Аврора Горелика (сборник) Аксенов Василий
- А поколотят?
ЛИСИСТРАТА
- Нехотя давай!
- Нет в этом наслажденья при насилье.
ГЕРАКЛ
Надеюсь, к бессмертным богам эта угроза не относится?
ЛИСИСТРАТА
(быстрым шепотом).
- Конечно, нет.
- (Воцаряется обескураженное молчание.)
КЛЕОФОНТ
- Подумаешь, угроза велика!
- Вполне, друзья, возможно жить без женщин!
- Не так ли, Агафон?
АГАФОН
(игриво).
- Святая правда, милый.
ГРАФОМАНЫ
(игриво).
- Святая правда, милый.
ЛИСИСТРАТА
(в толпу).
- Так все мужчины думают сейчас?
(Жуткий неистовый рев Графоманов, крики «нет!», «нет!».)
- Тогда пускай воюют педерасты!
(Наполняет кубок вином, поднимает над головой.)
- О, женщины Афин, клянитесь вслед за мною!
- Когда начнут мужчины воевать,
- Не подпущу любовника, ни мужа.
ГРАФОМАНЫ
(женскими голосами).
- Не подпущу любовника, ни мужа.
ЛИСИСТРАТА
- И я ему не дамся добровольно,
- А если силой вынудит меня,
- Дам нехотя, без всякого движенья.
ГРАФОМАНЫ
(женскими голосами).
- Дам нехотя, без всякого движенья.
ЛИСИСТРАТА
- Не подниму я ног до потолка,
- Не встану львицею на четвереньки.
ГРАФОМАНЫ
(женскими голосами).
- Не встану львицею на четвереньки.
ЛИСИСТРАТА
- И в подтвержденье пью из чаши я,
- А если лгу, водой наполнись, чаша!
ГРАФОМАНЫ
(женскими голосами).
- А если лгу, водой наполнись, чаша!
ЛИСИСТРАТА
- Вы все клянетесь в этом?
ГРАФОМАНЫ
(женскими голосами).
- Видит Зевс!
ЛИСИСТРАТА
- Так пью из чаши!
АЛКИВИАД
(подходит к ней).
- Не до дна, сестренка!
- Оставь и нам от жертвы нашу часть.
(Вырывает у Лисистраты кубок,
опорожняет его, отбрасывает в сторону,
заключает женщину в стальные объятия, орет.)
- Гасите к черту свет!
- Мы спор хотим продолжить
- В условьях темноты…
(Хохочет.)
(Жуткий мужской хохот Графоманов.)
Парабаса
Ода
ХОР ЛЯГУШЕК
- Муза, в священные горы вступи, наслаждаяся песней моею.
- Так я оду свою по привычке начать собирался.
- Между тем в пучину бедствий погрузился город наш,
- Демагоги и тираны оседлали наш народ,
- И поэта нет, который мог бы людям дать ответ
- и разумный и полезный.
- Чтобы прав своих гражданских не терял уже никто,
- Чтобы страх был уничтожен, чтобы разум победил…
Эпиррема
КОРИФЕЙ ЛЯГУШЕК
- Очень часто нам казалось, что Афины горожан
- И хороших и негодных, всех оценивают так,
- Как старинную монету и сегодняшний чекан.
- Так старинную монету, неподдельную вполне.
- Ту, что самой чистой пробы, лучшую из всех монет
- Не пускаем в обращенье, применяя медяки
- Наихудшего чекана, те, что выбиты вчера.
- Граждан тех, кто, как известно, благородны и умны,
- И воспитаны в палестре, и сильны в искусстве Муз,
- Тех мы гоним, а других-то – медных, рыжих и чужих,
- И худых из самых худших, – всюду мы пускаем в ход.
- Задержитесь же, безумцы, измените свой уклад,
- В ход пускайте благородных! И дела пойдут на лад,
- А постигнет неудача, верно, скажут мудрецы:
- «Что ж, на дереве хорошем и повеситься не жаль».
