Год, когда мы встретились Ахерн Сесилия
Просыпаюсь посреди ночи. Слышу знакомые голоса. Ветер, как посыльный, доносит до меня негромкий разговор, который ты ведешь в саду с доктором Джеймсоном. Понимаю, что больше не усну. А ведь я так вымоталась за день, до полного изнеможения. У меня все тело ноет и отдает болью при каждом движении. Но это приятная боль. Вот если целый день просидеть за компом, то потом голова трещит, глаза красные и будто песком присыпанные, и дико тянет правое плечо – от неправильной, кривой позы. И даже после тренировок, особенно если был долгий перерыв, тоже болит по-другому. А сейчас ощущения совершенно новые, я получаю от них удовольствие, чтобы не сказать – ловлю кайф. Да, я устала, но голова абсолютно ясная. Я исполнена воодушевления, меня как будто накачали свежими силами, и душа ожила, подпитанная энергией земли. Но вот чего я никак не могу понять, это почему доктор Джеймсон снова сидит с тобой на улице в час ночи. Что за неотложные проблемы, которые нельзя обсудить при свете дня? Мне также непонятно, что вообще может быть общего между вами? На нашей улице вы с ним наименее подходящие кандидатуры для таких посиделок. Даже менее чем мы с тобой, а это о чем-то говорит. Впрочем, ты ведь типичный «нарушитель спокойствия» – бьешь уличные фонари, крушишь свой гараж, а доктор, наоборот, местный «страж порядка», может быть, он, видя в тебе потенциальную угрозу для соседей, пытается как-то тебя урезонить.
Откидываю одеяло и вылезаю из кровати. Ты меня достал.
Надеваю угги и короткую дубленку, наливаю в термос горячего чаю. Иду к вам, захватив с собой пару кружек.
– О, а вот и она, – провозглашает доктор Джеймсон, как будто вы как раз обо мне говорили.
Окидываешь меня мутным взглядом. Ты, как обычно, пьян.
– Ну а я что говорил: она жить без меня не может, – холодно, но вяло замечаешь ты.
– Здрасте, доктор Джеймсон. Чаю?
– Да, спасибо. – Глаза у него усталые, вторую ночь подряд ведь сидит допоздна.
Тебе я даже не предлагаю. Ты держишь стакан с виски, бутылка на столе наполовину пуста. Не знаю, сколько ты уже выпил. Из этой, во всяком случае, не меньше трех стаканов. В воздухе отчетливо пахнет виски, хотя, может, это не от тебя, а из открытой бутылки. Как-то ты сегодня пораженчески настроен, подрастерял свой боевой дух. Даже язвишь на мой счет без энтузиазма, скорее по привычке.
– Симпатичная душевзгрейка, – хмыкаешь ты.
– Это не душевзгрейка, а дубленка.
Прежде чем сесть, смахиваю со стула осколки битой плитки. Они валяются повсюду, хотя Финн вчера вечером здесь подмел. Но, судя по тому, как они скрипят под ногами, он не особо утруждался.
Устраиваюсь напротив тебя по другую сторону стола. Наливаю себе чай и обхватываю кружку ладонями, чтобы согреться.
– Ну вот, теперь все участники безумного чаепития в сборе, – говоришь ты. – Будем вместе убивать время? Или пусть живет?
– Боюсь, наш друг, как обычно, пытается завести публику, – с заговорщицкой улыбкой отмечает доктор Джеймсон. – Не стоит обращать внимание, хоть он и мастер в этом деле.
– За это мне и платят, – изрекаешь ты.
– Уже нет, – бросаю на тебя взгляд поверх своей кружки.
Похоже, я нарываюсь на скандал. На самом деле я просто стараюсь говорить в том же тоне, что и ты, но получается не очень хорошо. Лицо у тебя каменеет, и я понимаю, что крепко тебя задела. Вот и отлично.
Улыбаюсь. Получи, голубчик.
– Что такое, Мэтт? Боб не собирается вас возвращать? А вы ведь всегда были вот так, – сплетаю пальцы, как это делал ты.
– У Боба случился сердечный приступ, – мрачно отвечаешь ты. – Он в больнице, на аппарате искусственного дыхания. Мы не думаем, что он выкарабкается.
Я в ужасе. Улыбка сползает с губ.
– О! Господи, Мэтт… Мне очень жаль, – заикаясь, бормочу извинения. Чувствую себя последней свиньей.
– Боба уволили, – говорит доктор Джеймсон. – Мэтт, прошу вас.
Ты издаешь хриплый смешок, но видно, что тебе не весело. Скотина, как же ты меня бесишь.
– Опять настроение скакнуло? Доктор Джей, эту женщину мотает, как стриптизершу у шеста.
– Все-все, – предостерегает доктор.
Да, настроение у меня скачет то вверх, то вниз, не поспоришь. И сейчас оно опять на подъеме.
– Значит, вашего приятеля уволили, – насмешливо говорю я, прихлебывая чай. – И теперь рассмотрение вашего дела уже не такая «сугубая формальность»?
– Да, не такая. – Ты мрачно на меня смотришь.
– Если, конечно, они не возьмут на его место другого вашего закадычного друга. Который тоже будет потакать вашим экстремальным выходкам.
Ты угрожающе прищуриваешься и залпом допиваешь свой виски. Я игнорирую знаки, мне на них сейчас наплевать. Я чувствую, что ты на грани, и мне хочется тебя подтолкнуть. Если ты сорвешься, я буду очень довольна.
– Ой-ой, – саркастически продолжаю я, догадавшись, что произошло. – Они взяли кого-то, кто вас не любит. Кошмар. Интересно, где они его нашли.
– Точнее, не его, а ее, – поправляет доктор Джеймсон. – Это Оливия Фрай. Она из Англии. Работала на очень популярной радиостанции, как я понимаю.
– Жуткой радиостанции. – Ты трешь лицо ладонями. Стресс, ясное дело.
– Не поклонница?
– Нет. – Еще один мрачный взгляд.
Глоточек чая. Молчание.
– Не стоит так огорчаться, Джесмин.
Я поднимаю руки:
– Знаешь, Мэтт, я странным образом понимаю, почему ты думаешь, что твоя передача была полезна…
Ты пытаешься меня перебить.
– Погоди-погоди. – Мне приходится повысить голос, чтобы тебя перекричать.
Доктор Джеймсон шикает на нас обоих:
– Соседи спят!
Я продолжаю уже тише, но с напором:
– А как насчет Нового года? И той бабы в студии? Эта хрень зачем понадобилась?
Наступает тишина. Доктор переводит взгляд с меня на тебя и обратно. Я вижу, ему любопытно, скажешь ли ты правду.
– Я был вконец измотан, – наконец отвечаешь ты, не оправдываясь, а просто констатируя факт. – Перед шоу принял успокоительное и запил его виски. Это была ошибка.
– Вне всяких сомнений, – сердито качает головой доктор, который уже знает эту историю. – Это сильное лекарство, Мэтт. Какой виски?! Их нельзя смешивать. И откровенно говоря, лучше бы тебе не принимать эти таблетки вовсе.
– Раньше я уже так делал, и все было отлично, беда в том, что накануне я пил снотворное, и в целом коктейль вышел неудачный.
Доктор Джеймсон в ужасе всплескивает руками.
– Значит, ты признаешь, что предновогоднее шоу было ошибкой? – Я упрямо гну свою линию.
Ты наклоняешь голову набок, задираешь бровь и молча на меня смотришь. Поняв, что ты не готов произнести это вслух, поворачиваюсь к доктору:
– Как вы съездили отдохнуть?
– О, хорошо… Было приятно повидать детей и…
– Все две недели шел дождь, и доктора Джея припахали в качестве няньки. Он сидел с детьми, а эти двое ходили по гостям.
– Ну не так уж все было печально.
– Док, вы посоветовали мне честно взглянуть на факты и называть вещи своими именами. Вот и называйте. Они вас использовали.
Доктор Джеймсон грустно усмехается.
А меня зацепило другое. Ты сказал: вы посоветовали мне честно взглянуть на факты. Это объясняет ваши ночные бдения с добрым доктором. Не думала я, что вы этим занимаетесь в саду среди ночи.
– Жаль слышать это, – говорю я доктору Джеймсону.
– Я думал, что проведу с ними Рождество… надеялся, что мы все вместе… но, видите, не вышло. И теперь уж вряд ли когда получится.
– Последние пятнадцать лет доктор встречает Рождество один.
– Чуть меньше, – поправляет доктор Джеймсон. – Впрочем, не важно.
Мы умолкаем, и каждый погружается в свои мысли.
– Вы замечательно обустроили свой сад, – улыбается доктор Джеймсон.
– Спасибо, – с гордостью отвечаю я.
– У нее «садовый отпуск», – вставляешь ты. Смеешься, закашливаешься, и слово «уволена» запиваешь глотком виски.
Меня охватывает злость.
– Финн помог мне с альпийской горкой. Хотел смыться из дома от своего папочки.
Доктора Джеймсона забавляет наша пикировка. Меня нет.
– Ему пятнадцать. В этом возрасте никому неохота сидеть с родителями, – парируешь ты.
Согласна.
– И потом им здесь совсем нечем заняться. Сидят целыми днями все трое, уткнувшись в свои айпады.
– Ну так займись чем-нибудь с ними вместе, – советую я. – Придумай что-то. Финну нравится работать руками. – Тыкаю пальцем в стол. – Вот, например, его можно отдраить и отполировать. Полезное дело, между прочим. Ты мог бы тоже поучаствовать. Глядишь, и пообщались бы. – Язвительно фыркаю.
Снова молчим.
– Этот отпуск, – спрашивает доктор Джеймсон, – он у вас надолго?
– На год.
– А чем вы занимались?
– Была соучредителем компании «Фабрика идей». Мы приходили со своими идеями и внедряли их по разработанной нами стратегии в другие компании.
– Консалтинг? – спрашиваешь ты.
– Нет. – Я отрицательно качаю головой.
– Значит, реклама?
– Нет-нет, – возражаю я.
– Ну, тогда непонятно, что же именно…
– Непонятно, Мэтт, зачем орать об этом на всю улицу, – обрываю его на полуслове.
– Ой-ой-ой, – насмешливо поешь ты, понимая, что сумел наступить мне на больную мозоль. И я как дура тебе подставилась. – Понимаете, доктор Джей, я ее чем-то вывел из себя. Когда-то… – поясняешь ты.
– Почему же когда-то? А может, все, что ты говоришь, меня выводит из себя.
Нет, теперь это уже не так. Ты меня утешал и поддерживал. Зря я это сказала.
Смотрю через дорогу на свой сад, он – единственное, что способно заставить меня забыть вообще обо всем, единственное, что может отвлечь меня от этого разговора и не дать мне сказать слова, о которых я потом буду жалеть. Пока что тебе удается сохранять юмористический тон, но я знаю, что, если и дальше буду тебя дергать за больное, ты можешь не удержаться и ответить мне тем же.
– И что вы будете делать? – спрашивает доктор Джеймсон. Приходится приложить усилие, чтобы вернуться к разговору и ответить ему:
– Думаю, надо сделать небольшой фонтанчик.
– Я имел в виду не…
– Она знает, что вы имели в виду. – Ты задумчиво меня разглядываешь.
– Доктор Джей, а та пара, что живет по соседству… – Я вдруг понимаю, что обращаюсь к нему, как ты.
– Ленноны, – напоминает он.
– Да, Ленноны. Вчера я видела, как они ходили из дома в дом. Зачем?
– Звали соседей вступить в тайное общество по обмену секс-партнерами, – встреваешь ты. – Прямо у нас под носом, бесстыдники.
Я демонстративно тебя игнорирую.
– По-моему, я ей нравлюсь, а, док?
– Детский сад.
– Ты заводишься с полоборота, невозможно удержаться.
– Нет. Это только с тобой.
– Ленноны заходили попрощаться, – спокойно поясняет доктор Джеймсон, как будто не слышит нашу перепалку. – Они решили сдать дом и поехать в круиз на несколько месяцев. После того что случилось с Эльзой Мэлони, они сочли, что надо жить, пока есть возможность.
– И кто его снял?
– Твой двоюродный братец, – хмыкаешь ты.
– Правда? А я слышала, что твоя жена.
– Какой-то топ-менеджер. Холостяк. Компании сейчас платят своим управляющим баснословные деньги, как мы знаем. Он переедет сюда на следующей неделе. Я видел его, он приезжал посмотреть дом. Молодой парень.
Ты издаешь идиотское причмокивание, как будто тебе лет пятнадцать.
– Лови момент, Джесмин, – нахально подмигиваешь. – Время-то бежит. И ты не молодеешь. Тик-так, тик-так, пора заняться изготовлением деток.
Тебе опять удалось меня разозлить. Да, в умении нащупывать у людей слабые места тебе не откажешь.
– Я не хочу детей. – Знаю, что не надо на тебя реагировать, но не могу доставить тебе удовольствие считать себя победителем. – И никогда не хотела.
– Вот как? – с интересом спрашиваешь ты.
– Это в высшей степени неправильно, – заявляет доктор Джеймсон, и мне хочется встать и немедленно уйти от этих двух мужчин, которые вдруг с чего-то взяли, будто это их дело – решать, как мне распоряжаться собой. – Я видел, что взрослые женщины потом жалели о таком решении. Вам стоит как следует об этом подумать. – Он так на меня смотрит, точно я в запальчивости сболтнула невесть что.
Но я действительно всегда знала, что не хочу иметь детей. С тех пор как сама была ребенком.
– В любом случае нет смысла сейчас жалеть о том, о чем я, возможно, не пожалею позже. – Я всегда так отвечаю тем, кто использует аргумент доктора Джеймсона. – Поэтому не буду менять свое решение, покуда оно представляется мне верным.
Ты пристально на меня смотришь, но я избегаю твоего взгляда.
– А с тобой Ленноны попрощались?
Ты отрицательно мотаешь головой.
– Почему же они не попрощались с нами? – говорю я, ни к кому конкретно не обращаясь. – Мы с тобой были у меня в саду, когда они заходили ко всем подряд. И прошли мимо нас.
Ты фыркаешь и вертишь в стакане виски. С тех пор как я к вам присоединилась, ты почти ничего не выпил, и это хорошо, учитывая, что дома у тебя трое детей. Которые раз в неделю приезжают пообщаться с отцом, а он ночью пьянствует на улице.
– С чего бы им с тобой прощаться? Тебя трудно назвать прекрасной соседкой. Два месяца ковыряться в земле, чтобы избавиться от психоза…
Во мне поднимается волна ярости, и, хоть я знаю, что не надо поддаваться на твои провокации, потому что именно этого ты и добиваешься – довести человека до белого каления, чтобы он наконец взорвался, – ничего не могу с собой поделать. Ты меня допек.
– Ну а что же в этом случае делают уволенные диджеи? Или, может, у тебя перед дверью очередь продюсеров выстроилась?
– Меня не уволили.
– Пока нет. Но уволят.
– Они продлили мой отпуск на неопределенное время, – твои глаза насмешливо блестят, – так что мы, похоже, оба здесь увязли. Ты и я.
И тут до меня доходит. Что-то в мозгу щелкает, и я осознаю одну вещь, от которой меня буквально трясет. Я едва не задыхаюсь от ярости.
– Но ты ведь сможешь попасть на радиостанцию на следующей неделе?
– Нет, – не спеша говоришь ты, глядя на меня поверх стакана с виски. – Они планируют реорганизацию. И мне запрещено там появляться, пока не будет принято окончательное решение насчет моей работы.
– Но ты обещал моей сестре, что сводишь ее на экскурсию.
Ты в недоумении смотришь на меня, прикидывая, не шучу ли я. Поняв, что нет, вдруг так грохаешь стаканом об стол, что мы с доктором аж подпрыгиваем.
– Ты о чем, а? Думаешь, мне сейчас заняться нечем, кроме как твоей сестрой?
Гнев выплескивается и растекается, как яд, по всему телу. Ненавижу. Ты омерзителен. Ненавижу.
– Нет, не думаю.
Я вижу, доктор понимает, что я на пределе. Но ты, кажется, этого не понимаешь.
– У меня трое детей. И жена, которая, очень надеюсь, скоро вернется домой. Меня сейчас волнуют только они.
– Сильно волнуют? Интересно. А то сейчас четверть третьего ночи, и ты, как мы видим, пьешь виски в саду вместо того, чтобы быть дома с детьми. Но ответственность не самая твоя сильная черта, так ведь?
Наверное, мне следует остановиться, но я не могу. Всю неделю я только и слышу от Хизер про эту чертову экскурсию. Каждый день. Без конца. Она раскопала кучу информации и теперь знает про радиостанцию все: когда какая передача выходит, кто продюсер, кто ведущий. Она звонит мне каждый день, чтобы поведать очередные подробности. Последний раз позвонила, чтобы сказать, что с удовольствием перешла бы из адвокатской конторы на радио, ей так этого бы хотелось, конечно, если мистер Маршалл немножко поможет. Она, похоже, чувствовала мое молчаливое неодобрение, потому что пыталась его сломить, демонстрируя свое воодушевление. А я не то чтобы не одобряла, я просто была сдержанна, старалась ее оградить заранее, если что-то пойдет не так. Не зря я опасалась, эх не зря. Во мне клокочет глухая злоба, подступает к горлу и сейчас выплеснется наружу.
– Жена тебя бросила, с работы уволили, дети тебя терпеть не могут…
– Заткнись, – цедишь ты сквозь зубы, трясешь головой и вперяешься взглядом в стол.
Но я продолжаю, потому что хочется сделать тебе больно. Так же больно, как сделал мне ты много лет назад.
– Да-да, им противно находиться рядом с тобой…
– ЗАТКНИСЬ! – вдруг орешь ты. Хватаешь стакан и запускаешь через стол. Я вижу ненависть в твоих глазах, но на самом деле ты все же метил не в меня, и мне даже не пришлось уклоняться в сторону. Стакан пролетает мимо и грохает об землю где-то у меня за спиной. Не знаю, что за этим последует. Возможно, нечто покрупнее, например стул. Или в ход пойдут уже кулаки? Только сыну ты тогда заехал по лицу случайно, а сейчас это может быть намеренно.
– Ну хватит, хватит, – громко шепчет доктор Джеймсон. Он встает и широко разводит руки, чтобы мы не могли достать друг друга, как рефери на боксерском ринге. Хотя нас и так разделяет стол.
– Ты, сука ненормальная, как ты смеешь говорить такие вещи, – шипишь ты.
– А ты пьянь…
Злоба отступает, меня охватывают горечь и стыд.
– Простите, доктор Джей, но он обещал моей сестре. Он должен сдержать слово.
Разворачиваюсь и ухожу от них, меня трясет с ног до головы от злобы и унижения. Термос с чашками остается на столе, я иду к дому и думаю – вот сейчас ты схватишь что-нибудь и со всего маху пустишь мне в затылок.
Глава семнадцатая
Когда мы изучали в школе греческую мифологию, нам задали написать сочинение на тему «Ахиллесова пята». А потом каждый зачитывал его вслух перед всем классом. Вскоре мне стало ясно, что все написали о реальных исторических личностях и слабостях, которые в итоге привели их к краху. Получалось, что я не до конца уловила задачу, но суть ее тем не менее поняла правильно. Я написала рассказ про ведьму, которая ненавидела детей – они были жестоки и говорили обидные гадости про ее любимую кошку. Она намеревалась изловить их, убить и съесть, но была одна проблема – ведьма боялась леденцов на палочке, и вот беда, только она подберется к очередному ребенку, глядь, а у него во рту леденец. Этакая сладкая защитная сила. Слух о том, что ведьма боится леденцов, быстро разошелся по округе, и дети всегда таскали конфеты в карманах, мало того, направляли свое липкое оружие на ведьму и тыкали им чуть ли не ей в нос. Пришлось ей признать свое поражение и бежать куда подальше, чтобы спрятаться от маленьких мучителей.
Мне поставили три с плюсом, что само по себе было обидно, но еще хуже было то, что, пока я читала, все смеялись: одни думали, будто я нарочно решила придуриться, чтобы позлить учителя, а другие – что я просто дура. Учитель счел, что я «не раскрыла тему». Он сказал мне, что леденцы не были ведьминой ахиллесовой пятой, она просто их боялась, но не они лежали в основе ее жизненной неудачи. Он не дал мне возможности возразить – в школе это не принято, тебя либо поняли, либо нет. Но на самом деле ошибся учитель, потому что не леденцы, в этом он прав, а любимая кошка была ахиллесовой пятой ведьмы. Она пыталась ее защитить, за что и была изгнана прочь, чтобы влачить свои дни в одиночестве.
Это сочинение я написала в десять лет. Уже тогда я бессознательно ощущала то, что сейчас осознаю в полной мере. Хизер – вот моя слабость. Любое слово, жест, малейшее недоумение, намек на конфликт – и я бросаюсь на ее защиту. Не разбираясь в причинах и поводах, мне нет до них дела. Если кто-нибудь хоть чем-то обидит мою сестру, больше этот человек для меня не существует. Я его вычеркиваю из своей жизни. Мне некогда и незачем вступать в объяснения, у меня жесткая позиция – один косой взгляд на Хизер, и все, до свидания. Мои бойфренды. Папа. Друзья. Я не делаю исключений. Вычеркиваю всех без разбора. Не знаю, было ли так всегда или началось после смерти мамы, но я веду себя, как она, мне кажется, от меня ожидала бы. По моим воспоминаниям, мама защищала Хизер, как теперь защищаю ее я, хотя я не могу привести ни одного конкретного примера, который бы это подтверждал. И сейчас мне впервые пришло в голову, что мои поступки лишены какого бы то ни было реального основания, они вообще абсолютно беспочвенны. Это приводит меня в смятение.
После всего, что я тебе наговорила сегодня ночью, я все же умудряюсь заснуть. Выкинуть все из головы и отключиться. Надо сказать, это удается мне без особого труда, потому что мне не хочется ничего анализировать. Последнее, о чем я думаю, засыпая: может, ведьминой кошке легче бы жилось, если бы хозяйка защищала ее не так рьяно? В конечном счете много ли они обе от этого выиграли?
Паркуюсь за углом, не доезжая до дома тети Дженнифер.
Я решила, что приеду сюда, а дальше как получится. Колеблюсь: идти, не идти. Знаю ли я, что мне делать с Хизер и вообще что мне делать? Или не знаю? Сижу в машине, в голове пусто, и мечутся в этой пустоте хаотические мысли. Ладно, выйду из машины, а там как получится.
К тете можно смело приходить без звонка, у нее всегда полно народу и рады каждому гостю. Помимо ее четверых детей там обретаются их мужья и жены, а также их дети и многочисленные друзья-знакомые. Кроме того, она берет на воспитание сирот, так что далеко не всех нынешних обитателей дома я знаю хотя бы в лицо. У нее всегда был открытый дом, и меня там всегда привечали – слава богу, ведь когда мама болела, больше мне пойти было некуда. Само собой разумелось, что после смерти мамы я переберусь к тетке, но потом произошла та история с Кевином, наши с ним отношения разладились, я стала заходить все реже, и постепенно охладела не только к семье Дженнифер, но и вообще к этому дому.
Теперь я понимаю, как тяжело было тетке потерять сначала сестру, затем сына, а потом и племянницу, о которой она обещала заботиться. Правда, Кевин уехал далеко не сразу, да и я была поблизости, но жила в университетском кампусе, начав все с чистого листа. С Хизер мы виделись каждые вторые выходные. У меня появились новые друзья, мы жили фактически как одна большая семья, и даже на каникулы я обычно уезжала к кому-нибудь из них в гости. Хизер прекрасно обустроилась в пансионе, куда мама определила ее еще во время своей болезни. Праздники и уик-энды она проводила у тети, туда заглядывал и папа, которого такое необременительное общение вполне устраивало. Впрочем, это устраивало всех, включая и меня. И тогда, как мне кажется, у меня и сложился тот образ заботливой мамы, которая вряд ли существовала в действительности. Сомневаюсь, что она была привержена тем идеалам, которые я со временем выдумала.
Медленно иду к дому. Постою у двери, а там как получится.
– Джесмин! – Тетя открывает дверь и от удивления всплескивает руками.
Сколько я себя помню, она всегда красит волосы в рыжий цвет и носит короткую стрижку пикси. В одежде тетя предпочитает мягкие, пастельные тона: что-нибудь зеленовато-болотное или бежевое. Обычно это длинные хипповские балахоны, под них она надевает легинсы. Туфли на танкетке, а на шее крупные тяжелые бусы. Губы тетя красит в тон волосам, но если мой рыжий – ярко-красный, как пожарная машина, то у нее это цвет красного дерева.
– Милая, какой чудесный сюрприз! Входи-входи. Ох, если бы я знала, что ты придешь, сказала бы Фионе, чтобы тебя дождалась. Она пошла на службу вместе с Эндой. Ну да, не смотри на меня так, пожалуйста. Мы последний раз были в церкви, когда Майкл венчался, но у Энды скоро конфирмация, а перед этим надо бы походить на службы. Фиона решила составить ему компанию, а то он будет глазеть по сторонам, как турист.
Тетя тащит меня на кухню, и я боюсь, что там, в знакомой обстановке, на меня нахлынут всякие воспоминания. Но нет, здесь все поменялось.
– Подарочек на мое шестидесятилетие, – объясняет Дженнифер, заметив, что я с интересом озираюсь вокруг. – Они хотели меня в круиз отправить, а я хотела новую кухню. Представляешь, до чего я докатилась?! – весело хмыкает она.
Мне нравится, что здесь все по-другому. Я попала в незнакомое, новое место, и ничто не напоминает о прошлом. Можно спокойно смотреть по сторонам, не страшась неожиданных уколов памяти.
– Я ненадолго, – предупреждаю я, видя, что тетя уже поставила чайник и явно приготовилась к основательным посиделкам. Вот уже и свой любимый травяной чай заваривает. – Мы с Хизер встречаемся через час. Хотим сделать фонтан у меня в саду.
– Что ты говоришь! Как замечательно, вы молодцы. – Похоже, она приятно удивлена такими планами.
Ну что же, расскажу ей, какие мысли бродят у меня в голове, а там как получится.
– Ты знаешь, я пришла… потому что стала о многом задумываться в последнее время. Благо его у меня в избытке.
– Тебе это на пользу. – Никакого сюсюканья и показного сочувствия. Это радует.
– Я думала о маме. Ну, то есть я вообще много о чем думала. Но в первую очередь о том, как она вела себя с Хизер.
Отмечаю, что тетя удивлена, но не подает виду. Уверена, она ожидала, что разговор пойдет о Кевине.
– Имеются кое-какие пробелы.
– Постараюсь помочь, чем смогу.
– Понимаешь, я довольно смутно себе представляю, какой мама была с Хизер. То есть я знаю, конечно, что она очень о ней заботилась. Знаю, что она хотела, чтобы Хизер была как можно более самостоятельной, ни от чего не зависела. Чтобы была хорошо устроена. Но я не знаю, что она чувствовала. Чего боялась? Она когда-нибудь говорила с тобой о Хизер? Делилась своими переживаниями? Ну, например, от чего ей бы хотелось ее уберечь? Хизер сейчас, что называется, расправляет крылья… впрочем, она всегда была молодец. М-да. У нее появился бойфренд.
– Джонатан, – улыбается тетя. – Мы очень много о нем слышим. И он приходил на чай.
– Неужели?
– А потом показывал разные приемы тхеквондо. Использовал для этого моего Билли. И тот расколотил половину фарфоровых кукол – упал на сервант.
Я невольно хихикаю. Нас неизменно забавляли тетины русские куклы, сделанные из китайского фарфора.
– Но это ничего, – смеется она. – Оно того стоило: поглядеть на Билли, когда он так высоко задирал ногу!
Мы улыбаемся и некоторое время молчим. Потом она говорит уже серьезно:
– Джесмин, ты делаешь огромное дело. Хизер благодаря тебе очень счастлива. Бог ты мой, да она загружена делами настолько, что постоянно сверяется со своим расписанием в ежедневнике! Я просто поражаюсь ее деловитости.
– Да. Верно. И все же… иногда мне очень не хватает маминого совета.
Она тяжело задумывается.
– Как-то раз одна женщина сказала кое-что про Хизер. Что-то ужасное. Не со зла, а по неведению и простоте душевной.
– Такие вот простые хуже всех, – мрачно откликаюсь я и слушаю с удвоенным вниманием. Кажется, это ровно то, зачем я пришла.
– Ну да. Твоя мама всесторонне это обдумала и пригласила ее поиграть в бридж, помнишь, мы всегда собирались по вторникам.
– Она ее пригласила к нам?
– Именно так. Но позвала ее на семь, а мы никогда не начинали раньше восьми. Мама сделала вид, что случайно ошиблась, и усадила ее в гостиной, а сама пошла укладывать вас спать.
Я недоуменно сдвигаю брови.
– Мама решила ее проучить? Заставила сидеть и ждать целый час?
Дженнифер улыбается, и я понимаю, что чего-то не уловила.
– Она хотела, чтобы та увидела Хизер в привычной ей обстановке. Спокойную, веселую, настоящую Хизер. И вообще увидела вас троих, занятых обычными домашними делами, которыми занята вечером любая семья. Мама постаралась, чтобы ни одна деталь не ускользнула от внимания ее гостьи. И эти детали сложились в картину абсолютно нормальной жизни. А знаешь, кто была эта женщина?
Я мотаю головой.
– Кэрол Мерфи.
– Но ведь они с мамой были лучшими подругами.
– Точно. После этого они и подружились.
Стараюсь переварить эту информацию. Кэрол была самым преданным, самым надежным маминым другом. Сколько я себя помню, они были не разлей вода. И я не могу себе представить, чтобы Кэрол когда-то могла иметь превратное представление о Хизер. Наверное, это возможно, но все во мне протестует против такой мысли. И мое доброе отношение к Кэрол вмиг испаряется. Да, буквально в одну секунду. Как оно всегда и происходит, если кто-то допускает малейшую ошибку и ведет себя, или говорит, или думает о Хизер не так, как должно.
Читать бесплатно другие книги:
