Мой Ванька. Том второй Лухминский Алексей

– Садитесь! – приглашает его Сергей Петрович, не отвечая на его приветствие и не замечая протянутой руки.

Я же молчу, сидя в сторонке, на диване.

– Так что вы хотели мне сказать? – спокойно интересуется Сергей Петрович у журналюги.

Видимо, решив идти ва-банк, он явно себя взбадривает.

– Я ознакомился с письмом ваших сотрудников, уважаемый Сергей Петрович. Собственно, ознакомился не только я. Многие читали и откровенно удивлялись.

– Можно полюбопытствовать, чему удивлялись?

– Извините, но нам непонятно, как могли столь уважаемые в медицине люди, имеющие степени, встать на защиту элементарной лженауки?

При этом он бросает косой взгляд в мою сторону. Продолжаю безразлично его слушать.

– Вы, как я понимаю, задаёте мне вопрос? – ледяным тоном спрашивает ректор.

– Конечно! Я хотел бы получить от вас соответствующие объяснения. Всем очевидно, что Елизов всего лишь зарвавшийся шарлатан, придумавший себе якобы сверхъестественные способности и неплохо на этом наживающийся.

Всё это говорится торжествующим безапелляционным тоном. Сижу молча и даже не смотрю в его сторону.

– Видите ли, – всё тем же ледяным тоном отчеканивает свою отповедь ректор, – мне не хочется с вами обсуждать, что научно, а что лженаучно. Вы всё равно в этом ничего не понимаете. Да если бы и понимали, то вряд ли с вашей порядочностью от такого обсуждения был бы толк. Я допускаю, что у вас могли возникнуть сомнения по поводу действительно нестандартных методов лечения, применяемых Александром Николаевичем. Но я считаю, что нормальный, неангажированный журналист должен был попытаться разрешить свои сомнения в беседе с самим доктором Елизовым, а не писать на него пасквиль, при этом ещё и марая честь старого заслуженного врача, каковым является доктор Золотов, проработавший только на севере тридцать лет.

– Знаете, Сергей Петрович, я пришёл сюда не для того, чтобы выслушивать нотации по моей профессиональной деятельности, – ощетинивается Коротков. – Я хочу услышать от вас как от пока уважаемого в медицинских кругах человека внятные объяснения по поводу вашего странного письма.

Звучит достаточно нагло. Сижу и думаю, не пора ли вступать в беседу.

– За этим сюда можно было не приходить, – брезгливо бросает ректор. – Зря вы себя утруждали. Тем более на примере доктора Елизова я прекрасно понимаю – что бы я вам ни говорил, всё равно вы всё извратите, вывернете наизнанку. Кстати, насчёт, как вы говорите, нашего странного письма. Пациенты Александра Николаевича, которых он поднял из инвалидных колясок, тоже готовят письмо, только уже в городскую прокуратуру по факту клеветы в вашей газете. Это реальные люди с реальными документами о своих заболеваниях. Сейчас эти люди нормально ходят, работают и благодарят доктора Елизова. Конечно, ответчиком в суде будете выступать не вы, а газета. Правда, всех нас это не очень интересует.

– Спасибо за предупреждение, – Коротков нагло усмехается. – Мы опередим вас. Вы, видно, плохо представляете себе, на что способны СМИ. До свидания, Сергей Петрович!

Мысль приходит мгновенно.

– До свидания, Семён Ильич! – я встаю и подхожу к нему с протянутой для пожатия рукой.

– До свидания… – машинально протягивает он свою руку.

Ловлю его взгляд. Сжимаю руку и, не отпуская, пристально смотрю в его глаза.

– Тяжёлый у вас труд, Семён Ильич, – ласково говорю я. – От таких трудов можно и… заикаться… начать…

Слово «заикаться» я интонационно выделил.

Отпустив руку, спокойно возвращаюсь на своё место на диване. Коротков какое-то время недоумённо смотрит на меня и выходит.

– Саша! Вы… с ним что-то сделали? – осторожно спрашивает Сергей Петрович.

– Да. Думаю, что он надолго запомнит нашу сегодняшнюю встречу.

– Мне Кирилл что-то говорил про тамошнего главу администрации. Вы что… то же самое?

– Нет. Просто теперь он не сможет работать по своей специальности. Он с этого момента очень сильно заикается.

– Опять эти ваши штучки!

– Ну какие штучки, Сергей Петрович? – делаю невинный вид. – Я же – шарлатан! Какие у меня могут быть штучки?

– А если он… – ректор на минуту задумывается. – Ну вы даёте! Если он будет жаловаться, то тем самым подтвердит свою ложь насчёт вашего шарлатанства! Ну, Саша…

– Он не будет жаловаться. И более того, он вообще ничего теперь делать не будет. Ему бы со своим здоровьем разобраться.

И тут Сергей Петрович начинает смеяться. Его аж трясёт от смеха!

– Сергей Петрович, глядя на вас, очередной раз убеждаюсь, что самый искренний смех – злорадный, – я тоже фыркаю с непроницаемым лицом.

– Вот с этим постулатом я совершенно согласен, – сквозь смех выдавливает он. – Ну до чего же гнусный тип!

– Ему всего лишь хорошо заплатили. Может, даже очень хорошо. Видно, чиновники Райздрава не очень надеялись на результаты своих комиссий, вот и решили подстраховаться. Давайте ждать развития событий!

Только что вернулся на работу, и сразу же мне сказали, что меня вызывает Кирилл Сергеевич. Похоже, я знаю зачем. Заложил меня Сергей Петрович.

– Сашенька, – мой главный врач грустно смотрит на меня, – опять ты за своё? Мы же с тобой про всё это ещё в Булуне говорили…

– Кирилл Сергеевич, дорогой вы мой! Эту мразь в тот момент необходимо было наказать. Он же стал угрожать и Сергею Петровичу.

– Знаю! Но я ещё раз тебе повторяю – мы с тобой врачи! Мы не имеем права…

– Мы сейчас снова с вами скатимся к той же дискуссии в коридоре булунской больницы.

– Скатимся… Тем более что тогда мы с тобой на эту тему явно не договорили. Понимаю, что я не смог тебя тогда убедить, и мне это печально. Сашенька… Пойми, мне бы очень хотелось, чтобы мы с тобой одинаково смотрели на такие вещи. Понятия морали для каждого человека должны быть святыми.

«Дон Кихот…» – снова проносится у меня в голове.

– А почему они не являются святыми для Короткова и ему подобных?

– Так, значит, по-твоему, с волками жить – по-волчьи выть? Ты как-то мне жаловался, что тебя склоняют к взиманию гонораров с больных. И тогда ты отказывался следовать такому принципу.

– Но это же разные ситуации. Поймите! Этот скот своей писаниной в конечном итоге ставит под угрозу здоровье людей, которые могли бы ко мне обратиться и получить излечение, а теперь, когда я объявлен шарлатаном, они побоятся ко мне обращаться и останутся со своими болезнями.

– Сашенька, дорогой ты мой! Я понимаю, ты нашёл себе железное оправдание. И следующий раз, когда ты решишь творить свой собственный суд, ты тоже найдёшь очередное железное оправдание. Может быть, и тогда всё будет во благо. Но потом ты войдёшь во вкус. Твои способности, поверь мне, могут сыграть с тобой злую шутку. Ты можешь увлечься… Я этого боюсь. Я за тебя боюсь, и стараюсь тебя спасти от тебя же самого.

Кирилл Сергеевич говорит это с такой болью, что мне становится не по себе. Сразу вспоминается Ванькина оценка меня после моего возвращения. Как он тогда сказал… Повелитель судьбы… И тоже сказал, что испугался за меня. Неужели опять головокружение от успехов? Ведь и Кирилл Сергеевич, и Ванька по сути сказали одно и то же. Но ведь в сегодняшнем случае с этим борзописцем по-другому было нельзя!

Очевидно, я молчу слишком долго, потому что Кирилл Сергеевич встаёт, подходит ко мне и кладёт руку на плечо.

– Сашенька, ты человек умный. Подумай… Взвесь… Мне бы очень хотелось, чтобы ты понял мои опасения.

– Уже взвешиваю, – со вздохом отвечаю я.

* * *

– Саша, здравствуйте! Я, наверное, не вовремя вас беспокою?

Действительно, звонок Сергея Петровича меня застал во время обхода.

– Я слушаю вас, Сергей Петрович! Здравствуйте!

– Здравствуйте! Мне только что звонили из редакции.

– Да ну! И какие там новости? – несколько плотоядно спрашиваю я, поскольку примерно понимаю, что там случилось.

– Ну, во-первых, сказали, что будут серьёзно разбираться со своей публикацией и поступившими письмами, а во-вторых, поинтересовались, какую заразу мог подцепить их сотрудник у меня в кабинете. Он теперь почти не может говорить, поскольку страшно заикается.

– Так и спросили? Ну про заразу…

– Именно так и спросили.

– И что вы ответили?

– Гм… – ректор от смеха долго не может произнести дальнейшие слова. – Я посоветовал им перечитать книгу про старика Хоттабыча. Я её недавно со своим младшим внуком перечитывал. Может, помните, как там мальчик при желании сказать гадость, начинал лаять? Похожие ассоциции…

Теперь уже к его смеху присоединяюсь и я.

– И чем же у вас закончился разговор?

– Неопределённым мычанием на другом конце провода. Думаю, теперь они будут искать повод с вами встретиться.

– Понял. Значит, всю эту историю придется всё-таки заканчивать мне самому. Пока они не выполнят моих условий, а именно – публикация пришедших писем, публикация опровержения с указанием заказчика статьи и, соответственно, официальных извинений перед Кириллом Сергеевичем и мной, я палец о палец не ударю.

– Гм… Сильно… Честно говоря, сомневаюсь, чтобы они пошли на все ваши условия.

– А вот это уже будут их проблемы. Вернее, проблемы гражданина Короткова.

– Я не сомневался, что вы жёсткий человек, Саша. Хотя в данной ситуации, может, так и нужно…

Жду гостей. Сегодня должны приехать из редакции.

Сначала мне позвонил заместитель главного редактора и просил к ним приехать для беседы. Я, естественно, отказался, сказав, что очень занят, чтобы мотаться куда бы то ни было. При этом я спросил на всякий случай, кто подписывает публикации в печать. Мне было сказано, что это – прерогатива главного редактора. Тогда я сказал, что буду разговаривать только с этим человеком.

Дальше было совсем смешно. Следующий звонящий представился мне главным редактором газеты. Смешная публика! Они, видимо, действительно решили, что я – шарлатан. Пришлось объяснить звонящему, что он не является главным редактором, а всего лишь завотделом. Насладившись шоком на другом конце линии, я снова потребовал разговора с главным.

Потом мне наконец позвонил главный редактор. Снова было приглашение посетить редакцию. Опять отказался и сказал, что если он хочет меня видеть, то может приехать к нам в Чистые Озёра, и что мелкую публику можно не посылать, поскольку разговаривать мы вместе с Кириллом Сергеевичем будем только с ним. От моего нахальства его просто трясло. Я это очень хорошо чувствовал, но твёрдо стоял на своем. Договорились.

– Сашенька, может, тебе сегодня не оперировать? – осторожно спрашивает Кирилл Сергеевич. – Всё-таки к тебе люди едут.

– Кирилл Сергеевич! Они едут в первую очередь к вам. Вы – главврач, вы тоже пострадали, значит, вам и карты в руки.

– Сашенька, ты же знаешь, я человек мягкий, – говорит он с хитрой улыбкой.

– Какой вы мягкий, я знаю, – и понимающе ухмыляюсь. – Вы тихо и интеллигентно так можете пригвоздить, что мне эту публику потом придётся откачивать. Так что я буду нужен только на завершающем этапе, для общего восстановления, так сказать.

И мы вместе смеёмся.

Выхожу из операционной вместе с Алёшиным.

– Алексей Сергеевич, а у нас с вами отличный тандем получается!

– Знаете, мне тоже нравится с вами работать, – он пожимает плечами – то ли возражает, то ли присоединяется к моей похвале сложившегося тандема. – У вас, Александр Николаевич, есть отличное качество – вы в деле умеете подстраиваться под партнера, не упуская нити. Мне как-то с вами комфортно, хотя вы и жёсткий человек.

– Знаете, когда мы с вами работаем вместе, признаюсь, я душой отдыхаю. Спасибо вам, Алексей Сергеевич.

– Александр Николаевич, – окликает меня, подходя. Елена Михайловна. – Там в кабинете у главного сидят из газеты. Всё про вас спрашивают.

– Александр Николаевич, традиционно кофе? – вклинивается в разговор Клавдия Лаврентьевна, которая тоже работала с нами в операционной.

– Обязательно!

– А как же визитёры? – тихонько спрашивает Шитова.

– Думаю, они, за всё хорошее, могут и подождать, – отвечает за меня Алёшин и подмигивает. – Пойдёмте, ударим по кофейку!

– Ну и правильно! – Елена Михайловна тихо смеётся. – Пойдемте, и я вам компанию составлю.

После неспешного кофепития, как ни в чём не бывало, захожу в кабинет Кирилла Сергеевича.

– Ну как? Удачно? – спокойно интересуется он.

– Да. Всё в порядке. Её Алёшин вести будет. Там, правда, могут быть терапевтические осложнения, но это преодолимо за пару сеансов.

– Вот, Александр Николаевич, познакомься… Это из той газеты приехали.

– Угу… Здравствуйте, – обвожу я взглядом двоих сидящих в кабинете мужчин и, не подавая руки, опять сажусь поодаль в уголок.

Ясно… Солидный дядька в очках – это главный редактор. Короткова я тоже ожидал увидеть.

– Вы хотели видеть доктора Елизова, так вот он, – представляет меня Кирилл Сергеевич. – Саша, я тут пока рассказал гостям про нашу деятельность, но в основном они интересовались тобой.

Ещё бы им не интересоваться!

– Простите, Кирилл Сергеевич, то, что вы рассказывали про нашу деятельность, это, как говорится, не в коня корм. Мы с вами это однажды уже делали. Результат известен.

Я это говорю подчёркнуто безразлично, но окидывая исподтишка всю компанию «своим» взглядом, одновременно пытаясь понять, с какими помыслами они сюда приехали. Надо сказать, упражнения по чтению мыслей требуют от меня значительного напряжения, и я занимаюсь такими вещами исключительно по необходимости. А сейчас такая необходимость есть. Более того, чтобы нормально «прочитать» человека, я должен его сделать своим собеседником, причём разговаривая с ним именно на тему, по которой хочу получить дополнительную, скрываемую им от меня информацию. Фактически я должен спровоцировать главного редактора говорить на нужную для меня тему, а именно – кто ему заказал статью.

– Мне вообще непонятно, зачем эти… граждане сюда, в больницу, приехали. Со здоровьем у них вроде на сегодняшний день более-менее… Если не считать некоторых проблем с печенью вот у вас, – небрежно киваю я в сторону главного редактора. – Так что мне непонятна, так сказать, цель визита.

Когда я сказал про печень, то лицо главного вытянулось. Не ожидал он такого.

– Александр Николаевич, вы же прекрасно понимаете, почему мы сюда приехали. Зачем весь этот спектакль? – взрывается он.

– Непонятно, почему я должен понимать, зачем вы сюда приехали. И вообще, мало ли что я понимаю и чего я не понимаю. Я, например, не понимаю, как можно писать пасквили, а потом ещё и грозить весьма уважаемым людям, специалистам высшей квалификации… – я поворачиваюсь к Короткову. – Также я не понимаю, как можно настолько не любить свою газету, чтобы выпускать в печать эти лживые пасквили, подрывая тем самым авторитет издания. Короче, я хочу сейчас услышать от вас о цели вашего визита, дабы быть уверенным в том, что вы не соорудите очередную пакость.

– Саша… – укоризненно произносит Кирилл Сергеевич, но я чувствую, что это только для пристойного вида.

– Вот-вот! Утихомирьте вашего подчинённого, иначе разговора у нас не получится, – вскидывается главный редактор.

– А разговора у нас и так не получается, ведь вы не хотите сказать, зачем приехали. Да и не нужен нам этот разговор с вами, граждане. По-моему, мы уже с вами достаточно наговорились, – и я встаю. – Кирилл Сергеевич, я съезжу к Скорикову, надо с ним всё-таки про шлагбаум поговорить. Задолбали уже эти припаркованные машины!

Кирилл Сергеевич не успевает ответить, как на мой вопрос отвечает главный редактор.

– Мы приехали выяснить у вас, Александр Николаевич, что случилось с нашим Семёном Ильичом, – глухо произносит он.

– А что с ним произошло? – спокойно интересуюсь я.

– После вашей последней встречи он стал сильно заикаться, – звучит короткий и сухой ответ.

– Ну а я-то тут при чём? – удивляюсь я и спокойно объясняю: – Боюсь, вы обращаетесь не по адресу. Вам нужен специалист, а не шарлатан с выдуманными сверхспособностями. Так что – извините…

Замечаю, что Коротков нервно посматривает на часы. О-о! Он же с диктофоном сидит! Я это и чувствую, и вижу.

– Успокойтесь, Семён Ильич. Хватит вам памяти в диктофоне, чтобы всё записать. Долго я задерживаться с вами не намерен. А диктофон лучше вообще положить на стол.

Сказать, что у этой парочки наступает шок, значит, ничего не сказать.

– Кирилл Сергеевич, я думаю, что у вас есть гораздо более важные дела, чем эти беседы. Если эти граждане интересуются мной, то, может, мы переместимся ко мне?

– Конечно, Саша! – с энтузиазмом соглашается он, украдкой мне подмигивая.

В моём кабинете гости рассаживаются на кушетке. Я, естественно, сажусь за свой стол. За время перемещения мне удалось ещё кое-что выяснить в мозгах главного редактора. Очень уж громко он думал.

– Напрасно вы старательно раздумываете, как меня привлечь к уголовной ответственности, – обращаюсь я к нему. – Лженаука недоказуема! Представьте, что вы пишете на меня заявление куда-то там. А как же ваша замечательная статья с не менее замечательным названием «Чистоозёрский шарлатан»? Вам же тогда открыто придётся признать, что вы откровенно врали своим читателям! А обманывать – совсем нехорошо. Вам, наверное, родители в детстве про это говорили?

Над их дурацкими рожами мне очень хочется посмеяться в голос.

Опять повисает пауза. Приходится её прервать.

– Так всё-таки я не понимаю главного – чего вы от меня хотите?

Я подчёркнуто разговариваю только с главным редактором и смотрю только на него.

– Мы хотим, чтобы вы вернули здоровье нашему сотруднику, – жёстко заявляет главный.

Мне предельно ясно, что в нашем разговоре, поскольку он записывается, имеет значение каждое слово.

– То есть вы хотите, чтобы я его вылечил?

– Ну… да… – морщась от понимания того, что разговор складывается совсем не так, как предполагалось, соглашается главный.

– Ещё раз повторяю, – терпеливо объясняю я, – вам нужен специалист, а не шарлатан. У вас ещё что-то есть ко мне?

– Мне, в общем, всё ясно… – бормочет он.

– Давно ли? – издевательски интересуюсь я. – Не с того ли самого дня, когда вам заказали статью про меня? И заплатили, наверное, вперёд?

– Вы… Вы переходите все границы! – возмущённо вскрикивает мой собеседник.

– Мне приходится их переходить, чтобы хоть немного приблизиться к вам. Вы-то их уже давным-давно и далеко-далеко перешли. Вам ведь действительно заказали статью?

Наверно, он не готов ответить на мой вопрос откровенно, потому что снова повисает пауза. Происходящая комедия начинает мне надоедать, и я чувствую, что пора заканчивать.

– Значит, так, – жёстко, с некоторой брезгливостью произношу я. – Копаться в ваших мозгах, гражданин хороший, для меня не самое приятное занятие. Как в дерьме выкупался. Картина мне ясна предельно.

Чёрт возьми! Приходится так напрягаться, а мне ещё сегодня вести приём. В кабинете такая высокая концентрация напряжения! Понимаю, что главный редактор продолжает жадно ждать моего признания в том, что это я воздействовал на Короткова. Хрен тебе!

– Я готов попробовать помочь вашему сотруднику, но при выполнении всех моих условий. Всех! Во-первых, ваша газета публикует все пришедшие в нашу защиту письма. Во-вторых, газета публикует официальное опровержение вашей же лживой статьи с признанием этой лжи и соответствующими извинениями. В-третьих, в этой публикации ваша газета называет фамилию человека, который заказал вам эту статью, с указанием его должности и места работы. Всё. Это вы делаете в течение трёх дней.

– Это невозможно! – подаёт голос главный редактор. – Кроме новостей, на этот период все остальные полосы уже распределены.

Врёт! Это я чувствую!

– Я же вам говорил, что врать нехорошо, – и укоризненно качаю головой. – Вы же сами знаете, что это не так. Так вот. После выхода в свет номера со всем мною перечисленным вы звоните мне, я в городе покупаю вашу газету, читаю и после этого жду у себя вашего сотрудника. Буду лечить.

После сказанного мною у газетчика начался такой активный мыслительный процесс, что не прочесть там фамилию Глухова… просто невозможно.

– Ваши условия чрезмерны, – бормочет он.

– Конечно, они тяжёлые, – соглашаюсь я. – Но мне хочется, чтобы в прессе прозвучала фамилия Глухова. Зачем же вы про себя его ругаете? Это ведь вы польстились на его предложение! И дали команду Короткову. Я не спрашиваю вас, так это или не так, потому что это так! Может, назвать сумму, которую заплатил вам Глухов?

– Не надо! Других вариантов… – начинает главный.

– Других вариантов не будет, – сухо прерываю я его. – Каждый должен отвечать за свои действия, как я отвечаю за здоровье каждого своего пациента.

– Я не могу принять все ваши условия, – вскидывается главный редактор и поворачивается к Короткову. – Извини, Семён…

– Вы дали команду своему сотруднику. Он её выполнил. А теперь…

– Вы ничего не понимаете! Мне выкрутили руки! Вы не знаете этого человека!

– Ну руки-то вам выкрутили за хорошую сумму, – отрезаю я.

– Что вы понимаете в суммах за заказные статьи! – вскрикивает главный. – Да, я получил деньги! Я ими поделился с Семёном! Но дела такого рода стоят много дороже! Мне действительно выкрутили руки! Были угрозы… Дом обещали спалить… Он у меня в вашем районе. Да и не только это. Он шантажировал меня!

Тут я понимаю, что на этот раз он совсем не врёт. Ему стало тогда страшно! И мне становится его… жалко. Судя по тому, как он старается для Короткова, остатки совести у него ещё сохраняются.

– Ну хорошо. Вижу, что на этот раз вы не врёте. Готов пойти вам навстречу. Заказчика можете не указывать. Всё остальное остаётся.

– Спасибо… – главный редактор облегчённо выдыхает.

Какое-то время молчим.

– Семён, сотри запись… – вяло бросает он, будто очнувшись.

Внимательно контролирую процесс стирания.

– Мы выполним все ваши условия, – сдавленным голосом обещает главный. – Думаю, завтра уже будет публикация и писем, и опровержения.

– Я почитаю. Ну а потом жду вас к себе, Семён Ильич.

Ещё какое-то время молчим, и я понимаю, что чувство своеобразной раздавленности не даёт им сразу уйти.

– Получается, вы с самого начала могли нам внушить всё, что вам было нужно?

М-да… Только теперь до него дошло. Смешно! И эти тоже поняли.

– Мог. Но не стал этого делать, поскольку считаю, что лучше хоть как-нибудь договариваться. Мало ли что может открыться… И ведь открылось! Я искренне рад, что мы нашли совместное решение с минимальными потерями. А заказчик мне был нужен, чтобы понимать, с чем и с кем мы тут столкнулись. Мы хотим нормально, спокойно работать.

– Они вам этого не дадут, – тихо произносит главный редактор. – У них схвачено всё.

– А мы всё-таки постараемся!

* * *

Перефразировав известное высказывание, можно сказать, что война войной, а утренний обход по расписанию.

Я люблю утренние обходы, да и вообще обходы. Мне приятно общаться с моими пациентами. Иногда ограничиваюсь осмотром, но чаще подробно выспрашиваю больных о самочувствии, о том, как спали, об их ощущениях. Мне это очень надо для того, чтобы правильно воздействовать. Мой взгляд и мои руки – это одно, а ощущения больного – совсем другое. Всех своих больных я обязательно веду ещё и с помощью биоэнергетики.

Пациентов, которых я веду, у меня столько же, сколько и у любого другого врача больницы. У нас только Кирилл Сергеевич освобождён от ведения больных, поскольку является нашим главным консультативным центром, а замы, то есть и Светлана Сергеевна, и я, несут обычную нагрузку. И это правильно. Мы в любом случае должны иметь постоянную практику, да и от коллектива отрываться не следует, тем более от такого замечательного, как у нас здесь складывается.

– Александр Николаевич! – меня перехватывает медсестра с поста. – Вас Кирилл Сергеевич просит подойти к нему.

Заканчиваю осмотр в палате и захожу в кабинет главного.

– Вот, Сашенька! Садись и читай!

Кирилл Сергеевич протягивает мне свежий номер той самой газеты.

Ого! Отвели аж половину страницы!

Та-ак… Нейтральная преамбула… Письмо профессуры академии с указанием всех фамилий людей, его подписавших, и их регалий… О моих методах лечения… О результатах… Теперь плавно к письму пациентов… Кто подписал? Угу… Кушелев, Солдатенко, Рискин… Надо же! Не только подписались, но и указали, какими фирмами владеют! Понятно… Наверняка адвокаты посоветовали, чтобы исключить даже саму мысль про возможный подкуп. Спасибо им…

Теперь главное: «Газета приносит свои извинения…» А что дальше? Ну ничего себе! Всё-таки написали про наши успехи за эти месяцы! С чего начинали и к чему пришли. Не ожидал…

А кто подписал? С ума сойти! Сам главный! И не побоялся… Это – поступок.

– Что скажешь? – интересуется Кирилл Сергеевич.

Даже не могу сразу ответить. С одной стороны – вроде победа… Но это – победа там! А здесь? Что теперь с нами будут делать в районе? У них ведь и с такой формой воздействия на нас ничего не вышло!

– Ох, Кирилл Сергеевич! Думаю, что наши друзья в районе теперь возьмутся за нас с другого конца. Что-то мне подсказывает именно такой вариант развития событий.

– Вот, именно это я и хотел тебе сказать, Сашенька. Я тоже про это подумал. Так что не будем бить в литавры. Надо приступить к реализации совета Ольги Николаевны.

– Какой совет?

– Искать влиятельные знакомства. Связи, если хочешь… Нам с тобой навязывают такие правила игры, значит, мы вынуждены будем по ним и играть. Жаль… Так не хочется заниматься политикой!

– Сашка! Поздравляю! – ко мне в кабинет, размахивая газетой, влетает Ванька. – Читал?

– Да, мы с Кириллом Сергеевичем уже всё обсудили. Победа, но только в сражении, а не в войне.

– Думаешь, не оставят нас в покое?

– Думаю, что нет!

– Значит, будем биться дальше, до полной победы! – воодушевлённо восклицает он. – Но то, что произошло, согласись, уже очень хорошо. Это ведь даже реклама!

– Твоими бы устами да мед пить, Ванюха.

Вечер. Разъезжаемся по домам. Ванька прямо домой, а я буду завозить Кирилла Сергеевича. Ванька лихо стартует первым. Я еду сзади и наблюдаю за его ездой. Такие пируэты пишет! М-да… Опасно ездит. Очень…

– Ну ты смотри, что он делает! – возмущается Кирилл Сергеевич, тоже наблюдая за ним.

– Засранец… – вырывается у меня, когда Ванька в такой же бесшабашной манере резко обгоняет впереди идущую машину и на большой скорости уходит далеко вперёд. – Приеду домой, дам ему просраться… Простите, Кирилл Сергеевич.

– Да, Сашенька. Я с тобой в этом совершенно согласен. Ване надо дать хорошую взбучку.

– Дам, не сомневайтесь.

Паркуюсь у нашей парадной. Ванькина машина уже здесь.

– Ванюха! Иди-ка сюда, – зову я Ваньку, едва войдя в квартиру.

– Чего, Саш? – невинно спрашивает он, выходя ко мне в прихожую.

– Ты что себе позволяешь на дороге? Мы с Кириллом Сергеевичем чуть не поседели, глядя на твою езду!

– Да ладно! Вот поэтому я и уехал от вас вперед. Короче, не волнуйся. У меня всё рассчитано, – он беззаботно улыбается.

– Что у тебя рассчитано? Ты понимаешь, что таким образом можешь и сам погибнуть, и ещё кого-нибудь заодно угробить?

– Сашка, не читай мне моралей. Я уже достаточно взрослый мальчик.

– Никакой ты, оказывается, не взрослый, если не понимаешь таких простых вещей. Тебе небось в автошколе говорили, что автомобиль является средством повышенной опасности. Так почему же ты сам увеличиваешь эту опасность? Мало у нас придурков на дороге, так ещё и ты туда же.

– Теперь ты скажешь, что я – придурок? – с лёгким вызовом произносит он.

– Скажу, что ты – идиот и что я за тебя очень беспокоюсь. Ты, видно, забыл, насколько ты мне дорог.

Отвернувшись, я даю понять, что на этом разговор окончен. Мне действительно как-то не по себе. Боюсь даже подумать, что может с этим идиотом случиться при такой его езде.

– Саш… – уже виновато окликает меня Ванька.

Отмахиваюсь и ухожу в комнату.