Нашествие с севера Юрьев Сергей

Глава 13

• Война не обойдет твой дом, она войдет без стука,
• Как острие шальной стрелы, она войдет в тебя.
• Держись за рукоять меча, держись за луку лука,
• Седлай коня, иди пешком, куда зовет труба.

• Война не обойдет твой дом, она не замечает,
• Как жернова ее скрипят, размалывая мир.
• Зловонный рот ее раскрыт, оскалившись мечами,
• Стол для нее уже накрыт, и завтра будет пир…

Песнь о вторжении варваров

Войска готовились к дальнему походу… Весть об угрозе с севера стремительно разнеслась по всему Холм-Долу и покатилась дальше на крыльях почтовых голубей, в повозках мелких торговцев и заплечных мешках бродячих лирников. Повсюду гремели молотки – мастеровые ладили повозки, такие, чтобы, когда выпадет снег, можно было снять с них колеса и заменить их широкими полозьями. Из селищ свозили столовую подать за два года вперед вяленым мясом, крупами, медом и сухарями. Кузни по всему Холму звенели днем и ночью – землепашцы и мастеровые запасались оружием, понимая, что когда лорд вместе с войском уйдет, им придется самим защищать себя от оборотней.

Лишь на третий день после того, как весть была разослана, начали возвращаться почтовые голуби и прибывать гонцы из ближних Холмов. Почти все владетели Холмов Союза Каменной Дороги обещали, что, когда войско Эрла Бранборга пойдет мимо их владений, к нему присоединятся по три-четыре сотни воинов. Но один лишь лорд Логвин из Холм-Бора вызвался сам идти на север со всей своей конной дружиной, оставив в Холме лишь ночную стражу.

Леди Ола, пока надеялась, что ни от кого помощи не будет и поход не состоится, не теряла выдержки… Но сейчас она целыми ночами тихо рыдала в своей келье, а днем отрешенно сидела за вышиванием и молча ненавидела Элла Гордога, пришельца, который, по ее мнению, был во всём виноват и теперь отнимает у нее мужа и чувство относительной безопасности. Если бы она знала, что произошло прошлым вечером, когда она, ни на кого не глядя, покинула трапезную и удалилась в свою келью. Стоило ей скрыться за дверью, как юный лорд Юм отодвинул от себя блюдо с недоеденным куском окорока и слишком уж пристально посмотрел на отца, который о чем-то вполголоса беседовал с Эллом Гордогом. Лорд перехватил взгляд сына и, прервавшись на полуслове, поднялся и, обойдя стол, подошел к нему.

– Что-нибудь случилось, мой юный лорд? – спросил он нарочито спокойно. Ему действительно показалось, что у Юма какие-то неприятности, о которых он не хочет говорить при всех или не хочет говорить вообще.

– Отец… – Юм не часто обращался к нему так. – Отец, через два дня мне исполняется четырнадцать лет…

– Я помню об этом, – отозвался лорд, – но что-то я раньше не замечал, чтобы ты выпрашивал подарки.

– По Заповедям Карола Безутешного, лорда лордов, наследник Холма, достигший полных четырнадцати лет, должен участвовать в управлении Холмом и сопровождать отца в военных походах, чтобы научиться править и воевать, – проговорил Юм монотонно, как по писаному.

Лорд положил руку ему на плечо и слегка сжал пальцы.

– Олф! – обратился он к начальнику стражи, сидевшему рядом с Юмом. – Зачисли его к себе в стражу.

– Сотником? – спросил Олф, который знал заранее, что так дело и решится.

– Сотником, – ответил лорд. – И сотню ему подбери… Сам знаешь как.

Олф знал. Надо было собрать в одну сотню самых опытных воинов, но из тех, кто зря не рискует и не показывает излишней удали. И чтоб каждый из них знал, что главная их задача, что бы ни случилось, не давать наследнику возможности рисковать собой, и делать это так, чтобы юный лорд ничего не заметил…

– Юный лорд, – Олф сделал паузу, делая вид, что задумался, – сейчас пока во всех сотнях есть начальники. Но дня через три мы наберем еще одну.

– Я готов подождать, но не дольше, чем до начала похода, – сказал Юм твердо, как подобает наследнику Холма и воину, которому вскоре предстоит встретиться в открытом бою с грозным врагом.

– Но теперь ты не будешь торчать на всех военных советах, сотнику не положено! – Лорд повернулся и пошел на свое место.

– Но только через три дня! – весело крикнул ему вслед Юм. – Вот поступлю на службу, тогда и перестану торчать.

Но лорд уже сидел на своем стуле возле своей кружки с грогом и продолжал прерванный разговор, как будто ничего не произошло. Но он чувствовал, что седых волос у него после разговора с Юмом прибавилось больше, чем после охоты на белого вепря.

– Так вот, – продолжил он прерванный разговор, – когда мы дойдем до Холм-Итта и к нам присоединятся обещанные лордом Халлаком три сотни, число наших воинов станет не меньше семи тысяч. Такого войска Холмы не собирали со времен большой войны с лесными варварами. К тому же пока никакого ответа не дали из Холм-Гранта, и Служители Храма пока молчат, а вот от них-то и нужна помощь первым делом.

– Дружина Храма будет здесь, даже если Первый Святитель будет против. Герант его убедит или придет против его воли, – отозвался Элл. – Даже Донат и Торн, которые проводили меня сюда, решили не возвращаться назад, а попросили крова и стола в палатах ночной стражи.

Когда слуги убрали посуду и смели со стола крошки, в трапезную вошел герольд и прямо от дверей сообщил:

– Гонец из Холм-Гранта, Его Милости лорда Кардога смиренно дожидается за дверью, не смея зайти, пока Его Милость лорд Бранборг не закончит трапезу! – Герольд Тоом, прежде чем лорд назначил его герольдом, пару лет был придворным шутом и так до конца не расстался с прежними привычками. Сейчас он явно пародировал манеру изъясняться того гонца, который в тот момент «смиренно дожидался за дверью», причем специально делал это достаточно громко, чтобы гонец его слышал.

– Пусть войдет, – ответил лорд, – я уже покушал.

Герольд просунулся обратно в дверь, и никто не расслышал, сказал ли он что-нибудь гонцу, но, скорей всего, – ничего, а просто поманил его пальчиком. Когда гонец вошел, всем стало понятно, почему он вызвал столь пристальный интерес со стороны бывшего шута. На нем был ярко-красный кафтан, расшитый золотыми нитями, сплетавшимися в причудливые узоры, красные же сапоги были начищены до блеска и не выказывали никаких признаков дальней дороги, будто их хозяин переобулся тут же за дверью. Меч в золоченых ножнах висел не сбоку, как у нормальных людей, а свисал от пупа и болтался чуть ли не между ног, широко и гордо расставленных. Узкая бородка, прилепленная к подбородку, так же гордо задиралась вверх, а тоненькие усики – в стороны. Он резко кивнул, глядя только на лорда, и подбородок его вернулся в привычное приподнятое положение.

– Его Милость лорд Кардог моими устами выражает почтение владетелю Холм-Дола! – внятно, но визгливо выкрикнул посланец. – Его Милость прислали со мной ответ на ваше послание, доставленное нам на крыльях голубя. Могу ли я произнести ответ при всех, кто окружает сейчас лорда, или лорд прикажет удалиться лишним ушам?

– По-моему, он хочет, чтобы кому-то из ваших подданных отрезали уши, – шепнула лорду стоявшая за его спиной ведунья Сольвей.

– Говори здесь и при всех! – ответил лорд. – У моих людей нет лишних ушей.

Посланец с плохо скрываемым презрением окинул взглядом всех присутствующих и начал излагать:

– Его Милость лорд Кардог благодарит Лорда Бранборга за любезное предложение принять участие в военном походе против неведомого врага, угрожающего границам Холмов. Осознавая всю серьезность той опасности, против которой лорд Бранборг вознамерился обнажить свой меч, Его Милость лорд Кардог выражает ему полное сочувствие и готовность прийти на помощь. Его Милость лорд Кардог тоже готов обнажить свой разящий меч и вместе со всей многочисленной дружиной числом в две тысячи пеших воинов и девять сотен конных обрушиться на врага, если прочие лорды признают его неоспоримое право быть верховным вождем в этом походе и передадут в его подчинение свои войска. Если же лорд Бранборг и прочие лорды откажутся подчиниться Его Милости, то дружины Холм-Гранта будут воевать самостоятельно, сообразно интересам своего лорда.

На несколько мгновений наступила тишина. Казалось, даже мухи, нашедшие здесь последнее убежище от надвигающейся стужи, притихли, понимая всю ответственность момента…

– Лорд, может быть, вы растолкуете мне, что он хотел сказать… – спросил Элл Гордог, придвинувшись поближе к Бранборгу.

– Это не так трудно понять, – отозвался лорд. – Просто нам объявили войну.

Судя по всему, гонец был абсолютно глуп и сам не понимал, что кроется за его посланием, которое он зазубрил и передал слово в слово. Он стоял, по-прежнему задрав подбородок, и, как полагалось, терпеливо ждал ответа.

– Ответ будет дан позже, – обратился к нему лорд. – А пока не угодно ли посланнику Его Милости отобедать на кухне?

Гонец вздрогнул, как ужаленный, он, несомненно, носил титул эллора, и предложение разделить стол с челядью счел предельно оскорбительным. Он вновь оглядел всех, кто был в трапезной, ожидая хоть в ком-то найти сочувствие, но на него были направлены только суровые или насмешливые взгляды. А герольд Тоом подхватил его под локоток и услужливо предложил проводить его туда, где уже накрыт стол.

Когда дверь за ними закрылась, кто-то из сотников схватил оставленный слугами по недосмотру глиняный кувшин и швырнул его вслед уходящим. Кувшин ударился о створку двери, разбросав черепки в разные стороны и запятнав дубовые доски остатками красного, как кровь, вина.

– Сотник Бодрик! – рявкнул на него Олф. – Иди и сдай свою сотню Ингеру, а сам примешь обозную дюжину.

Бывший сотник молча поклонился и вышел из трапезной, где больше не имел права находиться.

– Ну, не оставлять же в тылу враждебные войска, – обратился Олф к лорду. – Сначала надо разобраться с Холм-Грантом, а уж потом только на север двигаться.

– Не с Холм-Грантом надо разбираться, а с Кардогом, – поправила его Сольвей. – Он либо сумасшедший, либо одержим. От безумия я могла бы попробовать его излечить, а вот от одержимости спасает только смерть или ритуал, который известен только Служителям Храма.

– Даже если лорд сошел с ума, не все же там безумцы! – вмешался в разговор Ион. – Не зря люди оттуда бегут, и ведь не только землепашцы и мастеровые, даже эллоры и те бегут. Вот Олф не даст соврать – вчера трое прибежали, эллор со своей леди и лирник с разбитой лирой. Сейчас у мастера Клёна в кузне сидит да лиру свою по щепочкам склеивает.

Эрл Бранборг поднял правую руку, и все мгновенно замолчали, приготовившись слушать волю лорда.

– Завтра же я выступаю со всей дружиной и половиной ночной стражи к границам Холм-Гранта. У бледных меченосцев, оборотней и прочей нечисти появился союзник, он рядом, и сначала надо покончить с ним.

– Если раньше он не покончит с нами… – мрачно пошутила ведунья Сольвей.

Сотники и Олф молча встали и вышли. До границы Холм-Гранта было недалеко – полтора дневных перехода по Каменной дороге, или один ночной и половина дневного, или один дневной и… В общем, если не останавливаться на ночевку, можно было добраться к послезавтрашнему утру. Бранборг и не собирался останавливаться. Надо было успеть раньше, чем Кардога начнет беспокоить задержка его гонца, которого вместе с дюжиной охранников разоружили прямо в трапезной для челяди, и сейчас он сидел на шкурах в теплой, хорошо протопленной келье, только крохотное окошечко ее было перечеркнуто решеткой, а дверь была железной, и замок висел снаружи. Лорд приказал отпустить их завтра в полдень, чтобы никакими слишком ранними вестями не потревожить спокойствие «Его Милости» и не дать ему собрать в один кулак разбросанные по Холму войска, которых у него было вдвое больше, чем в Холм-Доле, и втрое больше, чем лорд Бранборг собирался вести к его границе.

Когда до назначенного срока выступления войска осталось смениться одной страже, лорд вспомнил про лирника, бежавшего с разбитой лирой из Холм-Гранта, и послал за ним, решив расспросить его о том, что в последнее время происходило во владениях лорда Кардога. Эол пришел в кабинет, единственное во всём замке место, куда без зова лорда не мог войти никто, даже леди Ола. На всякий случай он взял с собой лиру, из которой сегодня утром он извлек первые звуки после того, как она побывала в лапах холм-грантского лорда.

Увидев, что лирник пришел не один, Эрл Бранборг, ответив, как положено, на приветствия, сказал:

– Лирник, прежде чем ты расскажешь мне то, что ты знаешь и чего не знаю я, спой мне об этом же…

И Эол запел «Песню Уходящих», которую когда-то сочинил Гудвин Счастливый, шут великого лорда Карола, тот самый, который отказался когда-то присоединиться к Великому Походу и остался в древнем Холме вместе с несколькими эллорами, которые сочли затею своего лорда позорным бегством.

Эта песня почти не звучала в мирные времена, да и когда случались короткие стычки между лордами или набеги лесных варваров, ее вспоминали редко, а когда ночами овладели оборотни, ее вообще избегали петь, боясь накликать еще большие беды. Но Эолу казалось, что всё самое худшее он уже пережил, пока находился при дворе лорда Кардога, и бояться больше нечего. Он вспомнил, как вспыхнули красными угольками глаза владетеля Холм-Гранта, как затрещала под его пальцами лира, продолжая звенеть, пока не рассыпалось вместилище звуков… Потом, когда он, сидя в своей келье, уже ощущал дыхание Иного Мира, а его седые волосы тронул ветер с Той Стороны, к нему без стука вошла безмолвная прекрасная Нега, прижимая к груди осколки его души…

– А теперь расскажи, что привело тебя сюда, – сказал Эрл Бранборг, когда песня смолкла.

– Лучше сказать, что увело меня оттуда… – отозвался Эол. – Никогда ни один лорд не изгонял лирников из своих владений, но никто никогда не пытался нас задержать. Я пробыл в Холм-Гранте три месяца, за всё это время лорд лишь четырежды пожелал услышать меня и всегда щедро вознаграждал… Но когда я пытался уйти из замка, всякий раз меня задерживала стража то прямо в воротах, то на ближайшей дорожной заставе. Сначала я хотел уйти лишь потому, что не пускали… А потом появилась эта ведунья в черном, которая возложила на Кардога двурогую золотую корону, и дружина, подогретая щедростью лорда, рыдала от счастья, а сам он утверждал, что скоро его корона воцарится над всеми Холмами и только он теперь единственный наследник Карола Безутешного. Всех, кто позволил себе сказать что-то неугодное лорду или кто просто ему не приглянулся, он казнит, не утруждая себя судом. А встретившись с ним в последний раз, я видел отсветы адского пламени в его глазах, какие, по слухам, бывают у оборотней… Он оборотень, мой лорд. Нет, он страшнее оборотня, потому что у него есть власть над людьми, многие из которых ослеплены его щедростью и величием… Мой лорд, позвольте мне присоединиться к вашему войску, ведь любую армию в походе должен сопровождать лирник…

– Хорошо, скажи кому-нибудь из сотников – пусть найдут место в обозе…

Ночь прошла скорым маршем. В походе время, свободное от сна, летит быстро и кончается стремительно, как искра ночного костра. Войско двигалось по Каменной дороге без барабанного грохота и воя рожков. Случайные оборотни, уцелевшие после последних неудачных для них стычек с ночной стражей, заслышав шум на дороге, приближались к ней и сразу же, стараясь себя не обнаружить, тихо отползали в лесную чащу.

Лорд ехал впереди на вызывающе белом коне, а рядом с ним на пегой кобыле – его герольд, бывший шут, а сразу же за ними Элл Гордог, эллор королевы Элис, которому не терпелось скорее покончить с врагом, потому что помощи ждала стоящая на краю гибели Пальмера. Олф с конным отрядом обогнал пешие колонны и через каждые полстражи отправлял навстречу главным силам гонца сообщить, что пока никто, кроме огромного красного диска луны, повисшей над дорогой, не посмел встать на пути лорда, ведущего свои войска навстречу неизвестности.

До встречи с лирником Эрл Бранборг думал, что схватка с посланцами Тьмы произойдет позже, там, за Северной Грядой, а пока лишь придется поставить на место не в меру возгордившегося лорда, но сейчас и ему, и всем остальным, кто двигался в этой колонне, было ясно, что уже началась именно та война, к которой они готовились.

Глава 14

Войску, которое не знает, за что воюет, достаточно одного поражения, чтобы разочароваться в своем вожде.

Из «Наставления эллорам» лорда Ота Тарла. Холм-Ал 505 г. В/П

– Ты наконец сделал это?! – спросила Хозяйка, не повышая голоса. Впрочем, голоса она почти никогда не повышала, но гнев ее Дриз ощущал всегда. Это были удары боли, это были приступы сомнений, которые были хуже, чем боль, это было пусть временное, но всё же осознание того, что он пока еще человек, и не более.

– Гонца я отправил и передал с ним всё, что надо, – ответил Дриз, и страх, живущий в нем, на время задремал. – Я отправил гонца, и теперь мне предстоит только разгромить армию Холмов, когда она явится сюда, чтобы взять мою жизнь.

– Зачем тебе ждать? – Она удивилась, но Дриз чувствовал, что это больше, чем удивление. – Зачем тебе ждать, если ты можешь напасть первым, и тогда победа будет твоей. Сейчас же поднимай войска по тревоге и вторгайся в пределы соседей, пока они не ждут тебя.

– Я могу поднять их по тревоге и отправить куда угодно, хоть в пекло, но они не будут сражаться так, чтобы победить, пока не сочтут, что они ненавидят врага так же, как его ненавижу я. А для этого необходимо, чтобы враг первым вторгся в земли Холм-Гранта. Лучше я буду ждать их здесь, а каждый мой дружинник пусть чувствует себя защитником родного очага, а не разбойником. – Впервые Дриз спорил с Хозяйкой, он вдруг почувствовал, что в чем-то равен ей, и теперь уже ему самому следует распорядиться своей властью. – Мне служат люди, и они считают меня таким же, как они… А когда мы выпьем вместе кровавое вино победы, вот тогда каждый из них посчитает, что он больше, чем просто человек, и оставит всякие суеверия, которые они пока считают честью, добротой, верностью… Тогда у них не останется во всем мире никого, кроме меня. Тогда они пойдут со мной до конца, и кого-то из них я наделю той же силой, какой ты наделила меня. Сначала Холмы, а потом и весь мир будут, покорные, лежать у моих ног, а я, столь же покорный, буду лежать у твоих!

Она щелкнула пальцами, и все светильники, расставленные в опочивальне, вспыхнули, и только сейчас до Дриза дошло, что звучал не просто голос, что сама Хозяйка находится здесь же, рядом. Его восхитило, что он посмел сказать ей дерзость и до сих пор не последовало никакой кары. Только что он казался себе огромным злобным псом, которого она держала на длинном поводке…

– А сейчас твоя конура выросла до размеров хозяйского дома, – продолжила Хозяйка то, что было скрыто за его молчанием. – Но от этого ты не перестал быть псом… Потому что псы любят не только палку.

И в этот миг Дриз наконец-то ее увидел. Он впервые увидел сам момент ее появления, и от этого весь его кураж мгновенно испарился. Она возникла из полупрозрачного облачка, которое только что лепилось к потолку. На этот раз на ней не было того черного одеяния, в котором она обычно являлась. Ее облегало что-то отдаленно напоминавшее платье, но не из ткани, а из бесплотной черной вуали, которая то становилась совершенно прозрачной, то переливалась волнами бархатной черноты, скрывая ее мраморное тело. От постигшего его видения Дриза пробил холодный пот, и он вновь ощутил свою полную беспомощность перед той властью, которой обладала Хозяйка. А еще через мгновение всякие мысли вообще покинули его, он погрузился в восхитительную и страшную черноту, полную боли и блаженства.

Они вышли из Башни Кардогов, взявшись за руки. Двурогая корона венчала голову Дриза, а в ее волосах сверкала красным рубиновым светом диадема размером с кулак. Дружинники, упражнявшиеся у ворот башни в рубке на мечах, стража, наблюдавшая за ними со стены, сборщики податей, которые с утра дожидались за дверью, когда же их примет лорд, мастеровые, занятые ремонтом главных ворот, которые начали разваливаться еще при позапрошлом Кардоге, верховые лошади, которых всё время держали у входа в башню на случай, если лорд решит внезапно прокатиться верхом, – все замерли то ли от ужаса, то ли от восхищения, то ли от предчувствия чего-то великого и неизбежного.

Секретарь Соул, который, казалось, никогда не спал ради того, чтобы всегда быть под рукой или просто на глазах, попытался было выразить приязнь «великолепной ведунье, сопровождающей Его Милость», но был отброшен в сторону какой-то силой, которую он ощутил как удар хлыста. И тут же сотни голосов слились в приветственном вопле, который был слышен на заставах и в селищах, расположенных в нескольких лигах за крепостными стенами.

– Сотников ко мне! – крикнул Дриз, и голос его перекрыл вой толпы, которая стремительно росла и уже не умещалась на плацу. Но к лорду и его спутнице никто не решился приблизиться, как будто впереди них в двух дюжинах локтей был очерчен полукруг, который никто из смертных не мог переступить.

Сотники, избивая ножнами всех, кто стоял на их пути, пытались пробиться сквозь толпу, но даже те, кто очень старался посторониться, не могли этого сделать. И тогда сотники пошли по головам и один за другим спрыгнули в запретный полукруг.

– Вы – глина в моих руках! – вдруг сказал Дриз неожиданно для себя самого. И в голосе его было что-то такое, отчего сотники втянули головы в плечи, а взгляды опустили на землю. Лишь один из них, сотник Бугар, сделал шаг вперед и, встретившись взглядами с лордом, сказал:

– Мы – глина в руках Творца!

Дриз незаметным движением выхватил с перевязи один из метательных ножей, и через мгновение его рукоять уже торчала из горла сотника, который, казалось, в первый момент сам не понял, что случилось. А когда его колени подкосились, он был уже мертв.

– Вы – глина в моих руках! – повторил Дриз и указал расставленными пальцами обеих ладоней на толпу. – А они – глина в ваших руках. И пусть это даже не глина, а шакалье дерьмо, но вы должны слепить из этого победу. – Он выдернул из ножен свой меч, высоко поднял над головой и выкрикнул, на этот раз обращаясь к толпе: – Я предложил им свое покровительство, а они напали на нас! Войска лордов приближаются к нашим рубежам! Уничтожим всякого, кто без спросу ступит на нашу землю! А потом их землю сделаем своей! Тем, кто одержит победу, я жалую всё имущество побежденных.

Пока толпа ликовала, лорд вновь начал говорить так, чтобы его могли расслышать только сотники:

– Вас здесь как раз тринадцать… Когда эта война закончится, каждый из вас станет лордом. Вы будете владеть Холмами, а я буду владеть вами.

– А я буду владеть тобой… – шепнула Хозяйка.

– А я – тобой… – раздался откуда-то только ею одной расслышанный голос.

– А я – тобой… – безмолвное эхо укатилось в бесконечность.

Пешие и конные сотни лорда Кардога приближались к границе, обозначенной просекой шириной не меньше полета стрелы. Две круглые башни, выложенные из грубо отесанных глыб серого камня, узкими бойницами смотрели друг на друга с двух сторон Каменной дороги. Башни были построены еще до того, как был воздвигнут Холм-Грантский замок, когда еще Каменная дорога не была каменной – Толл Кардог почему-то очень спешил обозначить рубежи своих владений.

Войско остановилось не далее чем в лиге от границы, так чтобы были видны башни, возвышающиеся черными силуэтами над окрестными лесами. Назревал поздний осенний рассвет, на смотровых площадках, как полагается, горели сторожевые огни, но Кардог почему-то ясно ощущал, что весь гарнизон ворот Холм-Гранта спит, забыв о своем долге. Его зрение за последнее время обострилось настолько, что он смог разглядеть, что на одном из башенных костров трое стражей жарят на вертеле поросенка, видимо, стараясь успеть до подъема, чтобы не пришлось ни с кем делиться. Обычно подобную дичь добывали у ближайшего селища на земле соседнего Холма. Гарнизон спал, не ожидая угрозы со стороны Холм-Дола и не беспокоясь, что могут появиться ночные оборотни – после 7-го дня месяца Ливня, после той славной охоты лорда Кардога на белого вепря, оборотни исчезли из Холм-Гранта, и лорд даже приказал по всем селищам и слободам огласить его слово о том, что всякий землепашец, мастеровой, торговец и прочий простолюдин, послушный воле своего лорда, может без опаски днем и ночью покидать стены селищ и крепостей, поскольку доблестные воины, защитники Холма, истребили всех ночных оборотней, кои долгие годы досаждали мирным жителям. Бегство землепашцев после этого почти прекратилось, и постепенно снова начала возвращаться в оборот золотая монета.

– Саур! – позвал Дриз того сотника, который оказался ближе других, почти двухметрового гиганта, таскавшего на плече огромный двуручный меч длиною в собственный рост. – Саур, возьми мою повозку и съезди разбуди тех лежебок в башнях. И передай, чтобы до моего прихода всыпали друг другу по двадцать розг по левой ягодице. Я проверю – у кого будет цела кожа на заднице, те останутся совсем без кожи.

Повозка обреченно затрещала, когда Саур взобрался в нее и зарычал что-то невнятное, щелкнув хлыстом о мостовую. Пара лошадей, взяв с места в карьер, исчезла в темноте вместе с повозкой, сотником и его мечом.

Дриз самолично расставил посты, указал место для шатров и приказал всем, кроме караула и стряпух, отдыхать. Сам он уже давно забыл, что такое усталость, и никогда не испытывал боли, кроме той, которой иногда награждала его Хозяйка, но порой ему вспоминались те, казалось, невообразимо далекие времена, когда всё это – боль, усталость, страх – он испытывал сам. «Инструмент нужно содержать в порядке», – вспомнились ему слова наставника по ремеслам, который когда-то в детстве обучал его гончарному, кузнечному и ювелирному делу. В Заповедях Карола Безутешного говорилось, что дети высоких родов, будь то лорд или просто эллор, помимо искусства войны и власти, книжной словесности, этикета и риторики, должны овладеть тремя ремеслами. «Вы – глина в моих руках, – думал лорд, глядя на воинов, разбивающих лагерь, – вы – металл в моем горне, вы – золотая нить, навитая мною на палец вечности».

– Мой лорд, Ваша Милость, ваш шатер поставлен… – Соул, как всегда, был в меру услужлив и предупредителен.

Дриз слегка кивнул и направился в ту сторону, куда показывала изогнутая, как для поклона, рука секретаря. Он уже знал, кто его ждет в шатре. Большинство стражников, стоявших в карауле у апартаментов лорда, давно плодили были и небылицы о том, как ведунья выходила из комнат, в которые не входила, или о том, как она проникала сквозь стены и сорила огненными шариками, которые бездымно взрывались, поднимая снопы искр. И сейчас воины, стоявшие на карауле у шатра, слышали сквозь плотную льняную ткань чьи-то негромкие шаги и были уверены в том, что ведунья, которая преподнесла Их Милости корону, вылезла из-под земли и ждет Их Милость в шатре, а зачем она его там ждет, это не их, караульных, дело. Стоишь на посту – гляди в оба, но оглохни, а не оглохнешь – язык вырвут.

Его прелестная Дрянь стояла посреди шатра. Из одежды на ней был только черный кожаный пояс с двумя кинжалами, но холода, который уже заковал в лед лужи и мелкие ручейки, она не замечала, а возможно, и вообще не знала, что это такое. Правда, кожа у нее была слегка синеватого оттенка, а тепла у ее тела было всегда не больше, чем у свежего, не успевшего как следует остыть трупа. Но это нисколько не смущало Дриза, который считал, что более прекрасного женского тела не только не существует, но и не может существовать.

– Мои объятия спешат к тебе, Восхитительная! – сказал он вместо приветствия, хотя раздеваться прямо сейчас ему вовсе не хотелось, он-то холод пока еще чувствовал, а истопник даже не разжег походный камин.

– Скажи своим объятиям, чтобы не торопились. – Она отстранила его ладонью. – Сначала битва, потом победа, а потом уже всё остальное… Они приближаются и к полудню будут здесь. Лучше не дать им перестроиться из походных колонн и бить прямо на дороге, напав из лесу.

Дриза раздражало, что Хозяйка вмешивается в дела войны (в конце концов, это был его Холм и его войско), но он скрывал это настолько старательно даже от себя, что она ничего не почуяла.

– Не желаешь ли взглянуть на смотр гарнизона пограничной крепости? – спросил он, улыбаясь одновременно коварно и нежно, как ей нравилось. – Обещаю восхитительное зрелище.

– Но пора бы уже… – начала было она, но Дриз прервал ее:

– У нас еще полдня. Успеем. – Он взял ее за руку, и в тот же момент ее тело облачилось в черный балахон ведуньи, который обычно был на ней, когда они с лордом появлялись на публике. Дриз свободной рукой взял со столика свою корону, с которой решил не расставаться даже на войне, нахлобучил себе на голову, а на голове Хозяйки тут же возникла ее диадема со светящимся рубином.

Когда они вышли из шатра, предусмотрительный Соул уже держал поводья двух породистых коней, чтобы собственноручно передать их ведунье и лорду. Именно так – сначала ведунье, а потом лорду. Он, пожалуй, пока единственный, начал смутно догадываться, кто из них обладает большей властью.

– Прикажете вызвать конвой и следовать за вами? – спросил секретарь-простолюдин, только что самолично отобравший почетную обязанность у конюшего-эллора, который угрюмо стоял в стороне.

Лорд не удостоил его ответом, а ведунья даже не посмотрела в его сторону. И он даже подумать не мог, как близко в этот момент бродила его смерть. У Хозяйки вертелась на языке фраза, которая могла бы мгновенно уничтожить его: «А твой новый секретарь – достойный преемник незабвенного Сака…» Но она ничего не сказала – что-то подсказывало ей: этот ничтожный человечек когда-нибудь может ей пригодиться.

Послушные кони взяли с места в галоп, пограничные башни росли на глазах, и вскоре перед Хозяйкой возникло очень любопытное зрелище: по обе стороны дороги ровными шеренгами выстроились воины пограничного гарнизона, но только каждый из них стоял на четвереньках, повернув в сторону дороги высоко задранную оголенную задницу. Причем правая ягодица у всех была нормального телесного цвета, а левая была вся иссечена красными полосами, из которых сочилась свежая кровь. При входе в этот живописный коридор сидел в повозке сотник Саур и угрюмо помахивал своим знаменитым мечом. Когда ведунья и лорд приблизились к нему, он соскочил на мостовую, слегка поклонился и сказал, давясь от рвущегося наружу хохота:

– Простите, Ваша Милость, я не подумал, что вы можете появиться здесь с дамой! Я, конечно, прикажу этим вместилищам дерьма спрятать свои задницы, но, клянусь мамой, рожи у них не лучше.

И вдруг сама Хозяйка захохотала. Это было так неожиданно, что даже конь под Дризом встал на дыбы, и потребовался неслабый удар плетью, чтобы вернуть ему покой. Сам лорд в первый момент тоже ощутил испуг, потому что раньше не замечал за ней даже способности улыбаться. Зато хохот Саура вдруг тоже вырвался наружу, и Кардогу ничего не оставалось делать, как присоединиться, и он выдавил-таки из себя жалкий смешок.

– А почему бы тебе их не исцелить для пользы дела… – предложил Хозяйке Дриз, когда приступ хохота прошел, и лицо ее приобрело привычно-торжественное выражение, – Скоро я отправлю их в бой, а они сейчас не то что воевать – сидеть толком не смогут.

– Исцелить их я не могу, да и не хочу. Само пройдет, – ответила она. – Но я могу сделать так, что они перестанут чувствовать боль. Поверни их ко мне лицом.

– Встать! Подтянуть штаны! – скомандовал вместо лорда Саур. – К исцелению товсь!

Бойцы начали подниматься с карачек, и стало заметно, что они в ожидании лорда уже давно не меняли позы, и каждое движение давалось им с трудом, а стояние у дороги оказалось гораздо мучительней, чем сама порка. Но худо-бедно всем удалось встать и, придерживая штаны, сгрудиться нестройной толпой прямо на дороге.

– Смотрите на камень! – сказала Хозяйка ледяным шепотом, который расслышали все, и указала на рубин в своей диадеме, и камень начал переливаться медленными бликами.

Вскоре Дриз обнаружил, что всё воинство, кроме Саура, который на камень не смотрел, благополучно уснуло, продолжая стоять и не забывая держаться за штаны.

– Боль уходит из вас… Боль уходит, вливается сила… Боль уходит из вас… Ваши раны уже не болят… – говорила Хозяйка, и спящая толпа покачивалась в такт ее словам. – Боль уходит из вас… Боль уходит… Да вас и не били… Ваши задницы целы настолько, что радуют взгляд… – Ей впервые пришлось облегчать чьи-то страдания, и она вытащила с самого дна своей памяти какое-то древнее то ли заклинание, то ли заговор… Можно было, конечно, просто приказать им перестать чувствовать боль – смотрящий на камень редко мог противиться воле его владельца, но почему-то ей захотелось произвести впечатление на Саура, а потом завладеть им, как сейчас владеет Дризом. – Проснитесь! – крикнула она и щелкнула хлыстом о мостовую.

Глаза открывались, и губы расплывались в счастливых улыбках. Исчезла боль, а заодно исчезло и чувство вины, и страх перед более суровым наказанием. Дриз поманил пальцем коменданта обеих башен, а когда тот несмело подошел, крутанул ему ухо, но обычного в таких случаях вопля не последовало. Ему можно было вообще оборвать оба уха, а он продолжал бы по-прежнему преданно смотреть на своего господина.

– Иди… – тихо сказал ему лорд и убедился, что слух у коменданта не пропал, и он, почтительно поклонившись, побежал к своему укреплению, увлекая за собой воинов.

И только тут Дриз разглядел, что с той стороны границы по дороге движется одинокий путник, видимо, не ведающий, что происходит в мире, и поэтому ничего не опасаясь, как в мирные времена. Дриз тут же решил, что он и будет первой жертвой этой войны, нет, он будет первой жертвой, которую верные ему люди принесут ему, как варвары сжигают у подножия своих идолов только что убитых вепрей, оленей и пленников. И тут он заметил, что ощущение близости Хозяйки у него пропало. Он оглянулся и увидел ее черную накидку, безвольно упавшую на грубые камни древней мостовой.

Глава 15

Если варвары начинают приносить своим идолам кровавые жертвы, значит, их вера обрела хозяина за пределами мира.

Комментарии к летописям Холм-Гота

Четыре дюжины Служителей, вооруженных мечами, и две – тяжелыми секирами, лучшие воины дружины Храма, укрылись в ложбине, так чтобы их не смогли углядеть из высоких башен ворот Холм-Гранта, а им было бы видно всё, что происходит внизу. Граница проходила по широкой ложбине, и куда ни идти, в Холм-Дол или в Холм-Грант, путникам пришлось бы подниматься в гору.

Герант, старшина храмовой дружины, и старец Лист, Первый Святитель, стояли рядом и наблюдали то, что происходило возле башен, и чем дальше, тем более непонятным казалось разыгрываемое там действо.

– Похоже, что они там исполняют какой-то обряд во славу Нечистого, – сказал Святитель, который, несмотря на преклонный возраст, не утратил остроты зрения.

– А по-моему, их просто выпороли, – отозвался Герант, гораздо больше знавший о порядках, заведенных в последнее время владетелем соседнего Холма. Еще в середине Ливня в земли Кардогов перестали пропускать Служителей, но у Геранта было немало добровольных помощников среди торговцев и бродячих лирников. И еще к нему приводили почти всех, кому удалось бежать из Холм-Гранта, и он подолгу беседовал с ними. Воинам Храма не раз приходилось вступать в стычки с дружинниками лорда Кардога, когда те, преследуя беглецов, пересекали рубежи Холм-Гота.

Вообще, в последнее время происходило множество странных и загадочных вещей, и часто причина их обнаруживалась именно там, в Холм-Гранте. Сначала на Холм-Гот обрушилось нашествие оборотней, которые уже давно старались обходить стороной земли Храма. Еще в начале месяца Ливня не было для них места более вольготного, чем Холм-Грант, и вдруг какая-то сила в одночасье выдавила их оттуда, причем бежали они большими стаями во все сопредельные земли. А у Кардога даже ночной стражи не было, землепашцы сами от оборотней рогатинами отбивались.

Когда в Холм-Гот прибыла голубиная почта от лорда Бранборга, Первый Святитель как раз успел оценить ту опасность, которая нависла не только над Пальмерой, но и, возможно, над всем остальным миром. К прилету голубя-вестника шесть дюжин Служителей-воинов во главе с самим Герантом уже готовы были выступить в поход, а в последний момент и сам Первый Святитель решил проводить их до Холм-Дола, чтобы лично благословить Эрла Бранборга и его воинство на славный подвиг во имя Творца и его созданий. Пока они двигались вдоль границы владений Кардога, и Геранта, и старца Листа, и дружинников удивила странная тишина и безлюдье. Ни один пограничный разъезд не встретился им по пути, а из печных труб пограничных крепостей даже не валил дым. Среди ночи они наконец добрались до Каменной дороги, а утром увидели шатры войска лорда Кардога. Герант со Святителем решили остановиться здесь, пока не выяснится, куда и зачем этот безумец ведет свои войска, которых у него было в три-четыре раза больше, чем у любого другого лорда

– А я вот сейчас просто подойду к ним и спрошу, – сказал старец Лист, вытряхивая из бороды крошки недавнего легкого завтрака. – Уж меня-то они точно не посмеют тронуть. А если тронут, то Творец их тут же и накажет.

– Эти посмеют… – отвечал Герант, один из немногих, кто брал на себя смелость возражать старцу, а порой и поступать вопреки его воле. Просто потом обычно оказывалось, что Герант лишь предвосхищал волю Святителя, внушенную Творцом. – Еще как посмеют… Сперва ему Заповеди лорда Карола нипочем, а теперь уж и промысел Творца побоку. Чуете, как оттуда чернотой-то потянуло. Не безумец он, лорд этот… Не безумец он – страшнее. Меченосцы с севера навалились, а этот решил с юга подпереть. Видать, накликал он на себя Черное Откровение, которое от Нечистого, и непросто будет теперь с ним совладать, ох, непросто.

Сам Герант пребывал в растерянности, и это глубоко опечалило старца. Больше, чем в Геранта, он, пожалуй, верил только в Творца, да и то лишь предрассветной порой, когда из-под купола Храма доносился лишь ему одному внятный Голос. Весь Храм состоял из сплошного сплетения оберегов, и шепот нечисти, ввергающий людей в соблазны и уныние, которым был пронизан весь мир, не мог проникнуть за его стены. И в последний раз Голос в Храме сказал ему: «Твое сердце принадлежит Мне, ты можешь довериться сердцу своему». А потом перед ним возникло видение… Странные человеческие фигуры, облаченные в серые доспехи, держащие в бледных руках мечи, лишенные блеска, надвигались на него сплошной стеной. В ледяных взглядах, от которых леденило душу, не было ничего человеческого, да что там человеческого – не было ничего живого. И сердце подсказало ему, как следует поступить… Не для того, чтобы спастись, не для того, чтобы обрести Спасение… Кто-то пытался лепить грубые поделки, перемалывая в глину хрупкое создание Творца, ведь хрупко всё, что совершенно…

– И всё-таки я пойду. – Старец сбросил с головы накидку, и холодный ветер вперемешку с редкими снежинками подхватил его седые волосы. – Мой посох со мной, и нет против нечисти лучшего оружия, чем он и Живое Имя Творца, коим освящаем мы серебро… – И он неторопливо направился к дороге.

– Поднимайтесь, братья! – скомандовал Герант дружинникам, сидевшим поодаль прямо на земле. – Пойдемте за Святителем. Негоже ему одному с лютым врагом биться… Негоже. Да коней-то оставьте, они нам живые пригодятся, им-то ведь нечем оборониться, они Истинного Имени Творца не ведают…

Старец шел по мостовой, а дружина Служителей с Герантом во главе двигалась через лес вдоль дороги. Они шли хоть и торопливо, но совершенно бесшумно, по крайней мере, достаточно тихо и незаметно, чтобы ни Святитель, ни противник не заметили до поры их присутствия. Сам Герант еще не знал, что они будут делать дальше, но что-то подсказывало ему: пока он поступает правильно. Отряд добрался до просеки, за которой начинались земли Кардогов, и он приказал свернуть направо, чтобы потом, когда их уже будет не видно с башен, перебраться через рубеж. Дорога и идущий по ней старец исчезли из виду, но Герант отогнал от себя внезапно возникшее беспокойство, решив, что они в обход быстрее доберутся до места схватки, чем старец, который почему-то именно сейчас решился совершить свой подвиг, но – Творец ему судья, каждого Служителя ведет по жизни его Откровение. Впрочем, никто из воинов Храма, пробиравшихся сейчас через заросли, не мог понять, что могут сделать шесть дюжин мечей и алебард против войска по меньшей мере тысячи в полторы. В бою против нечисти Служители-воины, носящие на себе многочисленные обереги, имеющие только освященное в Храме оружие, знающие заговоры и на самый крайний случай Живое Имя Творца, были несравненно сильнее самых опытных ночных стражников, но когда приходилось сражаться против людей, таких же, как они сами, только хуже, шансы уравнивались, и Творец оставлял их наедине с врагом. Тут уж оставалось полагаться только на силу и умение. Герант и его люди прекрасно понимали, что при таком соотношении сил бесполезно, опираясь только на силу оружия, претендовать на победу. Все ждали Чуда, и вопрос был лишь в одном: достаточно ли они сейчас сделают, чтобы это Чудо свершилось.

Переходя границу в лиге от башен, Служители наткнулись на несожженные останки двух здоровенных оборотней, которых смерть застигла в момент преображения из мохнатого зверя в бронированное чудище. Тот, кто убил их, должен был спалить их тела на осиновых дровах, но почему-то не сделал этого. В другой момент Герант приказал бы бросить все дела, пока не выяснил бы, с кем столкнулись здесь несчастные оборотни, но сейчас времени не было даже для того, чтобы разглядеть их как следует. А когда они подошли к столбам, увенчанным соколами, искусно вырезанными из березовых комелей, то и дело в пожелтевшей высокой траве, едва припорошенной снегом, стали попадаться трупы в одеждах землепашцев, все они лежали лицом к земле, вытянув руки в сторону Холм-Дола, а из спин торчали короткие толстые стрелы.

Лес, примыкающий почти вплотную к дороге с трех сторон, охватывал каждую из башен. Уже много десятилетий никто не собирался их ни штурмовать, ни оборонять, иначе вся округа на расстоянии полета стрелы была бы расчищена от зарослей. Если бы Дриз, вселившись в тело своего брата, начал с осмотра нескольких десятков небольших крепостей, разбросанных по всему Холму, он бы подивился беспечности своего предшественника: тот почему-то содержал огромную, почти ничем не занятую дружину, но скупился на создание ночной стражи и ремонт укреплений. Но сейчас было уже поздно что-либо исправить – отряд Служителей незамеченным подобрался к одной из башен, и два воина внимательно рассматривали и тщательно ощупывали обращенную к лесу большую проржавевшую, закрытую, похоже, изнутри только на засов дверь. Взломать ее было нетрудно, но нужно было сделать это бесшумно и так, чтобы можно было снова закрыть ее за собой. Алмазное жало коловорота впилось в ржавый металл, посыпалась рыжая стружка, и вскоре в створке образовалась дырка в палец толщиной. Внутренний засов оказался деревянным, и отодвинуть его тонким стилетом не составило труда. Дверь распахнули одним рывком, чтобы ее скрип был похож на крик припозднившейся ночной птицы, и Герант первым ступил на уходящую вверх замусоренную лестницу.

Башню выпотрошили изнутри быстро и аккуратно. Те, кто попытался схватиться за меч, были изрублены на месте, а прочие лежали связанными в сыром подвале, куда не проникал свет и откуда не доносились звуки. Герант выглянул из бойницы, обращенной к дороге, и увидел стоящего на дороге человека, облаченного в богато украшенные легкие доспехи, и широкоплечего гиганта в остроконечном шлеме сотника. Между ними торчала девица в странном черном облачении, и от нее веяло замогильным холодом.

Старец Лист уже приближался к ним, но они, казалось, не обращали на него никакого внимания. Зато с соседней башни на него показывали пальцами несколько стражников и что-то оживленно обсуждали. Старец пересек границу.

Только что их было трое, и вдруг один силуэт куда-то исчез. Не ушел, не спрятался, а именно исчез… Именно тот, от которого сильнее, чем от других, тянуло чернотой и холодом небытия. Осталось двое, и один из них, который крупнее, был обыкновенным человеком, как и те, что копошились на кронверке одной из башен, но второй… Он был сродни той, которая исчезла, оставив на дороге черную кляксу своей одежды. Когда до черты, разделяющей два Холма, осталось не более сотни локтей, старец Лист понял почти всё, что следовало понять. Над головой того, душа которого большей частью уже не принадлежала Творцу, возвышались сверкающие под серым небом золотые рога, и это был один из самых могучих черных талисманов, с которыми когда-либо приходилось сталкиваться Служителям Храма. Последний раз какой-то уже давно забытый посланец Тьмы возложил его как корону на голову Эрлоха Незваного. Через две сотни лет после Великого Похода произошла Смута. Кому-то из лордов захотелось расширить свои владения, кто-то позарился на богатство соседа, кто-то просто вспомнил какие-то старые обиды… Сначала была война, медленная, ленивая, потому что силы каждого из противников были примерно равны, и все воевали против всех. И тогда появился Эрлох, прозванный позднее Незваным, эллор из Холм-Итта, имевший крохотную усадьбу на берегу Великих Вод. Никто не знал, откуда свалилось на него сказочное богатство, ходили слухи, что он, охотясь на косуль у самого подножия Северной Гряды, натолкнулся в непроходимых зарослях кедровника на заброшенный жертвенник идолопоклонников и обнаружил там сокровищницу, полную золотых монет древней чеканки с изображением безбородого демона с четверозубой рогатиной, множество самоцветов и двурогую корону. И на эти деньги он нанял и вооружил большое войско из прибрежных варваров и каким-то образом заставил их поклоняться себе, как будто купил не только их тела, но и их души. Он объявил, что найденная им корона – символ власти лорда лордов и ее послало ему само Провидение. Он начал предлагать свою помощь одним лордам в войне против других, а после побед нападал на своих недавних союзников. Постепенно треть Холмов пала под его мечом, но лорды, еще сохранившие свои владения, объединились с остатками разбитых войск побежденных лордов, а землепашцы и мастеровые, увидев, что новый владыка жесток и непредсказуем, начали покидать земли, им покоренные. Эрлох решил укрепить свою власть и двинул войска на Холм-Гот, требуя, чтобы Служители Храма признали его Посланцем Творца и подтвердили его права на владение всеми Холмами, но тогдашний Первый Святитель позволил объединенным дружинам лордов ступить на земли Храма, и прямо под стенами Холм-Гота состоялась битва, в которой войско Эрлоха было полностью истреблено, а сам он бесследно пропал вместе со своей короной, которую с тех пор никто никогда не видел… И вот – теперь корона на голове нового владельца… Или – того же, вернувшегося из небытия…

– Куда прешь, старик! – крикнул тот, что был крупнее и без короны. – Не видишь, что ли, – тут война будет. Затопчут же!

– А вот я и пришел против вас повоевать, – отозвался старец, будучи уже в пяти локтях от врагов. – Что ж вы войско-то на помощь не зовете… – Посох в его руке начал нагреваться, но Святитель, крепко обхватив его своими узловатыми пальцами, сдерживал до поры Силу, рвущуюся на волю. И он знал, что двурогая корона на голове лорда тоже раскалилась, и теперь победа во многом зависит от терпения. Творец не дарует побед, Он лишь делится Силой своей с теми, кто чист перед Ним сердцем и разумом.

– Убей его, – сказал Дриз ледяным голосом, но тут волосы на нем начали дымиться и потрескивать. – Убей его! – И этот крик наконец-то дошел до Саура, обнимающего рукоять своего меча.

Свист клинка, рассекающего воздух, слился со свистом стрелы, летящей к нему из узкой бойницы левой башни. Стрела не пробила толстую бронзовую пластину, прикрывавшую висок гиганта, но сорвала с него шлем, оглушила его и заставила выронить меч. Сам Дриз ничем не мог повредить Святителю. Сила, которой наделила его Хозяйка, не могла противостоять Посоху, и он чувствовал это. Осознание собственного бессилия жгло ему внутренности, порождало неуправляемый гнев, который, дай ему волю, мог обернуться против него самого. Любому из его воинов, которые как были, так и остались простыми смертными, ничего не стоило раскроить Старцу голову ударом меча или просто убить его кулаком, но тот единственный из них, что сейчас был рядом, огромной тряпичной куклой валялся на булыжниках, мокрых от утренней росы.

Дриз выдернул из себя стрелу, вонзившуюся в правый бок между пластинами панциря. Рана моментально затянулась, и даже на наконечнике стрелы не оказалось ни капли его крови. Это его слегка приободрило, и он, свистнув в два пальца, махнул рукой караульным, глядящим на него с любопытством с кронверка правой башни. Ворота, обращенные к дороге, распахнулись через несколько мгновений, и воины, на ходу обнажая мечи, бросились к нему. Казалось, судьба Святителя, неизвестно откуда здесь взявшегося, решена… Но из бойниц левой башни вырвалась еще стайка стрел, и все, кто спешил ему на помощь, повалились на мостовую в лужи собственной крови.

– Стреляйте в него! Стреляйте! – крикнул Дриз так, что стены обеих башен затряслись, но ему ответило лишь молчание, приправленное редкими стонами. Именно в этот момент кончилось действие чар, которые усмиряли боль поротых задниц незадачливых стражей, а вместе с болью в них проснулась память о том унижении, которое им пришлось пережить. К тому же все уже разглядели, что там внизу напротив их щедрого, но жестокого господина стоит не кто иной, как Служитель Храма, причем, судя по бороде и посоху, не из последних, а значит, неизвестно, кому противиться опаснее – сумасшедшему лорду или Служителю, за которым стоит сила Творца, способная повсюду настигнуть кого угодно.

И вдруг со стороны Холм-Дола послышалось пение походного рожка ночной стражи, и над холмом, на который взбиралась Каменная дорога, в лучах восходящего солнца расцвело множество знамен и хоругвей. К месту битвы спешили войска лорда Бранборга.

Дриз пнул бесчувственное тело сотника Саура. Тело, застонав, сначала село, потом встало и, опираясь на меч, как на клюку, последовало за своим лордом, который, равнодушно повернувшись к своему противнику спиной, шел к повозке, которая терпеливо ожидала его у обочины.

– Всё равно ты сдохнешь! – крикнул он, садясь в козлы. – Будет битва, а ты не станешь прятаться за спины, ты вперед полезешь, вот как сейчас. – Он стеганул лошадей, и повозка резко сорвалась с места. Сотник, еще толком не очнувшийся, не смог усидеть на месте и от рывка снова свалился на камни. Дриз заметил это, но продолжал гнать лошадей туда, где его ожидала преданная ему армия, которую он немедленно поведет к победам и славе.

Армия уже строилась в боевые порядки, не дожидаясь, пока явится командующий, едва заслышав тот вызывающий грохот, с которым, совершенно не таясь, подходил противник. Звуки походных рожков обычно слышны издалека, а для Олфа рожок сделал сам мастер Клён сразу после того, как было объявлено о создании ночной стражи. Он отлил его из освященного серебра, и узоры, покрывающие его витую поверхность, сплошь состояли из оберегов. Рассказывали, что как-то оборотень сдох просто оттого, что Олф с расстояния в дюжину локтей гуднул ему в ухо.

Рожок разбудил спящих и ошеломил бодрствующих, а отсутствие лорда в шатре вызвало какое-то подобие паники, которую в основном устраивал секретарь лорда. Он бегал от одного сотника к другому и кричал, что пока лорда нет, он, Соул, не позволит им бездельничать, и пусть пешие идут немедленно сражаться пешком, а конные пусть немедленно садятся на коней. Лорд, подкативший к сотникам, толпящимся возле его шатра, услышав истеричные вопли своего секретаря, тут же прервал их ударом плети, от которого Соул тут же лишился чувств и свалился там, где стоял. Дризу не потребовалось много времени и слов, чтобы бессмысленные метания и крики прекратились – сотники научились понимать его с полуслова, а чаще и вообще без слов. К тому же они чувствовали, что сегодня их господин особенно суров и не простит никому даже малейшей оплошности или просто нерасторопности. Войско, только что наполовину спавшее, выстроилось в боевые порядки, перегородив Каменную дорогу и соседние поля, одним флангом упершись в болото, не успевшее еще промерзнуть, а другим – в глубокий овраг. Впрочем, противник не спешил приблизиться. Войско лорда Бранборга остановилось у сторожевых башен и тоже перестраивалось. Но захват пограничных башен уже означал вторжение в Холм-Грант, и лорда Кардога уже никто не смог бы обвинить в том, что именно он затеял эту битву, и согласно договорам и Заповедям, прочие лорды должны теперь помогать ему, а не Бранборгу, этому выскочке, предок которого всего лишь держал стремя, когда лорд лордов соизволял садиться в седло… И вдруг до него дошло, что уже не важно, кто на кого напал, а искать союзников среди лордов бесполезно. Он понял – его раскрыли. Против просто спесивого соседа лорд Бранборг никогда не двинул бы свои войска, а если бы и двинул, то хотя бы предупредил об этом. И Служители так резво прискакали…

А что будет, если его воины узнают, кто он такой на самом деле? Хотя уже пущен слух, что их лорд – не кто иной, как Великий Дух Битвы, Воплощенный Бой, Коего Мир Призывает Себе На Помощь В Темные Времена – Хозяйка присоветовала имечко. И уже многие поверили и на смотрах вопили от восторга как резаные… Но сейчас стоит армиям соприкоснуться, как вместе с битвой начнется словесная перепалка, и его воины услышат о своем господине много нового и интересного. И Хозяйка пропала, дрянь…

День прошел, уже почти стемнело, но никто не решился напасть первым. Лорд Бранборг пользовался возможностью дать отдых своим воинам после ночного перехода, а Дриз почему-то боялся начинать битву, ведь Хозяйка-то сбежала, а она зря не сбежит. Втайне от себя самого он надеялся, что она вот-вот вернется или хотя бы подаст Голос. Ему очень хотелось бы научиться точно так же летать нагишом со скоростью мысли, но что-то подсказывало ему, что эту способность ему еще предстоит заработать.

– Атакуем перед рассветом, – негромко сказал лорд угрюмым сотникам, полдня не покидавшим строй в ожидании приказа. – А может, и раньше… Как проснусь – так и атакуем!

Он резко отдернул полог своего шатра, вошел и, не зажигая огня, упал на лежанку, стараясь как можно быстрее погрузиться в чудесные видения которые обычно, являлись ему по ночам. Но на сей раз видений не было. Лишь чей-то мягкий, но властный Голос шепнул ему: «Начни битву и уходи… Чем больше крови прольется сегодня, тем быстрее она перестанет литься вообще, потому что в мире не останется крови…»

Глава 16

Скачет зайчик по лужайке,

У него большие уши.

Если кто не любит зайку –

То у них кривые души.

Детская песенка, сочиненная старым лирником, впавшим в детство

Лирник Ясон был не каким-нибудь там бродячим, он уже давно заслужил доверие Его Милости лорда Кардога и признательность его придворных, челяди и воинства. Он успел изучить вкусы своего господина и всегда знал, что и когда следует спеть. Вот и сейчас он понимал, что главная его задача – поднять боевой дух войска любимого лорда перед решительной битвой против вероломных врагов.

Он ходил от костра к костру, вокруг которых грелась вторая караульная смена, и пел у каждого по нескольку песен, надеясь на последующую благодарность лорда. Обычно Ясон получал то, на что рассчитывал. И вот подойдя к очередному костру, он вдруг заметил, что его законное место уже занято. Его старый недруг Эол, которому пора было бы уже издохнуть, во-первых, от старости, во-вторых, оттого, что принадлежавшую ему лиру Его Милость изволили растоптать, как ни в чем не бывало пел там, где положено петь только ему – Ясону. К тому же он заметил, что слушатели даже изредка бросают в кружку Эола какие-то монеты. Самому Ясону уже давно никто ничего не бросал, но он считал, что ему довольно щедрот Его Милости, а благодарные слушатели лишь опасаются унизить себя малостью дани своей. Ясон хотел было закричать, чтобы воины немедленно схватили Эола, который в немилости у Его Милости и не смеет здесь… но кто-то схватил его сзади, заперев крик во рту широкой ладонью. Потом его оттащили подальше от костров, связали и рот заткнули кляпом. Самое обидное, он не смог в темноте разглядеть хоть кого-нибудь из своих обидчиков, чтобы потом указать на них пальцем, зато всё, что пел этот пройдоха Эол, Ясон слышал прекрасно и удивлялся, почему доблестные воины Его Милости не казнят его немедленно. Эол пел запрещенную «Балладу об Эрлохе Незваном».

Эта баллада казалась бесконечной, и из нее следовало, что все они, кто пришел сюда сражаться за честь и величие славного лорда Кардога, на самом деле служат силам Тьмы, вновь ворвавшимся в этот мир и стремящимся подчинить его наперекор замыслам Творца. Ясону, связанному по рукам и ногам, стало вдруг страшно как никогда раньше. Всё, что он понял, не было для него открытием, но он всегда ради собственного спокойствия гнал от себя сомнения. Душа его изнутри внезапно будто покрылась ледяной коркой, и он потерял сознание. Он не увидел, как шатер лорда зашатался, как его ткань изнутри распорол меч. Дриз прошел сквозь образовавшуюся щель, как несколько мгновений назад через свои видения, в которых будущее оставалось таким же ясным и неизбежным, как до встречи с проклятым стариком посреди Каменной дороги. Он услышал знакомый голос, который уже однажды довел его до холодного бешенства, недостойного будущего владыки мира. Тот, кому голос принадлежал, должен быть уже мертв, потому что он, Дриз Кардог, разрушил вместилище его души. Но… Дриз, неслышно ступая, пошел на голос и вскоре стоял за спиной лирника. Те, кто сидел напротив, заметили лорда, и он ощутил их ужас, наполнивший ночной морозный воздух. Меч лорда описал короткую стремительную дугу, голова лирника упала к его ногам, и он брезгливым пинком отправил ее в костер. Вслед за головой туда же полетела лира, а дружинники, сидевшие вокруг, безвольно упали перед ним на колени.

– Пора, – сказал Дриз зловещим шепотом, который почему-то расслышали не только те, кто был рядом, но и сидящие у других костров, и спящие в шатрах, и стоящие цепью на дороге. – Пора!

Дриз, размахивая окровавленным мечом, двинулся к дороге, и все, кто видел это, следовали за ним. Когда подковки его сапог звякнули о камни мостовой, за ним уже шла огромная толпа, не соблюдая боевых порядков, не слушая сотников, которые хотели хоть как-то упорядочить движение войска навстречу противнику. Впереди на башнях и по обочинам дороги горели огни. Раздалось пение боевых рожков – во вражеском стане заметили их приближение и готовились к встрече, и когда железный клин, острием которого был Дриз, приблизился к башням, дорогу ему преграждала людская стена, ощетинившаяся длинными копьями.

– Р-р-р-а-а-а-х! – вырвался из его горла нечеловеческий вопль, от которого стало окончательно не по себе и своим, и чужим, до того он был похож на крик атакующего оборотня. И вот он уже увернулся от двух направленных на него копий и одним движением снес головы их владельцам. Дриз прорубился сквозь вражеский строй и побежал дальше по дороге, желая встретить еще кого-нибудь. Жажда битвы не была утолена, злость, овладевшая им, требовала выхода. Звон оружия, крики, стоны – всё осталось далеко позади, а перед ним с факелом в одной руке и с посохом в другой стоял всё тот же кошмарный старик, с которым он уже встречался утром, и снова они оказались лицом к лицу, один на один. Меч выпал из его рук и беспомощно звякнул о камни, он вытянул руки перед собой и, скрючив пальцы, превозмогая нарастающую боль во всём теле, двинулся на Святителя. Сквозь красную пелену перед ним маячило видение, как он бережно прикасается к этой седой бороде, а потом резким движением вцепляется в эту голову и легко, как куренку, откручивает ее. Но корона на его голове всё больше раскалялась, каждый новый шаг давался с большим трудом, а старец стоял, не меняя позы, а лицо его выражало одну только жалость или просто печаль. Дриз знал, что старику тоже больно, не меньше, чем ему, и ждал, что тот вот-вот упадет на колени и выронит из рук свой проклятый посох, о который разбились все его надежды, вся его слава и вся его власть. Вдруг старик, посох и дорога исчезли… Навстречу ему неслись деревья и стремительно исчезали за спиной, он понял, что мчится через лес с дикой, нечеловеческой скоростью, что он уже сам не знает, куда его занесло и в какой стороне происходит сражение. Того, что произошло дальше, он уже не видел… К его бесчувственному телу с опаской подошли два лохматых чудовища. Озираясь и прислушиваясь, они подхватили его и понесли куда-то. А потом была железная дверь, ведущая куда-то в подземелье…

Ночное сражение продолжалось недолго. Безумный лорд, вырубив просеку в строю войска Холм-Дола, продолжая рычать, разбрасывая в разные стороны искры, вспыхивающие огненным мостиком между рогами его короны, умчался дальше по дороге, и никто не рискнул его преследовать. Герант пытался остановить его, но это было всё равно что оказаться на пути разъяренного быка или огромной винной бочки, которая катится с крутой горы. Герант рубанул его мечом наискось от плеча. Обычно такой удар делил человека надвое, даже если он был в доспехах, и действительно, бронзовые пластины наплечника затрещали и отлетели куда-то в сторону, но в ключице лезвие застряло, и словно какая-то сила вырвала оружие из рук Служителя. Его самого отбросило в сторону порывом упругого леденящего ветра, и лишь падая, Герант понял, что это был всего лишь взгляд Кардога. Лорд уходил, вытаскивая и ломая входящие в него стрелы, и кровь не текла из его ран, и сталь ломалась о его кости, и корона пылала на его голове… Бой продолжался до тех пор, пока Кардог не скрылся из виду. Как только пылающий огонек его короны перестал маячить впереди, у всего воинства наступил упадок сил. Какое-то время воины Кардога продолжали отражать удары, уже не стремясь поразить противника, а вскоре и вовсе начали бросать мечи и становиться на колени, обхватив руками голову в знак того, что они сдаются. Рассвет только-только начал созревать где-то за горизонтом, а Олф с двумя сотниками уже пересчитывал пленных, в том числе тех, за которыми успел сходить в лагерь противника Герант со своими Служителями. Оказалось, что далеко не все воины Кардога последовали за своим лордом в эту безумную ночную атаку. Элл Гордог с дюжиной воинов считал убитых – и своих, и чужих. Несмотря на всю скорбность этого занятия, душа его тихо радовалась тому, что этот бой закончился быстро, и теперь уже скоро он приведет в Пальмеру дружественное войско Холмов. К тому же еще перед боем Герант успел ему сказать, что помощь уже в пути. Часть дружины Храма уже ушла в Пальмеру морем на восьми лодьях, и повел их мастер Лотар, с которым Элл приплыл к берегам Холм-Гота.

– Выпейте это, мой лорд, – сказала Сольвей, протягивая Эрлу Бранборгу глиняную кружку с мутной дымящейся жидкостью.

– Кровь и так уже остановилась, – ответил он, поднимая перебинтованную плотной повязкой руку. – И даже пальчики шевелятся.

– Если вы, мой лорд, отказываетесь принимать целебные средства, я, конечно, не могу вливать их силком… – произнесла Сольвей почти зловеще. – Но я вынуждена буду сообщить обо всем леди, чтобы у нее был повод самой проявить заботу о своем лорде.

Эрл угрюмо взял кружку, которую ведунья всё это время держала перед его носом, и не менее угрюмо начал пить это страшное пойло мелкими глоточками, исподлобья поглядывая на Сольвей.

– А выпить это можно и залпом, – посоветовала она. – Совершенно незачем так себя мучить.

Полог шатра распахнулся, и один за другим вошли Олф с повязкой вместо шлема на голове, Герант, Элл Гордог и книжник Ион со свитком в руке.

– Мы потеряли восемь дюжин, – сказал Ион, протягивая лорду свиток. – Вот тут всё записано. Половину из них перебил этот сумасшедший. У противника убито вдвое больше, а все остальные сдались в плен.

– Кардога нашли? – спросил лорд, взглянув на Олфа.

– Мы шли по его следу и видели место, где он упал… – Олф пошатнулся и схватился за Гордога, стоявшего рядом. – Там были следы оборотней. Видно, они его и утащили…

– Старец Лист умирает! – вдруг прервал его Герант. – Он лежал на дороге… Там, где этот свернул в лес… Он хочет говорить с вами, лорд. Пойдемте, ему надо быстрее умереть…

Лорд тут же поднялся, отстранил Сольвей, схватившую было его локоть, и пошел вперед, глядя на широкую спину Геранта. Старец лежал в повозке, заботливо укрытый несколькими оленьими шкурами, глядя на облака широко раскрытыми неподвижными глазами. Герант встал у его изголовья и негромко сказал:

– Брат, я привел его…

– Может статься, что братия во Храме… не одобрит мой выбор, но я передаю свой посох… Геранту. И пусть он хранит вас в боях… – Святитель моргнул, но его исхудавшее лицо еще больше побледнело. – А ты, лорд, не останавливайся… Нельзя… Теперь сила на силу… пошла. А я вам оттуда пособлю… – Он пытался еще что-то сказать, но послышались только сдавленные стоны, а потом тело его распрямилось пружиной и обмякло… И лорд сам закрыл его обращенные к небу глаза.