Пролетая над Вселенной Смехова Елена

Глава 1. Двадцать первое, ночь, понедельник

Москва, 1995

Похоже, это уже было. Где-то, когда-то…

Со мной. Или не со мной. С любой девушкой подобное может случиться. Хоть раз в жизни.

Даже с великой Ахматовой произошло такое однажды:

Что говорить про нас, простых смертных?

Грустно мне как-то. Нет, пожалуй, не грустно.

Тревожно? Нет, не то.

Томительно. Да, пожалуй, так: томительно…

У меня и впрямь какое-то особенное двадцать первое сегодня.

Сама не знаю почему.

То есть, наверное, все-таки знаю. Если брать глобально.

Я стала матерью.

В двенадцатый раз.

То есть я стала матерью одиннадцатилетнего сына.

А сама себя ощущаю при этом пятнадцатилетней. Наивной, несуразной. Существующей где-то «между». Между реальным миром и своими нереализованными фантазиями. Притом что мне не один, а скоро уж будет два раза по пятнадцать. Совсем скоро. Можно было бы успокоиться, пожалуй. Но…

Да будет кукситься! Какие наши годы, в самом деле…

Какие-никакие, а тридцатник уж подкрадывается на мягких лапах. Неумолимо и беззастенчиво. С каждым днем все ближе он и очевидней.

Ох, и погуляли недавно, на моем двадцать девятом дне рождения! Ох, и попраздновали же меня!

Для себя я вечеринку определила так: Последний Праздник перед Тридцатилетием.

И закатила торжество на полную катушку. Шампанского было – хоть ванну наполняй и купайся. Все приносили с собой по бутылке. Будто бы сговорились! Отказаться от шампанского возможно ли? Вот и наклюкалась с каждым по очереди и со всеми хором.

Правда, гости дорогие не столько слова высокопарные говорили, сколько вопросы задавали. Каверзные. Провокационные. Тост сначала провозгласят, а потом интимно так, в глаза заглядывая: мол, ты как? В смысле ощущаешь ли? Приближение-то?

Поначалу в толк не могла взять: ну что тут такого? Ну, скоро тридцать. А что, собственно, я должна чувствовать, господа хорошие, расскажите?

Тут все наперебой: ну как же, такой возраст, такой возраст! Особенно для женщины…

А я: чего такого особенного для женщины-то?

А мне: ну, разве ты не знаешь, не слышала разве про «комплекс тридцатилетней женщины»?

А я: ну слышала что-то в этом роде, по-моему, это такое же клише, как «кризис среднего возраста» для мужчины?

Мне (радостно): ну да, ну да!

А я не чувствую ничего, кроме нарастающего возбуждения от тоста к тосту. Нужно срочно наверстывать упущенное: еще год, и молодость закончится! Молодость, которой я так и не успела попользоваться всласть…

Проскакала вприпрыжку на кухню за «горячим». Вытащила из духовки запеченную баранью ногу. Выложила ее на овальное блюдо, нарезала аппетитными ломтиками, зеленью с чесноком посыпала, напевая под нос: «ля-ля-ля, жу-жу-жу». Чувствуя себя при этом легкой, умелой, молодой. Но затем вдруг, глаза подняв, истинное отражение свое в оконном стекле увидела. Жалкое зрелище представилось взору: кудри рыжие растрепались, тушь растеклась, помада уплыла за положенные пределы. Да и совсем уж не девочка на вид, честно если признаться…

Плюхнулась на табуретку и разревелась. Так горько за себя вдруг стало! Невезуха и нескладуха какая-то. Все скачу вприпрыжку, всё бодрюсь да хорохорюсь, не желая выглядеть хуже своих благополучных друзей. А чего, собственно, хорохориться? Они-то все по парам, прям как из Ноева ковчега, а те, кто и не как из ковчега, все равно крепко устроены в жизни: энергично работают, карьерный рост осуществляют, звонко зарабатывают, качественно питаются, по миру путешествуют, а я?

К чему все эти застольные восхваления да дежурно-елейные речи:

«Какая ты у нас классная»!

«Распрекрасная»!

«Одаренная!»

«Самобытная»!

«Удивительно стильная»!

«Изумительно неповторимая»!

Что толку в том, коль за год до своего тридцатилетия совсем одна я. В целом свете! Да еще с ребенком на закорках. Карьеру не сделала, зарабатывать не научилась, таланты свои зарыла незнамо куда… эх…

Сын Димка заглянул на кухню, увидел эти мои постшампанские слезы и спросил недоуменно:

– Мам, ты чего это, плачешь?

– Нет-нет, – сглотнув слезу, ответила торопливо, – я… смеюсь! Смеюсь я, Димочка, – и выдавила из себя убогую улыбку.

– Как-то ты грустно смеешься, – недоверчиво покрутил головой Димка. Но, на всякий случай, решил пожалеть. Одной ручонкой за шею обнял, другой – по головке погладил, приговаривая нараспев: – Маленькая моя, ма-а-аленькая… двадцатидевятилетняя…

Ну а еще часа через два, под именинный торт «на скорую руку» (из готовых коржей, промазанных сгущенкой и обложенных консервированными персиками), самый мудрый из присутствующих, добрый друг Палыч, закончил лейтмотивное перетирание праздника одной только фразой:

– Деточка, тут никто не глумится над тобою! Оглянись вокруг: тебя просто принимают в Общество!

Послушно огляделась и впрямь как-то быстро успокоилась: ровесников среди моего окружения было раз-два и обчелся.

Меня всегда тянуло к людям существенно старше. Стремилась, вероятно, примазавшись к ним, казаться умнее, чем есть на самом деле…

Итак, сегодня очередное двадцать первое. Мой главный праздник. Гораздо более ценный, чем собственный день рождения. Ребенок так ждет его всегда! Ходит за мной хвостом в течение последних подготовительных дней, по десять раз перепроверяет меню, придуманное им же. Ревниво подсчитывает количество приглашенных и всегда обижается:

– Да-а-а, мам, вот у тебя гостей было больше! Ко мне всего пять или семь друзей придут, а к тебе прям восемнадцать человек притопали, я специально посчитал!

– Но я же старше тебя, Димон, на целых восемнадцать лет! Вот когда тебе стукнет столько, сколько мне, – придут к тебе восемнадцать, а может, даже двадцать пять человек!

Как он вырос за последний год! Научился оставаться один дома, не дергать меня по любому поводу, требуя непрестанного внимания. Прекратил разжигать костры везде, где только заблагорассудится, воровать шоколадки и быстро-быстро поедать их, пока я не застукала. Он перестал даже лазить с мальчишками по заброшенным стройкам, подвалам и помойкам, притаскивая мне всякую ерунду со словами: «Пригодится в хозяйстве»!

Вечер сегодня особенный. Канун Пасхи.

Гости разошлись, возбужденный ребенок уложен и, довольный, посапывает в обнимку с мохнатым зверем непонятного цвета, названия и пола. Именно своей неординарностью, полагаю, он так понравился Димке.

Перемытая посуда расставлена и разложена досыхать по всем свободным поверхностям, чтоб завтра, утрамбовавшись в аккуратные стопочки, занять свое место в стареньком бабушкином буфете. До следующего торжества.

Наверное, все-таки мне не грустно, как случается каждый раз после бурного и насыщенного событиями дня. Когда все затихает в доме и вполне логично возникает единственная ежевечерняя мысль: ну вот еще один день прожит, пора укладываться в свою одинокую постель…

Прочь крамольные мысли! У меня все хорошо.

ВСЕ хо-ро-шо.

Где-то должны быть сигареты… Вдруг захотелось покурить, чего не случалось несколько месяцев. А, вот и они, тонюсенькие никотиновые трубочки, спрятанные от моего дотошного сынишки подальше. Курю я редко, так что втянуться нет никакой угрозы. Или это заблуждение?

За окном раскачивается на ветру фонарь, подвешенный к проводу. Неумно как-то подвешенный. Зимой, когда вокруг летают снежинки, появляется в нем что-то привлекательное и даже, можно сказать, романтическое. Ну а сейчас – ничего, ровным образом ничего, кроме тоски. Рыжий, одинокий, болтающийся… Он как мое нынешнее состояние: вроде светит, вроде пользу кому-то приносит, но вид до того сиротливый, что лучше и не смотреть на него.

Почти полночь. Уходит день, прибывает новый. Что он нам готовит?

Звонит телефон.

– Аллё? – говорю в трубку с надеждой.

– Привет, Алька! Поздравления принимаешь?

– Лиза, ты? И не думала, что вспомнишь о нас.

– А зря. Разве могла я пропустить Димкин день рождения? Как вы там? Празднуете?

– Отпраздновали. Гости разошлись, сижу в полном одиночестве на кухне, курю, размышляю.

– Опять закурила? Хандришь, что ли? Брось, для тебя имеется приятный сюрприз.

– Вот как? Сюрприз? Да еще приятный? Говори скорее!

– Как ты смотришь, Алечка, на возможность прилететь ко мне?

– В Штаты? – я присвистнула. – Здорово. Но как?

– На самолете!

– Я спрашиваю, как могло случиться, что ты вдруг решила меня пригласить?

– Просто прежде у меня не было такой возможности, а теперь она появилась.

– Сгораю от любопытства. Что за возможность такая?

– Я хочу… познакомить… тебя…

– Ну, не тяни, Лиз!

– …с достойным человеком.

– Меня? С достойным? Чем обязана?

– Алька! Не дерзи, могу ведь передумать!

– Ладно-ладно, раскалывайся, что за достойный человек? Кто такой? Где ты его откопала? Почему решила именно меня им осчастливить?

– Значит, так, – резко прерывает поток вопросов Лиза. – Он позвонит тебе завтра. Зовут его Григорий. Будь милой, любезной, максимально учтивой. И не вздумай ёрничать!

– Ну как ты себе это представляешь? – удивляюсь искренне. – Это ж мой стиль общения!

– Аля! Постарайся хотя бы не мельтешить и не перебивать его в разговоре! Ты же можешь, когда хочешь.

– А я хочу?

– Захоти! Будь умницей. Целую, мартышка. Перезвоню через пару дней.

Всю жизнь меня воспитывает, поучает, наставляет старшая сестра. И не надоело ей?

Глава 2. Сватовство вслепую

Я случайно зацепилась за дверную ручку, стеклянная бутылка с нарзаном выскользнула из рук и разбилась, ударившись ровно о порог.

– Хорошая примета! – воскликнула Белка. И, увидев недоумение на моем лице, пояснила: – Когда на пороге бьется стекло, это к удивительным переменам.

«Хотелось бы верить, – подумала я. – Удивительные перемены были бы сейчас как нельзя кстати».

Мы прошли в дом, я стремительно собрала на стол. Все, что осталось от вчерашнего праздника. Так называемые «черствые именины». Самое вкусное, вообще-то говоря. Потому что далеко не все, что стоит на столе, в суете застолья удается попробовать. Зато на следующий день – остатки сладки!

После двухчасовой прогулки с детьми на свежем воздухе набросились на еду как изголодавшиеся тигры, молча, с урчанием. Не до разговоров было.

Раздался телефонный звонок. Красивый и незнакомый мужской голос попросил к телефону Александру.

– Это я, Александра, – ответствовала заинтригованно.

– Добрый день, а меня зовут Григорий. Григорий Стил. Ваша сестра предупреждала о моем звонке. Этот телефон я узнал от Лиз.

– Да-да, разумеется, я в курсе, – отчего-то разволновалась я и судорожно сглотнула последний кусок. – Здравствуйте, Григорий.

– Как вы смотрите на поездку в Нью-Йорк дней на пять? Мне удобно пригласить вас в начале мая.

Так, сразу, с места – в карьер! Не ожидала я подобной прыти. А подробнее отрекомендоваться не мешало бы.

– Честно говоря, я не знаю, что сказать, вы меня буквально застали врасплох!

– Удивлены моей прямотой? Видите ли, это отличительная черта моего характера, я не люблю долгих предисловий, предпочитаю всегда действовать напрямик.

Я бы сказала – напролом, да.

– Ну а я, знаете ли, именно сегодня не отличаюсь быстротой реакции! Потому, простите, слегка растерялась от вашего столь… скоропалительного приглашения!

Тут я вспомнила «пожелание» сестры и, решив не обострять ситуацию, смягчила тон:

– Давайте, что ли, познакомимся, поговорим, что ли…

– Хорошо, давайте поговорим. Итак, Александра, что на вас сейчас надето?

Ну вот, еще лучше. Если я отвечу честно и быстро, боюсь, разочарую сразу же. Придется напрячь фантазию.

– На мне? – слегка помедлила и решила помечтать: – Трикотажные бриджи темно-синего цвета и бежевый пуловер. Такой комплект я увидела недавно на манекене в витрине фирменного спортивного магазина и мысленно примерила его на себя. Мысленно, потому что размер был значительно меньше моего. А цена, напротив, существенно превышала мои возможности.

Для пущей убедительности добавила после секундной паузы:

– И еще на мне замшевые тапочки фирмы «Дюпон».

– Я попытаюсь вас представить, – сказал мой собеседник. – Что же, весьма недурно, должно быть.

– В каком это смысле?

– Лиз показала мне вашу фотографию, и я был, сознаюсь, покорен.

– В самом деле? Спасибо.

– Жаль только, что вы сфотографированы до пояса…

Это еще почему?

– …но я надеюсь, что ножки ваши так же хороши, как и лицо.

Даже оторопела. Какая бесцеремонность! Что это – вольный американский стиль? Или его собственный – стиль Стила?

– Я снова смутил вас, Александра? Ну-ну, простите мне мою прямоту. Дело в том, что внешний вид женщины чрезвычайно важен для меня. Видите ли, я всю свою жизнь привык видеть рядом исключительных красавиц. Моя будущая жена должна соответствовать этому.

– Жена? Я не ослышалась? Вы ищете жену?

Точнее было бы сказать: подбираете под параметры! Чуть было не съязвила, но вовремя сдержалась, как просила меня Лиза.

– Да, не скрою, ищу, – спокойно ответствовал он. – Не сразу пришел я к подобному решению. К нему меня подтолкнули мои дети. С момента развода с предыдущей супругой прошло шесть лет, достаточный срок, чтобы устать от холостой жизни. И от экспериментов с американками. Дочки подсказали, что, вероятнее всего, мне нужна женщина из России, и я довольно быстро согласился с их доводами. Они все-таки неплохо меня изучили. – Он немного помолчал и вновь обратился ко мне: – Ну, Александра, теперь ваша очередь задавать вопросы.

– Откуда вы родом, Григорий? Вы прекрасно говорите по-русски.

– Родился я в России, точнее – в Советском Союзе, но вот уж восемнадцать лет как являюсь гражданином Соединенных Штатов Америки.

Высокомерно так сказал, надменно даже.

– Чувствуется, вы гордитесь данным фактом.

– Горжусь. Америка – лучшая страна в мире! Надеюсь, скоро и вы в этом убедитесь.

Белка, которая все время прислушивалась к нашей беседе, нетерпеливо заерзала.

– Простите меня, Григорий, не могли бы мы перенести наш разговор на вечер, по московскому времени в смысле?

– Вы заняты? Что же сразу не сказали? – В голосе прозвучало недовольство.

– Просто ко мне пришли гости, – отчего-то стала оправдываться я.

– Гости? И они слушали весь наш разговор?

Я буквально ощутила, как он помрачнел, и принялась оправдываться пуще прежнего:

– Нет-нет, моя подруга с ребенком только-только позвонили в дверь!

Зачем я вру?

– Ну хорошо, – смягчился мой собеседник. – Через сколько вы освободитесь?

– Давайте после восьми, нет, лучше после девяти, я уложу ребенка, и никто нам не помешает.

– ОК, позвоню с работы.

Я повесила трубку и вздохнула с облегчением. Как после зачета в институте.

Белка смотрела на меня с ожиданием, не задавая вопросов.

– Ну и тип, – сказала я.

– Кто это, Сашка? Откуда он взялся?

– Из Америки.

– Что ты говоришь?! Ну я же тебе вещала про разбитую на пороге бутылку! Вот и сюрприз!

– Плесни-ка водички, вещунья, я что-то разволновалась…

– Может, лучше водочки?

– Не насмехайся!

– Ну не каждый день женихи из Штатов одолевают, – хихикнула Белка.

– Женихи? – прикинулась дурочкой я.

– Ну он же ищет жену, я не ослышалась?

– Представляешь, да. Вот так, с ходу, об этом заявил, без обиняков.

– А лет ему сколько?

– Ничего не знаю, я же ни о чем не успела расспросить. Голос зрелый. Тембр красивый.

Кого-то он мне напмнил голосом своим. Я даже слегка вздрогнула, когда услыхала. По мнению психологов, самым точным фактором, определяющим взаимоотношения между людьми, является первая секунда, первая ассоциация, а проще говоря, самое первое впечатление от нового человека. Однажды я решила проверить эту теорию. Путем анализа наиболее важных жизненных контактов. И точно: люди, внушившие доверие в первую секунду знакомства, остались со мной по сей день. Напротив, негативное ощущение, даже сбитое затем обходительностью, наружной красивостью или прочими внешними факторами, впоследствии обернулось разочарованиями. Надо прислушиваться к своей интуиции, она не подведет!

И тут, выходит, вздрогнула не случайно. Очень знакомым показался не столько тембр голоса, сколько интонация. Да и напор этот…

Однако не стала заостряться на том. Больно уж сам по себе звонок этот заинтриговал меня. Волнение мое накануне, выходит, было не случайным: словно бы преддверием чего-то нового, необычного, особенного. Вот тебе и двадцать первое!

Григорий Стил перезвонил мне в тот же вечер. Вежливо справился, спит ли ребенок, ушли уже гости и можем ли мы теперь спокойно поговорить.

– Я ждала вас, – откликнулась приветливо. – Звоните из офиса?

– Да, сижу в собственном кабинете в самом центре Манхэттена на пятидесятом этаже, из окна вижу такое же офисное здание и кусочек нью-йоркского неба с чуть заметными облачками. А что видите из окна вы?

– Наблюдаю одинокий фонарь, болтающийся на уровне моего пятого этажа. Тоже на фоне неба, только вечернего, московского.

– Болтающийся фонарь, занятно. Я уже забыл, что подобное существует в природе, – с некоторым апломбом произнес он. – Ну что же, давайте начнем сначала?

– А давайте, – задорно подхватила я.

– Что у вас было сегодня на завтрак?

«Интересное» начало.

Отвечаю честно:

– Чай. Я пила ромашковый чай.

– С чем?

– С ложечкой меда.

– И все?

– Позднее ела салат и красную рыбу.

– Какая вы правильная девушка, Александра, – восхитился Григорий. Очевидно, мой завтрак соответствовал его представлениям. Каким он должен быть. У правильных девушек.

– Это не я, – отчего-то смутилась я и тут же пояснила: – Это организм у меня правильный: чего просит – тем и питаю.

Наверное, он решит теперь, что я так завтракаю ежедневно.

Ответила я на самом деле честно: после праздника оставался кусочек горбуши. Не в тончайшей дорогой нарезке из супермаркета, а из крупной размороженной тушки с оптового рынка. Засоленной по старинному бабушкиному рецепту: две столовые ложки соли, две чайные ложки сахара, десертная ложка коньяка.

Я только уточнять этого не стала. Пусть думает, что каждое мое утро начинается с грамотного чая и дорогой деликатесной рыбы – его право, пускай считает, как ему нравится.

Во всяком случае, положительный балл себе заработала сразу, безо всяких усилий.

– А что вы обычно едите на завтрак, Григорий? – поддержала я беседу.

– Сразу после пробуждения я никогда не завтракаю, даю возможность организму проснуться, разве что иногда позволяю себе съесть яблоко. Ну и кофе, разумеется.

– Вы предпочитаете кофе сразу после сна?

– Я его пью всегда и в гигантских количествах.

– Разве это правильно? – Тьфу, опять забыла заветы сестры. – Простите!

– Вопрос закономерный. Отвечаю: конечно, неправильно. Но в Америке я научился пить кофе без кофеина. Он вполне безопасен. Для нервной системы.

Интересно, что может быть хорошего в таком кофе? Смысл-то весь – в тонизирующих свойствах! Но не спорю, на всякий случай.

– Я не отрываю вас от работы, Григорий? Мы беседуем уже полчаса!

– Что именно вас волнует? Вы устали беседовать со мной, Александра? – В голосе возникает жесткость. Надо срочно как-то смягчить ее.

– Волнуюсь исключительно за вас, Григорий. Не хочу быть причиной затрат.

– Это похвально, Александра, но прошу вас не беспокоиться: я могу позволить себе любые траты, какие пожелаю. Не так уж часто я звоню в Россию. Мне даже приятно подольше поговорить по-русски. Ну, спрашивайте меня, спрашивайте, вас же наверняка распирает от вопросов.

Я пропускаю мимо ушей беглое хамство формулировки. Тем более в данном случае оно вполне справедливо. Меня и правда распирает. Не знаю только, с чего начать и что не пропустить…

– Скажите, Григорий, а ваша фамилия всегда звучала так или вы ее как-то изменили, когда перебрались в Америку?

– Вопрос мне нравится. Это родовая фамилия, и в Союзе порой приходилось с ней непросто, больно уж попахивала она иностранщиной для комитетчиков и бюрократов. Но для западных коллег моя фамилия оказалась вполне благозвучной. Правда, при транслитерации переводчики решили зачем-то вместо «i» поставить английский диграф «ее».

– Какой-какой граф? – не поняла я.

– Существуют общепринятые системы транслитерации фамилий, – терпеливо пояснил Григорий, – и при переводе на письменный английский фамилия Стил должна была бы писаться так – Still. Что это означает, вам понятно?

– Да-да, – закивала я в трубку, – конечно, понятно. Still означает тишину, безмолвие или… неподвижность.

– Верно. А теперь «благодаря» переводчикам моя фамилия пишется Steel, с двумя «е».

– Выходит, после такой транслитерации вы автоматически стали стальным, – хохотнула я, – ведь steel – это «сталь»! Был Григорий Тихий, а стал Григорий Стальной!

– Точно так, – довольно подтвердил он. – Do you speak English?

– Ну, в общем, yes, I do, – замялась я, – хотя и немного. А little bit! – добавила зачем-то в подтверждение.

Следующим вечером Григорий Стил позвонил вновь. Его уже интересовало все о моей текущей (или утекающей) жизни: где работаю и чем занимаюсь в свободное время, в какой школе учится мой сын и чем он увлекается. Ни одного вопроса о личной жизни, к чести признать. О себе, в ответ – немного, сдержанно, избирательно:

– Моя мама говорила: ты будешь очень умным, очень сильным и добьешься в жизни грандиозных успехов. Она верила в меня еще тогда, когда я был нескладным парнишкой. Мама отдала меня в математическую школу и отвела на бокс, хоть никаких предпосылок не было. И оказалась дальновиднее моих учителей. В классе я быстро завоевал лидирующие позиции. Неизменно побеждал на всех математических олимпиадах. В шестнадцать лет без труда поступил в институт. В двадцать четыре года защитил кандидатскую диссертацию, в двадцать семь – докторскую. В двадцать восемь лет уже единовластно руководил огромным предприятием, мне подчинялись люди вдвое, втрое старше меня. Ну, а благодаря боксу я физически укрепился, развил мощную грудную клетку и бицепсы, но главное – рано научился стратегически мыслить. У мамы было безошибочное чутье.

«Он очень любит маму, – подумала я. – Ссылается на нее при каждом удобном случае, цитирует с упоением».

– Мама знала ответы на любые вопросы. Была при этом бескомпромиссна и точна. Помню, однажды в детстве я попросил: «Расскажи мне, мама, про Ленина! Нас учат, что благодаря этому человеку мы живем в счастливой стране, победившей капитализм! От тебя почему-то я ничего такого не слышал».