Юность Екатерины Великой. «В золотой клетке» Свидерская Маргарита

Глава IV. Первая любовь…

Опять весна! Все расцветает и начинает теплее греть солнце, все стремится к любви и счастью, и только Екатерина тайком грустила. Девять долгих лет супружества без любви и самих супружеских отношений вынуждали задуматься о горькой и одинокой судьбе. Только вот не верилось великой княгине, что ей не дано испытать пылких чувств, познать страсть, о которой поначалу она зачитывалась в дамских романах. Теперь уже повзрослела, не рисует в мечтах разных кавалеров, вкладывая им в уста те заветные, волшебные слова, которые бы хотела услышать. Но не было рядом никого, достойного на роль героя из романа, и пребывание под пристальным надзором свиты, доносившей каждое ее слово, совершенно не располагало к адюльтерам. Это Петру Федоровичу было все позволено, что он с успехом и использовал – для развлечения кричал о влюбленности то в одну, то в другую фрейлину. Но глянуть на них, так спать не будешь: одна страшнее другой, а ума и вовсе не сыскать.

Со временем Екатерина привыкла к невниманию супруга и чисто дружескому отношению, как же – они соратники, только было это удивительно давно. Иногда казалось, что и не было между ними той детско-отроческой дружбы и легкости в отношениях. Теперь каждый сам за себя.

Переезд императорской семьи в летний дворец произошел после Пасхи. Именно тогда Екатерина обратила внимание на слишком частое посещение Малого двора Сергеем Салтыковым. Он служил камергером Петру Федоровичу, но по непонятной причине большую часть времени проводил в кругу приближенных великой княгини. Он всегда приходил со Львом Нарышкиным – любимцем двора – настолько Левушка был душой компании, умел оригинально веселить собравшихся и нравиться всем окружающим, особенно Екатерине. Сказать о Салтыкове то же самое Екатерина не могла, но ей был симпатичен молодой, красивый придворный, который умел занять разговором. Раздражала только его дружба с семейством Чоглоковых, но поменять общество своих тюремщиков великая княгиня не могла.

Из-за очередной беременности надсмотрщицы Малый двор Екатерины теперь чаще собирался у Чоглоковых, если великий князь не давал концерт в своих покоях или не было приема при дворе.

Беседы с людьми недалекими, незанимательными не могли быть приятными, тем более приходилось следить за каждой фразой. Но камергер исправно посещал их и вызывал недоумение у Екатерины: так мог поступать человек, преследующий личные, скрытые цели. Странно было и то, что именно Сергей Салтыков нашел выход, как нейтрализовать одного из надсмотрщиков – Николая Чоглокова. Оказывается, этот человек питал страсть к сочинительству песен… Теперь же, если маленькое общество желало отделаться от присмотра, Чоглокова просили срочно сочинить песню. Его тут же устраивали в каком-либо далеком углу покоев и могли говорить, о чем желали – пока песня не была сочинена, надсмотрщик корпел с пером, не поднимая головы и полностью погружаясь в процесс. Правда, потом приходилось ее слушать в исполнении Льва Нарышкина и самого автора, да еще и бурно восторгаться, что было недорогой платой за спокойный и веселый вечер.

Именно во время одного из таких домашних концертов Екатерина услышала тихий шепот от Салтыкова, что расположился сзади.

– Ваше Высочество, я рад служить вашим интересам! Для вашего блага я готов терпеть и потакать этому ничтожеству… Ради одной вашей улыбки… Вы – причина моих посещений… Смилуйтесь, позвольте с вами поговорить наедине…

Видимо, Салтыков придвинулся еще ближе, потому что шею Екатерины обдало его дыхание, вызвало легкую дрожь, вынудило великую княгиню напрячься и отодвинуться на край стула. И раньше Екатерине говорили комплименты, объяснялись в любви, но все это было пристойно, больше напоминало флирт или шутку. А здесь, сейчас, они сидели несколько поодаль от остальных, чуть позади всех, что создавало интимную обстановку.

– И на что вы надеетесь, граф? – повернула к нему голову Екатерина, стремясь уследить, чтобы не заметили этого зрители домашнего концерта.

– Я люблю вас. Я вижу, как вы одиноки, но нет никаких препятствий для нашей любви! Я смогу растопить ваше сердце, зажгу огонь в ваших прекрасных, но грустных глазах, только не отталкивайте меня! Я – ваш! Мы сможем быть счастливы в своей любви, нам никто не посмеет помешать! Да что там помехи?! Их нет и не может быть!

Екатерина краснела, но скорее не от смущения, а от негодования – она помнила свадьбу Салтыкова с фрейлиной императрицы, тогда тоже весь двор шептался о неземной любви красавца-камергера.

– А как же ваша жена, сударь? Помнится: два года назад вы тоже кричали о безграничной и истинной любви? Вы же недавно утверждали, что влюблены, и это взаимно – жена до безумия любит вас. Кого вы пытаетесь обмануть? И как отнесется к вашему новому увлечению ваша жена?

– Помилуйте, Ваше Высочество! За миг ослепления я теперь буду несчастен всю жизнь. Я увлекся внешним блеском, а теперь вот настал миг расплаты! – Глаза Салтыкова увлажнились, голос задрожал, руки безвольно опустились. Да и вообще, глядя на него, Екатерине становилось неуютно, настолько соблазнитель имел жалкий вид несчастного супруга. Бесспорно, граф считался красивейшим мужчиной двора, а наличие ума и такта делало его в глазах дам интересной фигурой.

– Граф, мне нет дела до ваших ошибок, прошу: прекратите – эти жалобы не по адресу, – тихо ответила Екатерина после паузы, когда обдумывала, насколько можно верить кавалеру в искренности.

– Я лишь умоляю вас не отталкивать меня, ведь любовь нельзя затушить… Я страдаю без взаимности… – Салтыков осторожно, как бы невзначай коснулся руки великой княжны. Екатерина опустила взгляд, но прекратила вольность – встала и перешла на другую половину комнаты, подсев к фрейлине Гагариной, которую очень любила за верность и внимание.

– Утомил… – тихо прошептала подруге Екатерина.

– Не выношу этого повесу – тащится за каждой фрейлиной! И всегда расписывает безмерное несчастье в браке с женой, – фыркнула Гагарина в ответ, не сдержав довольной улыбки, которую послала Салтыкову. – Красив как бог, вот же зараза! А голос как у искусителя, того глядишь и не устоишь от соблазна!

– Твоя правда, – Екатерина наконец-то смогла успокоить сердцебиение, участившееся из-за, что и говорить, приятных слов лучшего кавалера Малого и Большого двора. Только в правдивость слов не верилось, но так хотелось, чтобы пусть малая капелька их оказалась правдой. Разве она, Екатерина, не красива, не достойна любви и восхищения, не умна, не начитанна? И кто сказал, что в этот раз чувства Салтыкова ложь?

– Хорошо умеет скрывать свои недостатки, – решила продолжить Гагарина, но Екатерина перебила, слишком поспешно:

– Значит – умен, и этого не скрыть!

– Вы защищаете его? Салтыков – человек, не придерживающийся строгих правил, он обычный, но опытный интриган и ловелас, Ваше Высочество! – комплимент придворному вызвал удивление фрейлины, и она постаралась настоять на своем мнении.

– Пусть и так! Сколько их было, куда они делись? Не так-то страшно, если знаешь особенности человека… У нас ведь как: всегда легко оговаривают человека. А потом выясняется – ничего-то и не было, может, так и с Салтыковым? Уж больно хорош… – рассмеялась Екатерина. – Не хмурьтесь, графиня. Мне ничего не грозит, а если вдруг, вы рядом!

– Я всегда буду рядом, Ваше Высочество!

Салтыков несколько изменил тактику, продолжив ненавязчивые ухаживания за великой княжной, но под бдительным взором фрейлины Гагариной Екатерине удалось его рассекретить и отстаивать независимость. В легких пикировках, случайных или запланированных встречах Екатерина никогда не отпускала от себя фрейлин, оставаясь на людях, что мешало создавать интимную обстановку и принуждало графа вести себя подобающе. Так прошли конец весны и лето. Наконец-то верная фрейлина Гагарина отлучилась по делам, да и Чоглоковы где-то задержались, и Екатерина оказалась один на один с искусителем. Причем ни уйти, ни позвать никого, не привлекая лишнего любопытного внимания.

– Наконец-то мы одни! Мое сердце ликует! – воскликнул Салтыков, загородив выход из небольшого зимнего сада, что устроила Чоглокова у окна еще в прошлый год.

– Оно нашло новый предмет для обожания? Поздравляю!

– Вы никогда не найдете более преданного сердца, чем мое! – Салтыков, нарушая этикет, схватил руку Екатерины и припал к ней с горячим поцелуем.

– Вы так и не поняли? – Екатерина попыталась отнять руку. – Мне нет дела до ваших сердца и чувств!

– Не верю! Ваше сердце стучит в унисон моему. Вы любите, но не хотите признаться даже себе!

– Почему же? Да, я люблю, мое сердце занято, но не будьте настолько самоуверенны, сударь, что оно занято вами! Есть более достойные кавалеры. Пустите же. Вы переходите все границы приличия! – Екатерина оттолкнула графа и ушла. Когда она оказалась в пустом коридоре, быстро поднесла руку к губам и коснулась места поцелуя.

«Господи, спаси и сохрани меня! Я борюсь из последних сил… Направь меня. Господи, я не хочу адюльтера! Но так хочу любви… Люблю ли я сама? Да! Да! Да!»

Приглашение от Николая Чоглокова, стремящегося развеселить своего подопечного – великого князя, пришло ранним утром – Малый двор отправлялся на охоту, на остров, принадлежащий надсмотрщику. Сменить обстановку постылого дворца было радостно, к тому же все дамы носили одинаковую одежду: нижнее платье серое, остальное – синее с черным бархатным воротником, и все безо всякой отделки, куда уж лучше – издали и не понять, какая парочка уединилась в молодой зеленой поросли густого леса. Лошадей Чоглоков, как организатор, отправил заранее, и караван из лодок, заполненных фрейлинами и кавалерами великого князя, весело устремился навстречу приключениям. Петр Федорович с женою плыли в разных лодках, до Екатерины доносился веселый смех и громкий визг дам – ответ на шутливые брызги, которыми осыпали их кавалеры. Это больно укололо великую княгиню, но она смирила чувства – не последний раз муж прилюдно показывает безразличие к ней.

Едва ли не первой великая княгиня вскочила в седло и помчалась вслед за спущенными собаками, бросившимися с веселым лаем искать зайцев.

Стоило Екатерине остановиться, как Салтыков ее тут же нагнал и, подхватив повод, увлек ее лошадь под кроны густого клена.

– Как вы смеете?! Немедленно отпустите! – сопротивлялась Екатерина, пытаясь выдернуть поводья, уловив по лаю собак и звукам рожков: охота уходит дальше.

Она остается наедине с соблазнителем.

Разум кричал, что этого нужно избежать – последствия могут быть необратимыми, но не было сил сделать движение – она не хотела убегать. Салтыков приблизился вплотную, обнял за талию Екатерину и ловко перетащил ее к себе. Бережно опустил добычу вниз на зеленую, немного подернутую золотом осени, высокую траву. Легко спрыгнул сам.

– Я не могу без вас жить, дышать, Катрин! Не могу больше молчать и видеть вашу холодность! Это невыносимо – вы поставили между нами стену из своих фрейлин, а мое израненное, верное сердце рвется к вам!

Екатерина молчала, отвернулась от него, сделала один, затем другой шаг в сторону и остановилась, прислонившись спиной к клену. Золотыми нитями пробивались лучи света в тени густой кроны. Салтыкову пришлось пригнуться, чтобы последовать за нею.

– Я понял! Вы боитесь мне поверить! Вы живете под этим жутким надзором. Но уверяю вас: мои чувства искренни, поверьте мне, Катрин! Я никогда и никого так не любил! Да и вообще, после знакомства с вами не могу назвать прошлые чувства даже увлечением, в моей жизни есть только вы, – продолжал объяснение Салтыков. Под кронами, вдали от глаз он осмелел и снова прикоснулся к великой княгине, но та твердо убрала его руки с талии.

– Катрин, как мне доказать свою любовь?! Сжальтесь! Я как нищий вымаливаю у вас милость, но вы не позволяете мне даже прикоснуться к вам!

Екатерина молчала. Салтыков терялся в догадках. А она наслаждалась каждым словом кавалера. Его то просящий, то негодующий тон, периодически срывающийся в отчаяние, музыкой лился на сердечные раны и врачевал их. Она желала слышать без конца восхищенное бормотание Салтыкова – она так долго этого ждала! Она повторяла его ласковые слова, слушала и слушала…

Салтыков не мог остановиться. Близость к хорошенькой, но по-прежнему неприступной женщине возбуждала и дразнила, с трудом сдерживая желание схватить в охапку предмет вожделения и бросить в высокую траву, что опьяняла и манила. Кружил голову аромат от волос и бархатистость нежной белоснежной кожи. Ясные синие глаза великой княгини смотрели внимательно, изредка подергивались загадочной дымкой. А он терялся как юнец, не решаясь на более дерзкое действие, и вынужденно молол всякую чепуху, которую уже не раз опробовал не на одной хорошенькой фрейлине.

«Бог мой! Что, ну что еще ей сказать?! Статуя! Бездушная и холодная! Я уже исчерпал весь запас слов и комплиментов, а она равнодушна! Смотрит ледяными глазами и… Эх!» – метался в мыслях соблазнитель, наконец-то рискнув дрожащей рукой коснуться великолепных черных волос Екатерины, но тут же прекратил:

«Опять этот взгляд! Да она ледяная глыба! Она холодна как снег! Вот почему великий князь не уделяет ей внимания! Такую пока расшевелишь – пять потов сойдет, и то не факт!»

– Вы только доверьтесь мне, Катрин! Я уже продумал, как мы будем с вами тайно встречаться – никто ничего не узнает! Клянусь вам! Мы подарим друг другу невиданные наслаждения! Я буду целовать каждый пальчик на ваших чудных ножках! Никто не сможет нам помешать наслаждаться друг другом!

Екатерина молчала, только лукавая улыбка изредка пробегала по розовым губам.

– Катрин! Вы только представьте, как мы будем любить друг друга! – уже в отчаянии, полностью исчерпав запас заготовленных фраз, воскликнул Салтыков.

– Не представляю, – равнодушно призналась Екатерина. – Но не могу помешать вашему воображению.

«Возможно, она влюблена в кого-то другого? Тогда это провал!»

– Согласитесь, я – достойная кандидатура! – и Салтыков начал сравнивать себя с другими придворными из окружения великого князя, чем вызвал громкий смех Екатерины. Ей больше нравилось слушать комплименты, но неопытность мешала ей повернуть разговор в необходимое русло, и великая княгиня сдалась:

– Согласна, вы действительно заслуживаете предпочтения! Но я и выделяю вас из всех придворных кавалеров. Не пора ли вам, граф, ехать и искать охоту? Ваше долгое отсутствие вызовет ненужные разговоры! Мне они не нужны, а вы обещали сохранить мою репутацию. Действуйте!

– Скажите мне, что я вам нравлюсь!

– Никогда.

– Тогда, скажите, вы ведь не равнодушны ко мне? Скажите, и я тут же уеду!

– Хорошо. Да. Я не равнодушна к вам, только убирайтесь прочь! Вы меня компрометируете!

Салтыков вышел из-под дерева и вскочил на коня.

– Я запомню ваши слова!

– Нет. Убирайтесь прочь!

– Да-да. Катрин! Я получил ваше признание! Я уже счастливейший человек!..

Присоединяться к охоте Екатерина не стала, она направилась в охотничий дом, что стоял на острове. Чоглоковой, которая из-за очередной беременности не принимала участия во всеобщем увеселении, она пояснила свое возвращение:

– Вам же так скучно, вот я и решила скрасить ваше одиночество.

Объяснение великой княгини вызвало благодарную улыбку надзирательницы – кроме слуг, готовивших ужин, дом был пуст, и Чоглокова, маясь, бродила по комнатам, приставая к каждому, подолгу читая нотации и распекая за мелкие нарушения этикета.

– Это так благородно, Ваше Высочество! Все бросили меня. Слово не с кем молвить!

Шумная кавалькада охотников вернулась, когда солнце уже золотило водную гладь. Пышный ужин с зажаренной зайчатиной и фаршированными утками (егерь постоянно отправлял помощников с подстреленной дичью), пучками свежей зелени и овощами, густым французским вином был шумным и веселым, пока не застучали тяжелые капли дождя. Совершенно внезапно налетевший ветер нагнал волну, и остров оказался затоплен. Буря шумела за толстыми стенами, компания приуныла было, хотелось оказаться в более спокойном месте, но Чоглоков велел подать припрятанное шампанское, и настроение Малого двора вмиг поднялось.

Сергей Салтыков воспользовался моментом, когда великая княгиня стояла одна у окна, наблюдая за всполохами молнии, и радостно сообщил Екатерине:

– Видите, Ваше Высочество: само небо благоприятствует мне сегодня! Я могу и дальше любоваться вами!

Екатерина рассеянно скользнула взглядом по лицу кавалера, пожала плечами:

– Проще заказать портрет и не выходить из комнаты.

– Вы жестоки!

– Вы слывете умным, а говорите глупости.

– Когда, я смею надеяться, что это будет скоро, вы полюбите, вам станет понятна моя радость видеть вас каждую минуту!

– Пустое, граф! Фантазии вашего воображения!

Салтыков поклонился и отошел.

Но в лодке, воспользовавшись темнотой, Салтыков сел рядом с Екатериной и взял ее руки. Екатерина сначала ощутила благодатное тепло, было сыро и свежо, а руки Салтыкова согрели ее тонкие пальцы. А потом началось то, что Екатерина впоследствии вспоминала как сладкую муку. Их пальцы сплетались в странном танце. Легкие поглаживания сменялись нежными поцелуями каждого пальчика и, осмелев от безнаказанности и молчаливости великой княгини, жаркими поцелуями ее ладоней. Ласки были то робкими, то дерзкими: губы Салтыкова прорывались к кисти и выше, а Екатерина едва успевала останавливать кавалера, зашедшего столь далеко в любовной шалости. Ей очень хотелось заглянуть ему в глаза, услышать хоть слово, ибо она еще не научилась понимать свои волнения и чувства, была слепым котенком, которым играют, доводя ее ощущения до наивысшей точки наслаждения, и, обманув ожидания, бросают в бездну отчаяния, заставляя придерживаться приличия, оглядываться с опаской на сидящих сзади. Тайна, в которую вовлекал ее Салтыков, раскрывала объятия и манила в сад бесконечных удовольствий, что уже пробудились от его горячих поцелуев. Она ощущала трепет сердца и понимала, что вот она – страсть, та самая, описанная в романах, совсем рядом, только нужно переступить внешние преграды из придворных и слуг, что крутятся рядом и мешают насладиться в полной мере незнакомыми, но такими желанными ощущениями. Этим чувствам, проснувшимся так внезапно, было тесно, корсаж платья нестерпимо давил грудь и мешал дышать. Великая княгиня с трудом сдерживалась, чтобы не оторвать голову кавалера от рук и самой не припасть к его губам, чтобы наконец-то почувствовать, попробовать, вкусить, что есть настоящий поцелуй.

