Цацики и его семья Нильсон-Брэнстрем Мони
— А-а-а-а-а-а! — вор спрыгнул и с грохотом приземлился на пол.
Когда Цацики и Пер Хаммар осторожно посмотрели вниз, они увидели, что вор колотит себя по груди, как горилла. Он стоял, глядя на фотографию Мамаши.
— Me Tarzan, you Jane[2], — сказал вор и расхохотался.
Цацики хлопнул себя по лбу.
— Он просто чокнутый!
— А по-моему, он прикольный, — прошептал Пер Хаммар.
Вор взял Мамашину бас-гитару и включил усилитель. Потом взял несколько аккордов, выдернул провод и положил гитару на диван.
Теперь до Цацики дошло, зачем он пришел. Мамашина бас-гитара была самым ценным предметом у них дома. Чтобы купить ее, Мамаше даже пришлось взять кредит в банке.
У Цацики слезы навернулись на глаза, когда он подумал, как расстроится Мамаша. А вдруг вор пойдет в его комнату и утащит впридачу все его игрушки!
Вор ходил по комнате, бормотал и явно что-то искал. Он заглянул под диван, за кресло и в платяной шкаф. С каждой минутой он раздражался все сильнее.
Когда он вышел из комнаты, Цацики соскользнул на пол.
— Что ты задумал? — прошептал Пер Хаммар.
— Звонить в полицию, — сказал Цацики. — Нельзя, чтобы он украл Мамашину гитару, не понимаешь, что ли?
Цацики на цыпочках прокрался к телефону, снял трубку и набрал: девять, ноль, ноль, ноль, ноль.
— Здравствуйте, это Цацики, — прошептал он, когда ему наконец ответила какая-то тетенька.
— Слушаю вас, — сказала тетенька.
— Это Цацики, — прошептал Цацики настолько громко, насколько хватало смелости. — У меня дома вор. Он хочет украсть Мамашину гитару.
— Что ты говоришь? — переспросила тетенька. — Говори громче.
— У меня дома вор, — громким шепотом повторил Цацики. — Пришлите полицию, пока он не обчистил всю квартиру.
— Ты не шутишь? — подозрительно спросила тетенька.
— Нет, — заплакал Цацики. — Я серьезно.
— Секунду, сейчас я соединю тебя с полицией.
Прошла целая вечность, но наконец его соединили с полицейским.
— Откуда ты звонишь?
— Из дома, разумеется. Неужели так трудно понять!
— Да, но где ты живешь?
— Паркгатан, 9.
— Квартира?
— Юхансонов.
— Выезжаем.
— Хорошо, а что мне делать с вором, пока вы не приехали?
— Сиди тихо. Постарайся, чтобы он тебя не заметил.
— И вот еще что, он в одних трусах.
— Мы выезжаем, — повторил полицейский.
Телефон звякнул, когда Цацики повесил трубку. Он опрометью кинулся к домику, а по дороге захватил джинсы грабителя. Пер Хаммар поджидал его с веревочной лестницей наготове.
— Эй, здесь кто-то есть?
Цацики уже был наверху, когда вор влетел в комнату. Он остановился в дверях и уставился на них. Они быстро подняли веревочную лестницу и заняли оборонительную позицию.
Разбойнички и душегубчики
— Откуда вы взялись? — удивленно спросил вор.
— Я здесь живу, — пропищал Цацики.
— Тогда ты, должно быть, Цацики, — сказал вор. — Я о тебе слышал. Меня зовут Петер.
Какой хитрый вор, — подумал Цацики. Из тех, что только притворяются добренькими. Такие воры — самые опасные! Цацики запрещалось разговаривать с незнакомыми людьми, поэтому он ничего не ответил. Они с Пером Хаммаром молча, осуждающе смотрели на вора.
Ворюга занервничал.
— Вы, конечно, хотите знать, что я здесь делаю. В одних трусах, к тому же…
Цацики и Пер Хаммар кивнули.
— Я пришел за бас-гитарой. Я обещал твоей маме починить ее. Дверь была незаперта, вот я и…
— Ха! — сказал Пер Хаммар.
— Ха-ха! — сказал Цацики. — Так мы и поверили!
Вор захохотал.
— Ха-ха-ха, вы, конечно же, решили, что я вор?
— Да, — ответил Цацики. — Мы так решили. А что тут смешного? Иначе с какой стати вам лазить по нашим шкафам?
— Я искал чехол.
— Чтобы и его тоже украсть?
— Ну хватит, — сказал вор. — Спускайтесь, я вам все объясню.
— Ни за что! — сказал Пер Хаммар. — Вы наверняка еще и убийца.
— Я не вор и не убийца.
— Докажите, — потребовал Цацики.
— Неужели я похож на вора?
— Да, — сказал Цацики.
— Да, — сказал Пер Хаммар.
— Бред какой-то!
Судя по голосу, вор был раздражен и наверняка очень опасен, решил Цацики. Пер Хаммар тоже так считал.
— Йо-хо-хо, мои голубчики, разбойнички и душегубчики, — запел Пер. Он не помнил продолжения этой песенки и повторял одно и то же: — Йо-хо-хо, мои голубчики…
— Заткнись! — крикнул вор. — Это вы стащили мои джинсы?
— Мы! — крикнул Цацики, пытаясь перекричать Пера Хаммара.
— Зачем?
— Чтобы вы не сбежали с Мамашиной гитарой, неужели непонятно? — сказал Цацики.
— Я же буду чинить ее, — злобно ответил вор. — Гоните сюда мои штаны!
Цацики покачал головой.
— Проклятые молокососы! — заорал вор. — Отдавайте штаны!
Он так рассвирепел, что снял сапог и швырнул его в домик.
— Выходим на тропу войны! — проревел Цацики.
В домике под потолком Цацики хранил много полезных вещей. Там были красивые камни, которые он собрал с мамой и которые в игре превращались в сокровища. Там была старая сковорода, которую бабушка собиралась выкинуть на помойку. В ней Цацики с Пером Хаммаром жарили понарошку печенья и конфеты. Еще там был новый индейский лук со стрелами на присосках, подарок Йорана. Цацики натянул тетиву и прицелился. Стрела попала вору прямо в лоб.
— Ха, ты убит! — закричал Цацики.
Но вор был жив. Он только еще сильнее разозлился и побежал за стулом. Теперь он мог достать до домика рукой.
— Йо-хо-хо, мои голубчики, — пропел Пер Хаммар и со всего размаху треснул вора по пальцам сковородой.
Вор с грохотом повалился на пол и остался там лежать, поскуливая.
— Пожалуйста, прошу вас, отдайте джинсы, — умолял он.
— Не отдадим до прихода полиции, — ответил Цацики.
— Какой еще полиции?
— Той, которую я вызвал, — сказал Цацики.
— Ты вызвал полицию?
— Ну конечно. Сейчас они приедут. Вы разве не слышите вой сирен?
— Проклятье! — взвыл вор.
Он заметался по комнате, как загнанный заяц. Натянув один сапог и взяв второй в руку, он выбежал из комнаты. На ходу он схватил плед, который лежал на кресле.
Сирены затихли, и входная дверь с грохотом распахнулась. Цацики и Пер Хаммар спустились. Подбежав к окну, они как раз увидели, как трое полицейских схватили вора, когда он выскочил на улицу с пледом на бедрах.
Цацики открыл окно.
— Вы что-то забыли!
Джинсы спланировали вниз и упали на тротуар.
Вор посмотрел на Цацики и покачал головой. Потом стал что-то объяснять полицейским, пока они вели его к машине.
Мокрые простыни
Когда Мамаша вернулась домой, в квартире ее встретили полицейские и два возбужденных героя.
Цацики не понял, почему Мамаша расхохоталась, услышав, что произошло. Полицейские тоже этого не поняли.
— У нее шок, — бормотали они, глядя, как Мамаша, корчась от смеха, повалилась на диван.
— Ха-ха-ха, держите меня! — хохотала она, держась за живот. — В трусах с лосями и в одном сапоге!
— Все хорошо, успокойтесь, — уговаривали ее полицейские.
Цацики и Пер Хаммар ничего не понимали. Они-то думали, что Мамаша придет в восторг от их поступка. А она вела себя так, что Цацики было за нее просто стыдно.
Наконец она успокоилась и все объяснила. Теперь Цацики стало стыдно за себя.
Вор не был вором. Он действительно пришел за гитарой, которую надо было починить. Правда, Мамаша забыла об этом их предупредить, потому что думала только о своем интервью.
— Прости, — засмеялась она и обняла Цацики. — Но вы вели себя как настоящие герои. Вы же не знали, что бедняга Петер никакой не вор. Вопрос только в том, захочет ли он теперь чинить мою гитару…
— Он стащил наш плед, — сказал Цацики, пожав плечами. — Так что немножко он все равно вор.
Мамаше пришлось пойти в полицию и опознать Петера. Цацики и Пер Хаммар до последнего надеялись, что он все-таки окажется настоящим вором в розыске. Но это было не так.
— Не понимаю только, зачем он вылил воду на пол в кухне, — удивилась Мамаша, когда они вернулись домой. — Что за ерунда! И все эти бутерброды с вареньем… Ой, смотрите, он прожег стол.
Цацики и Пер переглянулись.
— Вот это да, — пропищал Пер Хаммар и густо покраснел. Цацики, невинно насвистывая, поглядывал в окно.
Мамаша подозрительно посмотрела на них.
— Кажется, вам что-то известно.
— Не-ет, — замотав головой, ответил Пер Хаммар. — Но ведь Петер, похоже, и вправду немного чокнутый.
— Вот-вот, — поддакнул Цацики. — Нормальные люди не расхаживают в розовых трусах и не играют в Тарзана в чужом доме.
С этим Мамаша была согласна.
Цацики и Пер Хаммар заперлись в ванной и дали друг другу торжественную клятву. Они никогда не признаются в том, что это они жгли спички! Если кто-то из них все же проговорится, то он должен будет либо пройтись голым по школьному двору, либо сунуть голову в дыру дедушкиного деревенского сортира.
Вечером ни один из них не мог уснуть. Пер Хаммар думал о разбойниках и душегубах, а Цацики — о пожаре. Мамаше пришлось лежать с ними и чесать им спинки. Пер Хаммар уснул только через час. Цацики просто закрыл глаза, притворившись, что спит.
Его мучила совесть. Она засела где-то в животе и в горле. Живот у него болел, а в горле застрял комок, потому что он соврал Мамаше про черное пятно на столе и свалил все на Петера. Он бы очень хотел рассказать, как все было на самом деле, но он же принес клятву. Нарушив ее, он не только предаст своего лучшего друга, но и вынужден будет пройтись голым по школьному двору. Опускать голову в сортир он точно не собирался!
Цацики вздыхал и беспокойно ворочался. Он слышал, как Мамаша пошла к себе и легла. И было ничуть не легче оттого, что Пер Хаммар мирно посапывал рядом. Цацики чувствовал себя очень маленьким, трусливым и очень одиноким.
Пер Хаммар что-то пробормотал во сне и двинул Цацики по лицу. На самом деле больно не было, но Цацики заплакал.
А раз уж он все равно плакал, то он решил заодно поплакать из-за того, что Йоран теперь совсем редко бывает дома, потом он вдруг заскучал по папе Ловцу Каракатиц и вспомнил, каким одиноким он показался ему в день их отъезда.
Цацики плакал так сильно, что вся подушка промокла, а потом стало мокро и в ногах.
Пер Хаммар описался!
— Ой, прости, — сказал Пер Хаммар и выскочил из постели. — Мне снилось, что я в сортире. Вот засада, я ненарочно!
Цацики не мог не рассмеяться, глядя на Пера Хаммара. Пижама и постель промокли насквозь.
— Это, наверное, потому, что мы играли со спичками, — предположил Пер Хаммар и снял штаны. — Моя мама говорит, что если играть с огнем, ночью непременно описаешься.
— Надо все рассказать маме, — решил Цацики и тоже снял мокрую пижаму.
Ему пришлось долго трясти Мамашу, прежде чем она проснулась. Она удивленно смотрела на двух голых мальчиков.
— Мы хотели зажечь свечки и поэтому зажигали спички, и вот теперь Пер Хаммар описался, потому что мы играли с огнем. Так что это не вор, а мы, и потом мы залили все водой, чтобы не загорелось.
Слова сами собой сорвались у Цацики с языка, и тут же исчез и комок в горле, и прошла боль в животе. Пер Хаммар молча сидел на краешке кровати и дрожал.
— Да я догадалась, — сказала Мамаша. — Ложитесь уже, поговорим об этом завтра.
Она приподняла одеяло. Мальчики улеглись на ее большой кровати, и Мамаша тихонько запела:
- Описался — не напрягайся,
- Лежи в тепле и наслаждайся.
Цацики крепко прижался к Мамаше и взял ее за руку. Как хорошо с мамой, — подумал он и тут же уснул.
Мортен Пьяная Крыса
К счастью, одноклассники Цацики не смотрели MTV и не знали, что Мамаша стала знаменитостью. Зато шестиклассники, судя по всему, смотрели, потому что они оборачивались и глупо хихикали, когда Мамаша провожала Цацики в школу. Кто-то попросил у нее автограф. Вот позорище. Цацики решил ходить в школу один или же купить Мамаше маску.
— Хорошо же, что им нравится наша музыка, — считала Мамаша.
Цацики был не в духе. У него всегда портилось настроение, когда он садился писать письма. Он давно уже никому не писал, а тут он получил целых два письма — от Элены и от Яниса. Два длинных-длинных письма. Получать письма было классно, но отвечать Цацики не очень любил.
Мамаша хотела, чтобы Цацики побольше упражнялся и сам писал свои письма. А она потом вкладывала в конверт перевод.
Цацики мог по четыре дня сидеть над одним письмом. Мамаша переводила его за четыре секунды. Это было несправедливо.
У Мамаши был красивый почерк, у Цацики же буквы до сих пор расползались в разные стороны. Он стирал и стирал, пока не рвалась бумага. Тогда он начинал сначала. Еще он обычно не мог придумать, что писать. Когда он садился за стол, в голове у него было совершенно пусто.
Не рассказывать же, что Мортен Вонючая Крыса стал Мортеном Пьяной Крысой. Однажды поздно вечером, когда Цацики с Мамашей играли в «лего», в дверь позвонили.
— Открой, пожалуйста, — попросила Мамаша, так как не хотела отвлекаться от своего космического корабля. Он напоминал бас-гитару с крыльями.
На пороге стоял Мортен.
— Здорово, — только и успел сказать он, после чего плашмя повалился Цацики под ноги.
— Мама! На помощь! — закричал Цацики. — Мортен умер!
Прибежала Мамаша. Она опустилась на колени рядом с Мортеном.
— Господи, он же пьяный в стельку!
Она повернула его на спину. И тут Моргена вырвало. Это было ужасно противно. При виде этого Цацики самого чуть не стошнило. Бедная Мамаша — ей пришлось все это убирать. Переодев и вымыв Мор гена, она уложила его в постель Йорана. Там его снова вырвало.
— Только не говори ничего папе, — простонал Мортен, и глаза его закатились. Это выглядело жутко, видны были только белки глаз.
Мамаша вызвала скорую.
— Ничего ж себе, только из-за того, что он пьяный! — завистливо проговорил Цацики. Ему тоже хотелось прокатиться на скорой.
— Это смертельно опасно, — сказала Мамаша. — Ему же всего тринадцать. От алкоголя можно умереть.
— Зачем же он пил? — спросил Цацики.
— Он просто хочет казаться взрослым, — ответила Мамаша. — Бедный глупый Мортен!
«Мортен напился», — написал Цацики в своем письме. Потом ему больше ничего не приходило в голову. Кроме того, что папа Ловец Каракатиц не знал, кто такой Мортен. Он начал стирать, и бумага порвалась.
Цацики вздохнул. Он решил спросить Мамашу, нельзя ли ему позвонить папе. Это куда проще, чем писать.
И тут зазвонил телефон. Звонили Цацики, это была Мария Грюнваль.
— Ты так рано? — удивился Цацики.
Обычно Мария звонила только вечером, перед самым сном. Было очень уютно лежать под одеялом и шептаться с Марией Грюнваль. Они часто так делали. По телефону можно обсуждать почти любые тайны. Такое, что не всегда можно обсудить днем.
— Между нами все кончено, — сказала Мария Грюнваль.
— Как это кончено? — не понял Цацики.
— Я теперь люблю Юхана.
— Ясно, — сказал Цацики.
— Это все, что я хотела сказать. Пока.
— Пока, — ответил Цацики и повесил трубку.
И тут он разревелся. Он плакал так, что казалось, разорвется на части. Значит, не будет больше ни телефонных разговоров, ни тайных поцелуев, никакой Марии Грюнваль!
— Цацики, милый, что случилось? — спросила Мамаша.
— Мария Грюнваль меня бро-о-осила, — ревел Цацики. — Как можно вот так взять и бросить человека?
— Я не знаю, — сказала Мамаша. — Не знаю…
Разбитое сердце
На следующий день Цацики не смог пойти в школу, так ему было плохо. Они с Мамашей весь день провалялись в постели. Они смотрели кино и ели конфеты.
— Это лучшее лекарство, — сказала Мамаша. На следующий день он тоже остался дома, но еще через день ему стало лучше.
— Цацики! Как мы рады тебя снова видеть! — защебетала фрёкен. — Что с тобой было?
— Разбитое сердце, — на полном серьезе ответил Цацики. Так, во всяком случае, сказала Мамаша.
— Бедный, — ответила учительница, улыбнувшись. — Это очень больно.
— Нет, не то что больно, — сказал Цацики. — Скорее грустно.
Мария Грюнваль делала вид, что его не замечает. Цацики видел, как она улыбается своей прекрасной улыбкой Юхану, точь-в-точь, как когда-то улыбалась ему.
На глаза навернулись слезы, но Цацики быстро вытер их рукавом. Во втором классе нельзя плакать, когда тебе вздумается. Только Микаэла вечно ревела по любому поводу. Но к этому все привыкли, так что это не в счет. Реветь можно было только в первом классе. Счастливые первоклассники — реви не хочу, к тому же в первом классе сердца разбиваются редко.
На большой перемене Пер Хаммар и Цацики ходили взад-вперед по школьному двору, отморозили уши и промочили ноги. В такое время года только и остается, что месить ногами слякоть.
— Цацики! — возбужденно закричал Фреддан. — Скорее! Мария Грюнваль болтает о тебе всякие гадости!
— На лестнице, — задыхаясь, добавил Виктор, прибежавший вслед за ним.
Мария Грюнваль забралась на самый верх и устроилась поудобней.
— Цацики урод, — кричала она. — Не понимаю, как я могла с ним встречаться.
Девчонки, стоявшие внизу, довольно захихикали.
— Да еще целоваться с ним.
Виктор, который до смерти опасался девчачьих микробов, ужаснулся:
— Ты что, с ней целовался? Правда целовался? Фу-у-у!
— Замолчи! — крикнул Цацики Марии Грюнваль. — Замолчи немедленно!
— А еще у него есть кузина, которую зовут Элена, и с ней он тоже целовался. Вот не повезло бедняге!
— Ты что, ей тоже рассказал? — спросил Пер Хаммар, который думал, что об этом знает он один.
— Да, — простонал Цацики, — но она обещала никому не говорить. Это было, когда мы рассказывали друг другу разные секреты по телефону.
— А еще он считает, что Нира — самая симпатичная в классе после меня.
Нира благодарно посмотрела на Цацики.
— Замолчи! — снова крикнул Цацики и кинул в Марию снежком. Но, к сожалению, промахнулся. Мария Грюнваль только рассмеялась и продолжила:
— А Пер Хаммар…
— Заткнись! Ты же обещала!
— А Пер Хаммар писается в постели, — проорала Мария Грюнваль, не заботясь о том, что дала клятву никогда и никому об этом не рассказывать.
Слушателей становилось все больше, и Мария разошлась не на шутку.
— Ты что, и это ей рассказал? — Пер Хаммар покраснел от гнева. — Зачем?
— Прости, — жалобно проговорил Цацики. — Это как-то само собой получилось.
Он был самым плохим другом. И он ненавидел Марию Грюнваль!
— Иди ты к черту! — сказал Пер Хаммар. — Предатель!
— А Мария боится темноты и верит в привидения, — решил отомстить Цацики. — А еще она надевает лифчики своей старшей сестры и набивает их ватой. Она ждет не дождется, когда у нее вырастет грудь.
— Неправда! — закричала Мария.
— Ты сама так сказала, — крикнул Цацики в ответ. — А еще она втюрилась в Юхана!