Третья девушка Кристи Агата
— А почему вы так решили?
— Кровь во дворе, — ответил Пуаро.
— Неужели? — воскликнула миссис Оливер. — Прямо-таки заглавие старомодного детективного романа. «Пятно на лестнице». Теперь ведь приходится придумывать что-нибудь вроде «Она призывала смерть».
— Возможно, никакой крови во дворе не было. Возможно, это плод слишком живого воображения швейцара-ирландца.
— Скорее всего кто-то разлил молоко, — заметила миссис Оливер. — Как он мог разглядеть в темноте? Но что все-таки произошло?
Пуаро не стал отвечать, а продолжил свои рассуждения:
— Моя посетительница сказала, что, «кажется, совершила убийство». Может, это как раз то самое убийство?
— Вы думаете, она кого-то застрелила?
— Можно предположить, что она в кого-то стреляла, но — только слегка задела. В результате — несколько капель крови и никакого трупа.
— Ах, — вздохнула миссис Оливер, — ваше предположение не слишком убедительно! Ведь если бы этот кто-то убежал, вам разве показалось бы, что вы его убили?
— C'est difficile[31], — сказал Пуаро и повесил трубку.
— Я уже немного беспокоюсь, — сказала Клодия Риис-Холленд.
Она налила себе еще кофе из кофеварки. Фрэнсис Кэри широко зевнула. Они завтракали на кухоньке своей квартиры. Клодия была уже одета и готова к выходу. Фрэнсис еще не сняла пижаму, только накинула поверх нее халат. Нерасчесанные черные волосы падали как им заблагорассудится, закрывая один глаз.
— Из-за Нормы, — продолжала Клодия. Фрэнсис опять зевнула.
— С какой стати? Рано или поздно она позвонит или просто вернется.
— Ты думаешь? Знаешь, Фрэн, мне как-то не по себе: что, если…
— Не понимаю, почему ты нервничаешь, — сказала Фрэнсис, налила себе еще кофе и не слишком охотно отхлебнула его. — В конце концов, мы за нее не отвечаем, верно? И вообще, мы совсем не обязаны приглядывать за ней, кормить ее с ложечки и все прочее. Она просто квартирует с нами. Ты ей, что ли, мамочка? Нет, я беспокоиться не стану.
— Ты, конечно, не станешь. Ты ведь никогда ни из-за чего не беспокоишься. Только мое положение немножко не такое, как у тебя.
— Что значит не такое? Из-за того, что квартиру снимаешь ты?
— Не только.
Фрэнсис в третий раз зевнула так, что у нее затрещало за ушами.
— Вчера я легла уж не знаю когда. На вечеринке у Бэзила. Жутко себя чувствую. Ну, авось черный кофе поможет. Налей себе еще, пока я весь не выпила. Бэзил не успокоился, пока мы не попробовали новые таблетки — «Изумрудные грезы». Только, по-моему, все это чепуха, и совсем не стоит травить себя подобной дрянью.
— Смотри, опоздаешь в свою галерею.
— А, ладно. Обойдутся. Никто и не заметит. Вчера на вечеринке видела Дэвида, — добавила она. — Разодет в пух и, прах и, нужно сказать, выглядит очень даже ничего.
— Неужели и ты не устояла, Фрэн? Он же порочный тип.
— Да, я знаю, ты так считаешь. Ты ведь у нас пай-девочка, Клодия.
— Вовсе нет. Но твои дружки-художники мне не слишком нравятся. Пробуют наркотик за наркотиком и либо валяются без сознания, либо готовы лезть в драку с поводом и без повода.
— Я ведь не наркоманка, дорогуша, — сказала Фрэнсис, посмеиваясь. — Мне просто интересно на себе попробовать, что это такое. И многие из моих дружков вовсе не так уж плохи. Дэвид пишет по-настоящему, когда хочет. Поверь мне.
— Только по-настоящему он хочет очень редко, так ведь?
— Ты все время точишь на него нож, Клодия. Тебе очень не нравится, что он приходит сюда к Норме. Да, кстати, о ножах…
— Ну? Что о ножах?
— Просто не знаю, — медленно произнесла Фрэнсис, — говорить тебе или нет.
Клодия взглянула на часики.
— Сейчас нет времени. Скажешь вечером, если надумаешь. И вообще, мне не до того. — Она вздохнула. — Просто не знаю, как быть.
— Ты о Норме?
— Да. Может, все-таки сообщить ее родителям, что мы не знаем, где она.
— Это было бы очень не по-товарищески. Бедная Норма, почему ей нельзя сбежать куда-то, если у нее есть такое желание?
— Но ведь Норма не совсем… — Клодия умолкла.
— Да, действительно не совсем. Non compos mentis.[32] Ты ведь об этом. В эту ее жуткую контору ты звонила? «Домашние птички», так, кажется, она называется? Ах да, конечно, звонила. У меня совсем из головы выпало.
— Так где же она? — жестко спросила Клодия. — Дэвид вчера ничего не говорил?
— Дэвид, похоже, ничего не знает. И вообще, Клодия, какое это имеет значение?
— Для меня имеет, — сказала Клодия, — потому что мой шеф приходится ей отцом. Если с ней что-нибудь случится, у меня обязательно спросят, почему я не сочла нужным сообщить, что она не вернулась домой.
— Да, пожалуй, они могут тебе предъявить претензии.
И все-таки с какой, собственно, стати Норма должна докладывать нам, что она куда-то собралась на пару дней? Или даже на пару ночей? Ведь она же здесь не в гостях. Разве тебе кто-то поручал ее опекать?
— Нет, но мистер Рестарик счел нужным упомянуть, как он рад, что она живет тут с нами.
— А потому ты должна бежать и ябедничать на нее всякий раз, когда она куда-нибудь исчезнет без позволения? Наверняка влюбилась по уши в кого-то нового.
— По уши она влюблена в Дэвида, — сказала Клодия. — А может, она вообще прячется у него в квартире?
— Глупости. Ты же знаешь, у него к ней ничего серьезного.
— Тешишь себя надеждой? — заметила Клодия. — Ты ведь к Дэвиду сама неравнодушна.
— Вовсе нет! — возразила Фрэнсис резко. — Ничего подобного.
— Нет, похоже, Дэвида она крепко зацепила, — сказала Клодия. — Иначе бы он ее не искал, не стал бы сюда заходить.
— А ты быстренько его выпроводила, — сказала Фрэнсис. — Я-то думаю, — добавила она, вставая и разглядывая свое лицо в кухонном зеркальце, куда более безжалостном, чем освещенное теплым электрическим светом зеркало в ванной, — что на самом-то деле он приходил ко мне.
— Нет, ты просто идиотка! Он же спрашивал про Норму.
— Она чокнутая, — отрезала Фрэнсис.
— Иногда и мне так кажется.
— Тебе кажется, а я знаю. Сейчас я тебе кое-что скажу. Тебе надо это знать. На той неделе у меня лопнула бретелька бюстгальтера, а я жутко опаздывала. Я знаю, ты не любить, когда в твоих вещах роются…
— Страшно не люблю, — вставила Клодия.
— …А Норма ничего против не имеет или просто не замечает. Ну я пошла к ней, стала рыться в ящике с бельем и.., нашла это. Ну то есть нож.
— Нож! — изумилась Клодия. — Какой еще нож?
— Помнишь, во дворе у нас была драка? Хулиганы что-то не поделили, ну и пошло-поехало: ножи с пружинными лезвиями и все, что у них полагается? А Норма тогда вернулась сразу же после их разборки.
— Да-да. Я помню.
— Так вот одного из ребят пырнули — мне один репортер рассказывал, — и он сбежал. А ножичек у Нормы в ящике тоже с таким лезвием. И на нем пятно. Жутко похоже на запекшуюся кровь.
— Фрэнсис, у тебя слишком пылкое воображение.
— Возможно, но только я уверена, что нож тот самый. И почему он спрятан у Нормы в ящике, хотела бы я знать?
— Наверное она его подобрала.
— В качестве сувенира? А почему же тогда она его спрятала и ничего нам не сказала?
— А ты-то что с ним сделала?
— Положила.., положила назад, — чуть помедлив, произнесла Фрэнсис. — А что еще мне было делать? И все думала, сказать тебе или нет. Так вот.., вчера я опять заглянула в ящик и не нашла его, Клодия. Ножа там нет, словно и не было.
— Ты думаешь, она присылала за ним Дэвида?
— А что, вполне могла… Знаешь, Клодия, я теперь буду на ночь запирать свою дверь.
Глава 7
Миссис Оливер проснулась — и приуныла. Грядущий день не сулил решительно ничего интересного. Рукопись была отправлена, и можно было в полной мере насладиться чувством исполненного долга. Работа завершена окончательно. Теперь следовало расслабиться, искать развлечений, всячески радоваться жизни, пока в ней снова не проснется потребность творить. Она бесцельно бродила по квартире, трогала то одну, то другую вещь, переставляла их с места на место. Заглядывала в ящики бюро, вновь убеждаясь, что надо бы ответить на многие и многие письма. Но она еще не успела опомниться от нудной вычитки рукописи, чтобы браться теперь за выполнение очередной скучной обязанности. Ей же хотелось чего-нибудь интересного. Ей хотелось.., чего, собственно, ей хотелось?
Она вспомнила свой последний разговор с Эркюлем Пуаро и его настойчивое предупреждение. Чушь! Почему бы ей не подключиться к решению этой загадки. В конце концов, она имеет к этой истории не меньшее отношение, чем Пуаро. А ее именитый друг пусть сидит в кресле, складывает кончики пальцев и запускает на полную мощность серые клеточки своего мозга, пока его тело наслаждается комфортом в четырех стенах. Но ей, Ариадне Оливер, это не подходит. Нет, она непременно возьмется за дело сама. Разузнает побольше про эту таинственную девушку. Где сейчас может быть Норма Рестарик? Чем занимается? И что еще она, Ариадна Оливер, может выяснить про нее?
Миссис Оливер рыскала по квартире, погружаясь во все большее уныние. Что же, в самом деле, предпринять? Она никак не могла прийти к окончательному решению. Отправиться куда-нибудь в поисках информации? В Лонг-Бей-синг? Но Пуаро уже побывал там и конечно же выяснил все, что было можно. Да и под каким предлогом она могла бы проникнуть в дом сэра Родрика Хорсфилда?
Разве что еще разок навестить Бородин-Меншенс? Вдруг там удастся раскопать что-то еще? Для такого визита конечно же нужен убедительный повод, но, с другой стороны, только там есть надежда узнать что-нибудь новое. Который час? Десять утра. А почему бы и нет?..
Повод она состряпала по дороге. Не слишком оригинальный. По правде говоря, миссис Оливер предпочла бы что-нибудь поэкзотичнее, но, после небольших колебаний решила, что, пожалуй, будет благоразумнее не выходить из границ будничности. Она добралась до величественных, хотя и угрюмых корпусов Бородин-Меншенс и медленно обошла двор, внимательно оглядываясь.
Швейцар беседовал с водителем мебельного фургона. Молочник, толкая перед собой тележку с бутылками, остановился перед грузовым лифтом возле миссис Оливер. Он позвякивал бутылками и бодро насвистывал, а миссис Оливер рассеянно смотрела на мебельный фургон.
— Номер семьдесят шестой съезжает, — объяснил молочник, видимо решив, что миссис Оливер интересует, за кем приехал фургон, и, ухватив ящик с бутылками, перенес его в лифт. — Хотя она, так сказать, уже съехала, — добавил он, вновь направляясь к тележке. Похоже, молочник был весельчаком. Он ткнул большим пальцем вверх. — Выбросилась из окна — с седьмого этажа — всего неделю назад. В пять утра. Время какое смешное выбрала.
Миссис Оливер ничего смешного тут не нашла.
— Но почему?
— Почему выбросилась? Никто не знает. Нарушение психического равновесия или что-то такое.
— Она была.., молодой?
— Не-а. Грымза старая. Пятьдесят, не меньше. Двое грузчиков засовывали в фургон комод красного дерева. Он накренился, два ящика вывалились на землю. Лист бумаги спланировал в сторону миссис Оливер, и она поймала его на лету.
— Эй, Чарли, смотри не переломай всего! — назидательно крикнул веселый молочник и скрылся в лифте со своими бутылками.
Грузчики сердито пререкались. Миссис Оливер протянула им листок, но они только отмахнулись.
Миссис Оливер решилась войти в подъезд и через минуту уже стояла перед дверью с номером 67. Изнутри донесся металлический звук, и секунду спустя дверь открыла пожилая женщина со шваброй в руке.
— О! — сказала миссис Оливер, употребив свое излюбленное междометие. — Доброе утро. Я.., э.., кто-нибудь дома?
— Боюсь, что нет, сударыня. Их никого нет. На работу ушли.
— Да, конечно… Дело в том, что я, когда была тут в последний раз, оставила записную книжку. Такая досада… Наверное, где-нибудь в гостиной.
— Ничего такого я вроде бы не подбирала. Или просто не обратила внимания — не знала, что она не хозяйская. Вы не зайдете? — Она гостеприимно распахнула дверь, поставила в угол швабру, которой терла пол на кухне, и проводила миссис Оливер в гостиную.
— А-а! — бодрым голосом протянула миссис Оливер, вознамерившись непременно завязать дружеские отношения. — Вот книга, которую я оставила для мисс Рестарик, для мисс Нормы. Она уже вернулась в Лондон?
— По-моему, она тут сейчас не живет. Кровать как стоит застеленная, так и стоит. Может, еще гостит у своих в деревне. Она в ту пятницу к ним собиралась.
— Наверное, так оно и есть, — согласилась миссис Оливер. — А эта книга, знаете ли, один из моих детективов.
Это сообщение не вызвало у уборщицы ни малейшего интереса.
— Я сидела вот тут, — продолжала миссис Оливер, похлопывая по спинке кресла. — То есть так мне кажется. А потом подошла к окну, а потом, если не ошибаюсь, села на диван.
Она просунула ладонь между сиденьем и спинкой. Уборщица любезно принялась шарить между диванными подушками.
— Вы представить себе не можете, какой это ужас — потерять записную книжку, — жалобно произнесла миссис Оливер. — Там ведь записано, с кем мне нужно встретиться, когда и где. Я точно помню, что сегодня у меня ленч — с кем-то очень важным. А вот с кем и где, понятия не имею. Или завтра? Но в таком случае сегодня — с кем-то совсем не важным. О Боже!
— Да, сударыня, такая незадача, — с сочувствием сказала уборщица, — не повезло.
— А квартиры тут очень симпатичные, — заметила миссис Оливер, осматриваясь.
— Больно высоко.
— Зато вид прекрасный, верно?
— Так-то так, но если окна на восток выходят, зимой ветром их насквозь продувает. Рамы-то металлические. Некоторые вторые рамы вставляют. Нет уж, зимой в такой квартире я бы жить не хотела! Ничего лучше первого этажа нет. Особенно когда у тебя дети. Куда удобнее. Коляски там и прочее. Нет, я всегда за первый этаж. А если пожар? Опять оно сподручней.
— Да, конечно, пожар на верхних этажах — это вдвойне ужасно, — согласилась миссис Оливер. — Но тут ведь, наверное, есть запасные выходы?
— Так разве ж до них доберешься! Я пожаров до смерти боюсь. С самого детства. Ну, и очень они дорогие, квартиры эти то есть. Вы не поверите, сколько за них дерут! Вот почему мисс Холленд подселила к себе еще двоих.
— Да-да. По-моему, я с ними обеими знакома. Мисс Кэри — художница, так ведь?
— Работает в картинной галерее. Только не очень-то надрывается. Немножко сама рисует: коровы там, деревья всякие, только вот, если бы она сама не говорила, нипочем не разобрать, что это такое. И неряха порядочная. В каком виде у нее комната! Вы не поверите! А вот у мисс Холленд всегда все в порядке, все аккуратно. Одно время она была секретаршей в Угольном управлении, а теперь секретарша в Сити. Говорит, это ей больше по вкусу. Она личная секретарша у очень богатого джентльмена, совсем недавно приехал из Южной Африки, в общем, откуда-то оттуда. Он отец мисс Нормы и попросил мисс Холленд взять ее в жилицы. Предыдущая-то барышня переехала, потому что вышла замуж. Вот она и обмолвилась, что подыскивает кого-нибудь на ее комнату. При нем. Ну, ей, понятно, неудобно было отказаться, так ведь? Раз он ее хозяин.
— А она хотела бы отказаться?
Уборщица хмыкнула.
— Уж наверное, если бы заранее знала.
— Что знала?
Вопрос был слишком уж прямолинейным, и уборщица замялась:
— Не люблю я этого, в чужие дела нос совать. Но миссис Оливер продолжала смотреть на нее с таким кротким любопытством, что миссис Швабра не устояла.
— Ну, не то чтобы она какая-нибудь не такая. Ветер в голове, так они, нынешние, все такие. Но только, по-моему, ей бы доктору показаться. Бывает, она как будто толком не понимает, где она и что делает. Даже жуть берет. И вид у нее прямо как у мужниного племянника после припадка (а припадки у него страшные, вы не поверите!). Только за ней я никаких припадков не замечала. Может, г; внимает что, у них это в ходу.
— Кажется, есть какой-то молодой человек, которого ее родители не одобряют?
— Я тоже слышала. Он сюда раза два к ней приходил, правда, я-то его не видела. Из этих, из длинноволосых, говорят. Мисс Холленд он не нравится, только чего вы хотите? Девушки нынче все по-своему вытворяют.
— Из-за нынешних девушек иногда просто в ужас приходишь, — сказала миссис Оливер, стараясь придать себе солидный и ответственный вид. — Плохо их воспитывали, вот что я скажу. Боюсь, что так. Боюсь. Девушкам вроде Нормы лучше бы оставаться дома, а не переезжать в Лондон, чтобы жить одной и работать в бюро интерьеров.
— Дома ей не нравится.
— Неужели?
— Мачеха у нее. А девушки с мачехами редко уживаются. Мачеха, как я слышала, делала для нее, что могла: старалась привести ее в себя, старалась не допускать в дом этих ряженых молодчиков, ну, и еще всякое. Она знает, что, коли свяжется девушка вот с таким, дело кончится бедой. Иногда… (голос уборщицы обрел торжественность).., иногда я Бога благодарю, что дочку он мне так и не послал.
— У вас есть сыновья?
— Двое мальчиков. Один в школе, и у него там все хорошо, а другой в типографии, и у него тоже все хорошо. Да, неплохие они оба. Хотя, что говорить, и с мальчишками забот хватает. Только с девчонками, по-моему, их больше. Так вот и кажется, что надо бы их в чувство привести, помочь им.
— Да, — задумчиво произнесла миссис Оливер, — действительно.
Она заметила, что уборщице не терпится вернуться к уборке.
— Жаль, что книжечка моя не нашлась, — сказала она. — Но, во всяком случае, большое спасибо и извините, что отняла у вас столько времени.
— Ну да, может, она все-таки отыщется, — сочувственно ответила ее собеседница.
Миссис Оливер вышла из квартиры, прикидывая, что ей следует предпринять дальше. На самое ближайшее время она так ничего и не смогла придумать, зато у нее уже складывался план на завтра.
Вернувшись домой, миссис Оливер с важностью достала записную книжку и занесла в нее всякие разности под заголовком «Установленные мною факты». В целом фактов набралось негусто, но миссис Оливер, верная своему призванию, сумела извлечь из них все возможное и даже больше. Пожалуй, наиболее многообещающим был тот факт, что Клодия Риис-Холленд служила у отца Нормы. Этого она не знала и была убеждена, что Пуаро тоже пребывает в неведении. Она совсем уж собралась позвонить ему и сообщить, что ей удалось узнать, но передумала из-за своего плана на завтра. По правде говоря, миссис Оливер чувствовала себя не столько автором детективных романов, сколько идущей по следу усердной ищейкой — нос прижат к земле, ноздри чутко ловят воздух, и завтра утром… Вот завтра утром и увидим!
В строгом соответствии со своим планом миссис Оливер встала рано, откушала две чашки чаю с яйцом всмятку и отправилась выполнять возложенную на себя миссию. Вскоре она вновь была рядом с Бородин-Меншенс, но во двор не вошла, побоявшись, что ее уже там приметили. Стоя чуть поодаль то от одного входа в дом, то от другого, она впивалась взглядом в жильцов, выходивших под утреннюю изморось, тут же торопливо припускавших рысью.
По большей части это были девушки и выглядели они на удивление одинаковыми. До чего же странными кажутся люди, когда они вот так деловито выходят из этих огромных домов — вылитых муравейников, решила миссис Оливер. «Но что мы знаем о муравейниках?» — спросила она себя. Ковырнешь его ногой или палкой, и начинается словно бы бессмысленная суета. Муравьи мечутся, таща травинки, движутся целыми потоками. Хлопочут, стараются изо всех сил, но впечатление такое, будто они бесцельно кружат, хотя на самом деле они, наверное, прекрасно знают, что делают — не хуже всех этих людей. Вот, скажем, мужчина, который проскочил мимо нее, что-то бормоча себе под нос. «Хотела бы я знать, что тебя тревожит!» — подумала миссис Оливер. Она еще раз прошлась по тротуару и внезапно попятилась. Из подъезда энергичной деловой походкой вышла Клодия Риис-Холленд, как всегда подтянутая и элегантная. Миссис Оливер поспешно отвернулась, опасаясь быть узнанной. Выждав, когда Клодия отойдет на достаточное расстояние, она быстро ринулась за ней следом.
На углу Клодия Риис-Холленд свернула вправо на магистраль, дошла до автобусной остановки и там остановилась. Миссис Оливер, продолжавшая ее преследовать, всполошилась. А что, если Клодия обернется, увидит ее, узнает? Миссис Оливер не придумала ничего лучшего, как несколько раз хлопнуть себя по носу, бесшумно, но чувствительно. Впрочем, Клодия Риис-Холленд была полностью поглощена своими мыслями. Она не удостоила ни единым взглядом никого из стоявших на остановке. Миссис Оливер тоже встала в очередь, оказавшись четвертой за ней. Наконец подошел нужный автобус, и все разом рванулись к дверце. Клодия немедленно поднялась наверх. Миссис Оливер удалось сесть внизу возле двери, хотя не слишком удачно — третьей на сиденье. Когда подошел кондуктор, миссис Оливер, не скупясь, вложила ему в руку полтора шиллинга. Ведь она понятия не имела ни о маршруте автобуса, ни о расстоянии до «одного из этих новых домин возле Святого Павла»[33], как не слишком вразумительно выразилась уборщица. Когда впереди наконец замаячил осененный веками купол, миссис Оливер была начеку и в полной готовности. «Вот сейчас, сейчас!» — думала она, внимательно вглядываясь в выходящих из автобуса. А-а, вот и Клодия — элегантная, представительная в своем строгом дорогом костюме. Миссис Оливер, пропустив вперед себя несколько человек, тоже сошла и последовала за ней на точно рассчитанном расстоянии.
«Ну и ну! — подумала миссис Оливер. — Я иду по следу! Прямо как мои персонажи. И получается это у меня весьма недурно: ведь она ничего не заметила».
Клодия Риис-Холленд действительно, казалось, была поглощена своими мыслями. «По виду очень энергичная и практичная девушка, — в который раз заметила про себя миссис Оливер. — Если бы я вознамерилась вычислить убийцу — практичного, деловитого убийцу, я подумала бы на кого-нибудь вроде нее».
К ее несчастью, пока еще никто не был убит — если, конечно, Норма и в самом деле никого не убила.
Этот район Лондона за последние годы сильно пострадал — впрочем, кому-то покажется, что и выиграл — из-за новостроек. К небу тянулись гигантские небоскребы, по мнению миссис Оливер, удивительно уродливые, точно поставленные стоймя спичечные коробки.
Клодия вошла в подъезд. «Вот теперь я все узнаю точно», — подумала миссис Оливер, следуя за ней. Целых четыре лифта с бешеной скоростью сновали вверх и вниз. «Можно и не попасть в нужный!» — встревожилась миссис Оливер. Однако лифты были огромными, и, в последнюю секунду юркнув в тот, в который вошла Клодия, миссис Оливер спряталась от нее за широкими мужскими спинами. Клодия вышла на пятом этаже и пошла по коридору. Миссис Оливер, поднявшись на цыпочки, заметила, в какую дверь она свернула. В четвертую от конца коридора. Через некоторое время миссис Оливер подкралась к этой двери и прочла надпись на табличке; «Джошуа Рестарик лимитед».
Совершив все эти сложные манипуляции, миссис Оливер почувствовала некоторую растерянность. Она выяснила, где находится контора отца Нормы, в которой работала Клодия, ну и что? Какой толк от этого открытия? Скорее всего — ни малейшего. Несколько раздосадованная, миссис Оливер выждала несколько минут, прохаживаясь из конца в конец коридора и поглядывая на дверь «Джошуа Рестарик». Не войдет ли туда кто-нибудь представляющий хоть какой-то интерес. Вошли две-три девушки, но ничего особенного они собой не представляли. Миссис Оливер спустилась в лифте и, заметно упав духом, вышла из подъезда. Она решительно не знала, что предпринять дальше, и, бредя по улице, уже подумывала зайти в собор Святого Павла.
«Можно взобраться на галерею Шепота и пошептать, — думала миссис Оливер. — Интересно, подошла бы галерея Шепота для убийства?» «Нет, — решила она. — Отдает кощунством. Что-то не совсем пристойное». Она задумчиво направилась к театру «Русалка», который, пожалуй, в этом смысле был гораздо более перспективным.
Затем повернула обратно — в сторону комплекса новых зданий. И тут, ощутив потребность в более плотном завтраке, чем чай и яйцо всмятку, зашла в скромное кафе, где было довольно много народу: в этот час люди либо поздно завтракали, либо перекусывали, не дождавшись одиннадцати. Миссис Оливер, рассеянно высматривая место, вдруг ахнула: за столиком у стены сидела Норма, а напротив нее — молодой человек с пышными каштановыми локонами чуть не до лопаток и в алом бархатном жилете под чем-то слишком уж фантастичным, чтобы это можно было называть пиджаком.
— Дэвид! — прошептала миссис Оливер. — Конечно, Дэвид!
Молодой человек и Норма что-то возбужденно обсуждали.
Миссис Оливер обдумала план кампании, выбрала стратегию, удовлетворенно кивнула и прошла через кафе к неприметной двери с табличкой «Дамы».
Узнает ли ее Норма или нет, предугадать было трудно: отнюдь не всегда рассеянные на вид люди оказываются рассеянными на деле. Правда, в данный момент Норма, похоже, способна была видеть только одного Дэвида. Но вдруг она случайно обернется?
— Сейчас что-нибудь придумаем, — пробормотала миссис Оливер, глядя в засиженное мухами зеркало — главным образом на волосы.
Прическа. Вот что, по давнему убеждению миссис Оливер, было решающим во внешнем облике. Уж ей ли было это не знать — при ее страсти без конца менять прическу. После подобных экспериментов ее не всегда узнавали даже близкие друзья. Оглядев свою голову придирчивым взглядом, миссис Оливер принялась за дело — отцепила накладные локоны и, завернув их в носовой платок, убрала в сумочку, потом расчесала волосы на прямой пробор и стянула их в скромный узел на затылке. Затем достала очки и водрузила их на нос. Вид у нее теперь был очень серьезный — «просто ученая дама», — одобрительно подумала миссис Оливер. С помощью губной помады она изменила форму рта и вернулась в зал, двигаясь очень осторожно, поскольку очки предназначались для чтения и все вокруг выглядело неясным и зыбким. Она прошла к пустому столику рядом со столиком Нормы и Дэвида и села так, чтобы быть лицом к Дэвиду и видеть спину Нормы. Девушка могла бы ее заметить, только развернувшись на сто восемьдесят градусов.
К миссис Оливер подплыла официантка. «Ученая дама» заказала кофе со сдобной булочкой и буквально замерла.
Ни Дэвид, ни Норма не обратили ни малейшего внимания на ее появление; они были поглощены беседой. Миссис Оливер стала вслушиваться.
— …Все это тебе только мерещится, — говорил Дэвид. — Игра воображения. Чистейшая чепуха, дорогая.
— Не знаю. Не могу разобраться. — Голос Нормы был странно тусклым. И поскольку она сидела к миссис Оливер спиной, разбирать ее слова было очень трудно. И вообще, этот глуховатый монотонный голос неприятно поразил миссис Оливер. «Что-то тут не так, — подумала она. — И очень даже не так». Ей вспомнились слова Пуаро: «Ей кажется, что она совершила убийство». Что же такое с этой девочкой? Галлюцинации? Или она действительно кого-то убила? И теперь находится в состоянии депрессии?
— Если хочешь знать мое мнение, то во всем виновата Мэри с ее вздорными выдумками. Эта дура так носится со своим здоровьем, что постоянно выдумывает себе болезни.
— Ей и правда было плохо.
— Ну ладно, ей было плохо. Любая разумная женщина обратилась бы к врачу, чтобы он выписал ей какой-нибудь антибиотик, а не подняла бы бучу.
— Она думает, что это я подстроила. И отец тоже так думает.
— Повторяю, Норма: у тебя слишком богатое воображение.
— Ты так говоришь, Дэвид, чтобы меня успокоить. А если я и правда подлила ей что-то?
— Как это «а если и правда»? Ты ведь должна знать, подливала или не подливала. Норма, это же бред какой-то.
— Но я не знаю.
— Ну вот опять. Заладила одно — «я не знаю», «я не знаю».
— Ты не понимаешь. Ты не понимаешь, что такое ненависть. Я ее возненавидела с первого же взгляда.
— Это я понял. Ты мне уже говорила.
— В том-то и дело. Я тебе уже это говорила, но я этого совершенно не помню. Понимаешь? Довольно часто я.., я что-то говорю людям. О том, что хочу сделать, или уже сделала, или собираюсь сделать. А потом не могу вспомнить, когда я это говорила и говорила ли вообще. Как будто я держу все это в уме, и вдруг что-то вырывается наружу, и я это что-то кому-то говорю. Тебе же сказала, ведь так?
— Ну.., то есть.., слушай, может быть, хватит?
— Но я же говорила тебе это? Говорила?
— Ладно, пусть говорила. Бывает, с языка срывается:
«Я ее ненавижу и хочу убить. Я ее отравлю!» Но это просто детская злость, понимаешь, о чем я? Ты совсем как маленькая девочка. Дети постоянно грозятся: «Ненавижу его. Отрублю ему голову!» И в школе то же самое: невзлюбят учителя или учительницу и шепчут что-нибудь такое.
— Только и всего, по-твоему? Но.., но получается, будто я и не повзрослела вовсе.
— В некоторых отношениях так оно и есть. Возьми себя в руки, пойми, как это глупо. Ладно, ты ее ненавидишь, ну и что? Ты уехала из дома и не живешь с ней.
— Но почему я не должна жить в своем родном доме, с моим отцом? — сказала Норма. — Это нечестно! Нечестно! Сначала он уехал, бросил маму, а теперь, когда решил вернуться ко мне, взял и женился на Мэри. Конечно, я ее ненавижу, а она ненавидит меня. И я прямо-таки мечтала убить ее. Даже придумывала разные способы, как это сделать. И мне нравилось придумывать эти способы… Но потом.., когда ей правда стало плохо…
— Уж не возомнила ли ты себя ведьмой? — В голосе Дэвида мелькнули тревожные нотки. — Ты случайно не лепила восковые фигурки и не втыкала в них булавки?
— Конечно нет. Это же глупо. То, что я делала, было реальным. Абсолютно реальным.
— Послушай, Норма, что значит — реальным?
— Бутылка же лежала у меня в ящике. Я его открыла, а она там.
— Какая еще бутылка?
— «Истребитель драконов. Селективный гербицид». Так написано на этикетке. Темно-зеленая бутылка. Растения полагается опрыскивать. И еще одна этикетка: «Осторожно, яд!»
— Ты ее купила или только нашла?
— Я не знаю, где я ее взяла, но она лежала у меня в ящике. Наполовину пустая.
— И тогда ты.., ты вспомнила?
— Да, — сказала Норма. — Да-а… — Ее голос был почти сонным. — Да-а.., по-моему, тогда я все вспомнила. И ты так думаешь, правда, Дэвид?
— Я тебя не понимаю. Норма. Я серьезно. Мне кажется, в какой-то мере ты все это выдумываешь. Внушаешь себе.
— Но ее положили в больницу — для обследования, сказали врачи. Потому что не сумели поставить диагноз. А в конце концов так ничего и не нашли, и она вернулась домой… И ей снова стало плохо, и тут я испугалась. Папа как-то странно на меня поглядывал, а потом приехал доктор, и они о чем-то говорили, запершись у папы в кабинете. Я подкралась к окну снаружи и хотела подслушать. Надо же было узнать, о чем они там говорят. А они обсуждали, как отправить меня куда-то, где меня будут держать под замком! Где я «пройду курс лечения»… Ну, что-то в этом роде. Понимаешь, они думали, что я сумасшедшая, и я перепугалась… Потому что.., потому что не знала, что я делала, а чего нет…
— Тогда ты и убежала?
— Нет.., это было позднее…
— Расскажи мне.
— Я больше не хочу об этом говорить.
— Тебе же придется рано или поздно сообщить им, когда ты…
— Ни за что! Я их ненавижу! И отца ненавижу — не меньше, чем Мэри. Хоть бы они умерли! Хоть бы они оба умерли! Тогда.., тогда, мне кажется, я опять смогу быть счастливой.
— Перестань городить чушь! Послушай, Норма. — Он вдруг как-то неловко осекся. — Я не очень-то настроен на брак и все такое прочее… То есть я вообще ни о чем таком не думал… Разве что когда-нибудь через много лет… Не хотел себя связывать… Но, по-моему, это наилучший выход. Давай поженимся. Зарегистрируем брак. Тебе придется сказать в мэрии, что тебе уже двадцать один год. Зачеши волосы кверху, надень очки или юбку подлиннее, чтобы выглядеть старше. Когда мы поженимся, твой отец уже ничего сделать не сможет! И не отошлет тебя «куда-то», как ты выражаешься. Он уже не сможет распоряжаться твоей судьбой.
— Я его ненавижу.
— По-моему, ты всех ненавидишь.
— Нет, только папу и Мэри.
— Но, в конце-то концов, почему бы человеку не жениться во второй раз? Что тут такого?
— А что он с мамой сделал, это ничего?
— Но ведь это когда было!
— Да, я была совсем маленькой, но я помню. Он уехал, бросил нас. Присылал мне подарки на Рождество, а сам ни разу не приехал. Да встреть я его на улице, когда он вернулся, я бы его не узнала. Он перестал для меня существовать. По-моему, он и маму куда-то отправлял. Когда она болела, то всегда уезжала, а куда, я не знаю. И не знаю, чем она была больна. Иногда мне кажется.., мне кажется, Дэвид… Знаешь, по-моему, у меня что-то с головой, что-то в ней не так, и это заставит меня сделать какую-нибудь непоправимую вещь. Вот как с тем ножом.
— С каким еще ножом?
— Не важно с каким.
— Но ведь ты можешь объяснить, о чем говоришь?
— По-моему, на нем была кровь. Он лежал там.., под чулками.
— Ты помнишь, как ты его там прятала?
— Кажется, да. Но совсем не помню, что я с ним делала перед тем. Не помню, где была… Из памяти выпал целый час. Целый час я была не знаю где. Но где-то была и что-то сделала.
— Ш-ш-ш! — прошипел он, увидев приближающуюся официантку. — Все будет хорошо. Я о тебе позабочусь. Дайте-ка нам что-нибудь еще, — уже громко добавил он, беря в руки меню. — Тушеную фасоль на тостах.