…В раздумьях Екатерина провела несколько дней, она избегала встреч с предметом своего вожделения, стараясь взвесить последствия такого рискованного шага. На кону стояла корона империи, а, претерпев столько унижений, великая княгиня была не готова потерять ее. Она боролась с желанием, которое вызывали воспоминания о по сути ничего не значащем свидании на острове. Так, обычный флирт, который легко прекратить. Екатерина уже решила. Не будет любовника. Значит, такова судьба. И тут же воображение нарисовало страстную любовную сцену, когда-то прочитанную в романе. Губы ожег придуманный поцелуй, все тело пронзило томление, она застонала и отшвырнула гребенку, которой расчесывала волосы.

«Страшно, Господи Иисусе, как же страшно любить!» – шептала Екатерина и понимала – она ничего и не знает о любви, а что прочитано в книгах, мало соответствует реальной жизни, только чувства, лишь интриги совпадают.

«Я не верю – Салтыков влюблен в меня!»

Петр Федорович прислал слугу с сообщением, что не будет сегодня у нее. Великая княгиня безразлично пожала плечами – не в первый раз. Это уже становится привычным.

Будет возможность почитать. Нужно лишь отпустить фрейлин. Сегодня дежурили самые нерасторопные и ленивые.

– Ступайте! Вы свободны! – приказала Екатерина, запахивая на груди шаль и устраиваясь удобно в кресле, чтобы почитать. Девушки сделали реверанс и, хихикая о чем-то своем, удалились, аккуратно притворив двери.

Но даже в тишине Екатерине потребовалось много времени, чтобы настроиться и углубиться в чтение. Случайно она выбрала не ту книгу, что хотела, это оказался роман о любви. Улыбнувшись ошибке, Екатерина с удовольствием читала сцены объяснений, поцелуев, остальные страницы перелистывала – не могла заставить себя читать, не интересно.

«Значит, при поцелуе женщины закрывают глаза, так они лучше отдаются чувствам?»

«Сердце стучит, кожа пылает, кровь бьет в висках, в глазах темнеет…»

«Когда же я испытаю это?..

А так бывает всегда?..

А так бывает у всех?»

Внезапно горячее дыхание обожгло кожу шеи, мягкие губы нежно и быстро пробежали до обнаженного плеча…

«Мне снится?!»

Екатерина вскочила и обернулась. Перед нею склонился в поклоне Сергей Салтыков. Настоящий. Во плоти. Он быстро прижал палец к губам, призывая великую княгиню к тишине. Взгляд его красивых глаз умолял помиловать.

– Что вы здесь делаете?! – изумилась Екатерина. – Кто вас посмел впустить?! Немедленно уходите, и я никого не накажу.

– Катрин, я не мог больше ждать… Я безумно люблю, – Салтыков сделал к ней несколько шагов и протянул руки.

– Уходите немедленно! – Екатерина стояла, не шевелясь, гордо вскинув голову, и смотрела, как к ней приближается Салтыков.

Вот они уже стоят рядом, напротив друг друга. Вот его руки легли на ее бедра. Не об этом ли мечтала она несколько минут назад?! Вот вниз поползла предательница-шаль, обнажив плечи и грудь в распахнутом вырезе ночной рубашки. Взгляд Салтыкова устремился туда, а губы прошептали:

– Как вы красивы…

И вот уже руки проникли под ткань и нежно ласкают ее грудь. Она чувствует бегущую кровь, пожар щек и желание, чтобы это чудо продолжалось. Салтыков подхватывает ее на руки и несет на кровать. Екатерина не сопротивляется. Она немного напугана его решительными действиями, но он так нежен, что нет сил его остановить. Прохлада касается обнаженной кожи, исчезла рубашка, валяется на полу, отброшенная Салтыковым. В глазах мужчины она читает восхищение. Уши заполняет его горячий прерывистый шепот:

– Люблю… ты прекрасна… ты божественна!

Его руки жадны и ненасытны. А она уже понимает, что все прочитанное в книгах – истина, и жаждет еще большего наслаждения, еще более смелых ласк… И вот они обрушились на нее водопадом, небом, пламенем. Дыхание сбивается. Мысли путаются… Темнота наплывает на нее… Но нет – это она закрыла глаза, чтобы отдалиться, уйти в себя и вкушать немыслимое наслаждение, которое дарят руки и губы Салтыкова.

Ей хочется открыть глаза, но страшно… Стыд заливает румянцем белоснежную кожу, что горит от бесконечных и сладких поцелуев. Распахивает глаза и видит его – обнаженное, сильное, красивое тело! Рука непроизвольно касается его плеч. Совершает путешествие по сильным рукам, груди. Мужчина перехватывает и покрывает поцелуями каждый пальчик… Резкая боль пронзает Екатерину. Но она только теснее прижимается к любовнику в стремлении слиться с ним еще ближе, чтобы раствориться до конца…

Теперь она знает, что такое любовь.

