Догоняющий радугу Ведов Алекс

Глава 8

Когда я проснулся, было уже одиннадцать утра. Такой поздний подъем был мне несвойствен. Но, несмотря на долгий сон, отдохнувшим я себя не чувствовал. Напротив, все еще не мог прийти в себя от всего, что свалилось на мою голову. Некоторое время я лежал в кровати, перебирая в уме все странные события с момента прибытия сюда, особенно визит следователя ФСБ и разговор с ним, который окончательно поверг мое умственное и душевное состояние в сумятицу. Мне вдруг подумалось: а не сон ли все это, как в прочитанной в детстве книжке «Алиса в стране чудес»? Я рывком вскочил с кровати. На столе лежала визитная карточка, оставленная Шацким, и неопровержимо свидетельствовала: все произошло наяву.

Минут пятнадцать мне понадобилось, чтобы разогнать сонное оцепенение, приседая и отжимаясь от пола. Затем я принял холодный душ и выпил пару стаканов крепкого чая. Это помогло кое-как справиться с внутренним хаосом и мобилизовать силы для того, чтобы начать действовать. Я осознал с предельной ясностью, что если сейчас же не выброшу из головы все произошедшее и не займусь своим делом, то мои намерения будут надолго парализованы. Мне вспомнились слова Ильи о том, что он в любой момент готов к походу, и я сказал себе: «Отлично! Тогда вперед, и немедленно, сейчас же!»

Я действительно ощутил прилив сил, бодрости и уверенности в себе. Сборы заняли не больше получаса. Еще полчаса ушло на дорогу до дома Ильи. По дороге я размышлял, что ничего страшного, в общем-то, не произошло. Наоборот, здорово, что мой давний друг здесь, пускай и занят какими-то своими непонятными делами. И — вот ведь игра случая! — нам с ним, как выяснилось, даже по пути, и вполне возможно, что мне удастся его догнать. Вот только письмо его никак не шло у меня из головы — общая тональность была какая-то прощальная, было в нем что-то похожее на завещание, адресованное мне лично. От этого в глубине души я испытывал смутное беспокойство, от которого хотелось поскорей избавиться.

Илья был дома. Мое появление и предложение прямо сейчас отправиться в дорогу он воспринял весьма охотно, поэтому немедля стал собираться, лишний раз убедив меня в том, что просто рожден для того, чтобы быть в пути. Я даже позавидовал его энергии. О письме Виталия и уж тем более о вчерашнем общении со следователем я, разумеется, рассказывать ничего не стал. Все происходящее ясно давало понять, что все, связанное с пребыванием здесь Виталия, отнюдь не способствует выполнению моей задачи. Уточнив детали предстоящего пути, Илья напомнил:

— Только как договорились! До Лысой горы, а потом я назад поворачиваю. Если хочешь, могу на месте тебя дождаться.

Я ответил, что наш уговор остается в силе и ждать меня не надо. Неизвестно, сколько мне придется скитаться по тундре в поисках нефтяных месторождений. А дорогу обратно я найду. Я ведь все-таки профессиональный геологоразведчик, не первый раз в походе: из таких ли еще незнакомых мест приходилось выбираться, причем одному, без карты и компаса, а тут равнина. Конечно, я еще не был настоящим профессионалом, и моими устами говорила скорее самоуверенность молодости. Илья это прекрасно понимал. Но главное — мне очень хотелось разыскать Виталия — на Лысой горе или где-то в ее окрестностях. Мне не давало покоя любопытство: что же его так влекло туда, не просто ведь слова какого-то выжившего из ума старика, к тому же — колдуна или, как его там, шамана.

— Смотри, я тебя обо всем предупредил! — сказал Илья, словно угадав мои мысли.

— О чем это «обо всем»? — спросил я и вдруг поймал себя на мысли, что семена иррационального страха и неуверенности, посеянные во мне услышанными байками про всякую чертовщину, не только не погибли, но и незаметно дали ростки.

— Ну… о Черном Охотнике. И о Лысой горе. Лучше обойди ее стороной как можно дальше. Хотя это трудно, вокруг болота. Волки полярные водятся, однако. Правда, на людей редко нападают. Но лучше болота и волки, чем Лысая гора.

— Ладно, Илья, я все понял. Только про эту гору больше не будем говорить, хорошо? А то я тебя слушаю, и у меня такое чувство, что мне вообще лучше было сюда не приезжать. Если готов, то выходим.

Илья надел длинные болотные сапоги, за спину закинул рюкзак с провизией и двустволку, опоясался патронташем, на голову водрузил шляпу с сеткой от комаров. Затем придирчиво осмотрел мою экипировку.

— Еды взял маловато, парень. Накомарник обязательно нужно надеть, иначе комары съедят. Да и ружье тебе бы не помешало.

Я по неопытности полагал, что подготовился к походу наилучшим образом.

— Зачем мне ружье? — спросил я. — Я всю жизнь ходил без ружья, да и обращаться-то с ним не умею. У меня зато есть сигнальная ракетница. И мазь от комаров тоже есть.

— С ракетницей много не навоюешь, однако, — усмехнулся Илья, — а там, куда мы идем, всякое может случиться, ты уж мне поверь. Те же волки хотя бы. Ладно, когда один пойдешь, я тебе свое ружье отдам. Если оно не понадобится, то очень хорошо будет. А сетку тоже возьми. Тутошние комары твоей мази не боятся. Все, выходим.

Илья достал еще одну шляпу с сеткой и дал ее мне. Мы вышли из дома и скоро оставили Нарьян-Мар позади. Небо было безоблачным, солнце стояло в зените и жарило нещадно. Я подумал, что такая погода — хороший знак. Илья шагал уверенно и быстро, я не отставал. Через час, пройдя через сухое редколесье, мы вышли на равнину.

— Вот по этой местности нам теперь идти дня три, не меньше, — сказал Илья, обведя рукой вокруг.

Я огляделся. Впереди, на сколько хватало глаз, расстилался однообразный пестро-зеленый ковер тундры, местами поблескивавший маленькими озерцами и смыкающийся с голубоватой дымкой на горизонте. Зрелище было завораживающим и вызывало в памяти те романтические грезы, которые я лелеял когда-то в детстве. Хотелось просто стоять, любоваться пейзажем и дышать полной грудью. Я даже в чем-то завидовал Илье и людям, подобным ему — не слишком образованным, но живущим заодно с природой, в стороне от бесчисленных проблем, с которыми сталкивается городской житель. Может, в этом и есть человеческое предназначение, подумалось мне. Илья прожил так уже, наверное, полвека и своей жизнью вполне доволен, ему от жизни больше ничего не надо. Наверняка так же жили его отец и дед, и так же, вероятно, будут жить его дети и внуки. Тут все ясно. А вот, к примеру, Виталий, — удается ли ему выполнять свое человеческое предназначение, о котором мы с ним так много раньше говорили? Поиск смысла жизни, главного, зачем ты явился на этот свет, — все это, конечно, очень здорово, если рассуждать об этом за кружкой пива. Но как осуществить это в реальной действительности, которая не слишком-то считается с твоими философскими построениями и на каждом шагу диктует свое?

Однажды Виталий высказал мысль, которая мне очень хорошо запомнилась. Вероятно, потому, что это касалось меня. Он сказал, что по отношению к своей жизни в целом люди делятся на большинство, для которых главное — дом, и меньшинство, для которых главное — путь. Я, и не спрашивая, знал, что себя он относит к меньшинству. На вопрос, куда бы он отнес меня, Виталий рассмеялся и сказал, что себя отнести я должен сам. Я тогда сказал, что он уходит от ответа. Он ответил, что, по его мнению, мне еще предстоит определиться. «Скажем так: ты стоишь на пороге, и твоя жизнь может зависеть от одного решительного шага — внутрь или наружу», — все так же посмеиваясь, в своей обычной полушутливой манере сказал он. Тогда я не совсем понял, что он хотел сказать. Теперь, судя по содержанию его письма и по тому, что он доверил мне задачу по розыску рукописи, он видел во мне человека, который определился и сделал свой шаг за порог. Шаг наружу.

Мне снова вспомнились его письмо и последний разговор с ним. Он явно хотел поведать мне что-то еще, но не успел. Эх, приехал бы я на пару дней раньше… Что погнало его так спешно на Лысую гору? Только ли то, что появились товарищи из компетентных органов? Или какая-то более весомая причина? И почему он все-таки перепоручил мне заботу о своей тетради? Что могли значить его слова о том, что у него совсем не оставалось времени?

Какой-то частью ума я понимал, что все это имеет отношение ко мне лично, и что мне при всем желании уже никогда от этого не избавиться. Это должно сыграть какую-то важную роль в моей жизни — какую именно, оставалось только гадать. Под ногами были десятки километров пути, а впереди — неизвестность.

