прекрасно.

Моя голова разрывается от шума пожарных машин, покидающих станцию. Это настоящее бедствие. Рэйчел/Рашель, одетая в броский голландско-скандинавский костюм, загораживает доску. Она выглядит наполовину мило, наполовину изысканно. Ее взгляд, словно красный лазер, который прожигает мой лоб. Обычная одежда, которую я ношу, а-ля мусорный контейнер — вонючий серый свитер с высоким воротником и джинсы. Я только в данную минуту припоминаю, что мне нужно вымыть волосы.

Рот Рашель движется, и ее рука скользит по доске, рисуя забавные образы и числа. Я все время дергаю нижнюю губу в промежутке между зубами. Если я достаточно сильно постараюсь, то возможно, таким образом, смогу проглотить себя полностью. Мистер Стетмен что-то бубнит, а Рашель взволнованно моргает. Она слегка толкает меня локтем. Нам предложено сесть. Класс хихикает, пока мы возвращаемся на наши места. Я не достаточно упорно старалась, чтобы проглотить себя.

Мой мозг не считает, что нам нужно тратить хоть сколько-нибудь времени на алгебру. У нас есть и более подходящие вещи, чтобы о них думать. Это позор. Мистер Стетмен кажется хорошим парнем.

Хеллоуин

Мои родители заявляют, что я слишком взрослая, чтобы идти и играть в «Кошелек или жизнь». Я взволнована. В этом случае мне нет нужды признаваться, что никто не пригласил меня пойти с ними. Я не собираюсь говорить об этом маме и папе. Чтобы соблюсти приличия, я топаю в свою комнату и хлопаю дверью.

Я выглядываю в окно. Группа маленьких «существ» идет по дорожке. Пират, Динозавр, два Фейри и Невеста. Почему вы никогда не видите на Хеллоуин ребенка, одетого как жених? Их родители дружески разговаривают у обочины. Ночь опасна, родители необходимы — высокие привидения в хаки и пуховых куртках, слоняющиеся позади детей.

В дверь звонят. Мои родители спорят о том, кто из них ответит. Затем мама чертыхается и открывает дверь с пронзительным «Ооооу, кто у нас здесь?». Должно быть, она раздала только по одной маленькой плитке каждому существу, так как их «Спасибо» не звучит восторженно. Дети сокращают дорогу через двор к следующему дому, а их родители следуют за ними по улице.

В прошлом году наш клан полностью нарядился как ведьмы. Мы ходили домой к Иви, потому что у нее и её старшей сестры имелась сценическая косметика. Мы купили одежду и разорились на черные парики. Рэйчел и я выглядели лучше всех. Мы использовали деньги, которые заработали, нянчась с детьми, чтобы заплатить за колпаки в красную полоску. Мы зажигали. Это был необычайно теплый, озорной вечер. Мы не нуждались в теплом нижнем белье, а небо было чистым. Ветер поднимался вверх, сметая заволакивающие тучи с поверхности полной луны, которая висела в воздухе только для того, чтобы заставить нас почувствовать себя могущественными и сильными.

Мы неслись сквозь ночь, клан неприкосновенных ведьм. На какое-то мгновение я действительно вообразила, что мы можем накладывать заклятья, превращать людей в жаб, наказывать за злые дела и вознаграждать за добро. К концу вечера у нас были целые фунты конфет. Когда родители Иви отправились спать, мы зажгли в абсолютно темном доме свечи. В полночь мы поставили их перед старинным зеркалом, чтобы увидеть наше будущее. Я ничего не смогла увидеть.

В этом году Рашель собирается на вечеринку, проводимую семьей, в которой живет один из учеников по обмену. Я слышала, как она говорила об этом на алгебре. Я знаю, что не получу туда приглашения. С учетом моей репутации я была бы счастлива получить приглашение на собственные похороны. Хизер идет с кем-то из соседских малышей, так что ее мать может остаться дома.

Я приготовилась. Я отказываюсь проводить ночь, хандря, или слушая, как спорят родители. Я выбрала в библиотеке книгу, «Дракула» Брэма Стокера. Крутое имя. Я устраиваюсь в своем гнезде с пачкой конфет в форме кукурузных зерен и кровососущим монстром.

Имя имя имя

В пост-хэллоуинском исступлении вышло постановление школьного совета против нашего названия «Дьяволы». Теперь мы Мэрриуэзерские Тигры. Рев.

Экологический клуб планирует собрание, чтобы выразить протест против «деградации в вымирающий вид».

Это единственное, что обсуждает школа. Особенно во время занятий. Мистер Шея в стероидном приступе, он вопит о Мотивации и Самосознании, и о священном Школьном Духе. В этом курсе мы не доберемся даже до промышленной революции.

Я огребаю на испанском. «Линда» по-испански обозначает «симпатичная». Это классная шутка. Миссис Учительница Испанского называет мое имя. Некоторые начинают хохмить «No, Мелинда no es симпатичная».

Они зовут меня «Ме-не-симпатичная» все оставшееся время. Вот так начинают террористы, с таких вот безопасных забав. Интересно, слишком ли уж поздно перевестись на немецкий.

Я только что придумала великолепную идею, которая все объясняет. Когда я пошла на ту вечеринку, я была похищена инопланетянами. Они создали фальшивую Землю и фальшивую школу, чтобы изучать меня и мои реакции. Это конечно объясняет еду в кафетерии. Но все же не остальную чепуху. У инопланетян извращенное чувство юмора.

Марты

Хизер нашла себе клан — Марты[4]. Она новичок на испытательном сроке. У меня нет соображений, как она этого добилась. Подозреваю, что деньги сменили владельца. Это часть ее стратегии по завоеванию собственного места в школе. Я думала пристроиться вместе с ней. Но Марты!

Членство в этом клане обходится дорого; одежда должна быть единообразная, ярко выраженного стиля и соответствующая сезону. Для осени они предпочитают клетчатое в сочетании со свитерами фруктовых цветов, вроде абрикосового или красных яблок. Зима требует пестрых трикотажных свитеров, полосатых шерстяных брюк и рождественских украшений для волос. Они не сказали ей, что нужно купить для весны. Я даю прогноз, что это будут юбки с гусями и белые блузки с вышитыми на воротнике утками.

Я говорю Хизер, что она должна была бы выйти за установленные рамки и добавить небольшую подростковую нотку, с легкой иронической отсылкой к 1950-м годам, ну вы знаете — невинность и яблочный пирог. Она не думает, что лидеры клана, Мег-и-Эмили-и-Шевони, оценят иронию. Они слишком привержены правилам.

Марты великолепны в помощи. Название их группы возникло в честь кого-то из Библии (глава первоначального Клана Март стал миссионером в Лос-Анжелесе). Но сейчас они следуют за Другой Мартой, Святой Мартой Клеевого Пистолета, той леди, которая пишет книги о жизнерадостных украшениях. Очень по-коннектикутски, очень в духе частной школы. Марты энергично берутся за проекты и совершают добрые дела. Это идеальное занятие для Хизер. Она говорит, что они перевозят консервированную пищу, занимаются репетиторством с детьми в городе, проводят пешие марафоны, танцевальные марафоны и марафоны на креслах-качалках, чтобы собрать деньги, для не знаю чего. Они всегда Делают Приятные Вещи для учителей. Хохма.

Первый проект Хизер в Мартах — украсить комнату отдыха учителей к вечеринке Дня благодарения/собранию преподавателей. После испанского она ловит меня в углу и умоляет о помощи. Она думает, что Марты специально дали ей невыполнимое задание, чтобы избавиться от нее. Мне всегда было интересно, на что похожа комната персонала.

До вас доходит очень много слухов. Есть ли там койка для учителей, которым необходимо вздремнуть? Коробки салфеток для тех, у кого нервный срыв? Удобные кожаные кресла и личный дворецкий? Что насчет секретных документов, в которых они хранят все данные о детях?

Истина состоит в том, что это не более чем маленькая зеленая комната с грязными окнами и застарелым запахом сигарет, даже не смотря на то, что курение на территории школы под запретом уже много лет.

Потрепанный стол окружают металлические складные стулья. На одной стене висит доска объявлений, которая не очищалась с тех пор, как американцы ходили по луне. И я ищу, но не могу найти каких-либо секретных файлов. Они должны хранить их в кабинете директора.

В мои обязанности входит сделать главное, вышедшее из моды, украшение из вощеных кленовых листьев, желудей, ленты и мили тонкой проволоки. Хизер собирается накрывать на стол и вешать баннер. Она все болтает о своих занятиях, пока я порчу лист за красным листом. Я спрашиваю, можем ли мы поменяться до того, как я нанесу себе необратимое повреждение. Хизер осторожно выпутывает меня из проволоки. Она держит пучок листьев в одной руке, обхватывая проволокой стебли вокруг, — раз-два — прячет проволоку с лентой и склеенные желуди на место. Это жутко. Я тороплюсь закончить со столом.

Хизер:

— Что ты об этом думаешь?

Я:

— Ты гений украшения.

Хизер (закатив глаза):

— Нет, глупая. Что ты думаешь об этом? Обо мне? Ты можешь поверить, что они позволят мне вступить? Мег так мила со мной, она каждый вечер звонит мне просто поболтать.

Она обходит вокруг стола, выравнивая вилки, которые я только что разложила.

— Ты, наверное, подумаешь, что это нелепо, но в последний месяц я была так расстроена, что просила родителей, чтобы они отправили меня в пансион. Но теперь у меня есть друзья, и я знаю, как открыть мой шкафчик, и (она делает паузу и патетически вскидывает голову) это просто превосходно!

Я не должна выдавливать из себя ответ, потому что входят Мег-и-Эмили-и-Шевони, держа подносы с мини-кексами и яблочными дольками в шоколадной глазури. При виде меня Мег вздергивает бровь.

Я:

— Спасибо за домашнее задание, Хизер. Ты очень отзывчивая.

Я выскакиваю за дверь, оставляя ее открытой настежь, чтобы понаблюдать, что произойдет дальше. Хизер стоит в напряженном внимании, пока проверяется ее работа. Мег берет украшение с середины стола и рассматривает его со всех сторон.

Мег:

— Хорошая работа.

Хизер заливается румянцем.

Эмили:

— Кто была эта девочка?

Хизер:

— Это подруга. Она была первым человеком здесь, с которым я почувствовала себя как дома.

Шевони:

— Она ужасна. Что с ее губами? Они выглядят, словно она чем-то больна, или что-нибудь в этом роде.

Эмили протягивает свои часы (их ремешок сочетается с бантом в её волосах). Пять минут. Хизер должна уйти до того, как прибудут учителя. Часть прохождения испытания означает, что ей не разрешается принимать похвалу за свою работу.

Я прячусь в уборной до тех пор, пока не уезжает автобус Хизер. Соли в моих слезах нравится жалить мои губы. Я умываюсь над раковиной, пока на лице ничего не остается — ни глаз, ни носа, ни рта. Гладкое ничто.

Кошмар

В коридоре я вижу ОНО. ОНО идет в Мерриуэзер. ОНО прогуливается с Обри Чирлидершей. ОНО — мой кошмар, и я не могу проснуться. ОНО видит меня. ОНО улыбается и подмигивает. К счастью, мои губы сшиты вместе, иначе меня бы стошнило.

МОЙ ТАБЕЛЬ УСПЕВАЕМОСТИ:

Показная приветливость — В

Общественные науки — С

Испанский — С

ИЗО — А

Ланч — D

Страницы: «« « 12345678 » »»