Цирк в шкатулке Сабитова Дина

— Не, — ответил младший мальчик. — Туська — она ничего. Только маленькая очень. Три годика. А так хорошая. Смешная. Жалко, что болеет, конечно. Папаша у нее противный, но она же его любит, ты же понимаешь?

— Угу, — пробормотал Марик. Он не понимал.

Увидеть помощника начальника им не удалось. Горничная, услышав, что они пришли к хозяину, замахала руками:

— Не принимают! Никого не велено принимать! Идите, идите, не шумите тут! — И захлопнула перед их носами высокую резную дверь.

Сегодня с утра Казимира уже сбегала к директору, передала всем привет от него и сказала:

— Он спрашивает, не придумали ли мы номер, который дозволили бы смотреть принцессе? И еще, он просил не волноваться: надзиратель сказал ему, что дольше двух месяцев в тюрьме без суда никого не держат.

От слов «два месяца» все пришли в ужас.

Одна Шкатулка была спокойна.

— Вот уж не для того я пришла в цирк, чтоб он сразу же и закрылся. Сидим и киснем, какая в том польза? Я предлагаю вот что: разойдемся по своим углам и хорошо подумаем, что именно каждый из нас может изобразить во славу точных наук. А вечером соберемся и обсудим.

На том и порешили. Хоп повесил тринадцать колец на ветку каштана, Иогансон насыпал мышам крошек и почистил измученному кролику морковку, Флик и Фляк отложили штопку, вернувшаяся из парка Рио-Рита расседлала Душку.

А потом все с сосредоточенными лицами ушли думать.

Один Марик продолжал слоняться по поляне.

«Что бы мы делали без Эвы, — размышлял Марик. — Пока нет директора, все, даже Иогансон, растерялись. А она словно ничего не боится. И все так успокоились, по-моему, даже поверили, что с Эвой мы не пропадем. А там и директор вернется».

Глава четырнадцатая

Про то, как у Марика обнаружился цирковой талант, а Шкатулка открыла ему свою тайну

Мадемуазель Казимира уже в четвертый раз пересчитывала расходы и доходы.

Она сидела за маленьким столиком у окна своего фургончика, перед ней лежали ворохом корешки билетов, контрамарки, счета за овес и колесную мазь, налоговые счета, монетки с профилем короля и бумажные деньги с портретами королевского семейства. Казимира грустно щелкала костяшками счетов, перекладывала бумажки туда и сюда — росла то правая горка, то левая, столбик цифр на лежащем перед ней листочке становился все длиннее, Казимира писала, зачеркивала, снова писала и снова зачеркивала.

Украдкой Казимира смахивала набегавшие слезы. Она очень скучала по господину директору и все думала: «Как он там, в тюрьме, один-одинешенек?» Эти мысли мешали Казимире считать — и она уже пятый раз неверно поставила запятую. На неправильную запятую упала слеза, и запятая превратилась в маленькую синюю кляксу.

Казимира с досадой посмотрела на кляксу. Опять пересчитывать все заново!

Самое главное, что в конце всех расчетов ей надо было определить, какой налог они должны заплатить в городскую казну. С налогами шутки плохи — ошибешься на одну крохотную монетку, пусть даже она так мала, что королевский нос на ней не больше макового зерна, — и случатся ужасные последствия.

«За ограбление королевского банка, — грустно думала Казимира, переведя взгляд с кляксы на купающихся в пыли беззаботных воробьев, — падут на мою голову меньшие кары, чем за ошибку в налогах. А как тут разобраться — когда столько цифр, процентов и правил…» На минутку Казимира замечталась. Вот, к примеру, они с господином директором — знаменитые разбойники. В черных бархатных масках они врываются в банк и кричат, стреляя в потолок (ох, непременно в потолок, чтоб не задеть кого-либо нечаянно, ведь это так больно и неприятно, когда в тебя попадают из пистолета!): «Ни с места, это ограбление!» А потом на вырученные деньги они ремонтируют цирковой шатер, и господин директор говорит, нежно глядя в глаза Казимире: «Вы самый надежный друг, моя дорогая!» Но потом полиция идет по их следу, и Казимира гордо говорит главному следователю: «Это я одна ограбила ваш банк! Я отвечу за все!» Ее сажают в тюрьму, и господин директор сидит под окном ее темницы день и ночь, умоляя ее не отчаиваться…

Казимира с трудом вернулась из мира грез и снова принялась за работу.

Она сложила стопочкой лиловые купюры и снова принялась их пересчитывать. Нет ничего скучнее, чем считать дебет, кредит и налоги.

На лиловых купюрах была изображена принцесса. Казимира достала из пачки одну бумажку, разгладила ее на столе и, чтоб на минутку отдохнуть от расчетов, начала разглядывать картинку.

Серьезная принцесса в полосатом платьице с кружевным воротником смотрела куда-то в сторону. Губы ее были крепко сжаты, а уголок воротника слегка замялся. «Если бы это была моя дочка, — вздохнула Казимира, — я бы всегда следила за тем, чтоб ее воротнички были выглажены. И, наверное, я бы рассказала ей что-нибудь такое, чтоб она улыбнулась, позируя художнику. Днем она бы играла с Китценькой, а вечерами читала мне вслух сказки, а я бы вязала ей новые кружевные воротнички…»

И тут Казимира рассердилась на саму себя.

Близится вечер, а она так и не закончила считать. Сидит, мечтает то о грабителях, то о принцессах.

А дело так и не сделано.

В эту минуту под окном фургончика раздались чьи-то шаги.

— Мадемуазель Казимира! Я принес вам кофе. Эва сказала, что сладкий кофе со сливками очень полезен при умственной деятельности, и велела мне отнести его вам. Еще она сказала, чтобы вы непременно попробовали яблочные блинчики — она испекла их сегодня на полдник.

Марик поставил поднос с кофе на подоконник.

— Смотрите, не пролейте это на свои бумаги, — сказал он, отодвигая в сторону весь ворох. — Принцессе не станет веселее, если вы нальете ей на голову горячий кофе.

— А ты так хорошо знаешь, как выглядит принцесса, что сразу узнал ее на этом портрете? — улыбнулась Казимира, радуясь передышке в работе. — Не самый удачный портрет, как ты думаешь?

— Портрет принцессы Амелии висел у нас в общей столовой. По-моему, он был срисован как раз с этой купюры, — хмыкнул Марик. — Уж не знаю, неудачный ли это портрет, или наша принцесса по жизни такая кислятина. Вот выдумаем подходящий номер — и выступим во дворце, может быть, и саму принцессу доведется увидеть.

— Не исключено, — кивнула Казимира. — Как там дела, как идет работа у остальных? Кстати, не составишь мне компанию? Кофе в кофейнике явно на двоих.

Марик сел рядом, сунул в рот горячий яблочный блинчик и сказал:

— Иоасонвефываемыфей, Хопщетитфотонапефке…

— Чтоооо? Какие еще фото мыфей? — засмеялась Казимира. — Прожуй, потом расскажешь.

Иогансон взвешивает своих мышей. На аптекарских весах, сказал Марик, проглотив блин. — Хоп чертит на песке какие-то круги. Эва пекла блинчики, Рио-Рита ушла куда-то к реке — по-моему, она переживает, что у нее нет вообще никаких идей…

— Ясно, — вздохнула Казимира. — Вот и у меня тут не ладится. Видишь, какую ужасную схему уплаты налогов принес этот усатый? Такое мог выдумать только наш министр культуры господин Пе. Вот, надо взять общую сумму выручки, прибавить к ней количество артистов и животных, умножив на вот этот коэффициент, потом посчитать, сколько квадратных метров заняла арена, а сколько — весь наш цирк со всеми фургонами, умножить вот на это… тут вычесть… а здесь надо сосчитать среднее арифметическое, а вот тут высчитать шестьдесят четыре и триста сорок восемь тысячных процента от… я уже и сама не помню, от чего именно, но…

Казимира осеклась. С удивлением она смотрела, как Марик сгреб бумажки с ее расчетами, лицо его стало сосредоточенным. Он быстро переводил глаза с цифры на цифру, потом пожал плечами и сказал:

— Где ваш карандаш? Общая сумма налога — семь тысяч сто двадцать четыре с половиной монеты. Налог на воздух при этом составит примерно пятую часть от этой суммы, но, наверное, высчитывать его отдельно не надо?

Казимира даже рассердилась:

— Марик, ты думаешь, что это забавная шутка, но мне не до смеха.

— И не собирался шутить, — серьезно ответил Марик. — Я посчитал вам все совершенно точно. Можете проверить. Я быстро считаю.

— Хм… Тут было чему удивляться. Ну, допустим, она ему поверит.

— Ты хочешь сказать, что ты такой гениальный математик и все это посчитал в уме?

— Я просто люблю математику. И быстро считаю — вот и все.

— Триста сорок пять умножить на сто восемьдесят четыре?

— Шестьдесят три тысячи четыреста восемьдесят.

Казимира поспешно умножила в столбик. Получилось то же самое.

— Хм… А квадратный корень из этого числа?

Марик задумался лишь на миг:

— Двести пятьдесят одна сотая, а после запятой девять, пять, два, три, семь, шесть, четыре, пять… ну, словом, если округлить до третьей цифры, то девятьсот пятьдесят две тысячные.

— Феноменально, — прошептала потрясенная Казимира, не став даже перепроверять и мгновенно поверив в Мариков талант. — Фантастично! Удивительно!

И тут ее осенило.

Казимира отставила в сторону недопитый кофе и схватила Марика за рукав:

— Пойдем!

Посреди поляны Казимира с недоумевающим Мариком остановилась и, сложив руки рупором, закричала на весь берег:

— Эй! Все сюда! Общий сбор! Все ко мне!

И, когда ее окружили циркачи, она подтолкнула Марика:

— Говори!

— Что говорить? — не понял Марик.

— Ну, — нетерпеливо топнула ногой Казимира, — ну… Давай! Двести девяносто восемь разделить на сорок пять.

— Шесть целых, шестьдесят две сотых… ну и там дальше два в периоде.

— Корень из числа две тысячи пятьсот восемьдесят девять?

— Пятьдесят целых, восемьсот восемьдесят две тысячных… э-э-э… примерно.

Казимира обвела всех победным взглядом:

— Вы видели? Вы поняли? Это же готовый цирковой номер «Уникальный мальчик»! Это должно понравиться принцессе, потому что это математика! И, по-моему, это просто чудо!

Радости собравшихся не было предела. Обнимали и Казимиру, и Марика, и снова Марика, и снова Казимиру. И правда — чудесный номер! А после этого необыкновенного номера, решили все, можно объявить «Фокусы и аттракционы во славу законов физики» — и тут позажигать факелы, покидать кольца, а все прочие номера объявить иллюстрацией к какому-либо физическому закону. Ну, допустим, к закону всемирного тяготения.

Это уже не важно, потому что Марик будет гвоздем программы.

Не тратя времени даром, Иогансон поспешил рисовать новую афишу с портретом Марика. Марик позировать не хотел, и Иогансон решил рисовать по памяти. Рио-Рита кинулась к сундукам, чтоб найти для нового артиста какой-то подходящий костюм, например бархатную курточку и большой шелковый бант в горошек (именно так должен выглядеть на арене цирка чудо-ребенок!).

Казимира побежала заполнять финансовый отчет (какое счастье, что Марик уже все посчитал за нее — и так быстро!).

А Марик, несколько ошеломленный поворотом в своей судьбе, решил найти какой-либо тихий уголок и собраться с мыслями. Сел на ступеньки Эвиного фургона (самой Эвы почему-то нигде не было видно), набрал пригоршню мелких камешков и начал кидать их, пытаясь попасть в обод колеса. Думать это занятие здорово помогало.

Он хорошо понимал, что ему выпала необыкновенная удача. Ну сами посудите: мальчиков, которые моют посуду, расчесывают собачек и вытряхивают попоны, пруд пруди. Марик был настроен вполне самокритично — с этой ролью справится совершенно всякий мальчик с улицы. Да что там, если начистоту, все эти дела прекрасно делались до его появления в цирке. В любой момент его со спокойной душой отправят назад. Как только дознаются, откуда он сбежал, — так сразу и отправят. Но теперь — теперь у него есть шанс стать действительно полезным. Может быть, даже незаменимым.

Сегодня он чуть не испортил все дело. Зачем он начал разглагольствовать про портрет принцессы? «В общей столовой!» Еще минутка — и Казимира бы спросила, что это за столовая. И догадаться, что общая столовая бывает в каком-либо приюте, легче легкого.

Остается только надеяться на то, что Казимира не заметила этого промаха. И не будет допытываться, где именно висел портрет принцессы Амелии.

И еще. Марик представил себя посреди арены — и в животе у него стало холодно. Вдруг он испугается и провалит все дело? Подведет всех, и тогда…

— Вот увидишь, это очень весело — и ничуть не страшно, — раздался за его спиной голос Шкатулки.

— Ой, Эва, — обернулся Марик. — Где ты была? Ты слышала, Казимира придумала… То есть я сосчитал… То есть все тоже сказали — отличная мысль…

— Да, да, я знаю, что ты будешь гвоздем программы. Только расскажи мне, что именно ты будешь делать?

Марик открыл было рот, чтоб начать рассказывать, но тут же умолк. Он почувствовал себя сбитым с толку. Как это так: Шкатулка знает, что Марик будет выступать, но не знает самого главного — с каким именно номером? Вот прежде чем Марик расскажет подробности, он должен понять — как это получилось?

Шкатулка пожала плечами:

— Да не нервничай ты — я все равно собиралась тебе ее показать.

— Кого — ее?

Шкатулка взяла его за руку и потянула за собой — в фургон.

В полумраке фургона Марик сделал несколько шагов вперед и услышал, как где-то совсем рядом играет тихая музыка.

— Вот она, на столе, — сказала за его спиной Эва.

На столе, в самом центре, на клетчатой скатерти стояла музыкальная шкатулка. Колокольчики тихо перекликались между собой, крышка была откинута, и изнутри шел неяркий, мерцающий золотой свет. Казалось даже, что над открытой шкатулкой вьются золотистые искры.

— Ой какая… — прошептал Марик.

— Подойди поближе, посмотри, — так же тихо сказала Эва.

Марик подошел и заглянул внутрь.

Внутри, к его изумлению, он увидел нечто необычное и неожиданное.

Да, это похоже на крохотный кукольный театр. Кукольный цирк, если быть точным. Вот ряды скамеек, а на них зрители — каждый размером с некрупный желудь. Они подняли игрушечные ладошки и хлопают, хлопают в такт колокольчикам.

А в центре арены стоит мальчик. На нем синяя бархатная куртка, а под ней — футболка с жирафом. Жираф на груди у мальчика совсем уже крохотный — с муравья, но картинку четко видно. А главное, ясно, что этот мальчик — Марик.

— Это я? — спросил Марик, не до конца веря своим глазам.

— Это кукла. Это крохотная деревянная кукла, похожая на тебя, — в музыкальной шкатулке. Вот от шкатулки я и узнала, что именно с тобой будет связан успех нашего будущего выступления. Но видишь ли, это всего-навсего игрушка. Что именно ты говоришь на арене, я узнать не могу.

— Эва, а откуда у тебя шкатулка, в которой внутри цирк, и все эти зрители, и я?

Эва хмыкнула:

— Собственно говоря, у нее внутри не только ты.

— А кто еще?

— Ну, там много всего и всех, — пожала плечами Эва. — Просто когда я хочу узнать, как разрешится та или иная проблема, я задаю вопрос и открываю шкатулку.

— И всякий раз, то есть всякий раз, когда ты задаешь шкатулке новый вопрос, внутри нее новая сцена? С другими участниками?

— Ну да, — кивнула Эва. — Но ведь это всего-навсего игрушечный театр. Подробностей не разглядишь. Видно только, кто будет героем дня. Сегодня это оказался ты.

— Здорово! — Марик во все глаза смотрел на шкатулку. — А если… Ей можно задать вообще любой вопрос?

— Наверное, любой. Только надо беречь механизм.

Видишь ли, это старинная вещь, ее шестеренки довольно-таки изношены. Начнешь открывать крышку ежеминутно — и сломается. Я отрываю ее далеко не каждый день… Так рассказывай, что ты собираешься делать там, на арене? Только давай продолжим разговор на свежем воздухе — жаль сидеть в четырех стенах в такой прекрасный вечер.

Эва захлопнула крышку шкатулки, золотистое свечение исчезло, а в фургоне стало совсем темно.

Они вышли, присели на ступени фургона, и Марик начал рассказывать, Эва кивала, удивлялась и ахала. Но когда подробности кончились, у Марика остался еще один невыясненный вопрос:

— Эва, а что ты делаешь потом? Потом, после того как открыла шкатулку?

— Наслаждаюсь музыкой, огоньками и кружением этих деревянных куколок, надетых на штырьки. И думаю, как удивительно и всякий раз по-иному поворачиваются там шестеренки. И какая разная играет музыка, — фыркнула Эва. — А что я, по-твоему, должна делать — плясать джигу под звон колокольцев?

— Эва, — не сдавался Марик, — а вот ты сегодня послала меня к Казимире. Ты испекла блинчики — ты никогда раньше этого не делала — и послала меня к Казимире с кофейником, хотя ее вполне можно было позвать к общему столу. Ты это нарочно так подстроила, чтоб…

— Для маленького мальчика с ангельски ясными глазами ты слишком подозрителен, дорогой мой, — проворчала Эва недовольным голосом. — Тебе бы в полицию податься. Гляди, скоро вырастут усищи, как у помощника начальника, — и будешь готов.

Тут она посмотрела на сердитое лицо Марика и добавила, вздохнув:

— Ну, я догадываюсь, что ты хочешь. Ты жаждешь спросить, неужели все заранее предопределено. И тебя, вероятно, интересует, кто именно крутит все эти шестеренки.

Она подняла лицо к усыпанному звездами июньскому небу.

— Так вот что я тебе скажу. Я — не знаю. Я просто иногда вижу, у кого следующий выход на арену.

— И ты просто стараешься помочь, чтобы все произошло именно так, как ты увидела?

— А я просто решила попробовать новый рецепт блинчиков, — отрезала Эва. — Ступай спать. Ты уже порядком утомил меня своими вопросами.

Глава пятнадцатая

Про то, как цирку дали ответ по существу, а Миска и Китценька собрались проникнуть во дворец

Самое красивое на свете — это синий бархат, расшитый серебряными нитями. Нет-нет, розовый атлас с белыми кружевами — вот что, пожалуй, лучше синего бархата… Хотя все-таки надо признать, что лиловый крепдешин, собранный воланами, — это и есть венец творения.

Китценька уже минут пятнадцать стояла перед витриной магазина «Собачкин рай».

На витрине многочисленные плюшевые собаки в изящных позах демонстрировали самые последние модные тенденции в сфере шлеек, ошейников и попонок.

Китценька вздохнула и еще раз обвела глазами всю витрину.

Не видать Китценьке новой бархатной попонки, увы.

Подробное, на восьми листах, в трех экземплярах, описание новой цирковой программы было представлено сегодня утром в министерство культуры. И, ко всеобщему удивлению, через час ожидания в приемной был получен ответ по существу.

Китценька не знала, что такое «ответпосуществу». Люди над ее головой говорили об этом, а Китценька думала, что ответпосуществу похож на пыльный ворох старых и латаных цирковых костюмов на дне сундука, от которых так же щекотно в носу и безудержно хочется чихнуть.

Если бы Китценька внимательно вслушалась в разговоры, вместо того чтоб чихать, она бы поняла, что ответ по существу очень озадачил всех циркачей.

— Нам выдали лицензию, — помахал в воздухе зеленой гербовой бумагой Иогансон. — И выступать мы имеем право. Но не можем. Выступления запрещены. Вплоть до особого распоряжения. Никто не знает, когда случится это самое особое распоряжение, но все намекают, что оно может грянуть в любой момент. А может и не грянуть еще неделю. Словом, полная неизвестность.

«Я маленькая собачка. От меня ничего не зависит, — думала Китценька, бродя по поляне и маясь от безделья. — Что я могу? Только ждать. И не скулить. Хотя очень хочется новую попонку».

В этот момент ее размышления прервала Шкатулка.

— Миска собралась сходить в город, в пекарню. Я попросила ее купить нам дрожжей. Не хочешь прогуляться вместе с ней?

Казимира никогда не отпускала маленькую Китценьку бродить одну, тем более в незнакомом городе. Но ведь пойти в город с Миской — это значило пойти под присмотром?

Город ошеломил собачку.

Обычно, когда Казимира гуляла по городу, она брала Китценьку на руки, и та смотрела на все с высоты Казимириного плеча. Были видны лица, и воротники, и шляпы с перьями, и шляпы с лентами, были видны окна первых этажей (куда Китценька любила заглядывать), пахло духами от дам и дымом сигар от мужчин.

Теперь со всех своих лапок Китценька бежала за Миской. И видела совсем другое. Ноги, ноги, ноги, туфли, босоножки, ботинки, сандалии, край велосипедного колеса (ай, увернуться скорее!), окурки, монетки, билетики, обертки от мороженого на тротуаре, кошки (ррргаф!), другие собаки, бегущие мимо. И запахи, запахи, запахи!!!

Незнакомые и оглушающие запахи.

Пробегающие мимо собаки иной раз останавливались и проявляли вежливый интерес. Однако Миска что-то негромко отвечала им и продолжала путь.

Наконец они добрались до пекарни, и, пока Миска покупала дрожжи, Китценька засмотрелась на витрину магазина по соседству.

Ее мечтания о крепдешиновой попонке были нарушены громким вздохом за спиной.

— Не понимаю, — сказала подошедшая сзади Миска, — что ты находишь в этом: глазеть на игрушечных собак, завернутых в тряпки.

Китценька глянула на Миску через плечо.

Миска была замечательная собака, однако, по мнению Китценьки, ей стоило бы почаще причесывать длинную черную шерсть (и тогда можно будет сказать: «Чудесная шелковистая шерсть»). И ошейник у Миски был очень потертый. Удобный, без сомнения, но…

— Понимаешь, Миска, ты ведь теперь тоже цирковая собака. А цирковая собака должна выглядеть так, чтоб те, кто ее видит, просто рвались прийти в цирк на представление. Мол, если в цирке такие великолепные собаки, такие яркие собаки, такие необыкновенно прекрасные собаки, — то наверняка представление будет грандиозным.

— Вот еще, — пробурчала Миска, вглядываясь в свое отражение в витрине. — По-моему, я нормальная собака. Все при мне. Главное, чтоб душа была на месте.

— Ну конечно. Но в собаке все должно быть прекрасно: и душа, и шерсть, и ошейник, и попонка, — вздохнула Китценька.

Ей было слегка неловко говорить все это старшей подруге. Но уж в чем-чем, а в попонках Китценька была знатоком.

Тут дверь магазина распахнулась и оттуда вышла толстая дама с доберманом. На добермане был клетчатый жилет с кармашками для часов. Китценька могла поклясться, что у такого солидного пса наверняка есть и карманные часы-луковица на толстой витой цепочке, просто он не взял их в магазин на примерку жилета.

Повинуясь непреодолимому внутреннему голосу, который вздыхал горестно уже добрых полчаса, Китценька сунула нос в приоткрытую дверь. А вслед за носом не удержалась и вошла в магазин вся целиком, вместе с белым кудрявым хвостиком.

Миска, которая не хотела оставлять подругу одну, была вынуждена зайти.

Через час уставшие собаки вывалились из дверей магазина, еле сдерживая себя в рамках приличий, чтоб не высунуть от утомления языки.

Миска была ошеломлена.

Хозяин магазина, увидев их на пороге, подскочил как ужаленный и завопил, что такую прекрасную пару он видит впервые, не будь он господин Филофаун. И что у него есть замечательные предложения, от которых уважаемые посетительницы просто не смогут отказаться.

Не успела Миска громче пробормотать, что у них совсем нет денег (вот только сдача от дрожжей — пара монеток), как она уже стояла перед большим зеркалом, а хозяин носил ей охапки каких-то одежек.

Китценька же повела себя самоотверженно. Она сразу же отказалась мерить жилетки, пальтишки и камзольчики, накидки и шлейки. Она твердо сказала, что, хотя сейчас они и не планируют больших покупок, однако ей бы хотелось показать подруге новинки сезона. И, возможно, убедить ее сменить имидж. Воодушевление господина Филофауна возросло от этих слов многократно (хотя казалось, что больше уже совсем некуда).

И Миска с удивлением услышала, что ей идут пальто из шотландки, отороченные бархатным кантом. Идут ошейники из золотисто-персиковой кожи с медными заклепками. А в выходном наряде из атласа цвета бордо она просто неотразима.

Надо признаться, что зеркало подтверждало эти слова. Там, в зеркале, Миска неожиданно для себя увидела элегантную незнакомку, которой для полного совершенства собачьего облика не хватало лишь чуточку более ухоженной шерсти.

— Но это ничего, стоит ли беспокоиться при такой фактуре, при таких внешних данных! — И господин Филофаун тут же предложил им визитку собачьей парикмахерской, которую держит его двоюродная сестра, тут недалеко, через пару домов налево.

Китценька же разговаривала с хозяином магазина на равных, и в их речи то и дело проскакивали незнакомые Миске слова: креп-шифон, рюши, плиссе, декольте.

Голова у Миски кружилась. Еще бы — перемерять пятьдесят одежек, рассмотреть десятки фасонов и цветов. Миска даже не предполагала, как меняет ее облик форма воротничка или цвет пуговиц.

И последние две монетки она в полном помрачении рассудка потратила на прелестное колечко для ошейника («бижутерия высшего класса, крайне стильно», как отрекомендовал эту штучку господин Филофаун).

Теперь на улице Миска постепенно приходила в себя.

Но не могла не признать, что Китценька открыла ей новый мир. И мир этот, пожалуй, Миске понравился. Приятно было сознавать, что она не только умная и сильная — она красивая собака.

— Миска, — подала голос Китценька, — а чем это так пахнет вон оттуда, от того полосатого столбика?

— А, ерунда, не стоит и принюхиваться, — отмахнулась Миска. — Это собачья газета «Вести из подворотни». Достаточно желтое издание, я пару раз совала в него нос, но там пишут всякую непроверенную чушь. Удивительно беспринципные писаки. За кусок ливерной колбасы оклевещут родную бабушку.

— А вон там, на углу магазина?

— О, там официальная газета «Голос!». Я слышала, что ее сотрудники все состоят на службе в полиции, хотя про многих из них и не скажешь, что это полицейские шавки. Постой, ты что, не умеешь читать?

Китценька смутилась. Она умела читать — бумажные книги и журналы. Казимира, когда была возможность, покупала ей свежие номера журнала «Дог», где была специальная рубрика «Собачья мода». Именно оттуда Китценька и черпала все свои познания в модных тенденциях сезона.

Но по-собачьи Китценька читать не умела. А даже если бы и умела — с высоты Казимириного плеча прочитать что-то в собачьих газетах было невозможно.

— Ну как так можно? — сердито воскликнула Миска. — Нормальная собака не имеет права не уметь читать по-собачьи! Ведь в наших газетах нередко пишут то, что никогда не прочтешь в человеческих.

И главное, научиться читать по-собачьи очень легко. Любой щенок осваивает это искусство уже к трем месяцам. Хотя, конечно, детям и не надо бы читать всего, что пишут во взрослых газетах.

Но такую смышленую собаку, как Китценька, можно научить читать в полчаса.

Полная благодарности за то, что Китценька открыла ей новый мир — мир собачьей красоты, Миска решила научить ее читать прямо сейчас.

Дойдя до городского сада, они остановились у каменного столба ворот. Собачьих газет и информационных листков здесь было более десятка, и следующие полчаса Миска объясняла подруге премудрости собачьего алфавита.

К концу этого времени Китценька начала медленно, слегка запинаясь, но почти без ошибок читать крупные заголовки:

— Tи-ши-на в пар-ке развлю… развлечений: спе-ци-аль-ное рас-сле-до-ва-ние реб… ре-дак-ции.

— Постой, — встрепенулась Миска, — Это имеет к нам самое непосредственное отношение!

И она, отодвинув Китценьку в сторону, принялась бегло просматривать заметку:

— М-м-м-м… запреты… неделя… аншлаги… точные науки… королевский двор… Вот, слушай, Китценька! «Как показывает наше независимое журналистское расследование, причины запрета на развлечения в столице кроются за стенами королевского дворца. Наш источник из королевской псарни, пожелавший остаться неизвестным, сообщил нам, что принцесса четвертый день не выходит из своих покоев на прогулку. Стало также известно, что открытие сезона развлечений в столице зависит от решения принцессы. Никто не может прокомментировать нам, отчего принцесса не в состоянии принять подобного решения. Наши аналитики заявляют, что такое поведение наследницы престола вызывает недоумение, особенно если учесть, что дни школьных летних каникул — традиционное для развлечений время — начались давным-давно. Высказывается предположение, что принцесса опасно больна, однако более точные сведения получить не представляется возможным. Наш собственный корреспондент, пытавшийся проникнуть в королевские покои через ворота королевской кухни, потерпел фиаско и в настоящий момент лечит лапу, обожженную горячими помоями. Состояние его здоровья…» Так. Дальше уже неинтересно.

— Принцесса больна! — воскликнула огорченно Китценька. — А вдруг она так и не выздоровеет до конца лета! Что тогда будет с нами всеми?

— Подожди. — Миска отвела Китценьку в сторонку, в тень кустов барбариса, чтоб их разговор не привлекал внимания. — Из заметки ясно, что ничего не ясно. Поведение принцессы какое-то странное.

— Почему?

— А ты много встречала маленьких девочек, которые бы не хотели в каникулы ходить в цирк, в кукольный театр, кататься на карусели в парке? Вот то-то и оно.

— Да, но что нам-то делать сейчас?

— Как что, Китценька?! Нам надо бежать к воротам дворца! Нам надо проникнуть внутрь и разведать там, в чем дело!

— Но… — Китценька вспомнила о судьбе, постигшей «нашего специального корреспондента», и испуганно заморгала. — Но ведь это может быть опасно?

— Это наш долг, — твердо сказала Миска. — Не бойся, самое опасное я, разумеется, возьму на себя.

Глава шестнадцатая

Про то, как Китценька поняла, что жизнь требует от нее подвига

Ворота королевского замка были широко открыты, но перегорожены турникетом.

В стеклянной будочке у турникета располагалась толстуха в форме королевской гвардии. На ее голове с круто завитыми пегими кудряшками сидела чуть набекрень форменная беретка с королевским гербом.

Толстуха читала маленькую книгу в бумажной обложке, то и дело прерывисто вздыхая и заливаясь свекольно-ярким румянцем. Китценька сквозь стеклянную стену будки видела, что на обложке нарисованы ядовито-красные розы, в кустах которых невозможно красивый молодой человек с черными как смоль волосами прижимал к себе непередаваемо прекрасную девушку с золотыми локонами.

Пока привратница была увлечена любовным сюжетом, существовала некоторая возможность прошмыгнуть во внутренний двор под турникетом.

— Сиди тут, — скомандовала Китценьке Миска. И, прижимаясь к каменной ограде, попробовала подобраться к турникету поближе. Однако как только она поравнялась с первым столбиком, тетка в будке вздрогнула и подняла голову:

— Куда, куда?! — замахала тетка руками. — Марш отсюда!

Миска огорченно села перед ней.

— Простите, — сказала она интеллигентным голосом. — Простите. Я только хотела посмотреть, что за роман вы читаете?

Тетка глянула на Миску с профессиональным подозрением:

— А твое какое собачье дело? — сказала она хмуро. — С каких это пор собаки стали интересоваться литературой?

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

При регистрации рождения каждый получает личное имя и несет его, как правило, всю жизнь. Выбор имени...
Книжка содержит практические советы по сотням технических и правовых проблем, которые возникают пере...
В книге читатель найдет информацию о правах покупателя и требованиях Закона к продавцу, способах обм...
Огород должен быть выгодным! Это лейтмотив книги, продиктовавший выбор советов и вопросов для размыш...
У лечебных молитв и заговоров нет возраста – они передаются из поколения в поколение столетиями....
Человечество на протяжении всей своей истории тщательно собирало и продолжает собирать сведения о це...