Первые звуки надвигающейся грозы раздались с совершенно неожиданной стороны. Отношения с великим князем Екатерина не могла назвать дружескими, теперь они больше напоминали приятельские. Кануло в небытие их тайное военное содружество, но, помня его, а также искренность, Петр Федорович, по привычке, регулярно захаживал к супруге, спрашивал ее невзначай о сущих пустяках и уходил развлекаться, чтобы вернуться в спальню ближе к утру. Екатерина недаром тратила неограниченные средства, чтобы быть в курсе всех, даже незначительных, событий при Большом и Малом дворе. Но здесь новость не стоила ей ни грамма трат.

Вечером, томясь в ожидании концерта у великого князя, публика растеклась по покоям и развлекалась пустой болтовней. К Екатерине, раскланявшись и перецеловав ручки у всех фрейлин, подошел Салтыков. Она приготовилась услышать очередные комплименты, но, испросив разрешения присесть в соседнее кресло, кавалер очень тихо сообщил, что Его Императорское Высочество Петр Федорович нынче поделился со своим камер-лакеем Брессаном, родом из Франции, неприятным мнением о супруге.

– Его Высочество считает, что мы с вами обманываем Чоглокова и смеемся над ним, уверяя его в дружбе.

– Очень плохо, что мой супруг раскрыл нашу хитрость, – расстроилась Екатерина. – Пока ничего страшного, но у великого князя может в любой миг испортиться настроение, и тогда он непременно может сказать Чоглокову, они ведь так близки. Постарайтесь, граф, впредь быть осторожнее.

Давая совет Салтыкову, Екатерина не подозревала, что неприятности, подобно тучам, сгущаются и с другой стороны. Императрица устала ждать наследника от неразумных супругов и вновь напомнила Екатерине о ее долге, придравшись к мелочи.

Началось все с одинаковых платьев, принятых Малым двором. Выслушав о недовольстве государыни костюмами от Чоглоковой, удивленно приподняв черные брови, Екатерина ответила, что на следующий год, раз это не угодно Елизавете Петровне, они делать не будут, а сейчас-де пусть матушка-государыня простит вину неразумных детей своих.

Чоглокова усмехнулась, крутнулась на каблуках и поплелась к царственной родственнице. Очевидно, кто-то постарался испортить настроение императрице – Елизавета была сильно не в духе, и Чоглоковой влетело за невнимательность, нерасторопность и лень.

– Я очень недовольна тобой, Мария! Ты в ответе за великокняжескую семью, а обязанности выполняешь из рук вон как плохо!

– Что ты, государыня-матушка, как можно. Наветы все это, я денно и нощно при твоих наследниках! – перепугалась Чоглокова, а про себя подумала и помянула недобрым словом семейство Шуваловых – уж и не знают какую должность под свое семейство подгрести.

– То-то с пузом постоянно ходишь, и когда ж успеваешь-то еще за наследниками услеживать? За Катькой вообще не смотришь, явилась недавно на куртаг в мужском костюме! Сидючи в седле по-мужски! Это твое упущение, Мария! А я вот все думаю, отчего никак Катька ребенком-то не обзаведется, ан вот оно в чем дело! Наказывать вас с мужем твоим беспутным, что постоянно с Петром Федоровичем развлекается, буду строго! Не следите вы!

– Ну, сестрица-государыня, не ожидала я от тебя такой милости! Нашла причину, чтоб с больной головы на здоровую проблему переложить! Это за мою добрую службу!

– Ладно, не плачься! Служили б по чести, так и не было б претензий!

– А ты мою службу в одну кучу с чужими проблемами не мешай, не каша с маслом!

– Ишь разошлась! Пошто Катьке дозволяешь днями в мужском седле скакать? А? Знаешь ведь, что вредно это! Знаешь, что я наследника жду!

– Э-э-э! Сестрица-государыня, а мы-то с мужем, верные твои слуги, здесь каким боком?! Сама же знаешь, дети без причины не могут появиться!

– Это ты о чем, Мария? Петр с Екатериной чай десять лет живут, спят в одной постели, какая еще нужна причина?! – распалялась императрица.

– Та самая, матушка-государыня, та, опосля чего дети появляются!

Находясь в крайней степени гнева, императрица забегала по кабинету, изредка останавливаясь рядом с сестрой и впиваясь в нее взглядом.

– И за десять лет не было такого?

– Как на службу, по воле твоей, заступили, не было. И незаконных деток не было!

– Как такое может быть?! И ты считаешь себя и мужа невиноватыми?

– Нет нашей вины в том! – настаивала надзирательница.

– Да я, Мария, взыщу с вас обоих за нерадивость вашу! Твой разлюбезный муж как есть колпак! Его какие-то сопляки водят вокруг пальца за длинный нос! А вы оба, вместо того чтобы усовестить наследников, разъяснить и разрешить проблему, жируете!

Мне нужен наследник, поняла, Мария? – Императрица подошла к сестре и шепотом добавила:

– Любым путем, все равно как, законный или незаконный. Твоя и мужа головы – залог. И немедленно прекратить пересуды, закрыть всем рты. Главное – наследник. В короткий срок. Ступай!

Чоглокова испугалась не на шутку. Пришлось развить бурную деятельность, начала она с того, что переговорила с Нарышкиным и Салтыковым, убедив покинуть их на время двор, чтобы исчез предмет пересудов. На следующий же день молодые люди уехали к родителям. Зная любовь мужа к развлечениям и неспособность его помочь в решении задачи, что поставила перед семьей императрица, Чоглокова организовала проблемы в дальнем имении и с радостью спровадила Николашу. Самой себе дама определила месяц на разрешение проблем.

Без стеснения, правда изредка покрываясь красными пятнами от стыда, графиня провела беседу с камер-лакеем великого князя Брессаном. Она подробно выспросила у него, какие женщины нравятся наследнику, есть ли у него постоянная «дама сердца». Вначале Брессан насупился, возмутился, собрался уже бежать и жаловаться императрице, но Чоглокова успела остановить прыткого слугу, сказав пару слов:

– Воля императрицы.

Вздыхая и огорченно качая головой, камер-лакей успокоился и внимательно выслушал план, по которому решила действовать Чоглокова. Пришлось Брессану побегать по Ораниенбауму в поисках достойной кандидатуры-метрессы для наследника. Нашел. Молодую, хорошенькую вдову художника, из бедных, не обремененных лишними моральными принципами, но с чисто лавочной хваткой. Вдовушка долго упиралась, притворившись тупой, не поддавалась на уговоры послужить великому делу. Лишь появление Чоглоковой, а скорее всего увесистого мешочка со звонкой золотой монетой, уговорило ее, что нужно послужить императрице, а заодно обеспечить свое приличное существование на оставшуюся жизнь. Сведения о мужской состоятельности наследника, которые подробно расписала вдова Брессану и Чоглоковой, повергли их в уныние, но доклад императрице они сделали. Елизавета Петровна расстроилась, призвала канцлера Бестужева и вызвала из Москвы своего духовника. Будучи набожной, она желала удостовериться, что не пойдет супротив воли Божьей, приказав тайно совершить наследнику операцию.

После длительного обсуждения Елизавета призвала Петра Федоровича в кабинет и, положившись на изворотливость Бестужева, поручила ему начать деликатный разговор.

Наследник попытался бунтовать, оскорбившись вмешательством в его личную жизнь, но Елизавета применила старую тактику:

– Ваше здоровье – это залог будущего Российской империи! Не желаете быть наследником, выгоню. На такой трон долго искать желающих не придется! А если и по возрасту подойдет, выдам Екатерину за него, а то больно долго и дорого искать невест-то.

Дело свершили быстро и тайно, взяв с каждого посвященного клятву о неразглашении под страхом смерти и короткого пребывания в застенках Тайной канцелярии. Вдовушку художника никто более не видел, она заблаговременно исчезла из окрестностей Ораниенбаума, продав маленький домик, лавку и остальное имущество.

Переезд императорского семейства из Летнего дворца в Зимний прошел, как всегда, шумно и хлопотно. Екатерина привыкла к тому, что Двор Елизаветы постоянно перемещался, они никогда не жили подолгу на одном месте, постоянно переезжали. Теперь же великая княжна грустила – Салтыков вернулся, но бывал у нее редко, часто вообще витал в облаках и рассеянно отвечал на вопросы.

На очередной ночной визит супруга Екатерина сначала не обратила внимания: ляжет, расскажет пару незначительных дворцовых новостей и уснет. В лучшем случае они попробуют поболтать, опять же строго о новых чертежах крепостей, кои скопились в несметном количестве у наследника в кабинете. Скучно. Грустно. Обыденно. Зевотно. Да, именно так – зевотно, потому что Петра Федоровича не интересует мнение Екатерины. И говорить он будет об очередной мнимой или явной победе в охоте за вниманием фрейлины.

Первой неожиданностью для Екатерины стала немного смущенная улыбка супруга. Как-то неловко он влез на высокую кровать, не стал вытаскивать из тайника ни книг, ни многочисленных бумажек.

«За две недели отсутствия не соскучился? Чем же был так занят, вот интересно. Хотя какое мне дело?»

– Катрин, вы собираетесь спать? – поинтересовался немного охрипшим голосом супруг, укрываясь одеялом и расправляя подушки.

– Конечно, вам мешает свет? Потушить?

– Да. Может быть, вы сегодня ляжете раньше?

«Что с ним?»

– Как вам будет угодно… – нерешительно произнесла Екатерина, задула свечи и отправилась в постель.

– С вами говорила тетушка? – донеслось до Екатерины с другого края кровати.

– О чем? Я не видела ее уже несколько дней.

– Она потребовала от нас наследника.

– Она желает этого уже много лет.

– Я готов исполнить свой долг.

– То есть? – опешила Екатерина, поворачиваясь к супругу, но темнота мешала рассмотреть его лицо, от этого она чувствовала неловкость.

– Я готов исполнить свой долг, – повторил супруг и зашуршал одеялом, придвигаясь к Екатерине. – Давайте сделаем это побыстрее и забудем как страшный сон!

Петр Федорович неловко притянул Екатерину. Руки его поползли вниз, миновали ее бедра и попытались задрать длинную рубашку вверх.

– Ваше Высочество! – попыталась протестовать Екатерина, но тут же прикусила язык, понимая, что не должна, не имеет права сейчас ему помешать. Было гадко. Она кусала губы и пыталась вспомнить ласковые и нежные руки Салтыкова. Не помогало. Но она терпела. Супруг настолько неумело, скрывая робость, пытался совершить свой долг, что это вызывало жалость и к себе и к нему. Его ласки казались грубыми, движения были слишком быстры и без какой-либо нежности. Он тыкался губами, пытаясь «произвести» фальшивый донельзя поцелуй, чем вызывал брезгливое отторжение у нее.

– Во-от! Теперь… Вы не посмеете говорить, даже… думать… Я смог!.. Я сделал вам ребенка!.. Теперь… отстаньте от меня! Фу-ух…

Свершив, что от него требовали столько лет, Петр Федорович неумело чмокнул Екатерину – попал куда-то в висок, поднялся с кровати. Попрыгав голышом по комнате, неуклюже натянул на себя бриджи, рубашку:

– Спокойной ночи, мадам! – и удалился, оставив на кровати истерзанную Екатерину. Ей сначала хотелось заплакать, но она взяла себя в руки, приказав:

– Не сметь! Пусть хоть так, но теперь брак свершился, даст бог – будет ребенок!

Тайные встречи с Салтыковым чудом удавалось скрывать. Дошло до того, что любовник фактически прекратил оказывать обычные знаки внимания Екатерине, он перестал говорить даже комплименты. Чаще всего был задумчив и рассеян, чем очень обижал великую княгиню. Екатерина не выдержала такого отношения и рассердилась, выговорив ему накопившиеся обиды.

– Любовь моя, я не могу так рисковать нашими отношениями! Вдруг кто прознает! – пытался оправдаться Салтыков, подтверждая слова грустным взглядом. Но Екатерина чувствовала: изменился он, не такой, как прежде. Только гордость удерживала желание влепить любовнику пощечину. Такую – от всей измученной души! Это был первый жестокий урок – человек, которому она доверилась, оказался трусом. Но она стерпела – очень хотелось ласки, доброго слова, ощущения нужности и любви. А еще ласк тех, что при воспоминании бросали в краску, поцелуев, когда дышать нельзя и уста оторвать невозможно. Не ждать же ей, что этим одарит вдруг великий князь! Нужно было срочно придумать, как обезопасить свою репутацию и положение графа Салтыкова.

Екатерине объявили: двор отправляется в Москву. Дорога оказалась настолько разбитой, что болели все кости, в итоге у Екатерины случился выкидыш. Великая княгиня вздохнула, поплакала немного и успокоилась – она нашла выход, как восстановить желанные отношения с Салтыковым. Сейчас этот вопрос ее беспокоил куда больше. Зная от соглядатаев, что Бестужев присутствовал на всех совещаниях у императрицы, где решался вопрос о престолонаследии и несостоятельности великого князя, Екатерина решила рискнуть и обратиться к канцлеру. Но повела дело весьма хитро. Она не сомневалась, что Бестужеву докладывали о внимании, уделяемом ей графом Салтыковым, а значит, старик должен обрадоваться любому варианту, решающему проблему. Поэтому она начала оказывать канцлеру внимание, доверительно беседовать с ним о пустяках. А стоило появиться в Москве Салтыкову, немедленно повелела любовнику ехать с визитом к Бестужеву, пообещав, что благодаря этой встрече они заручатся его поддержкой.

Не слишком веря в успех, – но мало ли какие интриги закручиваются вокруг него! – Салтыков отправился к старику. Принял его канцлер радушно, а напоследок, как бы между прочим, сказал:

– Я знаю о вашем добром отношении к Чоглоковым, совершенно пустые и недалекие люди. Подозреваю в вас ум, дорогой граф, только он помогает вам выносить их глупость!

– Глупость не самый большой порок, я стараюсь быть снисходительным, – скромно ответил Салтыков.

Потом Бестужев помолчал некоторое время и решил начать издалека, о положении при дворе, многочисленных интригах и борьбе за власть, в которой несчастной оказывалась Екатерина, и это при такой неземной, ангельской доброте. В довершение он, как истинный дипломат и опытный царедворец, обронил: