Цацики и его семья Нильсон-Брэнстрем Мони
О, как это было приятно — делать гадость в ответ. Его разбитое сердце начинало заживать.
— Мария втюрилась в Юхана, — распевали Фреддан и Виктор. — Мария втюрилась в Юхана!
Лицо у Юхана стало такого же красного цвета, как его шапка.
— Я ее не люблю! — крикнул он.
— Но мы же с тобой встречаемся! — крикнула Мария Грюнваль.
— Между нами все кончено, — сказал Юхан.
— Правильно, — сказал Цацики. — Держись от нее подальше. Ей нельзя доверять.
— Девчонки в пролете, как мухи в самолете, — вопили Фреддан, Виктор и Пер Хаммар.
— Неправда, — кричали им в ответ девчонки. — Это мальчишки в пролете!
Так началась война между мальчишками и девчонками второго класса.
Война
Фрёкен очень любила пересаживать учеников. Для того, чтобы все могли посидеть друг с другом. Правда, это не касалось Фреддана и Виктора — они слишком много болтали.
На следующий день после объявления войны Цацики, Мария Грюнваль, Ким и Тоббе должны были сидеть рядом и работать в одной группе.
— Я не сяду с Марией, — заявил Цацики и придвинул свою парту к группе Пера Хаммара. Кроме Пера, в эту группу входили Фреддан, Микаэла и Юлия.
— Цацики, что это еще за глупости? — спросила учительница и поставила его парту обратно.
— Не сяду, и все! — крикнул Цацики и вцепился в парту Пера Хаммара. Пер Хаммар вцепился в Цацики.
Фрёкен была сильная. У нее хватило сил, чтобы отнести Цацики вместе со стулом обратно.
— Ну хватит, — строго сказала она.
— Дурак, — фыркнула Мария Грюнваль.
— Сама дура, — ответил Цацики и заплакал.
— Плачешь — значит, любишь, — поддразнила его Ким.
Цацики громко вздохнул и, опустив голову на парту, сделал вид, что спит.
Не успела фрёкен прочесть и полстраницы, как на весь класс раздался плач Микаэлы.
— Что случилось? — устало спросила фрёкен.
— Пер Хаммар ест козявки, — выла Микаэла. — Это так противно!
— Ага, — радостно сказал Пер Хаммар. — Хочешь попробовать?
Он протянул ей на пальце мерзкую зеленую склизкую козявку. Фреддан залился хохотом, а Мика’эла и Юлия пронзительно заверещали.
— Пер, — в ужасе сказала фрёкен, — это еще что за манеры?
— Это психическая атака, — довольно ответил Пер Хаммар. — Я хочу сидеть с Цацики.
— Пойди вымой руки, — строго велела учительница. — Все остальные — достаньте рабочие тетради по математике. Читать я сегодня вам больше не буду.
Достав тетрадь, Цацики сильнее обычного хлопнул крышкой парты.
— Вот черт, — раздосадованно сказал он.
— Что ты сказал? — спросила учительница.
— Ничего, — пробурчал Цацики и открыл тетрадь.
— Фу, ну и почерк у тебя, — сказала Мария, глядя в тетрадку Цацики.
— На свой посмотри, — ответил Цацики и жирной черной чертой перечеркнул аккуратненькие строчки в ее тетради.
— Фрёкен! — закричала Мария. — Смотрите, что сделал Цацики!
— Ябеда! — прошипел Цацики.
— Немедленно прекратите! — сказала фрёкен и бросилась помогать Марии стирать черту.
Некоторые цифры исчезли вместе с чертой. Ну и хорошо, — думал Цацики — Мария Грюнваль сильно опережала его по математике. И вообще, она была настоящая воображала, и он не понимал, как мог быть в нее влюблен.
Никогда, никогда в жизни он не влюбится в девчонку. На девчонок нельзя положиться, теперь он это знал по собственному опыту.
— Почему же нельзя, — возразила Мамаша, когда Цацики, вернувшись домой вечером, заговорил с ней об этом. — Разве можно так говорить? На меня же ты можешь положиться?
Цацики подумал о Греции, о том, как Мамаша без разрешения рассказала папе Ловцу Каракатиц, что Цацики его сын. Но она бы наверняка расстроилась, если бы Цацики напомнил ей об этом.
— Ты же моя мама, — вместо этого сказал Цацики. — Ты не в счет.
— А Элена?
— Она моя двоюродная сестра.
— Да, но мы — девчонки, — сказала Мамаша. — Не все девчонки такие, как Мария. Хочешь, я позвоню ей?
— Нет, — ответил Цацики. — Некоторые вопросы надо решать самому.
Послушные дети и скучные рождественские каникулы
С Дедом Морозом все стало очень сложно. Никто в классе в него не верил. Верил только Цацики, но это было тайной. Нельзя же в восемь лет во всеуслышанье заявить, что ты веришь в Деда Мороза. Как маленький. Когда они в школе говорили про Рождество, фрёкен спросила, приходит ли к ним Дед Мороз.
— Только малышня верит в Деда Мороза, — рассмеялся Фреддан. И все с ним согласились, Цацики в том числе.
Проблема состояла в том, что Дед Мороз действительно приходил домой к Цацики. Вернее, домой к его бабушке и дедушке, так как Цацики всегда встречал Рождество у них. Приходил исправно, из года в год, всегда одетый в серое и вечно всем недовольный.
— Он будет приходить до тех пор, пока ты в него веришь, — таинственно отвечала Мамаша на расспросы Цацики.
Цацики очень надеялся, что Дед Мороз не узнает, что Цацики его предал. Наверняка он понимает, что в восемь лет приходится иногда быть немного крутым.
— Мне, между прочим, шестьдесят три, — сказал дедушка. — И я верю в Деда Мороза. И ни капельки не стыжусь этого. Нужно верить во все, что доставляет тебе радость. А иначе жить будет скучно.
Перед приходом Деда Мороза дедушка волновался не меньше Цацики.
— Здравствуйте, здравствуйте, есть ли в этом доме послушные детишки?
— Да, есть — я, — отвечал дедушка. — Ну и Цацики, конечно.
Деда Мороза не смущало, что дедушка считает себя ребенком, видно, сам он был совсем старенький. В этом году он подарил дедушке конструктор «меккано», а Цацики — замок «лего».
— Спасибо, добрый Дед Мороз, — сказал Цацики и, обняв его, легонько потянул за бороду.
Борода сидела крепко, к тому же, к своей большой радости, Цацики не обнаружил никаких особых примет, по которым он мог бы узнать в Деде Морозе кого-то из своих знакомых. Пусть он будет самым ребячливым из всех своих одноклассников, но он собирается и дальше верить в Деда Мороза.
В тот год Цацики подарили целую кучу подарков. Он получил большую посылку из Греции и бандероль из Канады. Элена прислала ему отличный водный пистолет. Элене Цацики послал маску для подводного плавания, чтобы ей было в чем нырять следующим летом. Йоран подарил Цацики новый мотоциклетный шлем. Старый стал ему совсем мал.
— Зачем мне шлем? — спросил Цацики. — Все равно я больше никогда не смогу ездить с тобой на мотоцикле.
— Сможешь, конечно, — ответил Йоран и погладил Цацики по щеке. — Зачем я, по-твоему, его купил?
Это было в один из дней между Рождеством и Новым годом. Это были их последние дни вместе. Йоран уезжал от них, и Цацики помогал ему собирать вещи. Надо же, чтобы рождественские каникулы выдались такими грустными!
— Это из-за меня ты переезжаешь? — спросил Цацики.
— С чего ты взял?
— Потому что я не разрешил тебе поцеловать маму. Пожалуйста, целуй, сколько хочешь, только не уезжай.
— Ну ты даешь, Цацики, готов продать собственную мать! — засмеялся Йоран. — Мой переезд вообще никак с тобой не связан. Оставить тебе книгу про могикан?
Цацики пожал плечами.
— Я не хочу, чтобы ты уезжал!
— Мы будем видеться. Обещаю тебе.
— Тоббе ни разу не видел своего папу с тех пор, как он от них уехал. У него родились новые дети, которых он любит больше.
— Такие папы не имеют права на существование, — сказал Йоран. — Я всегда буду рад тебя видеть. Хотя я не твой папа.
— Но я так привык к тебе, — Цацики чуть не плакал. — Я привык к тебе больше, чем к своему родному папе.
— Ну иди сюда, — сказал Йоран и притянул Цацики к себе. — Пойми, я тоже хочу иметь семью и своего собственного ребенка.
— Но у тебя есть я, — всхлипывал Цацики.
— Ты у меня, к сожалению, не навсегда, — сказал Йоран. — Представь, что Мамаша познакомится с каким-нибудь красавчиком. Тогда мне придется сматывать удочки. Ну и к тому же мне и вправду очень нравится Будиль.
— Но она же дура! — возмутился Цацики. — Если тебе так уж приспичило жениться, женись на Мамаше.
— Так не делают.
— А если бы Мамаша захотела, ты бы женился на ней?
— Это невозможно, — улыбнувшись, сказал Йоран.
— Ну а если бы было возможно? — настаивал Цацики.
— Я всегда буду любить тебя и твою маму, — серьезно сказал Йоран.
— Я тоже тебя люблю, — сказал Цацики и обнял Йорана. — Я очень сильно тебя люблю.
Когда Йоран окончательно уехал от них, в квартире стало совсем пусто.
— Тут слишком просторно, — мрачно сказала Мамаша. — Может, и нам с тобой переехать?
— Ничего тут не просторно, — ответил Цацики. — Тут просто не хватает Йорана. Мы потеряли лучшее, что у нас было.
— Мы можем попробовать поискать другого жильца, — предложила Мамаша.
— Ни за что, — сказал Цацики. — Кстати, это ты виновата, что он уехал.
— Что ты хочешь сказать?
— Ты не хотела выходить за него замуж, а ведь ему тоже кто-то нужен.
— Да он и сам бы не женился на мне, — засмеялась Мамаша.
— А вот и ошибаешься, — сказал Цацики. — Он тебя любит.
— Ты что-то неправильно понял, — ответила Мамаша.
— Ну уж нет, я все понял правильно.
— Он так и сказал? — Мамаша покраснела. Такого Цацики никогда не видел. Он даже не предполагал, что Мамаша умеет краснеть.
— Ты покраснела, — сказал он.
— Еще чего.
— Покраснела! — не отставал Цацики.
— Он правда так сказал? — спросила Мамаша и покраснела еще сильнее.
— Да, только я обещал тебе не говорить.
— О боже мой, — проговорила Мамаша.
— Ты не веришь в Бога, — сказал Цацики.
— Ты прав, — ответила Мамаша. — Давай испечем булочек?
— Мы же не умеем, — сказал Цацики. — Только Йоран умеет.
— Придется научиться, — сказала Мамаша. — Придется научиться.
Шпионы на вечеринке
Пустоту, образовавшуюся после переезда Йорана, в течение нескольких недель заполнял Мортен. Его папа лежал в больнице, и Мамаша предложила Мортену пожить у них.
— Отец слишком много пил, — сказал Мортен. Отец Мортена был настоящий пьяница. Когда Цацики возвращался из школы, он частенько сидел на лавочке в парке вместе с другими пьяницами. Но теперь он лежал в больнице. Если он не бросит пить, его лишат родительских прав. И Мортену придется переехать в другую семью.
Мортен этого не хотел. И Цацики тоже не хотел, потому что подозревал, что этой другой семьей вполне могут стать они с Мамашей. Он видел это по Мамашиным глазам, хотя она ничего не говорила. И хотя Мортен последнее время вел себя довольно прилично, Цацики не хотел жить с ним в одной квартире.
Мортена поселили в комнату Йорана. Это Цацики тоже не нравилось. Он еще не перестал надеяться, что Йоран вернется к ним. К тому же до появления Мортена комната Йорана пахла Йораном, а теперь в ней пахло только гелем для укладки волос и дезодорантом.
Мортен использовал очень много дезодоранта и еще больше геля для укладки волос. По утрам он подолгу торчал в ванной, и Цацики едва успевал чистить зубы. Вообще Мортен так хорошо заполнял пустоту, что Цацики почти не оставалось места. Дело в том, что приятели Мортена тоже, можно сказать, поселились у них. Они приходили, пили чай и мусорили. Они ели гамбургеры, не угощая Цацики, и включали музыку еще громче, чем Мамаша.
— Мы с тобой как на вокзале живем, — смеялась Мамаша. — Люди приходят и уходят.
Цацики больше нравилось, когда люди уходили. Он раздумывал, не написать ли письмо папе Мортена и попросить его побыстрее вернуться. Ведь все, что от него требовалось, — это всего лишь бросить пить.
Однажды в пятницу Мамашу пригласили в гости, и она разрешила Мортену устроить вечеринку.
— Но чтобы никакого спиртного, — строго сказала она.
— Обещаю, — ответил Мортен. — Я теперь ни за что не притронусь к алкоголю.
Цацики ждал к себе Пера Хаммара, но они дали слово сидеть в детской и не мешать подросткам. Задолго до прихода гостей они спрятались в домике под потолком. У них и в мыслях не было никому мешать — они просто хотели немного пошпионить.
Мортен выключил свет, оставив только две красные лампочки, романтично мерцавшие на подоконнике. Эти лампочки ему дала Мамаша, так как свечи зажигать она запретила. Цацики и Перу Хаммару было не так-то просто разглядеть то, что происходило внизу.
— Хорошо, что мы не подростки и нам пока еще не надо так обжиматься с девчонками, — хихикнул Пер Хаммар.
Цацики как раз казалось, что со стороны это выглядит довольно приятно. Ему даже почти хотелось стать подростком и танцевать с девчонками вот так — близко-близко. Но он не осмеливался признаться в этом. Пока что он был женоненавистником, и только в шестом классе, когда он будет как Мортен, он станет соблазнителем.
Он будет соблазнять Нинни. Нинни — добрая и симпатичная, и тайком Цацики был немного влюблен в нее. Но ведь женоненавистник не может признаться в этом. Даже Перу Хаммару.
Когда Мортен танцевал с Карин, старшей сестрой Пера Хаммара, он положил руки на ее зад и поцеловал ее. Тут уж Пер Хаммар не мог больше сдерживаться и расхохотался:
— Фу-у-у! — подвывал он. — Сеструха обжимается!
Мортен тут же выпустил Карин. Он зажег яркий верхний свет, и от неожиданности все заморгали.
— Какого черта! — выругался Мортен.
— Иди отсюда! — сказала Карин — она думала, что может командовать Пером.
— Валите! — крикнул Мортен.
— Ты мне не брат, — сказал Цацики. — Не смей мне приказывать. Но мы и сами уйдем, уж очень противно видеть, как вы идиотничаете.
— Везука же тебе, Цацики, — сказал Пер Хаммар. — Лучше бы у меня вообще не было братьев и сестер, и одного родителя мне бы вполне хватило. У меня дома все только и делают, что ссорятся. Не одни — так другие, если у нас с Хеленой и Карин мир, то обязательно ссорятся мама с папой.
— Правда? — сказал Цацики. Он полагал, что родители всегда во всем согласны друг с другом. — Из-за чего они ссорятся?
— Из-за телевизора и воспитания. В основном из-за воспитания, из-за того, кому мыть посуду и когда Карин следует возвращаться домой.
Цацики подумал, что ему повезло: у него нет старших братьев и сестер, которые могли бы им командовать, и папа его живет в Греции. Они с Мамашей никогда не смогут поссориться — Греция слишком далеко. Правда, вот по Йорану он ужасно соскучился.
Свадьба
Когда Мортен вернулся домой к своему отцу, в доме у Цацики и Мамаши стало совсем тихо и пусто. Они ходили в кино, в театр и уже четыре раза посмотрели «Лебединое озеро». Мамаша считала, что Цацики надо отдать в балетную школу. Сам Цацики считал, что футбол куда веселее, во всяком случае, больше подходит для мальчика.
Они с Пером Хаммаром ходили на футбольные тренировки. Пер Хаммар мечтал стать профессиональным игроком. Цацики становиться профессиональным футболистом не собирался, потому что играл слишком плохо.
— Может, поиграем в умирающего лебедя? — вздохнув, предложила Мамаша и выключила радио, где крутили песню Элвиса.
— Нет, — сказал Цацики. — Давай лучше в футбол.
— А я думала, что это будут мои самые счастливые деньки, — снова вздохнула Мамаша и пропустила простейший гол. — Диск продается, у нас отличный рейтинг, почему же я так несчастна?
— Потому, что Йоран женится, — сказал Цацики и забил еще один гол.
И Цацики, и Мамаша были приглашены на свадьбу. Цацики надел свой костюм, хотя уже немного вырос из него. А еще он подстригся.
— Ты не хочешь снова сделать ирокез? — спросила его Мамаша, когда они пришли в парикмахерскую.
— Нет, — сказал Цацики. — Я не хочу больше быть могиканином. Так я буду думать только о Йоране.
В церковь пригласили не очень много народу. Это были в основном сослуживцы Йорана и Будиль.
Цацики был знаком со многими из них, но он никогда не видел их такими нарядными. На всех была роскошная форма с блестящими золотыми пуговицами. На головах стильные фуражки, сбоку сабли.
Самый красивый был Йоран. Такой красивый, что у Цацики на глаза навернулись слезы. Мамаша тоже чуть не прослезилась, когда обнимала его.
— Будь счастлив, солдат, — всхлипнула она.
— Садитесь в первом ряду, — сказал Йоран. — Вы — моя семья.
— Тогда нечего было уезжать от нас, — серьезно ответил Цацики. — Раз мы твоя семья.
Церковь была торжественно убрана, вышел священник, одетый в белую мантию.
— А я-то хороша, платок носовой забыла, — сказала Мамаша.
— Ты что, простудилась? — спросил Цацики.
— Нет, — сказала Мамаша, — просто на свадьбах принято плакать.
Оно и понятно, — подумал Цацики. Зрелище было не из веселых. Платок бы ему и самому пригодился. Когда Йоран с Будиль шли по главному проходу, он понял, что Йоран уходит от них навсегда.
Цацики всхлипнул. Мамаша взяла его за руку и до боли сжала ее. Но в сердце было больнее. От боли у Цацики даже в ушах зашумело. Слова священника дошли до него только когда тот произнес имя Йорана.
— Я спрашиваю тебя, Йоран Ларсон, согласен ли ты взять в жены Будиль Марию Линдстрем и любить ее в горе и радости?
— Нет! — закричал Цацики, и голос его эхом прокатился по церкви. — Нет, Йоран! Не делай этого!
Священник удивленно посмотрел на него. Кто-то из гостей громко засмеялся. Будиль и Йоран обернулись. Йоран улыбнулся и подмигнул Цацики. Это означало, что он не сердится. Зато Будиль была вне себя от бешенства.
— Почему ты ответил «нет» за Йорана? — спросил священник.
— Он должен быть с нами, — всхлипнул Цацики. — А не с ней.
— Счастье для одного часто оборачивается несчастьем для другого, — серьезно сказал священник. — Но ведь вы, Йоран, женившись на Будиль, не забудете этого мальчика?
