Манящая тайна Маклейн Сара
Темпл пожал плечами:
— Наверное, я всегда был склонен к насилию…
Руки Мары, словно сами собой, скользнули по его широкой мускулистой груди — он был сложен просто великолепно.
— Да, насилие было моей целью, — продолжал Темпл.
Мара энергично покачала головой.
— Нет, неправда! — Он был умный, веселый и добрый. И очень красивый. Но ни в коем случае не жестокий.
Темпл взял ее за подбородок и тихо сказал:
— Слушай хорошенько, Мара. Это не ты превратила меня в такого человека. Не будь во мне зерна жестокости, я бы никогда не добился успеха. И «Ангел» — тоже.
Нет, она отказывалась в это верить!
— Когда человеку навязывают какую-то роль, он ее принимает. Тебя вынудили. Обстоятельства тебя заставили. — Мара помолчала. — Я тебя вынудила.
— А кто вынудил тебя? — спросил он, переплетая ее пальцы со своими и прижимая ее руку к своей груди, где она слышала тяжелое биение его сердца. — Кто изгнал тебя из прежней жизни?
Весь разговор к этому и шел. Темпл рассказывал ей свою историю, медленно подводя к этой минуте. И теперь настала ее очередь. Но что она ему расскажет? Наверное, либо расскажет всю правду, либо не расскажет вообще ничего.
Мара надолго задумалась.
С одной стороны, она в полной безопасности.
С другой — ужасно рискует.
Рискует принадлежать ему.
Искушение — вещь греховная… и чудесная.
Она занялась узлом его галстука.
— У тебя есть камердинер?
— Нет.
Мара кивнула:
— Я так и думала.
Он поднял руку и сам развязал узел, обнажив треугольник теплой бронзовой кожи, поросшей черными завитками волос.
Он прекрасен.
Странное слово для описания такого мужчины, как он, — широкоплечего, сильного, идеально сложенного. Многие сказали бы «статный» или «могучий», то есть выбрали бы слово весомое, явно намекающее на мужественность.
Но он был прекрасен. Сплошные шрамы и мускулы, а в душе — мягкость, невольно притягивавшая к нему.
И тут слова полились сами собой.
— Я всегда боялась, с самого раннего детства. Боялась своего отца, потом — твоего. А затем боялась, что меня найдут… Да-да, я узнала о своей ужасной ошибке, о том, что произошло с тобой, после того как я сбежала. И тогда я стала бояться, что меня найдут. — Мара посмотрела на него, прямо в его красивые черные глаза. — Мне бы следовало вернуться сразу же, как только я узнала, что тебя обвинили в убийстве. Но кости уже были брошены, и я не знала, как это изменить.
Темпл криво усмехнулся:
— Я управляю казино и точно знаю: когда кости выпали из руки, обратного хода уже нет.
— Правда, долгие месяцы я не знала, что с тобой случилось. Сразу уехала в Йоркшир, а новости туда если и доходят, то очень отрывочные. Я даже не знала, что герцог-убийца — это ты. Не знала до тех пор, пока…
Он кивнул:
— Пока не стало слишком поздно.
— Разве ты не понимаешь? Поздно не было! И не могло быть. Но я ужасно боялась, что если вернусь… — Она замолчала, собираясь с духом. — Мой отец пришел бы в бешенство. И я ведь по-прежнему оставалась помолвлена с твоим… Я ужасно боялась.
— Ты была совсем юной.
— Я не вернулась и тогда, когда они умерли. — Мысль о возвращении приходила ей в голову. Она даже хотела вернуться. Знала, что это — правильный поступок. Однако же… — Я и тогда боялась.
— Ты самый бесстрашный человек на свете, — сказал Темпл.
Мара покачала головой:
— Ты ошибаешься. Всю свою жизнь я до смерти боялась, что мной будут командовать. Что я потеряю себя. Что стану марионеткой — моего отца, твоего. Кита, твоей!..
Он посмотрел ей в глаза:
— Я не хочу распоряжаться твоей жизнью.
— Почему?
— Потому что мне известно, что такое попасть под чью-то власть. И я не хочу, чтобы ты…
— Стоп, — мягко произнесла Мара. — Не надо быть таким добрым.
— Ты предпочтешь жестокость? Разве я мало проявил ее по отношению к тебе? — Он поерзал и прижал ладонь к ее щеке. — Почему, Мара? Почему сегодня вечером?
Она не стала делать вид, что не понимает. Он спросил, почему она сняла с себя маску перед всем Лондоном. Почему вернулась, хотя он ясно дал ей понять, что в этом нет нужды.
— Потому что испугалась той женщины, в которую превратилась бы, если бы этого не сделала.
Он кивнул.
— А еще почему?
— Потому что боялась, что если снова спрячусь, то рано или поздно меня все равно отыщут.
— А еще? — снова спросил он.
— Потому что устала жить в тени. Погубила я себя сегодня или нет, — зато я смогу жить при свете.
Он поцеловал ее, завладев ее губами в долгой, томительной ласке. Руки же его скользили по ее спине, оставляя жаркий след.
Когда же поцелуй наконец прервался, он прижался лбом к ее лбу и спросил так тихо, что Мара его едва расслышала:
— А почему еще?
Она закрыла глаза, наслаждаясь его близостью, мечтая жить в его объятиях вечно.
— Потому что ты всего этого не заслужил.
Темпл покачал головой:
— Нет, не поэтому.
Мара тяжело вздохнула.
— Потому что я не хотела потерять тебя.
Он кивнул.
— Ну… а еще почему?
«Он знает, — промелькнуло у Мары. — Он просит лишь, чтобы я сказала об этом вслух. Чтобы перепрыгнула пропасть, нас разделяющую».
Собравшись с духом, Мара проговорила:
— Потому что каким-то образом, несмотря на все это… — Она замолчала, понимая, что если произнесет эти слова, то изменит все. Усложнит все до предела. — Уильям, ты… твое счастье… твои желания — это для меня важнее всего на свете.
А мысленно она повторяла: «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя».
Наверное, он услышал ее мысли. Потому что вдруг встал, одним движением подхватил ее на руки и понес к кровати.
Глава 18
Она никогда не чувствовала, чтобы ею так дорожили, как в этот раз, у его кровати — ею, Марой Лоув, одетой в шелк, все еще разгоряченной его прикосновениями и обещанием того, что грядет.
Его пальцы, скользнувшие по ее щеке, по губам, по шее, замерли на лихорадочно бьющейся жилке. Потом он провел пальцами по ее груди, а пылающие черные глаза пристально посмотрели на нее.
— Мне остановиться?
— Нет, — мгновенно ответила Мара.
Пусть продолжит.
Пусть не останавливается.
Никогда.
— Я не сделаю тебе больно, — сказал он.
Мара же вдруг подумала: «Интересно, сколько раз ему приходилось говорить это другим женщинам, даже просто стоявшим рядом с герцогом-убийцей?»
— Я знаю, — ответила Мара. Она запустила пальцы ему в волосы и прошептала ему в губы: — Я знаю, что… — притянула голову к себе, — ты никогда не сделаешь мне больно.
Темпл застонал от желания и, обвивая здоровой рукой ее талию, крепко прижал к себе. Прошептав ее имя, он впился в ее губы жарким поцелуем, еще более страстным, чем все прежние. Прежние казались реками искушения, а этот был океаном обещания. И он был совершенно восхитительным.
И казалось, что его рука была везде — сплошной сладострастный грех; но и ее руки не отставали, скользили по шерсти сюртука, забирались в его волосы, притягивали все ближе и ближе. Мара пылко отвечала на поцелуй и не останавливалась до тех пор, пока Темпл не застонал от наслаждения и не отпрянул, оставив ее хватать ртом воздух и отчаянно желать продолжения.
— Нет, — шепнул он и повернул Мару спиной к себе. После чего тотчас же взялся за застежки ее платья — стал расстегивать пуговки и развязывать шнурки.
— Быстрее!.. — выдохнула она. — Поспеши!..
Пуговки упорно не поддавались. А может быть, Темпл просто решил расстегивать их столь неспешно.
— Не торопи меня, — прошептал он ей в ушко, и от его дыхания ее охватила дрожь предвкушения. — Мне нужна вся ночь. У нас вся ночь впереди, — добавил он, поцеловав ее в плечо.
Наконец лиф был расстегнут, и Мара машинально прижала его к груди. Темпл взял ее за руку, поцеловал ладонь и прикусил подушечку указательного пальца. Платье тотчас упало на пол, и он увидел тонкую сорочку и красивый корсет. Желание тут же вспыхнуло с новой силой — жаркое и неукротимое.
— Я хочу тебя… — прохрипел он.
Мара вздохнула. Конечно, она понимала, что потом, после этого, ничего не будет. Но сегодняшняя ночь принадлежала им, а Темпл сумеет заставить ее позабыть обо всем. Завтра они вернутся каждый к своей жизни, он — к той, по которой так долго тосковал, она же — к той, которую давно заслужила.
Тут герцог положил ее руки на прикроватный столбик и оставил так стоять, пока сам расшнуровывал корсет. Пальцы ловко расплетали шелковые шнурки, растягивали их — и вот уже корсет тоже упал к ее ногам, а следом полетела шелковая сорочка.
Теперь она стояла нагая, в одних чулках, купленных им, тех самых, которые, как ей мечталось (хотя она отчаянно пыталась отогнать эту мысль), он будет с нее снимать. А его руки, эти чудесные руки, которые она полюбила за нежность и силу, скользили по ее обнаженной коже; губы же прильнули к плечу.
Горячие руки. Вернее рука. Всегда одна рука. Здоровая.
Мара повернулась к нему.
— Подожди, Уильям.
Он замер, потому что она его попросила. И за это Мара готова была полюбить его еще сильнее. Она поднесла его больную руку к губам и поцеловала костяшки пальцев. А он смотрел на нее глазами, потемневшими от страсти. Но во взгляде его… чего-то не хватало. Возможно, она бы этого не заметила, если бы не смотрела так внимательно.
«Он этой рукой ничего не чувствует!» — воскликнула она мысленно.
Мара перевернула его руку, поцеловала ладонь. Затем прошептала:
— Что же с ней?
Он хотел отдернуть руку, но она не позволила. Взяла и другую, которую тоже принялась целовать. У него перехватило дыхание, и он задрожал от вожделения. А Мару затрясло от шока. Его рука!.. Он лишился руки!
— О, Темпл… — нежно шепнула она, еще сильнее любя его за это.
— Нет, не так. — Он снова повернул ее спиной к себе и снова положил ее ладони на столбик. Поцеловал ямочку под ухом, а затем, приподняв волосы, — в затылок.
«Он отвлекает меня наслаждением и сладострастием», — думала Мара.
— Ты дрожишь, — сказал Темпл.
Она и впрямь дрожала от его прикосновений, от его близости.
— Я не могу… — Мара тихонько вздохнула. — Этого… чересчур много.
Он прорычал ей в ухо низко и страстно:
— Это еще и не начиналось.
И начал целовать ее спину, завершая поцелуи легкими прикосновениями кончиком языка. И делал он это быстро и четко… как если бы орудовал иглой и чернилами. Добравшись до того места, где спина переходит в ягодицы, он начал целовать ее более страстно. И целовал до тех пор, пока Мара едва не задохнулась от наслаждения. Лишь после этого Темпл повернул ее лицом к себе, и она увидела…
Вроде бы ей не следовало удивляться, увидев его на коленях перед собой, но она все равно удивилась. И ей тотчас же захотелось повторить то, что произошло на ринге предыдущим утром.
— О, Темпл… — прошептала она, потянувшись к нему.
Он с улыбкой покачал головой:
— Не Темпл, а Уильям.
— Да-да, конечно. Но ты…
Он прервал ее поцелуем в губы. Затем проговорил:
— Ты единственная, кто знал, что я именно Уильям, а не Темпл.
От этой правды ей стало больно. И она вспомнила обо всем том, что наделала двенадцать лет назад.
— Мне очень жаль, — прошептала Мара со слезами на глазах. — Я бы никогда…
Герцог с ошеломительной грацией поднялся на ноги и привлек ее к себе.
— Нет. Ты ни о чем не должна сожалеть. Ведь ты всего лишь за несколько дней изменила всю мою жизнь. Изменила меня. — Он снова поцеловал ее и добавил: — Господи, Мара, конечно, только ты мне нужна. И так будет всегда.
Его слова ее потрясли.
— Я сейчас… упаду, — прошептала она.
Он лукаво улыбнулся:
— А я тебя поймаю.
Она упала в его сильные руки, и он уложил ее на кровать. Затем широко раздвинул ей ноги, опустился между ними, закинул себе на плечи и начал целовать нежные бедра долгими страстными поцелуями, все приближаясь и приближаясь к заветному местечку. Мара, извиваясь на шелковых простынях, не могла понять, как получилось, что она сумела здесь оказаться. Действительно, как получилось, что она стала достойной Темпла?
Нет, не стала!
Увы, она по-прежнему его недостойна, и эта украденная ночь будет самым ее великим грехом. Ночь, украденная у женщины, которая по-настоящему ее заслуживает. Которая станет для него чем-то большим. У той женщины, которую он когда-нибудь встретит.
«Бери эту ночь и ни о чем не сожалей, — сказала она себе. — Пусть эта ночь станет памятью на всю мою жизнь. На всю его жизнь…»
И тут его губы прильнули к самому жаркому ее местечку, и он дал ей все то, чего она так желала. Не в силах удержаться, Мара подавалась ему навстречу, приподнимая бедра, умоляя его о…
Темпл вдруг остановился и приподнял голову.
— Что случилось, любовь моя?
«Любовь?..» Одного этого слова хватило, чтобы ее пронзило наслаждением. Когда же пальцы Темпла погрузились в нее, Мара снова приподняла бедра.
— О… какое дивное зрелище, — произнес он. — Такая теплая и розовая, само совершенство… — Он заглянул ей в глаза. — Мара, скажи, когда я делал это на ринге… ты видела? Сильно распалилась? Стала влажной?
Она зажмурилась и кивнула.
— И тебе понравилось?
Она снова кивнула.
— Как-нибудь, когда у меня окажется больше терпения, мы попробуем это снова, с другим зеркалом. Поменьше и поближе. Интимнее. И ты будешь говорить мне, как и что делать. Я позволю тебе все увидеть.
При этих его словах Мару охватило сильнейшее возбуждение, хотя сама мысль о том, чтобы отдаться… чему-то настолько неожиданному, вызвала внутреннее сопротивление. Но как же это будет замечательно!..
Темпл вдруг улыбнулся и дунул на ее пылающее томящееся естество.
— Думаешь, тебе это не понравится? — спросил он.
Мара прерывисто выдохнула.
— Я…
— Ты само совершенство… — Он провел языком по ее распаленному интимному местечку, и ощущения были непередаваемые; Маре казалось, что ее тело перестало ей принадлежать. — Такая мокренькая… — добавил Темпл и принялся снова ласкать ее пальцами и языком, создавая прекрасную симфонию чувств и отпущений. — Дорогая, я хочу, чтобы ты открывалась мне, чтобы томилась по мне вечно.
При слове «вечно» он скользнул пальцем еще глубже, и Мара не сдержала стона.
— А это, — произнес он голосом таким же страстным, каким был его взгляд, — это самый прекрасный стон на свете…
Тут палец его выскользнул из нее, и Мара закусила губу. Лицо ее пылало от смущения — ей хотелось потребовать продолжения. Но просить не пришлось.
— Милая, давай-ка посмотрим, получится ли услышать твой стон еще разок.
К первому пальцу присоединился еще один, и они скользнули в нее медленно и неотвратимо.
«Боже мой, он меня губит!»
Темпл играл на ней, как виртуоз на музыкальном инструменте. Она снова застонала, на сей раз — гораздо громче, и он вознаградил ее, прильнув губами к потайному местечку, внезапно ставшему средоточием всей ее сути.
И тут Мара поняла, что больше никогда не будет думать о наслаждении так, как думала прежде. Теперь в ее мыслях наслаждение навеки будет связано с ним, с Темплом.
Она словно распалась на части в его объятиях, потерялась в его поцелуях, в прикосновениях, в запахе, в звуках его голоса. И она прекрасно понимала: этот мужчина — то единственное, о чем она всегда мечтала и чего желала. Она растворилась в наслаждении, растворилась в его ласках.
А потом вдруг вернулась в реальность и оказалась в его объятиях; его сильные руки крепко обнимали ее. Она положила голову на здоровое плечо Темпла и снова растворилась в его тепле. Его пальцы поглаживали ее волосы, расправляли их на огромной кровати. Поцеловав ее в висок, он благоговейным шепотом проговорил:
— Ты самое красивое создание на свете.
Мара задрожала и прижалась к нему покрепче. Положив руку ему на грудь, прошептала:
— Ты меня пугаешь, Уильям.
Его пальцы замерли.
— Как?
Она теребила его рубашку.
— Я не думала, что меня будет так тянуть к тебе, что я буду чувствовать себя… связанной с тобой. Не думала, что ты так прочно завладеешь мной. Что получишь такую… власть надо мной.
Темпл прикрыл ее ладонь своей, приподнялся и посмотрел ей в лицо. Мара села и вновь заговорила:
— Даже сейчас… когда ты отодвинулся от меня всего на несколько дюймов… я уже оплакиваю утрату.
Услышав это признание, он потянулся к ней, но не притронулся — словно не знал, что делать дальше.
— Мара, я не хочу, чтобы ты думала, будто мне доставляет удовольствие…
Она прижала пальцы к его губам, останавливая поток слов.
— Нет, Уильям, — к глазам ее подступили слезы, — ты не понимаешь. Я тоскую по тебе, когда ты не со мной.
Его глаза вспыхнули желанием, и у нее перехватило дыхание.
— Я полностью в твоей власти, — сказала она. — Я безрассудная раба твоих прикосновений, поцелуев, твоих красивых черных глаз.
И поэтому все будет еще сложнее.
Этого она вслух не произнесла, лишь добавила:
— Ты властвуешь надо мной.
Темпл молча смотрел на нее, и ей хотелось, чтобы он прикоснулся к ней. Но он внезапно встал с кровати, и Мара решила, что окончательно все испортила. Однако он вернулся через минуту — уже без рубашки и сапог, в одних только черных штанах, с черными татуировками на руках и с ослепительно белой повязкой на плече.
Она упивалась его видом, каждым дюймом его тела, залитого золотистым светом свечей. Упивалась и поражалась: как же получилось, что этот блистательный бог, сложенный, как греческая статуя или творение Микеланджело, родился в одном из самых аристократических семейств Англии? В нем не было ничего жеманного, ничего искусственного. Он был самым мужественным из мужчин — сплошные мускулы… сила, мощь и фация.
Взгляд ее остановился на его здоровой руке, сжимавшей галстук, который он недавно снял. Эта длинная полоса ткани казалась одновременно обещанием и угрозой.
— Ты очень тревожишься из-за чужой власти над тобой? — спросил Темпл.
Ее сердце бешено колотилось.
— Да.
Он протянул ей галстук. Поколебавшись, она взяла его, а Темпл лег на кровать и поднял руки над головой, к планкам изголовья.
Стоило ей взглянуть на него, распростертого перед ней на кровати, широкоплечего и прекрасного, — и во рту тотчас же пересохло. Он — само совершенство, во всех смыслах этого слова.
И тут герцог произнес:
— Ну давай. Распоряжайся сама.
Желание пронзило ее — жаркое, тяжелое, слишком сильное, чтобы ему сопротивляться. Широко распахнув глаза, Мара пропустила галстук сквозь пальцы и спросила:
— Ты уверен?
Он кивнул, крепче вцепившись в изголовье.
— Доверься мне, Мара.
Она проползла немного по кровати, голая, в одних шелковых чулках. Став рядом с Темплом на колени, спросила:
— Ты хочешь, чтобы я привязала тебя?
Он улыбнулся:
— Делай со мной все, что пожелаешь.
Он полностью отдавался в ее руки. Ради ее удовольствия. И она могла сейчас думать только об одном: ее наслаждение каким-то образом неотрывно связано с его. Эта мысль придала ей храбрости сделать немыслимое — оседлать его, прижавшись к нему распаленным естеством. Темпл застонал и закрыл глаза, приподняв бедра. Его тело словно давало обещания, которые он сдержит, как надеялась Мара.
— Но если ты собралась завязать мне глаза, — проговорил он с улыбкой, — то сделай это сейчас, чтобы не пытать меня больше своей красотой.
Завязать ему глаза? Боже милостивый! Неужели люди и впрямь делают такое?
И она тоже хочет. Просто ужасно хочет.
Подумав об этом, Мара не сдержала улыбки, а Темпл засмеялся:
— Ах ты, распутница! Да тебе это нравится!
— Ты меня хочешь, Уильям?
— Хочу?.. Да это слово даже приблизительно не передает того, что я испытываю. — Хочу — ничто по сравнению с тем желанием, которое меня обуревает. Отчаянным желанием.
Мара наклонилась и прильнула к его губам страстным поцелуем — таким сладостным, что оба едва не задохнулись от восторга. Затем, приподняв голову, она завязала ему галстуком глаза, наслаждаясь тем, как напрягалось под ней его тело. После чего прижалась грудями к его груди и прошептала ему на ухо:
— Ты мой.
Он прорычал в ответ:
— Всегда!
К сожалению, не всегда.
Читать бесплатно другие книги:
