Революция грядет: борьба за свободу на Ближнем Востоке Фарес Валид

Расцвет и упадок программ поддержки свободы

США и их союзникам необходимо было подать населению региона сигнал о том, что новая коалиция поддерживает демократические инициативы. В течение первых двух лет «войны с террором» многие активисты и неправительственные организации интенсивно продвигали идеи новой американской политики, направленной на расширение свобод и демократии в регионе. Среди них – «Коалиция в защиту прав человека в мусульманском мире», возглавляемая Кейтом Родериком, «Комитет христиан Среднего Востока» (MECHRIC), представляющий меньшинства Среднего Востока, «Центр свободы вероисповедания» организации Freedom House, базирующиеся в США и Европе христианские, иудейские, индуистские и мусульманские гуманитарные группы, а также «Американская группа противников рабства», возглавляемая Чарльзом Джейкобсом и ныне покойным афроамериканским активистом Сэмюэлом Коттоном, и другие. Количество слушаний в конгрессе, брифингов по вопросам соблюдения прав человека и терроризма в регионе значительно возросло. Пока Вашингтон сражался с «Талибаном» и пытался стабилизировать Ирак, звезды складывались в пользу интернационализации борьбы за права человека в этом регионе мира.

В какой-то момент можно было ожидать проявления связи между заинтересованностью США в распространении демократии как оружия борьбы с радикалами и стремлением США к военным победам над своими противниками. По крайней мере, враги США на Ближнем Востоке заявляли, что именно такая связь существует. Однако стратегические интересы США, продекларированные администрацией, совпадали с демократическими потребностями этих обществ, хотя американская интервенция сама по себе не способствовала их реализации. Многие пропагандистские кампании, развязанные против действий США в регионе, обвиняли Вашингтон в «экспорте свободы» – проведении так называемой политики «Свобода, вперед», рассматривая ее в качестве инструмента военной победы. Вполне возможно, что такие политики, как вице-президент Дик Чейни, и стратеги из Пентагона, как Пол Вулфовиц, Дуглас Фейт и Ричард Перл, исходили именно из этого. Но борьба за свободу занимала одно из первых мест в повестке дня освободительных движений региона за много лет до того, как Джордж Буш стал президентом США в 2000 г., и за десятилетия до нападения «Аль-Каиды» на Америку. Во время Второй мировой и «холодной войны» многие страны воспользовались борьбой США с фашизмом и тоталитаризмом для собственного освобождения. Американские кампании против террористических сил и режимов и американское стремление к демократии стало важнейшей новостью для угнетенных. К счастью для пострадавших народов, США развернули полномасштабную операцию как в государственном, так и в частном секторе, нацеленную на поддержку этих народов дипломатическим путем, через демократические программы и свободное вещание, а также оказывая давление на их угнетателей.

Как уже говорилось, на фоне яростной реакции режимов Среднего Востока, а также джихадистской пропагандистской кампании, которую вызвало свержение Саддама, администрация США изменила свою риторику. 6 ноября 2003 г. президент Буш выступил с речью на тему «глобальной демократической революции» на юбилейной церемонии, посвященной двадцатилетию Фонда «Национальный вклад в демократию». Он, в частности, сказал: «Это огромное и трудное предприятие, но оно стоит наших усилий, стоит наших жертв, потому что мы знаем, что поставлено на карту. Неудача иракской демократии ободрит террористов по всему миру, повысит опасность для американского народа и лишит надежд миллионы людей этого региона. Иракская демократия победит – и эта победа пошлет весть от Дамаска до Тегерана о том, что свобода может стать будущим каждой нации. Создание свободного Ирака в самом сердце Среднего Востока станет поворотным пунктом для глобальной демократической революции»³.

Выступление ясно дало понять, что изменения, коснувшиеся Ирака, не обойдут Иран и Сирию. Идея речи заключалась в том, что «демократическая революция» уже началась. Слушая выступление президента, я заметил некоторых лидеров неправительственных организаций, которые тоже слушали ее с некоторым недоверием: понимает ли Белый дом разрушающее значение произнесенных президентом слов. Разумеется, я это сказал в положительном смысле. На телекомпании MSNBC, где я работал экспертом по проблеме терроризма, я постарался донести до аудитории, насколько серьезно это изменение в политике.

Но ведущие американские СМИ восприняли новый дискурс не так, как я и мои единомышленники. Имея за спиной десятилетия аналитической работы и наблюдений, я сразу же обратил внимание на то, что администрация США объявляет войну гигантской силе, намного превосходящей Афганистан и Ирак. Понимали ли Буш и его советники всю титаническую мощь соперника, которому вознамерились противостоять, когда вписывали в текст президентской речи фразу о «глобальной демократической революции»? Не то чтобы я был против такой миссии, скорее наоборот. Я посвятил лучшие годы своей жизни тому, чтобы увидеть воплощение этой миссии. Но меня тревожило, что Америка не была готова справиться с этой задачей. Если США не проведут всеобъемлющие изменения на Ближнем Востоке, джихадисты рано или поздно расползутся по всему региону, единственным противовесом им станут старые добрые автократы, и народы будут и дальше страдать от деспотии. Если же Америка и либеральные демократии перейдут в наступление – не только в смысле победы на двух уже открытых фронтах боевых действий, но в смысле свержения всех авторитарных правителей и расширения пространства демократии, – то им придется иметь дело со всей коалицией «братства противников демократии», от нефтяных режимов до «Братьев-мусульман», «Баас», хомейнистского иранского режима, «Хезболлы», «Аль-Каиды» и салафитов всего мира. К этой компании следует добавить и их западных «друзей» – лоббистов, в первую очередь в Америке.

Понимала ли администрация Буша гигантский масштаб задекларированной задачи? И еще более тревожный вопрос: была ли американская бюрократическая машина заодно с президентом? На самом деле, как я уже неоднократно отмечал в этой книге, целые слои американских бюрократов либо саботировали начинания администрации, либо в некоторых случаях были откровенно заодно с «братством противников демократии». Дистанция между речью президента и чиновниками, дипломатами, которым предстояло осуществлять его политику на практике, была огромной.

Далее Буш в той же речи сказал: «Наступление свободы – это вызов нашего времени; это вызов нашей стране. От «Четырнадцати пунктов»^XXVI до «Четырех свобод»^XXVII и до речи в Вестминстере^XXVIII Америка ставит свою мощь на службу одного принципа. Мы уверены, что свобода – это проект природы; мы уверены, что свобода – это направление истории. Мы уверены, что человеческое предназначение и совершенство достигаются через свободу. И мы уверены, что свобода – та свобода, которую мы ценим, – существует не только для нас, свобода – это право и способность всего человечества». Мало кто может возразить этим словам, но реалисты могут сказать, что они слишком абстрактные и почти поэтические.

Еще Буш добавил следующее: «Наша страна сильна; мы сильны духом. И мы не одни. Свобода находит союзников в каждой стране; свобода находит союзников в каждой культуре. И пока мы имеем дело с террором и насилием в мире, мы можем быть уверены, что творец свободы не равнодушен к ее судьбе». Именно слова о «союзниках в каждой культуре» вызвали ярость авторитарных элит. Буш хотел стать вторым Рейганом для мусульманского мира, но режимы и диктаторы увидели в нем второго Ленина.

В том же ноябре 2003 г. Буш выступил в Уайтхолле, в Великобритании, где, в частности, сказал: «Женщины Афганистана, заключенные в своих домах, избиваемые на улицах, подвергающиеся публичным казням, не попрекали нас за искоренение режима талибов. Обитатели иракского баасистского ада с его роскошными дворцами и камерами пыток, с его массивными статуями и массовыми захоронениями не переживали о своем диктаторе; они бурно радовались его падению»⁴.

Где были западные феминистки, аплодирующие этой речи? Ни одной не было видно. Многие, хотя и не все, были слишком заняты осуждением «вторжения на иностранные территории». Американским и европейским радикальным феминисткам было почти нечего сказать в поддержку своих сестер, которые страдали от жестокого обращения и погибали в высоких горах Афганистана или в болотах Южного Ирака, не говоря уж об Иране.

В конце 1990-х гг. я организовал несколько встреч в университете Флориды, чтобы обратить внимание на преследования афганских женщин со стороны талибов. У многих из присутствовавших студенток я видел слезы на глазах после того, как мы показали кадры забивания женщин камнями, их казней и пыток членами джихадистских вооруженных формирований. Женский преподавательский состав тоже был возмущен, но всем им было мало что известно о событиях, происходящих на другой стороне земного шара. Наиболее распространенным вопросом был следующий: что по этому поводу делает наше правительство? Увы, делало оно в то время очень немногое, поскольку ОИК устроила бы адский скандал, если бы либеральные демократии посмели только поднять голос по поводу мусульманских женщин. Тем не менее во время этих университетских встреч, еще задолго до 11 сентября, я обратил внимание, что представительницы более старшего поколения профессорского состава испытывают колебания между «партийной линией» лидеров феминистского движения и тем, что они видели своими глазами. Однажды у нас выступала феминистка из объединения Лиги плюща. К удивлению аудитории, она, как специалист по Афганистану, заявила, что «Талибан» «защищает» женщин, предотвращая изнасилования на улицах, распространенные при военных режимах. Молодая преподавательница воскликнула: «Но талибы устроили холокост для женщин, они насильно лишили их прав и сущности. Они прогнали женщин с улиц и заточили в жилищах».

Этот обмен мнениями показал мне, что молодое поколение американок не равнодушно к ужасам, переживаемым их «сестрами» за джихадистским занавесом. Но тогда это еще не стало общепринятой позицией. 1990-е гг. были слишком эгоистичными. В 2003 г. я ждал, что лидеры феминистского движения в Америке яростно обрушатся на фундаменталистов в тюрбанах, которые устраивают кровавые расправы над женщинами на Среднем Востоке. Почему же эту проблему должен был поднять на международный уровень президент-консерватор, а не прогрессивные лидеры общественных движений?

В той же ноябрьской речи в Уайтхолле Буш добавил: «Третья «подушка безопасности» – наша приверженность глобальной экспансии демократии и надежда на прогресс, который она принесет как альтернативу нестабильности, ненависти и террору. Для обеспечения долгосрочной безопасности мы не можем полагаться исключительно на военную силу. Устойчивый мир достигается утверждением справедливости и демократии. Способствуя продвижению свободы на Ближнем и Среднем Востоке, мы помогаем положить конец периоду диктаторства и радикализма, который принес страдания миллионам и представляет опасность для нашего собственного народа».

Спичрайтеры Буша сочинили чудесные слова – по меркам тех, кто страдал от гнета и насилия на Ближнем Востоке. Разговоры о свободе непрестанно звучали в администрации президента; официальные лица в Пентагоне, Совете национальной безопасности и Государственном департаменте вторили Белому дому, подтверждая приверженность демократии в арабском и мусульманском мире. Достаточно скоро правительственные структуры «развития демократии», ранее не замеченные в заинтересованности проблемами насилия в регионе, поспешили заявить претензии на бюрократическое лидерство в этих вопросах и, разумеется, затребовали гигантские суммы, которые были выделены на их усилия. Фонд «Национальный вклад в демократию», разнообразные проекты Государственного департамента и целое созвездие подрядчиков и субподрядчиков поспешили отхватить свой кусок пирога.

Странно, но традиционные организации, ответственные за новую политику США в области продвижения свобод в регионе, приложили наименьшие усилия и скрытно противодействовали «революции», о которой говорил Буш. Президентская «освободительная кампания» вскоре была подхвачена в выступлениях ведущих конгрессменов, в статьях видных журналистов и заявлениях известных комментаторов. Дискурс либерализации и демократии оказался настолько силен, что политические противники администрации в то время редко выступали с его критикой, хотя и поругивали его между собой. На высшем уровне лидеры исполнительной власти поддерживали линию президента, но большинство государственных служащих среднего уровня норовили вставить палки в колеса.

Поведение научных кругов

Можно было предположить, что в первых рядах тех, кому следовало поддержать новую американскую политику по расширению программы «глобальной демократической революции», должны оказаться представители научных и преподавательских кругов. Историки, социологи, философы, политологи из стран либеральной демократии известны своим активным участием в защите прав и свобод во всем мире. Начиная с XIX в. именно профессорско-преподавательские круги оказывали давление на свои правительства в вопросах защиты угнетенных народов в разных уголках мира. После Второй мировой войны западное, и в особенности американское научное сообщество много сделало для того, чтобы общество узнало о несправедливостях, происходящих во многих регионах мира. Именно интеллектуальные элиты выступали против диктатур Латинской Америки, в защиту южноафриканского чернокожего большинства, против кровопролитий на Балканах, именно они высоко подняли планку уважения прав человека в мире. Можно было предположить, что когда политические лидеры решили оказать помощь слабым и лишенным гражданских прав слоям населения Среднего Востока (курдам, чернокожим суданцам, ливанцам, сирийским реформаторам, иракским демократам, коптам, берберам, женщинам, сторонникам секуляризма), научные сообщества Гарварда, Джорджтауна, Беркли и Йеля выступят в поддержку этого движения и потребуют от властей дальнейших, более решительных шагов. Однако в реальности все оказалось иначе.

Академическая элита, особенно большинство специалистов по Среднему Востоку из университетов Лиги плюща, обрушились с резкой критикой на выбор, сделанный администрацией Буша. На самом деле негативная реакция сообщества специалистов по Среднему Востоку на программу развития демократии для меня не стала сюрпризом. От членов этой группы, хорошо финансируемой деньгами ваххабитов и других авторитарных движений, не стоило ожидать, что они выступят против своих «доноров», рискуя своими привилегиями. Как я уже говорил ранее, режимы и исламистские организации до мозга костей пропитали американские научные круги своими нефтедолларами. Цель была поставлена четко: не дать возможности любой администрации США – демократической или республиканской – предпринять меры, направленные на поддержку освободительного движения в регионе. Атаки «Аль-Каиды» 11 сентября оказались сложнейшим вызовом, с которым пришлось столкнуться этим специалистам по Среднему Востоку.

Американское общество прозрело, администрация и конгресс уже были готовы к действиям. Мысль о том, что демократия на Среднем Востоке является реальным ответом на атаку террористов, задела политиков за живое. Для авторитаристов и джихадистов это оказалось кошмаром. Их академические «военизированные формирования» на Западе стали первой линией обороны от мощного движения США за демократизацию в регионе. Это объясняет, почему многие известные ученые (которые вроде бы должны были поддерживать свободу и аутсайдеров) оказались в рядах защитников режимов и исламистов вопреки интересам народных масс арабского и мусульманского мира. Научная элита специалистов по Среднему Востоку защищала свои фонды и привилегии. Если бы правительство США преуспело в расширении защиты диссидентов и прав человека в регионе, первыми гражданами Запада, оказавшимися в затруднительном положении, оказались бы именно эксперты по средневосточным делам. Неизбежно встал бы вопрос: почему они раньше не информировали общество о том, что в арабском мире сотни миллионов людей страдают от деспотических режимов и варварства террористов? Почему они представляли джихадизм как своего рода йогу и заявляли, что женщины счастливы своим положением при фундаменталистских системах правления?

На самом деле на Западе и в Соединенных Штатах преподавательская, публицистическая и экспертная деятельность специалистов по Среднему Востоку, поддерживаемых нефтедолларами, была направлена, в сущности, на введение в заблуждение студенчества, общественности и правительств. Революция во внешней политике обнажила бы этот конфликт интересов и создала интеллектуальный «бумеранг» в сфере образования. Успех демократических революций на Среднем Востоке неизбежно лишил бы проводимые в Америке исследования по проблемам Среднего Востока последних крупиц достоверности. Со временем проявилась бы связь между нефтедобывающими режимами и интеллигенцией в университетах и за их пределами. На это пришлось бы каким-то образом реагировать. Следовательно, «спонсируемые» должны были бороться против революции и спасать шкуру своих «спонсоров» ради сохранения status quo. Историки, возможно, увидят в этом неестественном сочетании одну из наиболее неэтичных ситуаций в истории: те, кого считали носителями научной истины, на самом деле занимались целенаправленным сокрытием этой самой истины.

Ученые, занимающиеся изучением проблем Среднего Востока, обладали огромным влиянием на своих коллег с ведущих кафедр политологии, международных отношений и других общественных наук, истории и литературы. К этим «экспертам» по региону обращались за советами относительно внешней политики США. Меня тоже как профессора по вопросам Среднего Востока неоднократно спрашивали, что я думаю о позиции правительства относительно регионального кризиса. Разумеется, мое мнение отражало точку зрения меньшинства, в то время как подавляющее большинство из тех, кто работал в этой же области, занимали апологетическую позицию.

После 11 сентября внезапно открылось большое «окно»: ученые в области общественных наук ринулись выяснять экспертное мнение своих коллег-специалистов по Среднему Востоку об «Аль-Каиде», «Талибане» и сути джихадистской доктрины. Арабистско-джихадофильскому лобби в нашей системе образования пришлось как минимум два года вести тяжелую войну. Апологетам из научных кругов было очень трудно выплывать против мощного течения американского гнева в отношении террористов. Не так-то просто оказалось обвинять США в нападениях и угрозах Бен Ладена, хотя некоторые радикально настроенные профессора заняли экстремистскую позицию, желая Америке еще худшего после всех кровавых преступлений «Аль-Каиды». Наиболее вопиющие и известные примеры – профессор Николас де Женова, в 2003 г. пожелавший американцам «миллион Могадишо», и профессор Уорд Черчилль, в 2001 г. сравнивший «жертв в башнях-близнецах с нацистами». Но они были далеко не единственными⁶. Чтобы укрепить свои прежние позиции, апологеты ухватились за войну в Ираке, которую «в одностороннем порядке» начали США. «Левые» марксисты и так называемые антивоенные крайние левые (троцкисты, маоисты, анархисты и им подобные) выступали против любой войны, развязанной из патриотических целей или ради национальной безопасности. Единственные военные столкновения, которые они обычно одобряли, были те, которые осуществлялись ради защиты, экспансии «марксистских революций» или, если такое возможно, против «капиталистических» держав. В университетах возникли искусно выстроенные коалиции джихадофилов, апологетов нефтяных держав и левых экстремистов. Этот блок, основа антивоенного движения, заявлял, что интервенция США в Ирак была неправомерной, незаконной и шла вразрез с интересами иракцев, арабов и народов мусульманского мира. С помощью Аl Jazeera и десятков сайтов, дублировавших аргументы Аl Jazeera, антивоенная оппозиция утверждала, что администрация Буша развязала «неоколониальную войну» за нефть и власть.

Как я заявлял ранее, у администрации не было реальных планов создания альянса с диссидентами, демократами и гражданскими силами ни в Ираке, ни в регионе в целом, по крайней мере до конца 2004 г., когда Белый дом решил всерьез заняться этим вопросом. Итак, пока у правительства Соединенных Штатов не было союзников в идеологической войне против антивоенного лагеря, состоящего из исламистов, нефтяных режимов и левых экстремистов, у западных здравомыслящих либералов складывалось впечатление, что для интервенции в Ирак действительно не было никаких оснований. Администрация США проигрывала информационную войну из-за отсутствия как поддержки извне, так и желания нанести ответный удар по джихадистам и авторитаристам.

В течение первых трех лет идеологической конфронтации, которую я называю «третьей идеологической войной»⁷, начавшейся после 11 сентября, я был свидетелем того, как доктрина «глобальной демократической революции» получала поддержку миллионов аутсайдеров региона, но американская администрация не вступала с ними в контакт. В то же время я наблюдал, как противоположный лагерь проводил контратаки и постепенно выигрывал схватку. Короче, наиболее твердолобые апологеты из числа ученых-специалистов по Среднему Востоку в союзе с антивоенно настроенными левыми смогли мобилизовать широкое либеральное большинство общественно-научной профессуры против целей, продекларированных президентом США. Администрация очень быстро проиграла войну в научных кругах, но продолжала сражения на других территориях, опаздывая и не получая поддержки со стороны чиновников.

Западные СМИ

В то время как американская бюрократия увиливала от выполнения программы администрации по продвижению демократической революции, большинство в научных кругах выступало против нее, частный сектор, похоже, лучше понимал, что защищает Белый дом. Порой даже лучше, чем сам Белый дом и американское правительство. Именно материалы, публиковавшиеся в неоконсервативных СМИ, таких как Washington Times, Wall Street Journal, Weekly Standard, National Review, Human Events, а также набиравший силу телеканал Fox News, раздували «ветер перемен». На кону стояла победа в идеологической войне дома, в странах либеральной демократии, о чем неоднократно говорил премьер-министр Великобритании Тони Блэр⁸.

Как аналитик в области борьбы с террором на канале NBC, а затем – на Fox News, я своими глазами наблюдал идеологическую войну в эфире и на страницах прессы, пока наши войска сражались с талибами в Афганистане и с джихадистами в Ираке. Поначалу я полагал, что большинство СМИ, за исключением джихадофильских веб-сайтов, должны были бы выступить в поддержку как минимум двух целей этой войны: поражения джихадистов где бы они ни были и освобождения угнетенных народов региона. Это был минимум, которого можно было ожидать от СМИ, ведь он зеркально отражал широкие цели Второй мировой войны: нанесение поражения фашистам и освобождение порабощенных народов.

Но я понял, что среди интеллектуальных элит и средств массовой информации Запада не существует консенсуса относительно этих основных целей. Премьер-министр Испании Хосе Мария Аснар говорил мне, что идеологическая война в странах либеральной демократии – лишь предварительный этап, который определит победителя в мировой идеологической войне. Аснар, ведущая фигура движения за всемирное распространение демократии, другие европейские лидеры, испытавшие на себе диктатуру социалистических режимов, в частности президент Чехии Вацлав Гавел, говорили мне, что СМИ левого толка более озабочены смещением правоцентристских правительств, чем расширением поддержки либералов на Среднем Востоке. Испанский лидер был точен в своем описании реалий идеологической войны. В известном смысле это была «домашняя» конфронтация на Западе между теми, кто хотел помочь угнетенному арабскому миру, и теми, кто не хотел этого делать.

До 11 сентября подавляющее большинство мировых СМИ, в том числе западноевропейских, североамериканских и австралийских, редко освещали тему преследований со стороны исламистских режимов или правительств арабских националистов. Мне казалось, что после того как террористы-джихадисты обнародовали свои планы, то есть с 2001 г., ведущие средства массовой информации должны были бы мобилизоваться для противостояния чуме, поразившей международное сообщество. Я полагал, что либеральные СМИ как минимум выступят на защиту беззащитных в регионе. Естественно, такой профессиональный корпус опытных журналистов, продюсеров и ведущих мог максимально широко осветить тему нарушений прав человека. К сожалению, некогда самое мощное оружие либеральной демократии – свободная пресса – не преуспело в исполнении своей профессиональной задачи: рассказать людям правду. Пресса не смогла выступить в защиту угнетенных, игнорировала трагедии, которые выпали на долю целых сообществ. Не информирование или, хуже того, плохое информирование, равносильно лжи.

С самого начала ведущие СМИ поразительным образом игнорировали доктрину джихадистской угрозы и призывы о помощи, доносившиеся с просторов Ближнего и Среднего Востока. Большинство сообщений касалось ошибок, неудач и трудностей, с которыми приходилось сталкиваться американским и коалиционным силам, действовавшим в Афганистане и Ираке. СМИ и Голливуд даже спустя шестьдесят лет продолжают поднимать тему нацизма, но так называемая либеральная пресса не обратила внимания на современных агрессоров и борьбу угнетенных ими народных масс. Широко известные издания, такие как New York Times, Washington Post, Newsweek, Los Angeles Times, Boston Herald и многие другие, равно как и общественные СМИ, например, PBS и NPR, демонстрируют яростную оппозицию стремлению США к установлению демократии на Ближнем и Среднем Востоке. Рассматривая как под микроскопом потенциально ошибочные шаги администрации США, огромное количество ведущих СМИ игнорируют массовые нарушения прав миллионов людей. Не только американские, но и европейские, канадские, австралийские ведущие издания служат своеобразным щитом для режимов ближневосточного региона, направляя свой огонь на собственные правительства. В идеологической войне нефтяные державы и авторитарные силы сумели использовать западные СМИ в своих интересах.

В то время как администрация Буша призывала к демократической революции на Среднем Востоке, делала публичные заявления примерно раз в три месяца, ведущие радиостанции NPR на протяжении нескольких лет войны с террором проклинали эту политику круглосуточно и без выходных. Никогда в истории правительство, ратующее за свободу для других, не подвергалось такому ниспровержению со стороны собственных общественных средств массовой информации, как администрация Буша со стороны NPR и PBS.

Слушая программы по общественному радио, телевидению и сравнивая их с политикой, декларируемой правительством, я сознавал, что Белый дом и его советники по информации, равно как и структуры конгресса, в задачу которых входит наблюдение за общественными СМИ, либо не обращали внимания, либо не понимали, что происходит. Их граждан оболванивали или, по крайней мере, кошмарно дезинформировали, в то время как лидеры страны призывали к поддержке своих усилий по борьбе с врагом. Можно было наслаждаться программами NPR, целыми часами обсуждающими «желтых цыплят в Алабаме», но не услышать ни одного комментария, анализирующего джихадистскую угрозу, нависшую над горизонтом. PBS выпускала в эфир апологетические материалы про баасистских и хомейнистских диктаторов, но не подпускала к микрофону людей, которые могли бы поговорить о продемократических переворотах на Среднем Востоке. Американской публике и другим демократическим обществам систематически отказывали в праве получения информации о преследованиях и борьбе в арабском и мусульманском мире.

Таким образом, совершенно неудивительно, что через десять лет западное общество заставили поверить в то, что все народы региона испытывают одинаковые чувства и чаяния, как один разделяют ненависть к Америке и Западу и не успокоятся до тех пор, пока Палестина не вытеснит «узурпатора» – Израиль. Ведущие СМИ вещали, показывали и печатали свои истории, из которых следовало, что население региона вполне удовлетворено своей судьбой, и их единственной «проблемой» являются действия США. В известном смысле западные СМИ выражали заботы и интересы диктаторских режимов и ложно представляли их как общественное мнение своих граждан.

К счастью, у американцев была возможность услышать и другие голоса, исходящие из альтернативного мира. Это – ток-шоу на радио и блогеры. Десятки радиожурналистов самостоятельно выходили в эфир, используя частные фонды и радиостудии для того, чтобы пролить свет на истинные проблемы Среднего Востока, поднимали темы терроризма, идеологической войны и антиджихадистской оппозиции в регионе.

В течение 1990-х гг. меня считанные разы приглашали для интервью на ток-шоу в США. После 11 сентября я получал десятки подобных приглашений. В отличие от жесткого неприятия проблемы демократизации на Среднем Востоке, которым отличалась радиостанция NPR, в «свободных» ток-шоу не существовало ограничений в освещении джихадистской угрозы и деспотии в регионе. NPR подавала публике «желтых цыплят», а десятки малых, но решительно настроенных радиостанций просвещали ту же самую публику по поводу глубоких конфликтов в арабском и мусульманском мире. В какой-то момент у меня возникла мысль о сходстве американского общественного радиовещания с советской пропагандистской машиной, которой в свое время бросило вызов диссидентское радиовещание. Однако потрясающее отличие заключалось в том, что правительство Соединенных Штатов само финансировало пропагандистское оружие, подрывавшее его действия и намерения, в то время как частные граждане оказывали помощь собственному правительству, занимаясь просвещением американского общества. Воистину сюрреалистичная картина хаоса.

Блогосфера

Помимо ток-шоу, у сторонников демократии на Среднем Востоке, бросавших вызов ведущим СМИ в освещении вопроса о деспотии на Среднем Востоке, существовал еще один канал распространения информации. Я говорю об армии блогеров. С распространением Интернета в 1990-е гг. блоги и новостные сайты заполонили киберпространство. Неконтролируемая «всемирная паутина» неожиданно открыла новые возможности перед электронными СМИ. Любопытно, но в первые годы развития Интернета, в середине 1990-х, этой возможностью очень быстро воспользовались джихадисты: сначала посредством массовых рассылок по электронной почте, а затем и благодаря возможности создания веб-страниц и сайтов. У их противников, особенно у тех, кто находился в регионе, доступа к сети почти не было. Несколько сайтов, принадлежащих диссидентам, перебравшимся на Запад, застенчиво появились только к концу десятилетия, но баланс «кибервласти» по-прежнему складывался в пользу джихадистов и их апологетов. Все изменили события 11 сентября. На ведущие позиции вышло множество веб-страниц и блогов, созданных противниками джихадистов и правозащитниками.

Блоги исламистов и апологетов тоже множились, но простое увеличение альтернативных блогов, посвященных преследованиям и реформам, изменило картину киберпространства. Онлайн – не только количество порталов и сайтов, что, конечно, важно, но и количество идей. Если появляется один диссидентский блог, пусть даже подвергающийся атакам с десяти апологетических страниц, диссидент выигрывает, потому что даже при соотношении блогов один к десяти на деле существует всего две идеи. Как и в реальной жизни, все, что требуется диссидентам – заявить о себе. Сколько у них появится последователей – об этом они будут думать позже. Сперва должна родиться новая идея; история со временем позаботится о том, чтобы она дошла до общественности. Именно так и происходит в продемократической блогосфере с начала XXI в. Этот феномен многие исследователи пока что не осознали.

Диссиденты и реформаторы со Среднего Востока разместили в Интернете значительное количество материалов о кошмарах, которые творят джихадисты и авторитарные режимы региона по отношению к своим народам. Эти материалы подхватывают западные блогеры, которых не удовлетворяет, как ведущие СМИ занимаются информированием общества. Что ни делается, все к лучшему. Пока хозяева прессы и аудиовизуальных средств массовой информации заискивали перед нефтяными державами, поток информации, поступающий из региона, лавиной нашел себе выход к международному сообществу по другому пути.

В течение нескольких лет, прошедших после 11 сентября, блогосфера стала главным источником информации о нарушении прав человека в регионе, вынуждая ведущие СМИ подхватывать истории по мере их появления в сети. Традиционная пресса утратила ведущие позиции и оказалась вынуждена плестись в хвосте. Блогосфера на всех языках стала новаторской территорией, на которой встречаются и взаимодействуют диссиденты и активисты освободительного движения. Именно здесь впервые появилась информация о геноциде в Судане – с фотографиями и комментариями. Здесь же появились ливанские протесты, которые привели к «кедровой» революции. Блогеры разоблачали пропагандистов джихада и отказ режимов признать наличие антиправительственных выступлений.

Подобно аналогичным общественным движениям, революция в блогосфере началась спорадически, но достаточно быстро превратилась в мощную, организованную и эффективную силу, выходящую на лидирующие позиции в продвижении идей демократии. Июньские демонстрации 2009 г. в Тегеране и других иранских городах против «украденных выборов» стали известны всему миру благодаря самому продвинутому и наиболее простому из всех киберинструментов – Twitter.

Для самовыражения блогерское сопротивление использует множество систем – от старейших до наисовременнейших; от интерактивных веб-сайтов и классических блогов до сайтов широчайшего доступа, таких как Youtube и Facebook. Разумеется, в неограниченной и неопределенной территории киберпространства возникают свои проблемы. Первый недостаток – это хаос, который может возникнуть после размещения диссидентских материалов, не всегда релевантных и серьезных. Другой недостаток – легкость, с которой режимы и апологеты могут дискредитировать диссидентов и поборников демократии.

Блогосфера – пространство, где произойдет последнее и решающее сражение идеологической войны. Региональные режимы и их западные союзники осознают это и наращивают усилия для серьезного наступления на «кибернетический Средний Восток».

Программы демократизации

Когда правительство желает проводить определенную политику, логично предположить, что оно использует для этого все имеющиеся в его распоряжении инструменты, преимущественно организации, которые уже финансируются и работают. Администрация Буша дала указание своим чиновникам активизировать усилия для продвижения демократии на Ближнем и Среднем Востоке. Со своими ресурсами правительство США могло организовать продвижение в глобальном масштабе и помочь миллионам людей в их борьбе за свободу.

В начале 2002 г. я убеждал своих единомышленников в Конгрессе США поработать с президентом над развертыванием широкой кампании общественной поддержки тех сегментов общества Среднего Востока, которые уже вовлечены в борьбу за демократию. Я говорил законодателям, что «вторжение» уже идет, все, что от нас требуется – начать взаимодействовать с борцами за демократию. Я говорил, что прежде чем завоевывать умы и сердца широких масс, нужно установить союз с теми, кто уже сделал выбор в пользу свободы и демократии. «Давайте установим связь с теми, кто десятилетия борется за свободу», – говорил я на многочисленных брифингах законодателям и лидерам неправительственных организаций. Моей идеей было установление стратегических связей с рядом передовых плацдармов в Ливане, Алжире, Сирии, Иране, Судане, Ираке, Египте, в странах Персидского залива и т. д. – в дополнение к мобилизации диссидентов, живущих в изгнании. Я выступал за создание ряда региональных центров для продвижения демократии, которые могли бы оказывать помощь и поддержку местным неправительственным организациям, диссидентам и группам борцов за права человека. Создание в США специальных групп по продвижению демократии – это идеологическая часть проекта, связь с активистами гражданских обществ – стратегическая. Нам нужно было воспринять опыт Восточной Европы и адаптировать его к реалиям Среднего Востока. И таким образом реализовать программу демократизации.

На самом деле, если бы администрация Буша организовала настоящий «военный кабинет» или иной центр, сотрудники которого осознавали бы всю сложность проблем, стратегический процесс мог бы пойти совершенно иначе. Активизация же уже существующих демократических программ, к сожалению, провалилась, информационная и идеологическая войны в первые годы конфронтации оказались практически проигранными. При этом сеть демократически ориентированных организаций, финансируемых правительством, была гигантской. Огромные организации с бюджетом в сотни миллионов долларов – от различных агентств в Государственном департаменте, продвигающих идеи демократии и прав человека, до кабинетов в Пентагоне и других ведомствах, фонда «Национальный вклад в демократию», «Национального демократического института международных отношений» (NDI), «Международного республиканского института» (IRI) – все занимались «продвижением демократии в глобальном масштабе». К этой группе можно добавить гигантские неправительственные организации, такие как «Институт мира», «Фонд Гуггенхайма», «Фонд Карнеги за международный мир», получающие огромное финансирование из общественных источников или частных пожертвований. Организационная и финансовая мощь для установления контактов с гражданскими обществами Большого Среднего Востока могла быть ошеломительной.

Существует огромное количество обеспечиваемых администрацией или одобренных конгрессом грантов, которыми пользуются университеты, неправительственные организации, ассоциации, общественные библиотеки и исследовательские центры, которые, по идее, тоже должны принимать участие в программе продвижения демократии. Я бы еще добавил огромные ресурсы, доступные благодаря «Агентству международного развития США» (USAID) и множеству его социально-ориентированных программ, поскольку гуманитарная помощь тоже является инструментом продвижения демократических ценностей. Кто-то может сказать, что это может быть наилучшим средством для налаживания взаимодействия со слабыми и нуждающимися народами, оказания им культурной и интеллектуальной поддержки. Кроме того, есть еще и европейские партнеры в национальных парламентах, Евросоюзе и Европарламенте. Запад аккумулировал серьезные средства для контактов и взаимодействия с аутсайдерами.

Но почему же на этот раз такое взаимодействие не возникло? Рациональное объяснение, которое я давал в предыдущих книгах, заключается в том, что в 1990-е гг. отсутствовала политическая воля для использования западных ресурсов по оказанию помощи угнетенным народам региона. Не было ясного представления о том, что демократизация – это стратегический ответ на подъем джихадизма и порождаемого им насилия. В президентских выступлениях после событий 11 сентября, в дискурсе администрации и конгресса, запуском программ продвижения демократии было продемонстрировано, что отныне такая стратегия появилась. Почему же события не стали развиваться в этом направлении? Усилия правительства США по продвижению демократии (не считая организации всенародных выборов в оккупированных Афганистане и Ираке) не вызвали массового демократического отклика на Среднем Востоке. Или, по крайней мере, граждане западных стран этого не увидели, не услышали, не ощутили. На своих брифингах с представителями законодательной и исполнительной власти в Америке и Европе я неоднократно утверждал, что политика Запада провалилась. Но усилия по освобождению Ближнего и Среднего Востока провалились не сами по себе. Они были обречены на провал самой сущностью западных общественных организаций.

Одними из основных структур, ставшими причиной этого провала – по невежеству или по политическому умыслу – явились организации, существующае за счет налогоплательщиков и призванные продвигать демократию в арабском и мусульманском мире. Воистину, это горькое, но важнейшее открытие. Группа агентств и учреждений – связанных с правительством или нет, национальных или международных, созданных до или после 11 сентября – скомпрометировали себя в этой конкретной миссии. Так называемые демократические программы США и Европы разочаровали ответственных лиц и общество тем, что их проводники отказались устанавливать контакты с реальными диссидентами, не сумели поддержать нужные неправительственные организации и заискивали перед режимами. Возможно, это слишком сильное обобщение: сотни сотрудников и официальных лиц из агентств, задействованных в программах, делали все ради развития демократии и соблюдения прав человека, но суть заключается в том, что принимающая решения элита блокировала все их усилия. Она сопротивлялись идее идеологической конфронтации с джихадистами и тоталитаристами, предпочитала действовать в рамках status quo, что означало: ничего не предпринимать, спокойно расходовать бюджеты и выжидать.

Разумеется, за теми, кто принимает решения, стоят советники и эксперты, имеющие огромное влияние. Таким образом, в то время как президент, высшие чиновники администрации и лидеры конгресса (зачастую из обеих партий) решали поддерживать демократические силы, эксперты и чиновники блокировали эту политику, ослабляли ее и постепенно загубили совсем. Многие мои коллеги из научных кругов и неправительственных организаций, оказывающие консультации правительствам по вопросам демократии, в том числе и представители диссидентских и реформаторских организаций, которые стремились получить необходимую поддержку, рассказывали, что их опыт общения с чиновниками, ответственными за «продвижение демократии», оказался неудачным.

Реформаторов Аравийского полуострова, Египта, Ливии, Саудовской Аравии, организаторов и участников «кедровой» революции в Ливане, сирийских диссидентов, гражданские группы Ирака, демократические группы Ирана – всех их подвели Соединенные Штаты. Благодаря агентствам и учреждениям, перед которыми стояла задача «развивать демократию». По словам Манды Занд Эрвин, лидера Союза иранских женщин, конгресс США проголосовал за выделение миллионов долларов на поддержку демократической активности женщин, но все деньги были потрачены университетами на «изучение проблем женщин в Иране». Том Харб, глава ливанской неправительственной организации «Всемирный совет «кедровой» революции», говорил, что «демократические лидеры в Государственном департаменте» несколько раз обещали ему «использовать фонды, предназначенные для ливанской демократии на поддержку активистов гражданского общества в их борьбе с «Хезболлой», но ни разу не сдержали свое обещание и в течение трех лет обманывали неправительственные организации Ливана». Закаленный в борьбе сириец Нухад Гадри, издатель и писатель, высланный в Бейрут, говорил мне, что его «неоднократно заслушивали официальные лица из Госдепартамента, Агентства международного развития США, Пентагона и прочих учреждений, финансируемых США и занимающихся продвижением демократии. У них не было планов устанавливать партнерские отношения с сирийским или каким-либо иным арабским движением гражданского сопротивления».

Я интересовался, куда уходят все «ассигнования на демократизацию». Если почитать доклады получателей грантов и чиновников, которые их распределяют, можно подумать, что усилия США и Запада творили чудеса. Однако никаких стратегических достижений не зафиксировано. Я не поднимаю вопрос о коррупции или о том, «кому это выгодно». Вопрос заключается в реализации выбранной политики. В конечном счете мы потратили сотни миллионов, если не миллиарды долларов на продвижение демократии, но не добились результатов. Смешно, но исследование, преимущественно финансируемое этими грантами, пришло к потрясающему выводу: США не преуспели в продвижении демократии. Следовательно, США не следует этим заниматься!

Эксперты, вводившие в заблуждение правительство, и чиновники, не осуществлявшие того, чего хотели идеологи этой политики и большинство граждан, на самом деле представляли собой сплоченную группу, которая подавила желание Америки способствовать изменениям на Ближнем и Среднем Востоке.

В это время на Западе и в США возникло несколько организаций, финансируемых из частных источников, выступающих за прямой контакт с диссидентами из арабского и мусульманского мира. Среди них – «Фонд защиты демократии» в Вашингтоне и его дочерняя организация в Брюсселе – «Европейский фонд демократии». Более старые частные организации, которые принимали участие в идеологической войне еще во времена существования СССР, тоже проявили интерес к поддержке демократии в регионе. Это Freedom House, «Институт Хадсона», «Американский институт предпринимательства» и Фонд «Наследие». Большинство этих неправительственных организаций принадлежит к консервативной части американского политического спектра, в то время как большинство прогрессивных учреждений, которым следовало бы быть в первых рядах защитников прав человека во всем мире, демонстрируют критическое и скептическое отношение к вопросу «освобождения гражданских обществ» в регионе.

С 2002 г. по всей Америке и Европе прокатилась волна относительно мелких частных инициатив, нацеленных на привлечение внимания к демократической битве в регионе. Пока гигантские правительственные организации США, осыпанные ошеломительным количеством денег, фактически саботировали кампанию за реальную демократизацию, группы добровольцев нащупывали контакты с диссидентами и реформаторами в регионе. Официальные демократические программы подвели и свое правительство, и демократические силы на Ближнем и Среднем Востоке, но «малая индустрия» освободительного движения вышла вперед, пытаясь спасти ситуацию.

Стратегическое взаимодействие

Одновременно с активизацией деятельности организаций, занимающихся продвижением демократии, администрация Буша не без труда пыталась наладить так называемое стратегическое взаимодействие. Так именовалась основная политическая задача – идеологическая война, главной целью которой было завоевание поддержки населения Среднего Востока. Идея борьбы за умы и сердца арабов и мусульман поселилась в кабинетах правительства сразу же после атак 11 сентября 2001 г., когда Усама бен Ладен в видеообращении обнародовал свою радикальную идеологию, заявив при этом, что в своей борьбе руководствуется исключительно идеями ислама. Вслед за направленными против Соединенных Штатов и «неверных» в целом декларациями «Аль-Каиды» канал Аl Jazeera выпустил в эфир дискуссии экспертов и отдельные комментарии, наполненные такой антиамериканской риторикой, какой западная публика еще никогда не слышала. Подстрекательства стали раздаваться еще чаще после вторжения в Ирак, а акты насилия, включая похищения людей, массовые убийства и нападения на гражданских лиц сигнализировали о растущей ненависти к Америке и ее западным партнерам.

Однако тема так называемой войны с террором была не способна повернуть умы и сердца арабов и мусульман от антиамериканизма к проамериканизму. Смысл ее, скорее, заключался в том, чтобы проинформировать Запад: джихадизм существует и должен рассматриваться как идеология, а не религия. Идеологическая война была обращена к активистам демократического движения в регионе, для поддержания их, чтобы они могли заниматься просвещением своих народов в плане ценностей плюрализма и прав человека.

Стратегия, которую я отстаивал, заключалась в поиске союзников и поддержке их стремления в проведении реформ, невзирая на их непосредственное отношение к США, в то время как стратегия администрации заключалась в поиске способов успокоить гнев и «убедить» население региона, что США не желают им зла. В первые годы после событий 11 сентября, особенно начиная с 2004 г., на брифингах в конгрессе и встречах с официальными лицами США я настойчиво повторял, что Вашингтон не должен занимать оборонительную позицию, к чему призывали многие советники. Мы должны вести наступление в борьбе за демократию, потому что угнетенные народы региона ведут за нее борьбу, сотни тысяч граждан уже убиты в Алжире, брошены в тюрьмы в Ливане и Сирии, подвергаются пыткам в Иране и стали жертвами кровавой бойни в Судане.

В беседах с представителями различных СМИ, в том числе и Аl Jazeera, в течение 2004–2005 гг. я говорил моим интервьюерам, что в арабских и средневосточных тюрьмах – от Атлантики до Индийского океана сидит миллион политических заключенных – это равно всему населению сектора Газа. Нужна ли нам пиар-кампания, чтобы убедить угнетенных, что мы протягиваем им руку помощи? Они нас поймут и без нее; разумеется, они ждут такой помощи. И ждут уже слишком долго. Я никогда не слышал убедительных контраргументов по этому поводу на Аl Jazeera, поскольку таковых не существовало. Вполне понятно, что приглашений от СМИ стало меньше. Что непонятно, так это «летаргический сон» тех, кто в правительствах США и европейских стран по долгу службы обязан был вести идеологическую войну. У меня были многочисленные встречи с разумными, стратегически мыслящими людьми из Белого дома (такими, как Эллиот Абрамс, помощник советника по национальной безопасности, и Хуан Зарате, заместитель главы Совета национальной безопасности по борьбе с терроризмом). У нас было полное взаимопонимание по этим вопросам. Но большинство чиновников в то же самое время выбрали иное направление: прочь от диссидентов и местных демократических сил.

На встречах в Совете национальной безопасности в период с 2005 по 2007 г. я поражался тому, что высший эшелон администрации не имел ясного представления о собственной стратегии. Среди участников этих встреч, в том числе и приглашенных экспертов, встречались советники, которые настаивали на том, что правительство США должно вступить в переговоры с исламистами и авторитарными режимами, чтобы постараться изменить их мировоззрение! Другие эксперты настаивали, что президент не должен заниматься продвижением демократии, а США вместо этого следует вести речь о гуманитарной помощи.

На одной из таких встреч один представитель ученого сообщества наивно резюмировал суть кризиса: «Все, что от нас требуется – направить помощь населению, как мы успешно это сделали после цунами. Это изменит образ Америки в глазах мусульманского мира». Я был поражен такой наивностью. Этот эксперт утверждал, что благодаря одной (или преимущественно одной) иностранной помощи Вашингтон способен выиграть идеологическую войну. Очевидно, он не изучал опыт гуманитарной операции США в Индонезии в 2005 г. и то, как пропагандистская машина джихадистов буквально в считанные дни сумела там все поставить с ног на голову. Пока американские вертолеты спасали оказавшихся в беде индонезийцев, салафитское духовенство утверждало, что «неверные своей помощью вызвали цунами и оказали давление на мусульман». Салафиты использовали СМИ и киберпространство, чтобы разнести свою мысль как можно шире.

На этой встрече в Белом доме я старался доказать, что важны не только действия. Важно и то, как вы преподносите свои идеи, как ваши союзники интерпретируют их. Любопытно, но большинство экспертов, советовавших администрации Буша не вступать в контакт с демократами региона, в 2009 г. быстро присоединились к администрации Обамы и стали советовать президенту установить контакт с исламистскими режимами. Инстинкт меня не подвел: на всех уровнях администрация Буша была переполнена «экспертами», которые фактически занимались подрывом политического курса президента.

В 2004 г. на встречу, организованную «Агентством международного развития» (USAID), были приглашены представители мусульманско-американских, арабо-американских, средневосточных американских неправительственных организаций и интеллектуалы. Целью встречи была выработка стратегии по улучшению имиджа США в арабском и мусульманском мире. Я с удивлением обнаружил среди ее участников людей, которые ранее появлялись на канале Аl Jazeera с проклятиями в адрес американской политики. Я не представляю, чем думал человек, ответственный за «стратегические взаимоотношения» в ведающем Средним Востоком подразделении программы «Инициатива ближневосточного партнерства». Чтобы успешно поддерживать демократическую кампанию, необходимо привлекать людей, которые в это верят и хотят, чтобы она успешно развивалась. Многие из гостей представляли демократические движения сопротивления на Среднем Востоке, но часть из них были либо агентами арабских режимов, либо апологетами нефтяных интересов. Стало ясно, что предстоит непростая борьба. Солдаты США и стран-союзников жертвовали жизнями на Среднем Востоке, население этих стран страдало и надеялось, что помощь уже близка, а американское чиновничество открыло свой «фронт», яростно сопротивляясь усилиям администрации по продвижению идей демократии. Я видел свидетельства такого сопротивления почти на каждой встрече, как в вашингтонских политических кругах, так и за их пределами.

Сражения в «Агентстве международного развития» были особо ожесточенными, поскольку именно там решалось, как будут потрачены сотни миллионов по всему региону. Разумно направленный, этот поток помощи мог бы наполнить энергией вены народного сопротивления и позволить гражданским обществам взвалить всю борьбу на свои плечи. Но механизмом американской помощи управлял «другой лагерь». В него входили чиновники, не желающие действовать согласно представлением высшего политического руководства, эксперты, которые подтасовывали факты, местные политические активисты, которые не позволяли достучаться до нужных региональных организаций. Когда помощь, в конце концов, оказывалась распределенной, во многих случаях ее получателями становились неправительственные организации, сформированные апологетами или контролируемые исламистами (салафитами или хомейнистами). Нельзя было и надеяться, что американская финансовая помощь обеспечит в регионе изменение в отношении к политике США. Этот путь был закрыт.

Дело было не в том, как многие думали, что администрация США не осознавала важности «стратегического взаимодействия» с арабским и мусульманским миром. По моему опыту наблюдений за действиями чиновников и процессом принятия решений скорее следует говорить о том, что политики-апологеты похитили или, по крайней мере, парализовали инструменты осуществления этих социально-ориентированных программ.

Одним из центральных органов по реализации программ помощи был Отдел стратегического взаимодействия и планирования при Государственном департаменте. В официальной справке сказано, что отдел «обеспечивает кратко– и долгосрочное стратегическое планирование, поддерживая усилия Госсекретаря в донесении вопросов внешней политики до американского народа. Отдел разрабатывает стратегию продвижения приоритетных направлений политики администрации, формулирует эффективные послания, разъясняющие политику США по новым и продолжающимся направлениям, и развивает взаимодействие с американским народом. Отдел координирует свои действия с управлениями через Государственный департамент, Белый дом и другие агентства, имеющие отношение к внешней политике, и сотрудничает со структурами общественной дипломатии Государственного департамента по координации стратегического планирования для внутренней и международной аудитории». Этот отдел возглавляет важная фигура – заместитель министра по общественной дипломатии и общественно-политическим вопросам. Он «осуществляет программу помощи американской общественной дипломатии, в которую входят взаимодействие с международной аудиторией, организация культурных программ, научные гранты, программы обмена в области образования и международные гостевые программы, а также усилия правительства США в противодействии идеологической поддержке терроризма. Заместитель министра контролирует работу Бюро по образованию и культуре, программы общественных отношений и международные информационные программы, принимает участие в развитии внешней политики»⁹. Короче, это эквивалент «царя идеологической войны», человека, отвечающего в «военном кабинете» за борьбу с идеологией и политической стратегией джихадизма во всем мире.

Можно предположить, что человек на такой должности и его команда способны дать отпор всей сети организаций, задействованных в антидемократическом движении в регионе. На самом деле этот «военный кабинет» стратегических коммуникаций по своей эффективности оказался не более чем кабинетом по связям с общественностью.

Вопрос не в квалификации ответственных лиц, которых всегда выбирают из числа профессионалов, добившихся наивысших достижений в своей деятельности, а, скорее, в избранной политике и экспертах. Например, после вторжения в Ирак главная персона американского стратегического взаимодействия, легенда американской рекламной индустрии Шарлотта Бирс распространила по всему Среднему Востоку серию видеоклипов под названием «Жизнь мусульман в Америке»¹⁰. Я неоднократно подвергал резкой критике эту стратегию, сомневаясь в том, что эти DVD хоть как-то связаны с конфронтацией с джихадистами. Более того, я сомневался в логическом обосновании выпуска материалов, в которых президент призывал к демократизации в регионе. Мусульмане в Соединенных Штатах живут хорошо. Но вопрос не в них, а в тех, кто испытывает угнетения в большинстве стран арабского и мусульманского мира.

Затем случился главный, на мой взгляд, просчет в американской политике стратегической помощи после 11 сентября. Его совершила команда, работавшая под началом заместителя министра Карен Хьюз, которая руководила этой деятельностью с 2005 по 2007 г. Хьюз, близкая приятельница президента Буша, была политически прозорлива, но, к сожалению, не преуспела в подборе правильной команды советников. При ее содействии финансирование общественной дипломатии увеличилось с 616 млн долларов в 2004 г. до 845 млн долларов в 2008 г. Потрясающие воображение суммы были израсходованы на создание пиаровских материалов и поездки по странам региона для встреч с официальными лицами и общественными группами. И главным достижением стала «отмена сокращения количества виз, выдаваемых иностранцам для обучения в США»¹¹.

Наблюдая за схваткой между пропагандистской машиной джихадистов и спорадическими усилиями США в области общественных отношений, я почувствовал, что американские чиновники вообще ведут какую-то другую войну. Когда сообщения о провалах в противостоянии доктрине джихадизма стали совсем тревожными, мы с коллегами с удивлением узнали, что советы Хьюз и Государственному департаменту давал профессор Джорджтаунского университета Джон Эспозито и его коллеги, которые на самом деле были ярыми противниками стратегических целей администрации в регионе. Профессор Эспозито, уважаемый своими коллегами специалист по Среднему Востоку, руководил существующим на саудовские деньги центром Мусульманско-христианского взаимопонимания и слыл последовательным поборником установления контактов с ваххабитами и другими режимами региона. Разумеется, Хьюз никто не советовал устанавливать контакты с региональными демократами; вместо этого ей предлагали общаться с угнетателями-авторитаристами. Через два года Хьюз оставила свой пост, причем сделала это в самый острый момент разгула джихадистской пропаганды по всему миру.

Пусть гражданские направления кампании стратегического взаимодействия оказались скомпрометированы своими собственными советниками, но можно было предположить, что структуры министерства обороны были свободны от недоброкачественной экспертизы. На самом деле это не так. Поразительно, но когда военное руководство рассчитывало на помощь экспертов в установлении контактов с гражданскими обществами в зонах боевых действий и на международной арене в целом, вместо помощи оно получало только новые проблемы. Медленно, но верно большинство постов, связанных с ведением идеологической войны, оказалось под контролем апологетов, а в некоторых случаях и исламистов. Даже когда рядовой состав крайне нуждался в налаживании контактов с умеренными и антитеррористическими элементами в странах, где велись боевые действия, аппарат стратегических коммуникаций был не в состоянии разработать для них эффективные предложения¹².

Коалиция нефтедобывающих режимов, авторитарных правящих элит арабского и мусульманского мира, исламистских движений, несмотря на собственные внутренние противоречия и конфликты, стремилась к тому, чтобы военные структуры стран Запада, и министерство обороны США в особенности, не могли объединить свои усилия в деле продвижения демократической революции на Ближнем и Среднем Востоке. Пентагон, даже при администрации Буша, никогда не планировал поддерживать демократические революции, восстания или политические реформы в регионе с помощью американской военной силы. Это было прерогативой Государственного департамента и Белого дома. Насколько нам известно, американская политика не была направлена на подстрекательство к восстаниям. Американцы готовы были поддерживать демократические движения, но их нескоординированные кампании быстро гасились апологетическим и исламистским лобби. В Министерстве обороны практически не рассматривались планы и стратегии по подавлению психологических атак «Аль-Каиды», а к идее контрпропаганды относились попросту несерьезно.

Реальность, как я мог видеть своими глазами, заключалась в том, что ни у высшего военного командования, ни у командиров боевых подразделений не было ясности относительно целей так называемого стратегического взаимодействия. Надо ли было бороться с радикальными идеологиями, в данном случае, разумеется, с джихадизмом?

Или следовало устанавливать контакты с диссидентами, которые, в свою очередь, будут бороться с экстремизмом? А может, просто сдерживать деятельность террористов, изыскивая, например, способы останавливать террористов-смертников? Бог знает, сколько было потрачено денег на конференции, исследования, гранты и консультации от имени подрядчиков министерства обороны, чтобы выяснить это. А на скольких подобных конференциях я побывал в 2002–2009 гг.!

Выступая с консультациями и лекциями в различных структурах ведомств, ведающих вопросами обороны и национальной безопасности, я сталкивался с десятками поразительных случаев. Например, в течение нескольких лет я принимал участие в семинарах, проводимых Объединенным центральным командованием (СENTCOM). Тогда я обратил внимание, что некоторые иностранные военные на самом деле фактически защищали джихадизм и отвергали призывы к демократическим изменениям в странах, которые они представляли. Любопытно, что их приглашали принимать участие в американских встречах, чтобы решить, как следует противостоять джихадистам в регионе. Разумеется, многие военные из Пакистана, Саудовской Аравии, Египта, стран Персидского залива, которые не были ни либералами, ни реформаторами, категорически не советовали оказывать поддержку гражданским обществам региона, выступающим против авторитаризма. Даже если они сами не были радикалами, легко предположить, что за ними пристально следили работники спецслужб их собственных режимов. Ливанские офицеры не могли и слова сказать о том, как противостоять идеологии «Хезболлы». Я слышал выступления военных лидеров из Пакистана, отстаивавших джихадизм в Тампе[8] в то самое время, когда их солдаты сражались с «Талибаном» в Вазиристане. Наблюдал за офицерами из Саудовской Аравии и Египта, выступавшими против демократии, в то время как правительства их собственных стран вели войну против джихадистского террора.

Эта сюрреалистическая картина получила свое логичное завершение, когда меня пригласили принять участие в семинаре, организованном министерством обороны в Техасе, задачей которого было исследование джихадистской пропаганды на Среднем Востоке, направленной против США. Туда же были приглашены руководство Аl Jazeera и представители других СМИ, симпатизирующих джихадистам. Похоже, военные послушали своих экспертов, посоветовавших «установить контакт» с силами, имеющими влияние на население региона. В итоге получилось, что Аl Jazeera «помогала» американским военным придумывать, как противостоять джихадизму, одновременно выпуская в эфир программы, основанные на самой радикальной исламистской идеологии, проклинавшие активистов движения за права человека в регионе.

Надо честно сказать: подавляющее большинство сотрудников министерства обороны, занимающихся планированием стратегического взаимодействия, – умные, образованные, целеустремленные люди, понимающие роль гражданского общества в сопротивлении радикализму. Все, с кем я встречался и работал, были глубоко заинтересованы в победе. Их проблемой были советники, с которыми приходилось иметь дело. По моим оценкам, более 90 % экспертов, работающих по контрактам, перед которыми поставили задачу одержать победу в этой войне идей, категорически противились распространению демократии. Армию, советники которой не желают победы, очень легко сокрушить.

В 2005 г. меня пригласили в Вашингтон на конференцию, посвященную изучению проблемы террористов-смертников, организованную командующим CENTCOM генералом Джоном Абизаидом. Около ста лучших экспертов приняли участие в мероприятии, посвященном жизненно важному вопросу. Абизаида интересовала в первую очередь идеологическая платформа, на которой зиждется Istishaad (джихадистское мученичество). Из короткой беседы перед началом конференции я понял, насколько большое значение имеет идеологическая война с точки зрения долгосрочной конфронтации в регионе – в том числе и военной. Я предвкушал серьезную дискуссию на тему развития демократических сил в гражданских обществах в тех регионах, в которых проживают террористы-смертники.

Вместо этого я с удивлением обнаружил, что большинство ученых и консультантов на конференции обсуждают совершенно оторванные от жизни теории о психологии террористов-смертников. Истеблишмент вашингтонских консультантов, зачастую щедро финансируемый правительством, заранее исключил из обсуждения любое начинание в области поддержки демократии как средства защиты от террористов, даже из соображений национальной безопасности. Режимы региона глубоко проникли в «индустрию» по производству идей для американского руководства. Военные стратеги всегда удивлялись, когда им говорили, что диссиденты региона готовы действовать и продвигать в массы идеи плюрализма и прав человека. «Это не то, что мы слышали от эксперта такого-то и профессора такого-то», – так звучал наиболее распространенный ответ.

В конце 2008 г. официальные лица из Пентагона попросили меня организовать панельное заседание в Национальном университете обороны, в котором должны были принять участие мусульмане-диссиденты. Среди участников встречи были бывший исламист Тауфик Хамид, в настоящее время эксперт по вопросам реформирования ислама, проживающий в Вашингтоне, и Омран Салман, руководитель «Арабских реформаторов» – группы авторов, публикующихся в Интернете. Участники, представители различных военных ведомств, имеющих отношение к стратегическому взаимодействию, с трудом смогли поверить, что мусульманские интеллектуалы – противники джихадистов не только существуют, но и дают им серьезную информацию. Когда из аудитории был задан вопрос, почему американские военные и более широкая национальная аудитория никогда не слышали ничего подобного, ответ не заставил себя ждать: «Вы никогда нас не слышали, потому что никогда не приглашали».

В этом и заключается суть дела. Приходилось вести чуть ли не свою войну, убеждая ответственных лиц в Америке и на Западе, что битва за демократию возможна, но только при условии установления контактов с демократами региона. Другой лагерь понял это гораздо раньше. Они смогли занять намного более выгодную позицию, чтобы перекрыть американским организациям путь к диссидентам в регионе.

Зимой 2009 г. меня вместе с тремя другими экспертами по Среднему Востоку пригласили на ланч с Дэвидом Петреусом и несколькими его помощниками, чтобы обсудить, как можно повлиять на Иран и Сирию, чтобы эти страны умерили свой радикализм. В ходе беседы оказалось, что я единственный, кто выступает за установление стратегических контактов с диссидентами и реформаторами обеих стран. Мне показалось, что новый командующий CENTCOM, который сам является профессором политических наук, услышал мои слова. Но трое других ученых упорно выступали за диалог с Дамаском и Тегераном – в полном соответствии с заявленным президентом Обамой «новым направлением», к тому времени уже озвученным в ходе президентской кампании и подтвержденным позднее в обращении к мусульманскому миру, сделанном в июне того же года в Каире. Я рекомендовал устанавливать контакты с реформаторами Среднего Востока в целом и с сирийскими и иранскими оппозиционерами в особенности, потому что, как я убеждал генерала Петреуса, их день все равно придет, и мы должны быть готовы встретить их посередине пути. Я доказывал, что взаимодействие с реформаторами может избавить нас от будущих военных конфронтаций на Среднем Востоке.

В тот момент мне показалось, что Верховный главнокомандующий американскими силами на Среднем Востоке воспринял мои идеи, поскольку попросил развить их поподробнее. Однако из-за грубой риторики другой стороны, воспользовавшейся «перезагрузкой» президентской политики, продолжения не последовало. Любопытно, но всего через несколько месяцев в Тегеране и других иранских городах состоялись массовые демонстрации; миллионы людей вышли на улицы. Если бы США и международное сообщество были готовы вступить в контакт с иранскими реформаторами, эта страна уже была бы на пути к свободе.

Из десятилетних дискуссий с представителями военных кругов я сделал один общий вывод: эксперты, нанятые министерством обороны, которые должны были давать советы, как вести себя с гражданскими обществами в регионе, погубили продемократический вариант. Вооруженные силы США имели возможность наладить взаимодействие с теми сегментами гражданских обществ, которые были готовы проводить демократические изменения при поддержке Америки и ее союзников. Для «братства против демократии» было критически важным сделать так, чтобы пропагандистские проекты министерства обороны США провалились.