— Конечно, нет, — ответил Йоран. — Как же я смогу забыть его?
— Тогда попробуем еще раз, — сказал священник. — Итак, я спрашиваю тебя, Йоран Ларсон, согласен ли ты взять в жены Будиль Марию Линдстрем и любить ее в горе и радости?
— Нет!
На этот раз закричала Мамаша. Она протиснулась мимо Цацики и вышла в проход.
— Цацики прав, — сказала она. — Ты должен быть с нами!
Сердце Цацики заколотилось, когда Йоран, так и не ответив на вопрос священника, снова обернулся.
Священник вздохнул и во второй раз опустил свою книгу.
— Почему? — спросил Йоран.
— Потому что я тебя люблю, — сказала Мамаша. — Черт меня подери, если я не люблю тебя!
— Не сквернословьте в храме Божьем, — сделал ей замечание священник.
— Простите, — сказала Мамаша. — Я слишком взволнована. Я этого раньше не знала… Вернее, я не была уверена…
Нигде не бывает так тихо, как в церкви — это Цацики и так знал, но после Мамашиных слов наступила такая тишина, какая бывает разве что на небесах. Волосы у Цацики встали дыбом безо всякого геля, просто от напряжения.
Священник отирал пот со лба, Будиль беспомощно открывала и закрывала рот, как золотая рыбка, а Йоран широко улыбался Мамаше. Его глаза блестели.
— Что ты сказала?
— Я тебя люблю, — ответила Мамаша. — Я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю!
— И я тебя!
Цацики встал и подошел к Мамаше. Так вот они и стояли, прямо посреди прохода, и ждали.
Кто-то из гостей начал громко возмущаться, кто-то снова засмеялся. Но Цацики не было до этого дела. И священнику тоже. Он тоже ждал.
Йоран посмотрел на Будиль и пожал плечами. Он притянул ее к себе, обнял и что-то прошептал. Будиль отошла на шаг назад и нанесла ему хук правой.
— Не деритесь в храме Божьем, — сказал священник и снова отер лоб.
Мама Будиль грохнулась в обморок, а сама Будиль с яростным видом двинулась к выходу. Цацики было жаль ее.
Мамаша подбежала к Йорану и поцеловала его. Поцелуй мог бы быть и покороче, и Цацики смущенно улыбнулся гостям, которые во все глаза уставились на Йорана и Мамашу.
— Венчание, наверное, окончено, — устало проговорил священник.
Органист совсем запутался и снова заиграл свадебный марш. А Йоран взял Мамашу и Цацики за руки, и они все вместе вышли из церкви.
Настоящая семья
— Я не хочу венчаться в церкви, — сказала Мамаша.
— Хорошо, — ответил Йоран. — Только на свадьбу позовем много гостей. И ты наденешь белое платье.
— Мятежница в свадебном платье, — вздохнула Мамаша. — Как это будет выглядеть?
— Будет красиво, — сказал Йоран и поцеловал Мамашу в десятый раз.
Цацики было немного стыдно, когда люди оборачивались на них. Они возвращались домой. Йоран нахлобучил свою фуражку Цацики на голову, и весеннее солнце приятно грело макушку.
— Ладно, — сказала Мамаша. — Так и быть, надену платье.
— Тогда мне нужен фрак, — возмутился Цацики. — А иначе я на свадьбу не пойду.
— Конечно же, мы купим тебе фрак, — засмеялась Мамаша.
— И цилиндр, — добавил Цацики.
— И цилиндр, — согласилась Мамаша.
— А еще у нас будет пятеро детей, — сказал Йоран. — Пятеро отличнейших ребятишек, таких же, как Цацики.
Он подхватил Цацики и закружился с ним так быстро, что дух захватило.
— Только не вздумайте их селить в моей комнате, — заявил Цацики. — Не то я уеду к папе Ловцу Каракатиц.