Взорвать «Аврору» Бондаренко Вячеслав

– Хотите, прочту?

– Конечно.

  • Он сказал: «Прощайте, дорогая,
  • Может быть, я больше не приду».
  • По аллее я пошла, не зная:
  • В Летнем я саду или в аду.
  • Тихо, пусто. Заперты ворота.
  • Но зачем теперь идти домой?
  • Меж деревьев черных белый кто-то
  • Бродит, спотыкаясь, как слепой.
  • Вот подходит ближе. Встала рядом
  • Статуя, сверкая при луне,
  • На меня взглянула белым взглядом,
  • Голосом глухим сказала мне:
  • «Хочешь, поменяемся с тобою?
  • Каменное сердце не болит.
  • Каменной ты станешь, я – живою.
  • Встань сюда, возьми мой лук и щит».
  • «Хорошо, – согласно я сказала, —
  • Вот мое пальто и башмаки».
  • Статуя меня поцеловала,
  • Я взглянула в белые зрачки.
  • Губы шевелиться перестали
  • И в груди не слышен теплый стук.
  • Я стою на белом пьедестале,
  • Щит в руках и за плечами лук.
  • Утро… С молоком проходят бабы,
  • Дети и чиновники спешат,
  • Звон трамваев, дождь и ветер слабый,
  • И такой обычный Петроград.
  • Господи! И вдруг мне стало ясно:
  • Мне любимого не разлюбить,
  • Каменною стала я напрасно,
  • Камень будет дольше тела жить.
  • А она уходит, напевая,
  • В рыжем клетчатом пальто моем.
  • Я стою холодная, нагая,
  • Под осенним ветром и дождем.

– Вы сказали, что перестали читать стихи, – помолчав, продолжала Елена. – У вас нет времени на них?

– И времени, и сил. Иногда в порту так руками намашешься, что потом разогнуться трудно. Тут уже не до стихов…

– «Есть одна конторка на Васильевском острове»? – лукаво спросила девушка.

Владимир мысленно проклял себя.

– Ну да… там же гавань.

– В которой вы работаете грузчиком… – Елена взяла в свою руку его натруженную ладонь, взглянула на следы мозолей, провела по ним пальцем. – Я заметила это, еще когда мы танцевали. Как это печально.

Сабуров отнял у нее руку.

– Странно, вы… вы сначала произвели на меня такое впечатление…

– Какое? – Елена грустно усмехнулась. – Девочка для развлечения бывшего штабс-капитана Епишина и не только его одного?

– Да нет, что вы… – смутился он.

– Ну а какой еще быть, когда все прежнее исчезло? – устало проговорила Елена. – Все хотят строить новый мир, а я не хочу. Мне было прекрасно в старом мире.

– Ваши родители…

– Их нет. Помните, когда Канегисер убил Урицкого? Мне было тогда шестнадцать. Тогда ЧК взяла заложников, много заложников… Родители собирались уезжать в Финляндию, но не успели.

Владимир отлично помнил эти сентябрьские дни восемнадцатого. Тогда Петроград был перетряхнут чекистами от фундаментов до чердаков, и он уцелел буквально чудом.

– Мне очень жаль, – глухо сказал Сабуров. – Простите.

– За что? – Елена нервно передернула плечами. Ее речь становилась все более путаной и рваной, язык заплетался. – Это вы простите, я ничего не делаю, я просто птичка на глупой ветке… есть такая песня у этой идиотки Лизы Рихтер. А вы – вы молодец. Приехали сюда, что-то делаете… Впрочем, ненадолго…

– Что ненадолго? – не понял Владимир.

– Да потому что вас скоро возьмут. Они тут всех берут, без разбора. Вот Борюсик как-то еще держится. Хотя, думаю, его используют ради приманки, зачем-то он им еще нужен…

Владимир остановился, взглянул в глаза Елены. Увидел расширившиеся, помутневшие зрачки.

– Елена, вам плохо?

– Да, конечно, плохо, – равнодушно проговорила она. – Всем сейчас плохо. Особенно если вместо кокса дают такой вот бодяжный страх… они, наверное, даже мела туда добавили, гады. Что? – спросила она деревянным голосом.

– Ничего. Куда вас отвести?

– Отвезите меня… – Елена задумалась. – Знаете, в детстве, в гимназии, все это учишь, учишь, красивые названия, география, Портофино, Сан-Себастьян, а сейчас… Господи, да есть ли оно, Портофино это?.. – Она поникла головой, взглянула исподлобья, виновато. – Ради Бога, простите меня. Накатило. Сейчас отпустит.

Он неловко обнял девушку, гладя ее по голове. Хлюпая носом, Елена пробормотала:

– А вы мне обещали про барышню рассказать.

– Про какую барышню?

– Которую вы ищете и не можете найти.

К вечеру на Главпочтамте стало несколько посвободнее. Все, кто считал необходимым поздравить родных и близких с завтрашним праздником, уже сделали это, и у окошек стояли только те, кто заскочил на почту после работы. На лицах людей лежала тяжелая, как грим, печать дневной усталости. Работницы почтамта тоже двигались медленно, словно через силу.

К окошку, где выдавались телеграммы до востребования, подошел усатый мужчина лет тридцати в сером пальтишке и кепке. Сидевшая на выдаче заведующая устало взглянула на него.

– Посмотрите Сазонову, пожалуйста, – попросил мужчина, протягивая удостоверение личности.

«Сазонов! – фамилия эхом отозвалась в голове заведующей. – Сазонов!» Она вдруг почувствовала страшную слабость во всем теле. Это о нем просил сообщить в ОГПУ тот чекист, который приходил днем…

Боясь взглянуть на Сазонова, заведующая машинально отыскала среди телеграмм утреннюю, предназначенную ему. Мужчина пробежал текст глазами, нахмурился и, как показалось заведующей, даже губу закусил от досады. А потом попросил бланк международной телеграммы.

«Шпион! – Ноги заведующей окончательно ослабели. – Куда бежать-то, господи?» Она много читала в газетах о том, что международная буржуазия готовит интервенцию против СССР и с этой целью вербует наших граждан и засылает бывших белогвардейцев через границу. Но когда увидела такого вот завербованного перед собой, невольно растерялась.

Она жестом подозвала к себе помощницу и, склонясь к ее уху, шепнула:

– Нюра, давай за милицией.

– Зачем? – оторопела Нюра.

– Давай, я тебе сказала!.. Быстро!

Помощница боязливо оглянулась по сторонам и зашагала к выходу. Милицейский пост был совсем рядом, так что теперь нужно было задержать шпиона до прибытия властей.

Впрочем, загадочный Сазонов явно не торопился и не боялся быть разоблаченным. Он неспешно заполнил бланк телеграммы, аккуратно промокнул чернила и снова встал в очередь, которая успела вытянуться к окошку. «Ишь ты, культурный гад, – с ненавистью подумала заведующая, – не толкается, не лезет без очереди… Не хочет внимания привлекать, наверное». Впрочем, даже при большом желании распознать в Сазонове шпиона было бы нелегко. Мужчина как мужчина, высокий, с русыми усами… Увидишь – пройдешь мимо.

Наконец Сазонов протянул телеграмму в окошко. Заведующая пробежала глазами написанный текст: «Володя задержался не зависящим от него обстоятельствам приехал благополучно Сазонов». Адрес был тот же, что и в телеграмме, которую он отправил в девять утра – Латвия, Рига, Главпочтамт, до востребования, Брюннеру А.К.

– Пять рублей пятнадцать копеек с вас, – сказала заведующая и тут же со вздохом облегчения увидела Нюру, решительно шедшую к окошку в сопровождении рослого милиционера в черной шинели.

– Вот этот, товарищ милиционер! – закричала она, привставая за конторкой и тыча пальцем в Сазонова. – Держите его, а то уйдет!

Очередь шарахнулась в сторону. Люди, стоявшие к другим окошкам, наоборот, с интересом потянулись к месту происшествия. Сазонов, явно не ожидавший такого оборота, растерянно оглядывался.

– А в чем дело, гражданка? – поинтересовался он наконец.

– Сейчас тебе разъяснят, в чем дело! – продолжала ликовать заведующая. – Товарищ милиционер, направьте его в областное отделение ОГПУ! Он тут шпионские телеграммы посылает!

Сазонов как-то нехорошо хмыкнул. А милиционер, козырнув ему, вежливо произнес:

– Предъявите ваши документы, гражданин.

Мужчина не торопясь полез во внутренний карман пальто, и заведующая напряглась, ожидая, что сейчас он достанет браунинг и откроет стрельбу, спасая свою шпионскую шкуру. Но вместо браунинга Сазонов извлек маленькую красную книжечку, раскрыл ее и поднял на уровень глаз милиционера. Тот ознакомился с документом и… четко откозырял Сазонову.

– Стыдитесь, гражданка! – внушительно произнес милиционер, обращаясь к заведующей. – Панику поднимаете из-за пустяков, да еще и клеветой на людей занимаетесь! И вам, гражданка, должно быть стыдно, – кивнул он обомлевшей Нюре. – Дергаете меня без надобности с поста!

– Так он же… он же… – только и смогла вымолвить потрясенная заведующая.

– Что «он же»? – грубо передразнил милиционер. – Товарищ находится на задании, выполняет оперативную надобность! А вы ему, между прочим, препятствуете! Знаете, что бывает за вмешательство в работу органов госбезопасности?

Заведующая мешком плюхнулась обратно на стул. А милиционер еще раз козырнул Сазонову:

– Простите за беспокойство, товарищ.

– Ничего страшного, – улыбнулся тот и, повернувшись к заведующей, придвинул к ней заполненный телеграфный бланк: – Вы бы телеграмму мою отправили, гражданка…

У дверей одного из вагонов спецпоезда напряженно застыл начальник охраны. К нему неторопливо направлялись Сталин и Ворошилов. Оба были в шинелях без знаков различия и суконных фуражках.

Козырнув, начальник охраны шагнул вперед:

– Товарищ Сталин, товарищ Ворошилов! Спецпоезд номер 1 маршрутом Москва – Ленинград к отправлению готов. Начальник охраны Щербатов.

Козырнув в ответ, Сталин негромко сказал:

– Давайте сигнал к отправлению.

– Слушаюсь!

Вожди не спеша зашли в вагон. Выждав некоторое время, начальник охраны махнул рукой. Паровоз дал сигнал и состав тихо тронулся с места.

Начальник охраны на ходу поднялся в вагон и захлопнул за собой дверь.

Каждому из вождей было отведено отдельное купе, равное по площади трем обычным. Но Сталин попросил Ворошилова пока побыть с ним.

– Давай выпьем чаю. Что-то голова разболелась некстати, – устало произнес Сталин, опускаясь на диван у вагонного окна.

– Хочешь, я позову обслугу, Коба? – обеспокоенно спросил Ворошилов. – Примешь порошок…

– Да не надо, – поморщился Сталин. – Сейчас пройдет.

Поезд набирал ход, колеса стучали на стрелках. Мимо окон ветер проносил рваные клочья паровозного дыма. В ожидании чая Сталин откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза и думал о событиях последних дней…

Они выдались для него очень насыщенными. Вчера, 5 ноября, он принимал большую делегацию иностранных рабочих, прибывшую в СССР на празднование юбилея революции, сегодня утром выступал с приветствием на торжественном заседании Моссовета. Принял председателя ОГПУ Менжинского, который в своем докладе недвусмысленно сообщил: на 7 ноября троцкистская оппозция в Москве и Ленинграде запланировала крупные провокации. Возможно даже, что они проведут свою демонстрацию под антипартийными лозунгами. Докладывая, Менжинский смотрел встревоженно, и это даже немного насмешило Сталина: «Волнуется», – подумал он, пряча в усы улыбку.

– То, что вы сообщаете мне о планах Троцкого и его приспешников заранее, – неторопливо ответил он шефу ОГПУ, – говорит о том, что вы основательно подготовились к встрече десятого юбилея революции. А вот о чем говорит то, что Троцкий и его приспешники запланировали на этот день какие-то выступления?

Менжинский молчал. Он догадывался, что Сталин сам хочет развить начатую им мысль.

– Это говорит о том, – после паузы наставительно произнес Сталин, – что Троцкий и его приспешники решили окончательно порвать не только с партией, но и с Советским режимом. И с этого момента мы вправе рассматривать их уже не как фракцию в нашей партии, а как антисоветскую подпольную организацию. Можем ли мы, большевики, примириться с существованием антисоветской подпольной организации в Советском Союзе? Нет, не можем.

Он снова помолчал и пристально взглянул на Менжинского – все ли он понял так, как надо? Менжинский поспешно склонил голову:

– Предлагаю немедленно арестовать Троцкого, товарищ Сталин.

Сталин покачал головой:

– Не нужно… Не нужно. – Он помолчал и неторопливо добавил: – Накануне юбилея революции это может вызвать нежелательную реакцию во всем мире. Незачем поднимать лишний шум вокруг фигуры этого фигляра.

И вот теперь он, Сталин, ехал в Ленинград, туда, где, по мнению главы ОГПУ, троцкистские выступления будут наиболее дерзкими и массовыми. Испытывал ли он при этом волнение?.. Конечно. Это было приятное волнение, которое всегда охватывало его перед схваткой с противником. Неуверенность?.. Это чувство было Сталину незнакомо в принципе. Неуверенные в себе в политику не идут…

В купе, коротко постучав, вошел молчаливый охранник, поставил на столик два стакана крепкого чаю с лимоном и вышел. Ворошилов, звеня ложечкой, обеспокоенно взглянул на попутчика:

– Ну как голова, Коба?

– Прошла, – весело сказал Сталин и взял стакан с чаем.

Парапет набережной 9 Января был ярко освещен фонарями. Ноябрьский ветер трепал большие красные флаги, поднятые по случаю завтрашнего праздника. Даша и Карпов, стоя рядом, молча смотрели на паровой катер, который шел от борта «Авроры» к причалу. Катер пришвартовался, и с него начали сходить на берег очередные экскурсанты. Один из них – щуплый парнишка с птичьим лицом, одетый в форму курсанта морского училища, – проходя мимо чекистов, разочарованно покрутил головой и пожал плечами.

– Сегодня утром Сабуров действительно напал на линейный патруль, – негромко сказал Карпов на ухо Даше, – а потом спрыгнул на ходу. Спасался от проверки документов. Потом его взяли на станции Ленинка, но по приказу местного начальства выпустили…

– Как это – выпустили? – недоуменно подняла брови девушка. – Кто именно выпустил?

– Местный начальник линейного отдела. Я думаю, что там старые офицерские связи, но это не важно, раскопаем… Важно то, что он не погиб, как тебе сказали. А очень даже благополучно прибыл в Ленинград.

– Почему же тогда он не появился? – зябко дернула плечами Даша. – За день прошло одиннадцать экскурсий, всего двести шестьдесят три человека… И еще сто сорок шесть хотели попасть, но не попали. Не было его тут, зуб даю!

– Ты никуда не отлучалась? – озабоченно поинтересовался Карпов.

– Нет. Или на корабле, или на набережной была.

– И я тут все время был, если не считать, что дважды в управление ездил. И ребята в голос говорят – чисто все…

Даша устало вздохнула.

– Ладно. Давай попробуем все спокойно обдумать.

Карпов извлек из кармана пальто пачку папирос «Сафо». Смешавшись с весело галдящими экскурсантами, они медленно пересекли набережную и пошли вдоль Зимнего дворца, тихо переговариваясь на ходу.

– Вариант первый, – начал Карпов. – Он смекнул, что сегодня «Аврора» будет под прикрытием. Постоял в сторонке, понаблюдал… И решил, что соваться на нее опасно. А завтра придет и рванет без подготовки.

– В какой еще «сторонке»? – возразила Скребцова. – Тут же все подходы были под колпаком. Никто нигде не стоял. Чердаки домов на набережной? Тоже исключено, тут все ведомственное, режимные объекты, охрана, чердаки под замком. Мост? На мосту сплошные наши были. На крышу Зимнего он, что ли, залез?.. А «без подготовки» – тоже на них не похоже никак. Вон, группа Ларионова три дня подряд местность разведывала, чтобы рвануть. Да и ежу ясно, что 7 ноября на «Аврору» мышь не проскочит.

– Хорошо. Вариант второй. Он передумал и решил рвануть на набережной…

– Смысл? – пожала плечами Даша. – Он же взрывает «Аврору», символ революции! Да еще вместе с вождями! Красиво же! А набережная… Ну что такое набережная?

Карпов с усмешкой крепко затянулся папиросой.

– Ну тогда вариант номер три. Он передумал взрывать. Испугался. И спокойненько возвращается к себе, куда там, в Эстонию или Финляндию…

– Тоже исключено.

– Почему?

Даша вздохнула.

– Потому что он не боится ничего, Женя. Не такой он, чтобы бояться. И не пришел он к «Авроре» по какой-то другой, неизвестной нам причине…

Карпов иронично хмыкнул, но промолчал.

Они подошли к одиноко стоявшему на краю Дворцовой площади, носившей после революции имя Урицкого, автомобилю – небольшому «Рено». Карпов распахнул дверцы, уселся за руль.

– Куда тебя? На службу?

– Сначала домой, – вздохнула Даша. – Переоденусь и двину докладывать.

Марсово поле было совершенно пустынным. Ветер пригибал невысокий кустарник и деревца парка, разбитого тут несколько лет назад. Владимир и Елена, шедшие наискось через площадь, ежились от холода.

– …А потом я пытался пробраться на Дон, – рассказывал Сабуров. – На станции Лиски меня расстреляли.

– Как – расстреляли? – остановилась Елена.

– Весьма обыкновенно, – улыбнулся Владимир. – Там ходили патрули и поезда обыскивали, искали офицеров. Раз лицо интеллигентное – значит, офицер… Таких набралось человек сто двадцать. Было бы меньше, порубили бы шашками, а так поставили под пулемет… Прямо на перроне, на глазах у пассажиров.

– Ужас… И вы?..

– И мне повезло. Я стоял в третьем ряду. Только ранило. Ночью уполз… ну, это долгая история… В общем, вернулся в Питер, а потом, когда уже была Северо-Западная армия, подался туда. Воевал. Потом Эстония, лагерь…

– Какой лагерь?

– Эстонский. Они к нам как к собакам относились. Вповалку, на железнодорожном полотне – офицеры, женщины, дети… В мороз… Тиф разыгрался…

– И Дашу с тех пор не видели?

– Нет, – покачал головой Владимир. – Ее уже тогда, в девятнадцатом, не было в Сабуровке. А сейчас ее брат сказал – в Питере… Правда, он пьян был, мог и чепуху молоть…

Они остановились перед прямоугольными каменными блоками, угрюмо и мрачно высившимися в центре огромной площади.

– А это что такое? – нахмурился Владимир.

– Памятник жертвам революции.

– Жертвам?

– Ну да, – пожала плечами Елена, – здесь же написано. Тут, кстати, Урицкий похоронен, из-за которого погибли мои…

Сабуров неожиданно рассмеялся.

– Вот идиоты. Сами не знают, что пишут. Имели в виду, конечно, героев, а памятник соорудили жертвам…

Елена молча перевела взгляд на памятник, вздохнула.

– Ну… тут же похоронены и полицейские, жандармы, которые в феврале семнадцатого защищали старый режим… Так что жертвы здесь тоже есть. – Она зябко передернула плечами, взглянула на Владимира. – Знаете что… Я постараюсь помочь вам.

Владимир удивленно пожал плечами:

– Как? Да и зачем, Лена? Не нужно. В конце концов, я ведь здесь не за этим…

– А зачем?

Он пристально посмотрел на нее, потом взглянул на часы.

– Наверное, там уже чисто… Пойдемте.

Его расчет оказался верным, на набережной 9 Января уже никого не было. Время было позднее, к ночи похолодало, и зеваки постепенно разошлись. Сабуров пристально оглядел местность, но чекистских «топтунов» тоже не было видно – наверное, наблюдение за крейсером сняли. Резко, сухо щелкая, трепетали на ветру красные флаги. Ярко освещенная тень «Авроры» лежала на черной, ледяной даже с виду воде Невы.

– Ну и что? – пожала плечами Елена, ежась от ветра. – Вы мне «Аврору» хотели показать?

– Да, – медленно произнес Владимир, не отрывая глаз от крейсера. – Я должен ее взорвать…

Елена ничем не выказала своего удивления. Просто пожала плечами.

– Зачем?

– Как символ…

Она снова пожала плечами, поглубже засунула руки в карманы пальто.

– Глупо.

– Возможно, – тихо сказал Сабуров.

Оба умолкли, глядя на корабль.

– Любуетесь, молодые люди? – прозвучал за их спинами высокий, ироничный голос.

Владимир и Елена резко обернулись. Перед ними стоял высокий, с военной выправкой полуседой мужчина лет пятидесяти, в длинном пальто-реглан и шляпе. Откуда он появился, Бог его знает. Сабуров нервно усмехнулся, шагнул к нему:

– А-а, так вот вы какой… Ждете меня тут, да?

Мужчина непонимающе поднял брови:

– В каком смысле – жду?

– Ну, вы же будете меня, что называется, брать на месте? Это же Захаров придумал – отпустить меня и проследить, куда я направлюсь дальше? – Он резко крутанулся к девушке: – И вы вместе с ним?

– Владимир, опомнитесь, – быстро и тихо сказала Елена.

Мужчина улыбнулся.

– Вы меня с кем-то спутали, наверное… Я не из милиции.

– Ну да, – кивнул Сабуров, – ГПУ – не милиция.

– Ну, куда-куда, а вот в ГПУ меня не взяли бы, даже если бы я и захотел, – рассмеялся незнакомец. – Там такие, как я, не нужны.

– Какие?

– Бывшие офицеры царского флота. Я служил на «Авроре». Мичманом.

Повисла неловкая пауза. Владимир почему-то спросил:

– Давно?

– Давно. И давно ее не видел…

Полуседой мужчина подошел к парапету, не обращая внимания на собеседников, положил руки на холодный гранит.

– Какой корабль… – медленно, с болью произнес он. – И что они сделали с ним. Символ переворота…

Он замолчал, потом так же медленно, не глядя на молодых людей, продолжил:

– Знаете, в восемнадцатом мы хотели взорвать ее… Я, лейтенант Овсянников, кавторанг Бутримович… еще несколько офицеров. Просто не было сил смотреть на то, как она… – Мужчина умолк, вцепившись худыми пальцами в парапет.

Потрясенные Владимир и Елена переглянулись.

– Вас… не поймали? – почти шепотом спросила девушка.

Мужчина перевел на молодых людей остановившийся взгляд прозрачно-синих глаз.

– Всех поймали. Кроме меня. Меня тогда как раз мобилизовали на Красный флот. А сейчас… сейчас я думаю – слава Богу, что у нас ничего не получилось. «Аврора» ни в чем не виновата. А вот люди, сделавшие из боевого крейсера безбожную икону…

– Можно вопрос? – неожиданно прервал его Владимир. – Почему вы так откровенны? Где гарантии, что я не сообщу о вас в ГПУ?

Бывший моряк тихо рассмеялся.

– Да ведь вы сами его опасаетесь, юноша. А кроме того… у меня, видите ли, рак. Осталось не много. И мне в некотором смысле на все плевать. Извините за такой грустный финал разговора. Спокойной ночи, молодые люди. С завтрашним праздником я вас не поздравляю…

Он приподнял шляпу и медленно двинулся в сторону Зимнего дворца. Владимир быстро обвел взглядом набережную, но она была по-прежнему пустынна. Елена смотрела на Сабурова пристально.

– Вы не верите ему? – тихо спросила она.

– Теперь – верю…

– А мне?

Владимир молчал на какую-то долю секунды дольше, чем нужно. Елена отвернулась от него и быстрым шагом пошла прочь.

– Лена! – крикнул он. – Лена, постойте! Я не хотел вас обидеть!

Вместо ответа она перешла на бег. Отчетливо щелкали каблучки в надвигавшейся на Ленинград ночи.

Небольшой «Рено» притормозил на 5-й линии Васильевского острова, у пятиэтажки в стиле «модерн», в которой жила Даша. Карпов предупредительно встал из-за руля, открыл дверцу, помог коллеге выйти. Девушка устало улыбнулась.

– Ну и церемонии…

– Никогда не знал, что вежливость – это недостаток для чекиста, – весело отозвался Карпов.

– Спасибо. Завтра трудный день. Пока.

– Пока.

Даша направилась к парадному. Внезапно Карпов окликнул ее.

– Даша!

– Что?

– С наступающим тебя, – произнес он после паузы.

– Тебя тоже, – с улыбкой отозвалась Скребцова.

Убедившись в том, что она вошла в подъезд, Карпов вернулся в машину, сел за руль и некоторое время сидел молча, приходя в себя. День и в самом деле выдался хоть куда…

Войдя в свою маленькую опрятную комнатку, Даша подошла к висевшему на стене запыленному зеркалу. В нем отразилась до предела утомленная женщина с воспаленными красными глазами. За время дежурства на набережной она не позволила себе ни разу отлучиться с места. Даже обедать ходила на «Аврору» – по приказу командира крейсера ей подавали обед со стола комсостава.

Не раздеваясь, девушка тяжело опустилась на постель, взяла с нее картонную папку. Вынула фотографию Владимира. На ней он был такой же, как в 1918-м – если бы не седая прядь, появившаяся на виске, да не угрюмые морщины, залегшие у губ.

В маленькой прокуренной комнатке под большим портретом Ленина и новеньким плакатом «Социалистическое Отечество в опасности!» сидел хмурый комиссар в черной кожанке. Шевеля губами, он читал про себя Дашино заявление. Сама она, спрятав за спиной руки, стояла перед ним навытяжку.

– Значит ты, товарищ… – комиссар заглянул в бумагу, – Скребцова Дарья Павловна, 1900 года рождения, русская, из крестьян, уроженка Сабуровки, грамотная, хочешь вступить в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, с тем чтобы… – он еще раз заглянул в бумагу, – …чтобы бить ненавистное офицерье?

– Да, товарищ комиссар, – коротко кивнула она.

– Ух ты, – ухмыльнулся тот. – А чем же тебе офицерье-то так не угодило, товарищ Скребцова? В нижних чинах ты не успела вроде как походить… Насолил тебе, что ли, поручик какой? Завалил на сеновал, а потом не женился, а?

Она почувствовала, что щеки полыхнули пламенем. Даша потупилась. Комиссар рассмеялся.

– Ну ладно, Дарья Павловна… Даша то есть. Вот ведь какое дело… В рядовых бойцах Красной Армии сейчас недостатка нету. А вот сотрудники в Петроградскую Чрезвычайную Комиссию требуются. В том числе и барышни, тем более грамотные. Как бы ты отнеслась к такому предложению?

– Я белых мечтаю бить, товарищ комиссар, – тихо произнесла девушка.

– Так ведь на фронте белые, товарищ Скребцова, они далеко от тебя. Разве что пулей их догонишь. А в ЧК – вот они, рядом… Бей сколько хочешь. И офицеров там без счета. Ну так что скажешь?

И что бы ей сказать тогда «нет»… Не сказала. Внутри нее тогда все словно заледенело. Любые слова – обида, ненависть, жажда мести, разочарование – не подходили для того, чтобы описать ее чувства.

Она отбросила фотографию Владимира и наконец разрыдалась. Кто знал, чего стоило ей сдерживать эти слезы целые сутки?.. Она и ненавидела Владимира сейчас так, как, может быть, не ненавидела его тогда, в восемнадцатом, когда он бросил ее и когда она в отчаянии кинулась на службу в ЧК, и любила его так, как никогда не любила…

Старые ходики на стене гулко отбили одиннадцать. Даша через силу поднялась, вытерла слезы и подошла к платяному шкафу. Вынула оттуда гимнастерку, форменную юбку, сапоги, портупею с оружием. Опустившись на табурет, несколько минут тупо смотрела на все это. Вынула из кобуры новенький, глянцевито блестевший наган, повертела в рукав. И только внезапная мысль о том, что выстрел может разбудить спящего соседа дядю Мишу, остановила ее.

Около одиннадцати Владимир, уставший искать Елену и смирившийся с тем, что теперь она исчезла уже насовсем, оказался на Университетской набережной. Ноги сами принесли его туда. Любимое место влюбленных парочек теперь, в стылый ноябрьский вечер, было пустынным, никто не объяснялся в своих чувствах в тени огромных сфинксов, привезенных когда-то из Египта. И сами они, равнодушные к людским бедам и радостям, сидели на каменных пьедесталах, испещренных иероглифами, молча и мудро, как и подобает свидетелям вечности.

Сабуров устало спустился по истертым каменным ступеням лестницы вниз. Поискал глазами свою любимую каменную скамью, подлокотником для которой служил медный грифон, но увы – никаких грифонов там не оказалось. Видимо, их сдали на металл в голодные годы Гражданской.

Страницы: «« ... 56789101112 »»

Читать бесплатно другие книги:

Когда под рукой телефон, а за углом аптека, бороться с недугом просто. Иное дело в дороге, в глуши, ...
Вы хотите научиться готовить, но совсем не знаете, с чего начать? А может быть, вы пригласили друзей...
Рассказ из цикла «Невероятно Жуткие Сказки»....
Китов нельзя убивать. Но иногда приходится....