Глава 9

Дорога, как и говорил Илья, оказалась довольно однообразной. По пути мы преодолели несколько заболоченных низин и зарослей мелкого кустарника. Все это время Илья вел меня быстрым пружинистым шагом, уверенно, не снижая темпа, выбирая места посуше. По пути он срубал попадавшиеся длинные ивовые прутья и втыкал в местах, где мы сворачивали, — по его словам, эти метки должны помочь мне ориентироваться на обратном пути, чтобы не заплутать и не попасть в трясину. Илья явно не уступал мне в выносливости, хотя был чуть ли не вдвое старше. Я не уставал удивляться, насколько он неутомим для своих лет и как хорошо ориентируется в здешних местах. На ночлег мой провожатый неизменно находил место на сухой возвышенности. По пути он демонстрировал свои охотничьи навыки: пока я во время одного из привалов собирал сухие ветки и разводил костер, он умудрился выследить и подстрелить пару полярных куропаток, которых мы тут же зажарили и съели. Разговаривал Илья мало (о своей жизни, как я заметил, говорить он вообще не очень-то любил), но зато несколько раз по моей просьбе подробно и с увлечением рассказывал о повадках обитателей тундры, и я в очередной раз убедился, насколько хорошо он приспособлен к миру, в котором живет. Воистину этот бесхитростный и немногословный человек был органической частью здешней природы. «Вот кто был бы отличным образчиком для этнографических изысканий!» — думал я, вышагивая вслед за своим провожатым.

По мере нашего продвижения дорога становилась все труднее — под ногами все чаще попадалась не твердая почва, а противно чавкающая жижа вперемешку с мхом-сфагнумом, в которой сапоги увязали на каждом шагу. Мы стали чаще останавливаться на местах, подходящих для отдыха, и при первой же возможности садились на землю, так как ноги начали гудеть от усталости. Было очень жарко, соленый пот катился градом, раздражая глаза; постоянно хотелось пить. Заросли багульника, то и дело попадающиеся нам по пути, издавали резкий одурманивающий запах, от которого тяжелела голова и накатывала сонная вялость. К тому же не давала покоя проклятая мошкара: она носилась над нами злобно зудящими тучами, проникая иной раз под одежду. Без накомарников нам, в самом деле, пришлось бы совсем туго. Я отметил про себя, что при подготовке к походу Илья оказался весьма предусмотрительным — без него мне просто нечего было здесь делать.

Несмотря на все эти трудности, настроение у меня было приподнятое. Я не то чтобы забыл о письме Виталия и его загадочном исчезновении, но все связанные с этим волнения отодвинулись куда-то на задний план. Мне даже хотелось поскорее увидеть легендарную Лысую гору и более того — запечатлеть ее, благо фотоаппарат был с собой.

— Далеко нам еще, Илья? — спросил я на третьи сутки пути.

— Уже скоро, — ответил он. — Километров двадцать.

И вправду, через час на горизонте стала виднеться темная возвышенность.

— Вон она, — Илья показал рукой, но к тому моменту я уже и сам заметил ее. Я посмотрел на него и увидел на обычно непроницаемом лице моего спутника то же выражение страха, что и во время нашего первого разговора о Лысой горе.

Я схватил бинокль и стал усиленно вглядываться. Издали, на фоне тундры, гора была похожа на гигантский монолитный пирог причудливой формы темно-серого цвета с коричневым оттенком, лежащий на бескрайней зеленой скатерти. Всем своим видом она вносила какой-то беспокоящий диссонанс в мирный и спокойный окружающий пейзаж. Не могу сказать, что мною овладел страх, но я почувствовал, как сердце заколотилось в ожидании чего-то грозного и неизведанного.

Мы прошли еще километра три. Было видно, что каждый шаг давался Илье все труднее, и вовсе не усталость была тому причиной. Наконец он остановился.

— Передохнем немного, — сказал Илья. — Тебе еще идти, а я буду, пожалуй, назад поворачивать.

Мы выбрали более-менее сухое каменистое место и присели.

— Ну и где же твой хваленый Черный Охотник? — спросил я весело, утирая со лба пот.

— Хорошо, что мы его не видели, — ответил Илья. — И не приведи Господь. Если совсем его не увидишь, считай, повезло. Однако тут его владения начинаются. Так что смотри в оба. И помни, что против него только огонь помогает. А Лысую гору лучше тебе обогнуть километров за пять справа, там посуше будет.

Я вынул флягу с водой и сделал пару глотков. То, что дальше мне предстояло идти одному, меня совсем не радовало. Мне пришло в голову предложить Илье, чтобы он в одиночку обогнул гору и подождал меня с другой стороны. А я бы пошел напрямик и тем временем обследовал окрестности горы. На открытой местности мы вряд ли могли друг друга потерять, тем более что у меня была ракетница, а у него ружье.

— Слушай, Илья, а что, если… — начал было я, запрокидывая флягу для еще одного глотка, но меня оборвал его громкий возглас:

— Вон он! Смотри!

Я поперхнулся и чуть не выронил флягу. Илья вскочил и с перекошенным от страха лицом указывал на что-то за моей спиной.

Примерно в сотне метров от нас, куда он выставил указательный палец, из травы и мелких кустов виднелись каменистые россыпи. Краем глаза я успел заметить, — или, может быть, мне показалось, — что над тем местом промелькнул какой-то темный силуэт, что-то вроде тени в воздухе. Но больше ничего не было.

— Что там? — испуганно спросил я; от неожиданности реакция Ильи на секунду передалась и мне.

— Черный Охотник! Я его видел только что! — Илья был не на шутку напуган, его загорелое лицо заметно побледнело. — Ты что, не заметил?

— Нет, ничего не видел, — сказал я как можно более бодрым голосом. — Илья, тебе, наверно, померещилось что-то. Ты так меня не пугай.

— Ничего не померещилось! — воскликнул Илья. — Он это был, точно! Он за нами следит. Знак дает нам, что дальше нельзя!

Я заметил, что руки его дрожат.

— Тогда пусть появится и сам мне это скажет! — усмехнулся я. — Двигаемся дальше или как?

— Нет, дальше я ни за какие деньги не пойду! — произнес Илья, часто дыша. — Если тебе надо, иди один. Я возвращаюсь.

— Хорошо, Илья, как договаривались. Большое спасибо тебе за все! За меня можешь не беспокоиться, я не пропаду.

— Счастливо! — Илья снял патронташ и двустволку и протянул их мне. — Возьми, потом занесешь. Главное, чтобы ты сам вернулся.

Я стал отнекиваться, но он настойчиво всучил мне свои охотничьи принадлежности, достал из своей сумки здоровенный кусок вяленой оленины и, несмотря на мои протесты, запихал мне его в рюкзак.

— Ну, будь осторожен! Не забывай, о чем я тебе говорил. Удачи! — сказал Илья, и в его голосе послышалось что-то такое, отчего мне стало не по себе.

Мы обнялись на прощание, он развернулся и зашагал, не оборачиваясь. Я глядел ему вслед со смешанным чувством сожаления и тревоги, пока он не скрылся из виду. Я остался совсем один посреди бескрайней равнины и ничем не нарушаемой тишины. Вокруг не было ни одной живой души, только изредка высоко в небе мелькала птица. Впереди маячила темная громада Лысой горы, маня и отпугивая одновременно.

Я собрался с духом и продолжил путь. По мере приближения к горе ее очертания становились все более резкими. В какое-то время мне показалось, что в воздухе над ней и непосредственно вокруг имеется зона слабого, еле заметного зеленоватого мерцания — как если бы она была окружена мягко фосфоресцирующим ореолом. Я остановился, зажмурился и вгляделся снова — видение исчезло. «И мне уже начало мерещиться, это уже от усталости», — вяло констатировал я и двинулся дальше.

С более близкого расстояния Лысая гора напоминала уже не пирог, а какую-то мрачную неприступную крепость из времен средневековья с многочисленными башнями, уступами и надстройками. Это явно стоило того, чтобы запечатлеть. Я достал фотоаппарат, сделал пару снимков и продолжил путь. Когда до горы осталось около километра, почва под ногами стала более твердой, и идти было легче. Бросалось в глаза и то, что чем ближе я подходил к подножию, тем более редкой и чахлой становилась растительность вокруг горы. Комары и прочий гнус, от которого на протяжении всего пути не было никакого спасу, здесь почему-то исчезли.

Подойдя еще поближе, я решил, что пора уточнить координаты и определить дальнейшее направление пути. Посмотрев на компас, я обомлел. Стрелка судорожно дергалась то в одну, то в другую сторону, ни секунды не останавливаясь на месте!

«Да что это за чертовщина?!» — подумал я.

Такого мне еще ни разу не приходилось видеть. Я даже не думал, что компас может себя так вести, — это не очень согласовывалось с законами физики. Может быть, здесь какая-нибудь магнитная аномалия? — пришло мне на ум. В недрах самой горы, да и в пластах почвы под ней могли быть значительные залежи железной руды. На такое предположение наводил и коричневатый цвет пород, характерный для окислов железа, из которых, по-видимому, состояла гора. Если так, то это тоже было мне на руку. Попутно открыть еще одно ценное месторождение — это было бы для меня большой удачей. Надо только не забыть внести это в отчет о результатах командировки.

Я подошел к горе совсем близко. Каменная громада была высотой примерно с десятиэтажный дом. Вблизи она подавляла своей массивностью и какой-то таинственно-зловещей сумрачностью, которую усиливал контраст с расстилавшейся вокруг зеленой равниной. У меня под ложечкой шевельнулось какое-то тревожное необъяснимое чувство, словно что-то внутри осознало некую ждущую впереди опасность. На какое-то мгновение я поддался настроению, и мне сильно захотелось последовать примеру Ильи. Но я быстро подавил в себе это чувство. Возвращаться ни с чем, когда большая часть пути уже пройдена и цель уже близко, из-за какого-то иррационального дурацкого страха — просто смешно. Я вынул карту и сверился со своим местонахождением. По моим расчетам, до предполагаемых нефтяных месторождений осталось километров семьдесят-восемьдесят, и это расстояние можно покрыть за пару суток. Я снова взглянул на компас — стрелка не дергалась, а бешено вращалась в обоих направлениях.

Мне вспомнилось все, что я читал или слышал о Бермудском треугольнике. Аналогия была слишком очевидной: загадочные исчезновения людей и техники, необычные показания приборов и прочее. Мне вновь стало не по себе. Ни с чем подобным за все предыдущие экспедиции сталкиваться мне не приходилось. «Черт побери, должно же быть всему этому какое-то научное объяснение!» — подумал я и поймал себя на мысли, что близок к потере самообладания. Наверное, сказывалась усталость. День близился к концу, и начинало холодать. Пора было искать место для отдыха и ночевки. План действий я наметил следующий: обойти гору кругом по периметру, чтобы обследовать данный объект из чисто профессионального любопытства, и заодно найти подходящее место, где можно забраться наверх. Переночую там, решил я, а утром спущусь и пойду дальше. Кроме того, меня не оставляла мысль, что Виталий тоже может там находиться. Это было бы просто здорово, не говоря уже о том, если б он согласился составить мне компанию в моих дальнейших поисках.

С этими мыслями я приблизился к подножию и двинулся в обход горы. Каменный массив был повсюду удручающе монотонным. Я по ходу разглядывал крутые, почти отвесные скалы, местами растрескавшиеся, поросшие бурыми мхами и белесыми лишайниками. Было ясно, что такие условия без специального альпинистского снаряжения не оставляют шансов на успешный подъем. «Но ведь как-то люди залезали сюда?!» — думал я с досадой. Прошел час, но места, пригодного для подъема, мне так и не встретилось. Я уже стал склоняться к мнению, что затея залезть наверх обречена на провал. Однако через некоторое время на глаза попался извилистый склон с многочисленными уступами, пригодный для восхождения. «Ну, наконец-то!» — вздохнул я с облегчением. Я постоял немного, запоминая место, и пошел дальше, так как круг, судя по всему, должен был быть скоро завершен. Действительно, то место, откуда я начал обход, оказалось неподалеку. Весь путь вокруг горы занял почти два часа. Других мест, пригодных для восхождения, я не обнаружил, но это уже не имело значения. Открывшаяся возможность настолько ободрила меня, что я даже забыл про усталость. Вернуться к месту подъема не составило труда. Я сел на один из валунов, громоздившихся у подножия, чтобы собраться с силами, и стал разглядывать маршрут предстоящего восхождения. Путь выглядел нелегким, но вполне преодолимым: примерно полсотни метров вверх по очень крутой лестнице, кое-где нужно и карабкаться — но, в общем, ничего страшного, а наверху уже будет ровная поверхность. Кое-какой опыт лазания по горам у меня был, и я не сомневался в том, что эта высота будет взята. Не Эверест, конечно, но для меня в данной ситуации это тоже будет достижением.

Солнце неумолимо клонилось к закату. Жара давно спала, и в воздухе стал ощущаться холодок. «Пора!» — сказал я себе и тронулся в гору.

Казалось, что эту единственную дорогу вверх кто-то проложил специально для всех желающих ознакомиться с местной достопримечательностью. Продвигался я медленно, пару раз делал остановку, чтобы перевести дух. Сказывалась усталость, ныли плечи, оттягиваемые рюкзаком, который казался таким легким в начале пути и таким увесистым сейчас. Минут через сорок каменистая тропа после многих петляний вывела меня на горизонтальную поверхность. Далее двигаться наверх было некуда. Я огляделся. Передо мной расстилалось плато, почти повсюду ровное, большая часть которого просматривалась отсюда. Местами эту ровность нарушали выбоины, неглубокие расселины, россыпи камней, скалистые нагромождения. Кое-где виднелись белесые проплешины лишайника, заросли мелкого кустарника и травы, просматривались также несколько отдельно стоящих карликовых сосен. Посреди этих неприветливых камней, на этой почве, почти лишенной органики, — даже и здесь жизнь пробивалась и находила себе место под солнцем.

Я прошел к центру плато метров двести, внимательно разглядывая окрестности. Каких-либо признаков человеческого присутствия нигде не наблюдалось. Несколько раз я изо всех сил крикнул во все стороны, прикладывая руки рупором ко рту. Один раз мне отозвалось слабое эхо, отраженное, видимо, от одной из скал. Но больше никто не откликнулся. Затем я достал ракетницу, зарядил ее и выстрелил вверх; заряд с шипением взвился в высоту и на несколько секунд озарил все вокруг зеленой вспышкой. Потом вокруг снова воцарилась мертвая тишина. Похоже, что на плато был я один.

Продолжать поиски Виталия не имело смысла. Солнце было близко к крайней нижней точке, и мир начал погружаться в легкие чарующие сумерки белых ночей. Желудок ясно сигнализировал о том, что в нем давно ничего не было. Я решил подойти еще ближе к центру, отыскать подходящее место для ночлега и расположиться там до утра. Если еще удастся найти достаточное количество сухих веток и развести костер, будет вообще замечательно. Осмотревшись, я выбрал место рядом со скалой, где кусты казались гуще, и направился туда. С этого момента и начались сюрпризы Лысой горы.

Глава 10

Сначала на пути мне попался валун странного вида — он был правильной геометрической формы и похож на огромный палец какого-то великана, торчащий вертикально из почвы метра на два. Приблизившись, я разглядел, что это не просто валун, а статуя. Вернее, внушительных размеров каменный идол — у него явно просматривались очертания головы и лица, грубо выдолбленные каким-то твердым острым орудием. Он был примерно таким же, какие я видел в Архангельском краеведческом музее — в том отделе, где выставлены экспонаты на тему культурных обычаев коренного населения Крайнего Севера. Только те были деревянными и гораздо меньше. Похоже, Виталий был прав, сообщая мне о визитах шаманов на эту гору: изваяние, вероятно, символизировало одного из древних духов или богов, которым поклонялись язычники-аборигены. Но кому и зачем понадобилось сооружать его здесь, в таком труднодоступном месте?

Я обошел вокруг идола. Каменный истукан угрюмо смотрел вперед, и рядом с ним почти физически ощущалось присутствие чего-то грозного, подавляющего. Его устрашающая физиономия, обращенная на запад и озаренная лучами закатного солнца, выглядела совершенно сверхъестественно, вызывая в памяти сюжеты просмотренных когда-то мистических триллеров. Мне невольно подумалось, что если даже я, человек свободный от всяческих суеверий, испытываю такое смятение, чего уж говорить о древних аборигенах — эта статуя должна была вызывать у них священный трепет. Я стал фотографировать идола с разных сторон.

Внезапно внутри кольнуло мимолетное острое чувство, что кто-то пристально наблюдает за мной. Я быстро обернулся, шаря кругом глазами. Вокруг по-прежнему не было ни души, но противный холодок снова зашевелился во мне, поднимаясь от живота к глотке. На несколько секунд моим сознанием овладела безумная мысль, что я ступил на некую запретную территорию, за что должен понести неотвратимое и жестокое наказание. Воображение тут же подсунуло печально известную историю о проклятии фараона, которое настигло каждого из археологов, посмевших залезть в саркофаг и потревожить его мумию. Потом я вспомнил про Черного Охотника, и мне вдруг сильно захотелось быть далеко отсюда.

«Чтоб тебя! — выругался я про себя. — Так ведь можно окончательно свихнуться на почве этой шаманщины. Не хватало мне еще этого!».

Я двинулся дальше, но, пройдя еще метров сто, обнаружил второго такого же идола, а немного поодаль заметил еще одного. Все они смотрели на запад. Я сфотографировал их в разных ракурсах. Да, изваяния были впечатляющими. А вдруг, кроме меня и Виталия, — ну если не считать еще шаманов, никто еще не бывал здесь? Тогда, думал я, если сюда не ступала нога современного человека, получается, что мы с Виталием вроде как первооткрыватели этих памятников для цивилизованного мира! Ведь они наверняка представляют интерес для тех, кто занимается этнографией и тому подобными вещами. Я подумал, как здорово будет при встрече с Виталием поделиться радостью от такой находки. И по возвращении, чего уж греха таить, похвастаться перед сослуживцами! А какая будет сенсация для местных краеведов! Мне представились наши с Виталием имена, мелькающие в заголовках газет, и сердце сладко защемило.

Все это хорошо, сказал я себе, когда впечатления улеглись, но надо бы перекусить, а потом ложиться спать. Исследуя статуи, пришлось немного отклониться от намеченного плана, так что отвлекаться больше не хотелось. Но, пройдя еще несколько шагов, я остановился как вкопанный. Передо мной было небольшое поросшее мхом углубление, и в нем виднелись кости. Я подошел поближе. Это был человеческий скелет, вернее, остатки скелета — было видно, что они лежат здесь очень давно. Какое-то время я стоял в оцепенении, не отрывая взгляда от того, что некогда было живым человеком. Наверное, то же самое чувство испытал Робинзон на своем острове, когда впервые увидел след чужой ноги. Кто, когда, почему умер здесь? Никогда скелеты, мертвецы и тому подобное не вызывали у меня страха, но сейчас охватило сильное беспокойство. Я постоял еще какое-то время, прежде чем найти в себе силы идти дальше. Потом мне вдруг вспомнился рассказ Ильи о том, что многие из приходивших сюда шаманов остались здесь навсегда — вот и подтверждение этому.

Когда я наткнулся на человеческие останки во второй раз, мои эмоции были уже не столь сильными. Скелет лежал метрах в двухстах от первого и, судя по всему, появился здесь позднее. Я вглядывался в пустые глазницы пожелтевшего от времени черепа с немым вопросом — что двигало человеком, который пришел сюда и встретил смерть? В каком обличии она к нему явилась? Какую зловещую тайну хранит эта гора?

Но самое главное потрясение на сегодня ждало меня впереди. Я почти дошел до зарослей, где рассчитывал расположиться до утра, как мое внимание привлекло небольшое возвышение, которое, если я правильно представлял себе геометрию плато, должно было быть приблизительно в его центре. Превозмогая вязкое нежелание идти куда-либо еще, я миновал место своего предполагаемого ночлега, где снял и положил всю поклажу, и заставил себя добрести до чего-то, напоминающего пологий холм. Пожалуй, это была самая высокая точка Лысой горы. Взобравшись на нее, я обнаружил множество камней величиной с арбуз, выложенных в круг диаметром около трех метров.

«А это еще что такое?» — подумал я, оглядывая загадочное сооружение. И увидел в центре круга нечто такое, отчего все внутри у меня похолодело.

Это была кожаная сумка Виталия — я видел ее у него в номере. Значит, он все-таки был здесь недавно!

Я бросился к сумке, расстегнул и стал перебирать ее содержимое в надежде найти что-нибудь такое, что помогло бы прояснить ситуацию. В ней были джинсы и футболка — те самые, в которых Виталий встретил меня в своем номере, короткие резиновые сапоги, бейсбольная кепка с козырьком, клеенчатая куртка-ветровка. Сверху был аккуратно положен листок бумаги. Дрожащими руками я схватил его и поднес к глазам. Там было написано:

Дорогой друг Алекс!

Если ты читаешь эти строки, значит, ты идешь по моим следам. Не удивляйся, что я так быстро исчез, ты все со временем узнаешь. Меня искать не нужно. Главное — найди Етэнгэя. Я тебе написал, где он живет, но лучше уточни у местных. Ты его найдешь, и он все тебе расскажет. Моя просьба остается в силе. Скорее всего, они у тебя уже были, спрашивали насчет меня и моей тетради. Не удивляйся, если они обшарят твой номер. Прости еще раз, дружище, что втянул тебя во все это. Здесь небезопасно, но не теряйся ни при каких обстоятельствах, не падай духом и главное — не бойся. Ты все преодолеешь. Я в тебя верю. Нож и сигнальный огонь возьми. Мне они больше не нужны, а тебе могут понадобиться.

Удачи!

Виталий.

И еще там стояла вчерашняя дата.

Я вытряс все содержимое сумки. Помимо одежды, из нее выпали складной перочинный нож и фальшфейер — Виталий знал, что такая штука в тундре может очень пригодиться. Я механически сунул их в карман. Больше ничего не было.

Но куда же он девался, к тому же совсем без одежды и обуви? Сквозь землю, что ли, провалился? Испарился? Что это значит: «Меня искать не нужно»?

Я стал оглядывать плато с возвышенности во всех направлениях, выкрикивая имя своего друга. Кричал, пока не охрип, но никто не отозвался. Вокруг не было ни души. Меня охватил настоящий страх. Впервые за время своего приезда я ощутил себя совершенно испуганным и растерянным. «Что, черт возьми, здесь произошло?» — лихорадочно билась у меня в голове одна мысль.

Спустившись, я добрался на ватных ногах до места, где оставил свои вещи, достал ракетницу и, не отдавая себе отчета — зачем, стал выпускать в воздух один за другим имевшиеся у меня заряды. Когда у меня остался один патрон, я опомнился и прекратил пальбу. Ракетницу с последним зарядом прицепил к ремню, схватил двустволку Ильи, зарядил ее, как он меня научил по дороге, опоясался патронташем, повесил на шею бинокль и, забыв про усталость, пустился быстрым шагом в направлении последней находки. Я почти утратил контроль над собой и не представлял, что делать дальше.

Я уже почти не сомневался в том, что Виталий попал в какую-то беду, хотя не мог предположить, что могло с ним стрястись на этой пустынной территории. Потом в голову мне пришло, что мои худшие опасения подтвердились: он сошел с ума, оставил здесь одежду и голый разгуливает где-нибудь в окрестностях горы. Но я наверняка увидел бы его внизу, ведь спрятаться там практически негде. Или, может быть, он сорвался с обрыва? Тогда я непременно нашел бы его тело на земле, но я обошел всю гору… Может быть, на него напали волки, о которых предостерегал Илья? Но они встречаются в здешних местах редко; по крайней мере, никаких признаков их присутствия мы по дороге не видели.

Потом я немного успокоился и взял себя в руки. В голове созрел такой план: дойти до противоположного обрыва, а затем обойти все плато по периметру, как это я уже один раз сделал, но теперь поверху. Учитывая размеры горы, вряд ли я пропущу что-нибудь подозрительное.

Обследование остальной части плато ничего не дало. Повсюду были все те же валуны и пробивающаяся местами скудная растительность. По пути, в расселине, мне попались только еще одни человеческие останки, лежавшие здесь, вероятно, несколько веков. Никаких признаков присутствия живого человека я не обнаружил.

Я во второй раз обошел плато по периметру, разглядывая местность то в бинокль, то невооруженным глазом. Несколько раз выстрелил вверх из двустволки, так как кричать уже не мог. Все было безрезультатно. Я чувствовал себя совершенно измотанным, как физически, так и душевно.

«Хватит с меня на сегодня», — подумал я. Продолжать поиски не было ни смысла, ни сил, да и пора было устраиваться на ночлег.

Я сел у обрыва и стал смотреть вдаль. День угасал; на плечи потихоньку опускалась сумеречная прохлада. Солнце спустилось уже совсем близко к горизонту и висело над ним огромным медным шаром, готовясь начать новое восхождение в своем извечном круге. Под его лучами все вокруг приобрело золотисто-красные оттенки: камни и скалы, отбрасывающие причудливые тени, трава, кусты, раскинувшаяся внизу равнина без конца и края. Легкие перистые облака на северо-западной стороне лазурного неба пылали всеми оттенками огня — от светло-розового до багрового. Царила мертвая, абсолютно ничем не нарушаемая тишина — не было ни малейшего ветерка. Я сидел совершенно неподвижно, отпустив мысли и чувства, и завороженно глядел на всю эту красоту. Зрелище было неземным, просто фантастическим. Ради того, чтобы это увидеть, стоило проделать этот путь.

Все окружающее демонстрировало мне свое невыразимое великолепие, самодостаточность и безмерную глубину. Казалось, я остался один в этом мире, во всей вселенной — вокруг был только необъятный простор, залитый расплавленным золотом. Я вдруг с необыкновенной остротой ощутил себя крохотной частичкой этого грандиозного мира, который был таким загадочным и чудесным. Неожиданно все, зачем я приехал, что делал до этого, да и вообще само существование людей на земле с их бесконечной суетой, надуманными проблемами и погоней за всевозможными приобретениями — все это представилось мне до невозможности мелким и бессмысленным, даже смешным по сравнению с открывшимся здесь и сейчас величием и непостижимостью самого бытия, самой жизни! Это нельзя передать словами, можно только непосредственно пережить какой-то глубоко спрятанной частью собственного существа.

«Боже мой, что я здесь делаю? Что мне здесь надо? Куда я иду и вообще — кто я такой?» — подумал я и сам испугался таких мыслей — они никогда раньше не приходили мне в голову. Но странное мыслительное возбуждение не отпускало меня, словно все эти вопросы долгое время подспудно теснились где-то на задворках ума, ожидая своего часа, сдерживаемые какой-то внутренней преградой, и вот теперь эта преграда исчезла.

Нефть, размышлял я, ради нее я нахожусь здесь. Столько разных людей, которых я не знаю и которые не знают меня, даже не подозревают о моем существовании, которым в высшей степени плевать на меня, мою жизнь и все, что для меня ценно и значимо, — они могут быть заинтересованы по отношению ко мне только в одном — в том, чтобы я разыскал, где здесь под землей прячется нефть. А нужна ли она мне, моим близким? Я получу определенное вознаграждение в случае успешного исхода моей командировки и, возможно, некоторое повышение в должности, хотя вряд ли. Но для чего все это мне — чтобы снова искать нефть или еще что-нибудь в этом роде? Скитаться по местам, куда не ступала нога человека, терпя всевозможные лишения, преодолевая трудности? Так может пройти вся сознательная жизнь! Но неужели я появился на свет только ради этого? Где во всем этом то, что оправдывает мою жизнь в целом? И ведь, кем бы я ни был, где бы ни жил, чем бы ни занимался, эти вопросы остались бы теми же. Они остаются одинаковыми всегда и в равной степени для всех: для меня, моих друзей и родных, для тех, кто меня сюда послал, тех, кто будет добывать эту чертову нефть, и тех, кто когда-нибудь сказочно разбогатеет за счет нее. Просто далеко не всех мучают эти вопросы. Может быть, так и надо жить, как миллионы и миллионы людей, как жил я сам до этого момента, — просто жить, не обременяя себя ничем лишним, заботясь только о хлебе насущном для себя и близких людей? Да мало ли проблем в жизни, чтоб еще и над этим голову ломать? Но некоторые все-таки ломают, хоть и проблем у них не меньше. Ведь что-то их заставляет! Что-то же заставляло Виталия и подталкивает сейчас меня?

«Не хлебом единым жив человек, но лишь при наличии его необходимого минимума, который каждый определяет для себя сам», — так, кажется, написал он в своем письме. Я с удивлением отметил, что еще способен помнить о чем-то, хотя казалось, будто трудности дороги к Лысой горе и она сама вытеснили из моей памяти все остальное.

Мною овладела какая-то апатия. О цели похода думать уже не было никакого желания — почему-то вдруг стало все равно, найду я нефть или вернусь ни с чем. Хотелось без конца вот так сидеть, не двигаясь, и смотреть на заходящее солнце и волшебный пейзаж, открывшийся с этой высоты. В сознании продолжали слабо мерцать мысли о загадочном исчезновении моего друга. Что стряслось с Виталием, где он сейчас, и увижу ли я его когда-нибудь? Зачем он был здесь? Не постигла ли его участь шаманов, которые уходили от своих соплеменников сюда, чтобы никогда не вернуться? А если так, то что это за участь? И не постигнет ли она и меня тоже?

Вдруг в памяти всплыла еще одна фраза из письма Виталия, и это сопровождалось странным ощущением, как если бы его голос отчетливо прозвучал в моих ушах: «Ни во вселенной, ни за ее пределами нет существа, от которого в большей степени зависит выполнение твоего предназначения, чем от тебя самого». Затем наступила внутренняя тишина, словно эта фраза была единственным ответом на все вопросы, которые я задавал себе здесь, сидя один на один со всем миром.

Еще некоторое время я сидел, погруженный в созерцание. Наконец, холод наступавшей ночи вернул меня к реальности. Я встал и размял затекшие ноги и только сейчас обратил внимание, что над всем плато висит нечто вроде легкой дымки. Вероятно, собирался туман, хотя внизу, насколько я мог заметить, воздух был совершенно прозрачный. Это было тем более необычно, что погода в ближайшее время не предвещала никаких осадков. Вероятно, в ночное время над горой конденсируется влага из воздуха, подумал я, так как камень охлаждается сильнее, чем болотистая почва.

Воздух был удивительно свежий. Природа явно оказала на меня умиротворяющее влияние. Я сделал несколько глубоких вдохов, повернулся и зашагал к тому месту, где остались мои вещи. По пути я отметил, что туман сгущается.

Глава 11

Неподалеку от кустов я разыскал углубление в каменистом грунте, накидал в него веток, а поверх — мха, чтобы было не так жестко. Затем достал из рюкзака спальный мешок и кое-что из провизии. Разводить костер было незачем, да и не хотелось. Немного перекусив, я запил водой из фляги. Потом, сняв наполовину опустошенный патронташ, я развернул спальник на своем импровизированном ложе и забрался внутрь. Двустволку Ильи, помня о его предостережениях, я заблаговременно зарядил и положил рядом с собой.

За это время туман превратился в молочно-белесую мглу, которая окутала все вокруг. Контуры окружающих объектов стали размытыми; метрах в пяти уже совсем ничего не было видно. Конечно, мне не раз доводилось наблюдать образование тумана, но я еще ни разу не видел, чтобы это происходило прямо на глазах. Тем лучше, подумал я, кому, как не мне, знать, что в белую ночь на открытом пространстве заснуть бывает не так-то легко.

Хотя за день я вымотался настолько, что никакая белая ночь не помешала бы мне заснуть. Спальный мешок быстро нагрелся, и внутри стало уютно и тепло. Я стал быстро погружаться в блаженно-дремотное состояние и был уже совсем на грани отключки, как вдруг где-то на периферии сознания мой слух уловил слабый звук, похожий на шуршание или шорох.

Я мгновенно разжал слипшиеся веки и принял сидячее положение, как был, прямо в мешке. Было тихо. Но сон как рукой сняло. Я огляделся по сторонам. Туман сгустился настолько, что стоял сплошной мучнистой пеленой, совершенно непроглядной. Я расстегнул молнию спальника, вытянул руку и не увидел пальцев.

«Послышалось? Приснилось?» — замельтешило в голове. Я нащупал ружье, лежавшее рядом, и это меня немного успокоило. Еще минуту я сидел, напряженно вглядываясь и вслушиваясь в окружающее пространство. Ничего не было слышно и тем более не видно. Объяснить это можно было только тем, что начинает пошаливать психика под впечатлениями от знакомства с Лысой горой. На секунду мне даже стало смешно: вспомнился мультик про перепуганного ежика в тумане — моя ситуация была примерно такой же. Потом я снова улегся. Сонливость опять стала тяжело наваливаться на все тело.

Шорох отчетливо донесся снова — откуда-то совсем неподалеку.

Я расстегнул спальник и вскочил. Вне всякого сомнения, кто-то находился поблизости. Последовала короткая пауза, после которой раздалось осторожное шуршание мелких камешков, хрустнула ветка. Кто-то или что-то явно приближалось ко мне. Я ощутил, как сердце бешено заколотилось.

— Э-эй! — крикнул я в направлении исходивших звуков.

Ответом была мертвая тишина. Тот, кто был там, притаился. Мне стало по-настоящему страшно. Мысли лихорадочно забегали. Кто бы это ни был, вряд ли он стал бы подкрадываться ко мне в непроглядной мгле с добрыми намерениями. Может быть, это змея — они здесь вполне могут водиться. Или крупная птица, или грызун какой-нибудь? Или, не дай бог, сюда занесло волка? Как некстати этот проклятый туман!

Я схватил ружье и взвел оба курка. Они внушительно клацнули, и этот звук понравился мне гораздо больше, чем таинственные шорохи. Мысленно я благословил Илью — каково было бы мне сейчас с голыми руками?

Долго я стоял, превратившись в одно большое ухо. В томительном ожидании прошла, казалось, целая вечность. Во рту пересохло. Не было слышно ни звука, только сердце тяжело и часто бухало, отдаваясь в висках. Наконец тот, кто потревожил мой сон, опять дал о себе знать — я различил, как шелестит трава и хрустит гравий. Таинственный визитер был уже в нескольких метрах. Но это была не змея и не мышь — кто-то гораздо крупнее. И его передвижение было очень похоже на шаги. Я вслушался, и сомнения исчезли — кто-то крадучись подходил ко мне на двух ногах!

— Виталя? Это ты? — громко спросил я мглу, стараясь придать своему голосу уверенность.

Опять воцарилось молчание. Если это был Виталий, он наверняка услышал бы и отозвался. Незнакомец явно не хотел себя выдавать.

— Кто здесь?! — крикнул я что было мочи. Нервы были на пределе.

И, будто бы в ответ, шорохи стали раздаваться одновременно и справа, и слева, и спереди, и сзади. Отовсюду слышались приближающиеся шаги. Незнакомцев было много, и они шли ко мне со всех сторон!

Меня охватил панический ужас. Рационального объяснения происходящему не было. Хотелось только одного — рвануться с места и бежать без оглядки. Но куда можно убежать с плато, тем более если не видно ни зги? Я еще сохранял остатки самоконтроля и понимал, что сорваться с обрыва означало верную смерть.

Шаги слышались все ближе. Кольцо окружающих меня существ неумолимо смыкалось. Еле держась на ногах и сжимая трясущимися руками двустволку, я затравленно озирался по сторонам. От незнакомцев меня отделяло метра три-четыре, но я до сих пор не видел, с кем имею дело. Перед глазами стояло сплошное белое марево, в котором даже собственные руки можно было различить только до локтей.

— Кто вы?! Чего вам надо?! — завопил я из последних сил и услышал в своем голосе истерические нотки.

Существа вокруг меня продолжали молча и медленно приближаться.

В полуобморочном состоянии я направил ружье вверх и нажал на спусковой крючок. Грохот выстрела расколол пространство и отдался эхом где-то вдалеке.

Те, кто окружали меня, на мгновение, как по команде, остановились, но тут же стали двигаться снова, по-прежнему не издавая ни звука, кроме шагов. Судя по всему, они были уже совсем близко.

Теряя сознание от страха, я выстрелил из второго ствола наугад прямо перед собой в стену тумана. Я уже не владел своим душевным состоянием, и меня не останавливало, что я мог убить кого-то. Патроны были заряжены крупной дробью, и, наверняка, хоть одна дробина попала в кого-нибудь из них. Если это живые существа из плоти и крови, мелькнуло у меня в голове, обязательно должна последовать какая-то реакция.

Но реакции не было. Окружавшие подошли почти вплотную и остановились. Я был в центре их кольца и даже слышал их тяжелое, свистящее дыхание, но по-прежнему ничего не видел. Казалось, они находились на расстоянии вытянутой руки, но проверять это не было ни сил, ни желания. Темный первобытный страх сковал меня с ног до головы, и я стоял в ступоре, стиснув в руках бесполезное ружье, не в состоянии пошевелиться.

Я мог только видеть, как прямо передо мной, подобно зловещим призракам, возникли странные человекоподобные фигуры. Их очертания были расплывчаты, но я успел заметить, что они были высокими — на голову выше меня — и такими же белыми, как окутавший все туман. Казалось, что они состоят из этой же молочно-белой субстанции, только более плотные, словно материализовались прямо из нее.

«Это не туман, — пронзила меня внезапная догадка, — это что-то другое!»

Они разом ринулись на меня, и мой ужас достиг высшей точки, когда я различил их лица — они были точь-в-точь, как у тех каменных статуй!

Последнее, что я испытал за мгновение перед тем, как лишился сознания, — жуткий холод, будто нырнул в прорубь. А потом наступила темнота.

Глава 12

Я с трудом разлепил веки. В глаза просочился слабый дневной свет, какой бывает в пасмурный день. Я находился в вертикальном положении и всем телом ощущал неприятный промозглый холод. Твердой опоры под ногами не было. Я попробовал пошевелиться и тут же почувствовал, что мои движения ограничивает нечто податливое, но вязкое, как застывший кисель. Через несколько секунд я понял, что погружен по самую шею в какую-то противную густую жижу. Снаружи торчала только одна голова, она была единственной частью моего тела, которой я мог свободно двигать. Я попытался сделать глубокий вдох и закашлялся, а внутри все сжалось. В воздухе, заполнявшем это пространство, явственно ощущался отвратительный запах — тот самый тяжелый запах, который обычно стоит в морге, запах смерти и разложения.

Я мучительно пытался вспомнить, что со мной произошло, и сообразить, где нахожусь, но голова отказывалась работать. На ум шло только, что на меня недавно обрушился какой-то кошмар, и было неясно, то ли все это продолжается, то ли происходит наяву. Это было очень похоже на ощущение, когда начинаешь откуда-то издалека осознавать себя между тяжелым долгим сном и началом пробуждения. С той только разницей, что привычной действительности не было. Мир, в котором я очнулся, был какой-то другой, и я понял это сразу, как только открыл глаза. В этом мире находиться было нельзя.

Я стал поворачивать голову во всех направлениях, чтобы понять, куда попал. То, что я увидел, поразило меня. Это было какое-то странное, ни на что не похожее помещение. Оно было вытянуто в одном направлении на необозримую длину, уходившую в сумрачную даль, и имело сечение в форме срезанной верхушки круга. Более всего и по форме, и по размерам это напоминало метро изнутри, только свод находился гораздо ниже. В другом направлении, на расстоянии нескольких десятков метров от меня, оно обрывалось огромной зияющей дырой, за которой виднелось дневное небо. Стены этого странного то ли тоннеля, то ли ангара были сплошь неприятного грязно-белого цвета, влажно поблескивающими, и из них повсюду — и с боков, и сверху — беспорядочно выпирали такие же белесые многочисленные выросты или вздутия, похожие по форме на гигантские бородавки размером с пень большого дерева.

«Боже мой, где я? Что все это такое?» — в ужасе вопрошал я себя, вертя головой по сторонам. Но, увидев пол, или то, что стелилось по низу этого помещения почти на уровне моих глаз, я чуть снова не потерял сознание. «Пол» был гладкой поверхностью из того же противного на вид материала, что и стены. И насколько хватало глаз, справа и слева, спереди и сзади, на расстоянии полутора-двух метров друг от друга из «пола» торчали, как капустные кочаны на грядках, человеческие головы! Это были головы совсем незнакомых мне людей, мужчин и женщин всех возрастов — и молодые, и зрелые, и совсем старики, и даже дети. Я с трудом подавил крик, который рвался у меня из груди. Каждая голова находилась в центре огромной шестиугольной ячейки, рельефно выступавшей из «пола» и почти примыкающей к другим, таким же, с погруженными в нее по шею человеческими телами. Судя по всему, каждая ячейка была заполнена какой-то отвратительной вязкой массой, такой же грязно-белой, как стены, но более разжиженной консистенции. Ячеек, похожих на гигантские пчелиные соты, с торчащими головами, было великое множество — они занимали всю обозримую площадь этого жуткого помещения. Я тоже находился в одной из них ближе к проему, которым оно заканчивалось.

Все лица, которые мне удалось рассмотреть, были с закрытыми глазами и совершенно неподвижны. Никто из людей не подавал никаких признаков жизни. Приглядевшись, я увидел на некоторых лицах поодаль от меня явные приметы трупного распада: вздутые сетки вен, синевато-багровые отеки, местами отслоившаяся и сползающая лоскутами кожа; на некоторых, еще сохранивших очертания лицах угадывались застывшие в окоченении гримасы. Судя по всему, люди, находившиеся здесь, давно были мертвы. И, похоже, из живых был только я один.

Все это было так сюрреалистично, так дико и безысходно, что я потерял всякую способность осмысливать происходящее. Только одна мысль, как испорченная пластинка, крутилась в сознании: вот что такое сумасшествие! Где-то в самой недоступной глубине моего существа, на самом дне подсознания копошилось нечто, похожее на смутное интуитивное чувство, будто все окружающее, при всей его умопомрачительной жути и чудовищной абсурдности, имеет какое-то отношение ко мне, или даже что-то общее со мной, и именно поэтому я здесь нахожусь.

«Если бы я сошел с ума, — подумал я, — то не мог бы отдавать себе в этом отчета».

«А ты и так уже не отдаешь, и я тому свидетельство», — злобно-издевательски ответил незнакомый голос изнутри.

У меня возникло желание закричать во весь голос. Но из груди вырвалось только хриплое скуление. Я задергался изо всех сил, пытаясь высвободить хотя бы руки, но вязкая белая гадость стискивала меня со всех сторон так, что мне удалось только пошевелить плечами и повыше вытянуть шею. Гадость была не жидкой, а чем-то вроде желе, и от моих усилий оно заколыхалось под подбородком.

«Спокойно, спокойно!» — приказал я себе невероятным усилием воли, осознавая, что, окончательно потеряв контроль над собой, никогда отсюда не выберусь. Я решил подождать, чтобы оправиться от первоначального потрясения, перевести дух, собраться с силами и предпринять еще одну попытку освободиться. На время я перестал дергаться и сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, хотя это было нелегко: отвратительный смрад мертвечины, густо висевший в воздухе, вызывал рвотные спазмы.

Оглядев еще раз свою тюрьму, на сей раз более внимательно, я заметил подробность, заставившую меня содрогнуться от ужаса и отвращения. Странные образования, торчащие из стен, находились в постоянном медленном движении: они меняли свою форму, удлинялись, несколько растягиваясь, и отклонялись во всех направлениях, как бы вслепую ощупывая пространство вокруг себя. Да и сами стены каким-то образом шевелились, как будто по их поверхности периодически прокатывались волны. Во всех этих движениях было что-то предельно жуткое и омерзительное. Это было похоже на то, как двигались амебы, когда в школе на уроках биологии я рассматривал их под микроскопом. Такое же медленное и слепое, безостановочное переливание аморфной протоплазмы из одних ложноножек в другие. Потом мне на ум пришло другое сравнение: пространство, в котором я оказался, напоминало перистальтику гигантской кишки или желудка, наблюдаемую изнутри. Тогда меня осенила страшная догадка: то, в чем я нахожусь, вместе с телами когда-то живших людей, и эти стены, и эти выросты — оно живое! Я находился внутри какого-то чудовищного организма!

Как бы в подтверждение этой мысли вдруг раздался громкий чавкающий звук, и один из выростов вдруг начал активно вытягиваться, одновременно изгибаясь и наклоняясь вниз. Я с перехваченным от ужаса дыханием увидел, как этот червеобразный отросток приблизился к ближайшей ячейке с головой пожилого мужчины, и на его конце возникло утолщение. Края этого выроста разошлись в стороны, образовав черное отверстие, похожее на раструб, и оно обхватило голову так, что ее не стало видно. Мне хотелось завопить что было мочи. Видеть такое было на пределе моей выдержки, но я не смог заставить себя зажмуриться и в оцепенении наблюдал, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не стошнило, как эта штука алчно и судорожно сокращается, как будто высасывая то, что она захватила.

Мысль, что такая же участь ждет и меня, вывела из ступора. Я стал бешено дергаться и извиваться всем телом. Трудность положения заключалась еще и в том, что уцепиться было не за что. В пределах досягаемости была только эта вязкая дрянь, а края ячейки — далеко. Наконец, огромным усилием я выпростал руки на поверхность. Загребая жижу, как веслами, и задыхаясь от зловония, я медленно продвигался в направлении проема. Ноги продолжали болтаться где-то внизу. Стараясь работать всеми конечностями, минут через пять я добрался до края своей ячейки и ухватился за нее обеими руками. Материал, из которого она была сделана, был более-менее твердым и упругим, на ощупь он напоминал хрящ. Несколькими рывками мне удалось вытянуть туловище и принять горизонтальное положение. Затем я вытянул одну за другой ноги и пару минут отдыхал, лежа животом на белом гладком полу, стараясь глубоко не вдыхать. Вдруг прямо над головой услышал уже знакомый чавкающий звук.

Я поднял голову, и острый ужас охватил меня снова: сверху один из выростов пришел в движение и начал вытягиваться по направлению ко мне. Медлить было нельзя. Спастись от этого кошмара, двигаясь ползком, было невозможно. Оставалось только одно. Я поднялся во весь рост и встал обеими ногами на твердую, но скользкую хрящеподобную поверхность. Балансируя и стараясь не смотреть на торчащие под ногами безжизненные головы, я быстро, насколько был способен, стал перешагивать по полу между ячейками к выходу. В голове вертелось одно: только бы не поскользнуться, только бы не упасть! Оглядываться уже не было времени. Мне удалось сохранить равновесие и не плюхнуться снова на пол или в одну из ям с белой пакостью. Оглянуться я позволил себе только на самом краю и облегченно вздохнул, убедившись, что никто не пытается меня догнать. Задерживать внимание на жуткой западне, из которой удалось вырваться, не было резона. Я сделал еще несколько шагов по грязно-белой поверхности, пересек отверстие и очутился снаружи. Глаза после сумерек резануло ярким солнечным светом. Я прокашлялся, выдыхая остатки тошнотворной атмосферы, и набрал полные легкие воздуха, который после пребывания в жутком тоннеле показался мне самым чистым и свежим в мире. Потом сел на твердую поверхность и долго дышал, приходя в себя и озираясь по сторонам.

Глава 13

Я находился на гладкой поверхности все из того же противного хрящеподобного вещества, и эта поверхность простиралась во все стороны в пределах видимости, обрываясь закругленной ровной линией, как крышка гигантского стола. Сразу можно было догадаться, что я находился на какой-то возвышенности, потому что ни земли, ни даже линии горизонта отсюда не было видно — только безоблачное небо необычно ярко-синего цвета и злое жгучее солнце, которое, как мне показалось, тоже было каким-то странным — не желтым, а красновато-оранжевым, хотя находилось в зените. Страшная живая пещера, или «кишка», или что это на самом деле было, возвышалась над поверхностью, вздымаясь над ней огромным валом, и тянулась в противоположном обрыву направлении параллельно с этой поверхностью, теряясь где-то вдалеке. Где и чем заканчивается эта адская труба, узнавать не было никакого желания.

Я направился к краю этой грязно-белой поверхности. И чем дальше продвигался, тем явственнее из-за края выступала кромка земной поверхности желтовато-коричневого цвета. Затем постепенно стало вырисовываться огромное пространство, лежащее где-то внизу и сплошь покрытое песчаными волнами, из которых изредка торчали какие-то колючие кустарники. Это была пустыня.

Подойдя совсем близко к краю, я убедился: это странное то ли природное, то ли рукотворное образование, на плоской крыше которого я стоял, возвышалось примерно на ту же высоту, что и Лысая гора. Но было чем-то совсем другим и находилось совсем в другом месте.

Куда я попал, каким образом и почему, а главное, что мне теперь делать, я до сих пор не имел ни малейшего представления. Все происходящее казалось каким-то болезненным сновидением, инфернальным бредом, хотя голова работала ясно, мысли и ощущения были совершенно четкими. Самым неприятным в моем положении было отсутствие самой возможности трезво осмыслить и оценить ситуацию.

Я снова сел, чтобы осмотреть себя и собраться с мыслями. Моя одежда была той же самой, в которой я взошел на Лысую гору, — кирзовые сапоги и комбинезон. На ремне болталась ракетница, пристегнутая карабином. «Хоть что-то», — подумал я, но тут же обнаружил, что на руке нет ни часов, ни компаса. Я стал обшаривать комбинезон. С удовлетворением отметил, что одежда не успела пропитаться белой жижей, в которой я провел неизвестно сколько времени, и даже не промокла насквозь, она была только испачкана ею. К тому же солнце почти на глазах высушивало комбинезон, оставляя на нем противного вида белые пятна. Я чувствовал сквозь ткань, что оно здорово припекает. Затем я стащил сапоги и, брезгливо морщась, вытряхнул оттуда ошметки белого желе. Носки, к счастью, тоже были более-менее сухие. В одном кармане я обнаружил коробок спичек (это были специальные «долгоиграющие» спички для разведения костра в полевых условиях), а в другом — фальшфейер и перочинный нож, которые я достал из сумки Виталия и присвоил себе. Больше ничего не было.

Я прошелся вдоль края, оглядывая местность. Повсюду до самого горизонта были одни барханы, сплошной тоскливый пустынный пейзаж. Пройдя с километр, я развернулся и пошел в другую сторону, наблюдая все то же самое. Однако, прошагав минут десять, я различил вдалеке, километрах в десяти или чуть больше, что-то похожее на строения — что именно, без бинокля было отсюда не разглядеть. Это несколько воодушевило меня. По крайней мере, там могли быть люди. Оставалось только найти способ спуститься. Я осторожно подошел к самому краю. Голова неприятно закружилась, и я тут же подался назад. Оказалось, что высотой эта штука метров тридцать, но при этом никакой отвесной стены, никакого основания я не увидел. Было похоже, что я действительно стоял на какой-то столешнице невероятных размеров.

Оставалась еще одна возможность: идти от края вдоль «трубы», в глубь этой странной территории. Но одна мысль о том, куда это может меня привести, ужасала: я все еще не оправился от всего увиденного внутри. Даже без раздумий я знал, что пойду туда только в самом крайнем случае.

Я отошел от края на несколько метров и сел. Ничего хорошего в голову не приходило, да и что могло прийти? Единственное, что еще можно было сделать, — выпустить оставшуюся у меня последнюю ракету. Ну, еще сигнальный огонь зажечь. Но как можно быть уверенным, что кто-то увидит? Что вообще тут поблизости есть живые люди? Думать о том, кто и зачем сотворил виденный мною кошмар, я просто не мог и не хотел. Нет, решил я, и ракету, и фальшфейер лучше поберечь, мало ли что. По крайней мере, сейчас мне ничто не угрожает, можно посидеть и успокоиться, собраться с мыслями и силами.

Я так посидел еще немного, вертясь по сторонам, и вдруг мое внимание привлекла движущаяся темная точка в небе. Она быстро увеличивалась в размерах. Кто-то или что-то летело по направлению ко мне. Я напряженно вперился взглядом в неизвестный объект, не зная, как реагировать, ибо уже начал понимать, что в этой реальности может появиться что угодно. Скорее всего, точкой был именно кто-то, потому что никакого шума от работающих моторов до меня не доносилось.

Несколько секунд спустя моя догадка подтвердилась: это было какое-то существо. Я уже различил мерно взмахивающие крылья. Издали оно было похоже на птицу, но я быстро понял, что таких больших птиц не знаю.

Нутром я чувствовал, что ничего хорошего встреча с этим существом мне не сулит, и лучше куда-нибудь спрятаться. Но единственным местом, подходящим для укрытия, была проклятая труба, и я медлил, наблюдая, как по мере приближения все более четко обозначаются контуры «птицы».

Сначала я разглядел, что крылья существа были без оперения, кожисто-перепончатыми, как у летучих мышей, но метра три в размахе. Однако это была явно не летучая мышь: с ужасом я разглядел хищно вытянутую птичью голову с костяным гребнем и длинным прямым клювом, поджатые когтистые лапы. Сначала мне пришла в голову мысль, что это сказочный дракон, но потом я понял: это был какой-то доисторический летающий ящер, непонятным образом оказавшийся здесь!

«Господи, настоящий, как его там… птеранодон или птеродактиль?! Куда ж меня занесло?» — пронеслось в голове. Но размышлять об этом было некогда: у этой твари в отношении меня были вполне определенные намерения.

Летающий монстр был уже совсем близко — до меня ему оставалось метров сто. Я все еще не двигался с места, не в состоянии решить, что делать. Уже были различимы круглые немигающие глаза по бокам головы, ряд уродливых выростов по всему хребту, выставленные вперед трехпалые конечности с серповидными когтями. Тварь пикировала прямо на меня. Вдруг ее клюв широко раскрылся, и в воздухе разнесся пронзительный звук, похожий одновременно на визг и клекот. Это словно подстегнуло меня. Я повернулся и бросился к входу в трубу, из которой недавно с таким трудом выбрался. Но до нее было далеко, а ящер двигался гораздо быстрее.

В голове лихорадочно пульсировала одна мысль: «Не успею!»

Не оборачиваясь, я видел, что эта тварь меня настигает — ее огромная тень стремительно росла надо мной. За спиной уже слышалось хлопанье кожистых крыльев, и я ощутил, как меня обдало ветром от их мощных взмахов. В голове мелькнуло: еще секунда, и я буду схвачен. Инстинктивно я кинулся навзничь и сразу же перевернулся на спину, чтобы оказаться со своим врагом лицом к лицу. Перед глазами у меня мелькнули скрюченные когти-серпы, раскрытый огромный клюв, вишнево-красный в глубине зева и усеянный по краям мелкими и острыми, как у пилы, зубьями. Безжалостные, холодно блестящие желтые глаза ящера были размером с блюдце, подернутые морщинистыми кожистыми веками, со зрачками, похожими на вертикальные черные щели.

Я заорал что было мочи и в каком-то диком отчаянии взбрыкнул ногами.

«Хе-хе, прямо как заяц от коршуна!» — проблеял в голове опять все тот же насмешливый издевательский голос, до безумия не соответствующий моменту.

Мои ноги бестолково мотнулись в воздухе, но и ящеру не удалось схватить меня. Тварь, снова издав протяжный и режущий уши крик, часто захлопала крыльями и взмыла в высоту. Я вскочил и что есть силы понесся к спасительному отверстию. На бегу, обернувшись, я увидел, что птеродактиль, или кто бы это ни был, описывает в воздухе круг, делая повторный заход для атаки.

Я уже видел, что добежать до трубы вряд ли удастся, но в это мгновение в мозгу сверкнула спасительная мысль о ракетнице, которая сейчас может помочь. Отцепить ее от ремня на бегу было непросто. Не удержав равновесия, я поскользнулся на проклятой белой поверхности и с разбегу растянулся на животе, больно хрястнувшись локтями и коленями. Но было не до боли — за плечами зловеще раздавалось жуткое хлопанье. Судорожно пытаясь отцепить ракетницу от карабина, который, как назло, никак не поддавался, я успел только перевернуться на спину.

На этот раз дракон не промахнулся. Когтистые лапы схватили меня поперек туловища со звериной сноровкой, как сова сцапала бы мышку. Тело пронзила боль от впившихся когтей, и мне показалось, что мои ребра затрещали. Как будто огромный капкан захлопнулся на теле в районе диафрагмы. Я забился и завопил от страха и боли, но тварь держала меня крепко. Кожистые крылья бешено молотили воздух. Все еще продолжая изо всех кричать и брыкаться, я ощутил, как тело теряет привычную тяжесть, отрываясь от поверхности. Через пару секунд я взмыл в воздух. Далеко внизу замелькали барханы. Поднявшись на несколько метров, ящер спланировал вниз, и у меня потемнело в глазах. Я непроизвольно зажмурился — такое мне приходилось испытывать в самолете, когда он проваливался в воздушную яму. От испуга все внутри сжалось: если бы тварь не удержала меня, я бы, наверняка, разбился, упав с такой высоты. Но когтистые клещи держали меня крепко. К тому же мое тело было для этого существа довольно тяжелой ношей: открыв глаза, я извернулся и увидел, что оно летит на высоте трех-четырех метров и гораздо медленнее, чем тогда, когда кидалось в атаку наверху.

У меня в метре перед глазами мелькало чешуйчатое брюхо, короткий, покрытый такой же крупной чешуей хвост и мерно взмахивающие огромные крылья, состоящие из перепончатых секций. Я успел заметить, что на переднем крае каждого крыла в такт взмахам сжимались и разжимались еще пара мелких когтистых конечностей.

Надо было спасаться. Грудь и живот у меня были, как колючей проволокой, стиснуты когтями твари. Это была стальная, мертвая хватка — почти невозможно было вздохнуть и вырваться вряд ли стоило пытаться. Но мои руки были свободны. Я нащупал ракетницу, которая болталась в воздухе, и все-таки сумел отцепить ее. «Только бы сработало!» — заклинал я. Держа рукоятку так же крепко, как, наверное, ящер держал меня, я навел ствол прямо в брюхо, взвел курок и нажал на спусковой крючок.

Выстрел саданул по барабанным перепонкам. Горящий заряд вонзился в туловище монстра, обдав меня фонтаном жгучих искр. Истошный вопль на высокой ноте, еще громче выстрела, чуть не оглушил меня. Ящер кувырнулся в воздухе, разжав когти, и я, выпустив из рук уже ненужную ракетницу, полетел вниз. Сердце инстинктивно екнуло, но страха я испытать не успел. Хлопнувшись на вершину бархана, я кубарем скатился по склону, сопровождаемый шуршащими ручейками песка, которые тут же заползли мне за шиворот. Песок попал и в рот, и в глаза, но я успел увидеть, как ящер с черной дымящейся дырой посреди брюха, продолжая хлопать крыльями и беспорядочно кувыркаться в воздухе, описал длинную дугу по направлению к земле и скрылся из виду где-то за барханами.

Мое ликование было безграничным. «Я спасся, спасся!» — завопил я самому себе, вскочив и чуть ли не приплясывая. Было ясно, что после полученного в брюхо заряда эта тварь вряд ли возобновит попытки познакомиться со мной поближе, если она вообще осталась жива.

Но в данный момент этот вопрос меня занимал мало. Нужно было определиться, как быть дальше. Я находился один среди пустыни. К тому же меня отрезвила неприятная мысль о том, что подобные твари могут водиться здесь во множестве, а мне обороняться больше нечем. Однако действовать все равно было как-то необходимо. Я прочистил глаза и рот от песка и не без труда взобрался на гребень бархана, чтобы осмотреться.

Примерно в километре возвышалась та огромная штука, с которой стащил меня ящер. Теперь я мог рассмотреть это целиком. Отсюда сооружение выглядело как огромный серовато-белый ангар, вытянутый на много километров, с плоской выступающей крышей и выпуклостью, тянущейся по всей длине этой крыши. Я еще раз с содроганием вспомнил, что находилось в недрах этой выпуклости, и повернулся в другую сторону, чтобы больше никогда не оглядываться. Где-то впереди должны быть строения, которые я разглядел с высоты. Отсюда их видно не было. Двигаться оставалось только туда, потому что примерное направление я помнил, а больше идти было некуда.

Я постоял немного, все еще собираясь с духом. Кругом были только песчаные горбы, лениво пошевеливаемые слабым дуновением ветра. Солнце над головой пекло нещадно. Я облизал пересохшие губы и, с натугой вытаскивая сапоги, увязающие в раскаленном песке, побрел через барханы навстречу неизвестности.

Глава 14

Я шел часа три, часто останавливаясь, чтобы отдохнуть и осмотреться. Передвигаться пешком по пустыне было нисколько не легче, чем по болоту, к тому же все сильнее мучила жажда. Соленый пот ручьями струился по лицу, спине и животу, тут же исчезая в горячем воздухе; на зубах противно скрипели песчинки, а в пересохшей носоглотке постоянно свербила мелкая пыль, заставляя слезиться, чихать и кашлять. К тому же на ребрах и животе горела кожа от царапин, оставленных драконьими когтями.

За все время мне не встретилось ни одного живого существа, только изредка попадались торчащие из песка заросли каких-то колючих растений. Я отметил еще одну странную особенность: солнце, по логике вещей, должно было переместиться на небе к западу, склониться ближе к горизонту или хотя бы немного ослабить палящий зной. Во всяком случае, в обычном мире. Но оно продолжало висеть, насколько я мог судить, все на том же месте, нисколько не уменьшая свою оранжевую ярость. Было похоже, что время в этой реальности прекратило свой ход, и сориентироваться по времени, пусть даже приблизительно, не было никакой возможности.

Ориентир у меня был только один: те сооружения, которые я видел, будучи наверху. Оставалось надеяться только на то, что я иду в верном направлении, и если отклонился, то не намного. Еще оставалась надежда встретить в этих постройках людей. Долго я один посреди песков не протяну, это было ясно. Я старался об этом не думать и с монотонным упрямством волочил ноги в направлении намеченного места.

Постепенно ландшафт стал немного меняться, и это говорило о том, что направление выбрано правильно. Барханы становились все менее высокими, и местами под ногами порой оказывалась растрескавшаяся коричневая почва. Это меня воодушевило: значит, постройки или что-то в этом роде должны быть уже скоро, ведь не на голом же песке они возведены.

Наконец, в очередной раз взобравшись на вершину песчаного холма, я различил в нескольких сотнях метров обширную низину, на границе с которой пески постепенно и полого переходили в твердую землю, выжженную солнцем и испещренную густой сеткой разветвленных трещин. Дальше от границы с песками виднелись какие-то невысокие строения, похожие на жилища. Их было достаточно много, похоже, это был целый город, хоть и не очень большой. Были там и еще какие-то странные сооружения меньшего размера, которые я не мог пока рассмотреть. Но это был какой-то необычный город: сколько я ни вглядывался, никаких признаков того, что он обитаем, я не увидел. Как бы там ни было, это было лучше, чем однообразные безжизненные пески.

С воспрянувшим духом я преодолел расстояние, отделявшее меня от низины. Теперь идти стало гораздо легче. Под ногами был уже не зыбкий песок, а устойчивая каменистая твердь, сплошь покрытая красновато-коричневыми, заскорузлыми от иссушающей жары чешуйками, похожими на глиняные черепки. Они похрустывали на каждом шагу, и это был единственный звук, который нарушал раскаленное безмолвие, царившее на пустынной территории. Потом стали встречаться и торчащие из земли бесформенные образования, сложенные какими-то неизвестными мне минеральными породами.

Приблизившись, я получше разглядел местность и все, что на ней виднелось. Это действительно было какое-то заброшенное поселение, состоящее из приземистых одноэтажных жилищ, довольно примитивных, тесно примыкавших друг к другу. Радостное душевное волнение, по мере того как я подходил к постройкам, постепенно сменялось тоскливым предчувствием, что никого из людей встретить здесь не удастся. Не было видно ни одного движения, ни единого признака человеческого присутствия. Судя по всему, население этого городка покинуло его или давно вымерло.

Догадка подтвердилась быстро. Пройдя еще немного, я увидел разбросанные на земле кости то ли человека, то ли животного, а еще чуть поодаль лежало то, что рассеяло мои сомнения: это был человеческий череп. В нескольких метрах от него я снова обнаружил кости. Я осмотрелся. Кости белели здесь и там, они были повсюду, и чем ближе я подходил к городу, тем больше их становилось. Несколько раз мне попались на пути остатки скелетов каких-то домашних животных, возможно, лошадей или рогатого скота.