Цацики и его семья Нильсон-Брэнстрем Мони

Будиль

Мамаше не понравилась Будиль, а Будиль не понравилась Мамаша, это было очевидно. Во время ужина над столом повисла напряженная тишина. Йоран старался вовсю, с самого утра не отходил от плиты, накрыл на стол и зажег свечи, но к еде почти никто не притронулся. Цацики было жаль Йорана.

— Как вкусно, — сказал он и откусил большой кусок мяса. Но кусок словно застрял у него в горле.

— Да, Йоран и правда отлично готовит, — сказала Будиль и нежно погладила руку своего жениха. — Видели бы вы, как он готовил на костре… Это было так романтично.

Йоран покраснел.

Мамаша посмотрела на Цацики и скорчила гримасу.

— Ну конечно, он такой романтик, — притворно поддакнула она.

— Неправда, — сказал Цацики. — Йоран — крутой.

Йоран благодарно посмотрел на него. И снова воцарилась тишина.

— Ну что ж, — наконец сказала Мамаша. — К сожалению, мне пора. Спасибо за ужин.

Она наклонилась и поцеловала Йорана прямо в губы. Такого она никогда раньше не делала. Йоран чуть со стула не свалился. Будиль покраснела.

— Желаю хорошо повеселиться, — добавила Мамаша и поцеловала на прощание Цацики.

— У них концерт, — объяснил Цацики Будиль. — В «Джино». Там выступают только самые лучшие. Просто моя мама играет на бас-гитаре и поет в «Мамашиных мятежниках». А вы умеете петь?

— Нет, к сожалению, — ответила Будиль.

— А танцевать балет?

— Нет.

— А шевелить ушами? А стоять на руках?

— К сожалению, нет.

— Что же вы умеете? Стрелять из автомата?

— Нет, я не стреляю из автомата, это делают другие военные.

— За что же ты ее полюбил? — спросил Цацики Йорана.

— За то, что она самая красивая, — сказал Йоран и погладил свою невесту по щеке.

— Ерунда, — заявил Цацики. — Мамаша красивее. Ты сам это говорил. Что рыжие девушки — самые красивые.

Будиль была блондинкой.

— Кто-нибудь хочет десерт? — Йоран поспешно встал и начал убирать со стола.

— А можно я буду есть перед телевизором? — спросил Цацики.

— Можно.

Цацики понимал, что Йоран и Будиль хотят побыть наедине. Да он и сам не желал смотреть, как по-идиотски ведет себя Йоран в ее присутствии.

Главный герой в фильме, который показывали по телевизору, мог уложить из своего пистолета сколько угодно негодяев, а сам оставался неуязвим. Вот таким будет Цацики, когда вырастет. Он разделается со всеми, кто виноват в том, что в мире не прекращаются войны.

— А ему можно смотреть такие фильмы? — спросила Будиль, когда они с Йораном вошли в гостиную.

Главный герой как раз сражался с главным негодяем, у которого были стальные зубы и железная пластина в голове.

— Нет, — сказал Йоран и выключил телевизор. — Ты же сам знаешь.

— Но я должен узнать, чем кончится.

— Нет, — отрезал Йоран и поставил диск с Элвисом.

Йоран обожал Элвиса Пресли. Цацики он тоже нравился. Мамаша же считала, что у них дурной вкус. Под него можно только буги-вуги танцевать, говорила она.

Йоран с Мамашей часто танцевали буги, причем так, что пот катился с них градом. Цацики догадывался, что больше танцевать буги-вуги Мамаше не придется. Отныне Йоран будет отплясывать с Будиль.

— Под эту песню Йоран танцевал с моей мамой, — сказал Цацики. — Он обычно перекидывал ее через плечо и протаскивал между ног. Он с вами тоже так делает?

— Нет, — ответила Будиль.

Цацики снова включил телевизор. Злодей со стальными зубами лежал на земле мертвый, а дом был охвачен пламенем. Ну хорошо, значит, главный герой жив.

— Выключай, — устало сказал Йоран.

— Чем тогда займемся? Может, поиграем в индейцев?

— Нет.

— Мы всегда играем в индейцев, когда ты остаешься со мной.

— А как же Будиль?

— Пусть играет с нами, — предложил Цацики. — Можем снять с нее скальп.

— Нет уж, благодарю покорно, — сказала Будиль. — Я поеду домой.

— Ну перестань, — стал уговаривать ее Йоран. — Цацики скоро пойдет спать.

— Не пойду, — сказал Цацики. — Сегодня пятница. В пятницу я могу не ложиться сколько хочу.

Цацики опять включил телевизор. Показывали скучное ток-шоу. Он сделал погромче, чтобы не слышать, как Йоран уговаривает Будиль остаться.

— Нет, я поеду, — настаивала Будиль. — Я устала.

— Вот и отлично, — сказал Цацики.

Йоран проводил ее до двери, и Цацики слышал, как они целуются. На поцелуи у него развился особо острый слух. Он врубил телевизор на такую громкость, что уже нельзя было разобрать слов.

— Ну чего ты вредничаешь? — спросил Йоран, вернувшись в гостиную.

Цацики промолчал. Он сидел, уставившись на скучных мужиков, которые орали с экрана.

— Сделай потише! — крикнул Йоран. — Я хочу поговорить с тобой!

Цацики сделал еще громче, на полную.

От звуковой волны ваза, стоявшая на телевизоре, задрожала.

— Сделай тише! — снова крикнул Йоран.

— Нет! — завопил Цацики. — Не смей мне приказывать. Ты мне не отец!

Йоран выдернул шнур из розетки. В комнате стало тихо.

— Ты зря ревнуешь, — сказал Йоран. — Я люблю тебя и Мамашу так же сильно, как и раньше, несмотря на Будиль.

— Прости, — сказал Цацики.

— Все в порядке, — ответил Йоран. — Вы подружитесь друг с другом, со временем.

Цацики так не думал.

Самый лучший в мире

Как однажды сказала Мамаша, Цацики не был гением. Ему даже приходилось ходить на занятия к Стигу. Стиг был специальным педагогом, и к нему ходили только дети, которые не справлялись с учебой. У Цацики не очень получалось писать. Он переставлял буквы местами, делал ошибки в словах, и почерк у него был самый некрасивый в классе.

— Ну почему я такой глупый? — кричал Цацики. — Никто больше не ходит к Стигу, кроме меня и Ниры.

Нира была новенькая девочка в классе. Она приехала из Турции и еще не очень хорошо говорила по-шведски. Пер Хаммар и Маркус тоже когда-то ходили к Стигу, потому что слишком медленно считали. Но теперь остался только Цацики, видно, он был самый глупый в классе.

— Ты не глупый, — говорила Мамаша. — Просто все дети разные: одни все усваивают быстрее, другие — медленнее. Неужели фрёкен этого не говорила? Стиг полагает, что тебе, возможно, нужны очки. На следующей неделе мы пойдем к врачу.

— Очки! Да ты с ума сошла!

— Тебе очень пойдут очки, — сказала Мамаша и попыталась надеть ему свои очки от солнца. — Смотри, как красиво.

— Ты ничего не понимаешь! — Цацики швырнул очки об стену. — Ничего мне не пойдет, я урод, к тому же полный дурак и не умею писать. Я не хочу больше жить!

Он бросился на диван и зарыдал так, что его спина и плечи задрожали.

— Не говори так, — взмолилась Мамаша. — Я не могу это слышать.

— А мне каково, по-твоему? Ты думаешь только о себе. Еще о своих «Мятежниках» и концертах. Йоран думает только о своей проклятой Будиль, а я все время должен сидеть с няней. Кстати, не вздумай больше оставлять меня с Мортеном!

— Я думала, тебе с ним нравится, — сказала Мамаша.

— Нет, не нравится! Он только и делает, что прогоняет меня спать, чтобы спокойненько посидеть со своими приятелями и посмотреть кино. Я лучше уеду к папе Ловцу Каракатиц. Там мне не придется думать про Стига, очки, Мортена, Будиль и все остальное.

Мамаша побледнела.

— Ты правда хочешь уехать? — спросила она. — Ты часто об этом думаешь? — Казалось, она вот-вот заплачет.

— Ну так, — ответил Цацики.

Потом он надолго задумался. Вообще-то раньше ему это не приходило в голову. Но пожалуй, нет. Ничего из этого не выйдет. В Греции он будет слишком сильно скучать по Мамаше. С папой Ловцом Каракатиц все будет совсем по-другому.

— Нет, — вздохнул Цацики. — Наверное, я еще поживу здесь немного.

— Спасибо, — сказала Мамаша. — Ты меня очень обрадовал. И запомни, пожалуйста, ты не урод и не дурак! Ты — самый симпатичный мальчик в классе. Нет, в школе. Да что там, в целом мире.

— Ты говоришь так только потому, что ты моя мама.

— Ну хорошо, назови кого-нибудь, кто симпатичнее.

Цацики задумался.

— Пер Хаммар, — сказал он наконец.

— Ты говоришь так только потому, что он твой друг, — сказала Мамаша.

— Да, но он по крайней мере умеет писать.

— А ты подумай о том, сколько всего умеешь ты, чего он не умеет.

— Например?

— Например, говорить по-английски, — ответила Мамаша. — А еще ты очень красиво рисуешь, и играешь на барабанах, и лазишь по деревьям, и дико быстро считаешь. Кроме того, ты самый добрый, самый справедливый и самый умный парень из всех, кого я знаю. А это — самое важное. Ты — самый лучший в мире.

— Неправда, — сказал Цацики.

— Нет, правда, — ответила Мамаша и повалила его на пол.

— Кто самый лучший в мире? — спросила она и начала щекотать ему лицо кончиками своих волос. Это была ее самая любимая пытка.

— Пер Хаммар, — засмеялся Цацики.

— Ответ неправильный, — сказала Мамаша и продолжила его мучить. — Кто самый лучший в мире?

— Цацики, — сдался Цацики.

— Громче, — сказала Мамаша, не выпуская его. — Я не слышу.

— Цацики! Я! Я — лучший в мире!

— То-то же, — рассмеялась Мамаша. — Так и быть, ты победил, и в награду ты получишь гамбургер и билет в кино.

Очковая змея

Утром фрёкен всегда читала им сказку. Дочитав очередную главу до конца, она сказала:

— А теперь достаньте учебники по математике.

Ну все, сейчас Цацики опозорится на всю жизнь. Его просто засмеют и отныне будут называть не иначе как очковой змеей. Пятиклассники затащат его на задний двор, где будут играть его очками в футбол и заставят его говорить «грязная рожа», как было с Вилли в прошлом году. Вилли тоже носил очки.

Хотя, возможно, все будет не так уж и плохо, потому что по сравнению с прошлым годом, когда ими заправлял Мортен Вонючая Крыса, пятиклассники уже не представляли особой опасности. Тогда Мамаша разобралась с Мортеном. Но Мария уж точно не захочет больше встречаться с Цацики, кому охота встречаться с очкариком? Он хотел рассказать ей про очки по телефону, но так и не смог.

Он тренировался, лежа в ванне:

— Здорово, Грюн, — скажет он. — Ты не разлюбишь меня, если я буду носить очки?

Но ему не хватило смелости. Такое говорят только красавчики в кино, да и то они никогда не носят очки.

Про очки знал только Пер Хаммар. Он сидел и ждал превращения Цацики.

Очечник Цацики незаметно спрятал в парте под листком бумаги. Прикрываясь крышкой парты, он осторожно достал из футляра очки и надел. Они немного холодили переносицу.

И вот крышка парты захлопнулась, и в классе, сгорая со стыда, сидел новый Цацики.

— Ого, у тебя очки? — воскликнул Тоббе.

— Ну да, для чтения, и всякое такое, — ответил Цацики, нервно моргая.

— Какие кла-ассные, — сказал Виктор, который тоже носил очки.

— Тебе ужасно идет! — Мария Грюнваль улыбнулась своей прекрасной улыбкой, от которой у Цацики в животе разливалось тепло.

— Спасибо, — сказал Цацики.

А больше никто ничего не сказал. Он напрасно беспокоился, что его начнут дразнить.

Оказывается, раньше Цацики косил на один глаз и даже не догадывался об этом. Потому что это было незаметно. Глазной врач сказал, что некоторые дети так сильно косят, что у них в глазах двоится. Бот было бы классно, если бы и у него в глазах двоилось. Тогда бы у него все было в двух экземплярах. Две крепости «лего», стеклянных шариков и две Марии Грюнваль.

Правда, тогда и целоваться ему бы пришлось в два раза больше.

Целоваться с Марией Грюнваль было довольно утомительно. Случалось, ей приспичивало с ним целоваться, когда он играл в «лего» с другими мальчиками или столярничал в столярной мастерской. Ради нескольких поцелуев ему приходилось бросать все и тащиться с ней в учительскую. Правда, на поцелуи с прицепом он больше не соглашался.

Ким и Пер Хаммар тоже начали встречаться. Но Ким обижалась на Пера Хаммара, потому что он вообще отказывался целоваться. Она говорила, что Пер ведет себя как ребенок. Только Цацики вел себя как взрослый. Наверное, это из-за очков, думал Цацики. В них он казался старше своих лет.

Фрёкен надеялась, что в очках Цацики будет легче читать и писать и что он наконец начнет получать от этого удовольствие. Но Цацики полагал, что очки ничуть не помогают ему и что читать и писать так же трудно и скучно. Правда, на занятиях со Стигом стало повеселее. Стиг был добрый, он всегда угощал соком и булочками, и у него на занятиях Цацики с Нирой сидели и играли на компьютере, пока остальные в классе решали примеры. Цацики считал, что им повезло.

Все было бы ничего, если бы Йоран побольше бывал дома. Но он почти все время проводил у Будиль.

— Она так же сильно ревнует, как и ты, — только вздыхал Йоран.

— Да, хотя ее ты любишь больше, чем меня, — говорил Цацики. — С ней ты проводишь больше времени.

С тех пор как Йоран обручился с Будиль, в жизни Цацики и Мамаши образовалась большая черная дыра, и они не знали, чем ее заполнить. Булочки в морозилке не помогали — есть булочки Йорана без Йорана было совсем грустно.

— Я его ненавижу, — сказал Цацики.

— Неправда, — сказала Мамаша. — Ты должен радоваться, что он счастлив со своей Будиль.

— А ты радуешься?

— Нет, если честно, — вздохнула Мамаша. — Она ему не пара.

— Я считаю, что ему вообще не нужна девушка.

— Но у тебя же есть девушка, — сказала Мамаша.

— Это разные вещи, — возразил Цацики. — Когда взрослые заводят себе новых девушек и молодых людей, они все только портят. Ты знаешь, что у мамы Тоббе новый приятель?

— Нет, не знаю, — сказала Мамаша. — Она, должно быть, счастлива.

— Зато Тоббе несчастлив. У этого парня овчарка, которую Тоббе боится до смерти, к тому же Тоббе и его мама должны теперь переехать к нему домой, и Тоббе придется ходить в другую школу, хотя Тоббе совсем этого не хочет. Обещай, что никогда не заведешь себе нового молодого человека.

Одни дома

На MTV наконец начали показывать клип «Мамашиных мятежников». Это было очень хорошо, потому что Мамаша, наконец, успокоилась и стала чаще бывать дома, так что Цацики мог проводить с ней больше времени.

Они с Шиповником снова стали записывать новые песни. Они работали дома. Шиповник был одним из музыкантов в группе. Иногда с ними приходила фокусница Элин. Шиповник с Элин только что поженились.

— Ты мой ангел-хранитель, — говорила она и доставала монетку у него из уха.

Это Цацики устроил так, чтобы они познакомились. Теперь у Элин было огромное пузо — она ждала ребенка и перестала глотать огонь.

— Это вредно для ребенка, — говорила она.

Цацики понимал, что она права. Ведь в животе может загореться.

У Цацики тоже появились дети. Двадцать шесть штук. Они жили в детском доме в Боснии, где раньше была война. Цацики перестал есть конфеты и за это получал сто крон в месяц. Пятьдесят от Мамаши и пятьдесят от бабушки. Деньги он посылал в детский дом, чтобы они там могли покупать еду и лекарства.

Было приятно осознавать, что делаешь доброе дело для жертв войны. Они додумались до этого вместе с Йораном. У Йорана был приятель, который служил миротворцем ООН в Боснии и был знаком с медсестрой из этого приюта.

Она посылала им фотографии детей. У них были радостные лица. Наверное, они радовались тому, что получили деньги от Цацики.

Когда Цацики показал фотографию одноклассникам, многие тоже захотели посылать деньги боснийским детям. Уже десять человек перестали есть сладости. Правда, Пер Хаммар, как ни пытался, так и не смог отказаться от конфет. Но он обещал отдать свой космический корабль, который только чуть-чуть сломался.

К Рождеству они хотели собрать побольше денег, а кроме того, послать одежду, обувь и другие вещи.

Нет, Йорана Цацики не ненавидел, но он очень скучал по тому времени, когда они оставались дома одни и играли в веселые игры, в которые умеют играть только мальчишки. Теперь он должен был остаться с Пером Хаммаром. Мамаша поехала в город давать интервью одной газете.

— Вы же сможете побыть одни час-другой? — спросила она.

— Что за вопрос, — сказали Цацики и Пер Хаммар. — Мы же уже не первоклассники.

— Не прикасайтесь к ножам, не зажигайте спички, не открывайте дверь и ни в коем случае не выходите на балкон.

Пер Хаммар и Цацики обычно никогда не играли со спичками или острыми ножами, но как только Мамаша ушла, им во что бы то ни стало понадобились и нож, и спички. Сначала им ужасно захотелось хлеба. А как разрежешь хлеб без ножа?

— Я думаю, нам все же можно взять нож, — сказал Цацики. — Когда Мамаша дома, она обычно мне разрешает. Она же не хочет, чтобы мы умерли с голоду.

— Ну конечно, — согласился Пер Хаммар. — Она, должно быть, имела в виду мачете или что-нибудь в этом роде. Вряд ли она запретила бы нам пользоваться обычным кухонным ножом.

Они отрезали толстые куски белого хлеба и намазывали их вареньем. Скоро они умяли всю булку. А как можно было сидеть за столом без свечей?

— Так ведь уютнее, — сказал Цацики.

— Намного уютнее, — согласился Пер Хаммар.

Коробок со спичками лежал на подоконнике. Пер Хаммар взял его и потряс в воздухе. Спички многообещающе загремели.

— Я отлично умею поджигать, — сказал Пер Хаммар.

Он взял спичку и провел ею по коробку. Спичка сломалась пополам. Цацики забеспокоился. Он не верил, что Пер Хаммар умеет зажигать свечи.

— Давай лучше я, — предложил он.

У него всего лишь немного дрожала рука, но спичка зашипела — пссст — и загорелась. Цацики так перепугался, что забыл зажечь свечи. Он так и стоял с горящей спичкой в руке.

— Зажигай, — орал Пер Хаммар. — Зажигай!

Цацики стоял, словно в землю врос. Он не мог пошевельнуться. Лишь когда пламя добралось до его пальцев, он очнулся и кинул спичку на стол. Спичка погасла, но оставила на столе маленькое черное пятнышко.

— Черт, — прошептал Цацики.

— Иу-иу! Иу-иу! — Пер Хаммар изобразил пожарную сирену. Он притащил большую миску воды и выплеснул ее на стол. Потом, на всякий случай, принес еще одну. Кухня была вся залита водой.

— Теперь уж точно не загорится, — довольно заключил он.

Они решили не думать о кухне и плавающих бутербродах и залезли в домик под потолком. Они стали играть, что Цацики — шимпанзе, а Пер Хаммар — леопард. Но только началась охота, как в дверь позвонили.

— Это Мамаша, — мрачно сказал Цацики. — Сейчас будет скандал.

Пер Хаммар спрятался под одеялом, выставив наружу лишь кончик носа. Цацики сделал то же самое. Они хотели, чтобы Мамаша подумала, что их нет дома.

Дверь открылась, и из прихожей послышались шаги. Но это были незнакомые шаги. К тому же войдя в дом, Мамаша и Йоран всегда кричали: «Привет, кто-нибудь дома?» Они кричали так всегда, даже если знали, что Цацики дома.

Но этот человек не кричал. Этот человек вел себя на удивление таинственно. Этот человек, судя по всему, был вором-домушником.

Вор-домушник

Сидя в домике под потолком, Цацики и Пер Хаммар видели, как вор прошел мимо их двери. На нем была потертая кожаная куртка и остроносые сапоги. Каблуки зловеще стучали по полу, когда он шагал по коридору к кухне.

Затем они услышали: Ба-бах! Шлеп! И длинное-длинное ругательство.

— Он, наверное, поскользнулся, — сказал Пер Хаммар.

— Отличная ловушка для воров, — улыбнулся Цацики. — Тихо, он идет!

Вор ввалился в репетиционную комнату. Его джинсы промокли насквозь. Можно было подумать, что он описался. Он сел на стул и стянул сапоги. Один большой палец выглядывал через дырку в носке. Вор помахал пальцем, потом снял джинсы и повесил их сушиться на батарею.

Когда Пер Хаммар увидел трусы вора, у него случилась истерика. Они были розовые, с лосями! Чтобы успокоиться, Перу Хаммару пришлось запихнуть в рот чуть ли не целую подушку.

Цацики считал, что вид у вора очень опасный. Точь-в-точь как у воров во взрослых фильмах. Единственное, что отличало его от настоящих воров, — это трусы с лосями. Правда, по телевизору никогда не показывали, какие у воров трусы. Может они у них всегда розовые с лосями.

Но самое ужасное было то, что вор, похоже, никуда не спешил. Вор, который спешит, никогда не повесит свои джинсы на просушку. Это могло означать только одно: вор задумал взять Цацики и Пера Хаммара в заложники, а потом выскочить из дома, прикрываясь ими как щитом. Такое Цацики видел в кино.

У Цацики засосало под ложечкой, сердце заколотилось. Он прижал руки к груди, чтобы вор не услышал этого стука.

Время медленно ползло вперед. Вор уже чувствовал себя как дома. Он полистал Мамашины ноты, просмотрел диски и сделал несколько танцевальных па в сторону их укрытия.

Цацики и Пер Хаммар пригнулись и взялись за руки. Цацики произнес про себя молитву, чтобы вору не пришло в голову вскарабкаться по лиане, как это обычно делал Йоран.

Вдруг раздался вопль, от которого волосы у них на головах встали дыбом. Вопль звучал все громче и громче. Вор, видите ли, решил, что он Тарзан!

— А-а-а-а-а-а! — орал вор, забираясь все выше по лиане. Домик под потолком вот-вот готов был сорваться со своих петель. Он не был предназначен для взрослых воров-тарзанов.