Антода
ХОР ГРАФОМАНОВ
- Право слово, положенье, скажем прямо, недурно:
- Графомания в почете, пищу ищет графоман.
- Поглощает чебуреки, кашу с салом и сольцой.
- Ежедневно три тарелки аппетитного борща,
- Птицы, жаренной на скаре, восемьсот тринадцать грамм,
- Лягушатины нежнейшей сорок восемь килограмм.
- Ради пищи аппетитной графоманом надо стать.
- Ежедневно графоманить и на сильных не роптать.
Антиэпиррема
КОРИФЕЙ ГРАФОМАНОВ
- Я наслаждаюсь теперь Гонораром, высоким и толстым,
- Часто встречаю его по дороге с работы домой.
- Вот он идет, Гонорар, в своей шубе, простой и веселый,
- За руку я Гонорара беру и веду в свой изысканный дом,
- Шубу снимаю с него и пиджак, и рубашку снимаю.
- Также снимаю нательное с тела белье.
- Сняв все сначала, тогда уже им наслаждаюсь,
- После всегда Гонорара любимого сытно кормлю.
- Вот мой совет, Графомана премудрого, юному гаду:
- Сытно корми Гонорара любимого, хоть он пока не велик.
- Вырастет твой Гонорар, как пирог краснощекий,
- Ты насладишься им вдоволь, а он насладится тобой.
Эписодий четвертый
Подземное царство Аид. Все приготовлено для соревнований. Стол отодвинут в угол. Кресла расставлены в ряд. В центре сцены гигантские весы, между чашами которых деревянная лестница, по ней соревнующиеся могут войти в чашу или выйти из нее.
В просцениуме Лева Малахитов на скрипке гениально играет этюд Паганини. Рядом Биверлибрамс, аккомпанируя себе на гитаре, орет слова биг-бита.
БИВЕРЛИБРАМС
- Элау боу хол хис
- Ер боди боди топ лис
- Он лоун ноун…
Одновременно прекращают играть, смотрят друг на друга.
БИВЕРЛИБРАМС
У тебя, по-моему, распадение личности, Левка!
ЛЕВА
Мне стыдно, что ты мой современник, Антоша!
БИВЕРЛИБРАМС
- А ну-ка выйдем!
- (Уходят.)
По сцене в обнимку проходят Ксанфий и трехглавый пес Кербер.
КСАНФИЙ
- Да, видит Зевс, люблю я господам
- Исподтишка подсунуть к ночи фигу.
- А ты, Кербер?
КЕРБЕР
- Я тоже. Рад всегда
- Сожрать хозяйские ночные туфли.
КСАНФИЙ
- Феб, Аполлон! Пожми мне руку, друг!
- И поцелуй.
- (Целуются.)
- Не хочешь ли, братишка,
- По маленькой принять, пока не видно
- Хозяев наших?
КЕРБЕР
- Очень даже да.
Пробираются к столу. Ксанфий вливает по рюмке в каждую из трех глоток Кербера, затем сам опорожняет три рюмки подряд. Хихикая, друзья исчезают. На сцену толпой выходят поэты и их подруги. Пушкин почему-то держит под руку Смуглую Леди, Шекспир – Нину Малахитову, Лева – Дагрен, Антон – Анну Керн.
СМУГЛАЯ ЛЕДИ
(Пушкину). Позвольте мою руку назад, сэр.
НИНА
(Шекспиру). Ну, Виля, подержался и хватит.
ДАГРЕН
(Леве). Какой я тебе океанский цветок, дуралей?
АННА КЕРН
(Биверлибрамсу). Ах, какие вы все однообразные, господа!
Дамы отходят от поэтов. Те, обескураженные, стоят некоторое время молча.
ПУШКИН
(Шекспиру). О чем вы говорили с Ниной на дурном русском?
НИНА
(Анне Керн). Зачем ты, Аня, Антошке голову морочишь?
ШЕКСПИР
(Пушкину). А вы что нашептывали моей земной подруге на дурном английском?
АННА КЕРН
(Нине). С вашими манерами, Ниночка, флиртовать с Шекспиром!
ЛЕВА
(Антону). Антоша, брось! Для тебя Аня просто женщина, а для нас святыня, туманное видение.
СМУГЛАЯ ЛЕДИ
(Дагрен). Малышка, я бы вам посоветовала держаться подальше от Левы.
АНТОН
(Леве). А ты что вкручивал моей жене, циник?
ДАГРЕН
(Смуглой Леди). Если вы еще раз подойдете к Александру, я заплачу.
Все эти диалоги проходят на страшной скорости, после чего начинается почти хаотический шум.
ПУШКИН
Какой на вас дурацкий павлиний камзол!
ШЕКСПИР
Посмотрите на себя – хвост сзади, спереди какой-то чудный выем!
АННА КЕРН
Неужели вот вы – идеал поэтов XX века? Какой ужас!
НИНА
Аристократка!
ЛЕВА
Ты горестный жокей без лошадей!
АНТОН
Актер для зеркала!
ДАГРЕН
Я буду плакать! Я уже плачу!
СМУГЛАЯ ЛЕДИ
Господи! Какой адский шум! Когда-нибудь прекратится этот гвалт? Хоть бы минуту тишины!
Смущенное молчание.
ЛЕВА
(покашляв). Да-да, что-то мы тут напутали, мальчики и девочки.
ВСЕ
(в зал, как бы извиняясь):
- ВЕЧНОСТЬ!
Дамы отходят в одну сторону, поэты в другую.
ДАГРЕН
(всхлипнув). Девочки, давайте дружить!
ЛЕВА
Ссориться глупо, ребята, нас мало, нас, может быть, четверо…
АНТОН
Во всяком случае, трое…
ЛЕВА
(аплодирует Антону). Какая самокритика! Браво, Антоша! Билл, Саня, какой у нас Антоша скромный! Я тоже очень скромный, но все-таки признанье потомков – штука приятная. (Поднимается по лесенке.) Тут один парень из XXI века в соседнем блоке рассказывал: стоит мне памятник в Москве возле Политехнического (влезает в чашу весов, чаша немного опускается), огромный памятник на коне и в милицейской форме.
АНТОН
А мне ребята из XXII говорили (лезет по лестнице), у интеллектуалов на устах один Биверлибрамс. (Влезает в чашу, чаша опять немного опускается.) Курят сигареты «Биверлибрамс». Каково?
ШЕКСПИР
(лезет по лестнице). А меня рисуют на фаянсовых тарелках! (Влезает в чашу, чаша резко идет вниз.)
ПУШКИН
А я памятник себе воздвиг нерукотворный! (Лезет по лестнице.)
ЛЕВА
Ну, почему же нерукотворный, Шурик? Возле кино «Россия» стоял ма-а-аленький памятник, вполне рукотворный. А из гипса тебя налепили – ужас!
ПУШКИН
(влезает в чашу, чаша резко идет вниз и опускается на пол). И, кроме того, на спичечных коробках и на конфетах меня изображают. (Поэты сидят молча, задумчиво глядя в пространство.)
НИНА
Бывало, на танцы приду, монтажники в драку…
ДАГРЕН
А я один раз ехала на велосипеде, а из автобуса брюнет как посмотрит…
АННА КЕРН
У меня был большой успех среди синих кирасир…
СМУГЛАЯ ЛЕДИ
О себе я молчу.
Вбегает сияющий, радостный поэт XXX века Бу.
БУ
Поэты-братья, поздравьте меня, я нашел к вам коммуникацию! Весь день сидел в туалете, искал и вот перехожу на примитивную связь! К сожалению, должен огорчить дам – я чижик! Я чижик, но я всех люблю! (Кружится.) Люблю! Целую! Я чижик! Я всех люблю и даже немного дам! (Трепеща руками, словно крылышками, прыгает в свободную чашу весов, чаша опускается до самого пола, поэты поднимаются вверх.) Ваш памятник, Лева, мы обнаружили в раскопках, правда, без головы и без хвоста, но опознали, опознали! Следы Энтони тоже нашлись – эта надпись губной помадой на полотенце, вы, конечно, помните! О Шуре я уж и не говорю – к нему не заросла народная тропа! Вот, правда, вас, Вильям Давыдович, уже никто не знает, но все равно я вас люблю, потому что я чижик! Чижик-пыжик, где ты был, на Фонтанке водку пил…
Звучат фанфары. На сцену выходят Плутон, Дионис, Эсхил, Эврипид, Ксанфий, Кербер, Эмпуса, Ламия, вползают стоглавая ехидна и Тартесская мурена, появляются псы Кокита и Тифрасские Горгоны. Все в сборе.
ПЛУТОН
- Прошу весы очистить. Начинаем
- Мы диспут наш. Пускай весы покажут,
- Кто в Грецию достоин возвратиться,
- Неся в руках для граждан, как спасенье,
- Поэзии громокипящий Кубок.
ХОР ЛЯГУШЕК
- Вот начинается спор двух великих поэтов афинских.
- Спор шлемоблещущих слов, оперенных султаном, вскипает.
- Стружкой завертится острое слово искусной работы.
- Пора! Начинаем!
- В честь Диониса Нисейского
- Дружно мы песню поем.
- Смело поэзию мы
- От мрачных врагов защищаем.
- Дионис-Дионис,
- Наш кудрявый кипарис,
- Бог цветов и юных Муз,
- Наш таинственный арбуз.
ХОР ГРАФОМАНОВ
- Хорошо тому живется, кто в коровнике живет.
- Молочишко попивает,
- Стенгазету выпускает. Песню звонкую поет
- И с молочницей гребет.
Эписодий пятый
Та же площадь в Афинах. На ступенях храма сидят Клеофонт, Агафон и Пробул.
ПРОБУЛ
- Сограждане, но что с Алкивиадом?
- Его не видно. Массы смущены.
- Тоскует сердце, селезенка стонет…
- Куда тиран любимый запропал?
АГАФОН
- Три дня уже прошло, как Лисистрату
- Унес он в неизвестном направленье
- Для продолженья спора о войне…
КЛЕОФОНТ
(украдкой хихикая).
- Быть может, Лисистрата победила
- Деспта нашего, народного любимца?
- (В толпе Графоманов осторожный смех,
- Клеофонт встает.)
- Быть может, маршал страстью роковой
- Так истощен, что к нам прийти не может?
- (Смех становится сильнее,
- Клеофонт расправляет плечи.)
- Быть может, людоеда довела
- До судорог лихая Лисистрата?
- (Толпа хохочет,
- Клеофонт выпячивает грудь.)
- Быть может, чучело свирепое уже
- До корки стерлось, с Лисистратой споря?
- (Дикий хохот толпы,
- Клеофонт поднимает руки.)
- Народ Афин! Свободный мой народ!
- Во имя демократии священной
- Отпор мы дать должны его гоплитам,
- И если не сдадутся – зарубить
- На месте всякого, кто служит тирании!
(Гробовое молчание Графоманов. Клеофонт в панике
оглядывается. Гремя доспехами, на сцену выходит
Алкивиад под руку с Лисистратой.)
АЛКИВИАД
(подходит к Клеофонту, одной рукой хватает
его за волосы, другой вытаскивает меч).
- Чья голова?
КЛЕОФОНТ
(дрожа).
- М-м-моя…
АЛКИВИАД
(поднимает меч).
- Ну, если твоя…
КЛЕОФОНТ
- Ваша, ваша голова, преданная вам ваша голова…
АЛКИВИАД
(размахивая мечом).
- Ну, если моя…
КЛЕОФОНТ
(визжит).
- Тела! Моего несчастного тела!
АЛКИВИАД
- То-то!
- (Отшвыривает Клеофонта,
- вкладывает меч в ножны.)
- Ну, Лисистраточка, поведай господам,
- Чем кончился наш спор,
- Пленительный и бурный.
- И мне узнать не грех,
- Поскольку ничего
- Не понял из того.
- Что ты три дня кричала.
ЛИСИСТРАТА
(смиренно выходит вперед).
- О женщина Афин, солдата возлюби,
- Пропахшего огнем, зловонным диким потом!
- Чем больший он бандит,
- Тем лучший всадник он,
- И в этом я, лошадка, убедилась.
(Восхищенный шум Графоманов, свист, крики, смех.)
АЛКИВИАД
(в толпу).
- Всем мужикам такие диалоги
- Перед походом стоит провести!
(Хохочет вместе с толпой Графоманов, хватает
Лисистрату, танцует с ней вместе вызывающий
хамский танец. Лягушки безмолвствуют.)
Входит Геракл, аща на одном плече обвисшее тело народного кумира Фриниха. Сваливает тело на ступени храма, брызгает в лицо Фриниху водой из фонтана, садится рядом. Фриних недвижим.
ГЕРАКЛ
- Ну, Фриних дорогой, надеюсь, ты запомнил,
- Как яблоки из сада Гесперид
- Добыл твой друг, Антея по дороге
- Прикончив, чтоб мамаша Гера знала,
- Как пакости мне делать. А потом
- Бусирис-гад с сынком Амфидимантом
- Меня же в жертву моему же папе
- Хотели принести. Однако дудки!
- Геракл не лыком шит. Чего молчишь?
- Двенадцать подвигов с тобой мы разобрали.
- Описанных фольклором. Ух, мерзавцы!
- Опишешь ты, мой Фриних, не двенадцать,
- А сто двенадцать… Почему молчишь?
(Трясет Фриниха, потом заглядывает ему в лицо,
печально присвистывает, отворачивается.)
АЛКИВИАД
(закончив танец, подходит к Гераклу).
- Здорово, генерал! Я вижу, ты поэта
- Мертвецки напоил?
ГЕРАКЛ
- Увы, усоп поэт.
АЛКИВИАД
- Как так усоп?
ГЕРАКЛ
- И для меня загадка
- Его кончина тихая. Весь вечер
- Мы с ним беседу мирную вели
- И творческие планы обсуждали.
- Пришли сюда, и вот поэт усоп…
(Смахивает слезу, может быть, притворную,
а может быть, и искреннюю.)
АЛКИВИАД
(хохочет).
Слушай, парень, ты мне нравишься, определенно нравишься! Усоп, говоришь? Ха-ха-ха! Я вижу, ты накопил большой опыт работы с этими очкариками-софистами. Лисистрата, слышишь? Усоп, говорит, и плачет! Я думаю, не ошибусь, если оставлю его командовать в Афинах во время похода. (Кладет руку на плечо Геракла.)
ЛИСИСТРАТА
(с поспешностью).
Да-да, мой друг, не ошибешься. Во всех отношениях это лучший выбор.
Мрачный Геракл небрежно стряхивает руку Алкивиада со своего плеча.
АЛКИВИАД
(хватается за меч, смотрит на Геракла, который не обращает на него никакого внимания, потом, гневно раздувая ноздри, поворачивается к Пробулу).
Поймали Аристофана, паразиты?
ПРОБУЛ
(трепеща).
Мой вождь, полторы тысячи искусствоведов рыщут по всей Аттике…
АЛКИВИАД
(рычит).
Мерзавцы, что же вы треплетесь о новой эре, когда сатирики еще шляются на свободе?!
ПРОБУЛ
Читать бесплатно другие книги:
