Клятва француза Макинтош Фиона
– Ничего страшного, дети легко адаптируются. Он и так наполовину француз.
– И немец, – резко напомнил Люк.
– Прекрати! – сказала Лизетта, укоризненно глядя на мужа.
Он сокрушенно кивнул, не в силах сдержать обуревающие его чувства.
– Послушай, сейчас есть хорошие психологи, – начала Лизетта. – Тебе не помешает совет специалиста…
– У меня с головой все в порядке, посторонним там делать нечего.
– Согласна, – кивнула Лизетта. – Но тебе же плохо!
– А кому сейчас хорошо? – огрызнулся Люк. – Война только что окончилась, столько горя…
– Видишь ли, все стараются с оптимизмом смотреть в будущее, а ты как будто упиваешься своими несчастьями.
– По-твоему, я упиваюсь?
– С утра до вечера, – печально, с укоризной улыбнулась Лизетта. – И с вечера до утра. Ты запрещаешь себе радоваться жизни.
«Запрещаю себе радоваться жизни…» – повторил Люк про себя и внезапно понял, что жена права. Его тоска, его невыполненные обещания тяжким гнетом давили на близких ему людей. Так дальше жить нельзя. Гарри растет, ему нужен отцовский пример. Что ж, переживания переживаниями, но надо что-то предпринять. Люк еще раз взглянул на солнце, встающее над морем. Вдали, у края утеса, на фоне безбрежного водного простора, виднелся чей-то силуэт. Незнакомый мужчина, без пальто и без шарфа, склонился над обрывом, словно высматривая что-то на берегу. Зачем он холодным апрельским утром отправился на прогулку так легко одетым?
«Замерзнет до смерти», – подумал Люк и неожиданно сообразил, что незнакомец и впрямь собирается прыгнуть с обрыва. Люк резко свистнул, стараясь привлечь внимание мужчины, замахал руками и со всех ног бросился ему наперерез. Психологи вряд ли одобрили бы его поступок, но Люк слишком часто боролся с желанием покончить с жизнью и догадывался, что сейчас происходило в душе неизвестного.
– Не подходи! – крикнул незнакомец.
– Погоди! – воскликнул Люк, остановился в нескольких шагах от края обрыва, согнулся пополам и тяжело задышал, словно обессилев. На самом деле он старался выиграть время и украдкой рассматривал неизвестного: невысокий, лет тридцати, смуглолицый, с аккуратной короткой стрижкой, в отглаженной белой рубашке и с тщательно повязанным галстуком. На земле неподалеку валялась трость. В глазах мужчины стояли слезы, кончик носа покраснел от холода.
– Оставь меня в покое! – сказал незнакомец.
– Меня зовут Люк.
– Ну и что?
– А тебя как?
– Не скажу.
– Это ты зря. Тебе не помешает представиться.
– Это еще зачем?
– Чтобы я мог назвать твое имя полицейским, когда они приедут выяснять, чьи мозги размазаны внизу по скалам.
– Заткнись! – испуганно воскликнул незнакомец.
Люк скорчил презрительную гримасу и замахал руками, осторожно приближаясь к мужчине.
– Ну, попробуй меня заткнуть! – предложил он.
– Тебя заткнешь, ты вон какой здоровый.
– А ты еще и калека, – заметил Люк, кивая на трость.
– Сволочь! – выкрикнул мужчина.
– Ага, сволочь. Французская сволочь, если на то пошло, – издевательски уточнил Люк.
– Я так и знал, что ты иностранец.
– Неужели? А что, англичанин бы прошел мимо? Из вежливости?
– Да!
– Ошибаешься, не из вежливости, а потому, что струсил бы и решил не вмешиваться. Все вы трусы, – язвительно произнес Люк и незаметно сделал еще один шаг к мужчине.
– Трусы, говоришь? – разгневанно переспросил незнакомец. – Мы фашистам ключи от Лондона не вручали. Это вы, лягушатники, с распахнутыми объятьями встретили Гитлера, а потом сидели и ждали, пока англичане вас спасут.
Люк, не обращая внимания на оскорбление, внезапно опустился на землю, будто в изнеможении. Он вздохнул и полез в карман за сигаретами. Сам он не курил, но, на всякий случай, носил пачку с собой – так было легче общаться.
– Закурим?
Незнакомец неуверенно кивнул. Люк бросил ему пачку и коробок спичек, одновременно придвинувшись чуть поближе. Мужчина медленно затянулся, дрожа от холода, и произнес:
– Меня зовут Эдди. Ну, Эдвард.
– Почему?
– Потому что так мама назвала, – удивленно пояснил Эдди.
– Нет, почему ты решил покончить с жизнью? – улыбнулся Люк.
Эдди ошарашенно взглянул на собеседника и промолчал.
– Ну, ты же собирался? – уточнил Люк, старательно упирая на прошедшее время.
Эдди кивнул и снова затянулся сигаретой.
– Понимаешь, жена и сын погибли во время бомбежки. Мы жили в Ист-Энде, Вера служила секретаршей в военном ведомстве. Очень ответственная была, моя Вера, ни дня не пропускала. Теща с нами жила, за внуком присматривала. Мы его Гарольдом назвали, в честь моего отца, который погиб на фронте в Первую мировую.
Люк вздрогнул, услышав имя сына. Запахи моря внезапно стали едкими и раздражительными, дымок сигареты завонял мерзкой горечью.
– У Веры был выходной, – задумчиво продолжил Эдди, не замечая напряженного взгляда Люка. – Сосед рассказывал, что они всей семьей в зоопарк собирались, но Гарри приболел, и они остались дома… И погибли. Все трое. Прямое попадание. Соседская семья тоже… – Эдди безрадостно рассмеялся. – А меня на фронте ранило, вот, нога теперь ни к черту. – Он схватил трость и с силой швырнул ее с обрыва. Трость гулко ударилась о валуны на берегу. – Я как домой вернулся, места себе не находил, без Веры-то. А сына я и не видел, ему всего шесть месяцев было. Их всех разорвало на куски, хоронить нечего. Даже на могилку не прийти. Сгинули все, словно их и не было никогда. – Эдди сдавленно всхлипнул.
Люк придвинулся к нему, обнял за плечи и дождался, пока рыдания стихнут.
– Как мне без них жить? – горестно спросил Эдди.
– Думаешь, Вера похвалила бы тебя за такой поступок? Ну, если бы ты с обрыва сиганул? Ты же сам говорил, она была ответственная, работу свою любила, ни дня не пропускала, несмотря на бомбежки. А знаешь почему? Она верила, что помогает тебе воевать, пусть даже самую малость, но помогает. Хотела, чтобы ты с фронта вернулся цел и невредим.
– Цел и невредим? Мне в госпиталь телеграмму прислали, налили стакан бренди и комиссовали по состоянию здоровья, вот и все.
– Но ты вернулся. Остался в живых. Вера только об этом и мечтала. А ты вон что задумал… Ты ведь на фронте выжил, под бомбами, под пулями!
– Ну, одна пуля меня все-таки нашла… – грустно заметил Эдди.
– Подумаешь, нога! Зато ты героем вернулся. Вы с Верой вместе за мир сражались, ради нее ты обязан жить. Работы кругом хватает. Главное – прости себя за то, что выжил, и прости Веру с Гарри за то, что они погибли, – рассудительно произнес Люк, внутренне укоряя себя за лицемерие.
– У меня сил нет, – всхлипнул Эдди.
– Не переживай, силы найдутся. Вспомни о тех, кто не вернулся с войны. Живи за них. Они свою жизнь ради этого отдали. – Совет прозвучал резонно, но сам Люк не мог ему последовать.
– Тебя послушать, так и впрямь выходит, что с жизнью расставаться – трусливый поступок, – заметил Эдди.
– Трусливый и есть. Для того чтобы жить, нужна смелость.
– Да? А я думал, ты сюда за тем же пришел.
– Правда? – ошеломленно спросил Люк.
Эдди пожал плечами.
– Нет, – твердо ответил Люк, чувствуя, как кожа покрывается мурашками. Неужели со стороны он выглядит таким же подавленным, как Эдди? – Нет, что ты! Просто я люблю одиночество.
– Ты не женат?
– Женат, – смущенно признал Люк. – И сын есть.
– Так какого черта ты здесь сидишь? Шел бы домой!
– Ну, я как раз собирался… – потупился Люк.
– Иди уже, – сказал Эдди. – Не волнуйся, я ничего такого не сделаю. – Он неловко поднялся на ноги и протянул Люку руку. – Пойду в паб, выпью рюмочку, согреюсь.
Люк встал и пожал протянутую ладонь.
– Как же ты пойдешь, без трости?
– Ничего, как-нибудь доковыляю. Честное слово, с обрыва прыгать не стану.
– Слушай, а пошли к нам! Что тебе в пабе делать?
Эдди недоуменно взглянул на собеседника.
– Пойдем, накормим тебя вкусным обедом, у меня виски неплохой, жена тебе обрадуется, с моим сыном познакомишься…
– Да? Чтоб я о своих вспомнил? Еще больше расстроюсь, – горько заметил Эдди.
– Что ты! Наоборот, узнаешь, что тебя ждет. Вдобавок, от приглашения француза нельзя отказываться – примета плохая.
– Правда?
– Нет, конечно.
По губам Эдди скользнула тень улыбки.
– А жена не заругает?
– Лизетта? Наоборот, обрадуется, что я приятеля в гости привел.
– Ты ей не говори, как мы познакомились.
– Да уж не скажу.
– Только без трости я до вечера буду отсюда спускаться.
– Лезь ко мне на закорки, – предложил Люк, подставляя спину.
– Ты с ума сошел!
– Ничего подобного, я всю войну по горам раненых таскал. Давай, лезь! А то холодно, да и жена не любит, когда я задерживаюсь.
Эдди нерешительно поглядел на него, потом обхватил Люка за шею, и они направились вниз по склону. Люк шагал уверенно и быстро, радуясь напоминанию о том, как ему повезло в жизни.
На противоположной стороне пролива виднелся далекий берег Франции, и порыв ветра внезапно донес не запах водорослей и рыбы, а тонкий аромат дикой лаванды.
Глава 2
Лизетта стояла у окна, нетерпеливо ожидая возвращения мужа с вахты. Шесть недель назад он ненадолго заскочил домой и привел с собой Эдди. Новый приятель жил в Гастингсе, познакомились они на берегу: Эдди рыбачил, а Люка угораздило запутаться в снастях. Продрогшие до костей, они ввалились в дом и потребовали овсянки. За разговорами время пролетело незаметно. Эдди помог приготовить обед и, к восторгу Гарри, запускал воздушного змея на заднем дворе. Судя по всему, дружба с Эдди пошла Люку на пользу.
Лизетта надеялась, что муж вернется с маяка в хорошем настроении. Она вглядывалась в даль, высматривая знакомую фигуру Люка в темной форме смотрителя маяка, покрытой пятнами сажи и машинного масла. Люк пробудет дома целый месяц. Лизетта сделала генеральную уборку в доме и приготовила вкусный ужин. Ей очень хотелось порадовать мужа каким-нибудь прованским блюдом, но на юге Англии трудно было найти чеснок и базилик, поэтому она купила на купоны бычьих хвостов и приготовила домашнее жаркое с корнеплодами. К сожалению, в нем не хватало пряностей, но у Лизетты были и другие способы приукрасить скромную жизнь. Из маринованного морского укропа и корнишонов она приготовила вкусный салат, а на десерт испекла французский яблочный пирог с домашним джемом.
Она поглядела на крутую тропку, ведущую к берегу, где Люк любил стоять на высоком утесе, как романтический герой романа Эмили Бронте. В отличие от многих мужчин, он не посещал паб, а предпочитал пешие прогулки через скалистую пустошь. Путь от берега к дому был труден, особенно зимой, но французские партизаны недаром называли Люка лучшим проводником: он успешно вел отряды по самым непроходимым альпийским перевалам. Лизетта улыбнулась, вспомнив, как они с Люком скрывались в горах. Сейчас она вряд ли добровольно перенесла бы такие тяготы и лишения. Материнство изменило ее, придало жизни новый смысл.
Лизетта очень хотела еще одного ребенка, но не готова была растить его в одиночестве. Она собиралась поговорить с Люком о полноценной семейной жизни, однако эта тема требовала деликатного подхода.
Зима выдалась снежная, долгая, весна запаздывала, и Лизетта с нетерпением ждала наступления теплых солнечных дней. Несмотря на мирное время, политическая обстановка в Англии оставалась напряженной. Впрочем, ожидалось, что к концу года Черчилль станет премьер-министром, и ситуация изменится к лучшему.
Основные продукты питания все еще выдавали по карточкам, хотя нормирование понемногу отменяли, в свободной продаже появились консервированные фрукты и печенье, что несколько поднимало настроение. Лизетта привыкла жить скромно, но мечтала о том, чтобы Гарри рос, не ведая лишений, а с лица Люка не сходила радостная улыбка.
Муж по-прежнему что-то скрывал от Лизетты. Она подозревала, что именно эта тайна мешает ему наслаждаться жизнью. Тайна касалась происшествия в Л’Иль-сюр-ла-Сорг, была как-то связана с гестаповцем, фон Шлейгелем. Тот день стал роковым в судьбе Люка и Лизетты, но не объединил, а странным образом разделил их. Лизетта вспомнила, как ее стойкий, храбрый, несгибаемый муж сотрясался в безмолвных рыданиях. Люк наотрез отказался признаться ей в том, что произошло. Лизетта не настаивала, предпочитая забыть о прошлом. Ей хотелось только одного: создать прочную семью.
Люк предпочитал страдать в одиночестве, считая, что Лизетта не замечает его душевных мук. Похоже, он забыл, что интуиция и проницательность помогли его жене вести успешную агентурную деятельность на оккупированной территории Франции.
Лизетта вздохнула и проверила жаркое. Дом наполнили аппетитные ароматы.
В последние дни Гарри приболел, и Лизетта не без труда уложила его в постель: он надеялся первым встретить отца на пороге. Гарри был очень похож на Люка – копна золотистых волос, заразительный смех. Мальчик любил играть с отцом, и Лизетта надеялась, что сын поможет вернуть Люку веру в будущее и любовь к жизни. Ни у кого не оставалось сомнений в трагической судьбе приемной семьи Люка. Его родные, скорее всего, погибли в концентрационном лагере. Четыре года назад Нюрнбергский трибунал вынес смертные приговоры десяткам нацистских преступников, и весь мир узнал об ужасах фашистского режима и о массовом уничтожении людей в газовых камерах. Лизетта подозревала, что этой участи не избежали и сводные сестры Люка.
Она тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. Вдали показался знакомый силуэт: Люк уверенно взбирался по тропе, закинув на плечо вещмешок. Шесть ярко начищенных латунных пуговиц блестели на кителе, сверкала медная бляха на фуражке. Досужие соседки наверняка обсуждали странного француза, который зачем-то карабкался по крутым склонам, как ненормальный, тем не менее, при случае пытались с ним заигрывать.
Люк уже почти подошел к дому. Сердце Лизетты радостно забилось. Солнце клонилось к закату, но сумерки еще не наступили. В воздухе ощущалось приближение весны.
Предыдущие жильцы оставили в доме бойкого фокстерьера по кличке Малыш. Песик привязался к Люку, который любил обращаться к нему по-французски. Вот и сейчас, заслышав приближение хозяина, пес с заливистым лаем выскочил на порог.
Люк вошел в дом, вытер ноги о коврик у входа и опустил на пол вещмешок.
– Bonjour, mon ami, a va?[2]
Фокстерьер восторженно подскакивал у ног Люка и радостно повизгивал.
– По-английски, пожалуйста, – шутливо прикрикнула на мужа Лизетта, хлопоча у плиты.
Люк снял китель и фуражку, аккуратно повесил их на вешалку в прихожей и подошел к жене. Она улыбнулась и высыпала горох в кастрюлю кипящей воды. Люк ткнулся холодными губами в шею жены, защекотал колючей бородой.
– Малыш предпочитает общаться по-французски, – пробормотал он. – А у тебя как дела?
– Теперь прекрасно. Мне тебя очень не хватало. – Она обняла мужа и подставила ему губы для поцелуя.
Люк сжал ее в объятьях. Сердце Лизетты переполнилось любовью и нежностью к мужу. Она чуть отстранилась и шутливо потерла шею.
– Тебе не помешает побриться, – заметила она, снимая с него галстук.
Щеки Люка горели румянцем от прогулки по холоду, золотистые волосы растрепались. Даже после семи лет совместной жизни Лизетта по-прежнему страстно любила мужа. Он был в хорошем настроении, его не тяготили думы о прошлом. Она нежно поцеловала его и подумала, что сегодня ей не понадобится ночная рубашка. Люк заметил игривый огонек в глазах жены и вопросительно изогнул бровь.
– Не спеши, – хихикнула Лизетта и предупредила: – Сейчас Гарри проснется. Ему с утра нездоровилось.
Люк шутливо поморщился.
– Ох, как вкусно пахнет! – Он притянул ее к себе и жадно прошептал: – Но ты пахнешь вкуснее.
Лизетта поглядела на стенные часы и поспешно отстранилась.
– Иди переоденься и побудь с сыном, а я на стол накрою.
Она занялась жарким, сдерживая желание прильнуть к мужу и ни на секунду не расставаться с ним.
– А кофе какой ароматный! – крикнул Люк из комнаты, хотя пахло жутким цикорным напитком.
В небольшом домике легко было переговариваться, находясь в любой из четырех комнат, заставленных мебелью, что досталась Лизетте в наследство. Родители всегда мечтали поселиться в Суссексе, но автокатастрофа во Франции трагически оборвала их жизни. Характер двадцатилетней Лизетты сформировался под влиянием этой безвременной смерти: девушка стала независимой и самодостаточной и с необычайной серьезностью относилась к окружающему. Однако сейчас, после войны, ей хотелось радости и буйства красок, общения с друзьями и участия в жизни городка.
– Сегодня такой славный денек! – заметил Люк. – Вы гулять ходили?
– Да, ненадолго. Не хотелось держать Гарри на холоде. А еще я связалась с институтом и отправила в «Геральд» свою статью. И знаешь еще что?
Люк, одетый в домашнее, появился на пороге кухни.
– Qu’est… – начал он, но тут же перешел на английский. – Что?
– Мне предложили работу, – с гордостью заявила Лизетта. – В двух местах.
– Работу? – недоуменно переспросил он.
– Да, в ларьке на пристани, – кивнула она, протягивая мужу чашку цикорного кофе. Лизетта с опаской начала этот разговор, не зная, как Люк отреагирует на ее желание подыскать себе занятие. – Миссис Эванс ищет продавщицу на полставки. Наступают теплые деньки, посетителей будет больше. – Она заметила ошеломленное лицо мужа и торопливо добавила: – Хотя мне больше нравится работа официантки в отеле «Гранд». Мне все советуют туда обратиться, у меня же есть опыт работы в лондонской кофейне «Лайонс».
– А как же Гарри? – удивленно сказал Люк.
– Если устроюсь к миссис Эванс, то буду брать его с собой. А если возьмут в «Гранд», то найму няню. Миссис Динкворт с удовольствием за ним присмотрит. Вдобавок, через полгода Гарри пойдет в детский сад… Пей кофе, остынет.
– И что ты ей ответила? – поинтересовался Люк, не обращая внимания на предложенный кофе.
– Кому? Миссис Эванс? Ну, я ей сказала, что подумаю, но мне очень хочется согласиться… хотя бы на одно предложение.
– Хотя бы на одно? Зачем? – осторожно спросил он, желая избежать ссоры.
– Понимаешь, мне надо чем-то заняться, – объяснила Лизетта. – А то я здесь как будто взаперти.
– Взаперти… – задумчиво повторил Люк. – Ты чувствуешь себя узницей? А как же твои подруги? У тебя есть увлечения, ты в любительском театре собиралась играть… Да и вообще, ты – душа общества, – с завистью произнес он. – По-твоему, работа в кондитерской избавит тебя от воображаемого одиночества?
Лизетта огорченно вздохнула.
– Я не совсем понимаю, чем вызвано твое желание пойти работать, – продолжил Люк. – Ни одно из занятий не сравнится с агентурной деятельностью. Ты жаждешь приключений, но их не будет, – с шутливой укоризной заметил он.
– Нам нужны деньги, – возразила она, переходя к теме, знакомой каждой послевоенной английской семье.
– Неправда, – ответил он и уставился в окно.
– На родительские деньги мы долго не проживем…
– Вот только не попрекай меня своим наследством. Это твои деньги, трать их на себя и Гарри. Мне хватает, – с плохо скрытой обидой перебил он.
– Да, но все твои деньги остались в Провансе, – ответила Лизетта и тут же прикусила язык.
– Я не об этом. Моего заработка нам вполне хватает.
– Хватает, если переехать на остров Уайт.
– Там семьям смотрителей предоставляют жилье. Ты не захотела туда переселяться, значит, проживем здесь. Я не жалуюсь, наоборот, мне очень нравится, что вы с Гарри здесь, неподалеку. И это совершенно не означает, что тебе надо работать на пристани, где ошиваются всякие подозрительные типы… еще и моего сына брать с собой.
– Твоего сына? Я думала, он наш с тобой сын.
– Тем более стоит задуматься о его будущем. По-твоему, прибрежный ларек – подходящее место для ребенка?
– Нет, конечно. Понимаешь, у Гарри здесь нет друзей, а ему необходимо общение, иначе он вырастет замкнутым и нелюдимым, как…
– Как я? – прервал ее Люк.
– Нет, я хотела сказать, как мы с тобой. Жизнерадостными нас не назовешь.
– Ну, когда-то я был общительным…
– Ох, началось… – вздохнула Лизетта, догадываясь, что Люк воспринимает это как упрек. – Послушай, война окончилась. Забудь о прошлом. Я ведь о нем забыла!
– Ты не потеряла…
– Неправда! – раздраженно воскликнула она и заметила, как губы Люка искрвила презрительная усмешка.
– По-твоему, смерть немецкого полковника сравнима с гибелью моих сестер и родителей?
Лизетта отшатнулась, будто ее хлестнули по щеке.
– Не смей… – начала она, но слова не шли с языка.
Люк стремительно вышел из кухни. Входная дверь захлопнулась. Шум разбудил Гарри. Лизетта оперлась рукой о стол и разрыдалась. Как глупо! Несколько опрометчивых фраз разрушили мимолетное ощущение счастья… Она сама виновата: не надо было напоминать Люку о прошлом.
Маркус Килиан… Его тень незримо присутствовала в жизни Люка и Лизетты, хотя они все эти годы не упоминали о немецком полковнике. Лизетта старалась забыть о задании, полученном от Отдела специальных операций в 1942 году. От нее требовалось соблазнить и завербовать Килиана, но она не ожидала, что проникнется к нему глубоким чувством. Объяснить это было трудно, однако же Лизетта любила двоих мужчин одновременно: немцев Маркуса Килиана и Люка Равенсбурга. Впрочем, Люк считал себя французом, а еврейскую семью Боне – родными; о своем подлинном происхождении он узнал, когда ему исполнилось двадцать пять, за несколько месяцев до того, как Лизетту забросили во Францию. Он спас Лизетте жизнь. Лизетта спасла его. Посреди ужасов оккупации они полюбили друг друга.
Никто не мог предугадать, что Маркус Килиан, надменный немецкий полковник, откажется сотрудничать с британской разведкой. Никто не предполагал, что за холодным, презрительным фасадом скрывается нежная, ранимая душа истинного патриота. Он полюбил Лизетту, но не мог предать свою родину. В разведшколе Лизетту готовили к агентурной деятельности, ее чувства в расчет не принимались. Полковник вермахта покорил ее своим умом и очарованием… Лизетта всхлипнула. Она выбрала Люка, и теперь ему надо справиться со своей ревностью.
Гарри проковылял на кухню и обнял мать за ногу, не выпуская из рук любимой игрушки, плюшевого барашка. Гарри и барашек были неразлучны. Ах, если бы Люк никогда не разлучался с Лизеттой!
Она смахнула слезу и взъерошила золотистую шевелюру мальчика.
– Ты мой сладкий! – вздохнула она, взяла его на руки и уткнулась в теплую шейку.
– А папа дома? – спросил Гарри, зевая.
Лизетта замялась, но тут Малыш бросился к двери. На пороге стоял Люк. Лизетта вздрогнула от неожиданности: Люк с Килианом были очень похожи – ростом, фигурой, цветом глаз и волос, манерой держаться.
На лице Люка застыло виноватое выражение. На улице начался дождь, и мелкие капли сверкали в золотистых прядях и на красном свитере, связанном для Люка бабушкой Лизетты.
– Je suis trs, trs dsol[3], – прошептал он.
Она кивнула, понимая, что он искренне раскаивается в своих словах. Люк стремительно бросился к ней, крепко обнял и поцеловал, потом схватил в объятья сына.
– Пап, ты меня задушишь, – звонко расхохотался Гарри, ужом выскользнул из рук отца и поцеловал его. – А где мои сокровища?
– У меня в кармане, – ответил Люк и подмигнул сыну.
Гарри завизжал от восторга.
– Я не хочу, чтобы мы ссорились, – произнес Люк по-французски. – Нашей любви ничто не должно мешать, – повторял он, нежно целуя жену. – У меня есть ты и Гарри, все остальное не имеет значения. Прости, что я вспомнил его имя. Прости, что не сразу понял, обидел тебя. Прости, я не хотел причинить тебе боль. – Он разжал объятья.
Лизетта кивнула и подумала: «И все равно мне больно за тебя». Она знала, что Люку больше не с кем поделиться своими переживаниями. Англичане считали французов трусами, потому что Франция капитулировала, сдалась Германии. О храбрости и мужестве бойцов Сопротивления было известно немного. Люк завоевал симпатии жителей провинциального городка покладистостью и приятной внешностью, а еще тем, что был женат на англичанке. Однако если бы соседям стало известно, что Люк не француз, а немец, последствия были бы непредсказуемы, а Гарри наверняка заклеймили бы «нацистским отродьем». Никто из обитателей Истбурна не подозревал, что Люк, истинный французский патриот, доблестно сражался в отряде партизан-маки и не раз рисковал жизнью, помогая агентам британской разведки.
– Прости меня, – снова шепнул Люк.
Лизетта улыбнулась и, отстраняясь, ответила:
– Давай, показывай сыну сокровища.
Люк удержал ее за руку.
– Если хочешь, иди работать в «Гранд». Ты не должна чувствовать себя взаперти. Вдобавок, скоро распогодится, мы сможем поехать на пикник или еще куда-нибудь.
– Ах, на пикник! – радостно воскликнула Лизетта. – Здесь неподалеку есть роща, мы туда с родителями часто ездили… Тебе понравится, там такие поляны с колокольчиками…
Он поцеловал ей руку.
– Нет, мы устроим что-нибудь поинтереснее. Если найдешь, с кем оставить Гарри, съездим в Лондон.
– В Лондон?!
– Да, на Фестиваль Британии. Помнишь, ты говорила…
– Да, да, конечно! Ах, Люк, это замечательно! Сейчас туда специальные поезда ходят…
– Где мои сокровища?! – встрял Гарри в разговор родителей.
– Сейчас покажу, – ответил Люк, ушел с сыном в спальню и вытащил из кармана горсть гальки и ракушек с морского берега. – Вот, ты пока рассматривай, а я тебе про них все-все расскажу.
Гарри вскарабкался на кровать и стал аккуратно раскладывать камешки на подушке.
Люк повернулся к Лизетте:
– Мы поедем в Лондон, и я целый день буду тебя… завлекать?
– Развлекать, – с улыбкой поправила его Лизетта. – Ужин через десять минут.
Она накрыла на стол и тихонько подошла к двери в спальню сына, где Гарри перешептывался с отцом.
– …вот этот, серенький? – спросил Гарри, сидя на коленях у отца.
– А самый большой? Его называют суфле.
– Суфле? Это что?
– Вообще-то суфле означает «дыхание», но вот этот серенький камешек – застывший плевок великана.
Гарри удивленно ахнул. Лизетта подавила смешок. Отец с сыном обожали сочинять фантастические истории о сокровищах, найденных на берегу: о разноцветной гальке, об осколках стекла, обкатанных морем, о морских звездах, черепках и ракушках.
– А как зовут великана? – зачарованно спросил мальчик.
– М-м… Его зовут Орум, и у него есть целая армия гномов, которые повинуются его приказам и готовят ему гору еды. Вот и этот камешек – семечко огромного яблока. Великан яблоко сгрыз, а семечко выплюнул.
– Ой, – удивленно выдохнул Гарри. – А гномы его слушаются? Они же маленькие и быстро бегают, великан их не догонит.
– Верно, солнышко, – ответил Люк. – За гномами присматривают гоблины.
Читать бесплатно другие книги:
