Догоняющий радугу Ведов Алекс
На пороге стояла женщина примерно одного со мной возраста, одетая в короткий голубой сарафан. Она была среднего роста, пожалуй, даже чуть пониже. Этническая принадлежность ее не вызывала сомнений — длинные, густые иссиня-черные волосы, немного скуластое лицо, чуть приплюснутый нос, характерный разрез глаз, кожа с желтоватым оттенком. При этом она была вызывающе, просто чертовски красива: большие, чуть раскосые темно-карие глаза с пушистыми ресницами; длинные дуги тонких и черных бровей; полные, хорошо очерченные губы, подведенные помадой кораллового цвета. В ушах блестели явно не дешевые серьги, и от нее ненавязчиво веяло изысканным парфюмом. Не часто мне встречались женщины с такой яркой, сразу привлекающей наружностью. И еще мне сразу бросилось в глаза, насколько хорошо она сложена, — сарафан не скрывал, а, напротив, выгодно подчеркивал все прелести ее фигуры.
«Вот это да!» — пронеслось у меня в голове. Несколько секунд я стоял, совершенно обалдевший и онемевший, откровенно пялясь на нее. Потом, по-дурацки улыбнувшись, выдавил из себя:
— Добрый день! Извините за беспокойство… Я… ищу шамана по имени Етэнгэй. Мне сказали, что вы его родственница и можете мне помочь.
Она тоже улыбнулась, видимо, понимая мою реакцию на ее внешность. Улыбка была сдержанной, но я отметил, какие у нее крупные белые и ровные зубы, — она могла с успехом рекламировать по телевидению какую-нибудь зубную пасту. Ее глаза, цвета крепко заваренного чая, внимательно и, как мне показалось, доброжелательно разглядывали меня с ног до головы. Это продолжалось пару секунд, потом она сказала:
— Заходите!
Голос у нее был тоже приятный — глубоко грудной, низкой тональности, с теплой бархатистой ноткой.
Я шагнул в прихожую. Квартира была, судя по всему, небольшая, однокомнатная, но сразу располагающая какой-то обволакивающей уютностью.
— Меня зовут Айын, — представилась она сразу; я даже не успел начать. — А вы, надо полагать, Алекс? Виталий о вас рассказывал.
Я обалдел во второй раз. Вообще-то можно было предположить, что они знакомы, — ведь он должен был знать всех в округе, кто имел какое-нибудь отношение к шаманизму. Но чтобы она знала и меня заочно!
— Да, можете называть меня так, — промямлил я. — Меня к вам привело очень важное дело.
— Может, сразу перейдем на «ты»? Так будет легче общаться, — улыбнулась она еще раз с обезоруживающей прямотой.
Мне это очень понравилось.
— Конечно, лучше без лишних церемоний, — уже бодрее ответил я.
— Тогда разувайся, и пойдем на кухню. Кофе будешь?
— Вообще-то не отказался бы, но… уместно ли это? — я несколько замялся. Для этой красивой молодой женщины я был незнакомцем, который пришел неожиданно, незваным гостем, а у нее, скорее всего, есть муж, или еще кто-то, — такая женщина не может проживать в одиночку!
— Все нормально, не беспокойся, — серебристо рассмеялась она, словно угадав мои мысли. — Я живу одна.
Услышать это для меня было неожиданно и тоже почему-то очень приятно.
Я прошел на кухню вслед за ней. Мельком через полуоткрытую дверь я увидел, что жилая комната обставлена не слишком богато, но со вкусом. Вдоль стены стояли огромные, до потолка, стеллажи, все заставленные книгами.
Сев на табурет у стола, я наблюдал, как она ловко орудует с кухонными принадлежностями. Хотя ее внешность была незаурядной, глядя на нее, вряд ли можно было предположить, что она может иметь какое-нибудь отношение к шаманизму, знахарству или чему-то такому в этом роде, — это была пышущая молодостью и здоровьем, привлекательная женщина вполне современного вида. Где-нибудь на улице я бы скорее принял ее за преуспевающую бизнес-леди.
Кофе сварился быстро, я даже не успел заметить. Айын разлила его по маленьким фарфоровым чашечкам и устроилась напротив.
— Итак? — вопросительно сказала она своим чарующим низким голосом. Глаза у нее были на редкость необычные, вбирающие в себя и в то же время теплые, — казалось, они лучатся изнутри. Мне стало несколько не по себе от этого взгляда.
— Айын, ты и вправду… родственница этого шамана? — я не нашел ничего лучше, с чего начать.
— Ну, в некотором роде, — она опять рассмеялась и с непринужденной легкостью добавила: — Он мой дед по отцовской линии.
«Оп-па!» — опешил я уже в третий раз. Надо же — внучка того легендарного старика! Об этом мне в школе не сообщили. Я еще некоторое время сидел, ошеломленный такой новостью. Наверное, вид у меня был дурацкий. Айын с той же сдержанной улыбкой смотрела на меня и выжидательно молчала.
— А что, непохоже? — наконец, засмеялась она. Мне тоже стало забавно, и я засмеялся над своей растерянностью вместе с ней.
— Ну да… я бы не подумал, — пробормотал я. — А я от Виталия узнал, что вроде у него никого нет.
— Преемника в традиционном смысле слова и вправду нет. То есть нет такого человека, который перенял бы от него знание и посвятил бы этому жизнь. Он жил в одно время — сейчас совсем другое. Все очень сильно изменилось, сам знаешь. Сейчас это никому не нужно и мало кому интересно.
Она ненадолго замолчала, отпив из своей чашки. У нее была своеобразная манера говорить — емкими, короткими фразами, которые необычно сочетались с ее обликом и голосом. Я неотрывно глядел на нее, наслаждаясь ароматным кофе, и слушал.
— Но он кое-что все-таки передал, — продолжила она. — Некоторым местным шаманам моложе себя. Твоему Виталию тоже — ему даже не кое-что, а много. Ну и мне, конечно. Он всегда говорил, что традиция не должна прерываться. Я тоже так думаю.
— А вы с Виталием… много общались? — осторожно спросил я и тут же поймал себя на мысли, что предпочел бы услышать отрицательный ответ.
— Нет, мы виделись всего три раза. От меня он мало мог чему научиться. Пожалуй, больше узнала я от него. Вот дед — другое дело. Виталий у него часто бывал. Дед поделился с ним если не всем, то главным, что знал и умел сам. Самое удивительное, что дед считал его самым достойным. Обычно у нас шаманы не позволяют знанию выходить за рамки нашей национальной культуры. Виталий стал редким исключением.
Айын еще некоторое время говорила о том, что культурное наследие здешнего коренного населения постепенно теряется, и как здорово, что еще находятся люди, которым в наше время, насквозь пропитанное духом утилитарности, это небезразлично. Я слушал эту женщину и млел. К моему восхищению ее внешностью прибавилось и то, что она очень разумно излагала свои мысли, речь ее была грамотной и хорошо поставленной. Это не только для красивых женщин редкость, думал я, это вообще редкость. Но тут я вспомнил, что поболтать за чашкой кофе — это, конечно, мило и здорово, но цель моего визита состоит все-таки в другом.
— Айын, — сказал я, мучительно подыскивая нужные слова, — я решил обратиться к твоему деду, потому что, по-моему, с Виталием случилось что-то… нехорошее. И это как-то связано с его, как бы лучше сказать… увлечением. Он бесследно пропал на Лысой горе.
— Вот как? — впервые с момента нашей встречи Айын стала совершенно серьезна. — Говоришь, на Лысой горе? Кажется, я догадываюсь, что с ним случилось.
— В самом деле? — живо среагировал я. — Так куда ж он делся?
— Это пока только мои предположения, — загадочно ответила она. — Так сразу, с ходу, я вряд ли смогу тебе объяснить, и никто бы не смог. Пойми правильно — дело обстоит не так, что мне нечего было бы об этом сказать. И не так, как если бы у тебя не хватило ума понять. Дело в другом. Чтобы понять это, одних объяснений недостаточно. Надо овладеть знанием, а оно со словами имеет мало что общего. Человек, далекий от знания, даже и представить не может, что это такое. Чтобы понять, надо сделать это частью своего опыта.
Я не верил своим ушам. Она говорила примерно то же, о чем писал мне Виталий в своем письме. Я снова всей кожей ощутил близкое присутствие чего-то такого, что было вне всяких привычных представлений о мире. Но теперь это было не просто словами, оно подтверждалось всем, что мне пришлось испытать на Лысой горе.
— Айын, но это еще не все. Я пошел за ним на Лысую гору, думал, он там…
— Ты тоже там был?! — переспросила она. Похоже, пришел ее черед удивляться. — Ну, ты смельчак, однако!
— Какой там, к черту, смельчак! Если бы я знал, что там со мной будет, меня туда было бы не загнать никакой палкой! Хотя меня предупреждали… Я там чуть копыта не отбросил со страха. Никому не дай Бог пережить такое. Видишь, я поседел даже! До этого не было! — Я повертел головой, показывая ей посеребренные пряди на висках. — А еще Виталий просил меня найти в этих краях какую-то свою тетрадь… Да к тому же им тут эфэсбэшники интересуются… У меня из-за этого кувырком вся командировка! В общем, я не знаю, что делать.
— Погоди, погоди! — остановила Айын мой монолог. — Давай все по порядку, с самого начала. С того момента, как ты приехал сюда.
Она поставила еще кофе, а я начал сбивчиво и сумбурно излагать все, что касалось моего пребывания в Нарьян-Маре. Я не мог говорить об этом без волнения — впервые я нашел возможность поделиться с кем-то пережитым. Она несколько раз возвращала мой рассказ в спокойное и упорядоченное русло, при этом периодически подливая мне и себе кофе. Потом на столе появились какие-то угощения, я даже не запомнил, какие. Я самозабвенно рассказывал о том, как и зачем приехал сюда и с первых же минут пребывания столкнулся со страшными байками о Лысой горе. О том, как встретился с Виталием, и о том, что нас связывало с института. О его странных намеках на некое наше общее дело здесь и его загадочной рукописи. О разговоре со следователем. О письме Виталия и его внезапном исчезновении. О том, что я нашел на Лысой горе. Обо всех кошмарных перипетиях то ли сна, то ли видения, то ли чего-то еще. И, наконец, о своем намерении прояснить для себя все произошедшее, которое и привело меня сюда, к ней.
Я рассказывал часа два, изредка прерываясь, чтобы сделать глоток-другой. Она слушала, почти не перебивая, иногда задавая уточняющие вопросы. Когда я закончил говорить, язык двигался с трудом, я почти осип.
— Ну вот, теперь ты все знаешь, — заключил я, дойдя до конца своего повествования.
Она молчала некоторое время, раздумывая о чем-то.
— Да, тяжелый случай, — вымолвила она наконец и опять замолчала, прикусив губу.
Я чувствовал себя пациентом на приеме у доктора, который не решается огласить страшный диагноз.
— Бога ради, Айын, ты можешь сказать, что все это значит? — умоляюще возопил я.
— Ну, прежде всего, успокойся. Ничего непоправимого с тобой не произошло. Но помощь тебе действительно нужна. Виталий был прав: ты оказался на пути ищущего, но пока об этом не знаешь. Я могу, даже должна тебе помочь, но одной мне не справиться. Завтра мы идем с тобой к деду.
Ее голос и смысл сказанного успокоили меня. Вообще, само присутствие этой женщины рядом оказывало успокаивающее действие.
— Хорошо, как скажешь, — я согласен был со всем, что бы она мне ни предложила. — Но что от меня требуется?
— Сегодня — ничего. Потом потребуются некоторые усилия. А сейчас иди к себе и постарайся хорошо отдохнуть. Дед сегодня как раз должен быть в городе, у него тут кое-какие дела. Я сейчас схожу к нему и поговорю с ним насчет тебя. Я все равно собиралась его навестить. А с товарищами из органов будь осторожен. С этим Шацким мы знакомы. На редкость въедливый тип. Он и ко мне в школу заявлялся, расспрашивал про Виталия.
Я подтвердил, что Шацкий действительно называл мне ее имя.
— Разумеется, он от меня ничего не добился, — добавила Айын. — Но поскольку вы с Виталием были друзьями, к тебе они крепко прицепились и просто так не отстанут. Возможно, будут следить за твоими перемещениями. Так что никому не говори, куда уходишь. Завтра жду тебя в девять утра, договорились?
— Договорились! — сказал я, ощущая подъем жизненных сил. Мысль о том, чтобы одному отправляться с визитом к старому шаману, как-то не очень воодушевляла меня. Но в обществе Айын я был готов идти куда угодно.
Мы допили кофе, собрались и вместе вышли из дому. Она шутливо помахала мне рукой на прощанье.
— До завтра! Оденься не слишком парадно. Не опаздывай! — сказала она своим неповторимым голосом, повернулась и зашагала по тротуару. Высокие каблуки ее туфель бойко и уверенно цокали по асфальту. Мне надо было идти в противоположную сторону.
Я посмотрел ей вслед с тем же чувством, с которым оглядывался на нее, наверное, каждый встречный мужчина.
«Какая женщина! — крутилась одна мысль у меня в голове. — Не дури, — тут же оборвал я себя. — Тебе тут ничего не светит! К тому же — колдунья!»
Но перед глазами все время стояло ее лицо, и в ушах продолжал звучать ее голос. Это продолжалось даже тогда, когда я вошел в свой гостиничный номер.
Глава 3
Я все еще находился под впечатлением, которое произвела на меня Айын, и предвкушал завтрашнее свидание с ней, когда неожиданно раздался стук в дверь.
— Войдите! — сказал я, чувствуя, как мигом слетает благостное настроение.
Дверь открылась. Это опять был Шацкий.
— Здра-авствуйте, Алексей Романович! — сказал он тоном, не предвещавшим ничего хорошего. — Не уделите ли мне полчаса вашего драгоценного времени?
— Добрый вечер, — ответил я без особого радушия. — Я вас слушаю.
— Нет, это я вас слушаю! — по-хозяйски заходя и усаживаясь, ответил Шацкий. — Ничего не хотите мне рассказать?
— А чего мне рассказывать? Я думал, нам с вами больше обсуждать как бы и нечего! — сказал я, всем своим видом давая понять, что очень удивлен его появлением.
— Ну, не скажите, не скажите, — многозначительно произнес Шацкий, Посмотрев внимательно на меня, он добавил: — Как-то вы выглядите не очень свежо. Наверное, тяжела работа геолога?
— Да, есть определенные сложности, — сказал я, внутренне подобравшись, — как и у всех. Ну, так чем могу служить?
— Вы правы, правы, — вздохнул Шацкий, — у всех свои сложности. Вот и в нашей работе есть сложности, а вы, Алексей Романович, вместо того, чтобы помочь, нам их добавляете. Нехорошо с вашей стороны, — еще раз вздохнул он.
— В смысле? — удивленно воззрился я на него.
— Ну, как же, — все тем же деланно-огорченным тоном продолжал следователь, — я ж вас просил никуда не отлучаться, просто, по-человечески просил, а вы, будто назло, целую неделю где-то пропадали. Ну и где же вы были, что делали, поделитесь секретом, будьте любезны!
Его вкрадчивая интонация вызывала некоторое раздражение.
— Послушайте, Павел Борисович, — так, вроде, вас зовут? — сказал я. — По-моему, ведь и я вам по-человечески сказал, что быть все время здесь не обещаю. Я делал то, для чего сюда приехал, и это, поверьте, ничего общего не имеет с вашими шпионскими играми. Все, что я знаю, я вам в прошлый раз рассказал. Так чего же еще?
— Ну, допустим, были вы в полях, или как это там у вас называется. Выполняли свою работу. Допускаю даже, что вы Богатырева не видели, — терпеливо сказал Шацкий. — Но скажите, пожалуйста, зачем вы следствие обманываете? Про тетрадь-то вы знали! И где искать ее, знали! И куда ваш друг собирается, тоже знали!
— Почему вы думаете, что я знал? Вы на детекторе лжи, что ли, меня проверяли? — возмущенно отреагировал я, уже понимая, где прокололся.
— А это вы как объясните? — Шацкий открыл свою папку и выложил на стол какие-то мятые бумаги. Я вгляделся: это были части письма Виталия, развернутые, отглаженные, совмещенные до целости и скрепленные скотчем. И, сомневаться не приходилось, прочитанные.
— А вот это? — не давая мне опомниться, Шацкий положил передо мной листок со схемой, нарисованной Виталием.
Я чувствовал себя безбилетным пассажиром, к которому подошел контролер. Да, я их недооценил, подумал я. Черт, как можно было допустить такую оплошность?
Уставившись на лежавшие передо мной листки, я лихорадочно соображал, как вести себя дальше. Проблемы с госбезопасностью, особенно сейчас, мне нужны были меньше всего на свете. Но и оправдываться, подобно нашкодившему и пойманному с поличным мальчугану, мне не хотелось. В конце концов, оправдываться мне было совершенно не перед кем и не в чем. Я набрал полную грудь воздуха и как можно уверенней сказал:
— Что касается тетради, может, он и упоминал что-то. Я пьяный был, не помню. А письмо он мне потом передал. Да, он меня просит разыскать какую-то свою тетрадь. Но что это и где это, я по-прежнему знаю не больше вашего. И у меня, вообще-то, дела есть поважнее, чем какую-то там тетрадь разыскивать. А то, что Виталий написал, будто собирается на Лысую гору, ни о чем не говорит. Может, он туда передумал идти и пошел в другое место. Мало ли куда он мог пойти? У него в Ненецком округе таких мест на примете сами знаете сколько. А вот вы скажите, на каком основании вы обыскивали мой номер без моего ведома и согласия? Изъяли чужую вещь? Читали письмо, которое не вам написано? Это, по-вашему, хорошо? Я хоть и не юрист, но знаю, что такие вещи делаются с санкции прокурора. Вот и покажите мне ордер или какой там надо документ! А потом будем разговаривать.
Шацкого моя тирада, казалось, несколько смутила. Он явно такого от меня не ожидал.
— Что ж, такая наша работа. Зачастую и грязная бывает, и неблагодарная, но кому-то ж надо ее выполнять, — он выговорил это даже с некоторым сожалением. — В интересах дела приходится и на такое идти. Но вы насчет законности наших действий не волнуйтесь: если нужно, все необходимые документы мы вам покажем. К вашему сведению, в отдельных случаях допускаются подобные мероприятия и без санкции, когда ситуация не терпит отлагательства. А сейчас, смею заверить, как раз такой случай. Вас же не было, вот мы и оказались вынужденными прибегнуть к услугам гостиничного персонала. И, как оказалось, не зря.
— Вы правы, не зря, — сказал я как можно более серьезно. — Вы меня приперли к стенке, и я сделаю сейчас официальное признание.
Шацкий сразу хищно подался вперед, и на его лице засияло удовлетворение.
— Вот так бы сразу, а то «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу», — усмехнулся он. — Значит, все-таки не напрасно мы рассчитывали на вашу гражданскую сознательность. Говорите, я весь внимание.
— Мы с гражданином Богатыревым, — сказал я медленно и внятно, — приехали в Нарьян-Мар по предварительному сговору с целью захватить в заложники городскую администрацию. И заодно отравить водопроводную сеть.
Видя, как вытягивается и каменеет лицо следователя, я мстительно добавил:
— А еще у нас с ним во всех крупных городах имеется тайная сеть сообщников. Мы планируем в ближайшее время провести серию крупных терактов.
— Ну, вот что, — сказал Шацкий после недолгой паузы. — Если вы намерены шутки со мной шутить, то мы можем продолжить разговор в другой обстановке. И там вам будет не так весело. Я могу и такое устроить, если не хотите по-хорошему.
— Но мы же с вами взрослые люди, Павел Борисович! — воскликнул я, понимая, что дело принимает совсем не смешной для меня оборот. — Неужели вам самому все это не кажется абсурдом?! Ну, не знаю я ни про какую тетрадь, будь она неладна! И не вижу я ничего криминального в Виталиной работе! Он что, обвиняемый по уголовному делу? Или подозреваемый? Или в розыске? Ну, раз нет, так чего тут мутить воду! А я тут вообще ни при чем! От меня-то вы чего хотите?
— Он, если хотите знать, фигурант в оперативной разработке, — небрежно пояснил Шацкий. — И ему крупно повезет, если только таковым он для нас и останется. А что касается вас, Алексей Романович, то вы тоже можете подпортить себе карьеру, если откажетесь с нами сотрудничать. У нас руки длинные, сами знаете. Так что давайте-ка вернемся вот к этой схеме, — он постучал ногтем по листку бумаги, где были план местности и обозначения. Я так понимаю, это место, где Богатырев спрятал свою рукопись, правильно?
— Может быть, — сказал я, пожимая плечами, — но мне добавить нечего. И давайте закончим с этим, ладно? Хотите, ищите эту тетрадь сами, а меня оставьте, пожалуйста, в покое.
— Ай-яй-яй, Алексей Романович, — мягко и укоризненно покачал головой Шацкий, но в его глазах загорелся недобрый огонек, а на скулах выступили красные пятна. — Не хотите вы нам помочь! А знаете, что ваши действия могут быть квалифицированы как пособничество в противозаконных действиях? И как намеренное укрывательство сведений, имеющих значение для следствия?
Кровь бросилась мне в голову. Как бы ни могло быть расценено мое отношение к их затеям, но с его стороны это был явный перебор.
— Это полный бред, — жестко сказал я. — Вы можете меня допросить в качестве свидетеля. Но обвинить меня вам совершенно не в чем, даже не в чем заподозрить. И вы сами это прекрасно знаете. У вас даже на Виталия ничего нет, кроме смутных подозрений, которые ни на чем не основаны.
— Нет, так будут, — спокойно, но зло сказал Шацкий. По нему было видно, что он недоволен разговором. — А с вами вот что: пока вам уходить за пределы города запрещается. Вот, пожалуйста, подпишите здесь, что вы обязуетесь ближайшие десять дней не покидать Нарьян-Мар. И сделайте одолжение, будьте после шести вечера и до десяти утра в гостинице.
С этими словами он выложил на стол еще какую-то бумагу и подвинул мне.
— Ничего я подписывать не буду, — сказал я, подвинув ему бумагу обратно. — Я не подследственный! И повторяю: меня ваши мероприятия не касаются, и вы тоже мне не мешайте своим делом заниматься, ладно?
— Ладно, не хотите, как хотите, — сказал Шацкий, складывая свои бумаги в папку и вставая. — Но имейте в виду: сейчас я говорю вам, как должностное лицо. Так что уж давайте лучше не обострять отношения. Это и в ваших, и в наших интересах. В противном случае, я имею все основания и полномочия вас задержать.
— Не имеете, — с каким-то неожиданным для себя самого злым упрямством возразил я. — Я буду делать то, что считаю нужным!
— Я вас предупредил! — сказал Шацкий в дверях. — Чтобы потом не было недоразумений. Счастливо оставаться!
С этими словами он вышел, нервно хлопнув дверью, и в коридоре послышались его удаляющиеся шаги.
Настроение у меня было самое что ни на есть скверное. Никогда не думал, что у меня в жизни могут возникнуть какие-то проблемы с правоохранительными органами, а тут на тебе. Может быть, и не стоило так ершиться, думал я. Но он меня завел своими безапелляционными требованиями. Кроме того, я знал, что ничего противоправного не совершил и бояться мне нечего. И все-таки было не по себе. Самое неприятное было то, что выполнить обещание, данное Виталию, теперь стало очень трудной задачей.
Будь что будет, а к Айын я все равно завтра пойду, решил я, и никакое должностное лицо мне не указ! Я не буду сидеть у себя в номере, как суслик в норе, из-за того, что кому-то, будь он хоть следователь по самым важным в мире делам, вздумалось меня в чем-то заподозрить. Я не преступник, в конце концов!
Я поставил будильник на восемь и лег спать. Но сон долго не шел. Я долго не мог успокоиться и ворочался с боку на бок, перемалывая в голове все невероятные события моей командировки. Наконец, усталость взяла верх, и я заснул.
Глава 4
Все утро следующего дня меня не отпускало беспокойство. Начинался какой-то другой этап в моей жизни — интуиция подсказывала мне, что все это не забава, а очень даже серьезно. Предстоящее рандеву с шаманом вызывало во мне сильное волнение. По роду занятий мне приходилось общаться с разными людьми, но с шаманом… Я совершенно не представлял, как к нему обращаться, что говорить. Как мне повезло, повторял я про себя, что у него есть внучка, что мне удалось выйти сначала на нее, и что она согласилась мне помочь! И что за внучка!
Я вышел из гостиницы, помня вчерашний разговор со следователем и его предупреждение не выходить до десяти, и внимательно огляделся по сторонам. Ни в холле, ни на улице вроде бы за мной никто не следил.
«Да плевать мне на его запреты! — подумал я. — В конце концов, все его угрозы, даже если они реальны, — сущие пустяки по сравнению с тем, что я пережил на Лысой горе. Главное, чтобы вместе с Айын незаметно уйти из города к старику, а там они меня уже не достанут».
Когда я добрался до квартиры Айын, она уже ожидала меня. Мы обменялись приветствиями, и при этом мне показалось, что не только я рад этой встрече. Она была одета по-походному — в джинсы, заправленные в маленькие замшевые сапожки, и спортивную матерчатую куртку, волосы были подобраны под спортивную кепку с козырьком. И в таком прикиде она выглядела тоже броско и эффектно. Она вручила мне большую брезентовую сумку, довольно увесистую, и мы вышли из подъезда. Спускаясь по лестнице, Айын сообщила мне, что деда она вчера, к счастью, успела застать в городе. Он отнесся к моей истории очень заинтересованно и сам изъявил желание встретиться со мной на следующий день. Известие это меня не сильно обрадовало, ибо свидетельствовало только о том, что я завяз в какой-то до сих пор не понятной мне самому трясине. «Если я теперь заодно с шаманами, — пронеслась в голове мысль, — то дела мои и впрямь неважнецкие».
Я вкратце поведал о вчерашнем инциденте со следователем. Айын отреагировала на это в том духе, что, конечно, его требования неправомерны, и с какой стати я должен его слушаться? Она похвалила меня за то, что, невзирая ни на какие распоряжения, я все равно пришел в назначенное время. Но при этом она добавила, что проблема не исчезла, и нам надо поторапливаться, чтобы поскорее выйти за пределы города и быть недосягаемыми для назойливых опекунов.
Не успели мы отойти от дома, как услышали позади знакомый ироничный баритон:
— Далеко ли собрались, молодые люди?
Мы обернулись на голос. Недалеко от нас возле дома был припаркован темно-серый «опель» с тонированными стеклами. Дверца у сиденья рядом с водителем была распахнута, и из нее торжествующе ухмылялась физиономия Шацкого.
У меня внутри все рухнуло. Я посмотрел на Айын. Она тоже, видимо, его узнала. Потом перевела взгляд на меня и быстро вполголоса проговорила:
— Не беспокойся, все будет хорошо!
Шацкий вылез из машины и направился к нам. Следом за ним вышли водитель и еще один субъект, оба высокого роста и весьма крепкого вида.
— Ну, почему за вами глаз да глаз все время нужен? Ну, почему надо вынуждать нас на крайние меры? — приговаривал Шацкий, приближаясь. Подойдя вплотную, он оглядел меня с головы до ног, потом внимательно посмотрел на Айын, потом снова на меня.
— Н-да, все-таки не хотите вы по-хорошему, Алексей Романович! Что за непонятное упрямство? Теперь придется проехаться с нами.
Я бестолково стоял с сумкой в руках, готовый от досады заскрипеть зубами. Ничего путного сказать в голову не приходило. Возмущаться, протестовать в данной ситуации было вряд ли уместно — сила была не на нашей стороне. У парней, которые стояли за спиной Шацкого, выражение лиц совсем не располагало к дискуссиям.
— А ведь мы с вами знакомы, — промолвил он, буравя взглядом Айын. — Какая, однако, неожиданная и приятная встреча!
Айын очаровательно улыбнулась ему, ничего не ответив. Казалось, она нисколько не удивлена этой встречей и даже обрадована. На ее лице не было ни малейшей растерянности, чего нельзя было сказать про меня.
— Ну что ж, пожалуйте в машину! — с еле уловимой издевкой сказал мне Шацкий. — И вас тоже, мадемуазель, попрошу! — добавил он, обращаясь уже к Айын.
Я беспомощно поглядел на Айын. Она еле заметным движением головы и глаз дала понять: «Поступай, как он говорит!»
Делать было нечего. Сопровождаемые следователем и его помощниками, мы подошли к машине.
— Дама сядет на переднее сиденье, — распорядился Шацкий, галантным жестом открывая двери перед Айын, — а вы — на заднее, в середину.
Айын с прежней улыбкой легко и изящно, как птичка, впорхнула в салон на сиденье рядом с водителем. Я уселся на заднее, взгромоздив на колени сумку. Рядом лежала знакомая кожаная папка. По бокам от меня сели, неприятно стиснув с двух сторон, Шацкий и один из его молодцев. Второй сел за руль и повернул ключ зажигания, двигатель завелся.
«Все, конец! Как глупо попались!» — отчаянно крутилась у меня в мозгах одна мысль.
— Одну минуту, Павел Борисович, — вдруг произнесла Айын своим певучим бархатным голосом, оборачиваясь к Шацкому.
— Да? — вскинул глаза тот.
Я тоже удивленно посмотрел на Айын. С того момента, как Шацкий окликнул нас, она не сказала ему ни единого слова. Теперь всем своим видом показывала, что хочет сообщить нечто важное. Ее большие темные глаза были широко раскрыты и пристально смотрели прямо в глаза следователю. Я перевел взгляд на Шацкого. Тот немного подался вперед и сидел, как-то странно застыв на месте, с окаменевшим лицом, он тоже смотрел на Айын, но взгляд его был невидящим и безучастным.
Айын, развернувшись с переднего сиденья, приблизилась к его уху и что-то быстро прошептала. Выражение лица Шацкого не изменилось, но он как-то вяло кивнул, глядя в пространство перед собой.
— Ну что, Павел Борисович, поехали? — обернулся к нам водитель.
— Подождите, — сказала Айын непререкаемым тоном, переведя взгляд на него и глядя в упор. — Вы хотите спать! Поспите час!
Я с изумлением увидел, что водитель тоже как-то на секунду окаменел, затем обмяк, закрыл глаза и подался головой вперед, ткнувшись в баранку лицом. Носом он угодил на сигнальную кнопку, отчего раздался гудок, но тотчас затих, потому что тело водителя съехало набок, привалилось к дверце и осталось в этом положении. Все это произошло за считанные секунды.
Второй парень, сидевший от меня сбоку, тоже не понимая, что происходит, привстал с сиденья, но тут же встретился взглядом с Айын. Мне снова показалось, что в полумраке салона ее глаза мерцают.
— И вы тоже хотите спать! Вы засыпаете! Вы проснетесь через час! — не отрывая взгляда от его лица, чеканя слова, медленно произнесла она.
Парень, как мешок с сеном, рухнул обратно на сиденье и остался сидеть, безвольно свесив голову и руки. Я повернул голову в его сторону. Он размеренно сопел, глаза его были закрыты.
Айын повернулась к Шацкому, который сидел, не шевелясь, как истукан, и смотрел прямо перед собой.
— Сейчас мы выйдем, — сказала она так же медленно, — а вы сядете обратно и будете крепко, крепко спать. Через час вы проснетесь и поедете к себе. Вы все про нас и про Виталия забудете. Никакой тетради нет! Вы поняли, Павел Борисович?
— Я понял. Никакой тетради нет, — приглушенно и как-то механически, как робот, повторил Шацкий с тем же оцепенелым выражением лица.
— Все! Выходите! — скомандовала Айын, поворачивая ключ зажигания. Мотор заглох.
Шацкий открыл дверь и стал вылезать из машины. Его движения были заторможенными, как у лунатика. Айын сделала мне головой знак: выходи!
— Айын, погоди! — сказал я, все еще не веря в чудо, которое случилось на моих глазах. — У него в папке кое-что должно быть, надо забрать! Это Виталий написал!
— Давай быстрей! — поторопила она.
Я непослушными от волнения пальцами расстегнул папку Шацкого. Перелистнул ее содержимое. Так и есть! Письмо и схема были здесь. Я торопливо сложил их и сунул в карман, схватил сумку и выбрался из салона. Айын была уже снаружи. Следователь продолжал неподвижно стоять возле машины. Проходя мимо, я поглядел на него. Его лицо ничего не выражало, глаза были остекленевшими. Я не удержался от соблазна и легонько потрепал его по гладко выбритой щеке.
— Прощайте, Павел Борисович! Ничего личного! — сказал я весело. Шацкий никак не отреагировал.
Айын подошла к нему и сказала:
— Садитесь обратно!
Шацкий все так же замедленно сел в салон и захлопнул дверцу. Сквозь стекло я видел, что он остался сидеть в прежней застывшей позе.
— Пошли скорей! — сказала Айын, взяв меня за руку и сдвигая с места. Я до сих пор был под впечатлением от увиденного.
Мы быстро зашагали прочь от машины.
— Да, здорово ты с ними! — воскликнул я с восхищением. — Это что, гипноз был? Тебя где-то учили этому?
— Что-то вроде, — уклончиво ответила Айын. — Конечно, этому надо долго учиться. Но надо еще и от природы иметь нечто.
— И часто ты так… делаешь? — Я даже немного опасливо покосился на эту молодую красивую женщину.
— Только в крайних случаях. Он же сказал, что вынужден применять крайние меры. Вот и мне пришлось пойти на такие же. А вообще им полезно поспать лишний часок. Работа ведь у них напряженная, — с этими словами она рассмеялась.
Я тоже засмеялся. Нервное напряжение стало быстро спадать. На душе у меня становилось светлее. Погода была солнечная и жаркая. Я думал, шагая рядом с Айын, о том, как все-таки здорово, что обстоятельства привели меня к ней. Она шла быстро, совсем не по-женски, но с какой-то упругой кошачьей грацией, — это вызывало ассоциацию с мифом о древних амазонках-охотницах.
Я не удержался от распиравшего меня любопытства и спросил о том, о чем не решился спросить вчера.
— Слушай, Айын, а я ведь вроде где-то читал, что у шаманов ни семьи, ни детей не бывает! Как так получилось, что ты… — Я осекся, осознав всю глупость и бестактность своего вопроса.
Ее это нисколько не смутило.
— Да, это так, — быстро ответила она. — Обычно человек выбирает эту стезю в юном возрасте и остается один до самого конца. А вернее сказать, эта стезя сама выбирает его. С семейной жизнью это практически несовместимо. Но у моего деда вышло не так, как у других. Он стал шаманом уже после рождения своего сына и даже после того, как появилась я.
— И где же сейчас твои родители? — Я чувствовал, что во мне растет интерес ко всему, что касается этой женщины.
— Они умерли, когда мне было два года. Эпидемия гриппа, она унесла больше половины селения, и их в том числе. Бабушка пережила их ненадолго. Я осталась одна у деда на руках. — Она проговорила это ровным, спокойным голосом.
Минуту я молчал, потрясенный услышанным. «Кретин, зачем полез со своими расспросами!» — проклинал я себя.
— Айын, ради Бога, прости, — выдавил я. — Я не знал! Это было очень глупо с моей стороны. Мне не надо было спрашивать.
— Ничего, — ответила она. — Так распорядилась жизнь, и ничего тут не поделаешь.
Мы некоторое время шли молча, потом она продолжила:
— Дед меня и вырастил. Он и сейчас для меня самый близкий человек. Когда все это случилось, ему было уже под сорок. У нас женятся и заводят детей рано, потому что продолжительность жизни в среднем низкая. Сам понимаешь — тяжелые условия жизни, многие страдают наследственным алкоголизмом, — отсюда ослабленный иммунитет и прочее. А о медицинском обслуживании в этой глуши, вдали от цивилизации, и говорить нечего. Никаких прививок, конечно, не делали. Вот грипп тогда и выкосил многих коренных жителей, мама и отец оказались среди них. Я их даже не помню. Представляешь, какой трагедией для деда было потерять за короткое время жену, единственного сына и невестку. При этом он сам не заболел — один из всего взрослого населения. Меня эпидемия тоже не затронула, хотя у детей организм еще уязвимее. Дед был один из немногих в селе, кто знал грамоту, он ведь был учителем. В шаманы он сам никогда бы не пошел. Но когда лишился практически всей семьи, от горя чуть не обезумел. Наверное, его удержало то, что надо было заботиться обо мне.
Потом к нему пришел местный шаман и сказал, что духи указали на него в качестве преемника. То, что болезнь его не взяла, было знаком в отношении него, и для меня тоже. У шаманов принято самому выбирать себе преемника, чтобы до собственной смерти обязательно передать знания. Знание же нельзя передавать кому попало; можно только тому, кто обладает особым даром. Тот шаман сказал, что у деда есть дар, но он его не использует. За это духи отняли у него сына, у которого дара не было. И если дед откажется, то духи отнимут его собственную жизнь. Вот так дед стал учеником того шамана, несмотря на свой возраст.
Обычно учиться этому начинают, когда еще нет двадцати. Кроме того, наставник деда говорил, что у меня тоже есть дар, и что дед должен будет в свою очередь передать мне свое знание, чтобы я могла воспользоваться своими способностями. Поэтому дед начал обучать меня с восьми лет. К тому времени он уже стал известным в округе знахарем, и к нему все местные ходили. Многих он вылечил, многим принес удачу. Он вообще мог делать невероятные вещи: вызывать дождь, разгонять тучи, возвращать убежавших оленей. Однажды зимой в тундре на него напала стая волков, а у него ни ружья, ни ножа даже не было. Обычный человек вряд ли уцелел бы на его месте. А дед их просто остановил, так, что ни один не смог на него прыгнуть, сам ушел живой и невредимый. Я могла бы долго рассказывать. О нем можно написать целую книгу. Думаю, и тебе он поможет.
Я с жадностью внимал ее рассказу, потом долго молчал, осмысливая все услышанное. Это было похоже на сюжет какой-то мистической повести. Как-то не вязалось все это с обликом идущей рядом со мной сногсшибательно красивой женщины в самом расцвете лет. Но с какой стати ей было сочинять все это? К тому же с первого момента нашей встречи я проникся к ней безусловным доверием. Да и моя собственная история вряд ли показалась бы правдоподобной мне самому, услышь я ее из чужих уст.
— А может твой дед сказать, где нефть находится? — полушутя-полусерьезно осведомился я, так как еще не успел забыть, зачем сюда ехал.
— Наверное, может, — сказала Айын, и было видно, что она не шутит. — Но в этом он вряд ли станет тебе помогать. В природу нельзя вмешиваться безнаказанно, нельзя все время брать от нее, что хочешь и сколько хочешь. Я вполне разделяю его мнение. Человек и так уже натворил много чего плохого на земле. Особенно преуспели в этом люди, от самой природы весьма далекие. Так что ты лучше его об этом и не спрашивай.
Я заметил, что, конечно, это все правильно, — экологическая обстановка у нас в стране, и на Севере в частности, оставляет желать лучшего; все меньше остается на планете заповедных уголков, не испорченных цивилизацией, таких, как этот. Но, с другой стороны, так живет весь мир, и прогресс невозможен без такой штуки, как нефть.
Айын ответила, что развитие цивилизации со всеми ее благами можно считать развитием только тогда, когда оно происходит в гармонии с окружающей средой. Наша цивилизация давно уже движется в неправильном направлении. Люди утратили связь с природой и ведут себя по отношению к ней подобно грабителям или вражеским оккупантам, забыв, что являются ее частью. А часть, действуя во вред целому, наносит ущерб прежде всего себе самой.
— Современному обществу нужно, во-первых, умерить потребительские аппетиты, а во-вторых, научиться сотрудничать с природой, — лился ее чудный голос в такт шагам. — Хорошая модель таких отношений — как раз то, как испокон веков живут шаманы. К сожалению, люди в основной своей массе так устроены, что не склонны следовать ничему из того, что не несет непосредственной выгоды.
— И что же, по-твоему, для этого надо делать? — спросил я. Мне прекрасно были известны все эти постулаты экологии, равно как и то, что воплощение их в жизнь в масштабах всего мира является абсолютной утопией.
— Если бы я знала! — просто ответила она. — И вряд ли кто знает точно. Но всякий мыслящий человек не может не понимать одно: если так будет и дальше, то наша прекрасная цивилизация обречена на гибель. По крайней мере, для начала нужно каждому осознать, что он появился в этом мире не только для того, чтобы брать и пользоваться. Иначе получается, что мы отличаемся от животных только тем, что они не губят природу. А еще надо научиться чувствовать все живое, то есть весь мир. Ведь на самом деле ничего совершенно мертвого нет. Все в определенном смысле живое.
От Виталия я тоже не раз слышал подобные мысли. Эти темы были слишком глобальны, чтобы обсуждать их, шагая по пыльной дороге. Разумеется, я понимал ее правоту, и продолжать дискуссию не хотелось.
Потом мы как-то незаметно сменили тему и стали беседовать о других вещах, не имеющих отношения к причине нашей встречи и цели нашего пути. Я тоже рассказал кое-что о себе, о своей профессии, о родителях и о жизни в областном центре. Неожиданно выяснилось, что она тоже училась в Архангельске, но не в педагогическом, как я предполагал, а в лесотехническом институте. Полученная инженерная специальность не дала ей возможности найти работу в городе, — было как раз то «судьбоносное» время, когда большинство предприятий остановилось, и повсюду царила безработица. Поэтому ей пришлось возвращаться домой и устраиваться работать в местную школу, хотя об этом Айын нисколько не жалеет. Потом мы обменялись разными веселыми историями, которыми изобилует студенческая жизнь; говорили о музыке, кино, книгах. Общаться с этой женщиной было легко и приятно — мы понимали друг друга с полуслова. Хотя мы познакомились только вчера, меня не покидало чувство, что знаем друг друга тысячу лет. Она являлась просто воплощением обаяния. Я никак не мог понять, как такая женщина до сих пор не замужем. Вероятно, причиной тому была та сторона ее жизни, которая была связана с шаманизмом. Но спрашивать об этом казалось мне совсем уж нахальным — она и так уже поделилась со мной достаточно сокровенными эпизодами своей биографии.
Через полчаса мы вышли за пределы города, и еще минут двадцать ходьбы по проселочной дороге понадобилось нам, чтобы выйти на открытую местность, похожую на пустырь. Кое-где ютились одинокие небольшие домики с земельными участками. Потом дорога свернула к лесу, и мы оказались на совершенно безлюдном месте. Далее наш путь лежал по деревянному мостику через маленькую речушку, весело журчащую по камням. Перед невысокой стеной елей и осин находилась опушка, на которой стояло жилище, огороженное самодельным забором из жердей и вколоченных в землю брусьев. Дом напоминал не избу, а, скорее, хижину в виде то ли юрты, то ли шатра, обтянутого со всех сторон какими-то неизвестными мне, вероятно, оленьими, шкурами. Я безуспешно старался вспомнить, как правильно называется такое жилище — чум, яранга? Из крыши торчала железная труба, из которой поднималась струя голубоватого дыма. Во дворе виднелись какие-то сооружения из камней, дощатые строения. Рядом с домом чернели вскопанные грядки, на которых росли картошка и еще какие-то растения. За плетнем стояла большая пушистая лайка черно-белого окраса. Увидев нас, она стала громко гавкать, оповещая хозяина о прибывших гостях.
— Вот мы и пришли! — сказала Айын.
Глава 5
Открыв калитку, мы зашли на огороженную территорию. Собака продолжала лаять, прыгая вокруг нас и радостно виляя пушистым хвостом-калачом. Из жилища вышел невысокий человек преклонных лет, одетый в длинную рубаху, расшитую цветными лоскутами, с бахромой по низу подола. Он коротко, резко прикрикнул на лайку на каком-то неизвестном мне языке, отчего она тут же замолчала и юркнула в конуру. Затем, улыбаясь, подошел к нам. Они с Айын обнялись и поприветствовали друг друга — видимо, на своем местном наречии, потому что слов я понять не мог. После нескольких реплик Айын указала на меня, а старик кивнул. Это продолжалось недолго, потом Айын повернулась ко мне и сказала:
— Вот, Алекс, познакомься! Это мой дедушка.
Старик, глядя мне в глаза, протянул сухую руку. Ему по виду и вправду можно было дать лет семьдесят или немного больше. Лицо, типично монголоидное, было потемневшим от времени, обветренным и морщинистым, почти без усов и бороды. Длинные черные волосы с сильной проседью были заплетены сзади в две косички, и это было весьма необычно. Но самой необычной деталью его лица были глаза — так же, как и у Айын, они как будто светились каким-то не отраженным, а особым мерцающим светом, идущим откуда-то из глубины. Ни у кого я еще не видел таких глаз, как у них. Мне вдруг показалось, что этот взгляд просвечивает меня насквозь, и старик знает обо мне все. Я невольно поежился.
Смущенно улыбнувшись, я пожал его ладонь с загрубевшими пальцами. Его кисть была небольшой, но при этом неожиданно крепкой.
— Здравствуйте, — продолжая его разглядывать, начал я, — меня зовут Алексей, можно Алекс. Вам, наверное, про меня уже рассказали…
— Да, кое-что мне уже известно, — ответил он на чистом русском, и это заставило меня вздрогнуть. Голос его был звучным, глубоким и каким-то особенно проникающим.
И я готов был поклясться, что уже однажды слышал этот голос! Именно он сказал мне там, на горе: «Иди за ищущим!» Меня охватило полное замешательство. Я хотел высказать это вслух, но смог только сглотнуть: язык и челюсти не слушались.
— Мое имя Етэнгэй, — промолвил шаман, то ли не замечая моей растерянности, то ли делая вид, что не замечает. — Так ко мне и обращайся. Никаких «вы» не надо. Мы все равны, правда?
Эти слова сразу расположили меня к нему. Внутреннее напряжение вмиг исчезло.
Етэнгэй добавил:
— Ну что ж, гости дорогие, чайку не попьешь — не поработаешь, как у нас говорят! Проходите в чум, я уже все приготовил.
Я вопросительно посмотрел на Айын. Она задорно подбодрила меня взглядом. Начало знакомства с шаманом было не таким страшным, как я себе представлял.
Мы вошли в его жилище. Я огляделся, с интересом осматривая помещение. Свет проникал только через вход. На полу были расстелены оленьи шкуры. В центре была сооружена печка из огнеупорного кирпича; за металлической вьюшкой уютно потрескивал огонь. На печке пыхтел огромный закопченный чайник, которому было, видимо, не меньше лет, чем его владельцу. Мебели почти не было — только грубый самодельный столик из дерева и три маленьких отесанных чурбачка, покрытых кусками шкур, служивших, как я понял, стульями. Все стены были сплошь увешаны самыми разнообразными предметами домашнего обихода, рыболовными снастями, даже старинное ружье висело. Но больше всего было различных шаманских атрибутов. Они сразу привлекли мое внимание. Здесь были и устрашающего вида маски — видимо, изображения духов, — и всевозможные высушенные растения, связанные в пучки; с ними соседствовали нанизанные на веревки и лески рыбьи кости и зубы каких-то крупных хищников; тут же топорщились оленьи рога и моржовые клыки. На полках теснились бесчисленные баночки и горшочки, в которых, видимо, хранились какие-то снадобья. Было много принадлежностей вовсе непонятного назначения. Но на фоне всего остального особенно выделялся огромный кожаный бубен, который был как бы главным во всем этом собрании, неким культовым символом, олицетворяющим саму сущность шаманизма. Я, позабыв обо всем на свете, разглядывал причудливый интерьер.
— Ну, как? Нравится? — спросил старик с довольным смешком в голосе. Казалось, он испытывает удовлетворение от моей реакции на увиденное.
— Да уж… — пробормотал я, продолжая крутить головой во все стороны. Я будто снова оказался в каком-то другом мире и в другом времени. Из более-менее современных вещей я отметил только небольшой отечественный радиоприемник, наверное, семидесятых годов выпуска, работающий на батарейках. Казалось невероятным, что в наше время кто-то может жить вот таким образом.
Читать бесплатно другие книги:
