Революция грядет: борьба за свободу на Ближнем Востоке Фарес Валид
В мае 2008 г. сирийские союзники захватили ливанский парламент, парализовав «кедровую» революцию и лишив сирийское диссидентское сообщество Бейрута помощи со стороны их единомышленников в Дамаске. На иракском фронте Багдад обвинил режим Башара в тайных планах бомбардировок Ирака с целью приостановления наступления демократии и ослабления ее потенциального влияния на сирийских реформаторов21. Естественно, что иранские аятоллы заинтересованы в откате демократии в регионе, и агенты Тегерана активно сотрудничают с сирийскими спецслужбами в подавлении демократического движения.
К 2008 г. ливанские борцы за свободу потерпели поражение. Диссидентское движение в Сирии оказалось в гораздо более суровых условиях. С приходом в Белый дом администрации Обамы надежда на какую бы то ни было американскую поддержку демократии в Сирии растаяла. Вместо этого внешняя политика США развернулась на «общение» с режимом Асада. Слово «общение» в отношении жестокого диктатора означало «разобщение» новой администрации с демократическими силами Сирии. Позиция президента Обамы в связи с протестами в Иране 2009 г. все объяснила Асаду. Америка отказалась от своих обязательств перед реформистами. В последние два года на тех, кто в 2005 г. подписал Дамасскую декларацию, обрушились новые преследования. В 2010 г. сирийских реформаторов снова накрыло темной волной тирании.
Неужели все потеряно?
Будущее диссидентского движения
Фарид Гадри, наиболее радикально настроенный противник режима Асада, считает иначе: «Это, конечно, неудача для реформаторов. Соединенные Штаты уступили давлению сирийско-иранской оси. В результате рухнула ливанская демократия, страдания сирийских диссидентов усилились. Но нам нужно понять одно: сирийский народ зол на режим как никогда. Реформаторы в тяжелом положении. Но диктатура Асада утратила легитимность, не говоря уж о доверии к себе как правящей власти»22.
Мнение Гадри о готовности большинства сирийцев к серьезным переменам противоречит взглядам некоторых американских ученых, которые считают иначе. Например, профессор Ландис пишет о неготовности сирийцев воспринять демократию23. Впрочем, другие ученые, как, например, профессор Рабил, с ним не согласны. «Готовность к демократии в Сирии – это одно, а способность бороться за нее – нечто другое», – говорил он на конференции по изучению Среднего Востока в январе 2008 г.24 Главный вопрос заключается в том, способны ли сирийские реформаторы в ближайшие годы организоваться и возглавить движение. Не может быть сомнения в том, что большинство сирийцев хотят перемен, подлинно радикальных перемен в сторону демократии и свободы. Не может быть сомнений в том, что общество, пережившее столько жестокости, сколько сирийское при баасистской диктатуре, более чем готово к переменам. На самом деле, как мы уже знаем по опыту восточноевропейских стран, оно лишь ждет сигнала как извне, так и снаружи. Остается увидеть, смогут ли реформаторы объединиться и скоординировать свои действия».
В речи, произнесенной в апреле 2008 г. на Сирийском американском конгрессе, проходившем в Лос-Анджелесе, Чикаго и Детройте, высланный из страны борец за права человека Хайтам Манна сказал: «Прошедший век в Сирии был полон переворотов и социально-политической дезинтеграции. Колониализм, национализм и исламизм – все они сыграли свою роль в этой дезинтеграции, когда закон силы постоянно превалировал над силой закона. Дезинтеграция оставила политический вакуум. Борьба за права человека и жизнеспособное гражданское общество – единственный путь, если мы хотим восстановить в Сирии политическую жизнь и вызволить ее из этого мрачного исторического периода»25.
Задача ясна: уничтожение полицейского государства, отказ от амбиций Халифата, установление свободы, многопартийных выборов и социальной справедливости. Сирийские реформаторы могут это сделать, если выступят единым фронтом, и нет сомнения, что как только это произойдет, сирийский народ выступит за грядущие перемены. В этот момент демократы всего мира должны поддержать сирийское гражданское общество.
Глава 10
«Зеленая» революция: иранская молодежь, женщины и меньшинства
В июне 2009 г., после фальсификации результатов президентских выборов, десятки тысяч молодых мужчин и женщин вышли на улицы Тегерана. Это было волнующее зрелище. Самые молодые слои общества собрались, воздевая к небу кулаки и проклиная самый могущественный джихадистский режим в мире. Картина казалась нереальной, хотя я ожидал такого развития событий еще с середины 1980-х гг., когда хомейнистская элита встала у руля страны и захватила власть над иранским народом.
Я всегда верил, что новое поколение сбросит тиранию аятолл, угнетавшую страну. Это незыблемый принцип истории всех народов. Противоядие от деспотизма всегда приходит из глубины общества, которое страдает от него. Разница лишь в историческом контексте, участниках и, самое главное, во времени, необходимом для созревания перемен. Но все репрессивные режимы рано или поздно приходят к одному финалу: их свергают.
Тегеранская верхушка – часть движения хомейнистов, одна из двух мировых джихадистских сетей. Они контролируют нефтяные ресурсы, поддерживают в военном плане террористические организации во многих странах региона, включая Ирак, Ливан, Йемен и Палестинские территории. Иранское правительство создало стратегическую ось с деспотическим режимом в Сирии.
Возможно, ключевая битва между тоталитаризмом и демократией разворачивается именно в Иране, на родине хомейнизма. После тридцатилетнего правления Исламской Республики здесь понемногу появляется оппозиция. Национальные меньшинства – курды, азербайджанцы, белуджи и арабы – уже начинают конфронтацию с тегеранскими муллами. Даже среди персидского национального большинства против режима поднимаются студенты, женщины, творческая интеллигенция. Ядро властной группировки в Иране составляет «Пасдаран» – самые богатые и влиятельные исламистские боевики, которые являются опорой режима. Однако все отчетливее видны признаки грядущих крутых перемен. Итоги выборов 2009 г. стали всего лишь одним из звеньев в длинной цепи. Из-за огромных последствий потенциальной антиджихадистской революции в Иране ставки здесь высоки, как нигде во всем арабском исламском мире.
Последствия народных выступлений, прокатившихся по стране в 2009 г., определят исход борьбы за свободу регионе в целом. Поэтому удручающе прозвучали слова президента Барака Обамы, переданные в прямом эфире несколько дней спустя после начала кровавого подавления демонстраций. При виде миллионов людей на улицах иранской столицы многие сердца наполнялись надеждой, однако реакция американского лидера была прохладной: «Вмешательство в иранские выборы нельзя назвать благоприятным шагом, учитывая историю американо-иранских отношений». Примечательно, что совсем в другом ключе высказался президент Рональд Рейган в 1989 г. – он тогда поддержал выступления в Восточной Европе против диктатуры коммунистов. Даже сторонники Обамы назвали его заявление «осторожным». Оно явно означало сокращение поддержки борьбы за свободу на Среднем Востоке.
Но хотя Обама и не захотел вставать на сторону иранской молодежи, к счастью, это не охладило пыл сторонников реформ. Через год после июньского взрыва «зеленая» революция еще жива, а возможно, даже набирает силу. Среди всех грядущих на Среднем Востоке демократических переворотов революция в Иране будет решающей. Если, а точнее, когда она достигнет своей цели и аятоллы канут в лету, весь регион, наконец, встанет на путь демократии.
Иран в зеркале истории
Современный Иран представляет собой сочетание древней Персии и наследия исламского Халифата. Персидская империя была одной из самых могущественных на востоке Средиземноморья, завоевала обширнейшие территории – от Индии до Греции. Персы, принадлежащие к индоевропейским нациям, хорошо разбирались в науках и градостроительстве и управляли провинциями на трех континентах – в Европе, Азии и Африке. Им удалось создать классическую мировую цивилизацию. Персия была завоевана Александром Македонским в 331 г. до н. э. После греческого господства Персидская империя вновь переживала подъемы и спады, до тех пор, пока арабские исламские войска не захватили центральные земли древней Персии. Это завоевание стало переломным моментом в истории персидского народа. После поражения персидской армии в Месопотамии в битвах при Кадисии и Нехавенде в 637 г., войска Халифата прошли по стране, захватывая один город за другим, и в итоге подчинили себе всю империю, сделав из нее исламскую провинцию1.
Арабское завоевание Персии привело к важным переменам, особенно в религиозном плане. Большинство персов, исторически проповедовавших зороастризм и маздеизм, были обращены в ислам, причем в основном шиитского толка. Сделано это было в знак протеста против Халифата, основной формы суннитского государственного устройства. В последующие века большинство персидских провинций оставались шиитскими посреди огромных владений суннитского Халифата. Персидскими провинциями непосредственно управляли арабы до тех пор, пока в отдельных районах страны не пришли к власти местные династии, говорившие на фарси – Тахириды, Алавиды и Сефевиды.
Независимые персидские династии, начиная с Сефевидов, стали править страной с 1501 г. вплоть до шахиншаха Пехлеви, который взошел на трон в 1925 г. При нем Персия стала современным государством под новым названием – Иран. Это была монархическая страна, основную часть населения которой составляли персы, но на окраинах которой проживали и представители других национальностей.
Таким образом, Иран как многонациональное государство появился уже в наше время. Он представляет собой слияние древней доисламской Персии и шиитского ислама. Персидское национальное самосознание смогло противостоять арабизации своей культуры и позволило сохранить идентичность. Остальным коренным народам Леванта этого сделать не удалось. Исламизация поставила бывшую империю в любопытную ситуацию. При Халифате персы вошли в мусульманскую умму, но при этом не влились в арабский мир. Кроме того, от суннитского большинства в исламском мире их отдалял шиизм. Вдобавок освободиться от власти халифов персидским династиям удалось уже на ранней стадии, в период «крестовых» походов. И к тому времени, как Османская империя захватила арабские провинции на Ближнем Востоке, персы обеспечили себе территориальную независимость от Халифата. Турки не смогли распространить свой контроль на восток от Месопотамии, и Персия избежала господства суннитского Халифата.
С 1920-х гг. шахиншах Реза Пехлеви, несмотря на авторитарный характер своей власти, стал двигаться в сторону секуляризации Ирана, сохраняя шиизм в качестве государственной религии. В прошлом столетии страна пережила влияние нескольких идеологических направлений. Благодаря соседству Советского Союза, здесь сформировалась сильная коммунистическая Народная партия Ирана «Туде»XLI. Среди образованных слоев населения были распространены либеральные взгляды. В то же время бизнес-сообщество, умеренные шиитские священнослужители поддерживали шахский режим. При Резе Пехлеви Иран пережил Вторую мировую войну, во время которой на его территории располагались вооруженные силы СССР и Великобритании.
Во время «холодной войны» новый шах Мохаммед Реза Пехлеви твердо придерживался проамериканского курса, за что подвергался жесткой критике со стороны как иранских «левых», так и либералов, призывавших к быстрой демократизации страны. В 1951 г. премьер-министр – реформатор Мохаммед Мосаддык национализировал нефтяную отрасль, которая до этого полностью контролировалась английскими компаниями. Борьба между Мосаддыком и шахом привела к краткому изгнанию последнего, после чего при поддержке ЦРУ в стране был организован военный переворот против премьер-министра. Сторонники шаха заявили, что они проведут в Иране либеральные реформы, оппоненты в ответ обвинили их в авторитарном популизме. В 1953 г. шах снова пришел к власти и держал Иран под жестким контролем, больше всего опасаясь нового удара со стороны иранских коммунистов. Чтобы справиться с влиянием в стране «левых», ему пришлось провести земельную реформу.XLII Шах пытался порвать со многими исламскими традициями, даже ввел ненадолго летосчисление не от хиджры, а от начала династии Ахеменидов, но вскоре был вынужден отменить это нововведение. При этом от него отдалилась значительная часть духовенства, которое уже находилось под влиянием новых идей шиизма.
Революция Хомейни
Вечером 11 февраля 1979 г. я был в Бейруте и слушал радио. Вдруг город загудел, отовсюду стали раздаваться выстрелы в небо. Люди ликовали: в Тегеране пал шахский режим. Празднования прокатились от Западного Бейрута, бывшего под контролем сирийских боевиков, по всей Сирии, через юг Ирака и вплоть до иранских городов, в которых теперь властвовала Исламская Революция, возглавляемая аятоллой Рухоллой Хомейни, главным лидером шиитского джихадизма. На свет явилась новая империя, но это была не возрожденная Персидская империя. В полный голос о себе заявила шиитская форма джихадизма, которая теперь начала составлять серьезную конкуренцию уже укоренившемуся в арабском и мусульманском мире cалафизму.
В тот вечер на моих глазах рождалась сила, которой суждено будет доминировать в политической жизни Среднего Востока на протяжении последних 30 лет. Появился новый дракон джихадизма, готовый биться за сердца и умы мусульман и арабов. Противоборствующие стороны тянули исламский мир к возрождению Халифата (по версии суннитских джихадистов) или к образованию имаматаXLIII (по версии джихадистов шиитских). Исламская революция в Иране стала победой хомейнистских джихадистов и утвердила их исключительную власть над шиитским населением исламского мира. Салафиты же ринулись по всему миру укреплять свое влияние в суннитской среде.
30-летняя история хомейнистской республики отличалась тремя основными моментами. Во-первых, ради сохранения контроля над страной подавлялась демократия. Во-вторых, расширялось влияние на другие шиитские общины за границей, включая Ливан, Ирак и Аравию. В-третьих, хомейнистский режим стремился вывести страну на уровень великой мировой державы, среди прочего стремясь овладеть ядерным оружием2.
Как только шах сложил полномочия и удалился в изгнание вместе со своей семьей, хомейнисты поступили, как большевики в России в 1917 г., – они узурпировали всю власть в стране, устранив своих бывших соратников. Либералы, марксисты и другие политические группы быстро оказались отрезанными от власти, по мере того как исламисты закладывали фундамент новой политической системы, которую они определили как Исламскую Республику. Иранская коммунистическая партия, бывшая главной оппозицией шахскому режиму в годы «холодной войны», была под запретом, многих ее членов казнили. Союзником хомейнистов в борьбе против шаха была исламская леворадикальная организация «Муджахедин-э Халк» («Организация муджахидинов иранского народа»). Ее члены так истово боролись с прежним режимом, что в США даже отнесли их к террористам. Тем не менее и они подверглись репрессиям со стороны хомейнистских боевиков и были изгнаны из страны. В конце 1979 г. последователи аятоллы Хомейни организовали «референдум», на основе результатов которого и была провозглашена Исламская Республика Иран.
Исламская Республика
Так сложилось с начала XX в., что мировые исламистские идеологии в лице ваххабитов, «Братьев-мусульман» и других салафитов отвергают западную республиканскую, демократическую форму государственного устройства по двум причинам. Первая – это ее светская направленность, в то время как исламисты считают, что законы должны происходить из шариата и лишь непосредственно сами органы государственного правления могут быть созданы путем голосования. Другая причина состоит в том, что салафиты считают духовенство единственным проводником воли Аллаха для народов (в данном случае – для мусульманской общины, уммы), выбранные же чиновники представляют лишь волю людей. Однако хомейнисты не подписываются под всеми исламистскими постулатами. Поскольку они ведут свое начало из шиитской среды и подвергались гонениям со стороны суннитских халифов, им совсем не по душе идея возрождения Халифата. Поэтому, с богословской точки зрения, их вера уповает на «возвращение исчезнувшего имама Махди», который принесет в умму справедливость. В общем, шиитские джихадисты разработали особую концепцию, адаптированную под современные законы, но встроенную в недемократическое мировоззрение религиозного фундаментализма.
Государство, созданное хомейнистами, называется «республикой», но его законность восходит к верховному лидеру, а он, в свою очередь, наделяется властью от Аллаха. Поэтому джумхурияXLIV отражает волю не народа, а самого Хомейни и его окружения, которые заявляют, что наделены этим правом свыше. Этот мандат, так называемый Велаят, дарован им Аллахом и признан соратниками по вере. Мудрейший и самый знающий из священнослужителей имеет непререкаемый авторитет и ведет за собой остальных. Таким образом, Факих становится главным правителем, а его неприкасаемая должность называется Велаят-э-Факих – «мандат мудрейшего». Коротко говоря, это идеологическая концепция, позволяющая сконцентрировать власть в руках хомейнистской элиты. Так на политической карте мира появился новый тоталитарный режим с экспансионистскии амбициями3.
«Революция», поднятая радикально настроенными аятоллами, отнюдь не воплощает в себе традиционные взгляды шиитского большинства, скорее, она противоречит им. Изначальная позиция шиитов, известная как самита, или «квиетизм», не пропагандирует «джихад», не требует, чтобы тоталитарная республика готовилась к концу света и к возвращению исчезнувшего имама. Шиитские джихадисты, последователи Хомейни, «обновили» (а некоторые считают, что исказили) веру, добавив в нее необходимость джихада и подавление демократических форм правления. В результате c подъемом нового иранского режима школа квиетистовXLV была задавлена в самом Иране, в Ливане и в священных для шиитов городах Ирака.
Верховный глава государства отслеживает любую возможность упрочить свою власть в стране. Ему помогает парламент – меджлис, состоящий из его соратников и советников. Кабинет контролирует крупнейшее войсковое формирование в Иране – «Пасдаран», известное как «Стражи Исламской революции». «Пасдаран» держит под контролем все стороны общественной жизни в стране, постепенно расширяет свое влияние на финансовый и экономический секторы. Мозговой центр режима, Корпус «Стражей Исламской революции», управляет своими отрядами народного ополчения «Басидж», которые, в свою очередь, жестко контролируют определенные районы и местное население. Боевые организации и спецслужбы подчиняются верховному главе страны и следят за армией, полицией, судебной системой и остальными сферами жизни Ирана. Исламское государственное устройство «позволяет» проводить выборы в законодательные органы власти, но кандидаты предварительно утверждаются министерством внутренних дел, которое контролирует сам Хомейни. Всем заправляет верхушка, состоящая из мулл и начальников спецслужб.
Всеми своими щупальцами режим душит слои населения, которым он наиболее враждебен – это женщины, молодежь и рабочие. Иранских женщин жестоко подавляют. Многие годы студентам затыкали рот при малейшей попытке поднять вопросы о политических свободах. Рабочих, творческую интеллигенцию и другие сегменты общества обложили строжайшими правилами, ограничивающими деятельность объединений. С помощью нефтяных доходов режим умело создал фронт своих сторонников и поддерживает разветвленную сеть своих людей в провинциях – большинство ополченцев набирается из деревенской малообразованной среды.
Исламская Республика держала в железном кулаке большинство иранцев с помощью контроля и подавления, и лишь сотрудничавшее с режимом меньшинство получало некоторые привилегии. Взяв под контроль Министерство образования и школьную систему, режим смог внедрить учебные программы, основанные на пропаганде исламистских идей. Тем самым было положено начало одному из крупнейших «промываний мозгов» в этом регионе. Подрастающему поколению многие годы внушалось хомейнистское мировоззрение, а потом эти юноши и девушки становились послушными винтиками в государственной машине.
Хотя подавляющее большинство иранского общества было не в восторге от тоталитарных методов руководства, в стране всегда присутствовало сильное радикально настроенное меньшинство, которое и составляло «электорат», поддерживающий режим. Из его среды выходили мужчины и порой женщины, горящие желанием работать в боевых отрядах, госаппарате и спецслужбах. Как и коммунистические власти, иранские правители всегда были готовы продемонстрировать «поддержку масс», когда это было необходимо в целях политической пропаганды. Сотни тысяч людей выходили на демонстрации, громко скандируя лозунги «Смерть Америке! Смерть Израилю!». Эти митинги, организованные хомейнистами, служили катализатором мобилизации народа, подпитывали внешнюю пропаганду и были средством устрашения возможной оппозиции.
К началу 1980-х гг. власть Хомейни в стране была абсолютно непререкаемой. Путь к «империи» был свободен. Следующим стратегическим шагом мулл стало распространение своих идей среди шиитских общин по всему региону. География распространения хомейнистского учения была очевидна еще с начала революции. Главными целями стали центральные и южные области Ирака, а также шиитские районы Ливана и Аравийского полуострова.
Было очевидно, что Хомейни стремился «захватить» как можно больше шиитских территорий, чтобы сначала установить свое влияние там, а затем начать освоение и суннитского пространства. Логично, что Иран в период Исламской Республики хотел свергнуть баасистский режим Саддама Хусейна, чтобы установить связь с алавитским правительством Асада в Сирии, а оттуда соединиться с «Хезболлой» в Ливане. Идя по стопам других тоталитарных режимов XX в., иранские руководители планировали использовать внешние конфликты для ужесточения контроля над собственным народом. Чем больше Хомейни участвовал в войнах за пределами Ирана, тем активнее мог подавлять оппозицию внутри страны. Естественно, аятоллы использовали мнимую внешнюю угрозу как главный аргумент для искоренения инакомыслия. Заграничные военные кампании стали инструментом, который позволил Хомейни пресекать любые намеки на необходимость демократических преобразований.
Ирано-иракская война и внутреннее угнетение
Толчком к началу ирано-иракской войны в 1980 г. изначально послужила смена режима в Тегеране, хотя первый приказ войскам о наступлении был отдан из Багдада. При шахском режиме между двумя странами сохранялся баланс сил: Ирак пользовался поддержкой СССР, за Ираном стояли США. Однако идеи Хомейни об «экспорте революции»4 нарушили расстановку сил и разожгли конфронтацию между иранскими исламистами и партией «Баас», стоявшей у руля в Ираке. Саддам Хусейн понимал, что иранцы взбудоражат шиитское большинство в его стране, и поэтому нанес превентивный удар, первым напав на Исламскую Республику.
Опустошительная война между двумя тоталитарными режимами, исламистским и баасистским, унесла миллион жизней. Поводом для нее послужили исторические разногласия между шиитами и суннитами. Смертельная схватка двух «титанов» разорила мирное население по обе стороны границы и развязала руки обоим режимам в отношении их внутренней оппозиции. Иранский «Пасдаран» и отряды «Басидж» неистово разрушали сохранившиеся в стране светские стороны жизни, обрушились на интеллигенцию, студентов, военнослужащих, другие слои населения5. В период с 1980 по 1987 г. режим Хомейни избавился от большинства оппозиционных групп – от сторонников шахского режима до коммунистов, от умеренных исламистов до либералов. Репрессиям подверглась и «Муджахедин-э Халк» – левая исламская группировка, которая во время революции боролась за свержение шаха, но выступала против установления теократического режима в Иране. В итоге она была изгнана из страны, часть ее членов обосновались в Ираке, чтобы продолжать оттуда свою деятельность против режима Хомейни.
Война с Ираком позволила муллам усилить свою власть до такой степени, которая была бы невозможна в мирное время. Сотни тысяч иранцев были убиты, арестованы и подвергнуты пыткам членами «Пасдарана» и отрядов «Басидж». Миллионы людей заставили сражаться в тяжелых боях против армии Хусейна. Двенадцатилетних детей посылали на фронт с «ключом от Рая» на шее – в самые горячие места, чтобы разминировать минные поля.
Иранский режим безжалостно набросился почти на все национальные меньшинства. Одной из наиболее пострадавших народностей стали курды в провинции Махабад на западе страны. Они были ориентированы на светский образ жизни, стремились к автономии, и когда победила Исламская Революция, потребовали для себе культурных и политических свобод. Но уже в 1980 г. столкнулись с жестокими репрессиями – новая власть послала боевиков в курдские города и деревни, чтобы подавить их недовольство6. А к югу от курдов, в провинции Хузестан с центром в Ахвазе подвергалось геноциду местное арабское население, поскольку власть отказывалась признавать их арабскую культурную идентичность.
Эта провинция очень богата нефтью. Хомейнисты использовали войну с Ираком, чтобы обвинить арабов Хузестана в сотрудничестве с режимом Хусейна. Те, в свою очередь, заявили, что Тегеран хочет отнять у них земли их предков ради нефти. В итоге сопротивление вылилось в появление арабского сепаратистского движения, развернувшегося на территории провинции7.
На востоке от Тегерана гонениям подверглись белуджи, в основном бывшие суннитами. В первые годы «революции» сотни активистов и простых белуджей были арестованы, замучены и казнены8. Кроме того, нельзя обойти вниманием и огромную тюркоговорящую общину азербайджанцев, живущую на северо-западе Ирана и традиционно ориентированную на персидскую власть в Тегеране. Они также испытали притеснения. Несмотря на то что целый ряд иранских лидеров, в том числе и руководители Исламской Республики, бывшие родом из Южного Азербайджана, требовали от Тегерана предоставления автономии, азербайджанцы так ее и не получили. Махмуд Али Черегани, активист из Тебриза, добивался отделения азербайджанских областей от Ирана и объединения с «Северным Азербайджаном». Реакция Тегерана была быстрой и суровой – в 1999 г. его арестовали. В том году выступления за демократию в Тебризе по своему размаху уступали лишь волнениям в самом Тегеране, основным требованием было расширение свободы печати9.
Параллельно с войной, развязанной против национальных меньшинств, Хомейни продолжал подавлять и персидское большинство. Выстраивался четкий баланс: если центр получит больше свободы, окраины захотят того же, а если национальности получат автономию, тогда и демократическая оппозиция почувствует себя увереннее. Словом, внутренняя политика в Иране сводилось к простому принципу: не давать свободы никому.
Реформа и реформаторы
По окончании войны с Ираком в 1988 г. хомейнистский режим сосредоточился на закреплении достигнутого успеха внутри своей страны. Репрессии против инакомыслящих и возможных оппозиционеров стали систематическими. Тегеран, считавший себя победителем в схватке с Хусейном, с большой тревогой следил за реформами Горбачева в Советском Союзе. Преобразования, начинавшиеся в Москве, становились опасным прецедентом. Когда тоталитарный режим либерализуется, деспотические правители по соседству начинают беспокоиться и за свою судьбу. Сама идея «реформ» в Исламской Республике, чьи законы пишет Велаят-э-Факих, расшатывает божественную основу власти. Хомейнистская республика берет свой исток в воле Аллаха, которая исполняется через великих аятолл. Нарушать это положение, предлагая реформировать систему, все равно, что реформировать волю Аллаха – такое попросту невозможно. Хомейни отвергал любые попытки поменять структуру идеологической базы республики. Таким образом, аятолла-основатель своей нерушимой печатью воскресил сталинскую эру. Она закончилась со смертью Хомейни в 1989 г., но его место быстро занял верный последователь аятолла Хаменеи.
Распад Советского Союза сделал США единственной мировой сверхдержавой. Конец «холодной войны» стал сигналом для тегеранской элиты – они поняли, что «Большой шайтан» теперь мог направить свою мощь против Исламской Республики. В ходе операций «Щит пустыни» и «Буря в пустыне» к Персидскому заливу были переброшены значительные американские военные силы и авиация.
Иранский режим надеялся с помощью новой атаки на Ирак рано или поздно выйти «на связь» с Сирией в районе Средиземноморья, однако оказался косвенно заблокирован присутствием США в регионе. Планы застопорились. Но Иран не отказался от них. Экономика страны, несмотря на доходы от продажи нефти, из-за введенных США санкций отнюдь не процветала. С 1990-х гг. в Иране стали прослеживаться две тенденции. Во-первых, Хаменеи продолжал угнетение внутри страны и расширял зарубежное влияние Ирана. Во-вторых, отдельные чиновники пытались запустить реформы, в чем-то напоминавшие горбачевскую «перестройку».
Новый подъем настроений в стране, особенно после смерти Хомейни и возвышения США в качестве единственной сверхдержавы, обусловили именно эти так называемые реформаторы. Пользуясь поддержкой религиозных деятелей, не связанных хомейнистским учением, таких как аятолла Монтазери и премьер-министр Мир-Хосейн Мусави, они вымостили дорогу к выборам Мохаммада Хатами в качестве президента республики в 1997 г. Ученый и богослов, Хатами пользовался огромной поддержкой женщин и молодежи и воплощал в себе реальную энергию, которая спустя годы могла привести к демократической революции. Хатами создавал впечатление человека, который желал, чтобы Иран влился в международное сообщество, привлекал финансовые вложения, проводил экономическую экспансию. Тех, кто его поддерживал, в правительстве называли «реформаторами», но противники режима отвергали такую формулировку10. Миссис Манда Занд Эрвин, основательница и президент «Союза иранских женщин», рассказала мне в 2007 г., спустя два года после ухода Хатами с поста президента: «Последователи Хатами хотели такую же республику, что и Хомейни, но при этом экономически жизнеспособную. А сторонники Хаменеи были готовы обанкротить страну во имя сохранения исламистской идеологии». Такую оценку президентства Хатами, кажется, разделяют все иранские изгнанники, от сына бывшего шаха Резы Кира Пехлеви, живущего в Америке, до Марьям Раджави, главы левой «Организации муджахидинов», действующей во Франции.
К концу 1990-х гг. на иранском «политическом поле» наблюдалось два типа реформаторов: те, кто поддерживал Хатами внутри системы, сложившейся в стране, и те, кто действовал вне этой системы, в изгнании за границей.
Студенческая революция
Реформаторы имели широкую поддержку среди студентов, женщин и национальных меньшинств. Так как студенты жили в кампусах, они были самыми легкими на подъем. В 1999 г. тысячи учащихся иранских вузов провели масштабные демонстрации против режима в своих университетах. Первые с 1979 г. открытые массовые выступления прокатились по Тегерану и другим крупным городам. Примечательно, что в этом движении большую роль сыграли женщины. Впервые после хомейнистской революции молодые пары шли, держась за руки, вместе выражая свое стремление к личным свободам. Иранская молодежь хотела жить, не опасаясь туч, сгущавшихся над их головами. Подавление романтических отношений, сексуальной свободы и прав женщин при хомейнистском режиме были так сильны, что протесты порой выглядели, как сексуальная революция, которая разворачивалась на улицах и в Интернете11. В 2004 г. я разговаривал с иранской активисткой в Нью-Йорке Банафшех Занд-Бонацци, редактором Planet Iran, и она объяснила: «Молодежь в Иране считает врагом своей личой жизни режим аятолл в целом, а не того или иного президента». По ее словам, выступления в студенческих городках в 1999 г. «были началом революции, которая еще развернется, и ее будет не остановить до тех пор, пока хомейнистов окончательно не выгонят из власти».
Когда я наблюдал за студенческой борьбой в Иране в 1999 г. и сравнивал ее с демонстрациями в последующие годы, я видел, что их движущие силы были глубокими и передавались от одного поколения к другому. Что еще более важно, менялись лидеры, которые старались идти в ногу с мировыми событиями. Как и польские рабочие в 1980-х гг., иранские студенты 1990-х осознали, что им нужно стараться поддерживать жизнь в своем движении до тех пор, пока на международном политическом небосклоне «не сойдутся звезды».
Иранские диссиденты, живущие на Западе, едины во мнении, что демократическая революция в Иране не сможет произойти так же быстро, как революции 1989 г. в Центральной и Восточной Европе. Она пойдет постепенно, со множеством откатов назад. На революции в Европе повлияли изменения в мировой политике. Иранские студенческие бунты выльются в более широкие волнения лишь тогда, когда внешний мир будет достаточно чуток, чтобы заметить и признать их. Мне было понятно, что теракт 11 сентября 2001 г. стал важной вехой в развитии демократического движения в Иране. Причина тому была проста – после этого бесчеловечного удара общественное мнение на Западе обратило серьезное внимание на судьбы стран, породивших террористическое движение. Представители иранской реформаторской интеллигенции и студенты увидели это и усилили свое давление на власть.
В июле 1999 г. студенты начали выступления в разных университетах. В течение недели между молодежью и силами режима продолжалась жестокая конфронтация. Она началась с полицейского рейда в студенческое общежитие – так власти отреагировали на демонстрацию группы студентов Тегеранского университета, которые выступали против закрытия одной из газет. Волнения продолжались несколько дней без какой-либо внешней поддержки, но затем «Пасдаран» все же захватил студенческие городки и посадил в тюрьму десятки участников протеста12. Один из студентов, Акбар Мохаммади, был даже приговорен к смертной казни, однако позже ее заменили 15 годами лишения свободы. В 2006 г. он умер в тюрьме «Эвин» после голодовки – Мохаммади перестал принимать пищу, потому что ему отказывали в медицинской помощи, несмотря на то, что он страдал от телесных повреждений, причиненных пытками.
В период «реформаторского» правления Хатами государственные боевые отряды по-прежнему занимались политическим сыском и искоренением любых форм несогласия. Но студенческое движение не угасло. Многие его участники уехали из страны и сформировали в эмиграции молодое поколение диссидентов. Иранская демократия обзаводилась сторонниками за границей, чтобы опереться на их поддержку во время будущих выступлений.
Удары Бен Ладена по Нью-Йорку и Вашингтону 11 сентября 2001 г. запустили волну перемен, начиная со смены режима в Афганистане. «Талибан» пал, на смену ему пришла постепенно крепнущая афганская демократия. Пусть она далека от совершенства, пусть все еще находится под угрозой – но тем не менее она внушила трепет тегеранскому режиму и подхлестнула революционные настроения среди молодежи и женщин. Многие участники иранских подпольных движений задавались вопросом: если джихадистский режим в Афганистане удалось свергнуть, то почему нельзя уничтожить такой же фашистский, по сути, режим в Иране? Разумеется, «Пасдаран» тоже быстро осознал последствия теракта 11 сентября и падения талибов – активисты, которые могли снова взбудоражить студенческую среду, отслеживались и устранялись.
Демонстрации возобновились к концу 2002 г., когда студенты массово встали на защиту преподавателя Хашема Агаджари – власти обвинили его в богохульстве и приговорили к казни. Более 10 тыс. студентов собрались в Тегеранском университете, чтобы поддержать профессора Агаджари, который осмелился «поставить под вопрос власть духовенства в Исламской Республике». А в июне 2003 г. тысячи студентов вышли на улицы Тегерана с антиправительственными лозунгами13. Они проводили параллель между террористическими группами и иранским деспотическим режимом. Толпы собравшихся скандировали: «Нет, нет «Талибану» – от Кабула до Тегерана»! Иранские студенты хотели показать всему миру, что аятоллы и их «Пасдаран» представляют собой хомейнистскую разновидность салафитского «Талибана». Талибов прогнали из Афганистана, «Пасдаран» ожидала та же участь. Революционное движение в стране жаждало полной политической трансформации системы, а не просто отдельных реформ. Люди хотели дышать свободно, а не биться в темном подземелье за каждый глоток воздуха.
Вдохновленные падением двух тоталитарных режимов к востоку и западу от Ирана, студенты начали координировать действия с помощью современных средств – мобильных телефонов, Интернета и спутниковой связи. Тем временем студенты, высланные из страны в 1999–2005 гг., взаимодействовали с чиновниками, прессой и представителями общественного мнения, формируя у тех реальное представление о демократическом движении на их родине. В среде иранских активистов-эмигрантов появилось много новых имен, и среди них Амир Фаршад Эбрахими, который покинул лагерь защитников режима и примкнул к зарубежным диссидентам. Еще мальчиком он был послан воевать, потом отсидел в тюрьме из-за своих политических взглядов. Амир Фаршад заявил, что кровавый разгром противников режима подтолкнул его к разоблачению своих бывших коллег по «Ансар э-Хезболле»XLVI, которые участвовали в побоище14. Заметным активистом из университетской среды был и Амир Фахравар, в прошлом президент Национального студенческого союза. Сбежав от преследований «Пасдарана», он рассказал о страшной системе тотального угнетения свобод в Иране15.
Подъем гражданского общества
В 2003–2005 гг. спецслужбы Хаменеи изо всех сил старались сдержать нарастающие волнения в стране, которые могли вылиться в масштабный бунт среди молодежи и других слоев общества. Иранские женщины – самая опасная часть населения с точки зрения авторитарной элиты – были настоящей мишенью для режима. Ряд феминистских мероприятий привлек к ним внимание международных наблюдателей. 8 Марта 2003 г., в Международный женский день, в тегеранском парке Лалех прошла большая демонстрация женщин. Это было первое женское выступление с 1980 г. – тогда иранки пытались протестовать против принудительного ношения хиджаба, введенного хомейнистами. В том же году в Культурном центре «Шафах» было организовано женское собрание в стиле Гайд-парка. Затем состоялась первая онлайн-конференция иранских феминисток, посвященная гендерным стереотипам «хорошей матери», «хорошей дочери» и «хорошей жены». В 2004 г. около 60 % иранских студенток присоединилось к «Женской интеллектуальной коалиции». 12 июня 2005 г. две тысячи женщин вышли на демонстрацию перед Тегеранским университетом, требуя равенства перед законом.
Протестное движение рабочих Ирана не так бросалось в глаза, хотя начиная с 1979 г. они были среди самых активных противников режима. Чтобы контролировать рабочих, над ними были поставлены «Исламские трудовые советы», которые в законодательстве назывались идеологически ориентированными ячейками. Взаимодействуя с социалистическими организациями и независимыми светскими силами, иранские трудовые объединения никогда не подчинялись хомейнистам. Они критиковали Трудовой совет при правительстве за то, что он не старался расширять права рабочих, за то, что противостоял идее создания независимых рабочих объединений. Рабочие Ирана, хотя и лишенные политического голоса, оставались самым сплоченным и широким блоком гражданского общества и сопротивлялись контролю со стороны исламистов. Как ни странно, западные СМИ либерального и левого толка долго игнорировали оппозиционные настроения рабочих. А ведь учителя, таксисты, водители автобусов, рабочие-нефтяники участвовали в забастовках16. И несмотря на огромные нефтяные барыши, в целом иранская экономика не демонстрировала блестящих успехов в том числе и потому, что нижний сегмент среднего класса и рабочие не поддерживали Исламскую Республику.
Однако в стране был небольшой слой безработной провинциальной молодежи, который и питал боевые отряды «Пасдарана». Малообразованных и далеких от политики сельских жителей увозили прямо из деревень, и они пополняли ряды военного ополчения, которое режим посылал на подавление народных восстаний. Тем не менее среди жителей провинции эти сторонники хомейнистов были в меньшинстве. Большинство же молчаливо осуждало духовенство, которое свернуло земельную реформу, в свое время начатую свергнутым шахом.
Тем временем на периферии среди национальных меньшинств зрели центробежные настроения, направленные против курса тегеранских властей. Неперсидская часть населения раньше хранила верность трону Пехлеви в форме символической «иранской федерации», и восстание в этой среде было бы самым опасным для власти мулл. После того как в 1980-х гг. «Пасдаран» жестко подавил выступления курдов, арабов, белуджей и азербайджанцев, те всеми силами стремились восстановить свои культурные и политические права. Сотни активистов, вынужденных покинуть страну, организовали неправительственные общественные организации и создали веб-сайты, чтобы донести до международного сообщества информацию о притеснении своих народов. Если собрать вместе всех недовольных властью Хаменеи, то получалось, что его не поддерживало большинство иранцев. На одни только этнические меньшинства приходится около 35 % населения страны. Среди персов, особенно проживающих в городах, львиная доля женщин, молодежи и рабочих также были против правящей исламистской элиты. Но, несмотря на то что большинство населения Ирана отвергало джихадистский режим, внешний мир игнорировал эту ситуацию – или его заставляли делать это. Вдобавок в Иране, как и в Советском Союзе и странах Восточной Европы, было невозможно точно выяснить истинное отношение народа к власти. Иранским студентам и другим оппозиционным группам потребовались годы на то, чтобы Запад узнал о негативном отношении к правительству страны огромной части ее населения.
Война СМИ
Тегеранский режим, разумеется, не хотел, чтобы информация о реальном положении дел просочилась в международные средства массовой информации. О том, что «Пасдаран» боролся с антеннами спутниковой связи, стало известно лишь благодаря оппозиции. «Они сбивали «тарелки» с военных вертолетов», – сообщил мне лидер иранских оппозиционеров в эмиграции Саид Ганджи. «Тегеран упорно обвинял заграничные СМИ в том, что они пляшут под дудку американских агрессоров», – говорит Алиреза Джафарзадех, иранский эксперт Fox News, который раскрыл местонахождения ядерных объектов в стране. Медийная война между властью и оппозицией разгоралась все сильнее, особенно после 2003 г., когда был свергнут Саддам Хусейн. Тегеран усилил свою пропаганду, особенно через свой арабский канал Аl Aalam TV, английский спутниковый канал Press TV, а также высококлассный пресс-отдел ливанской «Хезболлы».
С чем не справлялась иранская власть в борьбе против своего демократического движения, с тем могли справиться пропагандисты «Хезболлы». Боевики, финансируемые Ираном, организовали через Бейрут целую сеть медиаресурсов, включая Аl Manar TV и ряд газет. Для поддержки хомейнистской элиты в войне с диссидентами перед «Хезболлой» стояла главная задача – создать разветвленную пропагандистскую сеть из западных репортеров, блогеров, веб-сайтов и научных коллективов, работающих в Бейруте и других столицах мира. Журналист Марвин Калб утверждает, что «Хезболла» «полностью контролировала освещение в СМИ своей деятельности в ходе ливанской войны 2006 г.»17. В 2007 г. от военного обозревателя Томаса Смита стало известно о целой сети западных репортеров и блогеров, которых «Хезболла» специально задабривала, чтобы они разносили в пух и прах любую критику иранского курса на Среднем Востоке. В онлайн-пространстве была развернута виртуальная армия, которая атаковала иранских диссидентов по всему миру, и при этом формально никак не была связана с Тегераном. Однако бывшие политические изгнанники, бежавшие от преследований властей, а также их многочисленные сторонники из запрещенных в Иране организаций создали свою собственную сеть телеканалов, интернет-порталов и блогов, в первую очередь, в американском штате Калифорния. Медленно, но верно контратака вынужденных эмигрантов ломала защиту правящего режима и достигала умов гражданского общества.
В 2003 г. администрация Буша-младшего запустила радио Farda на фарси для иранцев, живущих у себя на родине. В следующем году США и Франция вынудили Сирию, главного иранского союзника, уйти из Ливана и потребовали разоружения «Хезболлы». А в Вашингтоне, чтобы обеспечить постоянную поддержку демократическому движению в этом регионе18, была создана коалиция средневосточных диссидентов, в которую вошли и выходцы из Ирана. Американские чиновники и эксперты настаивали на сотрудничестве с иранскими реформаторами и оппозиционерами19.
В течение лета 2004 г. я провел несколько встреч с ирано-американскими активистами, чтобы оценить состояние демократического движения в стране и найти оптимальные способы, какими можно было бы донести до жителей США информацию о стремлениях и чаяниях иранского общества. Однако мы обнаружили, что в американском правительстве по этому вопросу наблюдается раскол. С одной стороны, был президент и высокопоставленные чиновники, которые постоянно выступали с пылкими речами о свободе иранского народа, а с другой – консервативно настроенный бюрократический аппарат Госдепартамента, который сопротивлялся любым серьезным действиям в этом направлении. Словом, весь период после теракта 11 сентября 2001 г. был омрачен саботажем внутри политической верхушки США по всем вопросам, касавшимся свободы на Среднем Востоке. Иранские демократы обнадеживали себя тем, что Вашингтон на всех парусах идет навстречу их движению, в то время как ангажированные группы в правительстве США изворачивались, чтобы задавить любое начинание, способное принести победу демократической революции в Иране20.
Контрреволюция Ахмадинежада
Пока кабинет президента Хатами укреплял экономическую жизнеспособность режима, настоящие правители страны готовились к крупнейшей комбинации со времен прихода к власти Хомейни в 1979 г. В регионе разворачивались драматические события – свержение талибов, разгром Хусейна, движение против Асада в Ливане. Это усиливало общий настрой на свободу, которую продвигали США и их союзники: британский премьер-министр Тони Блэр и испанский премьер-министр Хосе Мария Аснар (до ухода с этого поста в марте 2004 г.). Перемены были недобрым знаком для правящих групп Ирана – как для военачальников, так и для духовенства.
Последней каплей, переполнившей чашу их терпения, стало переизбрание Джорджа Буша-младшего на пост президента США 4 ноября 2004 г. Живущий за счет нефтяных доходов режим осознал, что пережить еще 4 года американского давления по вопросам демократии и реформ он уже не сможет. Поэтому «Стражи Исламской Революции» и консервативно настроенные муллы и их сторонники занялись «возвращением» президента республики в русло радикального хомейнизма. Как назло, к концу срока правления Хатами в августе 2005 г., в регионе произошли новые катастрофы, предвещающие приближение бури к Тегерану. В Ливане, оккупированном сирийскими войсками, был убит Рафик Харири, что повлекло за собой ряд серьезных проблем для союзников Ирана. На улицы выплеснулось народное восстание, дружественное Сирии ливанское правительство премьер-министра Омара Карами ушло в отставку, а президента Асада обвинили в организации убийства Харири и занялись расследованием террористических преступлений его режима. В конце концов сирийские войска покинули Ливан.
В ответ на эти события сторонники жесткого курса в иранской верхушке сфабриковали в мае президентские выборы и привели к власти Махмуда Ахмадинежада. Надо понимать, что в Иране процесс выборов нужного президента включает устранение с дороги его оппонентов. Хаменеи и послушный ему «Пасдаран» контролируют Министерство внутренних дел и судебную систему. Никому из кандидатов-реформаторов не удается пройти через эту глухую стену – выборный процесс «схвачен» на всех уровнях, от одобрения кандидатур до подсчета голосов. Таким образом, уже в июне Ахмадинежад был избран президентом Ирана, и началась контрреволюция.
Смена режима в Багдаде, демократические выборы в Афганистане и Ираке, призыв к выводу сирийских войск из Ливана, разоружение «Хезболлы», а также включение ее и Ирана в «ось зла» – все эти перемены показывали Тегерану, что на регион надвигается буря, прилетевшая из Соединенных Штатов. Группировка Хаменеи, 5 лет смотревшая сквозь пальцы на сравнительно мягкое правление кабинета Хатами, оказалась в критической ситуации. Даже непоследовательное, плохо организованное наступление демократии, проводимое США, могло бы тогда решить судьбу иранского режима.
Иранские правительственные эксперты предполагали, что у администрации Буша уже есть продуманная и эффективная стратегия действий в отношении Ирана. Когда я в 2004 г. защищал идею о необходимости усилий по продвижению демократии в этом регионе, то заметил важную вещь – все были охвачены добрыми намерениями и стремились укрепить позиции демократии в Иране, но людям явно не хватало перспективного взгляда на воплощение этой идеи. Приближенные же Хаменеи рассудили, что усилия США в Афганистане скоро увенчаются успехом, там воцарится демократическое руководство, а это, в свою очередь, придаст сил мятежникам на востоке Ирана. Тегеран также представил себе, что Америка вот-вот приведет к власти в Ираке правительство, которое обратит свою военную силу против Исламской Республики. Поэтому атака иранского режима на демократию развернулась быстро и по всем фронтам.
«Пасдаран» решительно очистил меджлис (парламент) от депутатов, которые были наиболее близки к Хатами – таким образом, реформаторское движение внутри государственного аппарата было зарублено на корню. Кроме того, иранский режим приложил много усилий, чтобы разрушить фундамент юной демократии в Ираке. Депутат Европарламента и глава Европейской делегации в НАТО Пауло Касака рассказал мне: «Западные страны знали о масштабном вмешательстве иранских спецслужб в дела неокрепшей демократии Ирака. Муллы позволяли «Талибану» получать боеприпасы для подавления молодого демократического движения в Афганистане. Вдобавок они всеми средствами поддерживали «Хезболлу», чтобы сломить «кедровую» революцию». «Пасдаран» и службы безопасности под руководством Ахмадинежада стали главной противодействующей силой на Среднем Востоке, которая уничтожала ростки демократических движений в Афганистане, Иране, Ираке и Ливане.
Ядерное оружие против демократии
В это же время на передний план вышла иранская ядерная программа. Она была предназначена для устрашения потенциальных агрессоров. Выступая в СМИ и на брифингах в конгрессе, я утверждал, что приоритетной стратегической целью ускорения иранской ядерной программы, без сомнения, было стремление показать США и их союзникам, что любая поддержка демократии в Иране приведет к развитию уже «ядерной» конфронтации. Сценарий казался мне очевидным – ядерное оружие разрабатывается против демократии21. Хаменеи боялся подъема демократических движений в Ливане, Сирии, Ираке и Афганистане, поскольку это неминуемо привело бы к аналогичным событиям в Иране. А Тегеран, как никто другой, знал, что ситуация внутри иранского общества накалилась до предела.
Оказавшись однажды в ходе одной из дискуссий один на один с Аль-Хосейни, главным пропагандистом иранского режима, ответственным за науськивание арабских народов на Запад, я дважды обрушивался с критикой на его позицию. Пока Аль-Хосейни вел пространные рассуждения об «империализме, сионизме и Америке», я использовал отведенное мне время, чтобы донести свои идеи до миллионов слушателей в Ираке и арабских районах Ирана. И когда я во всеуслышание рассказал об угнетении иранцев и предположил, что скоро начнется революция, мой оппонент забеспокоился. Аль-Хосейни заявил, что никто не сможет сокрушить иранскую армию и никому не удастся свернуть ядерную программу. К его удивлению, я ответил, что в итоге остановить ядерное вооружение страны могут не западные страны, не США и даже не Израиль, а сам иранский народ. Я также добавил, что деспотический режим Ахмадинежада спровоцирует социальный взрыв, и миллионы людей выйдут на улицы, протестуя против подавления.
Как это часто случается на арабских каналах, критики возмущенно обругали меня, но спустя 5 лет мои прогнозы оправдались – в один прекрасный июньский день Иран взорвался «зеленой» революцией. И весь мир увидел ту самую картину, которую я предсказал.
Путь к «зеленой» революции
В мае 2005 г., во время президентских выборов в Иране, крупнейшая студенческая организация страны – «Бюро укрепления единства» – призвала людей к бойкоту голосования. После избрания президента Махмуда Ахмадинежада студенческие протесты против власти продолжились.
Мартин Уолкер написал в 2005 г., что «у иранских аятолл, возможно, есть силы намертво остановить «арабскую весну», как называют это движение на Среднем Востоке. Если они пожелают, Ирак и Ливан снова окажутся в хаосе, а Израиль сотрясут новые теракты смертников, которые пустят под откос любые попытки мирного урегулирования конфликта с Палестиной»22. Хомейнистские лидеры рассчитывали, что справятся с реформаторами и диссидентами, если усилят свою внешнеполитическую позицию и развяжут террористическую кампанию против западных интересов в регионе. При поддержки «Аль-Муманы» (союза Ирана, Сирии, «Хезболлы» и Судана против демократических движений) Тегеран мог выйти из изоляции и разгромить свое собственное реформаторское движение.
В 2005 г. власти арестовали редактора одной студенческой газеты – это произошло после публикации материала, который показался им оскорбляющим исламскую веру. Материал был опубликован в четырех газетах престижного Тегеранского университета23. Ахмад Гассабан, редактор издания Sahar («Рассвет») – студенческой газеты в университете Амир Кабир, был арестован после публикации карикатур и статей, якобы «оскорбляющих веру». В мае 2006 г. сорок полицейских были ранены в столкновениях со студентами-демонстрантами в Тегеране. Вместе с тем руководство Ирана призывало юношей и девушек участвовать в государственных мероприятиях. Ахмадинежад заставлял студентов инициировать кампании против либеральных и светских преподавателей с целью удалить их из университетов. Собственно, так и был заложен фундамент революции 2009 г.
Первые признаки восстания Вашингтон просто просмотрел, несмотря на то что президентом в то время был Буш. Студенческое движение не считалось серьезной преобразующей силой, такой как, скажем, польская «Солидарность в 1980-е гг.24 Майкл Ледин, главный эксперт по Ирану из Американского института предпринимательства (AEI) в Вашингтоне, критиковал правительство США за то, что оно не смогло дать нужный толчок студенческому движению в те решающие годы25. В 2009 г., выступая в вашингтонском «Фонде защиты демократий», Ледин заявил, что «Белый дом мог – и должен был – оказывать серьезную поддержку движению иранских студентов еще с 2001 г., и уж конечно после прихода к власти Ахмадинежада. Мы бы многое выиграли, наблюдая, как реформаторское движение отстранило этот режим демократическим путем году в 2005-м».
Ледин, как и многие ирано-американские эксперты из разных слоев общества, – например, сторонник шаха Саид Ганджи, либеральная феминистка Банафшех Занд-Бонацци, защитник «Организации муджахидинов» Алиреза Джафарзадех, – доказывает, что администрация Буша упустила шанс наладить сотрудничество с оппозиционными студентами из-за интриг проиранского лобби, в центре которого находится «Национальный иранский американский совет» (НИАС) под руководством Триты Парси26. Противники хомейнистов обвиняют НИАС и других апологетов Тегерана в США и на Западе в том, что их лояльность куплена за нефтедоллары.
Во время первого срока Ахмадинежада не прекращались выступления женщин. В 2005 г. по приказу властей был закрыт «Президентский центр женского участия», уничтожены сотни книг и брошюр. 8 Марта 2006 г., в Международный женский день, в тегеранском парке «Данешджо» был организован митинг, но женщин избила полиция. 12 июня женщины снова собрались на площади Хафте Тир и снова были разогнаны. 27 августа началась кампания в защиту женских прав «Миллион подписей», а 31 августа – еще одна кампания «Навсегда отменим побивание камнями». Иранские женщины, отстаивающие свое равноправие, стали главной движущей силой, которая спустя несколько лет привела к «зеленой» революции27.
Причинами роста протестных настроений стало недовольство иранских рабочих политикой Ахмадинежада и хомейнистов, а также отчаянное положение женщин. Согласно исследованию «ценностей и настроений», проведенному в 2004 г. Министерством исламской ориентации, около 71 % иранцев были не удовлетворены «экономической ситуацией в стране», около 71 % мужчин, 70 % женщин, 72 % наемных работников и 79 % выпускников вузов отнесли себя к недовольным28. Режим, опираясь на насилие, подавлял любые выступления рабочих29. Уже после бунта в июне 2009 г. активисты из рабочей среды написали: «Ключевая социальная сила, обладающая огромным потенциалом, которая еще ждет своего часа, это 22-миллионный иранский рабочий класс, которому нечего ожидать ни от одной из двух мусульманских партий. Десятки лет этот слой населения подвергался жесткому давлению. Как было указано выше, движение фабрично-заводских комитетов (шуры) было сломлено в 1980–1981 гг. Боевики «Пасдарана» хватали активистов прямо на фабриках и публично пороли их перед остальными рабочими, либо просто тащили в тюрьму «Эвин» и казнили. Понадобилась жизнь целого поколения, чтобы снова обрести веру в себя»30.
«Зеленая» революция
12 июня 2009 г. стало ключевым днем в современной истории Ирана. Глядя, как на улицах Тегерана толпы людей протестуют против сфальсифицированных итогов выборов (как утверждала оппозиция), я понял, что в Иране поменялась некая фундаментальная идея – и эта трансформация неизбежно повлияет на будущее хомейнистского режима и всей страны. Иранское общество разбило стену страха. И если демонстрации 2003 г. ограничивались лишь студентами, то нынешняя волна стала общенациональной.
В определенном смысле «зеленая» революция была сестрой ливанской «кедровой» революции. Они как две ветви одного дерева демократии на Среднем Востоке. Сотни тысяч иранцев всех профессий и возрастов скандировали на главной улице Тегерана: «Где наши голоса? Ахмадинежад – захватчик власти!» Звучал даже отчаянный призыв: «Смерть диктатору!» – ровно 30 лет назад с таким же лозунгом на устах тогдашние студенты свергали шахский режим. Шокирующие события становились еще более невероятными по мере того, как на протяжении недели демонстрации все набирали и набирали силу. Вскоре протестующие оделись в зеленое и объявили «зеленую» революцию.
Это были уже не локальные всплески гнева в университетских городках – движение захватило все население, выступления продолжались несколько месяцев. Главные кандидаты на пост президента Мир-Хосейн Мусави и Мехди Карруби, проигравшие выборы из-за подтасовки результатов, раньше возглавляли правительство, и этот факт, очевидно, позволял организаторам выборов установить вполне устраивающий политический баланс сил. Но протестующие намерены были использовать нечестные выборы, чтобы инициировать смену всей власти. Как сказала Манда Занд Эрвин на брифинге в конгрессе США в июле 2010 г., «эта революция должна была случиться. Мошенничество с подсчетом голосов просто стало последней каплей».
Как и предсказывали независимые эксперты, президентские выборы в Иране закончились победой Махмуда Ахмадинежада, «истинного сына» «Стражей Исламской Революции», причем с огромным отрывом от остальных кандидатов. Для тех, кто был знаком с хомейнистской политикой, этот итог был вполне предсказуем с самого начала. Результат просто не мог противоречить принципам, на которых строится Исламская Республика. Никто ни на секунду не сомневался, что верховный руководитель Али Хаменеи имеет полный контроль над процессом выборов.
Как рассказывают многие специалисты по внутреннему устройству иранского госаппарата, выборы «нового» президента «республики» содержат множество защитных механизмов, которые гарантируют, что «избранный» лидер страны соответствует хомейнистской идеологии, системе в целом и долгосрочным целям религиозных лидеров страны. Во-первых, до выборов отсеиваются кандидаты, не разделяющие исламистские взгляды. Органы, регулирующие выборы, находятся в руках аятолл. Даже речи не идет о многопартийности. Голосующим приходится выбирать между теми, кого заранее одобрил режим. То есть демократией здесь не пахнет уже на самом первом этапе. Граждане выбирают из маленькой кучки тщательно отобранных кандидатов, которые, в свою очередь, могут обсуждать лишь то, что дозволено. Короче говоря, иранские выборы – это фарс, шумное красочное представление, но ничего более. Тем не менее международное сообщество, особенно на Западе, видело «разных» кандидатов (среди которых один ему казался «умереннее» другого), а также толпы людей на избирательных участках.
С появлением многопартийности в соседних странах иранская молодежь, женщины, профсоюзы, интеллигенция и многие другие все активнее борются за демократию. Они видят, как в Афганистане после падения «Талибана» женщины избираются во властные органы. Как в многонациональном Ираке после свержения Саддама Хусейна появляется добрая сотня политических партий. Как в Ливане «кедровая» революция побеждает на выборах иранскую протеже «Хезболлу». Эти перемены были настоящим озарением для простых иранцев, привыкших жить под гнетом мулл. Они жаждали свободных обсуждений и честности в выборном процессе, и правящей элите Ирана становилось все труднее справляться с ними. Даже Кувейт и Пакистан понемногу двигаются в сторону демократии. «Если не дать им хотя бы глоток свободы, они взорвутся», – рассудили основатели иранского режима, глядя на свой народ. К тому же вопрос национальных меньшинств в Иране к тому времени был уже на грани пожара: арабы в Хузестане, белужди на востоке, азербайджанцы на северо-западе и курды все активнее выступают за обретение автономии.
Поэтому режим и организовал шоу с президентскими «выборами». Отчасти для того, чтобы отвлечь народное внимание от настоящих этнических бунтов, разгорающихся во многих точках республики. По горькой иронии судьбы, главной целью президентских выборов в Иране было не стимулирование, а замедление демократии. Как может настоящая внутренняя оппозиция, чьих лидеров убивают, преследуют, изгоняют, пытают и бросают за решетку, заявлять об отсутствии свободы, если миллионы иранцев «приняли участие» в выборах? Чтобы перекрыть путь к реальной демократии и истинным переменам, власть задобрила иранцев фальшивыми выборами. Но на этот раз у оппозиционных сил появилась беспрецедентная возможность заявить о себе.
13 июня 2009 г. море мужчин, женщин и молодежи наводнило центральные улицы Тегерана и начало растекаться по другим городам. Как сказал Амир Тахери, иранский писатель в изгнании, «студенты, женщины, рабочие и представители национальных меньшинств стали сердцем сопротивления хомейнизму»31. Технически продвинутая молодежь «запустила» революцию на онлайн-порталы YouTube и Twitter. Впервые с 1979 года благодаря Интернету мир смог увидеть, как бьется сердце иранского народа в борьбе за демократию. Когда я увидел старшеклассников – ребят и девушек, поющих и скандирующих лозунги, я убедился, что после этого восстания уже нет пути назад32. Неделю за неделей «зеленая» революция заполоняла улицы и снова исчезала. Ответные репрессии, разумеется, не прекращались, и она обретала все новых и новых «мучеников».
22 июня боевики «Басидж» убили студентку Неду Султани, и революционная молодежь вспыхнула с новой силой. Рассказ ее друга звучал очень сильно и трогательно: «Я понял, что не могу отговорить ее идти туда… она думала только об одном – о демократии и свободе для всех иранцев»33. Когда власти позвали для усмирения людей отряды боевиков из соседних стран, демонстранты преисполнились еще большей решимостью. Бойцы из «Хезболлы» ездили по Тегерану на тех же мотоциклах, которые они использовали при подавления бейрутской «кедровой» революции.
Профессор Бахман Бактиари, директор Ближневосточного центра Университета штата Юты, описал людскую решимость довести начатое до конца:
«Последние акции протеста покачнули иранское руководство и ввергли его в худший политический кризис за всю историю. Стало очевидно, что хомейнистский режим столкнулся не просто с усилением партийной борьбы внутри иранской политической системы. Он скрестил мечи с исключительно мощным и широким оппозиционным движением. Хотя Мир-Хосейн Мусави и другие лидеры-реформаторы (бывший президент Махаммад Хатами и Мехди Карруби, второй кандидат в президенты) остаются символами оппозиции и их отказ утихомирить население весьма раздражает власти, однако если их схватят и казнят – это не положит конец волнениям. Радикально настроенные хомейнисты и «стражи революции» изо всех сил пытаются подавить народное недовольство. Они начали вторую «культурную революцию» в университетах и пытаются пересмотреть всю систему образования. Власти таже собираются открыть 6000 баз для юных участников отрядов «Басидж» в начальных школах, предоставив им «учителей по политической тренировке» и лояльных священников. Был даже создан новый полицейский департамент для преследования инакомыслящих в Интернете, а «Стражи Исламской Революции» планируют открыть новостное агентство с печатными, фото– и телеотделами34».
Удивительная смена курса бывших сторонников режима, таких как Мусави и Карруби, открывала реальные возможности для революционеров35. В нескольких радиоинтервью я сравнил этих лидеров с Михаилом Горбачевым и Борисом Ельциным, которые спровоцировали развал Советского Союза.
Так или иначе, схватка началась и закончится лишь с падением одного из противников. Хешмат Табарзади, лидер Иранского демократического фронта, сообщил: «Боевики из «Басиджей», одетые в гражданскую одежду, нападали на студентов и других людей. На площади Энгелаб я видел, как они ударили в спину женщину около 30 лет так сильно, что она буквально отлетела в сторону. На улице Годс, возле Тегеранского университета, я видел другую молодую женщину, которую молодчик из «Басиджа» бил головой об машину. При этом они кричали: «Шлюха!» и другие, еще более мерзкие оскорбления». Однако это лишь прибавляло движению решимости. Более 50 университетов по всей стране, частные и государственные, объединились в этот исторический момент сопротивления тирании»36.
Противостояние между джихадистским режимом и восставшими делит страну на два мира – мир угнетателей и мир угнетенных. Активист Араш Собхи, находясь в Тегеране, в самом центре «зеленой» революции, писал: «Главари исламистской верхушки с Сейедом Али Хаменеи во главе должны хорошо понимать, что их жизнь и жизнь всего этого чудовищного режима приближается к закату»37.
Действительно, когда из сердец революционеров уходит страх, их движение уже на пути к победе.
Америка отступается от «зеленой» революции
По мере того как в Иране разворачивались демонстрации, в Вашингтоне наступал момент истины. Будь главой Белого дома Рональд Рейган или Джордж Буш-младший, можно было бы почти не сомневаться в их реакции – при разработке стратегий и выстраивании международных отношений американские демократические ценности стояли бы превыше всего. Но я знал, что президент Барак Обама поступит иначе. В своей каирской речи в 2009 г. он пообещал «уважать» арабский и мусульманский мир, что на деле означало уважать неприкосновенность их авторитарных режимов, в полном согласии с новоявленными защитниками средневосточных диктатур. Поэтому попытка свернуть с курса на поддержку демократических преобразований была неизбежной. Я ожидал, какие же слова выберет американский президент, который до этого уже признал, что позволит региону катиться прямо в лапы диктаторов.
В первые несколько дней царило молчание, возможно, в расчете на то, что аятоллы быстро отвоюют улицы городов и вмешательство Америки будет необязательно. Но протесты продолжались, давление на Белый дом росло. Французский президент Николя Саркози осудил «зверскую» реакцию иранского правительства по отношению к демонстрантам, протестующим против сомнительных выборов. «Германия – на стороне иранского народа, который хочет реализовать свои права на свободу самовыражения и свободу собраний», – заявила канцлер Ангела Меркель. Чехия как страна, председательствовавшая в то время в Европейском союзе, попросила своих соседей рассмотреть возможность созыва глав иранских эмигрантских миссий в Европе, чтобы выразить им «глубокое отвращение» к агрессии, развернувшейся в стране после выборов. Многие члены конгресса США и Европейского союза заявили в прессе, что осуждают иранский режим.
В конце концов президент США нарушил молчание, и его слова ознаменовали смену курса в отношениях со средневосточными демократами и тиранами. «Мы отказываемся вмешиваться»38. Такое заявление было предсказуемо, но тем не менее оно очень разочаровало меня. Реформаторские и демократические группы региона отреагировали на эти слова тревожно. По словам специалиста по Среднему Востоку Фуада Аджами, Америка «предпочла правящий режим простому народу на улицах»39.
Отказ президента Обамы поддержать иранскую демократическую революцию стал ударом для демонстрантов на улицах Тегерана. Протестующие, хорошо зная о политических дебатах в США, начали скандировать: «Обама, Обама, или ты с ними, или ты с нами»! Тем труднее было президенту США повернуться спиной к миллионам юношей и девушек, которые надеялись на него как на прогрессивного лидера свободного мира. Увы, они были глубоко разочарованы40. Поняв, что иранские мятежи не собираются угасать, администрация Обамы постаралась скорректировать свою позицию – она стала увещевать Иран, чтобы тот проявил гуманность по отношению к своим гражданам. Последовали несколько символических жестов, включая дипломатические41.
В те критические дни все друзья свободного Ирана в международном сообществе внесли свой вклад в поддержание огня революции42. Во время тегеранских демонстраций я первым заметил и донес до зарубежных СМИ, что транспаранты, которые готовила иранская молодежь, были написаны по-английски – значит, они хотели, чтобы остальной мир прочитал их и вступился. Многие законодатели и комментаторы живо подхватили тему, особенно когда это отметил и бывший кандидат в президенты и популярный комментатор Fox News Майк Хакаби. Тем не менее деспотические режимы по всему миру под флагом «братства против демократии» горой встали за аятолл и даже думать не желали о простых иранцах. Сирия, Судан, «Хамас», «Хезболла» и Катар оказывали поддержку иранским властям. Сирийский министр иностранных дел Валид Муаллем заявил: «Кто ставит на поражение иранского режима, тот проиграет» и предупредил евопейцев, чтобы те не ввязывались во внутренние дела Ирана43. «Хезболла» обвинила Запад в «разжигании беспорядков в Иране»44. Партия справедливости и развития (AKP), возглавляющая исламистское правительство в Турции, также высказалась в защиту Ахмадинежада и против иранских демократов, несмотря на то, что сама позиционирует себя как «мусульманско-демократическую»45.
В США и других западных странах апологеты иранского режима приводили тезис, что аятоллы больше отвечают американским интересам, чем непредсказуемые движения, идущие на смену хомейнизму46. Демократически настроенные активисты Ирана обвинили власти США в сотрудничестве с проиранским лобби. Они выразили также озабоченность, что союзники режима, действуя втихую, могут разрушить реальное восприятие иранской революции в сознании американцевXLVII. Бывший аналитик ЦРУ Клэр Лопес была уверена, что за решением кабинета Обамы «не вмешиваться» в поддержку иранской демократии стоят политические интересы48. Среди экспертов по международным отношениям бытует следующее предположение относительно причин странной позиции США, занятой в отношении «зеленой» революции. По логике, Америка должна была всеми силами поддерживать это крупнейшее за несколько десятилетий демократическое движение в регионе. Но она этого не делает, потому что, возможно, связана с иранским режимом некой сделкой, заключенной заранее – США не включаются в демократическое движение Ирана, а тот сотрудничает с ними в Ираке, Афганистане и по ядерным вопросам. Разумеется, это предположение не нашло своего подтверждения, однако кажется вполне рациональным. Сын последнего иранского шаха Реза Кир Пехлеви сказал летом 2010 г., что сегодняшняя молодежь на улицах Тегерана – это завтрашние ответственные граждане. «С Западом или без него, иранский народ поднимется с колен. А до этого дня нам нужно избегать вреда, который может причинить режим».
Что ж, время покажет, а историки рассудят.
Будущее
В долгосрочном плане будущее иранской демократической революции видится достаточно ясным, однако на ближайшую перспективу все зависит от множества факторов. В моем представлении, это движение будет неумолимо развиваться, несмотря на поражения, отступления и препятствия, пока не достигнет своей цели. Скорость, охват и успехи будут зависеть от уровня поддержки со стороны международного сообщества и особенно от США. Как и революционные движения в других странах, иранцы хотят слышать реакцию международных лидеров. И если они будут чувствовать, что окружающий мир готов при необходимости протянуть руку, это придаст им новые силы.
Прежде всего, демократии мира должны признать «зеленую» революцию такой, какая она есть в реальности: это демократическое движение, направленнное на смену режима49. Во-вторых, международное сообщество должно оказать достаточное давление на хомейнистский режим, чтобы люди смогли добиться перемен в стране бескровными методами. В-третьих, когда свободный мир будет твердо поддерживать иранцев, они изберут новую форму правления взамен свергнутого тоталитарного режима. В-четвертых, иранская борьба за демократию должна сплотить самые широкие слои как внутри страны, так и за ее пределами, в эмиграции, даже те из них, которые ранее считались несовместимыми: «зеленое движение», женщин, студентов, левое крыло, консерваторов, этнические меньшинства и интеллигенцию. Запад должен быть в контакте со всеми антихомейнистскими силами, от конституционных монархистов до «Организации муджахидинов». Все иранцы, отстаивающие свободу и выступающие против тегеранского террористического режима, должны быть замечены и поддержаны.
Ставки в этой революции очень высоки. Правящая элита Тегерана стремится заполучить ядерное оружие, чтобы устрашать не только международное сообщество, но и свой собственный народ. Хомейнистская верхушка пытается построить Имамат на баснословные нефтяные доходы ценой мира и спокойствия в регионе. Ее могут остановить только люди, которые готовы идти на жертвы ради свободы своей страны и безопасности мира.
Их нельзя бросить на произвол судьбы.
Глава 11
Ад в Судане: геноцид против африканцев и конец последнего апартеида
Май 1995 г., конференц-зал Колумбийского университета был переполнен. Темой конференции был аболиционизм, хотя и проходила она через сто пятьдесят лет после отмены рабства в США. Почему же тогда все приехавшие на конференцию афроамериканские активисты, защитники прав человека и интеллектуалы так взволнованно призывают положить конец рабству? Как описал тот день покойный Сэмуэль Коттон, «чернокожих все еще хватают и продают в рабство, они все еще служат своим господам на плантациях и фермах, их женщин и детей все еще эксплуатируют. Но это происходит не здесь, на американской земле, а в Судане, в ХХ веке, на глазах у Америки и остального человечества».
Коттон, чьими предками были африканские рабы, работавшие на хлопковых плантациях, и Чарльз Джекобс, основатель бостонской Американской группы борьбы против рабства, – организовали в Нью-Йорке конференцию, посвященную проблеме рабства в Судане. Афроамериканская аболиционистская конференция в Колумбийском университете, на которой присутствовали беженцы из Судана, независимые активисты, занимающиеся вопросами защиты прав человека и их афроамериканские сторонники, была «первой ласточкой», положившей начало всемирной борьбе за свободу в Судане. Это было первое открытое публичное собрание, где разоблачили ужасы рабства, царящего в Судане, стране, находящейся под гнетом хартумских сторонников джихада1.
Свидетельства убийств, изнасилований и этнических чисток потрясли аудиторию. Я наблюдал за выходцами из Судана, которые, часто в слезах, делились со своими «африканскими братьями» тем, как их племена и братья по крови подвергались геноциду из-за цвета кожи и африканской культуры. Я смотрел на реакцию чернокожих мужчин и женщин, переживших эти испытания и страдания. Рядом со мной сидела афроамериканка, подбадривавшая тех, кто боялся говорить. «Мы понимаем вас. Говори, брат, не молчи», – увещевала она. По мере того как беженцы из Судана рассказывали, как были рабами, прислуживавшими арабам-хозяевам, в аудитории росло напряжение, кого-то из участников захлестнули эмоции. У большинства на глазах были слезы, не удержался и я, когда выходец из Южного Судана поведал об ужасах, которые вооруженная военщина творила во время набегов на южные деревни – жгла хижины, убивала стариков и уводила в рабство целые семьи.
«Это не может происходить в наши дни!» – воскликнул Сэмуэль Коттон, делом жизни которого стало изучение проблемы современного рабства, в том числе в Мавритании и Судане2. Коттон, скончавшийся несколько лет спустя, стал совестью афроамериканского сообщества, восставшего против невыносимой идеи о том, что рабство чернокожих африканцев не ушло в прошлое, и сегодня им заправляют силы джихада.
Представители «Братства против демократии» пришли на конференцию для того, чтобы дискредитировать это собрание. Дипломаты из суданского, мавританского, египетского посольств, представители местных исламистских групп, в том числе «Нации ислама», были там лишь для того, чтобы опровергнуть заявления о рабстве и репрессиях, процветающих в Судане. Мужчины и женщины с юга Судана, которых возглавили Сабит Али и Доминик Мохаммед, заклеймили их как «представителей арабского и исламского империализма и марионеток своих хозяев». Суданцев поддержали афроамериканцы, среди которых были несколько пасторов и представители мирских, либеральных и других групп. Были там и Джон Эйбнер из «Международной христианской солидарности», старейшей неправительственной организации, когда-либо поднимавшей вопрос Южного Судана на Западе, и Кейт Родерик, генеральный секретарь Коалиции за защиту прав человека. Эти организации первыми после окончания «холодной войны» выступили в защиту прав и свобод меньшинств в мусульманских странах.
Агенты «Братства против демократии» ощутили гнев африканцев и быстро ретировались. Но тем не менее стали свидетелями рождения того, что со временем превратится в американское движение поддержки освобождения Судана. Оно будет шириться, постепенно дойдет до конгресса, администраций президентов Клинтона и Буша, выльется в законы, резолюции ООН в поддержку не только Южного Судана, но и Дарфура, Нубы и Беджи, других, по большей части мусульманских районов, населенных чернокожими африканцами, которые подвергаются угнетению со стороны хартумской элиты.
Кровавая история
Многочисленные конфликты в Судане принципиально ничем не выделяются на фоне других социальных и религиозно-этнических схваток в регионе. В центре политической структуры страны находится класс элиты, угнетающий народное большинство. Доминирующие силы хартумских арабских националистов и исламистов-салафитов стояли у истоков войн за власть на юге, западе и востоке страны, в то время как большинство африканцев отвергало насаждавшиеся властями программы арабизации и исламизации.
Судан – зона самой продолжительной гражданской войны в регионе и величайшего геноцида со времен Холокоста. Около двух миллионов человек, по большей части африканцев, были убиты или проданы в рабство. Статистика по убитым и пропавшим без вести вызывает трепет. Количество погибших в Судане в два раза превышает численность населения сектора Газа. Африканские земли, оккупированные хартумской военщиной против воли их населения, по площади равны Ливану и Палестине, вместе взятым. Количество чернокожих беженцев из Судана сопоставимо с населением Ливии. Вдобавок с 1956 г. арабские военизированные формирования захватили в Судане больше чернокожих рабов, чем все работорговцы мира.
Война в Судане между мусульманским Севером и христианским и анимистским Югом началась в 1956 г. и уже более сорока лет периодически разгорается вновь и вновь. В прошедшем десятилетии количество погибших от геноцида в Дарфуре составило от 2,1 до 2,5 млн человек, что делает этот конфликт одним из самых кровавых после Второй мировой войны3.
Несмотря на ужасающие цифры, все годы об этой войне почти никто в мире не знал. Лишь после событий 11 сентября международное сообщество начало обращать внимание на конфликт в Судане. Этому способствовало нескольких факторов. Группы, выступавшие в защиту прав человека, смогли представить доказательства этнических чисток и рабства; режим в Судане оказался причастен к террористическим актам за рубежом, в том числе к взрыву во Всемирном торговом центре в Нью-Йорке в 1993 г. Наконец, нефтяные месторождения в Судане стали привлекать интерес международных компаний. Так что, помимо гуманитарной катастрофы, война в Судане привлекла внимание и своим геополитическим «интересом». Страна владеет доказанными запасами нефти в размере 300 млн баррелей и 86 млрд куб. метров доказанных запасов природного газа. И это при том, что бльшая часть нефтяных районов в прибрежной зоне Красного моря и южной части страны еще не разведана4. Страна также обладает потенциально богатыми сельскохозяйственными ресурсами. Судан – единственный поставщик аравийской камеди, использующейся в производстве разнообразных продуктов питания: выпечке, напитках, молочных, обезжиренных, замороженных продуктах, сладостях, в производстве лекарств.
Следует добавить, что, помимо стремления контролировать эти богатые природные ресурсы, хартумский режим в 1990-х гг. участвовал в террористических актах в Эритрее и других, направленных против своих арабских соседей. Так, в июне 1995 г. убийцы из Хартума почти преуспели в попытке уничтожения египетского президента Хосни Мубарака. В последние годы, пока Международный уголовный суд выдвигал обвинение против главы режима Омара Башира за геноцид в Дарфуре, тот активно развивал связи с «Хезболлой» и Ираном.
Историческая справка
Судан по-арабски означает «чернокожие». Несмотря на это, самый главный кризис в стране связан с ее идентичностью: это страна чернокожих или арабов? Арабы доминируют в центральном правительстве в Хартуме, а чернокожее население борется за свою автономию от этого центрального правительства. В древности на землях, которые сегодня составляют Судан, было расположено несколько королевств, в том числе и Нубия, основной конкурент Древнего Египта. С VII в. Верхнюю Нубию накрыли несколько волн арабских завоеваний, вытеснивших африканские народы на юг. В последующие столетия все больше арабских и арабизированных поселенцев теснили африканцев все дальше и дальше на юг. В течение двенадцати веков север Судана постепенно становился арабским, но субтропической части страны удавалось избегать исламизации5. В 1899 г. лорд Китченер возглавил англо-египетские войска в походе на северные и южные районы Судана и подчинил их британцам. В 1946 г. британцы создали на юге Судана отдельное губернаторство. Как отметил один ученый, «британцы считали, что в интересах идеологически и культурно различных народов Судана, на севере и юге должны быть разные администрации»6. В частности, в 1930 г. Британия заявила о проведении в отношении Южного Судана политики, которая помогла бы сдержать исламизацию юга.
Однако против такого разделения выступала арабская националистическая элита на севере Судана, новые независимые арабские государства и Лига арабских государств, которые поддерживали идею единого и независимого «арабского» Судана. Многочисленные волнения в Хартуме в 1945 г., участники которых призывали к объединению Судана, заставили британцев год спустя отказаться от политики защиты Южного Судана и объявить, что «Север и Юг неразрывно связаны»7. С самого начала юг был недостаточно представлен в правительства в Хартуме. По мере того как становилось все более очевидным, что признание независимости Судана становится неизбежным, британцы еще раз подтвердили свою позицию, заявив в 1952 г., что «будущее Юга – в объединенном Судане»8.
В 1954 г. предшественником полного суверенитета Судана стало учреждение на севере страны временного правительства. Юг, напротив, не был готов к объявлению собственного государства. Более того, большая часть колониальной инфраструктуры располагалась на севере. Юг был недостаточно экономически развит, его социальная структура была племенной. Суданские арабы, получившие власть из рук британских и египетских колонизаторов, таким образом, контролировали как свои территории, так и африканские земли на юге, где жили люди, никогда не разделявшие ни их религиозных убеждений, ни ценностей, ни цели.
Восстания и репрессии: 1955–1972 гг
На заре независимости, в 1955 г., дислоцированные на юге Судана войска восстали против Хартума, положив начало вооруженному противостоянию, продолжавшемуся до февраля 1972 г. В январе 1956 г. была провозглашена независимость юга Судана, и спустя полгода, после нескольких вооруженных инцидентов, вспыхнула гражданская война. Только что освободившаяся от британского господства, арабская элита Судана начала безжалостную программу арабизации юга. В этом ее поддержало панарабское движение, возглавляемое египетским лидером Гамалем Абдель Насером. Символично, что на государственном уровне пятница была объявлена в Судане днем отдыха, а воскресенье – рабочим днем.
В 1963 г. в Джубе на юге страны началось восстание с участием военных. В том же году против дислоцированных на юге Судана войск хартумского правительства поднялось освободительное движение «Анания». Столкновения продолжались в течение двух лет и достигли пика в июле 1965 г., когда правительственные войска устроили резню мирных жителей в крупнейших городах юга: Джубе и Вау, и в 1967 г., когда массированные воздушные удары с севера накрыли район Тройт9.
В период с 1963 по 1972 г. большая часть южных районов перешла под контроль движения «Анания» и его сторонников: Освободительного движения Южного Судана под руководством Джозефа Лагу (SSLM) и Национального африканского союза Судана под руководством Агри Джадена и Уильяма Денга (SANU). Мятежники требовали от Хартума полного суверенитета, заявляя, что при провозглашении независимости с чернокожими даже не посоветовались. Сменяющие одно за другим северные правительства откликнулись на эти требования жестокими репрессиями и дальнейшей арабизацией. Члены Лиги арабских государств – Египет, Ирак и Сирия – поддержали Хартум. Правительство же Эфиопии оказало поддержку повстанцем10.
В 1969 г. удачный рейд генерала Джафара Нимейри на Хартум привел к поспешному предложению югу Судана статуса автономии, но бои и переговоры продолжались еще три года, пока в 1972 г. стороны не подписали в Аддис-Абебе соглашение. Оно давало югу страны частичную автономию и гарантировало южанам большее представительство в правительстве Судана. Семнадцатилетняя война собрала ужасную жатву. Более полумиллиона южан погибли, сам регион был значительно разрушен. Север за участие в войне также заплатил высокую цену11.
Восстания и репрессии: 1983–1996 гг
Причинами провала соглашения, подписанного в Аддис-Абебе, и возобновления спустя одиннадцать лет гражданской войны послужили несколько факторов. Одним из важнейших было решение хартумского правительства разделить юг на три провинции и тем самым не допустить образования на этой территории единого государства. Однако самым серьезным факторм было усиление влияния салафизма в регионе.
В 1983 г. правительство Нимейри инициировало кампанию исламизации, распространив законы шариата на неисламский юг. Новая политика требовала использования арабского языка в школах, обучения Корану для приобщения к исламской культуре, сегрегации женщин и мужчин и насаждения исламского дресс-кода и привела к экспроприации христианских школ и разрыву финансовых связей с зарубежными христианскими донорами12.
Новая попытка исламизации нарушила шаткое мирное соглашение 1972 г. На юге страны вновь вспыхнули военные действия. По оценке южносуданского ученого, «соглашение в Аддис-Абебе было последним шансом мира в Судане во времена «холодной войны». Арабскому северу дали шанс продемонстрировать свою способность управлять африканским югом, справедливо и с соблюдением фундаментальных прав. Однако арабский националистический режим позволил джихадизму разрушить африкано-арабский мир. Попытавшись лишить наш народ основных свобод, они заставили нас потребовать обратно нашу землю, поскольку она была единственной гарантией независимости»13.
Новое восстание возглавила Народная освободительная армия Судана (SPLA), военное крыло Народного освободительного движения Судана (SPLM). В SPLA под командованием полковника Джона Гаранга влилось много ветеранов первой войны, армия был хорошо организована. SPLA достигла значительных успехов на полях сражений и в 1980-х гг. установила контроль над большей частью провинции Экватория. Гаранг, профессиональный военный, получивший образование в США, заручился поддержкой лидеров Эфиопии и воспринял левый курс, утверждая, что его борьба направлена против империализма. Если повстанцы предыдущего поколения призывали к отделению юга, то SPLM стремилось захватить власть в Хартуме14. Как объяснил представитель SPLM в Вашингтоне, Гаранг верил, что «все демократические и прогрессивные силы в Судане должны присоединиться к SPLM в его борьбе за лучшее будущее страны»15.
Эта стратегия на протяжении нескольких лет имела военный и политический успех. Однако ситуация полностью изменилась в 1989 г., когда генерал Омар Башир сверг избранное правительство в Хартуме и установил военный режим, получивший поддержку джихадистов под руководством Хасана Тураби и Национального исламского фронта (NIF). Этот государственный переворот сделал Тураби настоящим политическим лидером этнически разобщенной страны. Тогда исламистско-джихадистский режим впервые в истории пришел к власти в арабской стране, если не считать Саудовской Аравии, которая внесла идеологический вклад, но не вела военных действий «за веру».
Исламистский переворот стал предпосылкой нового витка гражданской войны. Правительственные силы, вооруженные современным оружием и исламистской идеологией, начали непримиримый джихад против «атеистов и неверных» бунтовщиков юга. К 1991 г. исламистский север перешел в наступление, и скоро силы освободительного движения Юга Судана были практически разгромлены. К концу 1992 г. «освобожденные районы» юга распались, между ними развернулась изнурительная война. К концу 1993 г. военным подразделениям юга Судана был нанесен непоправимый урон, в регионе воцарилась разруха16.
Тураби, который, как говорят, в 1990-х гг. был лидером суданских суннитских идеологов, снискал поддержку зарубежных исламистских сил. Арабско-исламский конгресс, который он собрал в Хартуме в 1992 г., привлек в Судан лидеров влиятельных исламистских и джихадистских движений Ирана, Ливана, Палестины и Алжира. Поддержка Тураби из-за рубежа усугубила положение внутри страны17, позволила солдатам Хартума захватить важные стратегические пункты и войти во многие внутренние районы юга Судана18. К 1996 г. суданская армия и ее приспешники-ополченцы из Национального исламского фронта заняли большую часть провинции Экватория и оттеснили силы южан к границам.
Контрнаступление Юга
Хотя партизанское движение на юге раз за разом терпело поражения, оно так и не было уничтожено. «Арабская армия контролировала города и основные деревни; мы контролировали джунгли и буш», – сказал Стивен Вонду, представитель Армии освобождения вСША20. В январе и феврале 1997 г. SPLA организовала крупное контрнаступление, отвоевав потерянные территории и переломив ход военной кампании. Успех стал возможен благодаря нескольким факторам.
Во-первых, SPLA удалось объединиться с другими оппозиционными силами Судана, в том числе со сторонниками бывшего министра Садика аль-Махди, другими светскими и умеренными мусульманскими группами в рамках Национального демократического альянса (NDA). Во-вторых, в 1996 г. после встречи в Асмаре они договорились о совместных действиях для свержения режима Башира и о создании «нового Судана». Гаранг объявил о поддержке «переходного правительства и последующем проведении референдума о самоопределении»21.
Настойчивое требование о самоопределении – важная перемена в риторике Гаранга. Многие годы он заявлял, что цель SPLA – замена режима в Хартуме объединенной суданской коалицией, которая сохранит территориальную целостность страны; обращение Гаранга к теме самоопределения отражает наметившуюся в то время среди южан все более заметную тенденцию к полному отделению от арабского севера.
Третьим фактором, способствовавшим изменению позиции SPLA, было решение Хартума и дальше проводить последовательную политику арабизации и исламизации юга, которое вызвало резкую реакцию в этой части страны. Арабизация изолировала немусульманские районы или районы, где жили чернокожие мусульмане, не говорящие по-арабски, в частности Нубию, от внешнего мира22. Школы и церкви были основной мишенью властей Хартума. Одних христиан, отказывавшихся принимать ислам, лишали продуктов питания, других похищали и продавали в рабство23. На севере, в особенности вокруг Хартума, в «мирных лагерях», организованных Национальным исламским фронтом, сотни тысяч южан насильственно заставили принимать мусульманство24.
Жестокость репрессий, направленных против жителей юга, была на руку SPLA и другим оппозиционным силам; в ряды движения сторонников отделения влились тысячи молодых мужчин и женщин. Жестокость властей Хартума заставила Бутроса Бутроса-Гали, занимавшего тогда пост Генерального секретаря ООН, выразить глубокую озабоченность «серьезным ухудшением гуманитарной ситуации в Судане в результате чинимого правительством Судана одностороннего и неоправданного препятствования передаче срочно требующейся гуманитарной помощи страдающей части населения на юге Судана»25.
Варварство, чинимое северным режимом, усиливало отвращение южных суданцев к фундаменталистам из Хартума. Правительственные силы, по большей части военизированные формирования Национального исламского фонта и «Народные силы защиты», творили на Юге ужасающие зверства26. Политика постоянного джихада, которую проводил режим, вылилась в мобилизацию тысяч крестьян и горожан, многих из них привлекла перспектива получения в руки оружия, захвата земель и трофеев. «Народные силы защиты» участвовали в жестоких наступлениях, часто с применением воздушных ударов, в ходе которых уничтожались целые деревни27.
Возможно, самым характерным и самым страшным аспектом гражданской войны было то, что Хартум порабощал чернокожее население юга Судана и Нубийских гор. Это носило настолько массовый характер, что рабство можно назвать символом страданий Южного Судана. Вооруженные формирования, в первую очередь ополченцы Национального исламского фронта, нападали на деревни, убивали стариков и тех, кто пытался сопротивляться, и забирали в плен взрослых, в основном женщин и детей. «Поезда рабов» увозили несчастных на север, где их продавали работорговцам, которые, в свою очередь, перепродавали их для работы на плантациях и в качестве домашней прислуги. Некоторых увозили в другие страны Ближнего Востока, в том числе в Саудовскую Аравию, Ливию и страны Персидского залива28.
Пропагандистская кампания Севера
Столкнувшись с растущими симпатиями к Югу со стороны мирового общества, правительство Судана обратилось к услугам служб, специализирующихся на связях с общественностью, и дипломатии. Конечно же оно отрицало обвинения в преследованиях и через свои посольства проводило широкомасштабную пропагандистскую кампанию. В этом суданским властям оказывали поддержку местные арабистское и исламистское лобби. Правительство пыталось доказать, что на самом деле оно противостоит террористам, рабства в Судане не существует, а Эфиопия, Эритрея и Уганда вмешиваются во внутренние дела Судана29. Специально нанятые суданским правительством коммуникационные фирмы и лоббисты должны были сгладить впечатление, которое разорение Юга произвело на Западную Европу и Северную Америку. Эти фирмы приложили немало усилий, чтобы обелить действия режима Тураби. Например, Шон Гэбб, директор обосновавшегося в Лондоне Суданского фонда, признавал, что «в Судане имеют место религиозные преследования», но позиционировал их в контексте гражданской войны. Гэбб даже оправдывает рабство: «Было бы удивительно, если бы военные и представители племен, берущие пленных, не заставляли их работать на себя»30.
Для того чтобы изолировать окрепшую SPLA и Гаранга, правительство привлекло к переговорам соперничавшие с ней южные вооруженные формирования и подписало с несколькими из них мирный договор, заявив, что «SPLA противится заключению мира»31.
Хартум полагался на то, что мировое сообщество согласится на необходимость сохранения статус-кво, поскольку разделение Судана подвергнет опасности стабильность в регионе и вызовет эффект «домино» в других странах. Представители режима утверждали, что в противном случае население Юга окажется в еще более затруднительном положении: «Все мы знаем, что происходит в африканских странах, когда центральная власть прекращает свою деятельность:…убийства и пожары, голод, испуганные беженцы»32.
На словах Хартум призывал к примирению между исламистами и африканцами, побуждая Иран и Катар отреагировать на эти призывы. Хартум разослал эмиссаров по исламскому миру. В Тегеране власти поддержали усилия по «прекращению африканской агрессии в Судане» и призвали к панисламистскому джихаду в защиту Судана, предложив себя в роли посредника в заключении мира. В Бейруте – настоящем барометре арабских политических настроений – несколько организаций33 сформировали Комитет в поддержку арабского народа Судана. Он осудил «трусливые наступления африканцев на братьев в Судане, и США, которые поддерживают африканцев»34. Несколько правительств (Сирии, Ирака, и Ливии) и Организация освобождения Палестины заявили, что поддерживают Хартум. Саудовская Аравия выразила озабоченность опасностью, грозившей единству и суверенитету Судана. Лига арабских государств заявила: «Под угрозой оказалась арабская национальная безопасность». Риторика все больше нагнеталась вокруг Эритреи, Эфиопии и Уганды. Эти страны обвинялись арабскими режимами в «преступном сговоре против целостности Судана»35. Неудивительно, что несколько арабских правительств увидели в происходящем «руку Израиля»36, натравливающую африканские народы на арабский мир37.
Даже правительство Египта, вступившее с режимом Башира в конфликт по поводу территориального спора в Халаибе, сурово критиковавшее Хартум за фундаменталистскую направленность и все еще возмущавшееся попыткой убийства Мубарака в Аддис-Абебе, за которой стоял Судан, поддержало «арабизм» Судана. Оно заявило, что поддерживает «стабильность и статус-кво»38.
Бизнес и «Нация ислама» (NOI) – вот две основные силы, которые лоббировали интересы Хартума в США. Несмотря на законы, запрещавшие торговлю с Суданом из-за его террористической деятельности, Госдепартамент с января по март 1997 г. разрешил двум американским компаниям провести переговоры с Хартумом39. Лидер радикальной организации «Нация ислама» Луис Фаррахан убеждал всех в «невиновности» Хартума, утверждая, что обвинения против него не только лживы, но и являются частью продуманного сионистского сговора.
Поддержка, оказанная Южному Судану
Силы сопротивления Южного Судана также активно продвигали себя на международной арене. Они добились поддержки африканских государств – соседей Судана, чьи правительства отрицали обвинения в том, что «посягают на земли Судана»40. Президент Эритреи Исайяс Афеверки заявил, что «сегодня мы, африканцы, видим, как в Судане продолжается борьба с колониализмом»41.
Агрессивность Хартума в поддержке исламистских движений в регионе обернулась против него. Правительства Уганды и Эфиопии представили доказательства вмешательства Национального исламского фронта во внутренние дела их стран. Лидер ЮАР Нельсон Мандела, хотя и был традиционно близок к арабским режимам, выразил свое отношение к происходящему тем, что принял Джона Гарангу и позволил SPLA открыть представительство в Претории. Может быть, у Манделы и числился среди его союзников, к примеру, Муаммар Каддафи, но, столкнувшись с ситуацией, в которой арабы выступали против чернокожих, он проявил солидарность со своими «братьями».
Южный Судан сегодня побеждает и в битве за общественное мнение в США. Как заметил один эксперт, южные суданцы, копируя другие национальные движения, «учились у евреев и палестинцев»42. Движение в защиту юга Судана создало целый ряд коалиций, которые получили поддержку у различных групп.
Группы защиты прав христиан. «Ближневосточный христианский комитет» (MECHRIC), созданный в 1992 г., представляет собой коалицию четырех этнических организаций43 и был первым международным христианским объединением, подписавшимся под требованием Юга Судана о самоопределении. В 1993 г. обосновавшаяся в Женеве группа «Международная христианская солидарность» (CSI) первой из правозащитных организаций организовала выезды в Судан, где расследовала случаи преследования населения и задокументировала случаи применения рабского труда. Помимо этого, она мобилизовала британские и американские законодательные органы. В 1994 г. возник альянс 60 североамериканских организаций – «Коалиция за защиту прав человека в условиях ислама» (CDHRUI) со штаб-квартирой в Иллинойсе. Эта коалиция подняла вопрос Южного Судана в контексте защиты прав меньшинств в мусульманском мире. CDHRUI освещала этот вопрос в группах по защите прав человека, церквях и в конгрессе США44.
Христиане-евангелисты. Американская озабоченность «преследованием христиан в исламских странах»45 мобилизовала правых христиан под флагом идеи поддержки южного Судана. Так, начиная с 1997 г., «Христианская вещательная сеть» (CBN) Пэта Робинсона стала все чаще освещать положение на юге Судана46.
Правозащитные группы. Злодеяния в Южном Судане привлекли внимание авторитетных групп по защите прав человека. Такие организации, как Human Rights Watch и Amnesty International, возглавили работу по мобилизации международного общественного мнения47. Активисты – правозащитники критиковали Arakis, канадскую нефтяную компанию, занимавшуюся разведкой месторождений в Судане, за то, что она стремится заключить соглашение с хартумским правительством.
Группы противников рабства. Рабство в Судане, в которое почти невозможно было поверить, в начале 1990-х гг. вызвало возрождение движения против него. «Бостонская Американская группа противников рабства» (AASG), возглавляемая Чарльзом Джейкобсом, была первой организацией, систематически осуждавшей рабство чернокожих в странах, расположенных к югу от Сахары48. Не осталась в стороне и группа «Интернационал аболиционистов». Первый Конвент аболиционистов против рабства в Судане состоялся в Колумбийском университете в мае 1995 г., на нем был создан совет лидеров, намеревавшийся повлиять на правительство США и мобилизовать на борьбу американское чернокожее население49.
Афроамериканцы. Изгнанный из Судана католический епископ Макрам Гассис полагает, что «христиане в Америке, особенно чернокожие христиане, повлияют на чувства американцев, и, надеюсь, на умы международных политиков в том, что связано с Южным Суданом»50. И действительно, с 1995 г. афроамериканские активисты, объединили усилия с находившимися в эмиграции южносуданскими лидерами, бросили вызов тому, что считали «предательством американских чернокожих лидеров своих африканских корней»51. Писатели и активисты инициировали движение в поддержку борьбы в Южном Судане. Пылкий обмен мнениями происходил между «аболиционистами» и «Нацией ислама» Фаррахана52. Аболиционисты обвиняли «Нацию ислама» в том, что она защищает интересы фундаменталистского исламского режима в Судане, скрывая правду от народа США53.
Левые. На проблему обратили внимание и некоторые либералы. «Американский комитет друзей на службе обществу» поднял проблему рабства, журналист Нэт Хентофф осветил ее в прессе54, а конгрессмен-демократ от штата Массачусетс Барни Франк вынес проблему на обсуждение в конгрессе США. Активно поддерживали аболиционистов небольшие социалистические группы в Нью-Йорке. Даже несколько марксистских групп, таких как «Суданский марксистский фронт в изгнании», выразили поддержку SPLM.
Антитеррористические группы. Радикальный исламизм Хартума, его связи с международным терроризмом вызвали озабоченность в США. Это способствовало повышению осведомленности американских властей о проблемах юга Судана. Сабит Алей, южносуданский лидер в США, отмечает, что «после взрывов в Нью-Йорке (в 1993 г.47) к нам стали прислушиваться и законодательная, и исполнительная власть»55.
Конгресс США. Конгрессмен-республиканец от штата Нью-Джерси Крис Смит был первым членом палаты представителей, настоявшим на жесткой реакции США на «массовые убийства, которые на юге Судана вершит режим Национального исламского фронта»56. Конгрессмен-демократ от штата Нью-Джерси Дональд Пейн был первым конгрессменом-афроамериканцем, выступившим с открытой критикой рабства на юге Судана. Сенатор-республиканец от штата Канзас Сэм Браунбэк, председатель подкомитета по делам Ближнего Востока Комитета по международным отношениям, заявил: «Конгресс намерен продолжить давление на Судан до тех пор, пока условия для южных суданцев не улучшатся»57. Сенатор-демократ от штата Висконсин Расс Фейнгольд отметил, что «Судан продолжает служить убежищем, связующим звеном и центром обучения для ряда международных террористических организаций… Этот режим не следует включать в сообщество наций»58.
В конгресс были представлены двадцать законопроектов, затрагивающих проблему Судана, они касались как терроризма, так и прав человека. Самый известный из них, представленный членом палаты представителей республиканцем от штата Виргиния Франком Вульфом и сенатором-республиканцем от штата Пенсильвания Арленом Спектером (в 2009 г. перешедшим в демократическую партию), призывает к экономическим санкциям против режима в Хартуме и других режимов, замешанных в религиозных преследованиях.
Как отметил сенатор Браунбэк в своем вступительном слове на слушаниях, посвященных преследованию религиозных меньшинств, конгресс намерен вступить в борьбу «за все преследуемые группы на Ближнем Востоке»59.
Американская политика
До середины 1997 г. Белый дом и Государственный департамент почти не обращали внимания на ситуацию на юге Судана. В мае 1997 г. после встречи с официальными лицами Стивен Вонду посчитал, что «администрация США втайне дала добро американским компаниям на подписание контрактов на добычу нефти в Судане». Нина Ши из Freedom House добавляет: «Несмотря на американский закон, запрещающий торговые связи со странами, поддерживающими терроризм (их список установлен Госдепартаментом), компании Occidental позволили вести переговоры с «мясниками» из Хартума»60.
Однако со временем Хартум превратился для американского правительства в настоящего противника. Нажим американских общественных групп и конгресса, а также государств черной Африки подтолкнули президента Клинтона выпустить распоряжение от 3 ноября 1997 г., запрещавшее практически любые экономические связи с Суданом. Как было сказано в распоряжении, политика и действия правительства Судана, в том числе постоянная поддержка международного терроризма, непрекращающиеся усилия по дестабилизации правительств соседних стран и нарушение прав человека, в том числе поощрение рабства и отрицание свободы религии, составляют исключительную и чрезвычайную угрозу национальной безопасности и внешней политике США, и в связи с вышеизложенным для борьбы с этой угрозой объявляется чрезвычайное положение… Вся собственность Судана в США будет заблокирована61.
Госсекретарь Мадлен Олбрайт заявила: «Судан поддерживает терроризм с 1993 г. Новое распоряжение сворачивает торговлю [с Суданом], независимо от интересов компаний, занимающихся разработкой нефтяных месторождений»62.
Южный Судан и эра, наступившая после 11 сентября
С наступлением нового тысячелетия военные действия в Южном Судане продолжились, несмотря на попытки администрации Клинтона наладить мирный процесс между севером и югом страны. Столкновения между войсками хартумского режима и SPLA, продолжавшиеся с 2000 по 2005 г., не принесли победы ни одной стороне, хотя борьба становилась все ожесточеннее. При администрации Буша-младшего, также призывавшей Хартум и восставших к мирным переговорам, 13 июня 2001 г. палата представителей приняла резолюцию о предоставлении Южному Судану помощи в размере 10 млн дол.
Правительство США, в 1994 и 1999 гг. поспешно предложившее начать военные действия против Сербии, чтобы помочь находящемуся в опасности мирному населению, противилось применению силы против режима в Судане. «Братство противников демократии» всегда имело большое влияние в Вашингтоне, независимо от того, какая из партий находилась у власти. Однако теракты 11 сентября изменили политический климат в Америке и в мире в целом. В 2002 г. я утверждал, что решительная американская инициатива по оказанию помощи угнетенным Судана (на юге и в других областях этой страны) будет законной и выгодной политикой. Я с радостью стал свидетелем того, как в предложенном членом палаты представителей конгресса США Томом Танкредо Законе «О мире в Судане» осуждался творившийся там геноцид. 21 октября 2002 г. президент Буш подписал этот Закон, благодаря чему содействие прекращению второй гражданской войны в Судане было закреплено законодательно, а нарушение прав человека, работорговля, использование ополчения и других сил для порабощения, а также бомбардировки районов, населенных мирными жителями, были решительно осуждены. Закон уполномочил американское правительство в 2003, 2004 и 2005 гг. выделить 100 млн дол. на помощь населению, проживающему в областях Судана, не находящихся под контролем правительства этой страны.
Режим в Хартуме наблюдал за тем, как в 2001 г. американские силы нанесли поражение «Талибану» в Афганистане, а в 2003 г. войска коалиции свергли баасистский режим Саддама. Власти в Хартуме видели, как в 2004 г. ливийский диктатор вынужден был отказаться от своих ядерных амбиций, а американо-французская дипломатия добилась принятия Резолюции СБ ООН № 1559 по Ливану. После нескольких десятилетий войны против африканских районов на юге Судана элита Омара Башира решила пойти на переговоры с силами сопротивления южан. 9 января 2005 г. в Найроби вице-президент Судана Али Омар Таха и лидер Освободительного движения суданского народа (SPLA) Джон Гаранг подписали мирный договор. Президент ЮАР Табо Мбеки взял на себя обязательство по оказанию помощи Судану от имени своей страны и от стран Африканского союза. Хартумский режим и силы сопротивления на юге Судана договорились о разделе политической власти, нефтяных богатств, объединении армий и о созыве через шесть лет референдума, в ходе которого должно быть принято решение о том, хочет ли население юга отделиться от остального Судана.
3 августа 2005 г. произошло трагическое событие: при крушении вертолета Гаранг погиб. Его заместителя по SPLM Салву Киира быстро и единодушно избрали в качестве преемника. Киир был фигурой популярной и представлял крупнейшую этническую группу – племя динка, к которому принадлежал и Гаранг.
Геноцид в Дарфуре
За несколько лет до событий 11 сентября во время своего визита в Вашингтон представитель Джона Гаранга сказал мне, что война в Судане велась не только между югом и севером: «Скорее, это было сопротивление африканского большинства меньшинству, правящему в Хартуме». Ветеран освободительного движения Южного Судана в США Доминик Мухаммед в июне 2000 г. на конференции в сенате, посвященной положению меньшинств в регионе, объяснил: «Считают, что конфликт существует лишь между чернокожими христианами и анимистами на юге и арабским меньшинством на севере. Но это не так. На самом деле это конфликт между чернокожими юга, африканцами западной и восточной частей Судана и Нубийских гор и десятью процентами арабских националистов и исламистской элиты. Африканцы христианского, мусульманского и анимистского исповеданий, выступают против Национального исламского фронта. Конфликт также существует между арабской мусульманской демократической оппозицией и военным режимом. Те, кто правит Суданом, составляют менее 4 % населения, однако оппозиция расколота. Договорившись с одной, Хартум выступает против других».
Мохаммед был совершенно прав. Режим Башира, договорившись об урегулировании с югом, тут же направил вооруженные силы против другой этнической группы, в западной части страны, Дарфуре. Жители Дарфура – мусульмане. С востока их окружила иррегулярная милиция Хартума, называемая «Джанджавид» (в дословном переводе – джинны, злые духи на лошадях) и набранная из вооруженных хартумским режимом представителей местных арабских племен. Хартум послал «Джанджавид» терроризировать деревни Дарфура и оттеснять их население к краям провинции, намереваясь заселить освободившиеся земли племенами, связанными с правящей исламистской элитой центра.
Геноцид начался в феврале 2003 г., сотни тысяч чернокожих мирных жителей стали уходить в окружающие район пустыни. Довольно скоро дарфурцы создали местные группы сопротивления, в том числе «Освободительное движение Судана» (SLM) и «Движение за справедливость и равенство» (JEM). Самая большая этническая группа африканского происхождения в регионе – фуры. Вторая по размеру – масалиты, за ней следуют народ загава и дарфурцы арабского происхождения. Абдул Вахид Мохамед эль-Нур, этнический фур, Минни Миннави, загава по происхождению, и Халил Ибрагим – лидеры движения сопротивления Дарфура63. Поддерживающее режим ополчение, возглавляемое Мусой Хилялем, сформировано из жителей местных арабских поселений. Ему оказывают помощь вооруженные силы и служба безопасности хартумского режима.
После 11 сентября Совет Безопасности ООН в спешном порядке ввел санкции против хартумского режима. Резолюция № 1502 от 26 августа 2003 г. и последующая Резолюция № 1547 от 11 июня 2004 г. позволили развернуть в Судане группу миротворцев численностью почти 20 тыс. военнослужащих и свыше 6 тыс. полицейских. Поначалу продолжительность операции планировалась на год и осуществляться она должна была силами миссии Африканского союза, которая была развернута в Дарфуре в 2004 г. Резолюция № 1769 от 2 августа 2007 г. сделала ее крупнейшей миротворческой операцией в мире. Но, несмотря на это, исламистский режим в Хартуме, игнорируя решения ООН, продолжил натравливать «Джанджавид» на африканские деревни Дарфура.
Летом 2004 г. Мохаммед Яхия, возглавляющий сообщество массалитов в Соединенных Штатах Америки, рассказал мне, что режим в Хартуме открывал то один, то другой фронт против чернокожего населения в Судане. «Они многие десятилетия проводили геноцид южных народов, но им не удалось их уничтожить. Хасан Тураби, идеолог хартумской элиты, хотел внедриться в черную Африку, разжечь беспорядки в Уганде, Эфиопии, Кении и дальше на юг. Но когда международное сообщество и США не позволили им продвигаться на юг, они повернули на запад, занявшись этническими чистками в Дарфуре. В этой огромной провинции их целью стало уничтожение африканского населения и заселение освободившихся территорий арабскими племенами, которые находятся под контролем режима. Из Дарфура они пойдут дальше в Сахель через Чад».
Африканские активисты Дарфура получили поддержку церквей и НПО, таких как «Национальный совет церквей» и «Международная сеть против геноцида». Из их деятельности выросла «Кампания в поддержку Дарфура в США», которую поддержала либеральная элита и голливудские звезды64.
Было странно наблюдать за тем, как спустя десятилетия с начала гражданской войны международное сообщество реагирует на геноцид в Судане и Дарфуре. С 1956 и до конца 1990-х гг. Запад и международное сообщество делали вид, что не замечают массовых убийств в Южном Судане. После трагедии 11 сентября (а к этому времени в Судане было убито уже полтора миллиона человек) Вашингтон и другие правительства стали требовать принятия решений. Проблема жителей Южного Судана, как ее сформулировал один государственный чиновник в 1990-х гг., состояла в том, что «южане – чернокожие и не мусульмане». Когда я попросил его прояснить свою мысль, он ответил: «Интересы США – на стороне нефтяных арабских режимов, а не чернокожего большинства, это факт. Кроме того, южные суданцы – христиане и анимисты. Из-за этих племен мы не собираемся провоцировать ОИК, которая имеет большое влияние в OПЕК».
«Братство противников демократии», контролировавшее ОИК и ОПЕК, систематически объединялось с «исламским режимом» Судана в борьбе против отделения «христиан и анимистов» Юга. События в Дарфуре развивались по другому сценарию. Угнетенное население было мусульманским, а режим угнетателей – исламистским. Поэтому другими были и разногласия. Арабские государства автоматически объединились с Хартумом, а ряд африканских мусульманских государств отказались поддержать геноцид своих братьев по расе.
Как только единство Организация Исламская конференция и Лиги арабских государств в вопросе отношения к суданскому режиму было разрушено, последовала реакция западных политиков. Папа Иоанн Павел II стал первой фигурой мирового масштаба, кто поднял проблему Дарфура в своем Рождественском послании 2004 г. Сразу после этого Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан и другие лидеры стали называть геноцид в регионе международной драмой.
Тогда я понял, что мировые лидеры боятся называть «геноцидом» массовые убийства чернокожих христиан на юге Судана, потому что не хотят раздражать ОИК. Те же самые лидеры поспешно озвучили свои обвинения, когда жертвами стали мусульмане, и риск обидеть нефтяные режимы был меньше. Лишь после того как африканские мусульманские страны, такие как Чад, Мали и Эритрея, поддержали сопротивление в Дарфуре, стало возможным объявить кризис в этой части Судана международным. Обвинение в «исламофобии», которое могла выдвинуть джихадистская пропаганда, было бы настоящим кошмаром для мировых лидеров. В результате массовых убийств Южный Судан потерял полтора миллиона человек, но никто не называл это геноцидом, а потери Дарфура – около 250 тысяч человек – были охарактеризованы как геноцид просто потому, что жертвы были чернокожими мусульманами, и ОИК не могла разыграть карту «войны за ислам». Несмотря на это, я считаю, что обвинение хартумского режима в серьезных нарушениях международного права было важнейшим достижением новой американской политики.
Дарфур стал для мирового сообщества сигналом, справедливость требовала введения санкций против замешанных в геноциде членов «Братства противников демократии».