Выше Бога не буду Литвин Александр

62

Огромный город, суета, беготня, и опять я всюду успеваю. Учебный график по ускоренной программе, максимально сконцентрированный. Занятия с девяти утра до десяти вечера. Многое надо знать, многое понимать и многое уметь. Усталости нет. Я смотрел на своих коллег намного моложе меня: они уставали. Я не чувствовал нагрузки, и меня это поражало. У меня не было сомнений: Москва – это мое место. Мне не было необходимости включать интуицию, просчитывать какие-то варианты – все получалось само собой. Я опять вспоминал свои ощущения от тех мест, в которых я когда-то был. По всем параметрам снова выходило, что наиболее успешен я к западу от места рождения. Я вспомнил все свои охоты и рыбалки, все свои поездки на транспорте, все свои проколы колес и предпосылки авиапроисшествий. Все сводилось к одному: чем западнее перемещаюсь, тем больше нравлюсь людям, тем более я удачливый, более фартовый, как говорили старатели на севере, и более интуитивный. Москва была строго на запад от роддома на улице Комсомольской в городе Троицке, Челябинской области.

63

В один из вечеров, возвращаясь с занятий в таможенной академии, я решил немного изменить свой маршрут. Вдоль забора шла тропинка. Я проходил по этой тропинке много раз. Тропинка разветвлялась и вела к автобусной остановке, на которой была несуразная надпись: «На железнодорожный». Надо полагать, это была остановка автобусов, направлявшихся в город Железнодорожный Московской области. Я уже второй месяц ходил возле нее и каждый раз думал: «В этом городе когда-то жил мой сослуживец по Чукотке, капитан Леонид Киселев. Вот интересно, где он теперь? Скорее всего давно на пенсии, ведь уже столько лет прошло». Я смотрел на эту остановку и никогда не сворачивал на ведущую к ней тропинку. Вот и сейчас эта надпись попалась мне на глаза. Я опять дошел до развилки, остановился на долю секунды и свернул в сторону остановки. Леонид стоял на этой остановке, он был здесь впервые в жизни и через пару минут уехал на последней маршрутке. Мы успели обменяться телефонами.

Мысль о том, что я могу найти нужного мне человека, пришла не в этот раз, а намного раньше. Бабушка однажды сказала о ком-то: «Вот только подумала – и он и пришел». Уже не помню, кто именно, но вот эта ее способность вот только подумать, заинтересовала меня.

– А ты специально думала, чтобы кто-то пришел, или у тебя случайно получается?

– Нет, не специально, мысль как-то сама собой приходит – и человек вслед за мыслью.

Я пытался понять механизм. Человек идет к бабушке в дом, он-то точно знает, что увидит бабушку и, естественно, думает о ней. Она каким-то образом чувствует его мысли о ней, и в какой-то момент вспоминает этого человека. Может, имя, а, может быть, и облик, не знаю. Если человек не думает, бабушка не реагирует. Моя бабушка – приемник мыслей тех, кто про нее думает. Этот вывод я сделал достаточно рано, а после изучения физиологии, где даже самые хорошие учителя не дали мне однозначного ответа по поводу генерации наших мыслей, я решил, что головной мозг, мой собственный, а не мозг других людей – я ведь все воспринимал только через свои ощущения – устроен по принципу радиоприемника и радиопередатчика. Причем функцию радиопередатчика он выполняет, не имея свойства генерации сигнала – только ловит информацию из центрального банка и отражает ее в сторону конкретного объекта. Волны информации, как и обычные радиоволны, наполняют эфир, а я их ловлю, каким-то образом интерпретирую и получаю информацию – знания. В этом своем юношеском открытии я уверен и сейчас на все сто процентов. Если есть человек – источник информации, источник мысли, отраженный и направленный в мою сторону, – я его услышу, но нужно чтобы этот источник тебя знал и был настроен на твою волну, совпадал по каким-то критериям. Чем должен обладать человек, имеющий такие способности? Какой такой признак, какой критерий? Когда мать волнуется за своих детей, это волнение всегда обоснованное: есть сигнал, и он всегда достигает приемника. Я думал, что же связывает матерей и детей? Ничего, кроме как любовь, мне в голову не пришло. Я достаточно рано сделал этот вывод и понял: это крайне сложная задача – слушать и чувствовать людей, если ты их не любишь. И еще одна очень важная мысль: любовь должна быть естественной, не выдуманной, не навязанной. А просто как в жизни: родился человек, и мама его любит. Просто так, ни за что, без нотаций, наставлений и инструкций.

Я сначала в Библии прочитал: Бог есть любовь. И только потом понял эти слова и их значение: Бог нас слышит. Он слышит, потому что любит. Но чтобы я услышал Бога, нужна такая же настройка. Его надо любить – и я буду получать ответы на свои вопросы и советы, позволяющие мне избегать ошибок. Я тогда решил, что задача мне не под силу – я не Бог, чтобы любить всех и вся. Но я понял, что другого пути просто не существует. Ладно, думаю, хорошо. Он меня любит, значит, слышит, мало того – Он периодически дает мне знаки и подсказки, значит, я тоже люблю Его. Не знаю, не уверен, да скорее всего и не люблю. Я до сих пор не знаю, люблю ли я Бога. Я стараюсь выполнять его инструкции, но это не любовь, это просто понимание необходимости их выполнения. Похоже на синтетику. Кумира создавать нельзя, я это помню, надо сохранять критику ко всему, но критика бывает разная – конструктивная и нет. Кумир – вне критики, а значит – это опасно. Но другая озвученная в Библии мысль развеяла все мои сомнения: мы созданы по образу и подобию Его, а значит, если я люблю людей, то я люблю Бога. Не всего полностью, а только часть его, ту часть, которая находится в людях, которых я люблю!

Вот это мне вполне понятно. Значит, надо стараться их любить. Конкретных людей. Задача вполне простая: многих я люблю без нотаций и инструкций – тех, кто со мной с детства, многих полюбил за время жизни и, надеюсь, еще полюблю.

64

Мозг – приемник. А как же память? Меня заставляли учить какие-то интегралы, а я никак не хотел их воспринимать. Для чего обучение, как не для того, чтобы воспроизвести выученное ранее и на основе этого выученного строить свою жизнь? Но тогда это чисто магнитофонная функция. Способность повторить урок есть, а счастья нет. Есть прибор, который может заменить эту способность, но нет прибора, который дает счастье. Значит, не все так просто. По мере обучения – а окончил я не одно высшее учебное заведение – я понимал, что дело здесь не в тренировке памяти как таковой, а в полученной на основе знаний способности быстро перестроить свое приемное устройство на необходимую волну. Способность чувствовать, в каком диапазоне лежит та или иная информация, способность искать в конкретном месте, а не блуждать в случайном поиске по эфиру – вот что дают знания для нашего приемника. Юстировка, точная настройка прибора, в основе которой лежит необходимость получения информации. Эта информация позволяет создать необходимые закладки, в том числе закладку на самую главную и одновременно универсальную частоту. Частоту, на которой Бог разговаривает с нами. Частоту, на которой мама слышит своего ребенка за тридевять земель. Частоту, которая называется любовью. Для поколения, неплохо освоившего компьютер, можно объяснить так: знания – это закладка в компьютере. Сохраненные страницы не нужно искать в поисковике, просто наводите курсор – и вот она, информация. И если мы можем создавать закладки в процессе обучения, то не значит ли это, что мы можем обучиться любить? Создать закладку, которая сразу нас включит в любовь. Утопия, скажете? Нет, не утопия. Есть много условностей для выполнения этой задачи, но это не утопия. Нужно просто выполнять десять заповедей, но выполнять всем одновременно – и тогда уникальная на сегодняшний день способность слышать мысли, телепатия, будет реальностью.

Кстати, о моменте утраты этой способности слышать тоже есть в Библии. Я говорю о строительстве Вавилонской башни. По мере строительства башни люди стали терять способность понимания друг друга. В Библии сказано, что люди до этого момента говорили на одном языке, а потом Бог рассеял их, дав множество языков. В моем понимании это и есть момент исчезновения партнерских способностей. Люди оглохли, они не слышали Бога, они потеряли эту волну и перестали понимать друг друга, чувства и желания других, а зачастую и себя. Они строили огромный Зиккурат, Пирамиду. Куски этого строительства и сегодня разбросаны по всей планете, и мы все так же не можем нащупать эту частоту. Но есть люди, которые не попадают под воздействие этих кумиров. Они имеют внутренний генетический генератор справедливости и знают, как звучит эта частота. Я нашел этих людей: я шел к ним, а они ко мне. Когда-нибудь я расскажу про них, а пока что все, что написано в этой книге, – это только начало моего пути.

65

Измучив бабушку вопросами, я подумал, что если не всех, то самых близких я смогу почувствовать, ведь я их люблю. И я смог. Обычный весенний день. Я пришел из школы, в доме пусто. В тишине я прилег на диван, закрыл глаза и просто задал вопрос: кто сейчас первым придет в дом? Это была моя первая тренировка. Любимых родственников у меня, слава Богу, много. Не имея еще никакого опыта и навыков и до конца еще не доверяя своим чувствам, я лежал с закрытыми глазами и пытался нащупать тонкую нить, которая бы связывала меня с человеком, который идет в мой дом. Собака тявкнула, машина проехала, какие-то люди прошли за окном. Ничего пока необычного, просто звуки.

Глаза закрыты, темнота. Я стал разглядывать темноту. Она вдруг начала меняться, пульсировать, это уже была не темнота, она переливалась, как радуга, как пятно бензина в луже, и внутри этого пятна вдруг возникали какие-то картины, смысл которых я не успевал понять. Я забыл о своей задаче, о своем вопросе, я смотрел и смотрел завороженный, как в некий калейдоскоп, и вдруг это пятно исчезло, исчезло стремительно, но я успел заметить это движение от центра к периферии и увидел поезд, обычный железнодорожный состав. Он мелькнул так же быстро, как исчезло пятно. Я открыл глаза: ничего не запомнил из множества картинок, только вот этот поезд. «Эх, ничего не видно… А так хотелось бы, чтобы не случайно, как у меня всегда бывает, а когда я хочу видеть и знать», – подумал я и пошел пить чай. А минут через сорок в гости пришел мамин старший брат. Он работал начальником рефрижераторной секции, которая колесила по всему огромному Советскому Союзу в составе различных поездов.

Мой первый опыт вдохновил меня. Я понял одну вещь: этот способ получения информации очень похож на получение информации во сне и так же, как и многие сны, требует интерпретации, толкования, улавливания каких-то деталей, которые могут нести в себе важнейшие моменты предстоящих событий. Несмотря на мой бешеный интерес к этой теме, часто я такие опыты не проводил. Почему, объяснить смог только позже, когда информации стало достаточно.

Исследуя свою историю жизни, я пытаюсь вспомнить те моменты, которые бы дали возможность понять и себе, и вам, каким образом я стал себе доверять. Ведь принять то, что ты создан по образу и подобию Творца, крайне сложно. Даже в Библии Творец неоднократно предстает перед нами как грозный судья, напрочь нивелируя сказанные слова о том, что Бог есть Любовь. Как только я находил в Книге противоречия, я возвращался к началу. Начало мне нравилось – я чувствовал, что это истина. Но когда я читал о каре божьей, истину я не чувствовал. А спросить было просто не у кого. Мне никогда не нравился термин «богобоязненный». Он придуман теми, кто пытается загнать нас под лавку и сидеть там в ожидании разрешения жить полной жизнью. Это те, кто сотворил себе кумира и теперь навязывает его. Мне больше нравится слово боговлюбленный. Оно как-то веселей звучит!

66

Время шло, Евгений окончил университет и стал работать юристом. Альберт заканчивал одиннадцатый класс и усиленно готовился к поступлению в университет, я, как и прежде, работал в таможне. Я выстроил механизм взаимодействия внутри коллектива, у меня появилось свободное время, немного, совсем не много, но достаточно для того, чтобы я начал писать… стихи.

Безусловно, ничего не бывает случайно. Однажды начальник собрал руководителей отделов и объявил, что в таможенном управлении проводится конкурс художественной самодеятельности: «При приеме на работу наши кандидаты, как правило, рассказывают, что они мастера на все руки – и спортсмены, и художники, и крестиком вышивают. Так вот сейчас свое творчество личный состав обязан продемонстрировать в лучшем виде, дабы не уронить честь поста и мундира. Через неделю начальники отделов представляют мне списки участников художественной самодеятельности со своими концертными номерами, а если таковых в ваших подразделениях не обнаружится, тогда извольте сами».

Народ немного повозмущался, но приказ получен – надо искать таланты. Сдвинуть людей в сторону творчества, особенно если они им не занимались, крайне сложно. Я решил, что вернусь к этому вопросу через неделю, а пока надо почитать документы.

Я сел заполнять формуляр в отделе документационного обеспечения. Передо мной стоял монитор, с набранным кем-то текстом – какие-то нелепые, ужасные по смыслу стихи с рифмами из серии «ботинки-полуботинки». Скорее всего энергетика дня была агрессивной и критичной, и я, не заморачиваясь на этикете, спросил девушку, начальницу этого отдела: «А что за бред у вас в компьютере, кто это в безумстве тренируется?» Девушка обиделась, очень серьезно обиделась, потому как стихотворение было подготовлено ею к конкурсу художественной самодеятельности. Узнав про это, я сказал, что такие тексты даже на заборах писать нельзя, не то что со сцены читать. Девушка ответила, что я ничего не понимаю в стихах, сам в этом плане полный ноль и нечего критиковать прекрасное произведение. Я никогда раньше не писал стихов, хотя в детстве пытался, но получалось примерно то же самое, что я видел на экране монитора. Я ушел к себе в кабинет и через десять минут принес ей стихотворение на листе формата А4. Это было мое первое стихотворение в жизни.

Когда на следующем совещании начальник спросил, кто из моего отдела поедет на конкурс, я сказал, что поеду сам лично. Я поехал и занял там первое место. Позже я написал еще множество стихов, и это было очень интересным занятием. Я закрывался в кабинете и практически уходил в какой-то транс, буквы складывались в рифмы сами собой. И я испытывал огромное удовольствие от того, что все получается. Но однажды мой компьютер вышел из строя, и я решил взять карандаш и бумагу и написать пару строк. И вот тут-то меня ждало еще одно открытие: ни строчки, ни букв, ни рифм, ни смысла. Полный ноль. Куда что подевалось? Как интересно, подумал я, вот уже два месяца, каждый день, мне легко и просто удается написать какие-то интересные строки, а тут как будто и не было всего этого – ни конкурса, ни первого места, ни пылесоса, который мне там вручили. За целый день ни одной стоящей мысли, которую можно было бы сказать стихами, я так и не выдал. Я расстроился и огорчился. Вечером я думал о том, что же произошло, почему. Я вспоминал все обстоятельства: все было как обычно, за исключением того, что компьютер был сломан. Я включил домашний компьютер и быстро написал стихотворение, практически играючи. Убрав в сторону клавиатуру, взял в руку ручку и… ничего, ничегошеньки, ни строчки в голове. «Интересно, что происходит? Надо поспать, утро вечера мудренее, может, во сне что увижу».

Проснулся я от кошмара. Мне приснилась давняя история, в которой меня привязали к дереву, и тот же ужас от невозможности пошевелиться. Что это? При чем тут та моя ситуация и моя способность писать стихи? Мне два раза повторять не надо: если не мое, значит, не мое, я это быстро понимаю. Начал вспоминать все, что связано с деревьями, растениями, растительным миром. Так… в третьем классе я залез на березу – все лазили, и я полез. Никто не упал – а подо мной та же самая ветка, на которой все безопасно тарзанили, сломалась, и я рухнул на землю. Так… следующий момент. Взрослые скидывали с крыши доски, одну за другой. Присели отдохнуть. Работы возобновились в тот самый момент, когда я проходил мимо – и первая же доска припечатала меня к земле, вторая шлепнулась на меня уже лежащего. Кое-как, с гудящей головой, я отполз в безопасное место. Потом был вот этот случай, про который мне напомнили во сне. Маловато фактов. Что еще? В памяти всплыло огромное количество случаев не очень приятного контакта с растительным миром. Я вспомнил, как мне тяжело давались уроки ботаники. Я там просто засыпал, был в каком-то анабиозе. Любой отвар или настой из трав только усугублял мое состояние во время простуды. Сбор гербария и в школе, и в институте казался какой-то нескончаемой, просто невыносимой каторгой. Как я не любил работать в летнем саду, находиться длительное время в лесу! А сильнейший в своей жизни приступ радикулита я получил после того, как поспал на ветках ивняка. Бумага это целлюлоза, целлюлоза происходит из растительного мира, из деревьев. Цветы! Да, конечно, цветы! Сколько раз мне их дарили – и все время я попадал в переплет.

Практику принятия подаренных цветов я прекратил в двадцать пять лет. Опять в день рождения мне подарили огромный букет – и в этот же вечер у меня вышел серьезный конфликт с начальником милиции. Его только что назначили командовать районным отделом. Он был молодым, полным сил и энергии, он хотел побороть преступность, я так полагаю, и для этого пришел в ресторан. Он был без формы. Совершенно обычный с виду человек, но внутри у него сидела власть, власть, не данная природой, а приобретенная вследствие изощренного ума и хитросплетений в отношениях. Он был навеселе, и этот фактор ускорял желание проявить новообретенную власть. В общем, он достаточно жестко раскритиковал нашу веселую компанию и попытался взять меня на болевой прием – вероятно борьбой занимался. А я занимался волейболом и как-то на рефлексе воспринял его голову за мяч. И влепил со всей силы. Мой деньрожденный аргумент расстроил его сознание. И все. По тем временам это было очень серьезным уголовное правонарушением: сопротивление работнику милиции.

Утром в кабинете командира части меня уже ждала группа товарищей. Теперь начальник милиции был в форме. Да, подумал я, надо же было так вляпаться в историю. Чуть поодаль сидел полковник КГБ, он тоже был в ресторане в тот вечер. Он, собственно, меня и спас, сказав: «Так, парни, я свидетель, и свидетель на стороне вот этого… – он указал рукой на меня. – Тебе на будущее: аккуратней с головами граждан, а тебе, – он посмотрел на начальника милиции, – форма очень к лицу, носи ее и не снимай никогда, даже когда спишь, чтобы люди знали, с кем имеют дело». Вот вам и цветочки! Я вдруг вспомнил огромное количество эпизодов с цветами. Понравилась девушка, дарю букет – все, нет девушки в моем поле зрения! Навсегда! Или замуж выйдет, или уедет в далекие края. С тех пор цветы в подарок не беру и никому их не дарю ни в каком виде.

То, что энергия растительного мира плохо действует на меня, на мою интуицию, стало очевидным. До полной утраты рифмы. А что такое рифма? Она ведь тоже не рождается в голове. Мы ловим ее. Это информация от Мироздания. Стихи, музыка, любой вид творчества – это работа интуиции. Я, конечно, про творчество говорю, а не про «ботинки-полуботинки». Стало быть, в моей ситуации растительный мир, его энергия снижает уровень моей интуиции и безопасности, и способность писать стихи таким образом исчезает, потому что без интуиции их не напишешь. Все это понятно, но почему это действует именно на меня? Огромное количество поэтов и писателей творили на бумаге и создавали шедевры. Что в моем взаимодействии с растительным миром не так? Я решил не проводить эксперименты, но крепко задумался. Когда-нибудь я пойму эту странную пока еще связь. Но все будет своевременно. В то время я это уже знал. Пока что Мироздание без ответов меня не оставляло. А стихи привели меня к очень интересному моменту в моей жизни. Они дали мне возможность задуматься о взаимодействии веществ в природе не с точки зрения физики и химии, а с точки зрения их воздействия на мою интуицию и безопасность.

67

Наступил 2008 год. Первого января я вышел из дома. Первый день Нового года. Легкий морозец. Надо следить за знаками. Что принесет этот год, как он сложится? Задач много. Альберт в этом году заканчивает школу. Мне тоже предстоит получение диплома. На работе эксперимент за экспериментом. Все вроде бы по плану. Утром я встретил пару: мужчина и женщина стояли перед входной дверью. За много-много лет я не встречал в первый новогодний день одновременно и мужчину и женщину. Женщины были, мужчины были. А чтобы вместе – это было впервые. Интересный впереди год, подумал я. Черно-белое кино. И хорошо будет, и плохо. Ну, в принципе, ничего страшного в этом нет. Будем жить и решать вопросы по мере поступления. Год начался очень быстро, события на работе следовали одно за другим, дома все было как обычно, Альберт готовился к сдаче самых ответственных на тот момент экзаменов, прошли праздники, двадцать третье февраля и восьмое марта, и моя интуиция спала так, как никогда раньше.

Я был дома, рабочий день закончился. Раздался звонок – звонил оперативный дежурный: «Богданыч, беда у нас… Владимир Данилыч умер». Владимир Данилыч был моим другом. Он был моложе меня на 12 лет. Бывший военный штурман, сотрудник таможни. Человек, которому в жизни никто плохого ни в лицо, ни в спину не сказал. Диагноз – внезапная коронарная смерть. Ему было тридцать семь, и мне было страшно жаль его жену и маленького сына. За него я не переживал. Я все ждал, когда он мне приснится. Всех моих близких после ухода я видел на третий день. Володька мне не снился год. Ровно через год он появился. Я знал, что у него времени в обрез, и эту степень свободы – общения с живыми – еще надо заслужить. Я только успел сказать:

– Давай, рассказывай быстро, что ты, где ты?

– Говорить не могу, у меня сейчас своя работа. Когда это все случилось, я, конечно, просто обомлел от удивления. И всех вас видел, и… но потом мне все правила рассказали, и сейчас у меня важная работа.

Он протараторил это и исчез. И это произошло только через год, а тогда мы сидели с друзьями и вспоминали, каким он был. Мне и сейчас его не хватает. Но понимание того, что смерть имеет совсем другие характеристики, дает мне возможность сильно не печалиться.

Потом был месяц май, и знаки сыпались как из рога изобилия. И они были полярные по значению. Первый был на весенней охоте. Я сидел в кустах на каком-то болоте, выцеливал селезней. Все шло нормально. Селезень летел на меня с востока, со стороны солнца, мне неудобно было стрелять, но азарт есть азарт, и я выстрелил. Выстрел был точный, точнее не бывает. Я умудрился попасть в селезня, но часть заряда зацепила лебедя, который летел гораздо выше. Это была пара, и один из них начал падать, а второй летел рядом. Мне стало нехорошо. Я никогда не стрелял в лебедей. Как он умудрился нарваться на мою дробь, до сих пор не представляю. Это была дробь, не картечь, для лебедя практически безопасная штука, особенно на таком большом расстоянии. Но это случилось. Это была моя последняя охота. Я продал все свои ружья и больше ни по птицам, ни по животным никогда не стрелял.

Второй знак пришел в конце мая. Во дворе у меня росли две березки. Выросли сами. Семена птички принесли. Они росли рядышком, одна чуть повыше, другая пониже. Я не стал их вырубать – выросли они в правильном месте, ничему и никому не мешали. И вот ураган. Маленькую березку ураган сломал пополам. Молодые березы обычно очень гибкие, гнутся до земли, но не ломаются, а эта сломалась.

Я видел эти знаки, но отказывался признавать их. Я никому про них не говорил, я старался не думать о плохом, я не стал заказывать сон. Тут еще алабай наш вдруг завыл – так жутко и так безысходно. Что будет? Мне все это очень не нравилось. Но я старался отключиться от симптомов грядущей катастрофы.

У Альберта наступила горячая пора. Наталья бегала по магазинам в поисках приличного костюма для выпускного вечера, а он готовился к экзаменам. По поводу его поступления я был уверен, и этому тоже были знаки: я видел сон, где поднимался с ним по лестнице – широкие мраморные ступени вели вверх. В другой раз я шел по такой же красивой лестнице один и тоже только вверх. Лестница была необычной, из полированной яшмы с красивыми перилами и с очень удобными ступенями, иди по которым одно удовольствие.

Наступила пора экзаменов. Альберт сдал их успешно. Потом был выпускной, который совпал с победой нашей футбольной сборной над голландцами, и это был просто всенародный праздник. А потом мы отправились в Москву. Приехали в аэропорт, прошли регистрацию и стали ждать посадку. Наш самолет стоял на взлетной полосе. Подошло контрольное время, но нас никто не приглашал к выходу. Потом по громкой связи объявили, что вылет задерживается. Причину не уточнили. Я смотрел на самолет сквозь стекло и думал: «Этот самолет ни сегодня, ни завтра никуда не полетит». Я позвонил Наталье и сказал, что мы меняем рейс, и пошел сдавать билеты. Представитель авиакомпании заверил, мои волнения напрасны и скоро мы полетим в Москву.

– Вы извините, но этот самолет не полетит ни сегодня, ни завтра, а нам надо срочно в Москву подавать документы в университет. Кстати, а в чем причина задержки?

Представитель заволновался:

– Вы только никому пока не говорите. При посадке лопнуло переднее колесо. Ждем замену. Его из Внуково должны передать со следующим рейсом.

– А когда следующий рейс?

Представитель сделал круглые глаза:

– А вот пока не знаю – сюда или в Екатеринбург.

Да уж, подумал я, весело начинаем осваивать программу абитуриента.

68

Мы прилетели в Москву. На этот раз мне было легче. Евгений снимал однокомнатную квартиру на «Проспекте Вернадского», в одной остановке от «Университета». Квартирка маленькая, но места нам хватало: я купил надувной матрас и спал на нем. Готовить я умею, поэтому первым делом зашел в магазин за продуктами, а потом мы поехали подавать документы.

Университет гудел, как улей. Альберт был спокоен. Я же, помня печальный опыт с Евгением, прикладывал максимум усилий, чтобы он туда поступил с первого раза. Моя «работа» заключалась в том, что я представлял список зачисленных на юридический факультет студентов и был по-настоящему счастлив. Я делал это изо дня в день, по два, три, четыре часа. Я видел эту картину день за днем. Стеклянная дверь в здание гуманитарного корпуса МГУ, толпа, все обступили эту дверь, я не могу подойти и жду, когда толпа немного схлынет. И вот подхожу, читаю список и вижу напечатанные буквы: Литвин Альберт Александрович. Я жму Альберту руку, достаю телефон и звоню Наталье, а потом всем бабушкам и дедушкам и говорю, что мы сделали это. Мы поступили.

В эту картину я вкладывал всю свою память, все свое ощущение счастья, которое у меня было за мои сорок восемь лет. Я вспоминал ту стиральную машину, которую купила мама, я вспоминал, как пришел в отпуск из армии, как рождались мои сыновья – все, что можно было вспомнить из своей счастливой жизни, я собирал в одну точку в своем разуме и кричал Мирозданию: «Спасибо, что у нас все получилось!» Я ходил по улицам Москвы, улыбался и был похож на городского сумасшедшего. Я сидел в вагоне метро, положив руки на колени ладонями вверх, и улыбался, и в какой-то момент, после двух-трех недель таких тренировок, это ощущение счастья врывалось в мое сознание, и я забывал о реальности.

Альберт должен был писать сочинение. Евгений, уже имеющий такой опыт, подсказал ему, что и как писать, в каких объемах, на что обратить особое внимание. Он прошел этот путь и теперь мог помочь младшему брату преодолеть вступительный барьер. Альберт все внимательно слушал, с утра до вечера учил, а я половину дня что-то готовил на кухне, а вторую половину ездил по Москве, по ее самым красивым местам. Мне было важно, чтобы мое искусственное ощущение выполненной работы и эмоции счастья были там, где красиво. Я был везде, кроме кладбищ и Красной площади. К Мавзолею я боялся не то что приближаться, а даже думать о нем. Мне нужны были те места в Москве, где люди были бы если не счастливы, то хотя бы не печальны от окружающего их. Мне очень нравилось гулять в Воронцовском парке, на юго-западе. Там есть небольшой пруд, всегда много детей и взрослых. Я садился на скамью, смотрел на воду и представлял, что все получилось!

Однажды я сидел и смотрел на воду. Потом закрыл глаза и собирался было взорвать свое воображение эмоцией, тысячи раз вызванной в памяти, но в это время перед глазами опять появилось то самое радужное пятно. Оно закружилось, переливаясь цветами, и я увидел тот же пруд, но только замерзший, подо льдом. Парк пустой, людей – никого. Было холодно, и шел снег. Я открыл глаза. Мне действительно было очень холодно, хотя на улице – под тридцать жары. Что это? Что я делаю в этом парке зимой? Я пошел домой, вспоминая картинку. Как ее понимать? Я же не задавал вопросов, я только хотел опять испытать эмоцию счастья. А мне дали зимний пейзаж. Я приеду сюда зимой. Когда? Непонятно, деталей нет, снег хлопьями, лед на пруду, и все. Нет, не все – человек на той стороне пруда, фотограф. Теперь все. Причем тут фотограф? Что за наблюдатель? Он смотрел на меня. Теперь точно все. Больше ничего не видел. Замерз и вылетел из картинки в московскую жару.

69

Наступило время сочинения. Экзамен первый по списку, и на нем происходит максимальный отсев. Альберт готовился часов до четырех утра, и я никак не мог уснуть. Впереди важный день. Я очень волновался, как пройдет этот день. Мы вышли из подъезда. Какая-то девушка юркнула в дверь навстречу.

– Видал барышню?

Альберт, толком не выспавшийся, не понял вопрос.

– Ну да, что-то прошмыгнуло.

Я не стал ему говорить, что именно прошмыгнуло. Главное – она первая в этот день. Маленькая светловолосая девчонка, которая не знала и знать не могла о своей важной роли.

Мы пришли в университет, и Альберт отправился на первое испытание, а я пошел по маршруту, который представлял собой овал, внутри которого был весь университетский городок. В голове моей звенело от эмоций, а улыбка смущала людей.

Мы стояли и ждали Альберта: я, Евгений и мой дядька-моряк, прилетевший в командировку из Мурманска и присоединившийся к нам. Альберт вышел из главного здания МГУ. Он был совершенно спокоен.

– Ну что, как?

– Нормально.

– Что нормально, тема какая?

– Не помню.

Он был уставший, но спокойный, как будто не с экзамена, а просто из спортзала.

– Ладно, бог с ней с темой, ошибки проверил?

– Проверил, нет ошибок.

– А объем какой, сколько написал?

– Полтора листа.

Вот тут Евгений сделал круглые глаза.

– Ты что? Я же тебе сказал, там обязательный объем – четыре листа!

– Нормально все, хорошее сочинение, – Альберт был в этот момент похож на металлическую шпалу: тотальная уверенность и спокойствие.

Я немного огорчился из-за небольшого объема сочинения.

– А что ты так рано вышел из аудитории? Надо было бы еще посидеть, подумать, ошибки проверить, у тебя ж почти полчаса в запасе.

– Папа, я все написал, без ошибок. Думаю, все будет нормально.

Мы ждали и боялись. Альберт оказался прав: сочинение его было оценено по высшему баллу. Он улыбался:

– Папа, ты же сам писал короткие сочинения.

– Да, писал. Но это МГУ. Давай посерьезней отнесись.

Я опять отправился в путешествие по красивым местам Москвы, а Альберт сел за следующий предмет. В одну из таких поездок я наткнулся на киоск, в котором продавались разные фильмы. Один из них – фильм Леонида Парфенова «Азовские походы Петра» – я купил и за ужином показал его Альберту.

– Перед историей обязательно посмотри этот фильм. Там очень хорошо и доступно изложенный материал. Фильм снят талантливо, тебе пригодится.

– Да-да, посмотрю обязательно, – сказал Альберт и после ужина стал готовиться к очередному экзамену.

Я понимал, что хорошая подготовка к экзаменам и глубокие знания школьной программы являются важными факторы при поступлении. Но я так же знал, что есть огромное количество ситуаций, которые будут препятствовать этому. Их намного больше, чем мы себе представляем. Даже рассадка во время экзамена и та имеет огромное значение. Я не говорю о возможности списать – я говорю о том, что человек, который сидит рядом, и который является твоим конкурентом, во время активного процесса поиска информации создает активные же помехи. Преподаватель – тоже человек, со своими эмоциями, со своим пониманием красоты и со своим хорошим или плохим настроением. Место в аудитории, в зависимости от конфигурации стен, тоже может как усилить человека, так и разрушить. Я понимал, что не смогу дать Альберту ответы на вопросы в билетах, но вот скорректировать все остальное – задача трудная, но выполнимая. Я очень хотел, чтобы он поступил в этот вуз. Я думал о том, что мне надо сделать, как сделать, где сделать, и как сформулировать все эти вопросы Мирозданию. Шагая по улицам Москвы, постоянно меняя маршруты, я прислушивался к голосам людей, присматривался к пейзажам, следил за поведением животных и птиц, читал рекламные щиты и рассматривал газетные киоски. И ждал, ждал ответ на свой вопрос.

Однажды я шел по одной из центральных улиц. В голове, как всегда, вопрос. Я пытал и пытал Мироздание. Я думал: если мне будет известно несколько больше, легче будет работать. Ответ пришел неожиданно, он практически прилетел. В виде маленького кусочка кирпича, не более спичечного коробка по размерам. Он практически упал мне на голову. Откуда, не могу сказать. Здания вокруг были современными – из стекла и бетона – и стояли на удалении. Он упал не с высоты, потому что не было удара. Просто легкий толчок – и у моих ног этот маленький кусочек красного кирпича. Я поднял его: ничего особенного, если не считать, что вокруг ни души, ни одного старинного здания в радиусе километра, а кирпич был древний, очень старый. Я стою на перекрестке, до которого ни один кирпич не долетит. Посмотрел на небо. Ни птиц, ни кого-то еще, кто бы мог отправить мне этот привет. Интересный знак. Может уже хватит грузить небеса? А то вон уже кирпичи с них посыпались. Кирпич – это строительный материал, строительство – это в основном неподвижное состояние, это основательность. Кирпичи, конечно, летают, но редко. Это скорей явление необычное, чем рядовое. Сам факт, что он упал и совершенно не нанес вреда, уже очень интересен. Я ходил с одним и тем же вопросом. Я тогда все воспринимал сквозь призму поставленной задачи, и все мое сознание было на этом сосредоточено. Кирпич… строительство, здания, сооружения. Сейчас меня интересует только одно здание в мире – высотка МГУ. Я поехал в университет.

Я зашел в главное здание, нашел его центральную точку, прямо под куполом, уселся там на пол, положил руки ладонями вверх, закрыл глаза и прошептал: «Я хочу, чтобы мой сын Альберт поступил в это учебное заведение – Московский государственный университет, в этом 2008 году, на юридический факультет, на бюджетное отделение. Я хочу, чтобы мой сын Альберт нравился людям, которые находятся внутри этих стен. Я хочу, чтобы все, кто находиться внутри этих стен, были лояльны к моему ребенку». Мимо меня шли люди и ручейком обходили меня, но никто не делал мне никаких замечаний. Я посидел так минут десять, повторяя снова и снова свою просьбу о лояльности всех, кто находится внутри здания университета. В какой-то момент мне стало холодно. Все правильно, я делаю все правильно. Меня услышали. Я даже немного устал просить. Я не очень хорошо умею просить, вернее, вообще не умею просить – так уж устроен. Мне это тяжело дается. Но делать нечего, хочешь получить результат – проси! Но проси правильно!

До решающего момента оставалось еще две недели. Уверенность в успехе была значительной. Люди шли мне навстречу. Я как-то пошел в магазин, набрал там два полных, довольно тяжелых пакета всякой всячины, и отправился домой. Голова моя была занята все тем же. Я шел в состоянии счастья от успехов моего сына, я улыбался всем прохожим, я не замечал веса пакетов. Это синтетическая эйфория захватывала меня целиком и полностью, и я совершенно не обратил внимания на то, как быстро вдруг почернело небо. Когда хлынул ливень, прятаться мне было уже поздно, а зонта с собой не было. Я шел какое-то время под дождем и продолжал испытывать счастье от того, что все у нас получилось. Вдруг над моей головой появился зонт. Какая-то женщина раскрыла его надо мной. Мы молча шли с ней по тротуару до самого моего дома. Она проводила меня до подъезда. Я поблагодарил ее, она улыбнулась и пошла куда-то дальше. Все будет хорошо…

70

Альберт готовился с утра и до вечера. Скоро, очень скоро наступит день решающего экзамена. Времени все меньше и меньше, а объем, который надо освежить в памяти, такой большой, что становится просто страшно. Я опять напомнил ему о том, что было бы неплохо посмотреть диск с Азовскими походами Петра. И опять получил в ответ: «Да, да, обязательно, позже».

И вот он, этот день. Экзамен по истории. Мы пришли к 9 утра. Абитуриенты и родители стояли перед входом в гуманитарный корпус. Уже было жарко, все места в тени деревьев были плотно оккупированы людьми с серьезными лицами. Все как один имели весьма суровый вид и крайнюю озабоченность предстоящими событиями. О, как я их понимал! Но на моем лице была улыбка. Сейчас я сяду в центр газона, и пока мой ребенок там, я с места не сойду. Я ставил себе задачу. Альберт зашел в здание, а я сел так, чтобы здание было передо мной. Закрыл глаза и начал просить: «Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ПРЕПОДАВАТЕЛЬ БЫЛ ЛОЯЛЕН К МОЕМУ СЫНУ АЛЬБЕРТУ!» Я повторил это фразу пять или шесть раз. И вдруг мне стало жарко, просто ошпарило! Что я делаю! От волнения я неправильно сформулировал просьбу. Человек, который будет сейчас принимать экзамен у Альберта, по отношению к абитуриенту не преподаватель! Он экзаменатор! Я чуть все не испортил. Я отключил мысли. Дождь, просто дождь, я вспомнил тот дождь и внезапно раскрывшийся над моей головой зонт. Так… настроился. Настроение хорошее, ошибка устранена: «Я хочу, чтобы ЭКЗАМЕНАТОР был лоялен к моему сыну Альберту!»

Перед глазами темнота, потом еле заметное вращение бензиновой пленки. Я все прошу и прошу лояльности неизвестного мне экзаменатора, я представляю лист, в котором выставляются баллы, я вижу, как ручка с синей пастой выводит какие-то цифры, я знаю, что мне надо не менее 75 баллов – и вот они появляются, эти цифры, семь и пять. Я прокручиваю это еще и еще, я вижу лицо Альберта, он улыбается, я протягиваю ему руку и поздравляю и опять вижу перед собой ведомость и ручку с синей пастой, семь и пять, вижу руку, которая держит эту ручку, вижу лак, красный лак на ногтях. Это женщина. Это женщина-экзаменатор. Ох, как хорошо! Теперь надо попробовать оторвать взгляд от руки и посмотреть ей прямо в глаза. Мне нужно видеть ее лицо. Я раскачиваюсь, как китайский болванчик, сидя на газоне перед зданием МГУ последние полтора часа, и все это время поднимаю глаза выше и выше, и вот я смог увидеть ее – ту, которая решает судьбу. Мне стало легче: я обращаюсь к конкретному человеку, пусть я не знаю ее имя, но у меня есть ее лицо, ее облик, я знаю, что она сейчас экзаменатор в городе Москве, в России, в здании МГУ, я знаю, что она красит ногти в красный цвет. Теперь моя просьба только относительно нее. Я хочу, чтобы женщина-экзаменатор, с красными ногтями, которая сейчас принимает экзамен у моего сына Альберта, была к нему лояльна. Я хочу, чтобы мой сын Альберт понравился женщине с красными ногтями, женщине-экзаменатору с короткой стрижкой и серо-голубыми глазами. Вот, смотри: вот так она выглядит. Я высветил ее лицо на огромном экране. Она улыбалась.

– Папа, подъем!

Передо мной стоял Альберт, он был красный, как рак.

– Ну что? Как тетка?

Альберт стоял и пылал.

– Папа, мне так стыдно. Меня ни разу в жизни не тащили так за уши на экзамене.

– Что было?

– Был шок. Первый вопрос – Азовские походы Петра. Я подумал: если не сдам, ты меня убьешь. Я так и не посмотрел этот фильм. Тетка попалась классная. Я очень плохо отвечал, она поставила мне семьдесят пять и сказала: ничего, в университете историю подтянешь.

71

Каждый вечер мы созванивались с Натальей и рассказывали об успехах. Она очень переживала, но я ее успокаивал. Я был уверен, что все получится. Наталье дома скучать тоже не приходилось. Большой дом, сад и огород – все это требовало внимания. Она очень любила все свои растения, а они требовали ухода. Лето на Урале выдалось жарким. Вот таким жарким вечером, уставшая Наталья налила себе чаю и включила телевизор. Шла программа «Битва экстрасенсов», и в конце было объявление: хотите принять участие в телепроекте, позвоните по телефону в Москве. Наталья записала номер телефона и отправила мне: «Сходи, посмотри, что там и как». Все равно делать уже нечего, осталось только дождаться результатов.

Я позвонил ей:

– Ты что, серьезно все это воспринимаешь?

– Нет, несерьезно. Но то, что у тебя все может получиться намного лучше, я уверена. И вообще это все интересно. Съезди туда, потом расскажешь.

Я взял телефон. Время – 20.00. Скорее всего никто не ответит.

– Здравствуйте, вас приветствует телеканал ТНТ, мое имя Татьяна.

– Я звоню по объявлению. По поводу участия в телепроекте «Битва экстрасенсов».

– А что вы можете?

– Ну, что могу? Есть интуиция. Знаю, когда говорят правду, а когда ложь. В незнакомых городах хорошо ориентируюсь. Есть опыт интуитивной работы на таможне.

– Завтра к десяти можете подъехать?

– Да, конечно.

– Вот и отлично!

Я любопытный, а телевидение – это всегда интересно и любопытно. Наверное, именно любопытство толкнуло меня сделать этот шаг. И еще один момент: мне хотелось встретить того, кто бы мог мне объяснить более подробно, что и как происходит, почему у меня получается делать какие-то вещи, которые остальные делать не могут. Я думал, что, возможно, там, на этом проекте, я встречу кого-нибудь, у кого больше знаний и интуиции, чем у меня. Перед сном я задал вопрос: надо ли? И уснул без сновидений.

Ровно в 10 утра я был по указанному адресу. Красивое здание недалеко от станции метро «Рижская». В вестибюле тишина. Я позвонил по внутреннему телефону, ко мне вышла симпатичная девушка и проводила меня в кабинет с надписью «Битва экстрасенсов» на двери. Кастинг. В кабинете сидела молодая женщина. Мы поздоровались, и она устроила мне допрос. Женщину звали Ирина. Она отвечала за кастинг и была там каким-то начальником. Вся очень серьезная и деловая. Стала задавать вопросы. Кто, что, откуда, где работаю, семья, что могу. Выслушав меня, Ирина предложила пройти в соседний кабинет для тестирования: «Вы не волнуйтесь, если у вас есть экстрасенсорные способности, это будет не сложно». А я и не волновался. Все мое волнение было направлено на результат работы Альберта и приемной комиссии МГУ, а здесь просто любопытно и еще интересно сдать сейчас свой экзамен.

Усадив меня за стол, девушка положила передо мной три конверта и сказала:

– В одном конверте квадрат, в одном треугольник, а в одном круг. Ваша задача, не вскрывая конвертов, – определить, что где лежит.

– В руки можно взять?

– Да, конечно, но только не открывайте.

Я взял первый конверт, положил его на ладонь. Интересно, что это? Какие ощущения? Да никаких! Пока никаких. Я взял второй конверт: да практически то же самое. Взял третий. Есть какое-то изменение в ощущениях. Что именно? Положив предыдущий конверт на вторую ладонь, я задумался. Третий конверт показался мне тяжелее по весу, совсем немного, возможно, даже какие-то сотые доли, но тяжелее. Я решил взвесить все три по очереди. Первые два тоже отличались, но там отличие было еще более ничтожным. Я взял в руки самый, на мой взгляд, тяжелый. Закрыл глаза. Я на прогулке, поднимаю все тот же кусочек древнего кирпича. Так, кирпич – прямоугольник, и тяжелый ведь. Принимаю решение: в самом тяжелом – квадрат. С этим все ясно. А как отличить треугольник от круга?

– Ирина, как я должен открывать конверты – в порядке очередности или после распределения?

– Сначала определяетесь, что в каком конверте, а потом я их открою.

– Хорошо.

Самый тяжелый я убрал в сторону – здесь квадрат, я уверен. Взял в руки другой – он был самым легким. Я не знаю, почему я так решил: треугольник. А третий, соответственно, был с кругом внутри. Ирина взяла самый тяжелый конверт, открыла его и вытряхнула на стол лист бумаги, на которой был нарисован квадрат. О, здорово, подумал я! Интересно, что в других. Потом выпал легкий треугольник. Есть! Я сам открыл конверт с кругом внутри.

– Хорошо, сказала Ирина. Еще одно задание. Если хотите, могу предложить кофе или чай.

– Мне нужна вода, если можно, просто вода.

Я с удовольствием медленно пил воду, глоток за глотком, а сам задавал вопрос: какое следующее испытание? Ирина предъявила мне фотографию девочки в пионерском галстуке в школьной форме: «Ваша задача – рассказать об этом человек все, что чувствуете». Я смотрел на черно-белую фотографию девочки. Фотография старая – ей как минимум лет двадцать. Стоп! По логике сейчас идти никак нельзя. Сейчас только лицо запомнить, а потом уже смотреть. Я вглядывался в лицо, запоминал его, старался удержать в памяти. Закрыв глаза, я увидел это лицо и задал вопрос: кто она, эта девочка на фотографии, которую я держу в руке? Я смотрел в темноту. Она мелькнула передо мной в красивом платье, в старинном платье, в шляпке. Пионерка стала дамой в старинном платье? Невозможно. Для чего маскарад? Маскарад, цирк, театр. Больше ничего в голову не идет. Ладно, терять-то, собственно, нечего.

– Эта девочка сейчас скорее всего актриса.

Мой экзаменатор Ирина улыбнулась и достала другую фотографию. Есть! Звезда ТВ. Мне было все интересней.

– А теперь, – Ирина сделала серьезное лицо, – что вы скажете про меня? Все, что сочтете нужным.

Я смотрел на нее. Я не погружался в транс, не закрывал глаза, просто смотрел. И картинка сложилась. За спиной никого нет, работает много. Есть парень, но не муж. Не москвичка, приехала в столицу года два-три назад с юга, но недалеко – ночь в поезде. Пенза или Воронеж. Воронеж первым нарисовался. Я смотрел на нее:

– Вы приехали в Москву из Воронежа.

Я уже не видел перед собой серьезного экзаменатора. Было любопытство, был неподдельный интерес.

– А еще что скажете?

– Пару лет назад. Ты не замужем, но у тебя есть друг. Все.

– Да, я из Воронежа приехала. Александр, вы прошли первичный кастинг и допущены к дальнейшим испытаниям. Ваша задача – быть постоянно на связи. Вам будут звонить и назначать место встречи. Встречи будут в разных местах, по всему городу. Если вы согласны участвовать, то должны подписать кое-какие документы.

Мне дали контракт, из которого выходило, что прав у меня нет никаких. Да я и не претендовал. Мне просто было интересно удовлетворить свое любопытство, посмотреть телевидение изнутри да еще 500 рублей заработать, согласно тому же контракту. Я приехал к сыновьям и рассказал все, что происходило на студии. Наталью тоже обрадовал мой результат, но она сказала, чтобы я отнесся серьезней: основные испытания впереди. Как же она была права. Она чувствовала.

72

Я купил второй аккумулятор к телефону, чтобы всегда быть на связи и ждал звонка. Он прозвучал в двенадцать ночи. Мне сказали прибыть по тому же адресу к 9.00. Одежда красивая – будет испытание и съемка. С красивой одеждой у меня проблем не было. Костюм. Обычный мужской костюм, в котором я как в бронежилете.

В этот раз картина была иной. Перед зданием стояла огромная толпа, ну никак не меньше тысячи человек. Я опешил от такого количества странных людей. Это было шоу. Большая часть из них имела какие-то необычные элементы в одежде и аксессуарах. На многих была просто очень необычная одежда. Первый человек, на которого я обратил внимание, – молодая женщина в платье из мешковины, ткани, из которой делают картофельные мешки. Ей было лет тридцать пять. Она была стройной. Вообще-то этот мешок не выглядел на ней, как на корове седло: он ей действительно шел. На шее у нее было монисто. Ожерелье из множества монет. Такое я видел в детстве, у старых татарок и казашек, которых в моем Троицке было предостаточно. Потом мне на глаза попался человек в белой шляпе. Крепкий мужчина с горящими глазами, весь в белом. Он что-то громко рассказывал и при этом активно жестикулировал. Стоял неимоверный гул, но я услышал этого человека. Он говорил, что может вытащить любую болезнь, при этом показывал, как тащит – будто в руках у него морской канат. Морячок скорее всего, решил я, вон как профессионально тащит болезнь. Человек сорок, не меньше, держали в руках рамки – изогнутые проволочки. У многих в руках были четки, мелькали колоды карт, какой-то молодой паренек носился с пауками в руках. Вид у него был устрашающий. Боже мой, я попал в дурдом! Такого маскарада я даже в кино не видел. Я рассматривал этих людей и думал: ну кто из них может действительно ответить на мои вопросы? Я обратил внимание на человека в тюбетейке. Безумный взгляд и яростное доказательство какой-то своей правоты. Скорее всего шизофрения. Интуиция есть, бесспорно, но неуправляемая и часто заводящая в бред. Я был в кунсткамере.

Позже мне сказали, что там было полторы тысячи человек. Полторы тысячи кандидатов на участие в проекте. Из них отберут десять человек. Я на тот момент даже и не думал о десятке. Я искал настоящего экстрасенса. Нет, нет, не то, все не то. Придется все-таки двигаться к десятке. Возможно, там кто-то появится в ходе отбора и концентрации, а пока буду наслаждаться необыкновенной картиной. Главное – смотреть на все со стороны, а не погружаться внутрь процесса. Уж очень много патологических личностей, со сверхценными идеями. Много, очень много галдящих и бьющих себя в грудь людей странной наружности и в странных одеждах. Молодой человек с пришитой к штанам противогазной маской, эпатировал публику нарядом, дама с черепом в руках что-то яростно доказывала даме с рыцарским мечом.

Я отошел в сторону и присел на скамью. По крайней мере не скучно. Народ двигался хаотично, то сбиваясь в одну кучу, то разделяясь на мелкие группы, в центре которых кто-то что-то вещал. Рядом со мной присела женщина в черном платке. На ней было обычное платье из плотной ткани и какая-то трикотажная кофта. Явно не по сезону одета. Взгляд твердый. Очень уверенный. Он вдруг взяла меня за руку и, глядя в глаза, очень четко и твердо сказала:

– Я знаю, ты выиграешь, – встала и пошла.

Неплохо! Для начала очень неплохо. Женщина, первая со мной заговорившая, – это для меня проверенный знак. Она очень уверена в себе и явно не из этих, странных. Мне стало холодно. Мне стало холодно чуть позже, уже после того, как она затерялась в этой огромной толпе. Но ее слова «я знаю, ты выиграешь» еще несколько минут звучали в моей голове. Холод, его ощущение говорит о том, что тетка не врет. Ладно, посмотрим по ситуации.

Вдруг вся толпа загудела и резко сдвинулась в сторону какого-то седого мужчины в возрасте. О, да это Михаил Виноградов, один из скептиков. Психиатр с именем. Я сидел и смотрел, как толпа прильнула к нему. Шум стоял неимоверный, но товарищ, похоже, действительно хороший психиатр. Тишину он организовал быстро. Негромкий голос, но на такой частоте, что слышно каждое его слово. Он мне нравился, что-то свое я почувствовал в нем. Он был похож на моего отца, нет не внешностью, а уверенностью в себе, уверенностью, которая дает длительная профессиональная деятельность, когда человек находится на своем месте.

Три оператора с камерами сновали через толпу, поворачиваясь то к одному, то к другому человеку. Молоденькая девушка задавала вопросы кандидатам, те важно отвечали и не отрывали взгляд от объективов. Они хотели произвести впечатление. Я осмотрелся еще раз. Мысль о том, что я не вижу здесь соперника, появилась в голове. Она была четкой и ясной. Да, эти люди, возможно, что-то и умеют, но они мне не соперники. Я достал сигарету и закурил. А ведь, действительно, соперников у меня среди людей нет и не будет. Соперник не снаружи, он внутри меня. Его имя – сомнение! О, сколько раз я уже боролся с ним, с собственным сомнением. Концепция в поведении была выработана именно в тот момент: я не примыкаю ни к какой коалиции, я дружу абсолютно со всеми. Они мне не враги. Раз они здесь, значит, что-то могут. Но правильно ли они понимают задачу? Скорее всего они буду искать причину побед в себе, а причину неудач – во внешнем контуре. Война план покажет.

Голова у меня в этот день была светлая, настроение замечательное, но гвалт и хоровод уже утомил, и я с нетерпением ждал испытание. Наконец, организатор – девушка, а там, хочу заметить, за исключением Михаила Виноградова, все были молодые, не старше тридцати трех лет, объявила первое задание. Нам следует пройти в здание театра, на сцене которого стоит некий предмет, и определить, что именно там находится. Проще пареной репы, если ты, конечно, что-то можешь.

Мы долго заходили в здание, шутка ли – столько людей, я шел в последних рядах, но, к моему удивлению, на первом ряду, прямо напротив объекта, было свободное место. Я сел в кресло и посмотрел на сцену. Там стоял куб, накрытый черной тканью. Что там? Я закрыл глаза, пытаясь разглядеть то, что скрыто. В зале было душно. Гул постепенно стих, и в какой-то момент я услышал то здесь, то там какое-то бормотанье. Я открыл глаза. Горели свечи, люди вытягивали руки вперед, кто-то встал со своего места и расположился на полу, возле объекта, совершая какие-то движения. Так, отвлекаться нельзя, надо работать. Я максимально удобно расположился в кресле, подпер голову правой ладонью как роденовский мыслитель, закрыл глаза и… уснул.

Да, на своей первой съемке я уснул. Под шум, под бормотанье заклинаний, под треск свечек я уснул без всяких сновидений и картин. Проснулся от какого-то резкого звука – кто-то выронил тяжелый хрустальный шар. Я открыл глаза, пальцы мои плотно сжимали виски. Первое, что я увидел – свой ботинок, возле которого сидела кобылка – здоровенный зеленый кузнечик. Саранча. Вот так номер. Центр Москвы, а возле моих ног сидит степной гость. Я схватил этого длинноного кузнечика и положил в карман. Вскоре организаторы сообщили, что время испытания закончено и нужно идти на интервью и на камеру сказать, кто что видел или чувствовал. Подошла моя очередь, я прошел в небольшую комнату с камерой на штативе. Девушка с микрофоном просила отвечать на ее вопросы, но при этом смотреть в объектив.

– Хорошо, попробую.

– Александр, скажите, пожалуйста, что скрыто за тканью? Какие ваши ощущения?

Я смотрел в объектив.

– Там, в зале, я действительно хотел узнать, что это, но так получилось, что я уснул, а когда проснулся, обнаружил, что возле моего правого ботинка сидит и молчит вот этот зверь.

Я полез в карман и достал из кармана кузнечика. Сказать, что съемочная группа смутилась, ничего не сказать.

– Поскольку кузнечик сам пришел ко мне, я не могу говорить о честном испытании, я не проявил своих способностей. Но почему эта букашка пришла ко мне – большой вопрос. Возможно, так было надо. Редактор напряглась:

– Вы кому-нибудь показывали этого кузнечика?

– Нет, не показывал.

– У нас к вам просьба: никому ни слова. Пока все, кто проходил испытание, не дадут интервью.

– А что со мной? – мне было интересно узнать, что они сделают. – То, что он у вас убежал, не моя проблема. Я бы мог в принципе вам сказать, что там кузнечик, и все. Дайте мне другое задание.

Минут пять шло совещание, потом ко мне вышла некая девушка-начальник и сказала: «Вы прошли это испытание, ждите звонка о времени и месте встречи». Я вышел несколько ошарашенный. Я практически ничего им не показал, я просто поймал убежавшего кузнечика. Но ведь он сам ко мне пришел, сам меня выбрал. Я отбросил сомнения по поводу корректности испытания. Я им сказал правду, и они ее оценили. Наверное, так. Что там дальше будет, посмотрим, а пока я в чудесном настроении оттого, что мне просто везет.

Я пришел домой и сказал парням: «Слушайте меня внимательно. С сегодняшнего дня вы становитесь обладателями одной тайны. Тайна заключается в том, что я участвую в проекте “Битва экстрасенсов”, и ни одна душа не должна об этом знать, включая бабушек и дедушек. Ни слова ни при каких обстоятельствах! Это информация совершенно секретная, особой важности! Я вошел в число 25 человек, которые будут продолжать участие в проекте». Парни мои покивали головами, а самим не терпелось выяснить, как и что было. Я позвонил Наталье и рассказал ей о событиях сегодняшнего дня. Просить ее о секретности необходимости не было. Она знала и сама, когда надо говорить, а когда молчать.

– Вот и замечательно, – сказала она, – кузнечик знал к кому идти. А пока ты все же займись приемной комиссией. Это самое главное на сегодняшний день.

Я и сам знал, что это главное.

73

Вся наша семья, весь наш род, разбросанный по огромной стране, но не потерявший связи, от Мурманска на крайнем северо-западе до Благовещенска на Амуре был в ожидании результатов вступительных экзаменов. Альберт сильно переживал, а я думал о том, не рано ли я успокоился и пошел на проект. Может быть, продолжать умолять Мироздание о помощи? Я опять переключился на проблему поступления. Я давно заметил: лучшие мои мысли и интуитивные озарения приходят возле воды, и я пошел по набережной Москвы-реки, моделируя поступление Альберта. Но сосредоточиться мне не удалось – сигналы машин, толкающиеся люди, все эти шумы отвлекали, я не чувствовал воду, я не слышал ее. Тогда я поехал на ВДНХ – к тем самым большим фонтанам, про которые говорят, что они волшебные. Волшебные так волшебные, это мне, собственно, и надо.

Я пришел к фонтану «Дружба народов». Название очень подходило под мои цели: дружба – это лояльность, способность идти навстречу, взаимовыручка, снисхождение. Именно то, что я сейчас ожидаю от людей, которые решают судьбу моего ребенка. Я пошел по кругу. Не могу сказать, сколько кругов я сделал вокруг этого фонтана. Я шел и представлял эту радостную весть о зачислении, я видел довольное лицо Натальи, своих улыбающихся стариков, исполненных гордости за внука, своих сестер и братьев, теток и дядек, соседей, друзей, слышал поздравления от своих коллег по работе. Я режиссировал, а потом просматривал в голове кино о том, как Альберт поступил в МГУ. Я устал, я очень устал, я шел три часа. Доплелся до метро и со счастливой, пугающей пассажиров улыбкой поехал домой.

В то утро мы все проснулись в состоянии тревожности. Сегодня, в пятнадцать ноль-ноль, будут вывешены результаты вступительных экзаменов. Я приготовил завтрак – ничего особенного: яичница с беконом, салат из огурцов и помидоров и чай с ванильными сухариками и конфетами «Ласточка». Было десять утра, когда раздался звонок из съемочной группы: «Александр, здравствуйте! Сегодня у нас испытание. Вам следует прибыть на станцию метро «Кропоткинская» к четырнадцати часам. Одежда, как всегда, красивая!» Вот незадача. Это значит, Альберт и Евгений пойдут в университет без меня. А, может, оно и к лучшему, а то у меня от волнения уже нервы на пределе: я скручивал в трубочку все, что попадалось под руку, фантики от «Ласточки», деньги, карточку в метро, осталось только паспорт еще свернуть. Надел все самое нарядное и поехал на испытание. Поехал на такси: дело предстоит серьезное, и под землю лучше не лезть. Метро, конечно, – хороший вид транспорта, быстрый, но для моей интуиции сейчас может быть опасным.

Возле входа в метро уже стояли люди. Высокая, стройная девушка из съемочной группы, Марина, помахала нам рукой: «Следуйте за мной!» И мы все пошли за Мариной в какое-то кафе: «Пока сидим и ждем здесь, никуда не расходимся, можете попить кофе и чего-нибудь съесть». Есть мне было нельзя. Я заказал себе бутылку минералки и принялся рассматривать участников соревнований. Безумных практически не осталось, парень с противогазом на штанах не прошел испытаний, девушку в монисто тоже не наблюдал, а вот зато «морячка» в белой шляпе не заметить было невозможно. Он опять чего-то вытягивал. Вдруг я столкнулся взглядом с молодым симпатичным человеком. Он был красиво одет, хорошо подстрижен, никаких атрибутов, за исключением серебряных колец на пальцах. Очень умный взгляд. Да, этот интуитивный, очень интуитивный, и, пожалуй, может получать информацию. Ну, хорошо, хоть кто-то есть, для азарта. Хотя какой азарт – все сведется к борьбе со своими же страхами. Да. Нет. Да? Нет?

Я рассматривал людей, а в голове тикали часы. Я ждал 15.00. Я ждал, когда мне позвонит Альберт и скажет, что его зачислили. Я все для этого сделал. Я уверен в справедливости своих поступков в отношении других людей, и лояльности людей ко мне и моему роду в прошлом и сейчас. Все получится, как я хочу! От подсчета минут меня отвлек человек в рясе монаха. А батюшка-то каким боком здесь? Интересно. Пухленькая дама лет шестидесяти пяти гадала батюшке на кофейной гуще. Она так красиво говорила ему о предстоящих событиях, так складно, что я решил заглянуть в его чашку. Я никогда этого не делал ранее, я не умею гадать на кофейной гуще, но тут решил посмотреть, что же там такого есть, что пухленькая мадам как по писаному говорит. Я попросил передать мне чашку. Смотрел на эти потеки кофе и пытался что-то понять. Развернул чашку и вдруг четко увидел карту нашей родины, ее северо-запад. Там, где Архангельск, стояла маленькая звездочка. Я посмотрел на батюшку. Обращаться на «Вы» у меня желания не было.

– А чего ты в Архангельске-то накосячил?

Батюшка был явно обескуражен.

– Я там служил, проблема там была. Девушка была, у нее ребенок от меня.

Теперь обескуражен был я. Сидящие за столом дружно повернулись в нашу сторону.

Интересно быть в роли изучаемого объекта. Я не почувствовал какого-то особенного влияния, но вот то, что практически все они увидели во мне конкурента, я понял. Ну что ж, тем хуже для вас. Учить вас я тут не собираюсь.

Звонок прозвучал неожиданно. Я посмотрел на экран телефона: Альберт. На часах – 15.03. «Папа, я в списках! Мы поступили!»

Мир стал другим. Люди, которые на меня смотрели, стали все чертовски милыми, ряженый поп – просто святым отцом, а строгая Марина – ангелом! Ангел, тем не менее на звонок отреагировала по-своему: «Так, господа, совсем забыла: быстро всем сдать мне телефоны! Через десять минут идем на испытание». Я сказал Альберту, чтобы он всех оповестил о победе, отключил телефон и в совершенно невероятном настроении заказал себе чашку кофе. На душе было хорошо. Работа сделана, задача решена! Я счастлив. Я представлял, как счастлива вся моя родня. Как мы приедем и будем принимать поздравления, и это уже не мои фантазии, а факт. Радость моя была невероятной. Я повернулся к сидящим участникам процесса. «Друзья, сейчас мне позвонил мой сын Альберт. Он поступил в МГУ. Я сегодня счастливый человек!» Все стали меня поздравлять, и поздравления были искренними. Женщина в черном платке, которая сказала мне, что я выиграю, подошла последней. Она тоже попала в те двадцать пять человек: «Поздравляю. Радуйся. Но учиться ему будет сложно». Она опять была серьезной. Я ей поверил: опять холод, опять правда. Маринин телефон выдал какую-то фугу, она сказала «Идем!» – и мы пошли по улицам Москвы. Свернув в какой-то двор, оказались перед огромным ангаром с двумя высоченными воротами. Марина показала нам на ворота и сказала: «Вам сюда. За ворота не выходить».

74

Я зашел в ангар. Огромное помещение, половина которого представляла собой фотостудию: все белоснежное, и ни малейшего намека на прямой угол – пол плавно переходил в стены, а стены плавно переходили в потолок. Пространство исчезло, и мне это очень понравилось. Время остановилось. Интересный эффект геометрии и света. Резкий звук вывел меня из созерцания белого: женщина выронила из рук свой меч. Рукоятку меча венчал череп. От удара у черепа отскочил один из зубов. Еще один участник выбыл, подумал я, и принялся рассматривать свое окружение.

Настроение у меня было распрекрасное. Мы поступили, и я теперь могу поиграть и посмотреть, что там в телевизоре. Участников вызывали по одному. Приходил молодой человек, называл имя и фамилию очередного испытуемого, и они уходили за ворота. У нас был чай в пакетиках, какие-то сухарики и сушки и вода в пластиковых бутылках. Мы сидели в ангаре и ждали своей очереди, а она тянулась крайне медленно. Многие вслух высказывали предположения про испытание впереди. Я не хотел заглядывать вдаль – что будет, то и будет. Долго, очень долго шел весь этот процесс. Ожидание начало меня утомлять. Мне хотелось быстро здесь все пройти и скорей бежать домой, чтобы поздравить Альберта. Я остался один. Все ушли. Прошло еще минут пять, открылись ворота, ко мне подошел молодой человек и сказал:

– Александр, ваша очередь.

– Граждане, за мной не занимать, – пошутил я, обратившись к невидимой очереди, и направился к автобусу, который стоял возле вторых ворот ангара.

На меня одели гарнитуру и впервые в жизни мне сделали грим. В команде гримером была блондинка Оксана. В руках у нее была здоровенная кисть – у профессиональных маляров она называется маховой. Оксана макнула эту кисть в пластиковое ведерко с гримом и перекрестила меня Андреевским крестом. И в этот момент со мной произошло нечто необыкновенное. Я включился. Я сразу включился, обострилось все – и зрение, и слух, и самое главное – время стало замедляться. Я почувствовал это по тому, как звуки стали тише, а люди медленнее. Такое со мной уже было, но в других ситуациях, а чтобы вот так, без экстрима – впервые. Ворота ангара распахнулись и бутафорский дым окутал меня. На входе меня проверили охранники, показали знаком, что можно проходить, и я направился в центр зала, где стоял один из скептиков. Это был веселый, рыжий парень. Он протянул мне руку. Рука была сильной, тренированой. Я несколько дольше, чем принято, задержал его ладонь в своей ладони. Рыжий четко объяснил задачу: «Перед вами тридцать автомобилей. В багажнике одного из них находится человек. У вас есть 10 минут, чтобы найти его».

Щелкнул секундомер, и я приступил к поиску. У меня было много времени, больше чем думали организаторы испытания. Для них это было десять минут, для меня же – не менее получаса. Мне не было страшно участвовать в испытании, хотя я знал, что это все может выйти в эфир. И мои ошибки будут видны огромному количеству людей. У меня был другой страх – не поверить своим ощущениям. Свет очень мешал. Я подошел к машине, закрыл глаза, но темноты не было – софиты пробивали через веки, и можно было даже не мечтать о темноте. Нет, надо менять тактику. Я встал в центре ангара, справа и слева от меня стояли машины. Разные – новые, недавно с заводского конвейера, и старые, раритетные. Да, если идти логическим путем, времени уйдет много. Я и не собирался вычислять по внешним признакам. Я вспоминал свою учебу в институте, когда без ошибок вытаскивал билет, на который знаю ответ. Здесь, по сути, то же самое. В одном из багажников человек, мне надо поймать изменение в ощущениях – и все. Эта машина должна быть не такая, как все. Надо просто зацепить эту непохожесть.

Я выставил перед собой руки, закрыл глаза и стал поворачиваться так, чтобы руки были направлены поочередно на все машины. Все это время я задавал один и тот же вопрос: в какой из машин в этом ангаре находится молодой человек, мужчина, знакомый рыжего скептика, который только что пожал мне руку? Сигнал был очень четким и мощным. С билетами в институте такого мощного сигнала я никогда не получал. Мне казалось, что я делаю все крайне медленно. Появление сигнала я не заметил. Он уже был и плавно нарастал, достиг апогея без дискретных скачков и стал ослабевать. Я открыл глаза. Передо мной стояли три машины. Я снова закрыл глаза. Теперь все мои чувства, все мысли, все вопросы были сконцентрированы в ладонях и направлены только в этот сектор. Есть изменение в ощущении, вот оно нарастает, вот идет на спад. И холодок, еле заметное снижение температуры воздуха вокруг меня, но я его чувствую, а значит я на правильном пути.

Я проверил себя еще раз и на пике изменения открыл глаза. Передо мной стояла светло-зеленая «Волга» Газ-21. У меня сомнений не было. Я сказал ведущему: «Вот эта машина». Ведущий ответил, что у меня есть время подумать. Ох, рыжий, чего ж ты меня путаешь. Сомнение. Он пытается загнать меня в сомнение. Буду верить себе. Нет, рыжий, нет, эта машина. Я указал на «Волгу». Ведущий открыл багажник машины. Свернувшись калачиком, внутри багажника лежал молодой человек. Он улыбался и что-то кричал, но я еще толком ничего не слышал. Звук пришел позже. Да. Я нашел этого парня. Это хорошо. Будет что детям рассказать.

Ведущие были явно удивлены и смущены. Интересные скептики, подумал я. Уже шестой сезон телепроекта, и они уж должны привыкнуть к таким чудесам. А они смотрят на меня во все глаза, и их радость и изумление – искренние. Рыжий скептик напомнил, что в интервью я сказал, что могу отличить правду от лжи.

– Да, могу, – я был на кураже, и, наверное, спроси меня в тот момент что угодно, я бы не ошибся.

– Скажите, – скептик хитро прищурился, – прыгал ли я с парашютом когда-нибудь?

Надо было брать инициативу в свои руки. Мне надо на секунду быть здесь главнее, тем более что после багажника у него еще восторг не прошел.

– Нет, давайте так. Я задам вопрос: вы прыгали с парашютом?

– Да!