Бесконечное море Янси Рик

19

Эван подождал, пока не стихнут ее шаги. Ветер свистел в щелях между листами фанеры и рамами окон. Больше ничего слышно не было. Его слух, как и зрение, отличался исключительной остротой. Если бы Грейс сидела на крыльце и расчесывала волосы, он бы это услышал.

Сначала – пистолет. Эван вытащил обойму. Как он и подозревал, патронов в ней не было. Он сразу заметил, что пистолет слишком легкий. Изначально перед Эваном и ему подобными стояла задача не убивать выживших, а сеять среди них недоверие и вести их, точно скот на бойню, в такие места, как Райт-Паттерсон. Что случится, когда сеятели станут жнецами? Что посеешь, то и пожнешь. Эван с трудом сдержал истерический смех.

Он набрал в грудь побольше воздуха. То, что он собирался сделать, должно было причинить реальную боль. Эван сел. Комната закружилась перед ним. Он закрыл глаза. Нет. Так только хуже. Он открыл глаза и запретил себе ложиться обратно. Его тело росло и крепло для пробуждения. В этом была тайна сна про сову. Этот секрет охраняла защитная память, она не давала ему видеть, а значит, и запоминать. Ночью, пока он, Грейс и тысячи подобных им детей спали, им даровали способности. Сей дар они должны были использовать в будущем. Благодаря этому их тела превратились в великолепно отлаженное оружие. Дело в том, что разработчики вторжения понимали одну простую и в то же время парадоксальную истину: разум следует за телом.

Надели кого-либо силой богов, и он станет безразличным, как бог.

Боль утихла. Головокружение ослабло. Эван свесил ноги с кровти. Надо было проверить состояние лодыжки. Вот что главное. Все остальные повреждения были серьезными, но не имели такого значения. Он осторожно надавил на пятку, и острая боль, подобно молнии, пронзила всю ногу. Эван повалился на спину, хватая ртом воздух. Наверху пыльные планеты застыли на орбитах вокруг помятого Солнца.

Он сел и подождал, пока не прояснится в голове. Ему не надо было искать способ избавиться от боли. Он должен был найти путь сквозь нее.

Опираясь спиной о кровать, Эван постепенно сполз на пол. Потом дал себе передышку. Не было смысла торопиться. Если бы Грейс вдруг вернулась, он мог бы сказать ей, что упал с кровати. Медленно, дюйм за дюймом, он продвигался вперед по ковру, пока не оказался в лежачем положении. У него перед глазами пролетали раскаленные добела метеоры, а за ними повисла модель Солнечной системы. В комнате было холодно, но он весь покрылся потом. Ему не хватало дыхания. Сердце бешено колотилось в груди. Кожа горела, как в огне. Он сконцентрировал внимание на подвесной модели, на блекло-голубой Земле и пыльно-красном Марсе. Боль накатывала волнами, он словно плавал в море боли.

Перекладины под кроватью были приколочены гвоздями и придавлены весом тяжелого каркаса и матраса, но это его не остановило. Эван протиснулся в эту узкую щель. Под ним хрустели высохшие тела мертвых насекомых, еще там валялись перевернутая игрушечная машинка и пластмассовая фигурка с перепутанными руками и ногами – она принадлежала той эпохе, когда мечты детей населяли герои. Тремя резкими ударами пясти Эван выбил доску, потом выполз наружу и занялся вторым концом перекладины. Пыль попала ему в рот, он закашлялся, цунами боли прокатилось по его груди вниз и свернулось анакондой в желудке.

Десять минут спустя он снова разглядывал модель Солнечной системы. Его беспокоило, что Грейс может вернуться и увидеть, как он лежит без сознания на полу и прижимает к груди шестифутовую перекладину из каркаса кровати. Это было бы несколько сложнее объяснить.

Мир кружился, а планеты оставались неподвижными.

«Потайная комната…»

Он переступил порог этой комнаты, где простое обещание отпирает тысячу засовов.

«Я найду тебя».

Это обещание, как и все другие, породило свою мораль. И чтобы сдержать его, он был готов пересечь море крови.

Мир ослабил хватку. Планеты сковывали.

20

К тому времени, когда вернулась Грейс, уже наступила ночь. О ее приходе возвестил свет, зажегшийся в коридоре. Она поставила лампу на прикроватный столик, и длинные тени упали на ее лицо. Было очень холодно, но Эван не стал протестовать, когда она откинула одеяла, сняла повязки и начала смазывать его раны.

– Ты скучал по мне, Эван? – промурлыкала Грейс. – Сколько нам тогда было? Пятнадцать?

– Шестнадцать, – ответил он.

– Хм. Ты спрашивал меня: боюсь ли я будущего? Помнишь?

– Помню.

– Такой… человеческий вопрос.

Одной рукой она массировала его тело, а второй расстегивала свою рубашку.

– Не более, чем другой, который я тоже задавал.

Она с интересом наклонила голову набок. Волосы упали ей на плечо. Лицо Грейс было в тени, а ее рубашка, как занавес, открыла ее тело.

– Какой именно? – шепотом спросила она.

– Если бы ты не была так долго и так невыразимо одинока.

Ее холодные пальцы. Жар его обожженного тела.

– У тебя так часто бьется сердце, – выдохнула она.

Грейс встала. Эван закрыл глаза.

«Ради данного обещания».

Отступив за границу круга света, Грейс спустила трусики и переступила через них. Он не смотрел.

– Не так уж и одинока, – сказала Грейс, ее дыхание ласкало его ухо. – Не самая плохая компенсация за пребывание в этих телах.

«Ради данного обещания».

Кэсси была тем островом, к которому он стремился через море крови.

– Не так уж и одинока, Эван, – повторила Грейс.

Она прикасалась пальцами к его губам, тихо целовала его шею.

У него не было выбора. Данное обещание не оставляло ему иного выхода. Грейс никогда его не отпустит. Она не колеблясь убьет его, если он попытается уйти. И невозможно убежать или спрятаться от нее.

«Нет выбора».

Эван открыл глаза, протянул правую руку и пробежал пальцами по ее волосам. Его левая рука скользнула под подушку. Он видел, как поблескивает в свете лампы повисшее на проволоке у них над головами одинокое солнце. А ведь Грейс могла заметить, что планеты исчезли. Эван ожидал, что она спросит, зачем ему потребовалось их убрать. Однако ему нужны были совсем не планеты.

Ему понадобилась проволока.

Но Грейс ничего не заметила. Ее мысли были заняты другим.

– Прикоснись ко мне, Эван, – прошептала она.

Он с усилием повернулся на правый бок и двинул ей в челюсть левой рукой. Грейс отшатнулась назад, а он слез с кровати и ударил ее плечом в низ живота. Она вцепилась ногтями в его обожженную спину. Комната на секунду погрузилась во мрак, но ему не обязательно было видеть Грейс, чтобы совершить задуманное.

Может, она успела увидеть у него в руке самодельную удавку из сломанной деревяшки и проволоки или ей случайно удалось зажать смертоносную нить в кулаке как раз в тот момент, когда он начал ее затягивать. Эван подсек свою жертву здоровой ногой и отправил на пол, а сам рухнул следом, уперев колено ей в позвоночник.

«Нет выбора».

Эван собрал каждый грамм подаренной силы и закручивал проволоку, пока она не разрезала ладонь Грейс и не впилась в кость.

Она пыталась сбросить его с себя. Он поднял правое колено и придавил им голову Грейс. Сильнее. Еще сильнее. Он чуял запах крови. Своей. Ее.

У него перед глазами все пошло кругом.

Он тонул в крови, ее и собственной. Эван Уокер замер.

21

Когда с этим было покончено, Эван дополз до кровати и достал сломанную перекладину. Для костыля она оказалась длинновата, приходилось ставить ее под неудобным углом, но без подпорки ему было не обойтись. Он доковылял до второй спальни и нашел там мужскую одежду: джинсы, фланелевую клетчатую рубашку, свитер ручной вязки и кожаную куртку. Сзади на ней красовался герб команды по боулингу, в которой играл хозяин, – «Эрбана пинхедс». Ткань царапала и натирала его обожженную кожу, каждое движение отдавалось новой болью. После спальни Эван похромал в гостиную, взял рюкзак Грейс и ее винтовку и закинул это все на плечо.

Спустя несколько часов на Шестьдесят восьмом шоссе Эван набрел на восемь сваленных в кучу искореженных машин. Устроив в этом «гнезде» привал, он решил проверить содержимое рюкзака и обнаружил там дюжину пластиковых пакетиков. Все они были помечены черным маркером, и в каждом лежала аккуратно отстриженная прядь человеческих волос. Сначала Эван никак не мог понять, что все это значит. Чьи это волосы? И зачем на каждом пакетике педантично проставлена дата? А потом до него дошло: это были трофеи Грейс, она коллекционировала волосы своих жертв.

«Разум следует за телом».

Он соорудил из двух кусков металла шину для лодыжки и обмотал ее остатками бинта. Потом сделал несколько глотков воды. Его неудержимо клонило в сон, но он не собирался спать до тех пор, пока не выполнит свое обещание.

«Я ведь всегда тебя нахожу».

Передняя фара машины рядом с ним разлетелась на тысячи мелких осколков стекла и пластика. Он нырнул под ближайшее авто и подтащил к себе винтовку.

Грейс. Это наверняка была Грейс. Она осталась жива.

Он слишком быстро ушел. Допустил чересчур много небрежностей, излишне на себя понадеялся. И вот теперь он попал в ловушку, и ему негде было укрыться. В этот момент Эван понял, что обещания могут быть исполнены по-разному. Он нашел Кэсси, оказавшись на ее месте.

Раненный, загнанный под машину, не способный бежать или подняться, он был отдан на милость невидимого безжалостного охотника, глушителя, который был создан, чтобы выслеживать людей.

22

Он встретил, вернее, нашел Грейс на ярмарке в округе Гамильтон. В то лето им обоим исполнилось по шестнадцать. Эван вместе со своей младшей сестрой стоял возле шатра, где показывали экзотических животных. Вэл с самого утра, как только они приехали на ярмарку, требовала, чтобы ее отвели посмотреть на тигра. Это было в августе. Очередь выстроилась длинная. Вэл устала, взмокла от пота и капризничала. Эван пытался ее чем-нибудь отвлечь. Ему не нравилось зрелище. Когда он заглядывал в глаза зверей, сидящих в клетке, их ответный взгляд смущал его.

В первый раз он увидел Грейс, когда она, с долькой арбуза в руке, околачивалась возле трейлера, с которого продавали фаннел-кейки.[6] У нее были длинные светлые волосы и голубые, как лед, глаза, от нее веяло прямо-таки арктическим холодом. Блестящие от арбузного сока губы кривились в циничной усмешке. Она заметила интерес Эвана, но он быстро повернулся к малышке Вэл.

Сестре предстояло умереть через два года. Эту информацию он носил в себе, она была заперта в одной из его «потайных комнат». Иногда было очень трудно стряхнуть наваждение… Ведь он знал, что видит лица тех, кто скоро станет трупом. Его мир был населен живыми призраками.

– Что? – спросила Вэл.

Эван покачал головой: «Ничего». Он сделал глубокий вдох и снова взглянул в сторону трейлера. Высокая светловолосая девушка исчезла.

В шатре за стальной сеткой тяжело дышал от жары белый тигр. Перед ним толкались маленькие дети, над ними щелкали камеры и смартфоны. Зверь оставался царственно безразличным к всеобщему вниманию.

– Это прекрасно, – сказал приглушенный голос над ухом Эвана.

Он не обернулся. Он и без того понял, что это произнесла девушка с длинными белыми волосами и блестящими от арбузного сока губами. В шатре было полно зрителей, ее голая рука касалась его локтя.

– И печально, – отозвался Эван.

– Нет, – не согласилась Грейс. – Он мог бы в две секунды прорваться через эту сетку и разодрать ребенка в клочья. Это его выбор – быть здесь. Вот что прекрасно.

Эван посмотрел на нее. Вблизи ее глаза поражали еще больше. Грейс заглянула ему в лицо, и у него чуть не подкосились колени. В это мгновение он понял, что за сущность скрывается в ее теле.

– Нам надо поговорить, – шепнула она.

23

С наступлением сумерек на чертовом колесе зажглись огни, музыка заиграла громче, аллея аттракционов заполнилась людьми. Многие были в шортах из обрезанных джинсов и шлепанцах и распространяли кокосовый запах солнцезащитного крема. Важно расхаживали пузатые мужчины в бейсболках «Джон Дир», их толстые бумажники, прикрепленные к поясной петле, оттопыривали задний карман. Эван передал Вэл матери и пошел к чертову колесу – ждать светловолосую незнакомку. Она появилась из толпы, с мягкой игрушкой в руках. Это был белый бенгальский тигр, его пластмассовые ярко-голубые глаза были чуть темнее, чем у девушки.

– Меня зовут Эван.

– А я Грейс.

Они смотрели, как огромное колесо медленно вращается на фоне фиолетового неба.

– Как ты думаешь, мы будем по этому скучать, когда все исчезнет? – спросил он.

– Я – нет. – Она поморщила нос. – От них жутко пахнет. Я так и не смогла привыкнуть.

– Ты первая, кого я встретил, с тех пор как…

Она кивнула:

– Да, я тоже. Считаешь, это случайность?

– Нет.

– Я не собиралась сегодня сюда приходить. Но утром, когда проснулась, услышала тихий-тихий голосок. Он сказал: «Иди». А ты слышал такой голос?

Он кивнул:

– Да.

– Это хорошо. Три года думала: не сумасшедшая ли я?

По тону Грейс было ясно, что она почувствовала облегчение.

– Ты не сумасшедшая.

– А тебе так не казалось?

– Больше не кажется.

Грейс игриво улыбнулась:

– Не желаешь прогуляться?

Они побродили по пустым выставочным площадкам и сели на скамью на открытой трибуне. Появились первые звезды. Стояла теплая и влажная ночь. На Грейс были шорты и белая блузка без рукавов, с кружевным воротничком. Сидя рядом с ней, Эван чувствовал запах лакрицы.

– Вон оно, – сказал он и кивнул в сторону пустого загона с усыпанным опилками полом и кучками навоза.

– Что?

– Будущее.

Грейс рассмеялась, как будто он удачно пошутил.

– Этот мир кончается. Один мир кончается, другой начинается. Так всегда было, – произнесла она.

– Тебе никогда не бывает страшно, когда ты думаешь о том, что будет? Вообще никогда?

– Никогда.

Грейс обняла сидящего у нее на коленях белого тигра. Казалось, ее глаза отражают цвет того, на что она смотрит. В тот момент она запрокинула голову к ночному небу – и ее глаза были непроглядно-черными.

Несколько минут они говорили на родном языке, но это было непросто, и они быстро перестали. Слишком много труднопроизносимых слов. Эван заметил, что Грейс после этого стала гораздо мягче, и понял, что пугало ее не будущее, а прошлое. Она боялась, что сущность в ее теле – вымысел, плод больного воображения. Встреча с Эваном подтвердила факт ее существования.

– Ты не одна, – сказал ей Эван.

Он опустил голову и понял, что сжимает ее пальцы. Одну руку она отдала ему, а второй обнимала тигра.

– Это было самым трудным, – согласилась она. – Порой возникало чувство, будто ты одна-единственная во всей Вселенной. Что все заключено вот тут, – она прикоснулась к своей груди, – и больше нигде этого нет.

Год спустя он прочитает что-то очень похожее на эти слова в дневнике другой шестнадцатилетней девушки, той, которую он нашел и потерял, потом снова нашел и снова потерял.

«Иногда мне кажется, что я последний человек на Земле».

24

Над головой – ходовая часть машины. Щека прижата к холодному асфальту. В руке – винтовка, от которой никакого толку. Он попал в ловушку.

У Грейс было несколько вариантов. У него – два.

Нет. Если еще оставалась надежда выполнить данное обещание, то у него был только один выход.

Выбор Кэсси.

Она тоже дала обещание. Невыполнимое, граничащее с самоубийством обещание. Она дала его тому, кто все еще был важен для нее, тому, кто был для нее дороже жизни. В тот день она встала под прицелом невидимого охотника. Она поступила так потому, что ее смерть ничего не значила по сравнению с нарушением слова. Если еще оставалась надежда, она была в этих отчаянных клятвах любящих сердец.

Эван прополз под передним бампером на открытое пространство, а потом поднялся во весь рост, как Кэсси Салливан.

Он напрягся в ожидании выстрела. Когда Кэсси в тот солнечный осенний день встала, ее глушитель убежал. Эван не думал, что Грейс отступит. Она должна была закончить начатое.

Но стояла тишина. Несущая смерть пуля не связала его с Грейс серебряной пуповиной. Эван знал, что она там. Он был уверен, что она видит, как он стоит, скособочившись, перед машиной. И он понимал, что невозможно убежать от прошлого и нельзя увернуться от последствий. Теперь страх, неуверенность и боль Кэсси принадлежали ему.

Над головой – звезды, впереди – залитое звездным светом шоссе. Жесткая хватка морозного воздуха и запах мази, которой обрабатывала его ожоги Грейс.

«У тебя так часто бьется сердце».

«Она не собирается убивать тебя, – сказал он себе. – У нее другая задача. Если бы это было ее целью, она бы тогда не промахнулась».

Грейс в него не выстрелила, и причина могла быть только одна: она собиралась идти за ним. Он являлся для нее загадкой, а преследование было способом ее разгадать. Он думал, что ускользнул из ловушки, а на самом деле попал в волчью яму. Теперь исполнение данного обещания превращалось в акт предательства.

Эван не мог обойти Грейс в скорости – мешала поврежденная лодыжка. Он не сумел бы ее переубедить, поскольку мотивы собственных поступков оставались для него не вполне ясными. Можно пересидеть Грейс – не трогаться с места и ничего не предпринимать… Но тогда появится риск, что Кэсси найдут солдаты Пятой волны или она уйдет из отеля до того, как закончится эта патовая ситуация с Грейс. Вступить в противоборство? Он уже однажды проиграл, и все говорило о том, что ему не повезет и в этот раз. Эван был слишком слаб, и его серьезные повреждения требовали времени на восстановление. Но как раз времени у него и не было.

Эван облокотился на капот и посмотрел на усыпанное звездами небо. Ни городское электричество, ни примеси в воздухе больше не мешали видеть его таким, какое оно есть, и звезды были теми же, что освещали мир еще до появления людей. Миллиарды лет небесные светила оставались неизменными. Что для них время?

– Поденка, – прошептал Эван. – Поденка.

Он закинул винтовку на плечо, пробрался между разбитыми машинами обратно к брошенному рюкзаку и пристроил его за спиной. Потом зажал самодельный костыль под мышкой. Идти он мог очень медленно, каждый шаг отдавался болью, но он должен был поставить Грейс перед выбором: либо отпустить его, либо пойти за ним. Если бы Грейс стала преследовать его, она бы вышла за пределы вверенной ей территории, что грозило серьезным отставанием в скрупулезно расписанном графике. Ему надо было идти на север, к отелю… Там находилась и ближайшая база. Именно на север бежал враг, чтобы окопаться и переждать до весны, когда можно будет броситься в последнюю решающую атаку.

Вот на что был расчет. С самого начала все надежды возлагались на плечи маленьких солдат Пятой волны, которым промыли мозги.

25

В тот вечер, когда они встретились, Эван и Грейс прогуливались по центральной ярмарочной аллее. Свет фонарей разогнал темноту. Они петляли в толпе мимо аттракционов, где люди набрасывали кольца на разные фигурки, метали стрелки в надувные шары и пытались попасть мячом в баскетбольное кольцо с трехметровой отметки. Из установленных на фонарях динамиков гремела музыка, а внизу фоном журчали разговоры людей. Потоки пешеходов, подобно речным водам, то становились похожи на водоворот, то замедлялись, то ускорялись.

Высокие и стройные, молодые люди выделялись из толпы и привлекали к себе внимание. Эвану было от этого некомфортно. Ему никогда не нравилось бывать в людных местах, он предпочитал уединение в лесу или в полях на ферме родителей. Потом, когда пришло время отчистки, это качество очень ему пригодилось.

Время. Звезды у них над головами двигались по своим орбитам, как огни на чертовом колесе над ярмарочной площадью. Конечно, светила перемещались слишком медленно, чтобы люди заметили, как стрелки Вселенной отсчитывают обратный ход. Завод часов подходил к концу, и лица гуляющих людей были значками на воображаемом циферблате. Но это не относилось к Эвану и Грейс. Побежденные и непобедимые, они присутствовали здесь, хотя их не существовало физически. Последняя звезда могла погаснуть, сама Вселенная могла исчезнуть, но они бы все продолжали и продолжали жить.

– О чем ты думаешь? – спросила Грейс.

– «Не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками, потому что они плоть».[7]

– Что? – с улыбкой переспросила она.

– Это из Библии.

Грейс перехватила белого тигра поудобнее и взяла Эвана за руку:

– Не будь таким мрачным. Чудесная ночь, жаль, что мы уже не увидим друг друга, пока все это не кончится. Твоя проблема в том, что ты не умеешь жить настоящим.

Грейс увлекла его в тень между двумя ярмарочными шатрами. Там она поцеловала его и прижалась к нему всем телом. И в тот момент что-то внутри Эвана открылось. Она вошла в его душу, и жуткое одиночество, которое не отпускало его со времени пробуждения, отступило.

Грейс отстранилась. Щеки у нее раскраснелись, в глазах полыхал голубой огонь.

– Иногда я думаю об этом. О первом убийстве. О том, как это будет.

Он кивнул:

– Я тоже об этом думаю. Хотя меня больше волнует последнее.

26

Эван решил срезать путь и сошел с трассы. Он шагал через поля по узким сельским тропинкам, ориентировался, как в стародавние времена, по Полярной звезде и только изредка останавливался, чтобы набрать воды в каком-нибудь ледяном ручье. Раны вынуждали его часто отдыхать, и каждый раз он видел Грейс. Она и не собиралась прятаться. Грейс хотела, чтобы он знал: она идет следом неотступно. Просто держит дистанцию, чтобы оставаться вне досягаемости для его пули. К рассвету он вышел на Шестьдесят восьмое шоссе. Это была главная трасса, связывающая Хубер-Хейтс и Эрбану. В небольшой рощице у дороги он собрал хворост для костра. У него дрожали руки. Его лихорадило. Он опасался, что в ожоги попала инфекция. Организм Эвана отличался удивительной силой, но даже усовершенствованное тело можно довести до поворотного момента, когда возврата уже не будет. Колено у него распухло и стало в два раза больше здорового, кожа горела, раны пульсировали в унисон с ударами сердца. Он решил сделать привал на день-два, постоянно поддерживая огонь.

Его костер должен был стать маяком и заманить врагов в ловушку. Если, конечно, они прочесывали здешние места. И поддались бы на провокацию.

Перед ним – дорога, за спиной – лес. Он решил остаться на открытой местности. Тогда Грейс пряталась бы за деревьями, ожидая, когда он продолжит движение. Она покинула территорию, к которой была приписана, и теперь для нее не было дороги назад.

Эван грелся у огня. У Грейс костра не было. У него – свет и тепло. У нее – темнота и холод. Эван скинул куртку, стянул свитер и снял рубашку. Ожоги успели покрыться коркой и начали немилосердно чесаться.

Чтобы отвлечься, он выстрогал из ветки, которую подобрал в лесу, новый костыль.

Ему было интересно: рискнет ли Грейс поспать? Она понимала, что с каждым часом силы возвращаются к нему и уменьшаются ее шансы на успех.

Эван видел ее на вторые сутки в полдень, когда собирал хворост для костра. Тень среди теней. Меж деревьев на расстоянии пятидесяти футов замаячила фигура с мощной снайперской винтовкой. На руке и на шее – окровавленные бинты. Когда ее голос зазвучал в морозном воздухе, казалось, что он уходит в бесконечность.

– Почему ты не добил меня, Эван?

Он не стал отвечать и продолжал свое занятие. Но потом все-таки сказал:

– Я думал, что добил.

– Нет. Ты не мог так подумать.

– Может, мне надоело убивать.

– Как это?

Эван покачал головой:

– Ты не поймешь.

– Кто такая Кассиопея?

Эван выпрямился в полный рост. Среди деревьев под свинцовыми тучами свет был слабый, но он все равно смог увидеть ее циничную улыбку и бледно-голубой огонь глаз.

– Та, которая встала, когда любой на ее месте не посмел бы подняться, – ответил Эван. – Та, о которой я не переставал думать, даже когда еще не знал ее. Она – последняя, Грейс. Последний человек на Земле.

Грейс долго молчала. Он не двигался с места. Она тоже не шевелилась.

– Ты влюбился в человека, – наконец произнесла она с удивлением, а потом убежденно добавила: – Это невозможно.

– То же самое мы думали о бессмертии.

– Это все равно что один из нас влюбился бы в морской огурец. – Теперь она улыбалась. – Ты ненормальный. Ты сошел с ума.

– Да.

Эван повернулся к ней спиной, наплевав на то, что она может в него выстрелить. В конце концов он был сумасшедшим, а безумие – это тоже оружие.