Манящая тайна Маклейн Сара
Увы, он не будет принадлежать ей всегда, потому что это невозможно. Всегда с ней — не та жизнь, которой он заслуживал. Ему нельзя жениться на сплошном скандале, на женщине, которую никто никогда не примет, на женщине, которую Лондон никогда не забудет. До тех пор пока она с ним, он для всех будет герцогом-убийцей.
А он заслуживает куда большего.
Но сегодня ночью можно притвориться, что все не так.
Мара целовала его плечо и здоровую руку, целовала татуировку, под которой напрягались мышцы. Не удержавшись, провела языком по краю рисунка. Он застонал от наслаждения, а она двинулась дальше, к груди, обращая особое внимание на шрамы, исполосовавшие его грудь и живот. Целуя их. Проводя языком по рубцам.
Темпл вздрогнул, и Мара сразу подняла голову:
— Больно?
— Нет, просто… Никто никогда не хотел к ним прикасаться так, как ты.
А ей хотелось к ним прикасаться. Хотелось потрогать каждый дюйм его тела. И Мара, расхрабрившись, приподнялась, скользнула вниз по его телу и стала расстегивать пуговицы на штанах — инстинкт и желание взяли верх над опытом. Темпл приподнял бедра над кроватью, помогая ей стянуть штаны вниз, — и вот он уже лежит перед ней с восставшим естеством.
И принадлежит только ей.
Мара замерла, любуясь им, распростертым перед ней во всей красе, — здоровой рукой он крепко держался за изголовье, так что костяшки пальцев побелели. И он был готов отдаться ей.
Да, он отдал себя в ее власть. Полностью.
Мара неуверенно потянулась к нему дрожащей рукой. И снова замерла. Потом все же приблизилась, и он это почувствовал.
— О, Мара… — произнес он сквозь стиснутые зубы, произнес невнятно от обуревавшего его желания. И это прозвучало очень мило.
Она чувствовала, что готова дать ему все, чего он только захочет, но…
— Я не знаю, что делать, — призналась Мара. Оказалось, что сказать такое довольно просто, когда глаза у него завязаны. — Я никогда… Я хочу сделать все правильно.
Он прерывисто засмеялся:
— Ты просто не можешь сделать что-то неправильно, милая. Клянусь. Я слишком сильно тебя хочу.
Она наклонилась пониже и прошептала:
— Я постоянно мечтала об этом глухими ночами. Представляла, как это бывает.
Он помотал головой:
— Нет, не рассказывай ничего! Не хочу знать, что ты мечтала о другом.
Мару эти слова шокировали.
— Никакого другого не было, — сказала она. — Всегда только ты.
И тут наступила ее очередь прикасаться, изучать, трогать… Она положила ладонь на его восставшую плоть и почувствовала, как она дернулась и еще больше затвердела, если такое вообще было возможно.
Темпл громко застонал, и Мара пришла в восторг от этого мужского стона.
— Ты такой твердый…
— Да, но только для тебя.
— И при этом… мягкий, — добавила она. — Сталь, обтянутая бархатом.
Темпл разжал пальцы и потянулся к ней, но тут же вспомнил про свое обещание и вернул руку на место.
— Не такой мягкий, как ты, любимая.
— Кажется, у тебя сложности, — произнесла она, проводя ладонями по его паху и наслаждаясь тем, как в такт двигались бедра Темпла.
Он ухмыльнулся:
— Ты меня дразнишь?
— Очень может быть, — ответила она с улыбкой.
Темпл нахмурился.
— Мисс Лоув, не забывайте: как вы нам, так и мы вам.
Ее охватило возбуждение.
— Какое чудесное обещание!
Снова раздался стон. Он не мог сдержаться, этот восхитительный мужчина!
— Продолжай, — попросил он.
— Мне казалось, здесь командую я, — возразила Мара.
— Любовь моя, ты сошла с ума, если думаешь, что власть не в твоих руках.
Она снова улыбнулась, сжав его естество.
— Откуда мне знать, что я тут главная?
— Если бы главным был я, мы бы сейчас не играли в эти глупые игры.
Мара засмеялась, и Темпл сказал:
— Я люблю твой смех. Ты смеешься так редко, а мне хотелось бы слышать его каждый день.
Мара замерла. Это было самое прекрасное из всего, что ей когда-либо говорили. И она вознаградила любимого, погладив его древко еще более настойчиво.
— Уильям, скажи мне…
— Все, что угодно, — пообещал он.
— Скажи, нравится ли тебе это?
Он протяжно застонал.
— Мне нравится все, что ты делаешь.
Мара наклонилась, поцеловав его в губы. И поцелуй этот оказался долгим и страстным — совершенно восхитительным. Когда же он прервался, она спросила:
— А тебе понравится, если я сделаю это… как ты тогда на ринге?
Он грубо выругался. Приняв ругательство за «да», Мара скользнула вниз и посмотрела на размеры его естества, пытаясь решить, как сделать это лучше всего.
Очевидно, она раздумывала слишком долго, потому что Темпл в мучительной мольбе выкрикнул ее имя. Она коснулась губами его плоти и тут же прошептала:
— Подскажи мне, что делать.
— Губами и языком… — прохрипел он.
Скандально! Совершенно неприемлемо! Но именно этого ей хотелось.
Она с удовольствием повиновалась, экспериментируя и учась. И он наконец взорвался громкими стонами и начал сыпать ругательствами, повторяя ее имя и отчаянно цепляясь за кроватные столбики. А Мара дарила ему все, о чем он просил.
Она боготворила его.
Она любила его.
А потом поняла, что этого недостаточно. Что она и сама хочет того же. И остановилась.
— Почему?! — вырвалось у Темпла.
Тут Мара приподнялась над ним, широко развела ноги и подвинулась так, чтобы его плоть лишь слегка прикасалась к завиткам, прикрывавшим ее интимное местечко. То, которое она готова была ему отдать. То, которое никогда и никому больше не отдаст.
Темпла затрясло.
— Это же… О Боже! Мара!..
Она улыбнулась, раздвинула ноги еще шире, и плоть его скользнула в нежные складки.
— Любимая, ты такая влажная! — Он снова выругался, но его ругань показалась ей прекрасной. — И такая распаленная, такая красивая…
Она улыбнулась, опускаясь все ниже.
— Ты же меня не видишь. Так откуда ты можешь это знать?
— Я всегда тебя вижу, — ответил он. — Твой облик выжжен в моем сердце. Если даже я ослепну на всю оставшуюся жизнь, все равно буду тебя видеть.
Его слова отозвались в душе Мары с такой же силой, с какой ее тело откликалось на его. Она полностью опустилась на Темпла, и тотчас же у обоих вырвался вздох облегчения, а затем — громкий стон.
— Тебе не больно? — спросил он.
Мара покачала головой:
— Нет. — Это было восхитительно. — А тебе так удобно?
Он ухмыльнулся:
— Разумеется!
— Если ты не против, я начну двигаться.
Он засмеялся:
— Тут командуешь ты, любимая.
И она командовала, приподнимаясь и опускаясь, привыкая к давлению и то и дело замирая, чтобы насладиться положением под каким-то определенным углом. Необыкновенное удовольствие!
Темпл какое-то время позволял ей вести их обоих, шепча ласковые слова, поднимая бедра ей навстречу, когда она находила особенно удачные темп и ритм. Мара же, пьянея от ощущений, мысленно восклицала: «Чудесно, восхитительно!»
Но чего-то не хватало…
Его!
Да, ей не хватало его прикосновений, его взгляда… К тому же, она больше не хотела управлять им. То есть не хотела наслаждаться как бы в одиночестве — ведь Темпл не видел ее.
И тогда Мара наклонилась, сдернула с его глаз повязку и отшвырнула ее куда-то в сторону. Тотчас же пылкий взгляд Темпла устремился к ней, и он, поймав губами ее сосок, легонько его прикусил. Мара едва не лишилась чувств. Потрясающе!
Но он все еще держался руками за изголовье, и Мара с улыбкой сказала:
— Все, отпускай. Я твоя.
Он взял ее за бедра нежно и крепко, сразу задав идеальный ритм, поднимая Мару и опуская, меняя угол проникновения, давая ей возможность найти то движение, какое подарило бы особое наслаждение. И Мара начала раскачиваться на нем быстро и резко, закричав, когда его пальцы отыскали то самое потайное местечко, — о, это была чудесная пытка, восхитительная!
А Темпл смотрел прямо ей в глаза, и веки его все тяжелели и тяжелели. Упершись руками в матрас возле его головы, Мара прошептала:
— Только не переставай.
«Не переставай смотреть на меня».
«Не переставай двигаться во мне».
«Не переставай меня любить».
Он услышал все, что она не сказала вслух, и пообещал:
— Никогда.
Она же отдавалась незнакомому восторгу.
И ему.
Лишь когда она достигла пика восторга, Темпл позволил себе взять ее по-настоящему. Он с силой вошел в нее раз, другой, третий… И, содрогнувшись, выкрикнул ее имя, крепко прижимая ее к себе. А потом они долго лежали не разъединяясь, лежали без движения, пока их сердца не стали биться спокойнее.
Наконец Мара пошевелилась. В комнате стало холодно, и она задрожала в объятиях Темпла. Он накрыл ее плотным одеялом и, не выпуская из объятий, уткнулся носом ей в шею и прошептал:
— Я не могу тобой насытиться. Этим чудесным ароматом. Мне придется скупить все лимоны в Лондоне, чтобы больше ни от кого не пахло так же, как от тебя. Но дело не только в лимонах. Есть кое-что еще. Ты сама, Мара.
Эти слова согрели ее.
— Ты заметил, как от меня пахнет?
Темпл улыбнулся:
— Такое невозможно не заметить.
Какое-то время они лежали молча, и он поглаживал ее здоровой рукой по спине, словно благословлял, а она гадала: о чем он думает? Когда же наконец решилась спросить, Темпл сам нарушил тишину:
— А что, если я больше не смогу драться?
Его рука! Мара повернула голову и поцеловала широкую грудь любимого.
— Сможешь.
Однако он не успокоился.
— Что, если чувствительность так и не вернется? Кто я тогда? Кем буду? Ведь я перестану считаться непобедимым, если уйду с ринга. Перестану быть герцогом-убийцей. Чего же я тогда буду стоить?
Сердце Мары заныло. Он станет всем тем, о чем она всегда мечтала. Тем, чего всегда хотела.
Она приподняла голову.
— Разве ты не понимаешь?
— Чего именно?
— Ты гораздо больше, чем… все это.
Он поцеловал ее, и Маре отчаянно захотелось, чтобы он ей поверил. Она вложила в ответный поцелуй всю свою любовь и веру; когда же поцелуй закончился, прошептала:
— Темпл, ты воплощение всего самого лучшего на свете.
— Уильям, — поправил он.
— Да, Уильям, — шепнула она ему в грудь. — Конечно, Уильям.
Уильям Хэрроу, герцог Ламонт. Мужчина, которого она погубила. Кого она могла возродить, вернуть к той жизни, которую он так любил, — к женщинам, балам, аристократам. Вернуть к жизни, которой у него не будет, если он совершит глупейший и благороднейший поступок — женится на ней.
И если так, то ей придется принести в жертву себя. Придется отказаться от всего. Вернее — отказаться от того единственного, чего она хотела в жизни.
От него.
Она, Мара, не его мечта. И не его цель. Она не может стать его женой.
— Уильям, мы не можем пожениться.
Он поцеловал ее в висок.
— Давай сегодня заснем вместе, а завтра я сумею доказать тебе, что это самая лучшая из всех моих идей.
Нельзя! Она должна уйти от него сейчас, пока у нее еще есть на это силы.
— Уильям, я не могу…
Он прервал ее долгим пылким поцелуем, исполненным чего-то большего, чем просто страсть. Она не хотела понимать, что это, иначе вряд ли сумела бы сделать то, что должна.
— Останься.
При этом слове сердце ее едва не разорвалось. В этом «останься» прозвучало и желание, и обещание, и уверенность в том, что если она останется, то он сделает все, чтобы ее защитить. Но Мара понимала: если она останется, у него уже никогда не будет той жизни, которую он заслуживал. Жизни без скандалов и бесчестья. Жизни без воспоминаний о прошлом.
Он слишком хорош. И слишком прав.
А она во всем не права. И не подходит ему. Только уничтожает все то, чего он желает. Она должна его покинуть. Должна уйти до того, как искушение заставит ее остаться.
И Мара произнесла еще одну, последнюю ложь, самую ужасную из всех ее обманов:
— Ладно, хорошо.
Темпл вскоре уснул. Когда же его дыхание сделалось глубоким и ровным, Мара сказала ему правду:
— Я люблю тебя.
Глава 19
Он впервые за двенадцать лет проснулся спокойный и сразу потянулся к Маре, стремясь побыстрее обнять ее и заняться с ней любовью, стремясь доказать ей, что они должны пожениться и что он сделает ее счастливой. Будет любить.
А он будет ее любить, каким бы странным и нереальным ни казалось ему это слово. Да, он никогда не предполагал, что для любви найдется место в его жизни, — но он будет ее любить! И начнет прямо сегодня.
Но в постели ее не оказалось. Рука его наткнулась на простыни, которые были слишком уж холодные…
Черт побери! Она сбежала!
Темпл вылетел из кровати. Натягивая штаны, он старался не вспоминать о том, как Мара снимала их с него ночью; не следовало затуманивать ясность мысли всем тем, что она заставила его испытывать.
За несколько секунд он оделся, затем выбежал из дома, добежал до конюшни, где оседлал коня, и уже через полчаса он оказался у дома номер 9 по Керситор-стрит. Перепрыгивая через ступеньки, герцог взлетел вверх и ворвался в дом быстрее, чем другой успел бы постучать. Хорошо, что дверь была не заперта, иначе он бы ее просто выбил.
Лидия как раз вышла в прихожую, когда он ворвался в дом. Девушка замерла, увидев герцога. А Темпл не стал мешкать — не время для любезностей.
— Где она? — выпалил он.
Очевидно, Лидия кое-чему научилась у своей старшей подруги.
— Прошу прощения, ваша светлость… Кто именно?
Темпл прожил на свете более тридцати лет, ни разу не удушив ни одной женщины. Он не собирался начинать прямо сейчас, но все же решил припугнуть девицу.
— Мисс Бейкер, я не в настроении играть в эти игры.
Лидия тяжело вздохнула.
— Ее здесь нет.
В глубине души он уже знал, что она скорее всего сказала правду, но не хотел в это верить. Чтобы не продолжать бессмысленный разговор, герцог на всякий случай направился прямо в кабинет и распахнул дверь, надеясь увидеть Мару, сидящую за столом… с золотисто-каштановыми волосами, стянутыми в тугой пучок.
Но ее там не оказалось.
Девственно чистый стол словно подготовили для лондонской сцены, а не для работы.
Темпл обернулся и встретил устремленный на него печальный, искренний взгляд Лидии.
— Ее комната… Проводите меня туда.
Девушка хотела отказаться — он это понял, но что-то заставило ее передумать. Она повернулась и стала подниматься вверх по лестнице. Затем пошла по длинному коридору и остановилась перед плотно закрытой дубовой дверью. Не дожидаясь разрешения, Темпл рывком распахнул дверь и вошел.
Пахло лимонами.
Лимонами и Марой.
Комнатка была чистой и аккуратной, как он и предполагал. Тут стоял платяной шкаф, слишком уж маленький, чтобы вместилось что-либо, кроме самых необходимых вещей. Имелся и небольшой стол с наполовину сгоревшей свечой и стопкой книг на нем. Темпл подошел и взглянул на книги. Романы. Много раз читанные и определенно любимые.
А еще здесь стояла очень узкая кровать, с которой Мара наверняка свешивалась во сне. И только в одном месте в этой комнате не царил безупречный порядок: поперек кровати лежал изумрудно-зеленый шелк. То самое платье, в котором она была вчера вечером, когда объявила о себе всему свету. Рядом с платьем лежал плащ с горностаевой оторочкой, а также шелковые перчатки — его, Темпла, подарок. Она ушла и даже не взяла с собой перчатки…
Темпл взял их и со вздохом провел по шелку пальцами. Обернувшись к Лидии, спросил:
— Где она?
В глазах девушки плескалась печаль.
— Ушла.
Темпл нахмурился. Он уже начинал терять терпение.
— Куда?
Лидия покачала головой:
— Не знаю. Она не сказала.
— Когда вернется?
Лидия уставилась в пол, и Темпл угадал ответ до того, как она произнесла:
— Никогда.
Ему хотелось заорать. Взбунтоваться против глупых женщин и жестокой судьбы. Но он только спросил:
— Почему?
Лидия снова посмотрела на него:
— Ради нас.
Полнейшая чушь. Он едва не сказал это вслух, но Лидия уже продолжала:
— Решила, что всем нам будет лучше без нее.
— Но она нужна мальчикам. Нужна вам. Этому дому…
Девушка грустно улыбнулась:
— Вы не понимаете… Она считает, что и вам без нее будет лучше.
— Она ошибается. — Во всяком случае, ему будет лучше с ней, это уж точно.
— Согласна. Но она считает, что ни один аристократ не оставит своего ребенка у женщины с таким темным прошлым, как у нее. Никто не станет жертвовать деньги приюту, которым управляет лгунья. И ни один герцог не сможет вернуться в общество, если за ним тянется скандал.
— К дьяволу общество!
Слова эти не шокировали Лидию. Напротив, она усмехнулась:
— Как это верно…
— Когда вы с ней познакомились? — спросил Темпл, сам не зная, откуда вдруг возник такой вопрос, но отчаянно желая узнать как можно больше о женщине, которую полюбил.
О Господи! Нужно ведь было сказать ей, что он ее любит. Может быть, тогда бы она осталась.
Лидия снова улыбнулась:
— О, это целая история…
— Рассказывайте.
— На севере Англии есть такой особый дом… Безопасное место для женщин, пытающихся изменить свою судьбу. Для дочерей и сестер. Для жен. Для проституток. И там женщины получают свой второй шанс.
Темпл кивнул. Такие дома существовали, это не новость. Женщин не всегда ценили так, как следовало бы. Он подумал о матери Мары, убитой мужем. О самой Маре, которую били и вынуждали выйти замуж за мужчину в три раза старше.
Он бы ее защитил!
Вот только… Ничего бы у него не получилось, выйди она замуж за его отца. И он бы всегда ненавидел своего отца, женившегося на женщине его мечты.
Лидия же тем временем продолжала: